Минков СвятославЗапутанное дело

СВЕТОСЛАВ МИНКОВ

ЗАПУТАННОЕ ДЕЛО

Перевод С. КОЛЯДЖИНА

За несколько недель до Первого мая в одном из наших государственных учреждений берет свое начало эта памятная история.

Однажды утром заместитель начальника Пенчев явился на доклад к своему начальнику Генчеву и, став чинопочтительно перед его письменным столом, начал извлекать из своей папки всевозможные бумаги и документы на подпись и резолюцию. Работа шла, что называется, как по маслу. Начальник Генчев внимательно просматривал сквозь очки каждый документ, каждую бумажку, накладывал резолюцию и замысловато, кудрявыми буквами расписывался, а заместитель начальника Пенчев промакал чернила пресс-папье, время от времени почти незаметно позевывая. Однако в канцелярской практике встречаются иногда очень сложные и запутанные случаи. Именно такой случай явился и сейчас, когда заместитель начальника Пенчев подал начальнику Генчеву заявление об отпуске их провинциального чиновника Гервасия Зехтинкова.

На первый взгляд в этом заявлении не было ничего особенного. Чиновник просто просил предоставить ему отпуск по болезни, прилагая при этом справку местного врача, который удостоверял, что его пациент нуждается в операции. До сих пор, значит, все было в порядке, и заболевший чиновник мог бы улечься на операционный стол, не забудь он выполнить одну маленькую формальность - наклеить гербовую марку на заявление. Возможно, что эта рассеянность являлась результатом его особого душевного состояния, вызванного страхом перед хирургическим ножом, однако в данном случае имеем дело не с психоанализом, a с неизменными канцелярскими правилами и распорядками. И в самом деле, между нами говоря, какое же заявление в сущности может быть без гербовой марки? Это вовсе не заявление, а просто-напросто пустой лист бумаги.

- Напишите ему, чтобы выслал гербовую марку. В противном случае его просьбе не может быть дан надлежащий ход! - сказал строго начальник Генчев заместителю начальника Пенчеву и сосредоточил свое внимание на других делах.

Когда доклад был закончен, заместитель начальника ушел к себе в комнату и сочинил письмо больному Гервасию Зехтинкову. Затем позвал русоволосую машинистку с вишневыми ноготками и вручил ей черновик. На следующий день машинистка принесла письмо уже перепечатанным на бланке. Заместитель начальника начертал на нем свою неразборчивую подпись и отправил в экспедицию. Там письмо пролежало еще несколько дней, пока на нем не поставили печать и исходящий номер. После этого, наконец, оно отбыло скорым поездом в провинцию.

Ответ был получен сравнительно быстро. В синем конверте находилась гербовая марка в пять левов.

Однако эта марка, вместо того чтобы исправить дело, вызвала новые осложнения.

- Возмутительно! - сказал с гордым сознанием обличителя начальник Генчев заместителю начальника Пенчеву. - Находятся же люди, и притом, к сожалению, среди наших чиновников, которые, повидимому, не читают "Государственных ведомостей". Напишите ему, что, согласно последнему изменению закона о гербовом сборе, заявления об отпусках облагаются гербовым сбором не в пять, а в десять левов. Понятно? Так вот, напишите ему, пусть вышлет еще одну гербовую марку в пять левов, и дословно процитируйте ему точный текст изменения, опубликованного (тут начальник Генчев медленно поднялся из-за своего стола и принял необычайно торжественный вид), да, опубликованного в номере сто девяносто первом от второго сентября тысяча девятьсот сорок четвертого года в "Государственных ведомостях". В противном случае, - угрожающе добавил он, его просьбе не может быть дан надлежащий ход!

И заместитель начальника Пенчев опять уединился в свою комнату, приказав принести ему номер сто девяносто первый от второго сентября тысяча девятьсот сорок четвертого года. Но, как это часто случается, - никак не можешь быстро отыскать то, что немедленно требуется, - так и сейчас: разыскиваемый номер пропал, словно сквозь землю провалился. Заместитель начальника Пенчев поверг в панику всех чиновников отдела, и эта паника, постепенно нарастая, охватила персонал всего учреждения. Искали всюду: по столам и ящикам, по этажеркам и шкафам, передвигали и даже переворачивали тяжелые кресла в зале заседания, но и там не обнаружили ничего, кроме паутины, а от газеты - ни следа. И когда после десятидневных напряженных поисков наступило всеобщее отчаяние, один скромный бухгалтер совершенно случайно обнаружил коварный номер ведомостей под цветочным горшком с кактусом в маленькой комнате кассира. Газета, регулярно поливавшаяся водой, к счастью, не успела окончательно сопреть, и буквы на ней все еще были различимы.

Тогда заместитель начальника сочинил письмо к Гервасию Зехтинкову, в котором процитировал роковое изменение закона о гербовом сборе. И русоволосая машинистка опять переписала черновик на машинке, и опять письмо ушло в экспедицию, где через несколько дней на нем поставили печать и исходящий номер и отправили по месту назначения.

