"Те же и скунс–2" - читать интересную книгу автора (Семенова Мария, Воскобойников Валерий,...)УдавБелая мышь, предназначенная на ужин рептилии, попала в террариум уже мёртвой, однако пёстрого тропического гада это обстоятельство волновало меньше всего. Унаследованный от предков инстинкт никаких просторов для толкования не оставлял: всякую пищу перед проглатыванием следует придушить. Точка. И полутораметровый змей, согретый лучами тщательно подобранной электрической лампы, неукоснительно исполнял завет поколений. Происходившее за ярко освещённым стеклом имело мало общего с иллюстрациями из детских книжек, где «ужасный» питон обвивает жертву десятками колец, как нитка катушку. В жизни всё проще. Серо-жёлто-зелёный душитель действовал сообразно размерам добычи; он набросил на мёртвую мышь всего одну петлю, да и то незамкнутую. Но эта петля состояла из сплошной живой мышцы, наделённой силой стальных тисков. Достаточно было взглянуть, как пластилиново деформировалось беспомощное мышиное тельце. Под скомканной белой шкуркой наверняка не осталось целых костей, лапки неестественно торчали в разные стороны, а маленькая раскрытая пасть словно силилась вобрать в стиснутые лёгкие воздух… Борис Дмитриевич Благой сидел в мягком кресле, размешивая ложечкой великолепнейший кофе, и помимо воли косился на залитый светом клочок бразильского болота, где не спеша, с расстановкой обедал пёстрый питон. Большая, специально построенная оранжерея миллионерского особняка в целом являла собой сер-пентарий на зависть именитому зоопарку – и по составу чешуйчатого контингента, и по технической оснащённости. Несколько кресел и письменный стол, за которым в спортивном костюме расположился собеседник Благого, стояли в сплошном окружении просторных стеклянных узилищ. Электронные датчики заботливо следили за влажностью, давлением и температурой в террариумах. А также, надо думать, за тем, чтобы обитатели не ускользнули наружу. Пока в этом плане всё было – тьфу, тьфу! – спокойно. Гады пребывали в благодушии и размягчении – нежились под лучами искусственных солнц или медленно ползали, перетекали с места на место среди зелени и живописных камней. И только маленький амазонский удав всё так же неотвратимо, терпеливо и постепенно душил уже давно мёртвую мышь. – Не могу!.. – сконфузился Борис Дмитриевич, когда стало ясно, что его безуспешные попытки оторвать взгляд от происходящего за стеклом не остались незамеченными. – Вроде понятно, природа… всё естественно… И змеюке «Вискас» небось не предложишь, ей мышь подавай, не то от несварения сдохнет… Наверное, слишком городские мы люди. И смотреть тошно, и не смотреть нельзя – притягивает… – Натура человеческая, – владелец серпентария слегка усмехнулся. – Когда я в школе учился, из класса ребята деньги мне предлагали – только пригласи посмотреть, как, мол, змей живыми мышами кормишь… Кстати, некоторые змеи только другими змеями и питаются. Дай ей мышь – и тоже погибнет. Не может переваривать шерсть, зато чешую – запросто… А вы знаете, между прочим, что у сытого удава в террариуме нельзя оставлять мышей? – Почему?.. – Потому что они его загрызут и съедят. – Да уж, природа, – покачал головой журналист. – Но человек всё-таки… Вот так поразмыслишь, и получается весёленькая картинка. Взять объявить публичную казнь… так тоже небось за билетами в драку… – Публичную казнь? – Хозяин дома отпил кофе из маленькой позолоченной чашки. – Зачем далеко ходить. Устраивают же, как я слышал, абсолютно средневековые аутодафе над бродягами и бомжами. Потом за бешеные деньги видеозаписи продают… Они помолчали. Благой снова покосился на освещённую витрину террариума. Питончик, кажется, закончил ритуальное удушение и понемногу натягивал на мышь широко раскрытую пасть. Глядя на него. Благой вспомнил знаменитую историю про древнего римлянина, который был принципиальным противником жестоких зрелищ и ни под каким видом не желал посещать цирк. Когда же друзья всё-таки притащили его на трибуну и чуть не силой вынудили смотреть – буквально прикипел взглядом к залитой кровью арене и до конца представления не отрывал от неё глаз… – Михаил Матвеевич, но почему всё-таки змеи? – спросил Благой, и маленький