"Грозное лето" - читать интересную книгу автора (Алексеев Михаил Николаевич)

12

У крайних домиков родного села Аким остановился, чтобы хоть сколько-нибудь заглушить волнение. Кровь стучала в висках: ведь он пробирался после долгой разлуки не просто в село, в котором родился, провел детство, учился, работал, где впервые полюбил, где похоронил мать и отца, -уже одно это заставит всколыхнуться любое человеческое сердце, - он крадучись шел в родное село, занятое врагом. Чем-то встретит оно его?..

Где-то далеко за селом, к западу, махнуло огненными крыльями несколько зарниц, а затем до Акима докатились глухие раскаты взрывов.

"Верно, партизаны. А может, и солдаты... - подумал Аким, вспомнив, что две недели тому назад один из разведчиков провел через линию фронта группу подрывников. - Возможно, это их дело".

Прежде чем пойти дальше, Аким еще раз осмотрел родные места. Вот эта тропа... Сколько раз бегал он по ней мальчуганом!.. А вон там, за речкой, где сейчас чернели тополя, был когда-то пионерский лагерь. Возле него, взявшись за руки, кружились ребята. Звенели их голоса. Звонче всех - голос Наташи. Тоненькая и белокурая, в светлом платьице, с кумачовым галстуком на смуглой шее, похожая на полевую ромашку, она бегала вокруг костра и лукаво посматривала большими темно-синими глазами на раскрасневшееся лицо Акима. А поутру, после физзарядки, они мчались, купая босые ноги и пепельной росе, к речке. Наташа прямо на ходу сбрасывала с себя блузку и с разбегу, взмахнув руками, стрижом сверкала в воздухе. Раздавался всплеск воды, изумрудная рябь бежала в разные стороны большими кругами. Аким прыгал вслед за ней чуть ли не на самую середину реки. Потом упругими взмахами плыл к девочке. Сквозь зеркальную гладь было видно, как ее коричневые ноги изгибались, отталкивались, причудливо преломляясь. Но вот она громко кричала ему: "Лови!" - и исчезала под водой, а ее голос еще долго звенел в лесу и над рекой, повторенный тысячеустым эхом. Аким метался по воде, нырял, но поймать Наташу не мог. Едва вынырнув, она в тот же миг снова ныряла. "Больше не буду искать", - сдавался Аким, и тогда над речкой долго нe умолкал ее торжествующий голос. "Теперь я буду искать тебя,- объявляла она.- Раз, два, три!.. Ищу!.." - и цепко хватала Акима за волосы, едва он успевал уйти под воду. Вконец измученный игрой, отдуваясь и пыхтя, как морж, он медленно плыл к берегу...

По этой же тропе они ходили с Колькой Володиным в лес. По пути не могли удержаться от искушений: забирались в сад к дедушке Даниле. Набивая полные пазухи яблоками и грушами, потом щедро дарили их девчатам...

Хата Наташи стояла на другом конце села, где начинался пустырь. Минут через пять Аким был бы уже там, если бы он пошел вдоль реки, по дороге. В другой раз он так бы и поступил, но сейчас побоялся: в селе могли находиться немцы. Аким свернул влево, перелез через плетень и стал пробираться огородами. После дождя земля раскисла. Он с трудом вытаскивал сапоги из вязкой грязи. Они были ему велики, и старшина роты уже не раз предлагал сменить их. Но Аким отказывался. В иных случаях они были даже удобней: зимой, например, Аким навертывал на ноги вместо одной - две, а то и три портянки. Вообще Аким не любил тесной обуви и одежды. Поэтому он имел всегда такой смешной вид: короткая и широченная шинель была ему по колено и висела торбой, галифе - в гармошку, большая пилотка неудачным блином сидела на его голове. Сенька Ванин неоднократно пытался привести друга в "христианский" вид, но безуспешно.

– Ох, уж мне эта интеллигенция на фронте, - притворно сокрушался Семен.- Экипировка на ней как на корове седло. И зачем только вас, Аким, в солдаты берут? Сидели бы дома да занимались своей алгеброй. А мы как-нибудь и без вас управились бы.

