"Как соблазнить призрака" - читать интересную книгу автора (Макинтайр Хоуп)

ГЛАВА 11

Вернуться домой мне разрешили через два дня. Какое счастье! Я никак не могла обжиться у Томми. Первый день после визита к Норин я провела, съежившись под одеялом. Думаю, меня мучили запоздалые последствия стресса. На следующее утро я была вынуждена снова приехать в участок и отвечать на очередные вопросы – по-моему, такие же, как мне уже задавали.

У кого был доступ в дом? У кого были ключи? Ждала ли я кого-нибудь? Кто и в какие комнаты мог входить? Кто мог находиться там, когда начался пожар? Кажется, я становлюсь параноиком. А вдруг я давала ключи кому-то еще и забыла?

Если бы меня прямо спросили, бывали в моей спальне мужчины, кроме Томми, или нет, я бы, конечно, сказала. Но меня не спросили. Я пыталась дозвониться Баззу и сообщить, что произошло. Я хотела предупредить его, что собираюсь рассказать правду о том, что он был в моей спальне. Так он сможет подготовиться к допросу. Но каждый раз включался автоответчик: «Сейчас нас нет дома». Если я оставлю сообщение, его услышит Сельма.

Томми поехал со мной, потому что, разумеется, его тоже хотели допросить. Я рассказала ему о встрече с Кэт и спросила, что он думает о ее нежелании со мной разговаривать.

– Это грустно, – ответил он, помолчав, и я поняла, что он потрясен так же, как я. – Вам надо помириться. Мне очень неловко из-за всей этой ссоры.

– Тебе неловко?

– Ну, это все из-за ее отношения ко мне. – Кажется, он не знал, что еще сказать.

– Вы виделись? – Может, он сталкивался с ней раньше и не захотел говорить мне.

– Зачем? – удивился он и смолк. Ненавижу, когда Томми отвечает вопросом на вопрос.

– Ну, о чем они тебя спрашивали? – спросила я по пути к нему домой.

– А о чем они спрашивали тебя?

– Я первая спросила.

– Все как обычно. – Он был явно раздражен.

– А как обычно? Тебя, что, часто вызывают в участок на допросы, Томми?

– Нет, конечно, – согласился он. – Я имел в виду, они спрашивали то, что обычно должны спрашивать в таких случаях. Знал ли я Фреда? Как давно мы с тобой знакомы? Сколько времени я провожу у тебя дома? Знаком ли я с Анжелой? Что я о ней думаю? Что мне известно о ваших с ней отношениях? Ладите ли вы? Когда именно мы вернулись из Франции? Почему я не поехал к тебе? Куда я отправился, как только мы расстались?

Я хотела знать, что он ответил, но он плотно сжал губы со свойственной ему раздражающей манерой и наконец произнес:

– Хватит, Ли. Что я, по-твоему, мог им сказать? Сама подумай. Я не собираюсь проходить через все это заново. Ты хуже, чем они. – Я поняла, что больше ничего из него не вытяну. Иногда Томми ведет себя, как упрямый слон. – Спасибо, что съездила к маме, – вдруг добавил он таким несчастным голосом, что я сразу его простила.

– Что с ней теперь будет, как ты думаешь? – спросила я.

– Нам остается только ждать. Поживем – увидим, – ответил он. – Она маленькая, но очень сильная. Она может выкарабкаться, но в любом случае это отнимет у нее много сил. Она не должна больше жить одна. Ей это не понравится. Она такая же независимая, как ты. Мне надо будет продумать, как поступить.

– Я рядом и всегда помогу, – сказала я от всего сердца. Я искренне любила Норин. Забавно, что, пока Томми не упомянул об этом, мне и в голову не приходило, что у нас есть нечто общее: мы обе дорожили своей независимостью.

Вернувшись к Томми, я провела остаток дня за разборкой его бардака. Разборкой, а не уборкой. Я безнадежна в уборке, и моя разборка заключалась в перекладывании вещей из одной части комнаты в другую. Зато я была при деле. Томми, кажется, оценил мои старания. Мы старались не спорить, поддерживали друг друга в наших горестях, но я знала, что, кроме вопросов: «С тобой все хорошо? Ты уверена?», которые он исправно задавал каждые пять минут, больше я ничего не дождусь.

