"Медный король" - читать интересную книгу автора (Дяченко Марина, Дяченко Сергей)

Глава шестая

Дороги, по которой ходили продовольственные караваны, больше не было. Развияр пробирался в темноте, ежеминутно рискуя попасть под оползень или скатиться в яму. Иногда полз на четвереньках, нащупывая впереди шатающиеся, скользкие камни. Надо было остановиться и дождаться утра, но Развияра гнал страх.

Он не боялся, что его догонят и обвинят в убийстве. Он вообще об этом не думал. Ужас, охвативший его, имел другую природу. Больше всего на свете Развияр хотел бы забыть, что случилось в замке: «Жаль, что ты не мой сын». Отрубленную кисть, упавшую в бассейн. Вкрадчивый шепот: «Медный король, Медный король».

И Развияр пробирался по колено в воде, оступаясь и падая, увязая в размытой глине. Ему ли не знать, что в жертву Медному королю приносят только самое дорогое, что есть у человека?!

Он вспоминал подробности, на которые прежде не обращал внимания. В замке шептались, что Развияр околдовал властелина; что «маленький гекса» на самом деле родной его сын. Были и другие слухи — Развияр оказался слишком глуп и неопытен, чтобы понимать многозначительные взгляды, случайные слова некоторых завистливых стражников. Он был слишком занят собой, своими воспоминаниями о лесе, мечами и стрелами, книгами, победами, убийствами, первым опытом власти. Его устраивало, что властелин «видит его насквозь» — ему нечего было скрывать от властелина…

Развияр представил, как по воле Медного короля тает в воздухе его тело — так исчезли из мира краюшка хлеба на галере и огарок свечи в темнице. Где они сейчас? На каком алтаре?!

Развияр бежал, спотыкаясь, переплывая стоячие не то озера, не то гигантские лужи. Несколько раз натыкался на трупы, лежащие на камнях, грудами тряпья мокнущие на мелководье. В ушах бормотал голос старого Маяка: что тебе дорого, то и кладешь. Что тебе дорого. Вещь. Человека; Развияр тряс головой. Он хотел забыть, он не желал верить, что такое возможно на свете. Если бы ему предложили сейчас «сладкого молока» — выпил бы, не поперхнулся.

Пласт глины и мелких камней сполз на дно ущелья, увлекая бегущего за собой. Развияр выбрался из-под завала, помогая себе коротким клинком, и пополз вверх, как слепая улитка. Серело небо, гасли звезды, уже можно было различить очертания гор; Развияр пошел быстрее, ему подвернулось под ноги нечто вроде тропы. На востоке совсем просветлело, и он увидел изрытое водой ущелье, неподвижные глубокие лужи на месте бегущей воды, трупы двуногих, четвероногих, многие изуродованные, избитые о камни.

Развияр отвернулся. Если бы его убили вчера, он умер бы, как воин, и не знал бы того, что знает сейчас. И не помнил бы прерывающегося шепота — «Медный король»…

У него ослабели колени, и он сел на камень. Переждал головокружение, поднялся. Пошел, с трудом переставляя ноги, иногда опираясь на длинный клинок, и так шел долго. Когда солнце поднялось совсем высоко и стало припекать, Развияр нашел темное место под желто-серой угловатой скалой, упал и заснул.

После полудня он проснулся и долго не мог понять, где находится. Вокруг щетинились скалы, их тени медленно росли, накрывая редкие пятачки выгоревшей травы, кусты с дрожащими белыми цветами, каменистые щиты в зеленых узорах мха. Было очень тихо. Развияр нашел ручеек, беззвучный, иссякающий, и несколько минут слизывал влагу с мокрого камня.

Потом огляделся.

Совсем недалеко торчала покосившаяся пика. Новая граница, проложенная властелином. Ошибка, стоившая ему и власти, и жизни; на острие пики больше не было черепа. Неподалеку Развияр увидел кучу камней, сложенных конусом.

Он был на землях зверуинов.

В камнях водились шлепуны — толстые, но ловкие твари с басовитыми голосами. По ночам они не то пели, не то мелодично охали, выбравшись из нор. Поймать шлепуна Развияр так ни разу и не сумел, но зато на второй день пути нашел в расщелине гнездо с крупными, круглыми, золотисто-коричневыми яйцами.

В полдень солнце раскалило камни. Развияр нашел черный плоский камень-стол и поджарил себе яичницу. Яйцами шлепунов в замке брезговали, но пастухи и караванщики из тех, что победнее, ели их, не болея и не жалуясь. Развияр был страшно голоден, поэтому проглотил все без соли и специй и почти не заметил легкого привкуса плесени. Именно из-за этого дрянного привкуса яйца шлепунов считались отрадой нищих.

Сытый, он заполз в тень и закрыл глаза. Сразу же увидел карту: жирные линии, обозначающие хребты, и двойные черточки перевалов. Штриховку, обозначающую разный состав земли, потоки и озера, границы клановых территорий. Двуглавую скалу, под которой он провел нынешнюю ночь. И поток, полноводный на карте, а теперь наполовину высохший: следуя вдоль русла, Развияр надеялся через несколько дней выйти к границе Империи.

Зачем ему Империя? Он не знал. Поначалу он просто шел, гонимый страхом, не думая, куда направляется. Горы высыхали, обезвоженные, зеленый мох становился бурым, увядали цветы. В первый раз Развияр вспомнил карту, чтобы не умереть от жажды: маг, как бы силен он ни был, не мог высосать из этой земли всю воду, а значит, крупные потоки и озера должны были сохраниться. И карта помогла Развияру: он вышел к потоку, обмелевшему, но еще живому, напился и мысленно поблагодарил человека, так точно измерившего и так подробно описавшего эту землю.

А потом он проследил за этим потоком на карте и увидел, что тот впадает в большую реку у самой границы Империи. И решил идти вдоль русла, а там будь что будет.

Несколько раз ему встречались на пути свежие могилы зверуинов, но живых он не видел ни разу. О том, что случится, если на этих землях его застанут четвероногие со своими всадниками, думать не хотелось. Развияр сторонился открытых мест, прятался в скалах, шел в сумерках и по ночам, если были звезды. Днем искал себе пропитание и отдыхал. В длинных лужах, придатках обмелевшего русла, попадалась рыба, и ее можно было ловить руками. Тишина, пустота, солнце днем и звезды ночью, полностью открытое пространство над головой понемногу вылечили Развияра: мутный страх отступил, прорываясь теперь только в снах.

Во сне он пытался вырваться из паутины Ча, а властелин шел к нему, улыбаясь, и произносил слова заклинания. Развияр рвался, проклинал, умолял, часто просыпался в слезах и с огромным облегчением понимал, что кошмар закончился. Садилось солнце, дрожал воздух над разогретыми камнями, еле слышно бормотал поток; Развияр умывался, доедал остатки дневной трапезы и шел вдоль русла, не опасаясь сбиться с пути.

До границы с Империей оставалось, по его расчетам, день-два пути. Поток сделался глубже, ожили горы: вокруг снова цвели цветы, летали бабочки, попадались даже птицы — черкуны и другие, серые, которым Развияр не знал названия. Утомленный походом, он лег спать на зеленой подстилке из мха, долго мучился в кошмаре с пауком, паутиной и Медным королем. Ему снилось, что у него связаны руки и ноги. Проснувшись, он понял, что связан уже не во сне, а наяву.

Он лежал на спине. Его собственный клинок смотрел сверху, острием почти касаясь горла. Был закатный час, тени вытянулись. Тот, кто взял его в плен, стоял лицом на восток, за его плечом висело оранжевое солнце, и Развияр видел только силуэт врага — силуэт четвероногий. Передние лапы зверуина нервно переступали, солнце то выстреливало из-за его плеча, то пряталось за спину, и тогда казалось, что фигура получеловека источает сияние.

Зверуин не убил спящего — это внушало надежду. Правда, Развияр не особенно обольщался — в некоторых случаях нагоры умерщвляли врагов торжественно, публично и очень долго.

— Чего… — начал Развияр и понял, что во рту пересохло, а голос звучит жалобно.

Острие клинка прижалось к ложбинке под левой ключицей. Похоже, зверуин разбудил его затем, чтобы насладиться страхом и отчаянием жертвы.

— Любишь жизнь, правда? — послышался хрипловатый молодой голос. — А ну дернись, попробуй!

