"Грехи людские" - читать интересную книгу автора (Пембертон Маргарет)

Глава 4

Управляющий отелем «Георг Пятый» буквально через час после происшедшего уже звонил в квартиру Франсин. Никакого другого телефонного номера Элизабет не могла ему сообщить. Тело Джерома тем временем уже перевезли из отеля в морг. Ресторан был полон, словно печального инцидента не было и в помине.

Элегантный управляющий отеля, надув губы, ждал, когда на том конце соизволят поднять трубку. Месье Кингсли был очень похож на многих других состоятельных джентльменов, которых доводилось знавать управляющему. При жизни окруженный армией так называемых друзей и приятелей, этот человек оказался на удивление одинок после смерти. Если не удастся дозвониться по телефону, продиктованному дочерью покойного, до месье Гарланда, неизбежно возникнут трудности, предвидеть которые управляющему не составляло труда. Принцесса Луиза Изабель Калмелла, любовница месье Кингсли, наверняка не будет заниматься его погребением. Родственников, кроме дочери, у покойного не осталось. Ни сыновей, ни племянников. Одна только плачущая девушка, которая и дала управляющему этот номер. По нему он сейчас и пытался дозвониться.

Адам был в шоке. Поначалу он принял этот телефонный звонок за чей-то бессердечный розыгрыш. Не может же Джерри и вправду умереть. Ему всего-то было сорок девять, черт возьми...

– Мадемуазель Кингсли была бы чрезвычайно признательна, если бы вы смогли незамедлительно приехать, – мягко закончил свое сообщение управляющий отеля. – Она чрезвычайно расстроена случившимся.

Адам все понял. Он с грохотом опустил телефонную трубку на рычаг и схватил свою одежду. Франсин уселась на постели: ее прическа была в беспорядке, в глазах отразилось явное недоумение.

– Что случилось, cheri?! Что такое?

Красивое лицо Адама побелело, его губы были плотно сжаты.

– Джерри умер. Час назад в ресторане отеля «Георг Пятый». – Он не стал даже застегивать рубашку, заправил ее в брюки, повязал галстук, надел пиджак.

– О, mon Dieu! – Франсин прикрыла рот ладонью. – Как это ужасно! – В ее глазах застыл испуг. – А Элизабет была с ним?

Адам кивнул, пытаясь всунуть ноги в ботинки. В спешке это ему никак не удавалось, и он отчаянно сквернословил.

Франсин, открыв рот, соскочила с постели и принялась отыскивать в груде одежды свое белье.

– О, бедная малышка! Какой ужас!

Она еще только просовывала руку в рукав блузки, когда входная дверь с грохотом захлопнулась за Адамом.

Как только Адам увидел Элизабет, у него заныло сердце, словно его проткнули иглой. Она сидела на краю отцовской постели, плечи были опущены, руки стиснуты на коленях. Врач все еще был здесь. Он дал ей успокоительного и не торопился оставить девушку одну, во всяком случае, до тех пор, пока не приедет кто-то, чьим заботам можно было бы ее поручить. Помощник управляющего стоял у двери, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Он не пускал в апартаменты любопытствующих визитеров. Горничная убрала остывший чай, к которому Элизабет даже не прикоснулась, заменила его свежезаваренным. Управляющий выражал Элизабет соболезнования, повторяя, каким превосходным человеком был Джером и как всем его будет недоставать.

Элизабет все еще была в шелковом платье кремового цвета, в котором она совсем еще недавно, чуть больше часа назад, с улыбкой спустилась в ресторан. Она закрыла лицо руками, подалась вперед. Свет зажигал золотистые и серебряные блики в густых волосах, упавших ей на лицо. Элизабет выглядела сейчас такой беззащитной, такой невыносимо одинокой...

– Бет! – сказал Адам, почувствовав, как комок подступил у него к горлу, и сделал несколько шагов к девушке.

Вскинув голову, она резко поднялась с постели и бросилась в объятия Адама.

– О, Адам, Адам! Папочка умер! Он умер, и это так ужасно, так тяжело!

Слезы ручьями текли по ее щекам. Горничная поспешила бесшумно выскользнуть из комнаты. Управляющий тактично отошел в угол комнаты в ожидании удобного момента, чтобы поговорить с Адамом о необходимых приготовлениях к погребению.

– О, Адам! Я так его любила, а он умер, умер, его больше нет!

Он крепче прижал ее к себе, стараясь, насколько это возможно, успокоить. Ее тело сотрясалось от рыданий.

Управляющий тактично кашлянул, прочищая горло.

– Тело месье Кингсли перевезли в морг, – негромко сказал он. – Его адвокаты проинформированы о случившемся и...

– Благодарю вас, – перебивая управляющего, жестко произнес Адам, которого покоробила его французская практичность. – Позднее я непременно поговорю с вами, если вы не против.

