"Месть моя сладка" - читать интересную книгу автора (Мэнби Крис)

Глава 2

Как много может случиться всего за один день! Еще вчера у меня был аппендикс, был жених, а сегодня я осталась и без того, и без другого.

Как только до моего затуманенного сознания окончательно дошло, что Дэвид вовсе не шутил, я попросила медсестру позвонить моей маме, и та, вместо того чтобы наслаждаться жареной индейкой, примчалась ко мне и до самого утра просидела у моей постели. Я была настолько убита горем, что предпочла бы перенести повторную операцию. Я проревела всю ночь, и лишь вмешательство медсестры, пригрозившей снова поставить мне капельницу, немного на меня подействовало.

— Как он мог? — в тысячный раз причитала я.

— Я сразу поняла, что именно этим все и кончится, — пыталась вразумить меня мама. — Ведь он (можете сами выбрать любую причину из бесконечного списка) еще не созрел для семейной жизни, мать не позволяет ему и шагу без нее ступить, он о себе слишком высокого мнения, он считает, что семья Харрисов его недостойна, он такой же самовлюбленный и чванливый выскочка, как его папаша, и вдобавок глаза у него посажены слишком близко.

Джо, которая сидела у меня в ногах, за обе щеки уписывая принесенный мне виноград, радостно закивала.

— Точно, Элисон, гляделки у него как у китаезы, — заявила она. — А в книжке по китайской физиономистике, которую я на прошлой неделе взяла в библиотеке, сказано, что такие глаза — характерный признак эгоистичной натуры.

— Хвала Богу, — съязвила я. — Похоже, я вовремя от него улизнула.

Неужто настанет время, когда я и в самом деле начну думать именно так?

Неделю спустя, когда я еще не ощущала себя достаточно здоровой, врач объявил, что Бриндлшемская городская больница готова со мной распрощаться. Какую-то несчастную уже привезли в нашу палату на каталке, и она терпеливо дожидалась, пока я освобожу кровать.

Когда я вернулась в крохотную квартирку, которую мы снимали на двоих с Эммой, моя подруга предусмотрительно перевернула все фотографии Дэвида в рамочках лицевой стороной вниз, чтобы лишний раз меня не травмировать. Лишь недели через три, отважившись взглянуть на одну из них, я обнаружила, что Эмма жирным черным фломастером пририсовала моему бывшему нареченному козлиные рога и омерзительные гитлеровские усики.

Мой босс, мистер Чайверс, любезно предоставил мне внеочередной отпуск для поправки здоровья. На две недели я погрузилась в черную хандру — не покидала дома и даже не раздвигала занавесок днем. По счастью, для того чтобы выжить, мне было достаточно конфет, пирожных и сигарет, а Эмма сбивалась с ног от усердия, лишь бы мне угодить. Она тешила самолюбие тем, что способствует моему выздоровлению, и радовалась как ребенок, что не тратит времени на покупку овощей, зелени и прочей ерунды.

За время добровольного затворничества я пристрастилась к телевизионным мелодрамам и пролила немало слез, сочувствуя соблазненным и брошенным дурехам. А вот к помощи «Черного красавца», рождественского подарка из геенны огненной, я так и не обратилась. Зато всякий раз, стоило мне услышать, как звонит телефон, либо уловить трель дверного звонка, я судорожно срывалась с места, лелея самые безумные надежды, но потом кусала себе локти от разочарования. Почти всегда звонившей оказывалась моя матушка, сердце которой разрывалось при мысли, что я голодаю. Она потчевала меня спасительными бифштексами или пирогом с почками.

Но даже материнская любовь не беспредельна. Когда прошел месяц после моей операции и чудовищного предательства Дэвида (он даже заявил, что его проницательная мамаша была изначально уверена, что я и в подметки Лайзе Браун не гожусь), терпение моих родных и друзей лопнуло. Все, подвели они черту, хватит с них моих слез и причитаний. И меня отослали на службу. Да, я пострадала, и все мне сочувствовали. Но пора и честь знать. Коль скоро инвалидкой я не была (в физическом смысле, разумеется), мне полагалось зарабатывать на жизнь и хоть иногда задумываться о будущем.