— Иди ты к Шуу, — выдавил Развияр.

Четвероногий снова переступил с лапы на лапу. В этом движении Развияру померещилась растерянность.

— Я тебя узнал, — сказал зверуин. — А ты меня узнаешь?

— Нет, — признался Развияр и прищурился. — Я тебя не вижу.

Четвероногий помедлил, потом боком отступил в сторону, выпуская солнце из-за спины, но не отрывая острия от шеи пленника. Развияр моргнул; зверуин был смугл, его рыжеватые вьющиеся волосы слиплись сосульками, над верхней губой темнела узкая полоска. Это было измученное человеческое лицо, Развияр был уверен, что видел его раньше, но только через несколько длинных мгновений вспомнил, где они встречались. К горлу этого молодого зверуина он сам прижимал клинок, сам захватил его — а потом отпустил.

— Ты выжил, — сказал Развияр. — И, подумав, добавил: — Жаль.

Зверуин сжал и без того тонкие губы:

— Конечно, для тебя — очень жаль. Надо было добивать, неудачник.

— «Они не мстят смертью за смерть и не награждают за спасение жизни, — сказал Развияр, с трудом ворочая сухими губами. — Считается, что жизнь вообще не может принадлежать человеческому существу — ее берут взаймы у богов и потом возвращают…»

Перевернулась страница воображаемой книги — и пропала. Запястья, стянутые веревкой, саднили. Зверуин молчал, озадаченный.

— Чего ты мнешься? — резко спросил Развияр. — Может быть, тебе не хочется убивать того, кто тебя пощадил? Или… ты не один здесь?

Этого он боялся больше всего — зверуин со всадником, или отряд зверуинов. Тогда надежды нет совсем.

— Не надейся, — отозвался получеловек. — Я брошу тебя здесь связанного, и ты сам подохнешь.

Он один, подумал Развияр. Язык сделался легким, излишне гибким, и Развияр сказал, не подумав:

— А вот этого не делай. Иначе богиня Воф, или кому ты там посвящен, подвесит тебя в посмертном царстве за твой тонкий хвост.

Зверуин ударил его тяжелой лапой по лицу. В последний момент, по-видимому, втянул когти — голова Развияра мотнулась, но кожа осталась цела.

— Ух ты, — Развияр облизнул сухие губы. — Обиделся. Ладно. Давай договоримся. Я отпустил тебя, ты отпусти меня. Здесь рядом граница Империи. Я уйду и никогда не вернусь.

Зверуин молчал. Его когти нервно скребли по камню.

— Послушай, не ври себе. Ты уже меня пощадил. Мог бы зарезать сонного.

Зверуин дышал — странно, будто на два голоса. У него вздымались покрытые шерстью бока — но ребра, обтянутые выцветшей полотняной рубашкой, тоже поднимались и опадали в такт дыханию.

— Забирай себе мои клинки. Я обойдусь. Я безоружный. Просто перережь веревки, и иди себе, — Развияр чувствовал, как все больше волнуется, и ничего не мог поделать.

— Кто ты такой? — спросил зверуин.

— Гекса-полукровка. Бывший раб. Бывший стражник.

— Раб?!

— Да. Раньше я переписывал книги для господина, потом стал дробить камни, носить мешки, вертеть ворот для господина… Потом меня взяли в стражу.

— Раба? Не ври!

— Я не вру! — Развияр говорил все громче по мере того, как лезвие плотнее прижималось к коже. По шее тонкой струйкой потекла кровь — сейчас она хлынет фонтаном.

— Хозяин замка доверял тебе своих огненных тварей. Рабу?

— Ты мне надоел, — Развияр заставил себя расслабить напряженные мышцы шеи. — Не веришь — зачем расспрашивать? Добивай уже, и будем считать, что ты меня отблагодарил.

У зверуина дрогнули губы. Свирепый, с яростными глазами, он занес меч над лежащим Развияром, опустил, полоснул по веревке на запястьях — и исчез, только камни дрогнули под широкими лапами. Через минуту Развияр увидел его силуэт на фоне заката — зверуин в полном одиночестве уходил на запад, вглубь горной страны.

Развияр посмотрел на свои руки. Запястья не успели опухнуть, остался только след от веревок и царапина от торопливого клинка. Неглубокая царапина; Развияр задумчиво слизнул каплю крови. Жизнь упоительна. Раб ты или господин — жизнь прекрасна. Все будет хорошо, до Империи — несколько шагов, Развияр молодой и сильный, он выживет…

В этот момент зверуин снова выскочил на гребень холма, фигура его четко вырисовывалась на фоне закатного неба. Получеловек бежал так быстро, как только мог. Это было удивительное по красоте зрелище — гибкое четвероногое тело, стелящееся в длинных прыжках, будто летящее над землей. Человеческий торс, чуть откинутый назад, похожий на носовую фигуру корабля. В руке поблескивал клинок — Развияров длинный меч…

Через мгновение на тот же холм вырвался отряд зверуинов — четыре всадника на полулюдях. Они тоже неслись во весь опор, плавно и грациозно, и мощно. Всадник, скачущий впереди, поднял лук. Зверуин с мечом исчез из поля зрения, опустился за гребень, всадники выстрелили — трое вместе, четвертый чуть погодя. И, не сбавляя хода, проскакали в погоню — за гребень…

Развияр спрятался среди камней. Ноги его все еще были связаны, в укрытии он мочалил веревку острыми краями расколотых камней и в конце концов освободился. Сидел в норе, как шлепун, такой же безоружный, и ждал, прислушиваясь к шуму потока.

И он дождался. Отряд зверуинов проехал обратно по гребню скалы — в сумерках нелегко было сосчитать далекие силуэты, но Развияр был уверен, что их по-прежнему восемь: на каждом получеловеке-рабе восседал его брат, всадник.

Пока еще светился западный край неба, Развияр шел быстро. Потом пришлось сбавить скорость: склон, по которому он карабкался, грозил оползнями, а у Развияра не было четырех широких лап, чтобы небрежно перескакивать с камня на камень. Когда он вышел на гребень холма, была уже ночь, звездная и прохладная.

Зверуины не оставили следа на каменистой тропе. Облизывая губы, Развияр пошел по гребню, повторяя закатный путь своего знакомца. Он шел и ругал себя: продолжая идти вдоль русла, он достиг бы границе Империи уже завтра утром. Что заставляет его рисковать, бродить по землям, где рыщут зверуины? Что он надеется найти?

Он был почти уверен, что его четвероногий знакомец мертв. Почему его убили соплеменники, за что — труп не расскажет. И тем не менее Развияр шел, спускаясь теперь с гребня, и при свете звезд увидел кровавую дорожку на камнях.

Здесь получеловека ранили. Не очень тяжело, судя по тому, как далеко он успел после этого пробежать; а здесь его кажется, настигли.

Развияр остановился.

Над горами царило безветрие. Ниже, у воды, басовито пели и охали шлепуны. Шелестели колючие ветки кустарника. Открывались ночные цветы, красные, будто горящие изнутри, и к ним прилетали бабочки-кровники — грузные, черные, с фиолетовым узором на крыльях.

На дороге, круто уходившей вниз, валялись лохмотья окровавленной полотняной рубахи. И больше не было ничего.

— Эй, — позвал Развияр и испугался звука собственного голоса.

Тишина. Басовитое гудение; кровников было очень много. Они слетались, кажется, со всех гор — к густым зарослям кустарника ниже по склону, под дорогой.

— Съели они его, что ли? — шепотом спросил себя Развияр. — Или он ушел?

Пошевелились кусты. До Развияра долетел еле слышный звук — не то сдавленное дыхание, не то сдерживаемый стон.

Он спустился ниже. Небо, матовое от звезд, светилось ровно и тускло.

— Эй? — снова позвал Развияр.

Тяжелое дыхание.

Осторожно ступая, Развияр сошел вниз еще на несколько шагов. Кустарник, сухой и колючий, был усыпан цветами, а в самой глубине его, привязанный за руки, был растянут зверуин. Человеческая кожа блестела от крови, топорщилась заскорузлая шерсть, а на груди и лице — Развияра передернуло от ужаса и отвращения — роились, ползали, подрагивая крыльями, жадные кровники.

— Эй! — закричал Развияр в полный голос.

Туча бабочек взлетела — впрочем, невысоко. На Развияра глянули круглые, мутные, сумасшедшие глаза; зверуин был жив.