За мной прислали полицейскую машину, и я поняла, что к этому очень легко привыкнуть: приятно, когда тебя возят, и не нужно сражаться с лондонским транспортом. У себя я первым делом бросилась открывать окна. В воздухе все еще витал запах гари, таинственным образом просочившийся в дом. Потом я захлопнула окна, выходившие в сад: от того, что я их распахнула, стало только хуже. Летний домик стоял в доброй сотне футов от особняка, но мне придется еще долго привыкать к запаху подгоревшего хлеба. Я сходила к «Грэхему и Грину», скупила весь их запас ароматизированных свечей, расставила по всему дому, но тут мне пришло в голову, что такими темпами можно устроить еще один пожар.

Прежде всего, дом я нашла почти таким, каким оставила. Никакого беспорядка, за исключением пленки серебристого пепла там, где снимали отпечатки пальцев. Правда, затем я обнаружила, что из автоответчика вынули кассету, и запаниковала. Я неисправима: никогда не стираю прослушанные сообщения. Вдруг я неправильно записала номер (я всегда была в этом уверена), и мне придется снова проиграть сообщение? Но самое ужасное, что я понятия не имела, кто звонил в мое отсутствие.

Вдруг звонил Базз? Представился ли он?

Потом я успокоилась и в который раз напомнила себе, что у него есть законное право мне звонить. Я пишу книгу за Сельму Уокер, а он – ее менеджер. Не настолько же он глуп, чтобы оставить сообщение вроде: «Ты нашла мои трусы, которые я забыл у тебя в постели?»

Для начала я позвонила Мэри Мехте и устроила ей допрос с пристрастием.

– Ну, так что произошло? В доме что-нибудь нашли? Это поджог? Кто убил Фреда? – Я буквально засыпала ее вопросами, но остановиться не могла. – Когда мне вернут автоответчик? Кто мне звонил?

– Вы, часом, не вытягиваете из меня информацию? – рассмеялась Мэри Мехта. – Это пустая трата времени. Как только у нас появится что вам сказать, мы дадим знать. Доверьтесь мне.

Ненавижу, когда люди говорят подобное. Это сразу вызывает у меня недоверие.

– Но разве вы не можете мне сказать хотя бы, кто звонил?

– Несколько раз вешали трубку. – Базз? – И некая Женевьева просила вас перезвонить, когда вы вернетесь.

– Это мой агент, – быстро ответила я. – Я – писательница.

– Да, мы знаем. Оставайтесь на связи, хорошо? Разумеется, я останусь на связи. Это единственный способ узнать, что происходит.

Пока я с ней разговаривала, у дома остановилась машина, и кто-то взбежал по ступеням к парадному входу. Потом хлопнула крышка почтового ящика. Я отправилась в холл забрать таинственное послание.

Им оказался крошечный упаковочный пакет примерно восемь на шесть дюймов. Внутри лежала кассета и записка от Сельмы.

Я пыталась передать вам это с тех пор, как вернулась, но ваш дом опечатали, как место преступления. Сегодня мне впервые удалось подобраться к вашей двери. Что происходит? Надеюсь, вы хорошо встретили Рождество. Сельма.

Я прислонила кассету к банке мармелада на кухонном столе и позвонила Женевьеве.

– Как насчет обеда? – спросила она и добавила, что на этот раз готова проехать ко мне через весь город. Она заявила, что хочет рыбу, и я направилась по Вестбурн-гроув к «Живцу», где мы договорились встретиться.

– Ты выглядишь ужасно, дорогая. Совсем измочаленная. В чем дело? Кстати, я уже заказала морепродукты. Присоединяйся, если хочешь.

Я рассказала ей, что произошло в моей жизни за тот относительно короткий период времени, что мы не разговаривали. При каждой новой подробности она горестно попискивала, а мягкие свитки жира под ее подбородком колыхались от потрясения.

– Это ужасно, Ли. Ужасно. Ужасно, – несколько раз повторила ошеломленная Женевьева. Конечно, ей никогда не приходилось сталкиваться с неприятностями в моей личной жизни. Мы общались исключительно на профессиональные темы. Может, не следовало вываливать на нее свои несчастья?

Она положила в рот креветку, даже не потрудившись ее очистить, и я услышала хруст.

– Прости, Ли. Я просто не знаю, что сказать. – Женевьева изящно облизала пальцы.

– Не волнуйся, – сказала я гораздо веселее, чем была на самом деле. – Итак, зачем ты мне звонила? Ты сказала, что хочешь поговорить.

