"Загадочный супруг" - читать интересную книгу автора (Марш Эллен Таннер)11На следующее утро Таунсенд проснулась в большой комнате одна. Она почувствовала боль между ног, когда откинула одеяло и вытянулась, и улыбнулась самой себе. Могла ли она надеяться, что Ян так неистово ласкал ее ночью потому, что приревновал к Анри Сен-Альбану, уделившему ей столько внимания? Бывает ведь иногда, что муж влюбляется в жену после того, как брачный контракт подписан, а приданое перешло в его руки. – Вам записка, мадам, – сказала Китти, появляясь в дверях. Таунсенд сорвала печать. Она сразу поняла, от кого записка, хотя подписи не было. Довольная улыбка тронула ее губы. – Это от герцога. Он хочет, чтобы я поехала с ним кататься сегодня утром. – О, мадам, как чудесно! – Да, – сказала Таунсенд. Она ждала с нетерпением, когда Китти закончит ее туалет, а потом выбежала во двор к громадным каменным конюшням с сотнями лошадей, принадлежавших Королевскому двору. Как в садах и во всех общественных зданиях Версаля, во дворе было многолюдно. В одном конце двора мыли карету с гербом Бурбонов, а другая карета возвращалась из города, разгоняя группу грумов, которые выводили призовых породистых лошадей на утреннюю прогулку. Множество господ в костюмах для верховой езды и блестящих сапогах стояли кругом, ожидая, когда к ним подведут их лошадей. Таунсенд приветствовала Анри Сен-Альбана, выходившего из конюшни. Он пересек двор и, улыбаясь, склонился к ее руке. В визитке и безукоризненных светло-желтых бриджах он выглядел импозантным и красивым. – Итак, вы пришли, – сказал он, очень довольный. – Я не был уверен, что вы придете. Извините, что не пригласил вас заблаговременно. С минуту она неуверенно улыбалась. – Очень мило с вашей стороны было пригласить меня. – Я знаю, что у вас нет своей лошади, – продолжат Анри, ведя ее по двору. – Но мосье Мансар был настолько любезен, что предложил вам одного из своих жеребцов. Думаю, он вам понравится. – Мосье Мансар или жеребец? – спросила насмешливо Таунсенд. Сен-Альбан расхохотался. Небольшая группа мужчин и женщин уже сидела верхом, и солнце, проникавшее сквозь утреннюю дымку, освещало дорогие заколки и перья на шляпах с загнутыми полями. Лошади тоже были богато экипированы в синий бархат, а на конюхах были летние пикейные костюмы с золотым шитьем. Таунсенд подавила вздох. Очевидно, никто из принадлежавших к Королевскому двору в Версале не мог появиться даже на простой утренней верховой прогулке не будучи изысканно одет. Эдуард Мансар при виде их отделился от своих собеседников и подскакал к ним. Он окинул одобрительным взглядом Таунсенд в ее амазонке из темно-зеленого бархата. По сравнению с одеждой других дам простой, классический покрой ее платья делал ее особенно стройной, юной и свежей – интригующая новинка здесь, в пресыщенном придворном обществе. – Я польщен тем, что могу предоставить вам одну из моих лошадей, – с этими словами он подал знак груму, и тот поспешил к ним с оседланной лошадью. – Надеюсь, она не покажется вам слишком норовистой. Таунсенд не могла удержаться от смеха при мысли, что есть лошадь, с которой она не могла бы справиться. Ее смех был искренним, непоказным, и голубые глаза заискрились под шляпой с перьями. Сен-Альбан и Мансар наблюдали за ней, любуясь. – Моя жена не нуждается в том, чтобы ей одалживали лошадь, мосье, – раздался глухой голос позади них. – Я распорядился, чтобы ей подали ее собственную. Таунсенд быстро обернулась и увидела Яна Монкрифа, направлявшегося к ним от конюшни. Он был одет в костюм для верховой езды – серый редингот и сапоги выше колен. За ним следовал Эмиль. Горбун вел двух лошадей, в одной из них она узнала черного жеребца Монкрифа, другая – изящная белая кобыла – была