"Дмитровское шоссе" - читать интересную книгу автора (Крумин Игорь)

Прошлое Ростова

Олег Степанович не знал, что примерно в то время, когда он проезжал Лобню, направляясь на встречу с Денисовым, два следователя — молодой и пожилой — разговаривали о нем в райотделе внутренних дел. Выпал тот крайне редкий момент, когда им не нужно было ехать на место происшествия, вести допросы или очные ставки, составлять протоколы предварительного дознания, или докладывать начальству. Старший лейтенант Кулик, уже освоившийся на новом месте, и майор Филатов — они занимались делом Пистона-Полякова и Платонова прошлой осенью, сидели в маленьком кабинете и курили. Было тихо, даже телефоны молчали.

Кулик посмотрел на своего начальника.

— Владимир Борисович, неужели мы так и не доведем до конца дело об исчезновении того мальчишки в Лареве? Помните, Поляков и его подельники утверждали, что пацана загрызла собака?

— Какое дело, Саша? Нет никакого дела. Дознание проведено, материалы переданы в прокуратуру, состоялся суд, Поляков и Платонов в лагере, Авдеев умер в больнице. Полковник приказал не проявлять инициативы.

— Значит, мы больше ничего не узнаем?

— Почему это не узнаем? — майор выдвинул нижний ящик стола. — Вот здесь у меня хранятся материалы дознаний не доведенных до конца по разным причинам — недостаток доказательств, отказ прокурора в возбуждении дела, мои собственные сомнения. И здесь же хранится досье на Ростова.

Майор положил на стол увесистую папку.

— Значит, Владимир Борисович, вы все это время вели расследование? А как же запрет полковника?

— Во-первых, я занимался этим делом в неслужебное время. Во-вторых, Саша, именно запрет полковника, на которого почему-то надавили из Москвы, и заставил меня повнимательнее присмотреться к Ростову и узнать о нем как можно больше. Кроме того, так как я всюду сую нос и интересуюсь делами, которыми мне заниматься усиленно не рекомендуют, я все еще майор в сорок пять лет и служу в Лобне, тогда как все мои однокашники уже полковники, есть даже генерал. Этот случай, однако, не дает мне покоя, а чутье меня еще ни разу не подводило.

— Согласен, Владимир Борисович. Слишком уж легко вывернулся Ростов, правда?

— На удивление легко — и ухватиться-то не за что. Вот я и решил узнать, кто он такой, этот Ростов. За двадцать лет службы в угрозыске у меня появилась куча приятелей и в МУРе и в самых разных других местах. Собрать сведения о Ростове — о его прошлом — не составило труда. К тому же, он никогда не нарушал закон, вроде бы не нарушал. А теперь послушай, что у меня получилось.

Ростов Олег Степанович, 1932 года рождения — он на год старше меня русский, член КПСС с 1953 года, родился в Луганске — у меня всюду старые названия городов. Начнем с того, что он не Ростов и не Степанович. Его настоящая фамилия Соловьев, а Ростовым он стал после того, как его дядя генерал Ростов Степан Иванович, усыновил мальчика. Отец был очень видным инженером-химиком, репрессирован на десять лет без права переписки и исчез. Более подробных данных о нем у меня нет. Мне говорили специалисты, что он прославился тем, что изобрел метод производства каустической соды — сейчас его применяют на всех советских заводах. Потом, разумеется, этот метод назвали именем другого ученого. С 1938 года мальчик жил в семье генерала Ростова и сопровождал его повсюду, даже во время войны с белофиннами был рядом, в каком-то городе — дай посмотреть, заковыристое название, челюсть свернешь — вот, Лахденпохья. Потом, когда советские войска вошли в Западную Украину, наш Олег оказался там — в Черновицах.

Ты можешь спросить, зачем я записываю все это, что случилось больше тридцати лет назад? Меня не покидало чувство, что такие мелочи могут оказаться полезными для дальнейшего расследования. И знаешь что, Саша? Думаю, я не ошибся.