Некоторые, и в том числе моя мать, были даже уверены, что возвращение на службу поможет мне отвлечься и поскорее залечить раны. Думать и говорить вслух такое могут позволить себе лишь те, кто никогда не работал подменной помощницей секретарши в компании «Хаддерстон хеви инжиниринг», которая специализировалась на поставке труб, рельсов и прочих прокатных изделий. По чести говоря, предложи мне кто-нибудь более подходящее место, я бы с готовностью сдала Пушистика на меховую фабрику. Увы, интересную работу в Бриндлшеме найти труднее, чем пресловутую иголку в стоге сена.

В то утро, когда должно было состояться мое возвращение на службу, я проснулась в четыре часа, покрытая холодным потом, и больше сомкнуть глаз не смогла, хотя выпила настойку пустырника. Подобное приключалось со мной лишь однажды, когда я перешла в новую школу. Но тогда по меньшей мере я могла оправдаться страхом перед новыми одноклассниками, которые в открытую курили и сквернословили в сквере за автовокзалом.

— Не волнуйся, — успокаивала меня Эмма за завтраком. — Все будет замечательно, вот увидишь. Все же знают, что с тобой стряслось.

Моя сердобольная мамочка и впрямь позвонила Джулии Адаме, секретарю директора моей компании, и в красках поведала о моих злоключениях. Она ничего не упустила: ни аппендицита, ни измены Дэвида.

— Джулия безмерно тебе сочувствует, — заверила меня родительница.

Сочувствует! Ха! Интересно, знает ли моя мамочка, что такое крокодиловы слезы? Между мной и Джулией Адаме давно кошка пробежала. Хотя в детстве мы были подружками водой не разольешь.

Мы с Джулией с детских лет жили на одной улице и даже ходили в одну начальную школу. Но затем, когда мне исполнилось одиннадцать, наши пути разошлись как в буквальном, так и в переносном смысле. Родители отправили меня получать дальнейшее образование в среднюю классическую школу, а Джулию послали в общеобразовательную. Наша дружба начала хиреть и вскоре совсем угасла.

Моя подруга быстро привыкла к новому образу жизни. Но если она после уроков тусовалась с подружками на оживленном углу возле магазина, то я стремглав неслась домой корпеть над уроками. В школе, где обучалась Джулия, детей не слишком утруждали домашними заданиями. Правда, обычай этот укоренился после того, как отец одного лодыря привел в школу здоровенного ротвейлера и доходчиво втолковал учителям, что алгебра дается его чаду потом и кровью.

Мама вскоре поняла, что Джулия угодила в дурную компанию, и запретила мне водиться с ней. Причем мнение мамы подтверждала владелица углового магазина, еженедельно стращавшая нас байками о курящих девицах-подростках, которые осаждают ее магазин и тащат все, что плохо лежит.

— А ведь родом из приличной семьи, — приговаривала моя мама после рассказа об очередных проделках Джулии и горделиво посматривала на меня.

Так продолжалось до тех пор, пока, устав быть паинькой дома и слыть гордячкой и маменькиной дочкой среди подруг Джулии, я опрометчиво не заявила ей, что «готова пойти на дело». (В действительности у меня при одной мысли об этом все поджилки тряслись.) Понятно, подцепив меня на крючок, Джулия своего не упустила, и в тот же день мы с ней отправились в печально знаменитый отдел готового платья центрального универмага Бриидлшема. Уединившись в кабинках, мы натянули под свои школьные платья яркие узкие юбки канареечного цвета (напомню, что дело происходило в начале 1980-х), намереваясь выйти из магазина, так за них и не заплатив. По словам Джулии, этот трюк она уже проделывала неоднократно, а этот универмаг идеально подходил для начинающих воришек. Скучающие продавцы не замечали, сколько шмоток посетители брали на примерку, и, уж безусловно, не лазили к ним под юбки.

И вот, натянув злополучную юбчонку под свое строгое темно-синее платье, я стояла в кабинке, собираясь с духом. В который раз повторяла себе, что еще не поздно одуматься. Я знала, что, если меня поймают, я умру сотней мучительных смертей. Но выхода уже не было: подружки Джулии меня со свету сживут.

