"Пандем" - читать интересную книгу автора (Дяченко Марина Юрьевна, Дяченко Сергей...)ГЛАВА 30Ким Андреевич Каманин вышел из координации, когда ему исполнилось семьдесят. Не потому, что чувствовал себя старым, и даже не потому, что ему надоело, по выражению нынешней молодежи, «корчить из себя Пандема». Просто он понял вдруг — с удивлением, — что люди ему безразличны. Прежде он мог презирать и сочувствовать, ненавидеть и уважать; теперь люди ему надоели. Может быть, потому, что работа последних лет — в координации — вымотала из него остатки иллюзий. То была изнуряющая, на грани возможного работа — от мозговых штурмов до методичного, дом за домом, посещения волонтерами-психологами всех жителей слоя. Социальные программы сперва отрабатывались на симуляторе и только потом претворялись в жизнь — взаимосвязанные комплексы мер с однословными названиями вроде «Кнут», «Подарок», «Ребенок», «Весы»… Ким не раз и не два оценил предусмотрительность Пандема, поместившего человечество в «шлюз». Ни глобальной катастрофы, ни большой войны, ни даже демографического взрыва пока не случилось; социальные потрясения были сведены к минимуму, бунты предупреждены, а системы ценностей худо-бедно перестроены. Никому больше не приходило в голову устраивать над городом гонки на леталках; на Трассу допускались только машины, полностью лишенные ручного управления. Это было неудобно, зато безопасно; Ким прекрасно понимал, что в будущем проблемы не кончатся и что это будут старые, навязшие в зубах проблемы пополам с новыми, невообразимыми пока, и что решать эти проблемы придется его племянникам, сыну и внукам — но не ему, слава богу. Хватит, он и так вот уже много лет «корчит Пандема»… Тем временем так называемая стихия тоже осмелела и заявила свои права на самостоятельность. Обвалы и оползни, лесные пожары и смерчи, землетрясения и ураганы следовали один за другим методично, как задания учителя, и служба экстренных ситуаций, организованная и оснащенная когда-то Пандемом, сдавала один практический экзамен за другим — пока успешно, потому что путь от простого к сложному всегда предпочтительнее, чем внезапное барахтание в проруби… Ким Андреевич сидел дома и читал книги. Или бродил по паркам, беседуя с воображаемым Пандемом; или вспоминал умершего в прошлом году отца Георгия — «нету ничего, подвластного Пандему, что в перспективе не было бы подвластно человеку»… Когда ему надоедало беседовать с призраками, он шел в сеть или связывался с кем-то из сестер. Вот, например, как сегодня. — Кого сейчас интересует искусство, — сказала Александра. — Правда, в последние годы появилось несколько поэтов… Эти — как мотыльки, приходят из ниоткуда, гениально пишут, будучи юнцами и юницами, потом взрослеют и пропадают… уходят в никуда. Как авторы, я имею в виду, не как люди, слава Пандему… Перед Кимом — на внутреннем экране — появился вход в старый, построенный еще до Пандема театр. Помпезное здание с колоннами казалось сейчас бронтозавром от архитектуры. Ни почтения, которое вызывает подлинная древность, ни восхищения перед талантом конструктора, ни новизны, ни удобства — здание не снесли только потому, что кому-то из Александриных подопечных пришла в голову мысль — давно, еще на заре Пандема, — что помещение можно блестяще использовать для модных тогда «синтетических зрелищ»… Теперь здесь давали «Комическую мистерию» — феерическое представление, угождающее сразу пяти зрительским чувствам. Вот уже несколько лет «Комистр» пользовался таким успехом, что приходилось даже ограничить вход; это оттого, говорила Александра, что постановщики всячески издеваются над смертью. Зрители как бы возвращаются в ранние годы Пандема… (Ким знал, что именно Александра стояла у истоков программы «Подарок», несколько лет назад реализованной Алексовыми подчиненными. Людям, говорила Александра, нужна психологическая поддержка прежде всего. Нужны яркие зрелища; пусть твоя правая рука пугает их расплатой и смертью, а левая пусть успокаивает и говорит, что смерти нет — вот как в «Комистре»…) — И