Женевьева облегченно вздохнула:

– Я хотела обсудить книгу, которую ты собираешься написать. Слово за Седьмой, она – главная, но она ведь американка, и «Братство» – ее первый британский телесериал. А мы пока не знаем, насколько пикантен материал. Предложение лежит на столе, но теперь они требуют содержание. Какой бы ни была история Сельмы, сейчас ее аудитория довольно низкого пошиба. Немного пикантных сплетен – хорошо, но держись уровня улицы. Мы же не хотим, чтобы она возомнила о себе бог весть что и высокомерно заявляла: «Я серьезная актриса»? Я смотрела рождественский выпуск, где кратко излагали содержание серий за неделю и героиню Сельмы Уокер теперь кто-то преследует. Вот это нам в книге и нужно.

– Я подумаю, что можно сделать, – сухо произнесла я. – Позвоню наемному преследователю. Кстати, она дала мне первую кассету. Когда я все прослушаю, то получу более четкое представление о том, что войдет в книгу.

– Кстати, я разузнала про Базза еще кое-что. Кроме того, что он ее муж и менеджер.

– Правда? – Спокойно, сказала я себе, не подавай виду, будто тебе интересно, что она скажет.

– Угадай, с кем он встречался не так давно?

– Женевьева, я понятия не имею. Не тяни. – Что-то не нравится мне ее тон.

– Угадай.

Я подняла руки:

– Не знаю. Сдаюсь.

– С Астрид Маккензи.

– Быть не может.

– Еще как может. Помнишь, я говорила, что видела ее в «Айви» той ночью, когда она погибла. И что она странно себя повела при виде него.

– По-моему, ты не упоминала, что они разговаривали.

– Они не разговаривали. Он сделал вид, будто вообще ее не заметил. А она убежала сразу же, как его увидела. Я слышала, их роман закончился довольно паршиво.

Я вспомнила первую встречу с Баззом. Почему он вел себя так, словно не знал Астрид?

– Откуда ты это узнала? Как давно это было?

– Несколько лет назад, думаю. Это не секрет. Мне сказал один знакомый, и я обнаружила, что об этом знает еще куча народу. Просто до пожара это не представляло особого интереса. А потом кто-то сопоставил факты… Спорим, это вот-вот появится в газетах? А теперь скажи мне, дорогая, этот пожар тебя не разорит? Ты же застрахована?

Я? Вернее, родители? Разумеется, у них была страховка, но не уверена, что она распространяется на летний домик. Я – сущий профан в таких делах. И что насчет бедняжки Анжелы? Покроет ли страховка ее потери? Наверное, нет.

Женевьева ничего не сказала про Фреда. Причина этого проста – я не сказала ей, что в летнем домике нашли труп. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы она об этом узнала, пока в этом нет необходимости. В «Стандарте» поместили крошечную заметку о том, что некий Фредерик Фокс погиб при пожаре в Ноттинг-Хилл, но если Женевьева и прочла ее, то решила, что это несчастный случай. А поскольку в отличие от Астрид Маккензи я не была знаменитостью, в газете не написали ни слова о том, что произошло это возле моего дома. Поэтому Женевьева не знала, что речь идет о предполагаемом убийстве, и, судя по ее реакции на известие о пожаре, слава богу. Пусть пока довольствуется размышлениями об Астрид Маккензи.

После обеда я отправилась домой пешком, охваченная странным нехорошим предчувствием. Можно потребовать, чтобы меня сняли с проекта Сельмы Уокер, но пока я не собиралась этого делать. По крайней мере, не сейчас. Я знала, что должна отказаться – моя связь с Баззом означала сплошные неприятности. Я нервничала, ведь мне так и не удалось переговорить с ним. По злой иронии судьбы, работа на его жену, похоже, единственный способ поддерживать с ним отношения.

Наконец я решила, как поступить. Я пойду домой и прослушаю кассету. Если материал окажется скучным и предсказуемым, я позвоню Женевьеве и попрошу ее освободить меня от этой работы. Но если он интересный или провокационный, я останусь, напишу бестселлер и сохраню отношения с Баззом.

Я налила себе чаю и нажала кнопку воспроизведения.

По кухне разнесся гортанный голос Сельмы и сообщил, что это только введение и что через несколько дней она пришлет еще пленку. Но стоило ей заговорить, как она меня заворожила. Я стояла посреди кухни с выпученными от удивления глазами и слушала, пока она не замолчала. По стилю материал оказался несколько цветист и мелодраматичен. Казалось, она обращается не ко мне, а к будущим читателям. Как будто она действительно решила сама писать книгу и читала заранее подготовленный текст.