Управляющий наклонил голову.

– Разумеется, вы сможете найти меня в моем офисе. Доброй ночи, месье Гарланд. Доброй ночи, мадемуазель Кингсли. Еще раз примите мои самые искренние соболезнования.

Он вышел из комнаты, за ним последовал и его помощник, которого у двери сменил коридорный. Это был знак уважения к Элизабет со стороны управляющего.

– Сядь, Бет, – мягко сказал Адам. – Расскажи все по порядку.

Элизабет прижалась к нему, рыдания перешли в тихие всхлипывания. Врач решил, что он может уйти. Он поставил пузырек с двумя таблетками на прикроватный столик и сказал, обратившись к Адаму:

– Я оставляю снотворное для мадемуазель Кингсли. Если в ближайшие дни вам понадобится успокоительное, я выпишу рецепт.

Адам кивнул. Врач пощупал пульс Элизабет.

– Вы уверены, что вам не нужна сиделка на ночь? – спросил он.

Элизабет отрицательно покачала головой:

– Не нужна. – Она с усилием набрала воздуха в легкие. – Благодарю вас, вы очень заботливы, доктор.

Врач взял свой саквояж, втайне радуясь, что англичанин, принятый им за дядюшку, оказался таким участливым и разумным человеком.

– На всякий случай я оставлю свой телефон, – сказал он, направляясь к дверям. – Bonsoir, mademoiselle. Bonsoir, monsieur.

Когда дверь за ним закрылась, Элизабет опустилась в кресло. Лицо ее по-прежнему оставалось смертельно бледным. Адам положил в чайную чашку две с верхом ложки сахара и размешал.

– Выпей, – сказал он, передавая ей чай. – Это тебя немного взбодрит. Выпей, Бет.

С детским послушанием она сделала несколько глотков.

Адам с участием сказал:

– А теперь расскажи, что произошло.

Ее дыхание стало ровнее, но когда девушка заговорила, в ее голосе отчетливо слышалась боль.

– Он одевался к ужину и вдруг сказал, что очень холодно. – В ее взгляде отразилась нестерпимая мука. – Я еще подумала, уж не простудился ли он. Но температуры у него не было. Я и решила, что, если на завтра вызвать доктора, ничего страшного не случится. – Ее голос прервался, и она вновь зарыдала. – Если бы только я могла знать! Если бы сразу же, не откладывая, позвонила врачу! – Чай выплеснулся на блюдце, и Адам поспешил взять у Элизабет чашку.

– Поверь, все это ни к чему бы не привело, Бет, – уверенно заявил он. – Сердечный приступ или эмболию, такие сильные, как у твоего отца, нельзя предотвратить. Все равно ты ничем не смогла бы ему помочь.

– Но я могла бы хоть попытаться ему помочь! – сказала она. – Я такая размазня! Если бы ты только знал, Адам! Мы с ним ужинали и строили планы на ближайшее будущее. Он собирался уехать из Парижа и отправиться на юг, в Марокко. Вдруг сказал, что как-то странно себя чувствует и сразу же упал лицом на стол... – Ее голос был еле слышен, глаза стали темными, трагичными. – И больше не произнес ни звука. Даже моего имени не сказал. Так и остался лежать... Прибежали люди, и кто-то, скорее всего метрдотель, распустил ему ворот и ослабил галстук, но все уже было напрасно. – Она недоумевающе покачала головой. – Он был уже мертв, Адам. Папочка был уже мертв!

Адам остался с Элизабет на всю ночь. Он прилег на диване. Она смогла уснуть только после того, как подействовали таблетки. Лишь на несколько минут Адам покинул спящую девушку и спустился к управляющему, чтобы обсудить необходимые приготовления. К вящему облегчению администрации, Элизабет не собиралась устраивать в отеле никаких поминок, никаких выражений соболезнования, ничего в этом духе. И стало быть, остальным постояльцам не придется лишний раз задуматься о бренности человеческого существования. Тело останется в морге до отпевания, а потом его переправят в Англию, и Джером будет захоронен рядом с женой.

Пока Адам недолго отсутствовал, у постели спящей сидела горничная. Вернувшийся Адам с удовлетворением увидел, что она сумела убедить девушку съесть немного яичницы с тостами.

– Мне нужно позвонить Луизе Изабель, – слабым голосом сказала Элизабет. – Остальные могут подождать до утра... Я тут составила список всех, кому следует сообщить. Фамилии и телефонные номера. А также тех, кому нужно послать телеграммы.

Он взял у нее список, намереваясь освободить Элизабет от неприятной и тяжелой обязанности и заняться этим самому.