все-таки это не искусство, — подытожила Александра, в то время как в стилизованной пасти старого театра исчезало одно веселое семейство за другим («Комистр» был рассчитан на возраст от четырех до ста четырех, так и было написано в программке, и бодрые старички с бодрыми детьми под мышкой были обычной здешней публикой). — Так ты пойдешь? — в четвертый раз спросила Александра. — Сбрось мне по сети. — Это подлинное зрелище с эмосимулятором плюс запах и вкус, тактильные ощущения… А реакция зала чего стоит! — Сбрось мне вместе с запахом и реакцией зала. — Ах, brother, тебе ведь все равно нечего делать… Ким улыбнулся. Александра и в старости бывала восхитительно бестактна. — Там в одном месте появляется Пандем, — поколебавшись, сообщила Александра. — И что, я должен на это купиться? Она рассмеялась: — Ладно, Кимка… А я пойду. Все-таки положительные эмоции… И, попрощавшись, оборвала связь. Ким вышел из системы; он сидел на поваленном дереве в самом центре запущенного парка, крона стоящего напротив дуба кипела, казалось, от суетящихся белок, а трава справа и слева ходила волнами — там жили мыши и еще какие-то мелкие грызуны. Городские экологи опять промахнулись с расчетами; теперь либо мышей начнут кормить противозачаточным, либо жди массированного кошачьего десанта… Ким услышал голоса — в реальности, не в сети, оглянулся. Подростки, почти юноши, лет по пятнадцать-семнадцать, в количестве пяти штук. И шестой, явно жертва. Есть такие, и после Пандема их стало больше: прямо-таки на лбу написано — «Я жертва»… Шестой тут же оказался прижатым к стволу, и первый — парень в красном комбинезоне с мигалками «под старину» — взялся высказывать ему какие-то свои соображения. Речь была явно обвинительной; до Кима доносились отдельные слова, причем половины он просто не понимал, а другая половина поражала свежим взглядом на ругательство как средство унижения собеседника… Ну вот, слова закончились. Сейчас, по-видимому, будут бить. Ким поднялся. Не спеша двинулся к ребятам; бежевые дубовые листья хрустели у него под ногами. Прошлогодние листья. — В чем дело, мальчики? Вот что значит тон. Тон человека, привыкшего повелевать; под видом невинного вопроса парням посылается жизненно важная информация: я опасен. Я имею власть. Как поступила бы допандемная шпана? «Тебе что за дело, старый хрен, вали отсюда, дедушка, пока не получил по шее…» — Тебе что за дело, старый?.. — начал парень в красном комбинезоне. Последнего слова — после эпитета «старый» — Ким не понял. — Нехорошо, — сказал он, подходя ближе. Теперь, по законам жанра, вожак должен взять назойливого хрыча за шиворот… Почему они должны вести себя как допандемная шпана? Вернее, не так: почему ему так хочется, чтобы эти, родившиеся при Пандеме, оказались похожи на допандемных сявок? Это что же, признак свободы, самостоятельности, зрелости общества? А почему они не догадываются, что у случайного старичка может найтись встроенный пульт, по которому так легко вызвать «чрезвычайку»? Похоже, они просто не понимают, чего он от них хочет. Кому какое дело, да и что особенного — впятером поколотить одного… Тем временем парень в красном комбинезоне осыпал Кима набором незнакомых слов, видимо, оскорбительных. Четверо его приятелей поддержали; жертва попыталась смыться, но ее тут же окружили снова. «Решительные ребята», — подумал Ким, разглядывая алый румянец на щеках вожака, его мягкие нарождающиеся усы, его прищуренные яростные глаза. — Не стыдно? — протянул он почти ласково. — Старшим грубить? Вожак оскалился — и шагнул навстречу. Улыбаясь, Ким поднял суковатую корягу, каких полно было тут же, на полянке. Вспомнил Александру: «Ну и в чем message?» В этот момент вожак встретился с ним глазами. …Через полчаса он наткнулся на них снова — в том же парке. Трусливо бежавшие от одинокого старичка с дубиной, они взяли-таки реванш и ухитрились достать свою жертву… хотя у жертвы, как казалось Киму, были все шансы удрать. Когда Ким прибежал на крик — по бежевым листьям, по пробивающейся из-под