«…Если умирает всадник в бою, или на охоте, вслед за ним должен умереть его брат… Предательством и страшным преступлением нагоры считают отказ четвероногого раба от добровольной смерти. Дух его брата не имеет покоя в загробной стране трав, он остается пешим и униженным, и, чтобы помочь ему снова стать всадником, строптивого раба казнят особым образом: так или иначе выливая из него кровь, медленно, по капле…»

Развияр провел руками по поясу, где должны были висеть клинки. Ничего не нашел. Завертелся, высматривая камни на земле. При мутном свете звезд с трудом нашел осколок с острым зазубренным краем. Сунулся в кусты; бабочки-кровники презирали, оказывается, красные цветы, если рядом была хоть капля свежей крови. Все царапины Развияра, старые и новые, порез на шее, ранки от впившихся шипов — все разом закровоточило, и бабочки, развернув хоботки, собрались на пиршество.

Они щекотали и пощипывали кожу, иногда кусали довольно болезненно. Развияр, не обращая внимания на кровников, перерезал — точнее, перетирал — веревки, растягивающие в стороны руки зверуина, удерживающие его на колючих ветках, как птицу на сковородке. Потом перерезал путы на лапах, скрученных попарно: правая передняя с левой задней и наоборот. Бабочки тучей поднялись над кустарником, когда тело зверуина грузно осело на землю. Он еще шел, когда Развияр тащил его из кустарника, но через десять шагов упал и больше не смог подняться.

При звездном свете смуглое лицо получеловека казалось серым, а губы — почти черными. Он был обескровлен, и кровь из раны на плече продолжала струиться.

Развияр отыскал и поднял остатки полотняной рубахи. Порвал на бинты, затянул рану.

— Вставай. Легкая дорога — вниз. Идем.

— Я хочу пить, — еле слышно попросил зверуин.

— Внизу вода. А у меня нет с собой.

Зверуин покачал головой. Бабочки все еще кружились над ним, Развияр отгонял их рукой.

— Я не дойду.

— Тогда подыхай, — сказал Развияр, обозлившись. — Прощай, я пошел.

Он бросил зверуина и прошел несколько шагов по склону вниз. Когда вернулся — тот пытался подняться, упираясь лапами в камень, выпустив когти. Лапы видимо дрожали.

Развияр молча подставил плечо. Зверуин был тяжелый, как два человека вместе. Полпути он держался, перебирал лапами, то и дело оступаясь. Затем потерял сознание, и Развияр напрасно кричал на него и ругался — получеловек не слышал. Сквозь приоткрытый рот блестели зубы, закатились глаза, по звериному телу, покрытому шерстью, пробегали судороги.

Развияр подлез под его передние лапы, встал на четвереньки и взвалил тяжеленное тело себе на плечи. Был день, когда он ездил на зверуине верхом — теперь тащил на себе. Голова зверуина беспомощно свесилась, задние лапы тянулись по земле, по склону, грозящему оползнями. Скатывались мелкие камушки и камни покрупнее, но уже слышался, все громче, шум воды. От зверуина пахло кровью; черные бабочки долго кружили над ним, потом отстали.

Развияр вышел на ровное место и понял, что силы его исчерпаны. Он оставил зверуина, сходил к потоку и набрал воды в половинки яичной скорлупы (со дня, когда он жарил яйца шлепуна, сохранились эти две «чашки», тонкие и прочные). Вернулся с водой, поднял зверуина за плечи, поднес скорлупу к губам. Вода поначалу пролилась, но потом получеловек начал пить, захлебываясь, и пришел в себя.

— В двух шагах, — сказал ему Развияр. — Водичка.

Зверуин пополз на животе, скрежеща когтями по камням. Он полз, неловко загребая лапами, помогая себе руками. Это было жуткое зрелище. Развияр сглотнул.

Зверуин добрался до воды и упал в нее лицом. Долго пил, вода стекала по его желто-серому лицу, рыжеватые волосы потемнели и прилипли к щекам. Повязка на плече намокла.

Над восточными горами поднималось солнце.

«Лекарством, останавливающим кровь, служит желтый трилистник — растение не особенно редкое, но и не так уж часто встречающееся в горах, на солнечных склонах, где почти не бывает тени. Листья трилистников похожи на птичьи лапы с когтями на скрюченных пальцах. Цветы, как следует из названия, желтые, мелкие, растут метелочками. Нагоры врачуют раны отваром из этих цветов, и преуспевают в лекарстве: мало кто из двуногих и четвероногих умирает от ран, чаще — в бою…»

Вечером Развияр потушил костер. Сухие ветки кустарника почти не дымили, и днем можно было рискнуть, но свет ночью в горах будет виден далеко. А Развияр не хотел, чтобы на этот огонек заглянули всадники.

Зверуин лежал на замшелом полу маленькой, с широким входом пещеры. Повязка, пропитанная отваром, стягивала его плечо. Он проспал весь день и только на закате открыл глаза.

— Будешь рыбу? — спросил его Развияр. — Печеную?

Зверуин опустил веки, будто кивнул. Приподнялся на локте, привалился плечом к стене, стал есть, сперва через силу, потом все более жадно. Развияр вышел из пещеры и уселся на камень на вершине горы.

Прошло чуть больше суток с того момента, как зверуин его отпустил. Чуть меньше суток назад Развияр нашел своего врага в кустарнике, облепленного кровниками. Имперская граница не приблизилась ни на шаг, а Развияр почему-то был уверен, что зверуины вернутся — забрать мертвое тело. А что они сделают, когда найдут перерезанные веревки? Пойдут по следу; след четкий, он ведет к потоку, и отыскать на берегу пещеру — дело нескольких минут…

Он спустился к воде и наполнил яичную скорлупу. Принес в пещеру. Зверуин выпил все до капли и поблагодарил кивком.

— Вот что, — сказал Развияр. — Надо уходить.

Зверуин сидел, сложив лапы, прислонившись плечом к скале. Все его лицо было в засохших царапинах, и все плечи в ранках и порезах от колючих кустов. Свалявшаяся шерсть стояла дыбом.

— Можешь идти? Тогда идем. Если нет, я оставлю тебе воды. Может быть, не найдут.

Зверуин молчал.

— Они будут искать, — сказал Развияр. — Наверное, у тебя убили брата, а ты не захотел разделить с ним могилу. Наверное, они очень злы на тебя…

Зверуин поднял голову. Сосульки волос падали на лоб, почти закрывая глаза.

— Это ты… убил моего брата, — сказал он очень тихо. — Твоя огненная… тварь. Тогда. А меня отпустил.

— Но ведь… это было давно, — беспомощно сказал Развияр и опустился на камень.

— Да. Больше года. Я ушел… стал жить в клане Зимы, у них… они меня приняли. Женщины не рожали детей… В клане было мало молодых… А во время штурма меня увидели… что брат мой ходит пешком на посмертной равнине… а они ведь думали, что я давно умер вместе с ним. Они прокляли меня… Клан Зимы отрекся от меня. А они выследили.

Совсем стемнело. Свет звезд едва просачивался в пещеру.

— Надо идти, — сказал Развияр.

Зверуин тяжело задышал. Рывком поднялся. Встал на лапы. Зашатался.

— Идем, — прошептал еле слышно.

Дорога теперь ощутимо шла под уклон, но путники брели очень медленно. Непростительно медленно; Развияр, зажмурившись, видел карту, видел крошечную точку — себя, и черточку — зверуина. Они почти не двигались. Влипли.

— Слушай. Мы далеко ушли от того места. Давай спрячем тебя где-то, и ты отдохнешь еще день. Тебя не найдут. Я оставлю воды.

Зверуин так обессилел, что не стал возражать. Рана его кровоточила. Когда Развияр нашел лужайку, прикрытую с трех сторон двумя камнями и кустарником, он лег на траву и сразу же задремал.

Развияр принес воды и поставил рядом. Зверуин спал, лежа на боку. Шкура его подсохла, и среди свежих царапин белел старый шрам. Развияр и раньше замечал его; на другом боку был такой же. Всадники носили на сапогах шпоры.

Он вышел на берег и быстрым шагом пустился вдоль потока. Приближался рассвет, и приближалась граница. Вдоль берега не то пели, не то охали шлепуны.