– Позвони принцессе Луизе Изабель, – сказал он, надеясь, что у той достанет такта не переигрывать, изображая безутешное горе. – Я распоряжусь, чтобы принесли подушку и одеяло. И смогу устроиться на диване.

– Спасибо! – Ее голос прозвучал с явным облегчением, а глаза красноречивее всяких слов выражали признательность за то, что он не оставил ее в одиночестве.

Если помощник управляющего и был склонен расценивать как странность то, что холостой мужчина средних лет просит постельное белье, чтобы переночевать в комнате семнадцатилетней девушки, только-только лишившейся отца, – если помощник управляющего в глубине души и думал нечто подобное, то внешне никак этого не выказал. Смерть постояльца была темой, которую никто из обслуги не обсуждал в открытую: это могло бы расстроить остальных постояльцев и создать определенные трудности для администрации. И если смерть месье Кингсли повлекла за собой странное желание месье Гарланда переночевать в одной комнате со взрослой дочерью покойного, стало быть, это обстоятельство следует принять как данность, и все. То есть не заметить.

Джером принадлежал к англиканской церкви, хотя в храм Божий хаживал нечасто. Заупокойная служба состоялась в церкви Святого Георгия. Принцесса Луиза Изабель была в черных траурных соболях и в крошечной шляпке с черной вуалью, скрывавшей ее глаза. Четыре года она была любовницей Джерома и, хотя не потеряла голову и не захотела выйти за него замуж, тем не менее относилась к нему с большой симпатией.

Присутствовали и другие друзья Джерома: те, с кем он был связан деловыми отношениями, специально прибывшие из Лондона и Женевы; приятели, которые знали его главным образом по отдыху на Ривьере; титулованные особы, с которыми Джером познакомился через принцессу Луизу Изабель. Церковная служба, строгая и простая, была короткой, но торжественной. Адам почувствовал огромное облегчение, когда все закончилось. Все это время Франсин держалась за его рукав и время от времени прикладывала к глазам до смешного крошечный платочек. Элизабет стояла чуть в стороне, ее лицо было бледным, как у камеи. Светло-серебристые волосы были зачесаны в элегантный шиньон. Черное платье с короткой юбкой подчеркивало бледность девушки и ее поразительную стройность.

Адам опасался, что Элизабет не выдержит напряжения и не сможет выстоять службу до конца, а при виде гроба с недвижным телом отца в окружении множества цветов лишится чувств. Но подобного не случилось. Джером наверняка хотел бы, чтобы его похороны прошли строго и изысканно, и Элизабет старалась выполнить волю отца. Горе она рассматривала как крест, нести который она обязана не ропща.

Позднее в тот же день Адам вместе с Элизабет повез тело друга в Лондон. На следующее утро они оказались на большом безликом кладбище, где семь лет назад похоронили Серену. Тут нашел свой последний приют и Джером. Адам не стыдился слез, обильно струившихся по его лицу. Джерри был хорошим другом, и подобно Серене, он слишком рано ушел из жизни.

После кладбища в арендованном «роллсе» они отправились в отель «Савой», где Элизабет забронировала номер. Как ни велико было его горе, Адам втайне задавался вопросом, намерена ли Элизабет вести жизнь своего отца.

– Ты будешь жить на Итон-плейс или вернешься во Францию? – спросил он, когда они вошли в ее номер.

Она сбросила пальто на кресло.

– Ни то ни другое.

Чай поджидал их на серебряном подносе. Элизабет прошла через комнату, налила в удивительно изящные чашки чая с бергамотом и одну подала Адаму.

– Я думаю продать особняк на Итон-плейс и приобрести что-нибудь поменьше и поскромнее, с чем я смогла бы управиться. Где-нибудь в провинции. В Кенте или Суссексе, например. Там, где меня не станут преследовать воспоминания.

Она была в плотно облегающем тело платье, напоминающем черный шерстяной чулок, с длинными рукавами и высоким воротом. Узкая юбка заканчивалась у самых щиколоток. Волосы Элизабет по-прежнему были собраны на затылке. Она выглядела восхитительно, больше похожая на француженку, нежели на англичанку.

– А тебе не будет одиноко? – спросил Адам, круто повернувшись к окну и уставившись на Темзу.

– Мне будет одиноко повсюду, где бы я ни жила, – тихо ответила Элизабет.

Он ничего не сказал, только желваки заиграли на щеках.

Он услышал, как она поставила на стол чашку и произнесла:

– Я, наверное, никогда не смогу отблагодарить тебя за все, что ты сделал, дядя Адам. Правда, я думаю, что без тебя вообще не сумела бы справиться.