– Без алгебры не управишься. Слышишь, как она бьет?! - отвечал Аким, прислушиваясь к орудийной и минометной канонаде. - На этой войне, дорогой мой Семен, надо думать, и думать хорошей головой, думать с алгеброй, арифметикой, физикой.

...Аким прошел половину пути и остановился. Больше всего он боялся сейчас собачьего лая. Он знал, что, если не вытерпит хоть один пес, ему тотчас же ответят дружным лаем собаки во всех концах села, и тогда беды не миновать. Но село безмолвствовало, точно вымерло. Только сыч плакал на старой колокольне да в чьем-то хлеву жалобно блеяла коза.

Аким пошел дальше. Вот он уже перелез через знакомую изгородь, открыл калитку и, пройдя метров пять, оказался у крыльца белой хаты.

Осторожно постучал в дверь. Один раз, второй, третий. В коридоре послышались шаги. Ее шаги... Аким почувствовал это сразу, всем своим существом, каждой жилкой в теле... Шаги замерли, и потом раздался испуганный голос, от которого у него помутнело в голове и захватило дыхание. Он молчал.

– Кто там? - еще тревожнее спросили за дверью. И только тогда он решился:

– Это я, Наташа, Аким...

Она коротко вскрикнула за дверью.

– Это я, Аким, - повторил он и не узнал своего голоса. Щелкнула задвижка, и дверь распахнулась, как крыло большой серой птицы. Аким не двигался. Наташа подлетела к нему и повисла на его худой шее. Так он и внес ее в комнату. Его потрескавшиеся, жесткие губы касались ее волос. И так держал ее, пока мать Наташи, пораженная появлением Акима не меньше дочери, не зажгла лампы.

– Мама, мамочка!.. Милая! Это ж Аким!..

– Вижу, Наташенька, вижу!.. Боже ж ты мой, да чего ж я, старая, стою... Замерз, чай, родимый...

И старушка суетливо забегала по комнате.

Теперь Аким хорошо видел лицо своей Наташи. Оно было все таким же. Пожалуй, только чуть побледнев, отчего синие глаза казались еще больше, глубже и темней.

Наташа тоже глядела на Акима, на каждое пятнышко и на каждую новую морщинку на таком родном и близком лице. Он сидел перед ней худой и обросший густой колючей щетиной, забыв снять очки и свой драный малахай, из-под которого падали на потный высокий лоб длинные пряди русых полос. Как всегда бывает в таких случаях, они долго не находили, что сказать друг другу. Потом никак не могли заговорить о главном для обоих и спрашивали о всяких пустяках. Аким пристально следил за Наташей и видел, как все больше темнели eе глаза, а щеки наливались неровными пятнами румянца. Наташа, видимо, хотела о чем-то спросить, но не могла сразу решиться. Наконец румянец сошел с ее лица:

– Ты прости меня, но я... я хочу спросить тебя... Скажи, как ты сюда попал?

Аким понял ее.

– Меня отпустили, Наташа... всего на пять часов. Один час я уже провел в дороге. Осталось четыре. Там ждут меня товарищи...

Теперь она, счастливая, смотрела на него. Перед ней был Аким, такой, каким она его всегда знала и любила, - прямой и честный.

– Глупая, злая... Как я могла так подумать о тебе! Разве мой Аким способен на такое!.. Ведь ты разведчик, правда?

Аким молча и медленно кивнул головой.

– Не спрашивай меня больше об этом, Наташа. Ладно?

Она рассмеялась.

– Не бойся, родной. Наш отряд в ту ночь делал то же, что и вы.

– Откуда ты знаешь, что мы делали?

– Ну ладно, не будем об этом...

– Скажи, Наташа, в селе есть немцы?

– Нет, сейчас нет. Они боятся в селах... Ну, я пойду, помогу маме...

Наташа оставила его и вместе с матерью начала хлопотать у печки. Потом не вытерпела и подбежала снова. Пыталась стянуть с него сапоги, но в этом не было никакой необходимости: сапоги сами слетели, едва Аким тряхнул ногами. Девушка захохотала:

– Где ты достал такие броненосцы, Аким?