— Все это быльем поросло, Владимир Борисович, — нетерпеливо произнес Кулик. — А что у вас на Ростова после того как он вырос?

— Не спеши, друг Саша. Дознание — вещь мудреная, требует времени. Во время войны Олег жил в городе Молотове, на Урале. Потом генерал официально усыновил его и мальчик переехал в Москву. В пятидесятом году поступил в военно-морское училище, которое закончил безо всяких отличий в пятьдесят четвертом. Что же ты не спрашиваешь, Саша, что это за училище? Старейший вуз России, знаменитый морской гардемаринский корпус, теперь — училище имени Фрунзе. Служил на Северном флоте, быстро продвигался по службе, через четыре года — капитан-лейтенант. Ему тогда только что исполнилось двадцать пять лет. Тебе сколько лет, Саша? Двадцать восемь? А ведь ты только старший лейтенант, да и это звание получил недавно. Вдруг в конце пятьдесят восьмого года Ростова списывают с эсминца, где он был уже помощником, и назначают офицером гидрографического дивизиона на мысе Мишукове, — это на противоположном берегу Кольского залива, напротив судоремонтного завода в Росте. Я не понял, повышение это или понижение, и поговорил с моряками. В гидрографическом дивизионе на кораблях служат одни вольнонаемные, только офицеры — военные. Проходит несколько месяцев, и Ростов подает рапорт об увольнении в запас. Это было время, когда Хрущев распорядился сократить армию и флот. И представь себе, через три недели из Москвы пришел ответ просьбу удовлетворить. Ничего странного не видишь? Напрасно. Рапорты кстати, у моряков принято говорить «рапорт», с ударением на втором слоге подали несколько офицеров гидрографического дивизиона, а уволили в запас одного Ростова. Может создаться впечатление, что ему помог кто-то из начальства. Нет, я беседовал с одним из его бывших сослуживцев — он живет сейчас в Зеленограде, недавно уволился в запас. Он рассказал мне, что командир дивизиона капитан второго ранга Всеволожский вовсе не симпатизировал Ростову, на дух его не переносил.

Дальше. Один год Ростов работал в Мончегорске, на комбинате «Североникель», вместе с женой. И знаешь кем? Инструктором по спорту. Говорят, был первоклассным тяжелоатлетом. Затем вместе с женой и сыном переехал в Москву к приемным родителям, тут же поступил в институт иностранных языков, закончил его с отличием за четыре года вместо положенных шести, — интересно, почему это бывший морской офицер с такой легкостью поступает в столь престижный институт, причем на переводческий факультет, куда принимают только мужчин и где конкурс один из десяти, и так блестяще его окончил? Можно предположить, что в училище его приняли по протекции отца, но в таком институте никакая протекция не поможет.

А Ростов пошел дальше — его послали в Женеву, на курсы переводчиков ООН. Там он тоже вроде отлично учился и попал в Нью-Йорк синхронным переводчиком — это высшая категория для устного переводчика.

Не знаю, что ты думаешь об этом, но мне такие прыжки кажутся несколько необычными. Вот посмотри — учился в заурядной школе на Урале, с трудом закончил среднюю школу в Москве — в Москве требования к учащимся гораздо выше — тут же поступил в знаменитое военно-морское училище, начало отличной карьеры, почему-то увольняется в запас, сразу попадает в институт иностранных языков, кончает его уже с отличием, затем школа ООН, переводчик в Нью-Йорке. Офицер-спортсмен-студент-переводчик, — а теперь научный работник, кандидат наук. Дальше. Мне сказали в управлении кадров Президиума Академии наук, что аспиранты-заочники, только что ставшие кандидатами наук, никогда не становятся старшими научными сотрудниками, только младшими, да и то по конкурсу. А Ростова сразу приняли в один из академических институтов, причем старшим научным сотрудником. Говорят, он блестящий переводчик, знает четыре языка, часто выезжает за границу и даже сопровождал Косыгина.