При этом давнишнем и очень детском обращении «дядя Адам» он поморщился. В последнее время Элизабет почти не называла его так. И решила почему-то назвать именно сейчас, когда он готов был свалять чудовищного дурака. Он ведь собирался сказать, что ей вовсе незачем оставаться одинокой. Что она вполне могла бы жить вместе с ним в Лондоне. Что он готов удочерить ее, жениться на ней. Все, что угодно, лишь бы только Элизабет оставалась с ним.

– Когда перееду, то непременно сообщу адрес, – пообещала она, прошла через всю комнату и, подойдя к Адаму, просунула свою руку ему под локоть. – А в июне я буду в Париже. Обязательно хочу побывать на твоей свадьбе. Я не пропущу ее ни за что на свете! – Ее голос звучал нежно и любовно.

Она не сможет быть даже подружкой невесты. Франсин извиняющимся тоном объяснила Элизабет, что у нее целая армия молоденьких племянниц, каждая из которых ждет не дождется чести быть на свадьбе подружкой невесты. Но Франсин не сказала, что, будь Элизабет подружкой, она своей красотой затмила бы невесту, а подвергать себя подобного рода риску Франсин вовсе не желала.

Адам натянуто улыбнулся. У него уже не было никакого предлога оставаться рядом с Элизабет. После смерти Джерри Элизабет унаследовала значительное состояние, и целый сонм адвокатов и юрисконсультов был готов защищать ее капиталы и, стало быть, саму Элизабет. Но повернуться и попрощаться с Элизабет оказалось для него исключительно трудным делом – ничего труднее никогда не выпадало на его долю.

По коридору, устланному мохнатым ковром, она проводила его к лифтам.

– Мне будет очень недоставать тебя, – сказала Элизабет, стиснув руку Адама.

– Я буду очень скучать по тебе, – сказал он и чуть притронулся губами к ее виску. После чего вошел в кабину лифта – симпатичный мужчина с густой шапкой волос, выглядевший много моложе своих сорока двух лет.

Металлические решетки дверей закрылись, а пять минут спустя Адам уже шагал по омытому дождем Стренду, стараясь не думать о том, какой беззащитной, уязвимой и вместе с тем прекрасной выглядела Элизабет при их прощании. Он пытался сосредоточиться на том, что через два месяца ему предстоит жениться, чего Адаму сейчас совершенно не хотелось.

Элизабет медленно вернулась в свои апартаменты. Вот теперь она действительно осталась одна. Ей нужно учиться жить без сторонней поддержки, учиться быть мужественной.

Она остановилась посередине роскошно обставленной комнаты. Тишина. Нет больше отца, некому в самую последнюю минуту просить ее заказать билеты на рейс в Цюрих, распорядиться об устройстве званого ужина, помочь найти запонку для ворота рубашки или для манжет. Никто теперь не позаботится о ней. Никто не будет стараться ей помочь. Никто не будет любить ее.

Прохладный апрельский день медленно подходил к концу. Бледно-желтое небо темнело, сгущались вечерние сумерки. Элизабет смотрела из окна на широкую серую ленту Темзы. Несомненно, она куда счастливее большинства людей, и на сей счет Элизабет не заблуждалась. У нее имелись деньги, обеспечивающие финансовую независимость, пусть даже не стало чувства эмоциональной защищенности и душевного покоя. Адвокаты Джерома разъяснили ей условия отцовского завещания и рассказали о размерах его состояния. До восемнадцати лет она будет находиться под опекой адвокатов. Кроме того, будет ограниченно дееспособна до наступления совершеннолетия, то есть до двадцати одного года. Но все ее просьбы, обоснованные и продиктованные здравым смыслом, будут встречены с пониманием. Это касалось и ее желания продать особняк на Итон-плейс и вместо него приобрести что-нибудь на юге Англии.

Она села на диван, подобрав под себя длинные ноги. Ей очень хотелось иметь собственный дом. Место, куда, подобно раненому животному, она всегда могла бы вернуться, чтобы зализать раны, отдохнуть, подумать о дальнейшей жизни. Такое место, где Элизабет смогла бы примириться с понесенной утратой и принять решение о собственном будущем.

Она пересмотрела массу проспектов, которые ей прислали лондонские фирмы по торговле недвижимостью. Она точно знала, что ей нужно, и оставалось лишь надеяться, что среди множества предложений она сумеет найти что-то, отвечающее ее желаниям.

Адам шагал по Стренду к Трафальгарской площади. Там он мрачно уставился на огромных бронзовых львов. Франсин наверняка ждет не дождется его возвращения. С какой бы симпатией ни относилась она к Элизабет, как бы ни сочувствовала ей в горе, уныние охватило ее, когда Адам сказал, что намерен сопровождать девушку в Лондон.

– Но, cheri, есть ли в этом большая необходимость? – спросила она, типично по-галльски пожав плечами. – Наверняка адвокаты Джерома будут рядом с ней, может, даже принцесса Луиза Изабель и...