Больше года у зверуинов не родятся дети. На что рассчитывали нагоры, когда вели мага разрушать замок? Что с гибелью властелина действие проклятья прекратится? Но ведь проклятье наложил Утро-Без-Промаха, и труп его унесло водой вместе с бирюзовым кольцом на пальце…

Что за ненависть надо было питать к соплеменникам, чтобы мстить им так чудовищно? Племя, лишенное детей, умирало бы долго, старело, сходило с ума… Так оно и будет, если проклятие осталось в силе.

Развияр вспомнил ливень, обрушившийся с черного неба, и мага, воздевшего вверх ладони. «Они приползут на коленях», — говорил властелин и ошибался. Где теперь девушка, которую Развияр звал Крыламой? Что стало с сотником Браном, с интендантом Шлопом? С Кривулей и другими стражниками, со всеми обитателями замка? И что они говорят о Развияре?

Он шел, спотыкаясь, и всюду ему мерещились бабочки-кровники. Зверуин, у которого он убил брата, все равно был обречен — еще тогда. Он прожил дольше отпущенного срока. Что с того, что он младше Развияра; на этой земле такие законы. На этой проклятой земле.

Погасли звезды, и небо на востоке сделалось серым. Развияр шел все медленнее; Утро-Без-Промаха был жестокий человек, вернее, жестокий получеловек. Но разве он был хоть на волосок злее, чем племя зверуинов со своими обычаями?

Если бы тогда, давным-давно, Развияр исполнил приказ властелина и велел огневухе убить пленника, а тело сбросил в бурлящую воду… что было бы? Наверное, вспоминал бы ночами, как летит в поток изувеченное тело… А теперь будет вспоминать этих проклятых кровников, пьющих красную влагу из открытых ран.

Или не будет? Разве мало он видел на своем веку, чтобы просыпаться ночами из-за одного-единственного зверуина?

Из-за горизонта взмыли три точки — слишком большие для птиц, слишком быстрые для звезд. Он упал на землю и забрался в щель между камнями; три верховые крыламы прошли на большой высоте. К счастью, они не высматривали ничего и не искали. Они шли в глубину страны зверуинов — вероятно, затем, чтобы узнать о судьбе имперского мага.

Получеловек лежал, опираясь на левую руку, занеся в правой камень для удара. Развияр скользнул в сторону, спрятался за кустом.

— А, — сказал зверуин.

Выронил камень. Тяжело дыша, оперся на ладони. Трава на лужайке привяла, смятая тяжелым телом. Скорлупа из-под воды была пуста.

Развияр, помедлив, вышел на открытое место.

— Я думал, это они, — сказал зверуин шепотом. — Думал, ты не вернешься.

Он выглядел чуть лучше, чем вчера — по крайней мере, порезы и царапины затянулись, повязка прилипла к ране, и свежей крови на ней не было видно.

— Видел? — Развияр показал пальцем в небо.

— Видел, — зверуин облизнул пересохшие губы. — Я могу идти. Пойдем.

— Среди бела дня?

Зверуин замотал лохматой головой, сцепил ладони, весь подобрался от желания убедить:

— Надо идти. Я чувствую, они совсем близко. Они не станут ждать вечера… Почему ты вернулся?

Развияр уселся на камне, подальше от зверуина. Теперь, когда тот немного отлежался, в нем чувствовалась оживающая мощь. Такой протянет лапу, играючи — и собирай потом кости.

Почему вернулся… Да сдуру, если честно. Напуганный всадниками на крыламах, он долго прятался в щели между камнями, напряженно смотрел на восток и на запад, раздумывал. Дальше, в нижнем течении реки, берега лежат гладкие, как яичная скорлупа, и только кое-где из каменистой земли пробиваются редкие кустики. Человек, нарисовавший карту, отлично умел передавать характер местности; Развияр научился различать на карте горы, холмы, заросли, каменистые плато, и все это было на прежних местах, никуда не делось за прошедшие годы.

Может быть, он побоялся продолжать путь среди бела дня, по открытой местности. А может быть, подвело воображение — надоело видеть за каждым камнем обескровленное желтое тело, сухие глаза, вцепившиеся в землю руки… Он однажды пощадил этого зверуина и однажды спас. Достаточно, чтобы чувствовать беднягу почти что своей собственностью.

— Мне тоже надо отдохнуть, — сказал медленно. — Там дальше негде укрыться. Пойдем по ровному.

— Пойдем, — четвероногий кивнул. — По ровному легче идти. А эти, на птицах, не вернутся. Теперь им будет не до нас.

Его двуногого брата звали Короткий-Танцор, потому что он сражался, как танцевал, и танец был всегда коротким. А четвероногого раба звали Лунный-Кстати. И никакого особого смысла это имя не имело — просто старейшина, выдававший юношам имена в день посвящения, не любил Лукса за рассеянность, лень и строптивость. А может быть, даже подозревал в юноше склонность к предательству; как бы то ни было, старейшина оказался совершенно прав: Лунный-Кстати блестяще запятнал свое смешное имя трусостью и изменой.

— В чем трусость? — спросил Развияр. — Я поглядел бы на вашего старейшину, если напустить на него огневуху!

— Мои предки шли в огонь с веселой песней. А я не сумел даже достойно умереть.

— Я собираюсь выжить, — сухо заметил Развияр. — Если ты очень будешь жалеть, что не умер — лучше иди своей дорогой. Мне твои погребальные песни ни к чему!

Они шли бок о бок по едва заметной тропинке вдоль реки. Вернее, Развияр шел по тропинке, а четвероногий не разбирал дороги. Его широкие лапы со втяжными когтями ступали по камням, как по ровному месту. Он был очень бледен и часто пил, припадая к воде, но держался хорошо. Развияр, помнится, после легкой раны провалялся в постели несколько дней… С другой стороны, перед лицом смерти поднялся бы, наверное, и пошел. Даже полудохлый шлепун уползает в щель — надеется выжить.

— Выжить, — повторил вслух четвероногий Лукс, то ли повторяя последние слова Развияра, то ли читая его мысли. — А что ты будешь делать? Там, на границе?

— Расскажи, что там впереди.

— Широкая река… ее нельзя переплыть или перейти вброд. Мост. Посреди реки остров, там разбивается вода… И там имперская застава.

— Они нас пропустят?

— Я не знаю. После того, что случилось…

— А что же, Шуу тебя раздери, случилось? Откуда взялся этот треклятый маг, кто привел его в замок?

— Ты видел головы на пиках? — тихо спросил Лукс. — Или… ты сам их туда нанизывал?

— Нет, — сказал Развияр очень быстро. И, помолчав, прибавил: — Меня не было в том походе. В том, ну…

— Я понял, — сказал четвероногий. — Я… в общем, меня тоже не было. Я хотел, чтобы меня как можно дольше считали мертвецом.

Развияр подумал, что, может быть, Лукс не так уж напрасно себя казнит и обзывает трусом. Есть сражения, на которые мужчина просто обязан выйти — независимо от того, мертвый он или живой.

Лукс тем временем думал о своем. Камни тяжело покачивались под его широкими лапами.

— Я родился позже, — сказал он наконец. — Я не помню, как Утро-Без-Промаха проклял свой род. Матери стали рожать детей, как придется, нарушился вековой порядок…

— Порядок — это когда каждая мать рожает по две девочки, воина и… раба?

Лукс услышал, как изменился голос Развияра на последнем слове. Покосился на него через голое, загорелое, перемазанное высохшей кровью плечо:

— Да. Но это было еще не все…

— «Говорят, в своей ярости он готов был истребить все племя нагоров; говорят, он создал и проклял некую вещь, и если освободить проклятие — все нагоры умрут. Но правда ли это… об этом не знаю и не могу сказать точно. Именем Утра-Без-Промаха пугают в кланах детей — и сейчас, после его смерти».

Лукс остановился. Посмотрел на Развияра со страхом:

— Откуда ты… откуда ты все это знаешь?!

Развияр улыбнулся:

— Я говорил тебе… я переписчик книг. Последняя книга, которую я переписал, называлась «Хроники зверуинов». Там была и карта, которая вывела меня к реке…

— И которая вывела нашего врага к озеру Плодородия, — тоскливо сказал четвероногий. — Матерь Воф, зачем я тебя не убил.

— «Убил, убил», — сварливо передразнил Развияр. — Ну, валялись бы сейчас оба дохлые, и мокрицы ползали бы в наших разинутых ртах. Что с того?