– А что, разве плохие?

– Нет, ничего, я так... - она улыбалась, тащила его за руку к столу, вся пылая.

– Потише, Наташа, могут услышать, - предупредила мать, приподнимая кончик занавески и посматривая на улицу. Наташа как-то сразу погрустнела, словно беззаботная юность, вернувшаяся вместе с Акимом и во власть которой она попала на минуту, испугавшись, ушла от нее.

Через некоторое время Аким уже сидел за столом, уминая за обе щеки кашу.

Наташа, глядя на него, вновь оживилась...

– Аким, а помнишь нашу избачиху?

– Шуру-то? Ну а как же!..

– Мы с ней вечно из-за книг ругались...

– Помню, конечно. А почему ты - об этом?..

– Не знаю...

– А ты помнишь, Наташа, пионерский лагерь?

– Еще бы!.. Пионервожатой у нас была Шура. Какая девушка! Сколько она рассказывала нам интересного, а сколько песен мы пропели с ней!.. Вот так и стоят передо мной - Шура, пионерский галстук... И все такое - наше...

– А где теперь Шура? - спросил Аким.

Губы Наташи покривились, дрогнули.

– В Германию угнали, на каторгу.

Аким обнял девушку и крепко прижал к своей груди.

– Не надо, Наташа. Не плачь, родная. Вернется Шура. И будут опять книги, и все будет...

Утирая слезы и глядя ему в лицо, Наташа попросила:

– Ты прости меня. Уж очень все обидно, больно... Я сейчас... Ведь я только ночью прихожу к маме, да и то не всегда.

– Что так? - удивился Аким.

– Фашисты на девушек облавы устраивают. В Германию увозят. Ты слышал песню "Раскинулись рельсы далеко..."?

– Конечно, слышал. У нас красноармейцы ее поют.

Аким увидел, как губы девушки опять дрогнули. Должно быть, ей стоило больших усилий, чтобы сдерживать себя и не расплакаться.

– Так что же?.. Всех девушек и ребят они угоняют? - Аким озабоченно посмотрел на Наташу.

– Нет, не всех. Есть еще лазейка, в которую ускользают наши ребята и девушки. Женятся и выходят замуж. Таких фашисты пока не увозят. Горе одно. Пятнадцатилетние женятся...

Аким насторожился. Об этой "лазейке" он не раз слышал в освобожденных селах. Уж нe хотела ли Наташа воспользоваться ею?

Но она отгадала его мысли:

– Ты, пожалуйста, не подумай, Аким, что я хочу заставить тебя остаться. Я ведь комсомолка, врагам не поддамся. Мне в лесу дела найдутся. Сейчас мы получили приказ побольше беспокоить фашистов... Ой, Аким, и несдобровать же им на нашей земле!..

– Разумеется. А помнишь, Наташа, как директор школы нам говорил, когда мы еще были маленькие: "Завидую вам, ребята!"

– Павел Федорович жив. Он партизанит.

– Увидишь - привет ему от меня самый большущий.

– Обязательно. А как он возил нас в Харьков на экскурсию!.. На Тракторный... Павел Федорович в белом костюме - светлый такой!.. Шли по городу и все время пели!.. О, до чего ж было хорошо, Аким!..

– И опять будет так. Еще лучше будет, Наташа!.. Ох, чего только мы не понастроим!.. А как мы с Колькой Володиным мечтали...

– Не говори о нем, Аким, забудь его, - торопливо перебила Наташа. -Не стоит он того, чтобы о нем вспоминали...

– Почему? - удивился Аким. - Он ведь погиб на фронте.

– И вовсе не погиб. Он жив. Женился на Стешке Лунченко и теперь живет в ее доме...