японский диктофон автоматически включился на запись. – Не кошки там, не собаки?.. –Я к тому, что в обыденном понимании с вашими любимцами как-то мало доброго связано… – Почему же? – Банкир снял толстые очки и стал протирать их специальной замшевой салфеткой. Без очков его круглое, немного одутловатое лицо сделалось моложе и проще, утратив значительность. – Давайте вспомним: змея всегда была символом мудрости. Все народы в древности поклонялись змее… – Ну, это где-то далеко. В древнем Египте… китайские драконы… Мудрый Каа, благородная кобра, это Индия, да и то нечто опасное… А у нас – змея подколодная, и весь сказ! – А вот и ошибаетесь. – Змеевладелец вернул на место очки, и его глаза вновь обрели холодную проницательность. – У языческих славян тоже был Бог-Змей – Волос не то Велес, в летописях по-разному. И ему вовсю поклонялись, святилища ставили, жертвовали. Что же касается дальних стран… Вот вас, к примеру, коробит, когда мой питон кушает мышку. А в бразильской деревне, если вы им скажете, будто анаконда – страшный зверь, они вас засмеют. Да она там – любимое домашнее животное. А что? Гигиеничное, ест в месяц одного кролика, да ещё и всяких действительно опасных тварей отпугивает. Крестьяне в поле, а змея детей стережёт. Только малыш куда не надо ползти – она его кончиком хвоста за ногу и назад… Благой не мог понять, серьёзно говорит Михаил Матвеевич или травит байки, издеваясь над герпетологическим невежеством обывателя. Но по большому счёту это было не важно. Благой не стал вдаваться в подробности и спросил о другом: – Ваш школьный эпизод с платными билетами на кормление змей… Сейчас, вероятно, это сочли бы нормальной предприимчивостью подростка, решившего таким образом заработать своим питомцам на прокорм… – Именно так всё и было, – кивнул миллионер. – На прокорм. – …Разве что посетовали бы на моральную сторону дела: зрелище ведь, как ни крути, довольно нетривиальное… А вот по денежной линии – в те времена, когда мы с вами в школу ходили, могло до милиции… – Не дошло, – усмехнулся хозяин дома. – Замяли. Школа престижная была, зачем им милиция? А что касается упомянутой вами моральной стороны дела, позвольте спросить: после всего, что наши подростки на экране видят, да и на улице… драки, насилия, про убийства я уж молчу… Скажите честно, я бы им что-то особо новенькое показал? Мини-диск в диктофоне послушно крутился, записывая его голос. – Новенькое? Пожалуй, нет, – согласился Благой. – Но ведь киношные трупы и ужасы – они киношные и есть. Невсамделишные. И даже если настоящие в новостях, они всё равно… где-то там. За экраном. – Сейчас вон то и дело во дворах бомбы взрывают… – Верно, но всё-таки не каждый день и не у каждого на глазах. И потом, мы с вами говорим не про сегодняшний день. Тридцать лет назад и жизнь другая была, и, кстати, новости с кинофильмами тоже… Мягче, что ли, добрее… А тут – натуральная и притом жестокая смерть! Определённый шок даже для нынешней психики, согласитесь? И кое-кому захочется эту остроту ощущений повторить… – Но другой кое-кто скажет себе: больше никогда и ни за что! – и пойдёт вступать в общество защиты животных. Вы этого не учитываете? По-вашему, дети должны воспитываться в розовых очках и думать, что колбаса растёт на деревьях?.. Благой решил предоставить читателям самим поразмыслить над этой проблемой и сменил тему. – Несколько лет назад, после истории с вашим чековым инвестиционным фондом, о вас много писали… Не в таких размерах, как о Мавроди, но тоже, помнится, полоскали изрядно. И, конечно, коллекцию вашу своеобразную вниманием не обошли… – Показалось ему или нет, будто за толстыми линзами мелькнул огонёк беспокойства?.. – Так вот, – продолжал Борис Дмитриевич, – собираясь к вам в гости, я посмотрел старые публикации и обратил внимание на один случай. Якобы прежде ваших финансовых взлётов, когда ещё не было денег на квалифицированных служащих и всё это оборудование, вы для ухода за змеями нанимали бомжей… Кстати о бомжах, так сказать… И вот одного такого работника, трудившегося за стол и крышу над головой, по какой-то причине цапнул-таки весьма ядовитый аспид. Повторюсь, это не мои слова, так говорится в статье, я её с