под дамским седлом. Она вдруг сникла. Сен-Альбан внимательно взглянул на нее. Он расслышал в ее тоне все – она любит Яна Монкрифа. Но почему не признается в этом ни себе, ни ему? – Нет, – отрывисто ответил Ян. – У меня дела в Париже. Но раз вы едете с друзьями, вам лучше ехать на своей лошади. Эмиль купил ее для вас вчера. Таунсенд пробормотала слова благодарности, пока Ян подсаживал ее на лошадь. Она держала голову склоненной, когда он вдевал ее ногу в стремя. – Вы уезжаете надолго? – Нет. – Тон был резким, и он не смотрел на нее. – На один день, самое большее – на два. Эмиль, мои перчатки. Мосье, мадам, желаю хорошо провести день. Ян стоял, наблюдая, как всадники скачут по каштановой аллее. Белая кобыла Таунсенд шла легким галопом рядом с коричневым жеребцом Сен-Альбана. Ян смотрел на изящную спину Таунсенд в элегантной зеленой амазонке до тех пор, пока она не затерялась в пятнах света и тени. Жеребец позади него тряс головой и нетерпеливо ржал. Ян медленно повернулся. Эмиль молча подал ему поводья, но не сразу выпустил их из рук. Ян вскочил в седло, затем холодно посмотрел на слугу. – Хочешь мне что-то сказать? Тот пожал своими изуродованными плечами. – Вы не собирались в Париж. Вы хотели ехать кататься с леди Войн. Челюсти Яна сжались. – Очевидно, я ошибся, полагая, что она найдет для меня время. Будь уверен, Эмиль, этого больше не произойдет. – Тот мужчина, что поехал с ней, высокий, в коричневом камзоле... Ян метнул в него хмурый взгляд. – Что дальше? – Я его никогда прежде не видел. Откуда он? – Почему тебя это интересует? Эмиль счел за лучшее не отвечать. – Вы действительно поедете сейчас в Париж? Желваки на лице Яна задвигались. – А почему бы и нет? Филипп пригласил меня на новый спектакль. Поскольку у меня нет других планов, я могу оказать ему эту любезность. – Так вы думаете возобновить дружбу с этим подлым Бурбоном? – обеспокоенно спросил Эмиль. – Здесь, при Дворе, многое изменилось со времени моего отъезда, – резко сказал Ян, стараясь сдержать жеребца, который нетерпеливо гарцевал под ним. – Негоже делать врагов из старых друзей. – И, пришпорив жеребца, ускакал. Эмиль долго стоял неподвижно, глядя на пустую аллею. Но смотрел он не туда, где скрылся его хозяин, а куда направлялись герцогиня Бойн и ее друзья, и почему-то нахмурился. Ян сидел в кресле, глядя в пустой камин. Высокие окна библиотеки были открыты, а ночь была такая тихая, что он мог слышать журчание фонтанов в саду и уханье совы далеко в парке. Несколько часов тому назад он вернулся из Парижа, и стоявшая перед ним бутылка вина уже опустела. Он не звонил слуге, чтобы тот принес другую, а сидел, сдвинув брови, глубоко засунув руки в карманы камзола, вспоминая снова и снова потрясение, которые испытал вчера утром, когда вышел из конюшни и увидел радостно оживленную жену, собравшуюся на прогулку верхом в обществе Анри Сен-Альбана и Эдуарда Мансара. Сама по себе прогулка была безобидна – во-первых, в компании были и другие дамы, и во-вторых, обычаи разрешали Таунсенд как замужней даме свободу действий. Посему причин для досады не было, и все же он чувствовал себя настолько раздосадованным, что сидел здесь, размышляя о происшедшем, вместо того чтобы засесть, как он обещал, с принцем де Пуа, герцогом д'Аркор и остальными за Бронзовые часы на каминной полке пробили десять, но Ян не поднялся, а продолжал сидеть, размышляя, как ему быть с женой теперь, когда она стала претендовать на независимость. Конечно, он знал, что ее вызывающая красота привлечет внимание скучающих и праздных придворных Людовика, но он не ожидал, что это произойдет так скоро и вызовет в нем такое раздражение. Мускул задергался у него на щеке, когда он вспомнил последнюю неприятную ночь, которую