них траве — к месту казни, все уже было кончено. Тот, что вовремя не убежал, валялся теперь на земле с пробитой головой, а эти, униженные недавним бегством, мстили теперь свидетелю своего позора — пинали ногами, не обращая внимания на то, что он уже не двигается… Ким на бегу вызвал и «Скорую», и «чрезвычайку». — Мертв, — сказал молодой врач, Мишин ровесник. — Не подлежит реанимации… — и побледнел. Стекло медицинской капсулы оставалось темным, почти не прозрачным. Ким с трудом различал за ним лицо погибшего парня — обиженное детское лицо. — Взяли всех пятерых, — сообщил дежурный координатор. — Почему только сейчас? — шепотом спросил Ким. — Я навел на них сорок минут назад… — Такой сегодня день, — подумав, сообщил дежурный координатор. — Третья смерть за последние четыре часа… Ким прикрыл глаза. Терентий Логовицу, пятнадцать лет. Пятнадцать. После смерти выглядит даже младше… — Алекс? — Я знаю. Тебе надо было серьезнее к ним отнестись, Ким. — Я не думал… — начал он и понял, что оправдывается. — Я не думал, что… И замолчал, подавленный нехорошим предчувствием. Они казались такими безобидными! Такими трусливыми! Он не принял их всерьез… Это большая его ошибка. Куры бывают так жестоки по отношению друг к другу — куда там волкам… — Алекс, глянь на статистику по слоям… — Плохая статистика. Что дальше? Ким в последний раз посмотрел в лицо погибшего мальчика; Алекс оборвал связь. У него наверняка много других забот… По корпоративному каналу (уходя из координации, Ким все-таки оставил себе доступ) он заказал допросы убийц. Почти сразу на его внутреннем экране обнаружилось перемазанное слезами и соплями лицо парня в красном комбинезоне; в присутствии красного цвета кожа убийцы казалась особенно белой. — …Уже так было! И ничего не было! Мы его пару раз только стукнули… Только пару раз! Легонько! Уже так было! И ничего не было! Он не мог от этого… Он не мог!.. Уже так было! Молодой врач погрузил капсулу в леталку. Он и сам был белый — не румянее покойника и не румянее убийцы. До окончания «Комистра» оставалось сорок пять минут. Ким спустился на станцию подземки; старый театр располагался на живописном островке посреди неглубокого пруда, кажется, пруд напустили уже после того, как построили здание… или одновременно? Садилось солнце. Вернее, оно давно уже село, но в этом районе такая подсветка — в сумерках здесь включается «второй закат» и горит до самой полночи… От подземки Ким шел через старинный квартал — двух — и трехэтажные домишки еще прошлого века, сохранившиеся здесь не иначе как в музейных целях; над озером висел реденький туман. Старый театр отражался в воде вместе со всеми своими неуклюжими колоннами, и восемь ажурных мостиков вели к нему с берегов, напоминая паучьи лапы… Где-то жгли листву. Запах был из Кимова детства. Зачем, подумал он устало. Где их родители… где их учителя? Почему не объяснили, чем может кончиться игра с таким вот костром из опавших листьев? Он огляделся, пытаясь понять, откуда дым; а потом, будто по наитию, вызвал на экран укрупненное изображение театра. Ч-черт… — Координация? «Комистр», противопожарная система… Дистанционка есть? — Есть, вижу картинку, даю команду… Тушение пошло. Ким был уже над озером. Тонкая спинка моста раскачивалась, по темной воде бежала рябь. Киму казалось, что он слышит чей-то крик — тонкий, приглушенный стенами. Дыма не становилось меньше. — Координация? Есть тушение в «Комистре»? — Вижу отчет о тушении в «Комистре»… Ким попытался связаться с Александрой. Нет связи — разумеется, они все отключаются перед действом, таково условие постановщиков… Дым валил уже из нескольких окон на нижнем этаже. Горел пластнатур. Нетоксично, зато вонь тошнотворная. — Каманин на связи. Проверь тушение в «Комистре». — Вижу отчет… — А я вижу дым!.. Свяжись со службами… — Нет ответа… Идиоты, что у них там… Прогнило все? Нет связи… – «Комистр» на связи… Координация? — Эй, вы, чепэшники, у вас задымление! Противопожарка работает или нет?! — Какая… У нас нету… Отключена. — Что?! Ким спрыгнул с