Лукс ничего не ответил. Укорачивались тени, припекало солнце; у Развияра подводило живот — время было подумать о привале.

— Жрать хочется, — сказал он вслух. — Я тут шлепунов ловил, не поймал ни разу… Яйца только нашел, они плесенью воняют…

Лукс, тяжело дыша, поднялся чуть выше по склону. Несколько минут рыскал, оглядываясь, отваливая камни. Развияр наблюдал с недоверием — и потому успел заметить, как мелькнула, вырвавшись откуда-то из щели, неуловимая тень. Послышался влажный удар, Лукс вскинулся на задние лапы, и шлепун, сбитый в прыжке, кувыркнулся и грянулся на дорогу.

— Они вкусные, — сказал Лукс, вытирая ладонью пот со лба. — Только надо поджарить на камне.

Черный камень-стол нашелся ниже по течению. Лукс разделал шлепуна когтем, как ножом. Развияр, подняв брови, смотрел, как ловко он управляется.

И поймал себя на том, что повторяет повадки властелина. Вот эти поднятые брови, манера смотреть на собеседника, легкая улыбка — они стали частью Развияра, он скопировал их, сам того не желая, и повторяет теперь, когда властелин мертв. Когда прозвучал уже этот шепот: «Медный король, Медный король…»

Тушка шлепуна распласталась на камне. Черная поверхность нагревалась под солнцем, как печь. Развияр и Лукс убрались в тень, а шлепун медленно жарился, подрагивая, будто живой.

— Наш враг начал войну первым.

— Вранье. Ваши отряды нападали на замок все время. Обстреливали караваны. Убивали стражников и рабов, угоняли стада…

— Это все Утро-Без-Промаха, — Лукс вздохнул, нашел палочку, перевернул мясо на столе-сковородке. — Он построил замок и обещал, что пока замок стоит — нагорам не будет покоя. Так и случилось.

— Я видел его, — сказал Развияр, судорожно сглатывая от запаха жареного мяса. — Он лежал в шахте у основания замка. Мертвый и с кольцом на пальце.

— Он был маг, — Лукс задумчиво посмотрел на свою ладонь, потом похожим жестом развернул лапу подушечкой вверх и рассмотрел ее тоже. — Старейшины сказали, против заклятья, наведенного магом, поможет только другой маг. Они сказали — пусть мы будем считаться частью Империи, все равно не отдадим свободы. Они так сказали людям. Клан Росы погиб почти весь… А ведь это был самый сильный клан… И головы на пиках. И проклятие Утра, чтобы не рождались дети. Гонцы ушли в Империю, вот этой самой дорогой, что мы сейчас идем. И принесли условие: нагоры должны построить башню для имперского мага и дворец для наместника, кормить их, содержать и отдавать им почести. А за это имперский маг убьет нашего врага. Все собрались на последнюю битву, даже клан Зимы, и я уже не смог отвертеться…

— Боец, — вырвалось у Развияра.

Лукс замолчал — и молча, задумчиво жарил мясо, пока оно не начало подгорать.

— Да ладно, — пробормотал наконец Развияр. — Ты же сам говорил…

Лукс поддел жареного шлепуна когтем и перебросил на белый камень — похолоднее.

— И все было хорошо, — ровным голосом сказал Лукс. — Пока маг не умер. А вот когда он умер, всем стало ясно, что не будет ни башни, ни наместника, что маги вовсе не всесильны, что Империя не сможет защитить нас от проклятия… А моему клану, клану Равноденствия, стало ясно, что брат мой, Короткий-Танцор, ходит пешком на посмертной равнине, униженный, как вот этот шлепун. Я ушел из клана Зимы и стал прятаться в горах, как этот шлепун, когда он был жив. Но мои родичи нашли меня и поймали, как опять-таки этого шлепуна… Ешь. Он же остывает.

— Если ваши старейшины пообещали Императору построить башню, значит, он пришлет другого мага, — предположил Развияр.

— По-твоему, магов у Императора — как мокриц возле речки? И он станет присылать их одного за другим, чтобы они здесь пропадали?

Лукс пожал плечами, чуть улыбнувшись, и Развияр вдруг увидел, каким он был в мирной жизни — до того, как его брата убила огневуха возле пастушьих пещер. Подчеркнуто рассеянным, небрежным и острым на язык; именно такому озлившийся старейшина мог в сердцах дать имечко: Лунный-Кстати…

— Ты любил своего брата? — пробормотал Развияр, отводя взгляд.

— Ненавидел, — ясным голосом отозвался Лукс. — А он ненавидел меня. Наша мать родила трех рабов и одного всадника. Двух рабов пришлось в раннем детстве обменять на девочек — лучших рабов, моих старших братьев, потому что девочек в те годы рождалось мало. А Танцор считал себя слишком хорошим, чтобы ездить на мне. Я никогда не выигрывал Долгий Поход, никогда не приходил первым. Один только раз пришел вторым… Мы с братом не расставались, были, как одно целое. Я видел, как он умер… — Лукс двумя передними лапами разорвал жареного шлепуна на две части. — Выбирай, какую тебе. По-моему, они одинаковые.

Развияр был слишком голоден, чтобы хоть мгновением печали почтить гибель Короткого-Танцора. Урча и чавкая, они сожрали шлепуна, обглодали кости и привалили остатки трапезы камнями.

Развияр подошел к воде, чтобы напиться и умыться. Кожаные сапоги выдержали путь и не собирались рваться — это была добротная обувь, сшитая ремесленниками в замке. Без сапог на этих камнях Развияр мигом бы обезножел; куртка из кожи печорки нагревалась на солнце, как черный стол-сковородка.

Он вошел в воду, не снимая одежды. Замер, чувствуя, как ледяные струйки пробираются между курткой, рубашкой и, чуть согревшись, касаются кожи. Он так делал однажды — правда, потом долго пришлось сушиться, разложив пожитки на камнях…

— Смотри! — тонко крикнул Лукс.

Над горизонтом поднимались три крыламы. На этот раз они летели низко, неспешно, кругами — кого-то высматривая на земле.

Развияр выскочил из реки, разбрызгивая и разливая по камням потоки воды, поскальзываясь и чуть не падая. Бежать было поздно — крыламы, даже неторопливо парящие, приближались с каждым мгновением. Убегать от них по земле не имело смысла.

Лунный-Кстати замер, опустив руки, низко присев на растопыренных лапах. Желтые когти вцепились в землю. В глазах было выражение, какое Развияр уже видел однажды: похожий взгляд был у Лукса, когда туча бабочек-кровников высасывала его живьем в зарослях колючих кустов.

— Не стой! — рявкнул Развияр. — Ищи, где спрятаться!

От берега поднимались невысокие гладкие скалы — шлепунам было вольготно прятаться в трещинах, но человек, а тем более зверуин в них укрыться не могли. Кое-где росли кусты, но редкие, низкие. Развияр оглянулся на реку. У него мелькнула сумасшедшая мысль: что, если нырнуть и пересидеть пока на дне?!

— Зачем они? — тихо спросил Лукс. — Не понимаю.

— Ложись!

Четвероногий послушно лег под раскидистым, но почти прозрачным кружевным кустом. Рядом упал Развияр. Мокрая рубашка прилипла к телу.

— Их не должно тут быть, — с тупым отчаянием повторил Лукс. — Имперские стражники? За мной? Не может быть…

Развияр смотрел, как приближаются крыламы. Они то снижались, то снова набирали высоту. То уклонялись, и тогда Развияр начинал умолять, чтобы маршрут их пролег в стороне — но небесный патруль шел точно над речкой, и Развияру с Луксом суждено было попасть ему на глаза через минуту, не более.

Но случилось иначе. Птица, летящая впереди, вдруг упала — Развияр подумал уже, что она разобьется о камни, но птица развернулась в падении — стали четко видны три человеческих фигуры на ее спине. Всадники одновременно, будто тени друг друга, сделали какое-то движение — такое привычное и знакомое Развияру, но он не сразу понял, что происходит. Маневр первой птицы повторили две другие, так же развернулись, но сидящих людей Развияр не разглядел. Птицы пропали из поля зрения — снизились и почти сразу взлетели высоко в небо. Развернулись и ушли назад — в глубь земли зверуинов.