Это не укладывалось в голове Акима. В сентябре 1942 года они вместе с Николаем ходили в разведку. Не вернулся тогда только один Николай, и все были убеждены, что он либо убит, либо тяжело ранен, лежит где-нибудь на сухой земле, задыхаясь в горькой полыни. В ту же ночь все отправились на поиски. Аким вместе с другими разведчиками исползал под огнем вражеских пулеметов всю нейтральную полосу. Володина так и нe нашли. Тогда разведчики потеряли двух бойцов, наскочивших впотьмах на немецкие мины. А тот, которого они так разыскивали, оказывается, к Стешке...

– Так что же он делает в селе? Наверное, в полицейские пошел?

– Нет. Он не стал полицаем. Живет затворником. И непонятно, кого больше боится - своих или немцев.

Наташа смолкла. Молчал и Аким. Потом он поднялся и через силу улыбнулся.

– Ну, Наташа, мне пора... Вот и повидал тебя...

Она побледнела, темные глаза ее заблестели. Глотая слезы, она не отпускала его руку, прижимала ее к себе.

– Как же это?.. Так скоро... Ведь ты мне еще ничего не сказал о себе. Останься, Аким!.. Ну еще немного!.. Плечи девушки затряслись.

– Не надо, родная. Помнишь, мы обещали быть сильными.

Он смахнул с ее горячих щек слезы и крепко поцеловал в мокрые ресницы, в припухшие теплые губы. Говорил уже ровно, спокойным голосом, хотя это ему стоило больших трудов:

– Школу сохранить надо, Наташа. Подбери смелых ребят... Пусть организуют охрану, когда фронт будет приближаться к селу. Как бы фашисты не взорвали в последний момент... А за меня не бойся. Меня пули за километр обходят...

– Я провожу тебя до леса, Аким.

– Не надо, Наташа. Мы будем скоро вместе и уж тогда никогда не расстанемся.

Они обнялись в последний раз.

Наташа слышала, как в коридоре прогрохотали его сапоги. Потушив лампу, она подбежала к окну. Но на улице было темно, и девушка ничего не видела. До нее доносились только сдержанные голоса - это Аким прощался с матерью, еще раньше вышедшей посторожить. Затем скрипнула калитка, и сразу все смолкло.

Стешкина хата стояла на отшибе, у самого берега реки, скрытая вишневыми деревьями. Ее не было видно со стороны. Но Аким нашел хату без особого труда.

Постучал. Новая дубовая дверь глухо и тревожно загудела. Странное дело, Аким сейчас не испытывал того страха, который пришлось ему испытать во дворе, перед крыльцом Наташиной хаты. Сердце его как бы окаменело.

– Кто там? - послышалось за дверью.

– Полиция. Открывай!..

– У меня жена больная тифом...

– Открывай!..

Заскрипели крючки, звякнула щеколда. Тяжелая дверь медленно, со стоном, открылась. Перед Акимом стоял человек с длинной бородой, в белой исподней сорочке и подштанниках. От него веяло теплым запахом постели. Должно быть, ему очень не хотелось вылезать из-под одеяла.

– Веди в дом!

– Милости просим...

"Милости просим" - откуда у него это?" Аким первый шагнул в темную комнату. За ним вошел Володин.

– Что вы хотели, пан полицай?..

Николай сказал это с жалкой дрожью в голосе.

– Зажги свет.

– Стеша, где у нас спички?.. Стеша!..

Из-за перегородки раздался сонный голос женщины:

– За образами, Коля, возле лампадки. "За образами... Иконы, значит, выставил..." - подумал Аким.

Вспыхнула спичка и, помаргивая, поплыла за перегородку. Оттуда послышался испуганный шепот: "Кто это?.. Господи, спаси, помилуй!" Затем появился хозяин с лампой в руках. Он осторожно поставил ее на стол и лишь теперь решился посмотреть на вошедшего.

– Аким? - карие красивые глаза Николая удивленно раскрылись. И вдруг безумная радость отразилась на его лице. Он ринулся навстречу Акиму: -Значит, и ты того... Вот и правильно! Пусть воюют те, кому жизнь не дорога!.. Как я рад... раздевайся... проходи сюда!.. Стеша, да это же Аким!.. Он тоже вернулся!.. Ну, проходи же, дружище!..