собой захватил… – Благой потянулся к сумке, но Михаил Матвеевич лишь молча кивнул: – уж верно, та давняя статейка мимо него не прошла. – Очень неприятная подробность, – вздохнул Благой, – но далее там утверждается, будто тело несчастного обнаружили на глухой улице. Ему не было оказано никакой медицинской помощи… Вы бы не могли как-то прокомментировать этот эпизод? Или, так скажем, осветить реальный случай, породивший столь мрачную, легенду о вас? Настала очередь банкира разглядывать террариум и удава, по телу которого медленно перемещалось едва заметное утолщение. – Правда состоит в том, – проговорил он погодя, – что бомжей я действительно нанимал. Со змеями надо на «вы», они не прощают… Поэтому я долго старался всё делать сам, но коллекция разрасталась, и рук уже не хватало… И у меня действительно был случай, когда погиб такой вот работник. Я очень подробно ему объяснял, что можно и чего нельзя, но однажды, несмотря на категорическое запрещение, он всё-таки «употребил»… и решил погладить змею. Вы в нормальном состоянии стали бы гладить ботропса? – Бр-р!.. – передёрнул плечами Благой. – Не знаю, честно говоря, кто это такое, но – только под угрозой немедленного расстрела… – Ну а моему, с позволения сказать, работничку в лёгком подпитии… Одним словом, она его укусила. Всё остальное в вашей статье… – Не в моей статье. Я не имею к ней отношения. – И я не имею отношения к тому, что там далее говорится. Испугались расследования, бросили на улице умирать… Господи, что за чушь! Мы как увидели, его сразу в машину… у меня «Жигули» были тогда, «четвёрочка»… и в больницу! Под красный свет с гудком, как «Скорая помощь»… – В больницу? – удивился Благой. – Извините, что перебиваю, но ведь у вас, при вашем-то увлечении, наверное, сыворотка прямо дома должна была быть? Хотя бы для собственной безопасности? Тут, как я понял, если хоть немного промедлить… Михаил Матвеевич смотрел на него с долготерпением профессионала, вынужденного объяснять стороннему человеку элементарные истины своего дела. – У меня, – сказал он, – уже тогда были экземпляры, от которых сыворотка по сей день существует исключительно импортная, невероятно дефицитная и дорогая. А мы с вами говорим о временах, когда за элементарными лекарствами ноги по колено стаптывали по аптекам. Ну а уж о действительно редких противоядиях частному коллекционеру вроде меня полагалось если и знать, то чисто теоретически. Опять-таки по публикациям в зарубежных журналах. Которые, в свою очередь, ещё надо было достать… Вы же помните, как к нам тогда относились?.. Благой кивнул. – Мне, – продолжал змеевладелец, – памятник, я считаю, надо поставить уже за то, что я знал, в какой больнице что примерно есть. И помчался именно туда, куда следовало. А вы, журналисты, – «никакой помощи»… Борис Дмитриевич машинально переставил диктофон поудобнее, чтобы от записи не ускользнула ни единая мелочь: – Если вы назовёте больницу и врача, мы сможем… – Назвать я могу, но что толку? Я-то у позорного столба уже отстоял… хотя и не за своё… – Что же там случилось? – насторожился Благой. – Расскажите, пожалуйста. Он и сам лёживал на больничной койке, и посещал заболевших друзей. Оттого подсознательно он был готов к тихому бытовому советскому ужасу: пациент умирает в приёмном покое, пока зевающий доктор, глядя в бумажку, расспрашивает, чем тот в детстве болел. Он испытал даже некоторое облегчение, когда выяснилось, что халатность врачей была в данном случае ни при чём. – Они сделали всё, что было можно, но допустили ошибку, – вздохнул Михаил Матвеевич. – Очень даже понятную и объяснимую, если принять во внимание тогдашний опыт работы с подобными веществами. Видите ли, такие противоядия – сами по себе очень сильные яды. Если ввести их человеку, чья кровь ничем не отравлена… или отравлена не тем ядом, с которым должен взаимодействовать данный конкретный антидот… разовьётся сильнейшее отравление, и пациент неизбежно погибнет. Вот это в нашем случае и произошло. – То есть ему не то что-то вкололи? Я правильно понял? Но как так могло… – А очень просто. Я уже говорил, сыворотка тогда водилась исключительно импортная. Вот и у них отыскалась американская, для тропического