моста на неровные, под старину, плиты перед зданием театра. Перед глазами у него прыгал инженерный отчет — противопожарка в театре действительно была на реконструкции два года назад и с тех пор так и не… Сразу несколько мыслей. Первая: почему именно сегодня? Когда чуть не на моих глазах погиб ни в чем не виновный пятнадцатилетний парень? Вторая: ну почему до них ничего не доходит?! Кто отвечает за эту чертову пожарку, ведь отвечает кто-то… А давай зажигать спички и кидать их на ковер? А давай выбросим этот огнетушитель и на его место поставим стереоэкран? Семейное зрелище. От четырех до ста четырех. «Пусть твоя правая рука пугает их расплатой и смертью, а левая пусть успокаивает и говорит, что смерти нет, — вот как в „Комистре“…» — Александра?! Нет ответа. — Координация — «Комистр» — общая тревога… — Есть тревога. «Комистр» — тревога — пожар, пожар, пожар… Вход в театр был устроен с элементами виртуалки; сейчас иллюзия отключилась, вместо заманчивой тьмы и замшелых фосфоресцирующих стен показались гладкие бетонные блоки и широкая металлическая дверь. Из двери, едва не сшибая Кима, выскочила женщина лет шестидесяти с двумя крохотными девчонками, которые, казалось, летели за ней по воздуху… У женщины были выпученные от ужаса глаза. Ким успел подумать: она прежде всего спасает детей. Она из наших, из допандемных… Люди бежали, сталкиваясь, грозя затоптать друг друга; сквозь суету и помехи в сети Ким вдруг принял вызов от Александры. — Где?! — Здесь дым, полно дыма… Дым стоял стеной, выедал веки, по внутреннему Кимову экрану бежали помехи; на инженерной схеме значились четыре механические лестницы, из которых сработали две… И вдруг — р-раз! — одновременно раскрылись окна по всему фасаду, квадратные окна, прежде скрытые металлическими шторками. Из всех одновременно хлынул дым, и Ким направил обе сработавшие лестницы к окнам третьего этажа… В небе наконец-то появилась первая пожарная леталка. Ким карабкался вверх. Лестница была без эскалатора; он был уже почти у цели, когда из окна второго этажа — по счастью, не прямо под Кимом, а значительно левее — с радостным хлопком выпрыгнуло, как на резиночке, оранжевое пламя. — Сколько… «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся триста двадцать взрослых и сто пять детей… Сто четыре ребенка… триста восемнадцать взрослых… сто три ребенка…» «Статистическую считывалку они себе поставили, — подумал Ким с ненавистью. — Считывалку, чтобы тешить самолюбие… А элементарную пожарку!..» «Двести девяносто три взрослых… девяносто восемь детей… девяносто пять детей… двести семьдесят взрослых… двести семьдесят один взрослый!» Ким спрыгнул с подоконника. Коридор был пуст, распахнутые двери вели в зал. Внизу, в партере, уже никого не было — все толпились у выходов; по правой стороне портала растекался, как богатая мантия, очень яркий короткошерстный огонь, а слева была глубокая, казалось, ощутимая на ощупь темнота, и там, кажется, продолжался кусочек спектакля — танцевали зеркальные призраки, ни живые, ни мертвые, ни реальные, ни иллюзорные… Вверху, над сценой, огонь вдруг набрал силу и сделался пушистым, как лунный кот. Ким отпрыгнул обратно в коридор и плотно закрыл дверь. — Кто здесь? Сюда! Здесь выход! Треск. Содрогнулся пол. «Маску мне, — подумал Ким. — Кислородную маску… нет даже матерчатого носового платка, чтобы помочиться — и через влажную ткань дышать… Пандем, да помоги же мне!» Именно сегодня… — Справка? «Справка: в помещении „Комистра“ сейчас находятся сто пятьдесят семь взрослых и восемьдесят два ребенка… восемьдесят два… восемьдесят один…» Внизу кричали. Задержав дыхание, он сбежал по лестнице. Две женщины и маленький мальчик пытались выломать дверь, открывавшуюся вовнутрь; ему стоило большого труда вытащить их из мышеловки, доставить к окну третьего этажа и спустить по лестнице. Старшая женщина спускалась первой; Ким передал ей ребенка. У него интуитивно не было доверия к молодым — те скорее озаботятся собственным спасением… Он смотрел, как они спускаются. Пламя било