– Черт побери, неужели ты думаешь, что адвокаты Джерома способны хоть отчасти ее утешить?! – не сдержавшись, закричал Адам. – Ей ведь придется хоронить отца! Одной ей просто не управиться!

Они расстались, так и не помирившись. Франсин очень жалела Элизабет, но не понимала, зачем это Адаму понадобилось в первую же ночь после кончины Джерома остаться в комнате Элизабет до утра. Ему не следовало так поступать. Если девушка нуждалась в помощи, с ней вполне могла остаться сиделка, на худой конец подружка...

– У Бет нет подруг, – сказал Адам побелевшими от гнева губами. – У нее не было возможности подружиться со своими ровесницами. Она была окружена друзьями и приятелями Джерома, а все они лет на двадцать старше ее.

– Вроде тебя, да? – переспросила Франсин, и ее небесно-голубые кукольные глаза недобро сверкнули.

Он сдержался. Его охватило чувство, будто Франсин дала ему пощечину.

– Именно, – сжав зубы, подтвердил он. – Именно вроде меня.

С этими словами он повернулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Уже сгустилась тьма, наступил поздний вечер. Красные автобусы, «остины» и «форды», а также многочисленные такси соперничали в скорости, огибая площадь и устремляясь к Уайтхоллу. С массивной каменной колонны адмирал Нельсон равнодушно смотрел на тающие в темноте улицы города. Адам поднял воротник пальто и призывно махнул рукой в сторону проезжавшего такси.

– Вокзал Виктория, – безо всякого воодушевления произнес он. – На паромную переправу.

Франсин приветствовала Адама с радостной улыбкой, чувствуя себя после его возвращения более спокойно и уверенно. Теперь она могла позволить себе выразить откровенное сочувствие Элизабет.

– Бедная малышка, – сказала она, крепко прижимаясь к Адаму и не выпуская из рук чашки с горячим шоколадом. – Наверное, для нее это было огромным испытанием, cheri? Кто из их лондонских друзей пришел на кладбище? Или некому было даже утешить бедняжку?

Адам отрицательно покачал головой. Дело происходило вечером следующего дня. В комнате уютно горел разожженный Франсин камин, распространявший вокруг приятное тепло. Они занялись любовью, затем устроили в спальне маленькую пирушку, поели тостов с сыром и теперь полуодетые сидели у камина.

– Нет, совершенно некому, – ответил он, тогда как Франсин поудобнее устроилась у него на груди. Через ее голову Адам смотрел на пламя в камине. – Бет совсем не хотелось пережить еще одни многолюдные похороны, на этот раз в Лондоне, и потому тело опустили в могилу при нас двоих и священнике.

Франсин поежилась.

– Как это грустно... – Она покрепче прижалась к Адаму. – И что же теперь Элизабет будет делать? Жить в Лондоне и подыскивать себе мужа?

Несмотря на то что в душе у Адама бушевали разные чувства, он не смог сдержать улыбку.

– Нет, она собирается купить дом подальше от Лондона. И хотя ничего мне об этом не говорила, я почти уверен, что она захочет вновь заняться музыкой. И наверняка возьмет себе лучшего преподавателя, которого только сумеет найти.

– Mon Dieu! – воскликнула Франсин с неподдельным ужасом. – Она с ума сошла! Такая молодая, такая хорошенькая и богатая! Она могла бы жить в Лондоне в свое удовольствие.

– Конечно, могла бы, – согласился он, и улыбка исчезла с его лица. – Она и будет жить в свое удовольствие, как только пройдет горечь от утраты. Как только она научится жить без отца.

Ему и самому нужно было время. Он старался уверить себя, что любит Франсин. Никогда ни с одной женщиной ему не было так хорошо. Ее компанию он предпочитал всем остальным. Исключение составляла лишь Бет. Маленькое, с хорошо развитой грудью, упитанное тело Франсин доставляло ему много наслаждения. По натуре она была незлой и в большинстве случаев не выказывала дурного характера. Она, в свою очередь, просто обожала Адама, хотела выйти за него и нарожать ему детей. Он также понимал, как ни прискорбно это было, что при всей своей симпатии он совсем не любит ее и никогда его чувства к ней не перерастут в подлинную любовь. Так что нужно было решать: сказать ли ей все это и порвать раз и навсегда, отменив свадьбу и тем самым разбив ей сердце, или оставить свои сомнения при себе, жениться и приобрести таким образом супругу, которую мечтал бы заполучить любой француз.

С каждым днем оказывалось все труднее принять какое-то решение. Уже и свадебное платье было куплено, и приданое готово. Заказали свадебный торт, разослали приглашения.

– Я никогда не была так счастлива, mon amour, – прошептала она ему в одну из ночей. В спальне ее квартиры на Монмартре было темно и жарко. – Через три недели я стану миссис Гарланд!