они с Таунсенд провели на английской земле. Он был последним болваном, позволив ей догадаться, что женился на ней только из-за Сезака. Хотя это и правда, но обычно он не был так неловок, чтобы позволить девчонке, почти на пятнадцать лет моложе него, понять это просто по выражению его лица. В свою защиту он мог ей сказать, что был обезоружен их общим смехом и сладостным ощущением ее стройного тела в его объятиях. Как бы то ни было, он не мог забыть, как оскорбил Таунсенд в ту ночь, и только по этой причине отдалился от нее. Он не стыдился и не сожалел о содеянном, но он сделал неприятное для себя открытие – ему не безразлично, что он ее оскорбил. Никто не вызывал в нем таких чувств прежде, и он должен был признаться себе, что это ему не по вкусу. С другой стороны, именно тогда, когда он решил исправиться – Таунсенд ведь та женщина, с которой ему предстояло провести остальную часть жизни и которая, в конце концов, будет матерью его детей, – именно тогда его до того верная, обожающая его жена недвусмысленно показала, что предпочитает общество других людей. Возможно, он правильно сделал, разбив ее ребяческое представление о нем, как о герое, в ту горькую ночь в Грейсвенде. Теперь он уже об этом не сожалел. Жизнь часто демонстрировала, как жестоко она обходится с человеческим сердцем, неразумно открытым для любви. И Ян почувствовал себя глупцом, позволив такому ребенку занять место в его сердце. Еще больше помрачнев, он побрел к окну. Опершись руками о подоконник, высунулся наружу и глубоко вдохнул ночной воздух. Он не знал, что записка, которую он вчера утром послал Таунсенд в ее апартаменты, приглашая ее поехать с ним кататься – предложение мира между ними, – была доставлена спустя несколько минут после того, как Таунсенд уже отправилась к конюшням в ответ на подобное же приглашение от Анри Сен-Альбана. А Китти, думая, что произошла ошибка и ее госпожа получила одно и то же приглашение дважды, просто выбросила его в мусорную корзинку и ничего не сказала Таунсенд об этом. Дверь позади него тихонько скрипнула. Он обернулся, ожидая увидеть Эмиля, который еще не показывался ему на глаза с тех пор, как Ян вернулся из Парижа, но увидел Таунсенд. Она стояла в луче света, проникавшего из холла в темную комнату. У него замерло сердце. Она была в вечернем платье из розового муара, которого он прежде не видел, с модным большим декольте, открывавшим ее прелестную грудь. Белокурые волосы были ненапудрены и собраны на затылке, и он с неожиданным раздражением подумал, так ли она была причесана к обеду. Поскольку он провел в Париже весь предыдущий день и большую часть сегодняшнего за выпивкой и картами с Филиппом, то не мог знать, посмела ли она и для кого предстать в столь обольстительном виде. – Войдите, Таунсенд, – резко сказал он. Поколебавшись, она подошла. При взгляде на него ее лицо вытянулось. – О, я вижу, вы одеты для выхода? – проговорила она. Ян взглянул на часы. – У меня есть несколько свободных минут. Не желаете ли бокал вина? – Да, спасибо. Таунсенд знала, что где бы ни находился Монкриф, он всегда привозил с собой свое вино. Дома или за границей, угрюмый Эмиль серьезно и церемонно вносил в комнату бутылки с вином, а Ян сам откупоривал их и разливал вино соответствующей температуры в соответствующие бокалы. Даже здесь, в Версале, этот обычай соблюдался, и оба они – и Ян и Эмиль – пренебрегали великолепным бордо, хранившимся в дворцовых подвалах. Таунсенд с удивлением убедилась в том, что вина Монкрифа вкуснее, чем вина, подававшиеся за столом короля Франции. На этот раз, однако, Ян нарушил традицию и пошел за бутылкой сам. По правде говоря, ему надоело наблюдать ту враждебность, какая возникла между его женой и слугой в первую же