"Золотой треугольник" - читать интересную книгу автора (Леблан Морис)

Глава 17 Симон

Им стоило большого труда высвободить Симона из судорожно сжатой руки сенегальца. Даже мертвый, он не желал выпускать своей добычи, и его заостренные, точно у животного, ногти впились в шею жертвы.

Около трупа валялся пистолет Симона.

— Тебе везет, разбойник, — пробормотал сквозь зубы дон Луис. — Ты выстрелил раньше, чем Я-Бон смог тебя задушить. Но еще не все кончено. Теперь ты сможешь пропеть отходную самому себе, Диодокис.

И добавил в порыве искреннего горя:

— Бедняга Я-Бон! Тогда в Африке он спас меня от неминуемой смерти, а теперь умер, исполняя мой приказ. Бедняга! Бедняга!

С помощью Патриция он перенес труп в маленькую комнатку рядом с залой.

— Сегодня вечером, капитан, — сказал дон Луис, — когда драма будет окончена, мы предупредим полицию. Теперь же нужно думать о том, чтобы отомстить за него и за других.

Потом он принялся тщательно осматривать землю. Несколько раз он возвращался к Я-Бону и с особым вниманием рассматривал его обувь.

Бельваль в это время усадил Симона у стены дома и пристально разглядывал лицо своего врага. Во время борьбы его темные очки упали, и вот, наконец, перед ним был Симон Диодокис. Это он с торжествующей улыбкой смотрел на них с Коралией через отверстие в крыше дома, он, точно дикий зверь, утащил его любимую в какую-то дыру, чтобы потом вдоволь насладиться своей добычей.

Я-Бон, вероятно, очень сильно сжал его горло, так как дышал Симон с трудом.

— Обыщите его, капитан, — сказал, подходя к ним, дон Луис.

Патриций с видимым отвращением повиновался.

В боковом кармане оказался бумажник, который он молча протянул дону Луису.

В бумажнике был паспорт на имя греческого подданного Диодокиса с фотографией. Те же очки, те же длинные волосы… На паспорте стояла печать префектуры. Кроме того, в бумажнике были деловые бумаги, расписки, все на имя Симона, и письмо Амедея Вашеро:

«Дорогой господин Симон!

Я выполнил ваше желание. Одному из моих приятелей удалось сфотографировать в лазарете Патриция и госпожу Эссарец, когда они были рядом… Я очень рад, что все это удалось, так как знаю, какое удовольствие это Вам доставит. Когда Вы, наконец, скажете правду Вашему сыну? Воображаю, как он будет счастлив».

Внизу была приписка, сделанная рукой Симона: «Еще раз обещаю себе, ничего не открывать моему сыну, пока не будет отомщена моя невеста Коралия и пока Патриций и Коралия Эссарец не будут иметь право любить друг друга и соединиться!»

— Это действительно почерк вашего отца? — спросил дон Луис.

— Да, — ответил Бельваль, волнуясь. — И им же написаны письма к Амедею Вашеро. О, какой ужас! И именно этот человек, этот разбойник…

Симон пошевелился. Несколько раз веки его дрогнули, он открыл глаза и увидел Патриция.

— Коралия? — глухо спросил тот.

И так как Симон, видимо, не понял, еще не совсем придя в себя, он повторил:

— Коралия? Где она? Вы спрятали ее? Она, быть может, сейчас умирает.

К Симону мало-помалу возвращалось сознание.

— Патриций, Патриций! — произнес он слабым голосом.

Он осмотрелся вокруг, заметил дона Луиса, потом, очевидно, вспомнил все подробности борьбы с Я-Боном и снова закрыл глаза.

Но капитан тряхнул его за плечо.

— Отвечайте! Ваша жизнь зависит от вашего ответа!