Адам ничего не ответил. Она щедро одаривала его любовью, но сам-то он понимал, что обманывает Франсин. Она вполне могла рассчитывать на ответную любовь, которой, однако, Адам не мог ей предложить.

Когда по ровному дыханию Адам понял, что Франсин уснула, он тихонько вылез из постели и бесшумно оделся. Он понимал, что нужно решать, сделать выбор. И какое бы решение он ни принял, путей для отступления уже не будет. Адам бесшумно выскользнул из квартиры и начал быстро спускаться по ступеням каменной лестницы. Миновав пустую каморку консьержки, он вышел на безлюдную, освещенную луной улицу.

Дело было не в том, что он вовсе не собирался жениться. Но в его жизни не было места другим женщинам, кроме Бет. Что же до Бет, то Адам еще много лет назад отмел идею жениться на ней как совершенно невозможную. Если он женится на Франсин, то будет кому присматривать за его бытом. У него всегда будет под рукой хорошенькая и любящая партнерша. Он станет вести жизнь нормального добропорядочного семьянина, о чем всегда мечтал, и, без сомнения, будет счастлив, потому что чувствовать себя счастливым было в его характере. Он пересек мостовую, прошел под каштанами и направился к Весенней улице. Но в таком случае он будет вести двойную жизнь, полную лжи, и не сможет любить Франсин всем сердцем, а она, безусловно, заслуживает большой любви. Он поглубже засунул руки в карманы и все шагал по темной улице туда, где виднелся бледно-молочный купол Сакре-Кёр. Адам знал, что вернется к Франсин, когда у него созреет окончательное решение.

Она взглянула на него так, словно он спятил.

– Je ne comprends pas! Я ни черта не понимаю! То есть как это мы не сможем пожениться в июне?! Тебе опять нужно куда-нибудь по делам? Неужели это так необходимо?

Она сидела напротив него за столом в маленькой кухне. Светлые волосы взъерошены, поверх ночной рубашки накинута бледно-голубая шифоновая блузка. Глаза Франсин были широко раскрыты, в них читалось явное недоумение.

– Нет, это вовсе не связано с моими делами, – мягко сказал он, ненавидя себя за боль, которую причиняет Франсин. – Мне очень жаль, потому что не следовало просить тебя выйти за меня замуж. Я вовсе не тот человек, которому нужно жениться.

– Но это неправда! – Она соскочила со своего стула и, подбежав к Адаму, опустилась перед ним на корточки и взяла за руку. – Ты будешь прекрасным мужем, cheri. Ты такой милый, такой славный, ты так понимаешь женщин...

Он посмотрел в ее испуганные глаза и понял, что у него недостанет сил сказать ей всю правду.

– Мне очень жаль, Франсин, но... я не люблю тебя. Право, мне очень жаль. Раньше казалось, что люблю. Но... – Он пожал плечами, давая понять, что и сам огорчен сделанным открытием.

Она сдержанно всхлипнула и вскочила на ноги.

– Надо же! Ты не любишь меня, но при этом тебе очень жаль! – На последнем слове она едва не задохнулась от гнева. – Жаль! – Она со всего маху отвесила ему пощечину, слезы градом катились по ее щекам. – Это все из-за Элизабет, n'est-ce pas? Именно ее ты любишь? И сейчас хочешь на ней жениться? Тем более что Джером благополучно сошел в могилу.

Адам поднялся. Ему-то казалось, что никто не догадывается о его потаенных мыслях, а Франсин, оказывается, давно все поняла.

– Нет, – сдавленным голосом сказал он, крайне огорченный, что их роман заканчивается на такой печальной ноте. – Это не имеет никакого отношения к Бет. Франсин, я ведь...

– Лжец! – выкрикнула она и бросилась на Адама, норовя угодить ногтями прямо ему в лицо. – Ты всегда ее любил! Всегда хотел с ней переспать! С тех самых пор, когда она была еще малышкой! Я ведь все отлично видела по твоим глазам!

– Ты не права! – Он схватил и крепко держал ее за руки, чтобы она успокоилась.

– Ха-ха, не права! – выкрикнула ему в лицо Франсин, ее грудь возмущенно вздымалась под тонкой тканью. – И когда только эта маленькая сучка сумела тебя соблазнить? Уж не в ту ли ночь, когда умер Джером? Может, поэтому ты и захотел остаться на ночь в ее номере? И то самое утешение, про которое ты тут трепался, – не это ли утешение ты боялся выказать, пока ее отец был жив? А? Может, «утешение» – это так теперь англичане называют спаривание?

Он резко ударил ее по губам, и Франсин упала на стол. В ее глазах застыло недоумение.