— Ну что, ты готова? — прошипела Джулия из-за шторы. — Если мы выйдем сейчас и направимся прямиком к выходу, то нас никто не остановит. Управляющая по телефону болтает. Поскакали!

Все было тщательно спланировано. Джулии этот фокус неизменно сходил с рук. Да и как тут можно было опростоволоситься? Прихватив свою сумочку, я выбралась из кабинки и последовала за подругой. Мы оставили ненужные вещи на стеллаже и направились к выходу.

— Держись как ни в чем не бывало, — прошептала Джулия. — И не спеши. Взгляни на бижутерию, на сережки полюбуйся.

Я метнула затравленный взгляд на ценник, укрепленный над дутым браслетом, и для отвода глаз взяла браслет и принялась его разглядывать. И вдруг заметила, что управляющая положила трубку и идет ко мне. Поняла, значит, что я собираюсь умыкнуть какую-нибудь тряпку. На самом же деле она, наверное, просто хотела убедиться, что я не стяну с прилавка дешевую побрякушку. Бросив несчастный браслет, я припустила за Джулией, которая уже выбралась на улицу.

— Беги сюда! — крикнула подруга, оценив серьезность положения. Я рванула так, что утерла бы нос самому Пинфорду Кристи[1], и наверняка благополучно унесла бы ноги, если бы не проклятая юбка. Беда в том, что от страха я выбрала слишком большую, и теперь, в решающую минуту, злосчастная юбка соскользнула вниз. Запутавшись в подоле, я грохнулась на пол и въехала носом в витрину.

Джулия со своими сорвиголовами в ужасе следила из-за витрины отдела, где торговали грампластинками, как управляющая и подоспевшие продавщицы подняли меня и повели в контору на допрос. Я отчаянно голосила и просила не говорить мамочке, уверяла, что меня нечистый попутал, что я в первый раз и вообще подобное никогда не повторится.

— А ведь ты учишься в классической школе, — негодующе сказала управляющая. Как будто это автоматически зачисляло меня в ранг святых.

К сожалению, слезы и заламывание рук мне не помогли, и управляющая вызвала полицию. Пусть я и правда провинилась впервые, говорила она, но мне должны преподать такой урок, чтобы впредь неповадно было. Мне пришлось просидеть у нее целый час, прежде чем местный бобби препроводил меня домой и сдал на руки матери.

К этому времени моя бедная мамочка уже билась в истерике, потому что я обещала вернуться в половине пятого, а было уже полшестого. Когда же полицейский начал нравоучительную нотацию о малолетних преступницах, мама чуть не грохнулась в обморок.

Судить меня не стали. На первый раз я отделалась суровым внушением. Но, но мнению родителей, я навеки опозорила честь семьи Харрис и должна понести суровую кару. В итоге я лишилась подписки на журнал «Мне — семнадцать». У меня также отобрали карманные деньги. Кроме того, в течение полутора месяцев мне не дозволялось выходить из дома (разумеется, школа была не в счет), а мама провожала меня на занятия и встречала после уроков, дабы удостовериться, что я вновь не ступлю на кривую дорожку.

К тому времени, когда срок моего наказания истек, надежды когда-либо влиться в шайку Джулии лопнули как мыльный пузырь. Джулия и ее подельницы были убеждены, что из-за моего позорного провала сами едва не угодили в каталажку, и теперь не обращались ко мне иначе, как «подсадная утка».

В шестнадцать лет Джулия оставила учебу и устроилась на службу в компанию «Хаддерстон хеви инжиниринг». Я была уверена, что в отличие от нее сделаю приличную карьеру, ибо по окончании школы уехала из Бриндлшема, поступив в университет Суссекса. Однако через полгода после выпуска с дипломом по фотографии и дизайну, так и не найдя работы, я была вынуждена устроиться в ту же «Хаддерстон хеви инжиниринг» подменной помощницей секретарши, а по сути, машинисткой. Тем временем Джулии удался совершенно головокружительный скачок, и она сделалась секретаршей самого директора. С отдельным кабинетом, цветным монитором и шикарным гардеробом.

В первое утро после моего затянувшегося отпуска, когда я вышла на службу, на Джулии было платье из красной парчи. Ногти и губы Джулия, разумеется, выкрасила в тон платью.