По-прежнему шумела, катилась в камнях река. Совсем неподалеку охнул в камнях шлепун. Осмелел — и заохал басовито, раскатисто, призывая подругу.

Ни Развияр, ни Лукс не могли знать, что происходило в совете старейшин. Что говорили императорские посланцы, сошедшие со своих крылам? Что отвечали им зверуины? Торговались ли, оправдывались, обвиняли? Отказывались от договоренностей, искали, на кого свалить вину за гибель мага?

Перебравшись через невысокую гряду камней, Развияр и Лунный-Кстати увидели их; Лукс остановился, припал животом к земле, прижал ладони к груди:

— Это они. Это мои…

— Родственники? — в ужасе спросил Развияр.

— Из моего клана, — еле слышно сказал Лукс. — Посмотри… Эти… они не забрали стрелы.

Стрел было девять — по числу всадников на крыламах. Оперение белое и ярко-желтое. Жертв было всего восемь, и только один, старый получеловек с седой головой и редкой щетинистой бородой, был убит двумя стрелами.

— Посмотри, как они стреляют! — с болью сказал Лукс. — С лету… по бегущим…

Развияр и сам все прекрасно видел. Каждая стрела была всажена, как иголка в подушечку, с расчетом убить сразу. И они умирали на бегу — лапы рабов продолжали нести уже мертвые тела, а всадники валились из седел и катились кубарем по земле, разбиваясь о камни, уже мертвые.

— И они не забрали стрелы. У нас так делается в знак того, что это не убийство и не бой, а казнь. Это мой клан, Равноденствия… Старейшины, вожди… Что это?

Лукс обернулся к Развияру, как будто тот мог знать ответ.

— Они чем-то прогневили Императора? — спросил тот, не раздумывая, наобум.

Лукс сглотнул.

— Не знаю. Я слышал только пересказы, сплетни… Равноденствие всегда было против союза с Империей. С самого начала. Потом говорили, что маг не выполнил обещания, не снял проклятия… Не сумел разрушить замок… И, значит, нет власти Императора над нами, нет обязательств… Мне было не до того, честно. Меня тогда искали, чтобы вернуть в могилу брата… Что это, как ты думаешь? Месть за этого проклятого мага?

— Это передел власти, — сказал Развияр и снова, со страхом и отвращением, услышал нотки властелина в своем голосе. — Начало новой войны. Наверное.

Лукс отошел в сторону. Обхватил себя за плечи. На коже его предплечий выступили мурашки.

— У них оружие, — сказал Развияр. И тут же сам себе ответил: — Но мы не такие дураки, чтобы их грабить. Их найдут. Пусть лучше все будет при них, до последнего ножика.

Он с трудом оторвал взгляд от тела старика, убитого двумя стрелами. Старейшины клана Равноденствия были против союза с Империей; их строптивость пришлась очень кстати, когда понадобилось срочно найти виноватого в гибели мага и неудаче похода.

— Проклятая земля, — сказал он вслух. — И проклятие не снято.

Лукс повернулся и побрел прочь, припадая на все четыре лапы.

Они переночевали на голой земле. Под утро Развияр, не выдержав холода, привалился к теплому, мягкому, шерстистому боку Лукса. Тот не возражал; Развияр согрелся и перестал трястись.

Утром они снова тронулись в путь и шли молча, пока не увидели место слияния двух рек. Поток, много дней ведший Развияра к цели, казался ручейком в сравнении с ползучей массой воды, с рекой, похожей на текущее море. Лукс, кажется, тоже поразился: он никогда не бывал здесь и не предполагал, что пограничная река такая огромная.

Развияр, прикрыв глаза, вспомнил карту: здесь проходила граница зверуинских земель. Совсем рядом был верхний край страницы — там, в библиотеке, и позже, в замке, когда Развияр восстанавливал карту по памяти.

— Пришли, — сказал он вслух.

Они прошли еще чуть-чуть вдоль пограничной реки, противоположный берег которой терялся в дымке, и увидели каменный мост, кое-где обвалившийся, но с виду еще проходимый. Вода под ним закручивалась темными воронками; колоссальная река текла беззвучно, но в ее маслянистом движении чувствовалась скрытая опасность. В мареве жаркого дня остров казался низким облаком посреди воды.

Лукс сел. Сидя, он был ростом со стоящего человека. Его смуглый живот, покрытый поджившими ранками, безволосая грудь и плечи вырастали из звериного тела так же естественно, как замшелый камень вырастает из высокой травы. Он сидел и глядел на Развияра, будто чего-то от него ожидая.

Развияр уселся рядом. Они сидели в скудной тени, глядя, как дрожит воздух над берегом и как беззвучно бурлит река. Лукс задумчиво приводил себя в порядок — когтями вычесывал шерсть, пальцами распутывал колтуны, выбирал репьи. К Развияру вернулись мысли, занимавшие его все время последнего перехода — они не имели ничего общего ни с выживанием, ни с планами на ближайшее будущее.

Он думал о людях, собиравшихся жить долго и наделенных властью. О властелине. О зверуинах. О маге. О том, что могучие умерли, а обреченный выжил. Лукс грациозно изгибался, вычесывая шкуру на бедрах; шерсть его вздыбилась, и отметины от шпор стали почти незаметны. Всадник, носивший эти шпоры, тоже умер.

Развияр перевел взгляд на реку. Ему были знакомы голод и жажда; чувство, теперь владевшее им, было сродни и тому и другому. Раньше, в замке, это чувство уже навещало его. Тогда его бесили собственные глупость и слабость, он желал стать умнее и сильнее, внимательно слушал сотника Брана, тренировался с клинками, бегал по горам с мешком камней за плечами, но это было не то, вопреки всем стараниям он оставался таким же слабым и глупым…

— Что же мне нужно? — спросил он шепотом.

Лукс услышал. Оставил в покое свой хвост, который минуту назад любовно чистил от приставших репьев.

— Что нужно? — переспросил удивленно. — Я думаю, перейти эту реку и остаться в живых.

Развияр повернул голову:

— А что тебе нужно?

— Я думаю, того же самого, — Лукс улыбнулся. Это была вторая или третья его улыбка на памяти Развияра. — Нам нужно выжить.

— А потом?

— Какой ты скучный. Потом будет видно.

— Лукс, — спросил Развияр медленно. — У тебя есть что-то, что тебе дорого? Кроме жизни?

Лукс выпустил свой хвост. Тот аккуратно лег на камень, белый кончик его дрогнул.

— Ничего, — сказал, подумав. — Все, что было, я уже потерял — свой клан, брата, семью. Честь, в конце концов. У меня нет ничего, кроме жизни, но как по мне — этого уже очень много. Только мертвецам нечего терять.

— Жаль, — сказал Развияр, глядя на остров в клубящемся мареве. — У меня тоже ничего такого нет.

— Ты мастер задавать глупые вопросы, — с уважением сказал Лукс. — А вот что ты скажешь дозорным на мосту, когда они спросят, кто ты такой?

— Просто человек.

— Человек, который пришел с земли нагоров. В одежде воина, — Лукс окинул Развияра оценивающим взглядом. — Ладно, в остатках одежды воина.

— Что же мне, раздеться и идти голым?!

Лукс помотал головой:

— Голый человек еще подозрительнее… А если я спрошу тебя, кто ты такой? Пока мы еще не перешли границу?

— Ты уже спрашивал. И я ответил.

Лукс вздохнул:

— Ты не объяснил главного. Почему ты ушел? Почему захотел бежать, если властелин замка так ценит тебя, что доверяет огненных тварей? Ведь замок выстоял, маг ничего не смог с ним сделать. Он не смог даже убить каменного властелина, тот остался жив, и теперь…

— Он умер, — вырвалось в Развияра. Его передернуло: он вспомнил прерывающийся, жадный шепот: «Медный король, Медный король»…

Лукс отшатнулся. Смуглые его щеки снова пожелтели — кровь отхлынула от лица.

— Я тебе не верю, — сказал он с благоговейным ужасом. — Ты видел его мертвым?

— Да, — Развияр отвернулся. — Потому и ушел.

— А…

Лукс запнулся. Тень от камня, под которым они сидели, медленно переползала, укорачивалась.

— Значит, маг его все-таки убил, — скорее себе, чем Развияру, сказал Лукс. — Значит, он все-таки смог…

Развияр подумал с облегчением: вот и не надо ничего объяснять. Картинка мира достраивается, как домик по известным чертежам; может быть, в замке тоже поверят, что властелин умер по воле мага? И волею мага в его грудь помещен был клинок?