спецназа… не знаю уж, где и как они её раздобыли… На ампуле обозначено только – «от змей», и дальше номер. От каких змей? Этих номеров даже я тогда не знал, а они и подавно. Впрыснули всё-таки… не стоять сложа руки, вдруг поможет, без неё ведь он всё равно… Ну а у него после укола кровь так и вскипела… Не в переносном смысле, а в самом прямом! Пенилась и шипела, и не дай вам Бог такое увидеть! Нужно было от американской копьеголовой змеи, а ввели, я потом выяснил, – от щитомордника… Как вспомню его крик, Господи… Пьяница вроде, а до чего крепкий мужик был, двужильный, русская кость… умирал жутко… Благой ощутил, как зашевелился в желудке недавно съеденный завтрак. – Почему же, – спросил он, – вы в таком случае не подали в суд? О защите чести и достоинства? Михаил Матвеевич вновь снял очки. – Батенька, мы ведь в России живём… Какая честь? Какое у меня тогда было достоинство?.. Меня в те дни грязью на всю страну… Пирамидостроителем… «Упёр-инвест»… Старушки у закрытых пунктов в очередях от инфарктов пачками… А то, что и я, и ещё сто таких же, как те доктора, ошибку сделали в том, что родному государству поверили… Которое на нас, извините, весьма положило. Крестообразно с прибором… – Я, впрочем, слышал, – сказал Благой, – что у вас до сих пор остались верные вкладчики. С некоторыми мне удалось побеседовать. Они до сих пор хранят ещё те ваши акции – помните, «микешками» в народе называли? – и полагают, что однажды смогут по ним получить то, что вы обещали когда-то. Ну там, может, не «Вольво», но хоть «Москвич»! Даже создали инициативную группу, благодаря которой вы теперь – депутат Законодательного собрания… – Да. По счастью. – …И вновь, видимо, учтя ошибки прошлого, разворачиваете некий долгосрочный проект. Кое-кто из моих коллег-журналистов недоверчиво говорит об очередной финансовой «пирамиде»… Михаил Матвеевич Микешко улыбнулся. – Я бы попросил вас пореже употреблять это слово в ассоциации с моим именем. С меня, знаете ли, хватит… А что касается недоверчивых – да побойтесь вы Бога!.. Какая, к шутам, «пирамида», если я предлагаю людям РАБОТУ?.. И каким людям, между прочим? Тем самым, которых наше государство ограбило первыми и всех больше. Оно и меня, кстати… ну да обо мне мы уже… и потом я, как видите, всё же не особенно бедствую… Так вот я-о работе для пенсионеров. Работа надомная, то есть прямо специально для одиноких, не очень здоровых, даже для тех, кто не выходит на улицу. Дело несложное, требует в основном аккуратности и терпения. Чего, как мы с вами знаем, у стариков наших в избытке… – Звучит интригующе! – Благой покосился на зеркальные стёкла террариумов. Питон свернулся под лампой и блаженно переваривал мышь, и Борис Дмитриевич пошутил: – Я надеюсь, это будут не мини-фермы по производству змеиного яда?.. А что? Как раз – сплошное терпение и аккуратность… И стариков в избытке, – цинично добавил какой-то внутренний голос… – И ещё вопрос, последний, наверное, – Благой покосился на диктофон. Рассказ о проекте для пенсионеров занял порядочно места на диске. – Знаете, последнее время модно спрашивать… Я видел, у вас очень богатая библиотека… Какую книгу вы сейчас читаете? Микешко потянулся к столу и показал ему красочное, сугубо импортное издание. В стоячее, покрытое ряской озерцо прыгала с коряги лягушка. Фотограф, снимавший чуть ли не из воды, умудрился запечатлеть её в полёте, так, что было хорошо видно оранжево-синее брюхо, яркое на фоне влажной, хорошо освещённой зелени. «BOMBINA BOMBINA», гласило название. – Думаете, в Африке живёт? – усмехнулся Микеш-ко. – Ничего подобного, у нас. От Румынии до Швеции и Урала. А вот издали – в Америке. Только вчера получил. Кроме меня, на весь бывший Союз больше ни у кого, может, и нету… После почти тропического тепла и ласкового света оранжереи промозглый ветер и снег, царившие снаружи, показались кощунственными. Благой шёл к автобусной остановке, подняв воротник и зябко втянув голову в плечи, и малоизобретательно материл своего недавнего собеседника, – естественно, про себя. Сколько раз он встречался и брал интервью не то что у новых бизнесменов – даже и у откровенных бандитов, и большей частью его принимали с купеческой