минуту, как они увидели друг друга. Когда он вернулся с бутылкой, Таунсенд ходила по комнате, стены которой были уставлены книжными полками. – Ваши апартаменты больше моих, – заметила она. Он поджал губы. Если бы эта девчонка была лучше знакома с правилами этикета, известными всем обитателям в Версале, она бы поняла, что его ранг герцога и одного из немногих личных друзей Людовика давал ему право на покои, состоящие из двух спален, двух приемных, гостиной, столовой, ванной и библиотеки. Обладание личными апартаментами в Версале указало на определенный статус, и тщеславие побуждало придворных превращать их в подобие королевских и заводить непомерное число ливрейной прислуги. Монкриф же считал забавным держать только Эмиля да двух горничных, хотя мог бы иметь любое количество слуг, ибо отведенные ему комнаты, выходившие на – Меня ожидает принц де Пуа, – кратко сообщил он. – Зачем вы хотели видеть меня? Таунсенд покраснела и опустила глаза. – Извините, я только хотела поблагодарить вас за лошадь. – Она понравилась вам? Таунсенд закусила губу. – Она чудесная, спасибо. Я решила назвать ее Крем. Ян ничего не ответил. Он стоял, глядя на нее с высоты своего роста с загадочным выражением лица, божественно красивого, которое преследовало ее во сне с первой их встречи. – Что такое? – спросила она с дрожью в голосе, глядя на него сверху вниз, когда пауза в разговоре стала слишком длинной. Ян приблизился на шаг, возвышаясь над ней, что делало ее маленькой, беззащитной и непонятно почему очень взволнованной. Он поднял пальцем ее лицо за подбородок и наклонился, чтобы ближе посмотреть на нее. – Ты волнуешься, малышка? Сразу узнав этот хриплый тон и его значение, Таунсенд нервно сглотнула. – Я... я думала, принц де Пуа ждет вас. – Ждет, но я всегда могу заставить его еще подождать. Таунсенд показалось, что она сейчас должна закрыть глаза под его внезапным слепяще ярким взором. И, когда она закрыла их, то почувствовала, что его руки взяли ее за плечи и медленно привлекли к себе. Она тихонько вскрикнула и попыталась оттолкнуть его. – Пожалуйста, не надо! Ян уверенно прижал ее крепче, привлекая к себе, пока его рот не устремился жадно к ее рту. Его язык коснулся ее языка, и Таунсенд стала задыхаться. Ее колени подогнулись. Ян быстро подхватил ее, поднимая ее и сминая ее юбку между своих ног, и приник ко всем изгибам ее тела своим твердым, нетерпеливым телом. Желание немедленно вспыхнуло меж ними, неизбывное, непреодолимое, и он с трудом оторвал свой рот от мягких податливых губ Таунсенд. Подняв ее на руки, он ногой распахнул дверь спальни. Очевидно, Эмиль побывал здесь, чтобы погасить свечи и отвернуть покрывало, прежде чем уединиться в свою комнату и ждать прихода хозяина из игорных зал. Красивое лицо Яна было застывшим от желания, когда он опускал Таунсенд на постель и склонился над ней, снимая с нее платье. Он поцеловал ее нагие плечи. Голова Таунсенд запрокинулась, и она выгнулась под ним с тихим стоном. – Наверное, я вообще отложу свое свидание с принцем, – прошептал Ян, жадно вглядываясь в нее. – Но только если ты сделаешь так, чтобы я не пожалел. В ответ Таунсенд дотянулась до его головы и стала теребить волосы Яна. Притянув его к себе, она поцеловала его медленно, давая почувствовать свою страсть. С некоторым удивлением он понял, что хорошо научил ее. Таунсенд слегка улыбнулась, почувствовав, как он вздрогнул в ответ. Она позволит ему играть в его глупые карты только после того, как он ее приласкает, если у него будут силы после этого. На следующий вечер они стояли вместе под аркой Военного салона перед Зеркальный зал был освещен в этот вечер тремя тысячами свечей, горевших в ниспадающих хрустальных канделябрах в руках у позолоченных фигур в рост