уже из трех или четырех окон. В озере стояла, по брюхо в воде, как огромный бегемот, пожарная машина, и тоненькая струйка била в бок горящему театру — как-то жалобно, несерьезно… Пожарная леталка поливала пеной крышу правого крыла, и оттого казалось, что выпал густой снег и скоро Новый год. «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся шестьдесят взрослых и тридцать два ребенка…» — Ким! Ким Каманин, ответь Тамилову! — Я в театре, Алекс. На третьем этаже. — Уходи. Сейчас специалисты… — Где Александра? — Она вышла. Она уже снаружи. Спускайся, там скверно с перекрытиями внизу… — Под суд планировщика вместе с ответственным за эксплуатацию… — Иди к черту, спускайся, слышишь? Ничего с ними не станется, выйдут все… — Алекс… Послушай… Мы вышли из шлюза — сегодня… — Что?! Ты надышался, бредишь? — Скажи своим, что, если мы не спасем этих людей, их никто не спасет… Никто! Вторая пожарная машина остановилась в озере. Третья. Они стягивались и стягивались, слетались, как пчелы к цветку, к горящему зданию театра, их хоботки — струи пены из шлангов — гладили огненные листья, и плодом их любви были клубы плотного, почти осязаемого дыма… Технология… огнетушения… каменный век… Пандем… излишне… Но Пан ведь встроил в это старое здание совершеннейшую противопожарную систему! Почему он не позаботился о том, чтобы заранее открутить руки тем, кто разберет ее потом — за ненадобностью?! Ким бежал по четвертому этажу, заглядывая во все двери. Виртуальная отделка коридоров сбоила; стены то покрывались рыбьей чешуей, то становились гладко-белыми, как яичная скорлупа. Забившись под диван в углу, сидели двое перепуганных подростков; Ким не без труда выцарапал их из укрытия и помог выбраться из окна. «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся пятнадцать взрослых и девять детей…» «Тревога. Общая тревога. Пожарные модули один, три, пять и шесть у „Комистра“». «Тушение затруднено планировкой здания. Невозможно приблизиться к очагу… Организуйте эвакуацию людей с острова. Внимание: эвакуацию людей, мы не можем подойти к очагу…» «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся трое взрослых и один ребенок…» Ким остановился. Один взрослый — это я… Все. Надо уходить. — Алекс. Я ухожу. — Твоя лестница горит. Иди на крышу, тебя снимет леталка. — Понял. — Поторопись… «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся трое взрослых и один ребенок». Ким споткнулся. Как?.. «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся трое взрослых и один ребенок». — Алекс! Где твои спасатели?! Тишина. Алексу сейчас не до разговоров с Кимом… «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся трое взрослых и один ребенок». — Координация, ответьте Каманину. — Идет тушение. Угроза обвала перекрытий на втором этаже. — Где люди? — Нет информации… Сигнал вызова. Незнакомый сигнал. — Каманин слушает… — Ким… Это я. Он остановился. По полу — длинному, как лента, полу узкого коридора бежали зеркальные волны, оттого казалось, что Ким стоит не то на пленке воды, не то на лезвии… — Кимка… Я… собственно, мне Аля позвонила… пожалуйста, уходи оттуда поскорей… — Ты что, веришь, что я могу погибнуть? — спросил он, не узнавая собственного голоса. — Да, — сказала Арина еще тише. — Мне страшно за тебя… — Повтори еще раз. — Мне страшно за тебя… — Хорошо, — сказал он, помедлив. — Я уже ухожу. — Кимка… — Что? — Ничего… — Не волнуйся, — он перевел дыхание. — Не в первый раз… И дал отбой. «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся трое взрослых и один ребенок». — Ким, это Алекс. Все, шутки кончены, они не могут удержать перекрытие. Там ни единого блока — виртуалка и доски, и эта чертова хренотень, которая плавится… — Где люди?! — Их нет на первом, на втором, на третьем. Где ты сейчас? — На пятом… — Иди на крышу. «Пан! Пандем! Скажи мне, что я ошибаюсь… Что ты спасешь их, даже если я их не спасу…» Снова закачался пол, и зеркальные волны исчезли. Теперь коридор был скучным, гладким, полным дыма, будто коммунальная кухня… — Кто