щедростью. И не то чтобы лебезили перед прессой – просто так были устроены. Назначали встречу, например, в ресторане… (Тут в животе у Бориса Дмитриевича заурчало.) Но даже если и в офисе – обязательно интересовались: может быть, подвезти?.. Зря ли говорят, будто человек быстро привыкает к хорошему! Так что когда в весьма богатом доме тебя угощают всего-то чашечкой кофе без сахара, а по окончании встречи просто закрывают за тобой дверь… Шагая по обледенелой бетонке, Благой придумал для статьи несколько довольно мстительных фраз, и на душе потеплело. Особняк финансового гения стоял в Осиновой Роще, там, где заснеженные поля упираются в южные склоны поросших лесом холмов. Место красивое, достаточно уединённое и в то же время совсем рядом с городом. В таких местах как грибы растут загородные резиденции теневых и полутеневых миллионеров. На самом гребне подъёма Благой остановился и, сощурившись против ветра, оглядел панораму. Крупно нарезанные участки земли окружали кирпичные, фигурно выложенные стены (язык не поворачивался назвать их заборами) со всякими хитрыми приспособлениями наверху. Каждая стена способна была выдержать небольшую осаду. Внутри вздымались к сумрачным небесам рыцарские замки и чуть ли не готические соборы. Вот только вместо родовых гербов и крестов на них красовались гигантские спутниковые тарелки. Дом Михаила Микешко легко было отличить по зеленовато светившемуся стеклянному пузырю зимнего сада. Пузырь был большой и ажурный, говорили, будто при сборке конструкции погиб сварщик – упал с высоты. И что вроде бы парень был сам виноват. Немного присмотревшись, Благой обратил внимание, что особняк финансиста по сравнению с остальными выглядел достаточно скромно. Тут Борис Дмитриевич припомнил, что его сразу от входа провели в библиотеку. Тысячи книг лежали в ящиках и стояли на полках, от старинных до глянцевых многокрасочных современных, и на каждом корешке и обложке красовалась либо змея, либо ящерица, либо лягушка. Благому бросилось в глаза, что многие книги присутствовали в нескольких экземплярах; видимо, страсть хозяина дома к рептилиям была такова, что при виде знакомого издания он не мог удержаться и приобретал его снова… Возможно, библиотека таила в себе и другие колоритные особенности, но Благому не дали времени оглядеться – пригласили в оранжерею. Так что внутреннего убранства дома он, собственно, и не видел – а жалко. Не то чтобы это могло помешать ему написать качественную статью, просто человека по имени Михаил Матвеевич Микешко он как вчера себе не представлял, так не представлял и сегодня. И дом миллионерский ему не слишком помог… Благой поплотнее подоткнул шарф и двинулся дальше. Тоже, непостижимый змей. Ну и чёрт его побери. А человек по имени Михаил Матвеевич Микешко как раз в это время с остервенением мыл руки. Он снова и снова выдавливал английское жидкое мыло, взбивал и смывал душистую пену, после чего внимательно разглядывал свою правую кисть, даже нюхал её… и, передёрнувшись от отвращения, повторял процедуру. Окутанная паром струйка воды (он всегда мыл руки почти кипятком) с тихим журчанием убегала в итальянскую раковину. – Без меня ты ещё раньше бы сдох, – сказал Микешко тёмному отверстию слива. – От водки. Ясно тебе?! Отверстие по обыкновению промолчало, но у Михаила Матвеевича не было полной уверенности, что оно с ним согласно. Поэтому, завершив наконец мытьё, он закрыл слив особой затычкой, управляемой рычажком. А то ведь не ровен час… У него действительно была в то время «четвёрка», и они в самом деле мчались не разбирая дороги, но всё сходство со «скорой» исчерпывалось тем, что на заднем сиденье страшно хрипел и корчился умирающий. Лицо без определённого места жительства и занятий, два месяца проработавшее в серпентарии у Микешко. Редкостный верзила и здоровяк, хоть и забулдыга тоже не средний. Ему давно полагалось бы умереть от остановки дыхания, а он всё хрипел, точь-в-точь как эта раковина с бегущей водой, всё скрёб ногтями матерчатые чехлы, всё силился приподняться… Теперь-то Михаил Матвеевич знал, что укушенному не поздно было помочь. Но тогда он просто держался мёртвой хваткой за руль и гнал машину по ночным заснеженным улицам, дурея