— Что теперь будет? — снова спросил Лукс.

— Император захочет взять эти земли себе. Но проклятье Утра-Без-Промаха осталось в силе. Будет война. И нагоры проиграют.

Лукс лег на живот, вытянул лапы, ладонями уперся в землю. Очень низко опустил голову, Развияр увидел его шею под спутанными волосами.

— Знаешь, — сказал, не глядя. — Ты… иди, наверное, сам.

— Что?

— Сам переходи границу… Я останусь. Все-таки…

Сделалось тихо.

— Старейшин Равноденствия убили, — снова заговорил Лукс, будто пытаясь убедить себя. — Без них… может быть… свои меня не тронут. Раз уж такая судьба… Лучше умереть в бою, тогда на зеленой равнине после смерти можно будет все объяснить Танцору. Сказать, что я не струсил, а опоздал ради великой миссии.

С каждым словом его голос делался все увереннее.

— Да. Я пойду в клан Зимы. Узнаю новости. Понадобятся бойцы. Я хороший боец, а не то, что ты подумал. Надо брать с собой щиты, чтобы заслоняться от стрел с воздуха. Мы с Танцором здорово отработали парный бой со щитами… Жаль, что его нет. Но ничего: наверняка найдутся пешие всадники… Ты, может быть, со мной пойдешь?

Он поднял голову. В его глазах была настоящая надежда — требовательная. Страстная.

— Нет, — с усилием сказал Развияр. — Послушай, ты ведь собирался выжить.

— Разве я бессмертный? — голос Лукса снова дрогнул. — Рано или поздно… придется объяснять Танцору, как это вышло. А ты… не пойдешь со мной, нет?

— Нет, — повторил Развияр и поднялся. — Знаешь… неплохо, что мы повстречались. Но вот…

Он запнулся и развел руками. Потом повернулся и пошел к мосту.

Поначалу он просто шел, как ходят по мостам, осторожно, но почти без труда. Потом стало хуже: чем дальше, тем непроходимее делался мост. Может быть, его когда-то размыло половодьем, или в него стреляли из катапульты, или просто время на середине реки шло быстрее: Развияр пробирался теперь, цепляясь за остатки перил, прыгая с камня на камень, ощупывая кладку перед собой, сбивая в воду непрочно сидящие кирпичи. От воды несло холодом, неожиданным среди жаркого дня.

Остров сделался ближе, выступил из облака. И почти сразу обнаружилось, что дальше хода нет. Целый пролет между двумя опорами обрушился, и от одного обломка до другого было пять или шесть широких шагов — если бы Развияр умел шагать по воздуху. Но он не умел.

Тяжело дыша, он сел на край моста, свесив ноги. Отдохнуть, думал он. Время есть, думал он. Добыть веревку? Добыть длинную палку? Нет, здесь нет деревьев… Идти вдоль берега? Искать другой мост или, может быть, брод?

Река лилась под его ногами, маслянисто-черная. Не хотелось касаться этой воды. Развияр, пожалуй, не стал бы ее пить.

Вцепившись в искрошившиеся камни, он подумал в каком-то оцепенении: вот если бы здесь была длинная жердь, срубленное у корня молодое дерево. Ценная вещь, необходимая, без которой нельзя. Тогда можно было бы провести над ней рукой и сказать: «Медный король…»

Он вздрогнул и чуть не свалился вниз. Наваждение проняло его, как глоток морской воды. Он даже закашлялся, таким зримым, плотным, ощутимым был соблазн.

Он затряс головой и поднялся на дрожащие ноги. Противоположный край разлома не сделался ближе, но солнце миновало полдень и начало склоняться. Никогда в жизни, сказал себе Развияр, больше никогда в жизни я не стану этого делать; не знаю, откуда эта магия, и кто научил этому обряду старого Маяка, и кто научил властелина, и сколько в мире есть людей, знающих эту тайну. Но я больше — никогда, лучше пусть я сдохну, свалюсь сейчас в эту черную реку, захлебнусь…

Из-под подошвы у него вырвался камень и полетел, поворачиваясь, вниз, и беззвучно достиг воды.

— А теперь я найду что-нибудь, чтобы переправиться, — сказал Развияр вслух — не то себе, не то мосту. И, оступаясь, повисая над черной водой, побрел обратно.

Лукс стоял на берегу, у самого моста, переступая с лапы на лапу, будто танцуя. Грыз ногти, глядя, как возвращается Развияр, и кинулся к нему, едва тот сошел с моста:

— Ты передумал?!

По мере того, как Развияр объяснял ему суть дела, нервное лицо зверуина становилось все бледнее и отрешеннее.

— Я найду палку, — завершил Развияр. — Или веревку. А лучше и то, и другое.

— Какая, говоришь, там дыра? — бесцветным голосом спросил Лукс.

— Шагов пять или шесть.

Лукс сжал губы. Обернувшись, посмотрел на небо над далекими горами. Развияр проследил за его взглядом, но ничего особенного не увидел; зверуин обхватил себя за плечи и покачнулся — вперед-назад.

— Идем, — все так же тихо и бесцветно сказал Лукс. — Попробую помочь.

Вдвоем они добрались до пролома быстрее — Развияр приобрел некоторую сноровку, а зверуин от природы умел ходить по горам и развалинам. Добравшись до пролома, они некоторое время стояли молча. Развияр боялся, что Лукс скажет: нет, это слишком далеко. А Лукс смотрел то на воду, то на противоположный край провала, шевелил губами и думал неизвестно о чем.

— Ну? — не выдержав, спросил Развияр.

Лукс потер ладонями лицо:

— Садись ко мне на спину.

Развияр снова смерил взглядом расстояние. Он видел, как прыгают зверуины. Как они поднимаются вверх по почти отвесной скале, как перемахивают с камня на камень. Но он прекрасно помнил, как раненный Лукс еще два дня назад еле ноги волочил.

Он хотел спросить: «Ты уверен, что сможешь?». И еще хотел спросить: «Разве мне можно садиться на место твоего брата, которого я убил?». Уже открыл было рот — но вспомнил, как Лукс назвал его мастером задавать глупые вопросы. И был ведь прав.

Балансируя на камнях, он вплотную подошел к зверуину. Закинул ногу на его теплую мягкую спину, подтянулся. В прошлый раз он сидел верхом на Лунном-Кстати, когда тот еще носил седло и стремена. Развияр ощущал тогда, что, садясь верхом, унижает пленника. А теперь этого чувства не было.

Лукс повернул голову, Развияр увидел его профиль:

— Держись за плечи. И колени сожми.

— Тебе разве не надо разгоняться? — пролепетал Развияр.

— Тихо, — сказал Лукс. — Смотри вперед, а не вниз.

Он присел, напружинив лапы. Развияр чувствовал, как напряглись его мышцы — не каменно, как у раба, вертящего тяжелый ворот. Мышцы зверуина перетекали под шкурой, будто вода под мостом — неуловимо, пружинисто и опасно. Руки согнулись в локтях, голова наклонилась вперед. Развияр набрал полную грудь воздуха, и в этот момент Лукс прыгнул.

Он все-таки был ослаблен. Прыжок получился короткий и судорожный. Но даже такой прыжок был маленьким полетом.

Вцепившись в плечи Лукса, сжав колени, Развияр взмыл вместе с ним. Увидел реку и черные глаза водоворотов. Увидел небо в струящейся полуденной дымке. Увидел летящую тень четвероногого со всадником на спине. И в следующий миг с разгона ткнулся лицом в мокрую спину зверуина. Тот приземлился на передние лапы, пошатнулся, задняя сорвалась — и снова нашла опору. Лукс стоял на четырех лапах, расставив согнутые локти, наклонив голову — а проем остался позади.

Развияр сполз с его спины. Вытер лицо рукавом, прокашлялся:

— Спасибо. Здорово это… у вас.

Лукс не глядел на него. Он смотрел на реку, на пролом, на оставленный берег.

— По-моему, — осторожно сказал Развияр, — тебе не надо возвращаться.

Зверуин резко обернулся. Развияр подался назад, оступился и чуть не упал: зверуин вовремя перехватил его за руку.

— Повтори, что ты сказал, — выдохнул Лукс.