– Ты абсолютно не права, и сама отлично понимаешь это! – крикнул он, содрогнувшись от мощной волны ненависти, которую ее слова вызвали в его душе. – Ради Бога, ее отец только что умер! Как ты можешь? Я решил побыть с ней только потому, что больше всех подходил под понятие родственника или кого-то в этом духе!

– Ты остался с ней, потому что любишь ее! – крикнула ему в лицо Франсин.

Адам ворвался в спальню, стащил с верхней полки шкафа свой чемодан, сорвал с вешалок рубашки и костюмы и как попало запихнул все в него.

– Ты остался с ней, – не унималась Франсин, – потому что она самая настоящая шлюха!

Он в сердцах шарахнул крышкой чемодана. Высказать то, что хотел, Адам не решился, понимая, что не сумеет сделать это спокойным голосом.

– Я ненавижу тебя! – сказала она, всхлипывая, когда он прошел мимо спальни в гостиную. – Ненавижу, понял? Ненавижу!

За ним с грохотом захлопнулась дверь. Франсин ничком бросилась на постель и принялась молотить кулаками мягкую, ни в чем не повинную подушку. Она так плакала, словно ее сердце было готово разорваться от горя.

Элизабет была крайне удивлена, когда Адам позвонил ей и сообщил о принятом решении.

– Да, но что там у вас случилось? Мне казалось, Адам, что вы оба так счастливы.

– Были когда-то... А теперь она отправилась путешествовать с Вендором Вестминстером. Скорее всего они поженятся. Он ведь уже много лет от нее без ума.

– Бедненький Адам! – с сожалением и нежностью произнесла Элизабет.

Он ничего не ответил: пусть думает как хочет. Для Франсин же было лучше, чтобы все поверили, что именно по ее инициативе распался их союз.

– Как там у тебя с покупкой нового дома, что-нибудь наметилось? – поинтересовался он, меняя тему разговора.

Элизабет приобрела небольшой сельский дом неподалеку от Мидхерста, что в Суссексе. В часе езды от Лондона по железной дороге. Но несмотря на близость к столице, это была настоящая сельская глушь. Отличный сад перед домом выходил на юг к морю.

– Там потрясающе. – В ее голосе слышались восторг и удовлетворение. – Кое-где сохранилась кладка еще с четырнадцатого века, если можно этому верить, а еще там есть небольшая, как ее называют, Галерея менестрелей и зимний сад.

– А как же уроки музыки?

– В Академии меня согласились принять, – произнесла она с огромным облегчением.

При этих словах Адам даже расхохотался.

– Трудно, должно быть, возвращаться к прежнему ритму занятий?

– Трудно – не то слово. Чудовищно трудно! – Она засмеялась. – Наконец-то из Ниццы доставили мой «Стейнвей». Чтобы установить его в новом доме, пришлось чуть ли не стены ломать. Но как бы там ни было, а рояль стоит теперь в гостиной и отлично вписывается в обстановку.

– И ты счастлива?

После небольшой заминки она сказала с преувеличенной радостью:

– Да, именно так мне и следовало поступить. Адам, я все равно не смогла бы находиться на Итон-плейс одна. Жить в безликих гостиничных номерах мне уже порядком осточертело. Хотелось, чтобы у меня появился собственный дом. А «Фор Сизнз»[3] – именно мой собственный дом. Теперь, когда больше не нужно каждую неделю уезжать в Париж и у тебя оказалось больше свободного времени, мог бы и заехать, посмотреть на мое новое жилье.

– С удовольствием приеду, – с улыбкой ответил Адам. – Ну, пока, Бет. Храни тебя Господь.

Адам сдерживал желание полететь к ней как на крыльях. Он написал ей письмо, несколько раз говорил по телефону, но с момента их расставания в «Савое» ни разу не видел Элизабет. Поскольку теперь он не торчал большую часть недели в Париже, исчез предлог, ранее позволявший ему к ней не приезжать.

Он отправился в гости к Элизабет в следующую же субботу. За пределами Лондона дорога оказалась почти пустой, автомобилей было совсем мало. Стоял знойный майский день. Верх его «остина» был откинут, и легкий сладковатый запах суссекских зеленых лугов явственно ощущался при каждом вдохе. Чувствуя душевный подъем, давно уже им не испытываемый, Адам потихоньку давил на акселератор, устремляясь все дальше на юг. Глаз радовали коттеджи в георгианском стиле в маленьких городках, их окна щедро отражали лучи солнца. Приятен был и вид домов, крытых тростником или соломой, в садах было полно люпина, жимолости и маргариток. Он с удовольствием смотрел и на серые, в нормандском стиле, церкви, чьи похожие на кладбищенские крытые входы отбрасывали густую тень.