человека. Сверкали позолоченные мраморные колонны и панели бесценного венецианского стекла, а паркетные полы отдавали золотистым блеском. Фрески на потолках, изображающие многочисленные победы Короля-солнце, затмевались блестящими драгоценностями и изысканными атласными и парчовыми нарядами придворных, прогуливающихся под этими потолками. Богато украшенные столы, ломившиеся под тяжестью цветов и миниатюрных апельсиновых деревьев в серебряных кадках, стояли между высокими окнами. Между ними и везде, вдоль чрезвычайно длинного сверкающего зала, толпились придворные господа и дамы среди иностранных сановников, величественных швейцарских гвардейцев и вездесущих «голубых юношей», предлагавших шампанское. Придворные сплетничали и разглядывали друг друга, демонстрируя наряды, а также обменивались утонченными приветствиями. – Дух захватывает от этого, правда? – спросил Ян, когда они остановились под аркой, рассмотреть получше эту ошеломляющую сцену. Таунсенд молча кивнула. – Вы привыкнете к этому. Она решительно покачала головой, и губы Яна тронула улыбка. Более искушенная женщина сочла бы ненужным показывать такое неприкрытое восхищение, но Таунсенд, очевидно, не очень-то заботилась о том, что она выглядит, как любопытная школьница. Как ни странно, ему нравилось, что ее это не волнует. Когда она закинула голову, чтобы посмотреть на потолок, взгляд Яна упал на ее шею, где бился пульс. Он вспомнил свои ощущения, когда он целовал это место на ее шее прошлой ночью и как его ревность и ярость растаяли, перешли в трепетную страсть, когда Таунсенд наконец отдалась ему, обвив его своими стройными ногами и руками. При этих воспоминаниях он почувствовал знакомое напряжение в пояснице и заставил себя думать о другом. Повернув голову, он стал рассматривать собравшуюся толпу и вдруг застыл. Женщина в темно-красном бархатном платье и огромном напудренном парике об руку с Эдуардом Мансаром устремилась к ним. Она была хороша чувственной красотой, но решительная складка губ старила ее и делала более жесткой. Луиза дю Бертен, бывшая любовница герцога де Верена и причина последней дуэли Яна, женщина, косвенно виноватая в его последующем за дуэлью решении удалиться из Версаля вместе с двоюродной бабушкой Изабеллой. Должно быть, Луиза вернулась из своего поместья на севере прошлой ночью и, очевидно, Эдуард не теряя времени рассказал ей о женитьбе герцога Война. – Луиза, – вежливо пробормотал Ян, когда она и Эдуард остановились перед ним.– Это сюрприз, настоящий приятный сюрприз. Низко поклонившись, он поцеловал руку Луизы и, подняв голову, поймал промелькнувшее на лице Эдуарда разочарование. Это развлекло его, и он рассмеялся. Неужели этот молодой глупец ожидал, что он, Ян, поступит по-другому? Может, он ожидал, что Ян, как какой-нибудь зеленый юнец, выкажет гнев или смущение от неожиданного приезда Луизы? Она, очевидно, ожидала что-нибудь в этом роде, потому что вдруг нахмурилась и похлопала по руке Яна веером. – Это мне надо удивляться, – сказала она ему холодно, очевидно, желая испортить встречу. – Только что Эдуард сообщил мне, что вы женаты. Какое потрясение! Вы – женаты?! – Говоря это, она повернула свое сердитое нарумяненное лицо к Таунсенд. – Так вот эта невезучая девушка, да? О, Боже, как она молода, еще совсем ребенок! Вам уже есть тринадцать, дорогая? Четырнадцать? – Восемнадцать, – любезно ответила Таунсенд. – Несомненно, я родилась как раз, когда вы праздновали свой двадцатый, нет, – тридцатый день рождения, наверное? Луиза побелела, так как немолодой возраст был ужасом, постоянно омрачающим ее жизнь. – Да, вы, наверное, правы, – сказала она, стараясь вернуть себе свою величавость. – Конечно, я жила здесь, в Версале все эти годы. Моя мать была