Но это, Саша, его, так сказать, официальная жизнь, записанная в личном деле. С Ростовым происходили и другие, трудно объяснимые события, нигде не зафиксированные. В январе тысяча девятьсот семьдесят второго года в районе станции метро «Щербаковская» на проспекте Мира произошла драка между ним и тремя молодыми парнями. Ростов сначала говорил, что они пытались изнасиловать молодую девушку, даже девочку. Драка была жестокой, Ростов и трое парней изрядно пострадали. Но когда на следующий день парней задержали и от Ростова потребовалось заявление — он получил тяжелую травму — Ростов явился в 58-ое отделение в сопровождении жены, поскольку ему было трудно ходить, и сообщил, что считает происшедшее недоразумением и просит парней отпустить, у него, дескать, нет к ним претензий. А ведь Ростову драка обошлась очень дорого — ему сделали сложную черепную операцию и только искусство какого-то знаменитого нейрохирурга, которого попросил заняться Ростовым сам Петровский, министр здравоохранения СССР, спасло его. Ты обратил внимание на его лоб? Справа, около линии волос, глубокая впадина. Это след трепанации черепа. Врачи говорят, что независимо от исхода подобные операции не проходят бесследно и оказывают глубокое влияние на психику. Это поведал мне наш Захарыч — а уж он-то знает. Если бы не водка, быть ему знаменитостью. Правда, уже поздно. У него сейчас так дрожат руки, что я не доверил бы ему и палец перевязать. Впрочем, трупы он кромсает за милую душу.

А что еще требуется от судебно-медицинского эксперта, да еще в провинции?

Но вернемся к Ростову. Его спасли, и он выздоровел. А вот судьба трех парней — их сразу отпустили чтоб не портить отчетность — оказалась страшной. Ты уж прости меня, друг Саша, старому майору милиции, который повидал все, не пристало пользоваться такими мелодраматическими выражениями. Но суди сам. Старшему из трех было восемнадцать, а двое учились в девятом классе. Так вот, старшего — между прочим, мастера спорта по борьбе — весной призвали в армию, он отслужил два года, вернулся домой кстати, у него отец адмирал, живет в большом доме на углу проспекта Мира и Маломосковской улицы — на первом этаже магазин «Обувь», знаешь? Значит, вернулся в Москву, связался с какой-то бандой, они напали на инкассатора, убили его. Их нашли, судили, парень в убийстве не участвовал — стоял на стреме — получил два года. В тюрьме его запетушили и он повесился. А двое школьников в мае того же семьдесят второго года развели костер в Сокольниках — ты ведь знаешь, мальчишки любят весной разводить костры, в костре что-то рвануло, да так сильно, что одному обожгло лицо, а второй ослеп. На оба глаза. В «Скорой помощи» удивились — это у них первый случай с таким тяжелым исходом.

— Владимир Борисович, я вот слушаю вас и диву даюсь. Неужели вы считаете, что Ростов отомстил своим обидчикам?

— Нет, Саша, — майор заколебался, — нет, я так не считаю. Старший повесился в тюрьме — вернее в лагере, так что Ростов здесь ни при чем, его даже в Советском Союзе не было — уехал в командировку. А вот в момент взрыва он был в Москве, да и жил совсем рядом. Но экспертизу не проводили, и почему произошел столь сильный взрыв — неизвестно. Мальчишки рассказывают, что бросают в костер использованные баллончики от дихлофоса они громко щелкают, когда нагреваются.

Майор замолчал. Кулик тоже не решался нарушить тишину. Его заинтриговала эта загадочная история, и он ждал что последует дальше.