от страха и не особенно понимая куда, а Виталик, вызвавшийся «решить вопрос», что есть сил прижимал бьющееся тело к сиденью и во всё горло орал: «Налево!.. …твою мать, направо!..», но Михаил реагировал на команды хорошо если через раз: таращился в зеркало заднего вида, где то и дело возникала искажённая, почерневшая маска, уже, кажется, неспособная принадлежать человеку… В тот момент будущий финансист думать не думал ни о каких милицейских патрулях и группах захвата, которые, между прочим, ездят морозными ночами по городу и даже, бывает, заглядывают в самые глухие проулки. Дуракам счастье – как они долетели до купчинских новостроек и случайно не столкнулись с ментами, знал только Бог. Или, может, не Бог, а его исторический оппонент. Как бы то ни было – долетели. И вытряхнули своего «пассажира» на изрытом тяжёлой техникой пустыре. Михаилу казалось, что он никогда не выдерет руку из мокрой, липкой, чем-то ужасным пахнущей пятерни… А потом они с Виталиком ждали, пока в отдалении на искрящемся под луной снегу перестанет шевелиться тёмное, бесформенное, большое. Ждали нескончаемо долго. И всё это время Михаил безостановочно оттирал правую руку тряпкой со сцеженным из бака бензином… Михаил Матвеевич погасил в ванной свет и направился обратно в оранжерею, за свой рабочий стол – включать компьютер, навёрстывать время, потраченное на общение с журналистом. Ибо время у него было, безо всякого преувеличения, деньги. Однако не дошёл. Остановился на полпути, поправил очки, вновь поднёс к лицу правую руку, принюхался, тщательно осмотрел… Торопливо вернулся в ванную и опять открыл горячую воду. На автобусной остановке висела жёлтая табличка с расписанием, но Благой даже не стал к ней присматриваться. Ему ли было не знать, какое отношение к реальности имели все эти «тринадцать сорок семь» и «четырнадцать ноль девять». Борис Дмитриевич решил для очистки совести помёрзнуть на остановке десяток минут, потом начинать «голосовать»… Но в это время из-под горки, скрипя и вздыхая, выплыл автобус. – До метро довезёт?.. – крикнул Благой в открывшуюся дверь. Получил утвердительный ответ – до «Озерков», – заскочил внутрь и устроился у окна. Благо пассажиров было немного. Автобус производства бывшей братской страны не блистал молодостью и явно знавал лучшие дни, но в нём оказалось на удивление тепло. К середине путешествия Борис Дмитриевич даже опустил воротник, и обида на миллионера, не предоставившего ему «Мерседес», стала понемногу рассасываться. Подумаешь, не подвёз. У него там, в конце концов, не такси… Благой смотрел в окно на сугробы, радуясь про себя, что в Озерках автобус подходит к самой станции метро, и неторопливо раздумывал, под каким же соусом всё-таки подавать «непостижимого змея». Почему-то вспомнилось, как после крушения пресловутого ваучерного фонда Микешко показывали по телевизору. В интерьере его тогдашнего городского жилья. Квартира была просторная, но «пирамидостроитель» с супругой (очень красивой молодой дамой, явно вышедшей за толстого невзрачного коротышку по страстной любви) ютились в одной крохотной комнатке. Всю остальную площадь занимали террариумы и охрана. Потом на ум пришли книги в ящиках, увиденные в библиотеке, и подумалось, что особняк в Осиновой Роще, если бы поподробнее его осмотреть; вероятно, навеял бы те же чувства, что и квартира из передачи. Не было в нём, хоть убей, безошибочно уловимого духа прочно обжитого, долговременного обиталища. Коробки, чемоданное настроение – то ли съезжают, то ли едва въехать успели… Сыграть, что ли, на этом? Предложить далекоидущие сопоставления?.. Борис Дмитриевич сунул руку проведать диктофон, устроенный во внутреннем кармане, в тепле около тела, и внезапно решил, что не будет расставлять никакие акценты. Чёрт с ними, с обобщениями и психологическими портретами!.. Сколько можно живописать мыслителей и святых и приходить к восторженным выводам, а потом, когда открываются факты, – тихо надеяться, что твои выступления по данному поводу успели забыться. Вот хоть как с «Инессой»… Нет уж. Пускай будет простая фиксация увиденного и услышанного, ну там, с лёгкой ретушью чисто литературного свойства!.. И всё. Пускай думают сами. |
||
|