здесь? Эй, кто здесь? …Наверное, он все-таки надышался. Время растянулось, как резиновый жгут, и в чаду коридора, где он метался, заглядывая в ниши и ложи, за портьеры, за мониторы, за поросли искусственных лиан, ему представлялся деревянный домик, объятый огнем от фундамента и до самой крыши… И отовсюду бежали люди, несли воду в горстях, несли песок в подолах, по цепочке передавали ведра… Из рук в руки передавали из окон завернутых в мокрые тряпки детей… «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся трое взрослых и один ребенок». Стена накренилась и ударила Кима по голове. Он упал; конец. Конец «шлюзованию», конец Пандему на земле… Потому что если Пан сейчас допустит Кимову гибель — его больше нет с нами. Он там, с Виталькой, в космосе… Они откроют новый мир… И все будет по-другому… Иное человечество… И гены Кима Анатольевича Каманина, бывшего хирурга, бывшего биолога, бывшего общественного координатора, — они там тоже будут… С того места, где он лежал, была отлично видна детская рука, вцепившаяся в лист огромного лопуха… декоративного… разросшегося в дальнем углу коридора. Ким рывком поднялся. — Алекс… Шестой этаж… спасателей… «…трое взрослых и один ребенок…». — Вставайте! Вылезайте, сейчас все рухнет… Молодой человек смотрел на него снизу вверх, глаза у него были непонимающие. Ким ударил его коленом; женщина овладела собой раньше, вцепилась в Кимов рукав и чуть не повалила на пол. Мальчик молчал. Ему было года четыре. …Может быть, здание до сих пор не падает, потому что мальчик?.. В этот момент — стоило Киму ухватиться за спасительную мысль — прогоревшая переборка просела окончательно. Трое взрослых и ребенок покатились вниз по вставшему на дыбы полу; дверной проем, молил Ким. Пошли мне дверной проем, нам надо встать в дверном проеме, мы спасемся… К кому я обращаюсь? К Пандему? К богу? Охваченное огнем деревянное зданьице, люди тушат огонь из ведер и леек, люди тушат свое пожарище… Падение приостанавливается. В бывшем коридоре темно. Тускло мерцает покрытие стен, да еще сверху, из-под перекосившегося потолка, пробивается свет снаружи. Женщина ищет дорогу вниз — не понимая, что выход только сверху. Мужчина вытаскивает ребенка из-под упавшего пластнатурового зеркала; ребенок вовсе не кажется напуганным. Заинтригованным — это да… — Мы не умрем? — дрожащим голосом спрашивает женщина. — Мы ведь не можем умереть, правда? Проем в стене вдруг становится шире. Там, снаружи, люди и голоса; там те, что пришли спасти нас. В проломе появляется уродливая насекомовидная морда, и ребенок впервые пугается. Это не чудовище. Это человек в спецкостюме, он протягивает руки в перчатках; из-за помех в сети невозможно разобрать ни слова, но слова не нужны. Он берет на плечи женщину, мужчина подает ей визжащего ребенка, секунда — и визг продолжается уже снаружи… Руки в перчатках возвращаются и вытаскивают теперь женщину; Ким наклоняется, мужчина влезает к нему на плечи и на голову, рывок — и тяжесть уходит, тело мужчины медленно втягивается в пролом, ноги скребут носками по стене… В это время пол проваливается. Пролом оказывается далеко-далеко вверху; остается дым, которого не видно, потому что вокруг темно, черно, теперь уже окончательно… Я лежу на проседающей груде развалин, задыхаюсь и думаю: а кто их спас, этих троих? Пандем или я? И кто теперь спасет меня? И чего мне больше хочется, выжить сейчас — или понять наконец, что его рядом нет? Что все, что я сегодня сделал, — сделано мной и только мной? «Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находится один взро…» Спасибо. Вокруг темно. В темноте начинают проступать звезды; я вижу себя серебряной сигаркой, летящей сквозь космос. Я вижу себя космическим кораблем, Виталькиным домом, и не понимаю, бред ли это — или его последний подарок… Я думаю об Арине и о Витальке. Я думаю о Ромке, о Шурке, о сестрах… И о Пандеме. О том, что тридцать лет назад он протянул мне руку и вытащил из огня… И тогда мне кажется, что он стоит надо мной. Смеется — и протягивает руку. |
||
|