— Наконец, Саша, смерть водилы из банды Полякова, — помнишь пьяного Авдеева? — тоже какая-то необычная. Откуда у него плоская бутылка водки емкостью в 0.33 в экспортном исполнении? Как он сумел так быстро охмелеть от полутора стаканов водки? Поляков и Платонов утверждают, что при выезде из Калуги Авдеев был трезв и у него не было никакой бутылки. При столкновении машин — грузового «магируса» и «волги» — у Авдеева было сломано бедро и кости таза. Тяжелые повреждения. А умер он от внутричерепного кровоизлияния. Вот справка из больницы, куда его привезли сразу после катастрофы: здесь ясно написано, что никаких — обрати внимание, никаких! — травм на голове не было. Милиционеры, которые прибыли на место происшествия, записали что в момент удара он почему-то не сидел, выпрямившись, за рулем, а лежал на правом боку. Почему на правом? Ведь в случае удара при столкновении его должно было отбросить на левый бок. Именно поэтому сломаны бедро и кости таза, а голова не пострадала. И все-таки умер он от внутричерепного кровоизлияния. Вот еще одна справка.

— Вы уж извините меня, Владимир Борисович, но, судя по собранным вами материалам, встречи с Ростовым оказываются для всех, кто ему не нравится, роковыми. Нам известно что таких людей было девять. Из них один — Женька исчез, один погиб, один повесился, еще один ослеп, у другого сильно обожжено лицо, двое в тюрьме, и только двое живы, невредимы и на свободе. Да и из этих двух, насколько я помню, один — Колька — на допросе был чем-то так напуган, что с трудом говорил. Да и Осьминин выглядел каким-то бледным. А сам Ростов — хоть бы что, с ним ничего не происходит.

— Ну, друг Саша, ты ошибаешься. Я ведь говорил тебе, насколько серьезно пострадал Ростов в семьдесят втором году и что, по мнению Захарыча, таких людей нельзя считать вполне нормальными. Захарыч, конечно, не светило медицины, но я ему верю. Так что утверждать, будто Ростов неуязвим, нельзя. А вот что он жив — это точно. Кстати, ты говорил что из девяти людей, столкнувшихся с Ростовым, семерых постигла тяжелая участь. Поправлю тебя — не девять, а десять, из них погибли четверо.

— Вот те на, Владимир Борисович! Кто же этот четвертый?

— Об этом позже, Саша.

— Владимир Борисович, вы сказали, что Ростов часто ездит за границу. Но для этого нужно пройти медицинскую комиссию и получить справку. Без нее не пустят.

— И тут ты ошибаешься, мил друг. В Управлении внешних сношений Академии наук мне сказали, что последние годы Ростов выезжает в командировки не только без медицинской справки, но даже без характеристики. А недавно ему вообще оформили многократную выездную визу.

— Ну, тогда все ясно. Он или сотрудник органов, или их любимчик стукач.

— Не надо так плохо думать о людях, Саша. Подобные сведения простой милиции, конечно, недоступны. Стоит заговорить об их кадрах, как Комитет молчит как рыба. Но мой знакомый в управлении внешних сношений сильно сомневается. Думает, что Ростов, скорее, кадр ГРУ. Если он из ГРУ — что похоже на правду, раз он кадровый офицер, да и отец у него генерал, почему ему дан режим наибольшего благоприятствования?

— Ну и словечки у вас, Владимир Борисович! Что это такое — режим благоприятствования?

— Это когда стране предоставляются всяческие льготы. Газеты надо читать, Саша, газеты! А в отношении Ростова я употребил это слово иносказательно.

— Может быть, послать запрос о его здоровье?

— Саша, как принято говорить в Одессе, ты делаешь мне смешно. Для такого запроса нужна подпись полковника, он же никогда его не подпишет. Согласись, это правильно. Нам скажут: ловите преступников, а не проявляйте интерес к здоровью сотрудников Академии наук. Но я не рассказал тебе еще кое о чем. Первое может быть простым совпадением — наверно, это и есть совпадение. Через год после драки на проспекте Мира Ростову дали квартиру. Раньше у него была двухкомнатная кооперативная, а тут он получил государственную трехкомнатную, причем не только безо всякой очереди, но и сам Ростов не обращался с такой просьбой! Ты можешь себе такое представить? Но и это не все. Квартиру ему дали в доме первой категории и улучшенной планировки. Ты понимаешь, что это значит. Этот дом стоит на Байкальской улице и выделяется среди панельных зданий, как принц среди нищих. В этом доме живут разные шишки — секретарь райкома, председатель райисполкома, разные генералы — и знаешь, кто еще?