камеристкой мадам Помпадур. Таунсенд с интересом рассматривала ее. – О, а вы что здесь делаете? – Ну, я, у меня здесь много друзей, – и Луиза остановила беспомощный взгляд на Яне. Он быстро прикрыл рот рукой. Веер Луизы резко закрылся. – Я хочу пить, Эдуард, – многозначительно сказала она. – Да, да, конечно. Я тоже, здесь очень жарко. – Он взял ее за руку и поспешно увел. Оставшись одни, Таунсенд и Ян обменялись долгим взглядом. В его взоре была нежность, когда он предложил ей руку. – Пойдемте, – сказал он мягко. – Здесь есть другие, с которыми вам нужно встретиться. Всю свою жизнь Таунсенд вспоминала эту ночь. Как приятно ей было, когда ее представляли как жену Яна, у нее теплело на сердце от его тона собственника, с которым он произносил ее имя, и от его руки на ее талии, как будто он не мог отпустить ее от себя. Она светилась радостью, распуская крылья, потому что земля под ногами не была больше твердой, а мир вдруг оказался дивным, ослепительным чудом. Она помнила, что часто смеялась, обезоруживая всех своим очарованием и умом, особенно мужчин. Она обнаружила, что ее не смущает их могущество или титулы, или их величественный вид в раззолоченных камзолах, туфлях с пряжками и длинных пушистых париках, каких она никогда не видела дома в Норфолке. Она выросла в окружении мужчин и знала, о чем они любят говорить и как повернуть разговор на темы, лестные для них. Купаясь в лучах явного одобрения Яна, она прогуливалась с ним, сладко улыбаясь всем и держась очень прямо, даже когда неожиданно появились король и королева по дороге из часовни. Узнав Таунсенд, королева ненадолго остановилась, чтобы переброситься несколькими словами, и, конечно, Людовик тоже вступил в разговор. Он по-настоящему заинтересовался, когда услышал, что брат молодой герцогини, английский врач, является ревностным приверженцем недавно открытой вакцины оспы. Как и семья Грей, Людовик XVI сделал прививки себе и своей семье, несмотря на резкие протесты своих министров и Двора. Он улыбался и кивал, когда Таунсенд рассказала ему немного о Бродфорде и упомянула свою гончую Гарри, так как охота на зайцев была одной из всепоглощающих страстей Людовика. Многие придворные столпились вокруг, прислушиваясь к каждому слову и поражаясь тому, что эта хорошенькая англичанка, по-видимому, не понимала, какой чести она удостоилась, так как она непринужденно улыбалась королю, будто была с ним знакома всю жизнь. Людовик, обычно застенчивый и сдержанный с незнакомыми людьми, улыбался ей в ответ на глазах у всех. – Я гордился тобой сегодня, – сказал ей Ян позже, когда они с Таунсенд гуляли вдоль галереи с мраморными колоннами, ведущей к парадной лестнице. Было далеко за полночь, и свечи в люстрах угасали с шипением. Внизу веселье продолжалось, но здесь в галерее было пусто, и тишина нарушалась только мягким шелестом платья Таунсенд. Она быстро взглянула на него: – Да, правда? Вместо ответа он повернул ее к себе и взял et лицо в руки. Ее кожа была шелковистой, как лепестки розы. – Людовик был очарован, и принц де Субизе тоже. Каждый мужчина был в восторге от вас сегодня. Вы всех их заворожили своей юностью, красотой и живостью. – А вас? – робко спросила она. – Другие ее не интересовали. Выражение его красивого лица смягчилось. Таунсенд затаила дыхание. Она никогда не видела его таким нежным прежде.– Останьтесь со мной сегодня, – прошептала она, не обращая внимания на ливрейных лакеев перед дверью рядом. – Конечно, – сказал он хрипло. – Неужели вы думаете, я вас покину? Таунсенд вздохнула и закрыла глаза, и тотчас почувствовала рот Яна около своих губ. Он поднял голову нескоро. – Пойдемте, – прошептал он. Голос его вызвал дрожь восторга во всем ее теле. Взяв под руку, он увел ее. |
||
|