Глаза Симона, воспаленные, с покрасневшими веками, открылись опять. Он поднес руку к горлу, показывая, как ему трудно говорить. Наконец, сделав усилия, произнес:

— Это ты, Патриций? Я так долго ждал этого момента! А теперь мы точно два врага…

— Два смертельных врага! — яростно повторил Бельваль. — Между нами стоит смерть Я-Бона и, может быть, Коралии. Где она? Говорите, или…

— Это ты, Патриций? — тихо повторил Симон.

В отчаянии Бельваль опять схватил его за плечо и сильно потряс.

Тут Симон увидел бумажник, который капитан держал в руке, и спросил, будто не слыша обращенного к нему вопроса:

— Ты, значит, нашел письма, Патриций, и знаешь, какие священные узы нас соединяют?

Тот с ужасом посмотрел на него.

— Не смейте так говорить! Этого не может быть… не должно…

— Но это правда, Патриций!

— Ложь! — Это ложь! — закричал Бельваль, не имевший больше сил сдерживаться. — Ты просто разбойник, иначе к чему бы этот заговор против меня и Коралии?

— Я был не в себе, Патриций. Временами меня покидал рассудок… Все, что я пережил за эти годы, не могло пройти бесследно. Прежде всего смерть моей Коралии… Моя жизнь подле Эссареца была непрерывной мукой и, кроме того, золото… Разве я собирался убить вас обоих? Не помню! То есть помню нечто вроде сна, и этот сон был так похож на то, что случилось давно… Безумие — это наивысшее наказание, посылаемое небом, так как оно заставляет поступать вопреки своей воле… Так ты говоришь, что все это произошло в маленьком домике с садом? Да, да, я припоминаю теперь, что мне снова пришлось пережить то, давнее, но теперь мучителем был я сам. Какая пытка, о Боже, сознавать свое безумие!

Он говорил это тихо, почти про себя, с частыми остановками, и на лице его отражались мучительные переживания.

Бельваль с возрастающим волнением слушал Симона, а дон Луис не спускал с него глаз, точно желая проникнуть ему в душу.

Симон продолжал:

— Патриций, мой бедный сын… Я так тебя любил, а теперь нет для меня худшего врага, чем ты… И как же иначе? Как ты сможешь забыть! Ах, зачем меня не заперли после смерти Эссареца. Именно тогда я начал терять разум.

— Стало быть, это вы его убили? — спросил Патриций.

— Нет, нет, не я. Это другой отомстил за меня.

— Кто?

— Не знаю. Не будем об этом говорить. Мне так больно… Я столько выстрадал после смерти Коралии…

— Коралии? — воскликнул Патриций.

— Да, той, которую я любил… Что же касается маленькой, я за нее страдал тоже. Она не должна была выходить замуж за Эссареца.

— Где она? — прошептал Патриций со сжавшимся сердцем.

— Не могу тебе этого сказать.

— Значит, она умерла? — с гневом воскликнул Бельваль.

— Нет, она жива, клянусь…

— Так где же она, в таком случае? Все остальное идет не в счет. То прошлое, а теперь это касается жизни человека, моей Коралии!

— Слушай…

Симон бросил взгляд на дона Луиса и сказал:

— Пусть он уйдет!

Дон Луис рассмеялся.

— Матушка Коралия спрятана там же, где золото. Спасти ее — значит узнать, где оно.

— Ну так что же? — холодно спросил Патриций.

— А то, капитан, — ответил с некоторой долей иронии дон Луис, — что вряд ли вы согласитесь отпустить этого достойного старца одного, даже если он и пообещает вернуть вам матушку Коралию.

— Нет!

— Вы не питаете к нему доверия, капитан, и вы правы. Он, хотя и называет себя безумцем, но дай Бог всякому иметь столько хитрости и обладать такой дьявольской изворотливостью! Его обещаниям нельзя верить ни на иоту.

— Что вы хотите этим сказать?

— Если он предложит вам: «Я отдаю тебе Коралию, оставь мне золото…»

— Я, конечно…

— Вы, конечно, согласились бы, не будь тут меня.

Бельваль выпрямился и, подойдя вплотную к дону Луису, произнес тоном, не терпящим возражений:

— Но от этого зависит жизнь Коралии!