Элизабет поджидала его у въезда в поместье. Ее волосы были распущены и свободно ниспадали на плечи; она была в красной шелковой блузке, белой льняной юбке и в босоножках. Обнаженные ноги Элизабет были медового оттенка, а педикюр – ярко-красным. Как только Адам вышел из автомобиля, Элизабет бросилась ему навстречу, широко раскрыв объятия.

– Дядя Ада-ам! Как замечательно, что ты все-таки приехал!

Он обнял и крепко прижал ее к себе, вдыхая ее удивительный сладкий запах. Будь на то воля Адама, он так бы и держал ее, не отпуская. Шелковистые волосы Элизабет ласкали его лицо. Наконец она высвободилась и взяла его за руку; ее глаза сверкали.

– Ну, – сказала она с явным воодушевлением, поворачиваясь к своему дому, – вот это и есть «Фор Сизнз». Как ты его находишь?

Дом был редкостной красоты. Построенный из камня, он стоял в глубине сада точно так же, как несколько веков назад, и составлял такой же неотъемлемый элемент здешнего ландшафта, как и огромное развесистое дерево, дававшее густую тень. Ломонос карабкался по каменным стенам, его перекрученные побеги с пурпурными цветами обвивали подоконники и карнизы. Розы, еще в бутонах, росли у самого входа в дом, обещая вскоре радовать глаз.

– Во всяком случае, выглядит очень неплохо, – сказал Адам вполне чистосердечно, когда Элизабет ввела его в гостиную, прежде главную залу в доме нормандского рыцаря.

– Это самая древняя часть дома, – пояснила она, заметив, что Адам рассматривает потолочные балки, соединенные внушительных размеров гвоздями. – А оба крыла, которые образуют вместе со старой частью дома букву Н, были пристроены гораздо позже, веке в семнадцатом или что-то вроде...

– Совсем недавно, что и говорить, – с улыбкой согласился он.

В ответ она тоже улыбнулась и провела Адама через обеденную залу в кухню.

– Последний владелец этого дома был американцем, он ухнул в него кучу денег и очень тщательно отреставрировал его старинную часть.

– Судя по всему, он умер, – сказал Адам, когда из кухни они перешли в сад. – Ведь ни один человек в здравом уме и доброй памяти сам, по своей воле ни за что не покинет такой дом.

– Да, – ответила она, и ее взгляд чуть затуманился. – Он умер приблизительно за полгода до смерти папы. И получилось, что этот дом выставили на продажу как раз в тот самый день, когда я начала свои поиски.

Адам уловил грустную нотку в ее голосе и понял, что она вспомнила об отце. Адам также подумал, что, окажись здесь Джером, он вовсе не нашел бы это жилище Элизабет достаточно стильным. Он наверняка решил бы, что дом находится слишком далеко от столицы, что тут слишком тихо и уединенно.

– Скажи, Бет, ты счастлива? – перестав улыбаться, спросил Адам. Его глаза внимательно следили за выражением ее лица. – Привыкла жить одна?

Ее волосы золотом переливались на солнце, свободно ниспадая на плечи. Элизабет отвела от него взгляд.

– Я не уверена, что можно привыкнуть к одиночеству. Тем более сложно привыкнуть к одиночеству мне, ведь раньше я была так счастлива с отцом. Понимаю, ты считал отца эгоистом, был уверен, что ему не следовало настаивать на том, чтобы я всегда и всюду его сопровождала, но ведь он нуждался во мне. А раз так, я была совсем не против.

Прилетевшая пчела кружилась над клумбой сальвии. Вдали, за зелеными холмами, небеса плавно сливались с морской гладью.

– Так почему же все-таки ты решил не жениться на Франсин? – неожиданно спросила Элизабет, повернувшись к Адаму. – Я точно знаю, что она не влюблена в Вендора Вестминстера. Луиза Изабель вчера мне звонила, приглашала на вечеринку. Так вот, она сказала, что Франсин вне себя от горя и все еще любит тебя.

Пчела, обследовав сальвию, переключилась на фиолетово-голубые цветы, росшие по соседству. Солнце жарило с необычайной силой. Адам снял блейзер и, продев палец в вешалку, перебросил его через плечо.

– Потому что пришел к выводу, что люблю другую, – ответил он, сунув свободную руку в карман брюк спортивного покроя. – С моей стороны было бы нечестно жениться на Франсин.

Элизабет остановилась и внимательно посмотрела на него.

– И в кого же это, интересно узнать, ты влюблен? – недоуменно спросила она.

Адам находился в каком-нибудь ярде от нее. Он медленно повернулся, изучающе посмотрел на Элизабет, стоявшую среди деревьев. Пчела жужжала над цветами. Солнечные лучи припекали спину Адама.

– В тебя, – сказал он, перейдя Рубикон. Отступать было уже поздно. Да и некуда.