— Кто?

— Полковник Устинов, начальник политотдела областной милиции. Живет на одной площадке с Ростовым и двери у них рядом. Ростов ходит в гости к Устинову, а Устинов — к Ростову. Теперь тебе понятно, что нам понадобятся действительно веские доказательства, если мы захотим привлечь Ростова к ответственности за убийство парня? Между прочим, этот научный работник и безобидный переводчик вполне мог убить Авдеева и закопать пацана, даже не моргнув глазом.

— Вы и здесь полагаетесь на свое феноменальное чутье, Владимир Борисович? — В голосе Кулика прозвучала насмешка.

— Нет, мил-хорош друг Саша, делая подобные заявления, я не полагаюсь на чутье. Оно, конечно, вещь неплохая, да неосязаемая, ее к делу не пришьешь. У меня в папке есть бумажка — вот она. Слушай: Центральный военно-морской архив, г. Гатчина Ленинградской области, ул. Цветочная дом 1. В Управление внутренних дел Московской области, г. Москва. На ваш запрос относительно причины перевода капитан-лейтенанта Ростова Олега Степановича в гидрографический дивизион Северного флота сообщаем, что вам следует обратиться в Главную военную прокуратуру. Дальше — подпись начальника архива, звание, фамилия, исходящий номер.

— Вот это да, Владимир Борисович! Да что же он натворил?

— Узнать это, Саша, — шутливые нотки исчезли из голоса майора, оказалось труднее всего. Но и в военной прокураторе у меня нашелся знакомый. В общем-то никакого секрета нет, просто военные ревностно хранят все, что касается их самих. Ты не поверишь, но документы по делу Ростова все еще — через двадцать лет! — проходят под грифом «секретно». Короче говоря, знакомец в письменном виде мне ничего не дал, сказал, что не имеет права. Однако разрешил прочесть листочек, который вытащил из его личного дела. Там говорится, что дело по обвинению капитан-лейтенанта Ростова Олега Степановича в нанесении смертельного ранения старшине второй статьи Слимчуку Алексею Давыдовичу прекратить, поскольку Ростов действовал в пределах необходимой самообороны. Устно приятель сказал мне, что расследование велось очень тщательно, что старшина второй статьи бросился на него с опасной бритвой, ранил Ростова и лишь после этого капитан-лейтенант, уже лежа на палубе, несколько раз выстрелил в старшину. Вот это и есть твой четвертый убитый, Саша. Думаю, что «нанесение смертельного ранения» — это всего лишь юридический жаргон, ведь факт смерти устанавливает только врач. В заключение мой знакомый добавил, что командование решило больше не держать его на эскадренном миноносце «Строптивый», опасаясь недовольства команды, и перевело в гидрографический дивизион, благо специальность Ростова — штурман — вполне годится и для такой службы.

Ошеломленный Кулик молчал, глядя на майора. Только сейчас он обратил внимание на то, какое усталое, морщинистое и некрасивое лицо у Филатова. Наверно, подумал Кулик, долго майор не продержится — заболеет или уйдет на пенсию.

— А почему его так быстро уволили в запас? — спросил, наконец, Кулик. — Уж не из-за этого же?

— Не знаю, — равнодушно заметил майор и принялся укладывать бумаги в папку. — Об этом нужно бы спросить Всеволожского, который командовал дивизионом. Но он умер пять лет назад.

— Еще один вопрос, Владимир Борисович. Вы считаете, что именно это происшествие на флоте так повлияло на Ростова?

— Нет, Саша, вряд ли. Думаю, у него с детства было что-то нездоровое в характере. А толчком, скорее всего, стала драка с тремя парнями, которая чуть не окончилась для него трагически.