— Эли, душечка, как ты себя чувствуешь? — проворковала она, обнимая меня за плечи. — Поправилась?

Затем она проводила меня до моего стола, опасаясь, должно быть, что я успела забыть, где он находится.

— Смотри только не слишком усердствуй сегодня, — заботливо предупредила Джулия, указывая на мою ячейку для входящих бумаг.

Я проследила за ее взглядом, и мне едва не стало дурно. В первое мгновение мне показалось, что я присутствую на конкурсе по установлению нового рекорда для книги Гиннесса в номинации «самая загруженная ячейка для входящих бумаг».

— И скажи мне, если тебе станет трудно, — добавила моя бывшая подруга. — В моем кабинете тебя всегда выслушают и поддержат.

Усевшись за стол, я принялась бесцельно копаться в верхней куче бумаг, которые мне предстояло разобрать и перепечатать. Джулия же на минутку остановилась посплетничать с Айрин из бухгалтерии.

— Здесь бедняжке будет легче, — услышала я обрывки их разговора. — Кругом как-никак все свои. Подруги.

«Свои»? «Подруги»? В компании «Хаддерстон хеви инжиниринг» мне лишь раз довелось в этом убедиться. Когда в честь моего дня рождения объявили сбор денег и мне подарили венчик для взбивания яиц, щипцы для колки орехов и поздравительную открытку. Я была растрогана до слез.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо осведомилась Айрин, проходя мимо моего стола.

«Может, они и в самом деле так из-за меня волнуются?» — спросила я себя. Хотя в голову тут же закралось страшное подозрение, что брошенная невеста, поправляющаяся после аппендицита, — такой же лакомый кусок для сплетен и злословия, как, например, жертва дорожно-транспортного происшествия. Люди обожают невезучих, которые то и дело ухитряются влипать в самые немыслимые передряги.

Около полудня позвонила Эмма.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Замолчи! — цыкнула на нее я. — Еще один человек спросит, как я себя чувствую, и я… заору изо всех сил! — Голос мой предательски сорвался, и я поняла, что вот-вот разревусь.

В следующий миг Джулия стервятником налетела на меня. В руке бумажная салфетка, глазищи горят, ушки на макушке.

— Расскажи мне все! — потребовала она. — Кто знает, может, я тебе помогу.

— Куда тебе! — всхлипнула я. — Не сможешь же ты загипнотизировать Дэвида Уитворта и убедить в том, что он должен ко мне вернуться!

— Может, и хорошо, что вы расстались, — философски рассудила Джулия. — Я всегда считала: чему быть, того не миновать. И нечего из-за него убиваться. Ты все равно его не стоила… — Джулия осеклась, но тут же поправилась: — В том смысле, Эли, что он тебя недостоин.

Я тут же заподозрила, что Джулия отнюдь не оговорилась, а просто высказала то, о чем давно думала. Еще девчонкой она была влюблена в Дэвида с тех самых пор, когда он, пятнадцатилетний юнец с едва пробивающимися усиками, переехал с родителями в наш район. Многие девицы по нему с ума сходили. Степы его дома пестрели надписями вроде «Джулия + Дэвид = любовь навек». Впрочем, насколько я знала, между ними ничего не было.

— Время — лучший лекарь, — подбадривала меня Джулия. — И белый свет на твоем Дэвиде клином не сошелся. Между прочим, если все время следить за чайником, он никогда не закипит, — добавила она немного невпопад. — Вот что: давай после работы закатимся в паб и оттянемся как следует. Когда у женщины роман, о подругах она забывает, но мы тебе прощаем. Верно, Айрин? — спросила она у подошедшей приятельницы.

Та с готовностью кивнула, хотя наверняка не слышала, о чем шла речь.

Джулия продолжила:

— Так и быть, мы снова примем тебя в нашу шайку-лейку. И сегодня же вечером здорово повеселимся. В новом баре, например, возле автовокзала. Там все настоящей сосной обшито. Классно, да? Тебе, если хочешь, винца возьмем. Там шикарное «Шардонне» наливают. Что скажешь, Эли? Потреплемся, старые времена вспомним.

Я вдруг с ужасом поняла, что вспоминать мы наверняка будем о том, как я облажалась, пытаясь стянуть юбку из магазина.