Аким не шевелился.

Володин посмотрел на его лицо и опешил. Борода его затряслась. Глаза испуганно забегали.

Однако ему не хотелось выпускать из рук слабую надежду.

– Да проходи же, Аким!..

Аким молча подошел к столу, присел. Володин вертелся возле него. Он приблизился к другу, хотел помочь ему раздеться. Аким холодно отстранил его руки.

– Так ты, Аким, какими же судьбами?..

– Разные судьбы привели нас в родное село!

Сказав это, Аким пристально поглядел на Володина. Наступили долгие и тягостные минуты молчания.

Аким осмотрел комнату. На столе, в овальной рамке, стоял портрет Николая. Здоровое, улыбающееся лицо. Как не похож был на этот портрет стоящий перед Акимом бородатый человек в подштанниках, с издерганным, бледным, каким-то совершенно бесцветным лицом.

Взгляд Акима, холодный и тяжелый, - куда только делась постоянная кротость в его вечно спокойных голубых глазах, - переходил от одного предмета к другому.

Аким снова долго и пристально посмотрел в жалкое, болезненное лицо Володина.

– Почему ты... - голос разведчика был сейчас глухой. - Почему ты... сбежал?..

Володин вздрогнул, долго молчал, не смея поднять глаза на Акима. Потом он быстро, захлебываясь, трясясь всем телом, заговорил:

– Не мог я!.. Понимаешь, не мог!.. - он заметался по комнате...- Ты скажешь, трус!.. Да, трус, предатель... Все это так... Но я не мог больше ни одного дня, ни одного часа там быть... Эти стоны, кровь... Меня рвало от запаха человеческой крови!.. Помнишь, там, под Абганеровом, когда бомбой разорвало на куски у нас в роте сразу пятерых. Я неделю не мог ничего взять в рот. Я ненавижу фронт... войну... людей, которые убивают друг друга... И я... бежал от войны...

– И вот она вновь пришла прямо к тебе в дом, - как-то удивительно спокойно возразил ему Аким.

– Убивать друг друга... - продолжал Володин, но резкий окрик Акима остановил его.

– Замолчи ты... гадюка!.. Хватит!.. - в руках разведчика блеснула вороненая сталь пистолета.

Дикий, нечеловеческий крик раздался за перегородкой, и в комнату метнулась растрепанная Стешка.

Аким поднял пистолет перед мертвенно-бледным, изуродованным страхом лицом Володина и вдруг - Аким и сам не мог бы в ту минуту объяснить, отчего это произошло, - опустил оружие.

Спрятал пистолет в карман, повернулся и пошел к двери.

Не сказав больше ни слова, он вышел во двор. Володин, бессмысленно моргая глазами, тоже зашагал было к двери своими надломленными ногами, но Стеша повисла на нем:

– Не ходи... Коля, милый!.. Он убьет тебя!..

Аким миновал улицу и теми же огородами, по которым шел к Наташе, направился к лесу. Ему хотелось поскорее оказаться среди товарищей, развеять угнетенное состояние после этой встречи.

По улице, вдоль речки, промчались какие-то всадники. До Акима донеслось звонкое цоканье конских копыт. Вскоре послышались грубая ругань, вопль женщины. Где-то на окраине села громко и озабоченно затоковал пулемет. Темную крышу неба лизнула красным языком ракета, выхватив на миг несколько кирпичных труб, безмолвно и тупо смотревших вверх.

За спиной Аким услышал приближающиеся шаги. Со всего размаха упал в грязь, вынул из кармана пистолет. Уже поднял его, чтобы выстрелить в темный силуэт, если он будет приближаться. Но человек резко повернул вправо. Аким облегченно вздохнул и спрятал оружие.

Не знал он, что это возвращалась в лес его Наташа.

Через два часа он уже был в доме деда Силантия.

Не отвечая на расспросы разведчиков, повалился на пол, в солому, и тут же заснул тяжелым сном. Однако его скоро разбудили.

Разведчики собирались в обратный путь.