Я хочу поведать вам тайну. Хочу рассказать то, что мечтала рассказать почти три года. Но молчала, потому что боялась и потому что мне было стыдно. Но главное – я была уверена, что мне никто не поверит.

Недавно я решила сбежать из мира террора. Эта книга – способ приблизить мой побег, пролить свет на то, что было сокрыто годами.

Вы знаете меня как Салли Макивэн из сериала «Братство», но у меня, как у любого актера, есть жизнь и за кулисами. Это ужасная жизнь, жизнь, которая едва ли соответствует моему статусу и тому, что я – преуспевающая женщина из обеспеченной семьи среднего класса. Но именно по этой причине я решила, что должна рассказать свою историю. Так люди смогут понять, что моя проблема – это проблема, поражающая все слои общества.

Хотя это история страха и тирании, начинается она в раю. Я родилась в Нью-Йорке, девятого ноября 1946 года и была единственным ребенком в семье. Мой отец – известный хирург, мама – домохозяйка и никогда не работала. Мы жили в десятикомнатной квартире на Парк-авеню, держали прислугу. Лето мы проводили в Хэмптонсе и Мэне, а в феврале ездили на Багамы.

Когда в семнадцать лет я решила, что хочу стать актрисой, двух телефонных звонков отца оказалось достаточно, чтобы обеспечить мне место в элитной школе актерского мастерства. Я мечтала о блестящей карьере на Бродвее, но даже папины деньги не могли купить мне необходимый для этого талант. Наконец я получила роль в сериале «Пока вращается мир», и началась моя карьера звезды мыльных опер.

Но эта книга – не история моей карьеры. Не будет она касаться и моей жизни до того, как я приехала в Англию. О том времени вам надо знать только одно: пятнадцать лет я была любовницей женатого мужчины. Я никогда не питала иллюзий, что он оставит жену. Он был набожным католиком, страдал комплексом вины, и этот вопрос никогда не обсуждался. Даже если бы он сделал решительный шаг и развелся, я вряд ли смогла бы ужиться с его угрызениями совести. И все же, как многие страстно влюбленные «другие женщины», я время от времени предавалась мечтам, в которых его жена неожиданно умирала и он получал свободу.

Моя мечта сбылась – но не так, как рисовало воображение. Судьба распорядилась так, что я сыграла роль в реальной мыльной опере. Когда его жене поставили диагноз «лейкемия» и после долгой и мучительной болезни она умерла, он не пришел ко мне, а женился на сиделке, которая жила вместе с ними и с которой он изменял мне – и жене – несколько месяцев. Многие месяцы я считала, что это самая черная полоса в моей жизни. Я считала, что, если я просто переживу ее, так плохо уже не будет.

Я ошибалась.

Чтобы уехать из Нью-Йорка и всего, что с ним связано, я согласилась на роль в «Братстве» и улетела в Лондон, чтобы начать новую жизнь.

Через год я встретила будущего мужа. Второй раз в жизни я влюбилась и искренне верила, что нашла человека, который отныне будет любить и защищать меня.

И снова ошиблась.

Еще до того, как мы стали мужем и женой, мой так называемый возлюбленный и защитник начал меня избивать, появляться из ниоткуда и швырять меня об стену так, что синяки не сходили неделями.

Но, как и множество женщин, которые, надеюсь, прочтут эту книгу и найдут в ней утешение, я осталась с ним. Я не могла уйти. Теперь наконец я готовлю побег и надеюсь, что моя книга подтолкнет их к такому же решению прежде, чем их изобьют до полусмерти.

Я неподвижно стояла посреди кухни. Рассказ так меня ошеломил, что не было сил протянуть руку и выключить диктофон. Либо Сельма Уокер – сумасшедшая с извращенной фантазией, либо я занималась сексом с мужчиной, способным на крайнюю жестокость. И больше всего меня заставляло цепенеть от ужаса то, что я ни на секунду не сомневалась в правдивости слов Сельмы. Я сходила с ума по Баззу, но всегда чувствовала, что он – чудовище.

Я была так напугана, что, не подумав, совершила невиданный поступок: позвонила Томми в «Би-би-си» и попросила его переехать ко мне. Через пять минут я перезвонила и добавила:

– Только ничего не возомни, Томми. Это на некоторое время, пока полиция не выяснит, кто поджигает дома в этом районе.

– Я только возьму свой брандспойт и каску и сейчас же приеду, – ответил Томми, и я поразилась тому, какое на меня нахлынуло облегчение.