"Оловянные солдатики (роман)" - читать интересную книгу автора (Фрейн Майкл)

16

Нелегко было сконфузить Ребус, но при мысли о том, как вольно обошлась она с Чиддингфолдом, ее охватывало чувство, весьма далекое от апломба. Думая об этом дома, в умиротворяющей обстановке среди книжных навалов, пачек с гвоздиками и лежалых окурков, в огромной и пустой викторианской комнате, где поместились бы сорок человек и восемь лошадей (или же одна Ребус с обильными отходами своей повседневной жизни), она считала инцидент забавным пустяком, без каких не обходится ни одна порядочная вечеринка. Но думая об этом на работе, в институтской лаборатории, в несколько более чуждой обстановке книжных завалов, пачек с гвоздиками и лежалых окурков, она все-таки испытывала чувство, крайне близкое к смущению. Непристойная выходка — полбеды. Всякий может повиснуть на другом в бесшабашную минуту. Но на Чиддингфолде! И как это ее угораздило выбрать именно Чиддингфолда? Она уже не помнила в точности, что имела в виду, когда появилась из-за кафедры и увидела Чиддингфолда, улыбающегося своей бледной светской микроулыбкой. Почти забыла, ощущала ли она неутолимую жажду любить или настоятельную потребность подразнить этого большеголового, вежливого идола, беззащитного в своей неуязвимости. Или то и другое сразу. Или на какой-то миг ей показалось, что это одно и то же.

Так или иначе, у нее полегчало на душе, когда кто-то из сотрудников лаборатории рассказал, что на том же вечере Голдвассер полез к миссис Плашков. Милый старина Голдвассер! По крайней мере в институте она не единственная носительница нормальной половой активности. Чем дальше размышляла она о Голдвассере, тем больше удивлялась, как это до сих пор не поняла, что он секс-бомба. Он ведь такой мягкий человек, нервный, деликатный, — парадокс взывал к разрешению.

Она почувствовала укол ревности, оттого что Голдвассер полез не к ней, а к миссис Плашков. Ее снедало жгучее похотливое любопытство — или жгучая нежность, и вот однажды днем она явилась к Голдвассеру в его лабораторию, зная, что в это время он там один.

— Ну-с, — пропыхтела она, соблазнительно присев на краешек стола и запрокинув голову, чтобы сигаретный дым не ел глаза, — как делишки, голубчик Голдвассер?

— Отлично, — сказал Голдвассер.

— Надеюсь, вас не пугает тет-а-тет с местной блудницей?

— Это кто же такая?

— Я, дружище.

— Вы?

— После той вечеринки этого уже не скроешь.

— А-а! Да, то есть, гм…

— Не стесняйтесь в выражениях, мальчик. Я ведь в сущности местная мессалина.

— Ага. Понятно.

Голдвассер сделал попытку словно невзначай откинуться на спинку кресла. Всякий раз как Ребус кашляла, пепел с ее сигареты интимно садился к нему на колени.

— Во всяком случае, нам надо держаться друг дружки.

— Кому?

— Нам с вами.

— А-а. Да, пожалуй.

— Одного поля ягоды.

— Что?

— Два сапога — пара, старина.

— Ага.

Голдвассер не совсем понимал, на что она намекает. О том, как Голдвассер оскорбил миссис Плашков, в институте знали все, кроме самого Голдвассера. Тактично щадя его самолюбие, никто ему об этом даже не намекнул.

— Вообще как-то смешно, старик, — сказала Ребус, задрав ногу на подлокотник голдвассерова кресла, так что ее колено пришлось вровень с его лицом, — мы ведь никогда не объединяли своих усилий.

— Гм.

— Вам не кажется, что это просто чертовски странно?

— Ну… Да… То есть…

Голдвассеру все труднее и труднее было не замечать, что над коленкой у Ребус спустились две петли чулка и что белье у нее апельсинового цвета. Ему не хотелось несправедливо осуждать кого бы то ни было, но он не мог не припомнить, как Ребус висла на Чиддингфолде. Он старался подавить недостойный мужчины страх.

— Надеюсь, вы не возражаете, что я с вами так разговариваю? — спросила Ребус.

— Нет.

— Вы же меня знаете. Я всегда называю вещи их погаными именами.

— Да.

— И в конце концов у нас с вами действительно много общего.

— Да?

— А разве нет?

— Неужели?

Голдвассера гипнотизировали крохотные белые кружочки на колене у Ребус — все новые и новые появлялись по мере того, как под самым его носом хлопья горячего пепла от сигареты прожигали нейлоновый чулок. Голдвассер понял, каково же приходится кролику под взглядом удава. Внезапно у Голдвассера появилось предчувствие, что через секунду–другую Ребус набросится на него, как на Чиддингфолда, запоет скабрезную песенку и повалит на пол. С трудом оторвав глаза от ее коленки, он поспешно вскочил и стал озираться по сторонам, ища предлога для бегства.

«Боже всемогущий! — подумала Ребус, испытывая главным образом прилив ужаса, — этот громадный буйный зверь сейчас набросится на меня прямо тут же».

Мгновенно ее одолел затяжной приступ кашля. «Психосоматический», подумала она, а недокуренный гвоздик выскочил у не изо рта и свалился в корзину для бумаг. Ребус и Голдвассер еще вываливали на пол содержимое корзины в поисках горящего окурка, когда вошел Ноббс с папкой под мышкой.

— Если только я не помешал вашей личной жизни, брат, сказал он Голдвассеру, — вы, может, сообщите, когда вы намерены и намерены ли вообще принять решение насчет папки «Парализованная девушка еще будет плясать».

— Сейчас же! — воскликнул Голдвассер. — Не уходите, Ноббс. Возьмите себе стул, Ноббс.

Позднее Голдвассер почувствовал, что заблуждался как дурак относительно всего эпизода, и убедился, что Ребус имела в виду лишь дружескую беседу. Он отправился к ней в лабораторию налаживать отношения, но не застал на месте. Скользя взглядом по предметам, разбросанным в ужасном беспорядке, дабы убедиться, что Ребус не затерялась среди всего этого хлама, он заметил на пульте отдельской вычислительной машины «Эджекс-IV» поздравительную открытку, размалеванную херувимами, колоколами и позолотой. На открытке было написано:

Впоследствии ни Ребус, ни Голдвассер даже не заикались ни об одном из этих случаев.