— По-моему, тебе не надо возвращаться. Тебя там наверняка убьют.

— Это не оправдание! — выкрикнул Лукс. — Мои предки шли в огонь, смеясь…

— Конечно, — Развияр осторожно высвободился. — Но… мне кажется, что ты уже мертвец. Для своих. Мертвые не сражаются.

Молча, бок о бок, они прошли путь по мосту до острова. У Развияра дрожали колени, Лукс то и дело поджимал ушибленную переднюю лапу. Так, ковыляя и перебираясь с камня на камень, они вышли на плоскую каменистую площадку. Остров был перегорожен высоким забором, и в центре его стояла каменная арка, до половины прикрытая решеткой.

— Кто такие? — с интересом спросил имперский стражник, когда-то бравый, а теперь располневший и обрюзгший. За его спиной стояли двое молодых, со взведенными арбалетами.

— Нагоры, — за двоих ответил Развияр. — Я всадник. А это мой брат.

Дорога оказалась заброшенной, пыльной. В опасных местах над обрывом были вкопаны каменные столбики. Сойдя с моста, Развияр и Лукс шли молча. Лукс беззвучно шевелил губами, мотал головой, будто от чего-то отказываясь, и то и дело ловил кисточку бьющего по бокам хвоста. Развияр знал, что Лукс скоро заговорит, и не ошибся.

— Знаешь, что я только что сделал?

— Перешел границу. Как и собирался.

— Предал… покинул землю предков.

— Где тебя хотели убить. Без вины, между прочим.

Лукс вздохнул сквозь сомкнутые зубы:

— Есть еще одна… вещь. Я раб.

— Чей? — Развияр усмехнулся.

— Твой.

Развияр сделал несколько шагов, потом остановился. Лукс смотрел исподлобья, без улыбки.

— Объясни, — мягко попросил Развияр. — Или признайся, что ляпнул глупость.

Лукс помотал головой:

— Каждому, кто родился на четырех лапах, нужен всадник.

— Ты вышел за границы своей страны и своих законов. Значит…

— Нагор, рожденный, чтобы ходить под седлом, не может перестать быть рабом. Это сама природа.

— Да? — Развияр начал волноваться непонятно почему. — А Утро-Без-Промаха?

Лукс отпечатал когтистую лапу в коричневой придорожной пыли. Поднял. Посмотрел на лапу, потом на отпечаток.

— Утро-Без-Промаха был маг. Да, он восстал против законов и убил всадника, своего брата. Но это ничего не изменило в его судьбе. Он нашел себе нового господина. Другого всадника.

Развияр вспомнил властелина. Черные волосы с ниточками седины. Рассеянный, цепенящий взгляд. «Медный король, Медный король…»

Он глубоко вздохнул, унимая внезапную дрожь.

— Мы ищем себе всадников… даже когда мы вне закона, — тихо сказал Лукс. — Мы хотим, чтобы они за нас решали, совершали наш выбор. Ты решил за меня… мне легче. Спасибо тебе. Очень трудно жить без всадника.

— Лукс, — Развияр охрип. — Ты сам решил. Это был твой выбор!

Зверуин посмотрел укоризненно:

— Нет.

И пошел вперед, а Развияр, помедлив, за ним. Лукс опустил хвост, и светлая кисточка чертила прерывистый след в дорожной пыли.

Дорога плавно поднималась вверх. На склоне горы показались темные створы пещер, перед самым большим торчала жердь с развевающимся на ней лоскутом ткани.

— Пастбища, — сказал Развияр, думая о другом. — Здесь тоже печорок пасут.

Садилось солнце. Облака на западе складывались янтарно-розовым, зыбким дворцом.

— Как Мирте, — сказал Развияр. — Очень похоже.

— Как что?

— Мирте, летающий город. Там живут люди с золотыми волосами. Они очень мудрые и добрые, не убивают даже крыс.

— Вот бы попасть туда, — сказал Лукс неуверенно.

Развияр сдавленно засмеялся:

— Я тоже иногда думаю: вот бы попасть туда.

— Есть хочу, — Лукс поежился. — Здесь водятся шлепуны, как ты думаешь?

После захода солнца черные камни перестали греться. Лукс развел костер из сушняка и поджарил добычу на вертеле. Получилось вкусно. Развияр обгладывал кости, смотрел в затухающий костер и искоса поглядывал на Лукса.

— С голоду не умрем, — сказал зверуин почему-то извиняющимся голосом.

— Уже неплохо, — Развияр кивнул. — Что еще мы можем делать?

— Что угодно. Можем наняться охранять что-нибудь или кого-нибудь. Я хороший боец, а ты… Ты хороший стрелок?

— Порядочный, — сказал Развияр. — Только стражником я уже был. Надоело.

— Тогда чего ты хочешь?

Развияр помолчал. Если бы он мог сказать словами, чего хочет.

— Большую библиотеку, — сказал, потягиваясь. — Чтобы стены ее были увешены сетями пауков Ча — от сырости. И чтобы располагалась эта библиотека в самом высоком доме города Мирте, и чтобы пели струны, и на крыше стояла день и ночь оседланная крылама — для меня… Или даже крылатая повозка. Вот чего я хочу.

Лукс некоторое время озадаченно молчал.

— Да, выдумывать ты мастер, — сказал наконец. — Тебя послушаешь — так и не знаешь потом, что с ушами-то делать.

В селении, куда привела их дорога, жили не обыкновенные дикие пастухи вроде тех, что поставляли молоко и мясо печорок в замок властелина. Здесь обитали граждане Империи, переселенные на каменистую окраину, к самой границе, частью по собственной воле, частью приказом Императора. Жили они не в пещерах и не в жалких хижинах, а в добротных домах, сложенных из камня, с большими печами. Гостей, вопреки опасениям Развияра, встретили приветливо. Хозяин дома, в который они постучались, сложил перед печкой горку сушняка и с поклоном попросил Развияра развести в печи огонь.

— А… зачем? — Развияр растерялся. Ночь обещала быть не холодной, в каменном доме так и вовсе было тепло, а топлива в здешних краях вечно недоставало.

— Ну как же, — удивился хозяин. — Традиция!

И рассказал, что там, откуда он родом, каждого путника просят развести в печи огонь. Говорят, где-то по дорогам ходит человек по имени Бродячая Искра, или Печник. В доме, где он растопит очаг, всегда будет мир и счастье. А там, где он сложит печь, родится маг; слушая его, Развияр вспомнил строки в «Хрониках», объясняющие происхождение Утра-Без-Промаха: «…селение клана Росы посетил человек, именуемый Бродячей Искрой… сложил каменную печь в доме вождя. Вскоре старшая жена вождя родила мальчика-раба…»

Лукс заснул на матрасе, набитом сухими листьями. А Развияр допоздна расспрашивал доброго хозяина о землях, где тот жил раньше, и все пытался узнать что-нибудь о лесах, где на выжженных делянках крестьяне выращивают злаки, где в изобилии водятся белки с огненно-рыжими хвостами, где в гуще леса колышется паутина с застрявшими в ней птичьими скелетиками.

Хозяин слушал, полуоткрыв рот, высоко подняв кустистые брови. Леса, сказал он, в Империи обычное дело: в Лесном уделе, и на живых землях, и даже в Безземелье кое-где растут. Но о таких, как Развияр рассказывает, он, хозяин, прежде не слышал. Может быть, это не в Империи вовсе, а где-то на окраине?

Может быть, согласился Развияр.

Тогда хозяин рассказал ему ответную историю: все землеграфические карты всего света собраны в Столице, во дворце Императора. Только Император, пожелав узнать неведомое, щелкает пальцами с перламутровыми ногтями, — вот так, — и ему тут же подносят карту, где качаются под ветром леса, пылят дороги, поют бродячие музыканты, потому что эта карта живая и в точности показывает, что и как делается в мире. Император может знать, что мы сейчас с тобой разговариваем — для этого ему достаточно наклониться и приблизить к карте свой всевидящий глаз. А если он разгневается на какую-нибудь провинцию, то просто посыплет это место на карте солью. И там случатся неурожай и бедствия, и так будет, пока Император не смилостивится.

Развияр ушел спать, пораженный величием Империи. Но снились ему не Император в высоких покоях и не карты, посыпанные солью. Он видел светлячков в высоких кронах и белок, несущиеся по земле рыжей волной.