На этот раз ответ немного задержался. Задержался, но все-таки пришел. Однако, когда заведующий экспедицией вскрыл синий конверт и извлек из него сложенную вчетверо бумажку, вокруг разнесся едва уловимый запах ладана. Письмо оказалось не от Герваоия Зехтинкова, а от его жены, которая сообщала неожиданную новость, что муж ее скончался в больнице после операции. Несчастная вдова с трогательной сердечностью описывала свое горе и просила выдать ей какое-нибудь удостоверение на получение пенсии. Во всяком случае, эта необычная болгарка даже в скорби своей не потеряла сознания своего гражданского долга и посылала гербовую марку в пять левов, заботливо приколов ее булавкой к одному из уголков письма.

Итак, законный герб в десять левов предстал, наконец, на рассмотрение государственного учреждения. Следовательно, здесь наша история могла бы закончиться, хотя и не совсем счастливо, поскольку одного из ее героев не стало в живых. Однако во имя жизненной правды мы должны продолжить свое повествование и рассказать читателю, что произошло после того, когда две гербовые марки по пяти левов были наклеены на заявление покойного Гервасия Зехтинкова и озарили его, как две зажженные свечи, скорбным панихидным сиянием.

Начальник Генчев, озадаченно держа в руке это заявление, сказал заместителю начальника Пенчеву:

- Он, стало быть, отправился на операцию прежде, чем получил формальное разрешение на отпуск. Согласно закону о государственных служащих, его поступок не может быть истолкован иначе, как самовольная отлучка со службы. Впрочем, если бы операция прошла благополучно и он остался в живых, все можно было бы легко уладить. Мы могли бы наложить на него дисциплинарное взыскание - и все в порядке. Но сейчас Зехтинков мертв, понимаете ли, и, стало быть, ускользнул из наших рук. С другой стороны, мы также не можем разрешить ему отпуск в настоящий момент, поскольку законом отпуск покойникам нигде не предусмотрен.

- А не можем ли мы разрешить ему отпуск, датировав его задним числом? - робко спросил заместитель начальника Пенчев. - В некоторых государственных учреждениях существует такая практика, особенно когда случай исключительный.

Начальник Генчев, как ужаленный, вскочил из-за своего стола, и его бледное пухлое лицо зарделось беспокойным румянцем.

- Другие учреждения меня не интересуют! - воскликнул он возбужденно. - Там могут творить какие угодно безобразия. Так могут думать только те, которые обходят законы!

И, усевшись опять на свое место, начальник Генчев схватил со стола карандаш и стал вычерчивать на каком-то ненужном конверте всевозможные треугольники. У него было больное сердце, и всякий раз, когда он нервничал, эти треугольники действовали на него успокоительно.

- Да-а-а, - вздохнул он через некоторое время, отложив карандаш и приняв свой обычный бесстрастный вид. - У меня тридцатидвухлетний стаж государственной службы, коллега Пенчев, и я прошу вас - не подводите меня. Вы - сравнительно молодой человек, и многое для вас еще представляется неясным. Советую вам, если вы. заботитесь о своей карьере, избегать в будущем какого бы то ни было свободного истолкования законов и вообще действовать, руководствуясь соображениями собственного разума. Это наиболее скользкий путь для "чиновника. Этот путь неминуемо приводит к тюрьме. Понимаете ли вы, что значит разрешить ему отпуск задним числом? А пометки на наших письмах, которыми мы предупреждали его, что его заявлению не может быть дан надлежащий ход, пока он не пришлет гербовые марки? А входящий номер на самых гербовых марках, датированный сегодняшним числом? Или, может, скажете еще: уничтожим пометки, подправим всякие там входящие и исходящие номера - и готово. Нет, коллега Пенчев, я не могу взять на себя такую ответственность!

- В таком случае?.. - смущенно прошептал заместитель начальника Пенчев.

- В таком случае... в таком случае созовем комиссию! тихо и почти сладострастно заключил начальник Генчев. - Как видите сами, дело сложное и запутанное, поэтому необходимо обсудить его подробно и всесторонне. В комиссии примут участие три человека: я, вы и юрисконсульт Младенчев. Даже можем включить в нее заведующего экспедицией Бадемчева. Лучше, если нас будет четверо. Таким образом, ответственность будет распределена между большим количеством людей.

И комиссия действительно была созвана и начала свою поистине творческую работу.

С тех пор, граждане, все пошло как по часам. Начальник Генчев, заместитель начальника Пенчев, юрисконсульт Младенчев, заведующий экспедицией Бадемчев ежедневно собираются на заседания. Уединившись в зале заседаний, каждый обдумывает, вносит предложения и возражения, и настойчиво распутывает сложный случай с Гервасием Зехтинковым.

Охваченные общим подъемом предмайского соревнования, они в свой черед решили до Первого мая справиться со своей тяжелой задачей. И справятся. Это видно по решительному выражению их лиц.

Есть что-то трогательное в скромном и бесшумном старании четырех членов комиссии. Есть что-то величественное, что-то беклиновское вообще во всей этой канцелярской истории. Как романтический кипарисовый остров, озаренный пламенем заката, меркнет среди нашей трудовой действительности учреждение, в котором служат начальник Генчев, заместитель начальника Пенчев, юрисконсульт Младенчев и заведующий экспедицией Бадемчев.

Однако оборвем повествование, дабы не смущать наших ударников излишними рассуждениями.

1946