— А о золоте вы забыли?

— Стало быть, вы не согласны, хотя знаете, что, быть может, в эту минуту умирает женщина! Но в конце концов, это мое личное дело и я…

Дон Луис молчал.

— Значит, вы не согласны? — сквозь стиснутые от бессильного гнева зубы повторил Патриций.

— Конечно, не согласен, капитан, — холодно ответил дон Луис. — Право, игра не стоит свеч! Подумайте сами: с одной стороны, триста миллионов золотом, с другой — уверенность, что вы будете так или иначе одурачены! Но вот на то, чтобы сейчас оставить вас наедине с этим господином, я согласен. Он скажет вам, где скрывается Коралия, и вы освободите ее.

— А вы что будете делать?

— Я предприму маленькую экспедицию и обследую комнату, где вы чуть не умерли, капитан. Постарайтесь не дать себя обмануть.

Дон Луис вошел в дом. Бельваль повернулся к Симону.

— Теперь начнем, — твердо произнес он.

— Ты уверен, что он не подслушивает? — спросил Симон, кивая на дом.

— Вполне.

— Не доверяй ему, Патриций! Он хочет отыскать золото и овладеть им.

— Оставим это! Где Коралия?

— Я же сказал тебе, что Коралия жива.

— Да, может быть, она была жива, когда вы оставили ее, но с тех пор…

— Да, действительно…

— Когда вы ее видели в последний раз?

— Сегодня ночью, и боюсь…

Капитан почувствовал, как на его висках выступает холодный пот. Он дрожал от нетерпения услышать желанные слова и вместе с тем ему хотелось придушить этого старика. С большим трудом он овладел собой.

— Не будем терять времени. Скажите, где она, и я пойду туда.

— Мы отправимся вместе.

— Но у вас не хватит на это сил.

— Нет, нет, вполне хватит. Это недалеко, но только слушай меня…

Несмотря на это уверение, силы Симона, по-видимому, были на исходе. Дыхание его переходило в хрип. Он опустился на землю и застонал.

Патриций наклонился к нему.

— Я слушаю вас, но только, ради Бога, говорите скорее.

— Через несколько минут она будет свободна… Но только при одном условии… Единственном, мой Патриций. Ты поклянешься мне ее головой, что не тронешь золота, и ни один человек в мире не узнает…

— Клянусь!

— Да, но твой товарищ, он последует за нами и увидит!

— Нет!

— Да, да, если ты только согласишься!

— На что еще? О, Боже!

— Слушай! Но помни, что нужно торопиться к Коралии, иначе…

— Хорошо, хорошо, идем к Коралии.

— Но этот человек…

— Главное — Коралия. Что тут думать о другом!

— Но если он увидит нас, если завладеет золотом!

— Пусть!

— Как пусть? Как ты так можешь говорить? Золото — это все… С тех пор, как оно мое, для меня больше не существует ничего! Только золото, мешки с золотом! Я лучше соглашусь умереть, и пусть погибнет Коралия и исчезнет весь свет!

— Но чего же ты требуешь от меня?

Бельваль невольно начал говорить «ты» человеку, который называл себя его отцом, которому он теперь сжимал руки, все еще ненавидя его. Но теперь он всем пожертвовал бы, лишь бы тронуть его сердце… Он заплакал бы, если бы мог…

— Что же ты хочешь, чтобы я сделал?

— Он здесь, не так ли?

— Да.

— В той комнате?

— Да.

— В таком случае не надо, чтобы он выходил из нее.

— Но как?

— Так. Пока мы всего не кончим, нужно, чтобы он оставался здесь.

— Но…

— Это очень просто. Он закрыл за собой дверь и ты можешь запереть ее на ключ. Правда, один замок сломан, но там два замка. Понял?

— Вы сошли с ума! Этот человек спас жизнь мне и Коралии!

— Но теперь он губит ее! Подумай! Если бы его не было здесь, если бы он не вмешался, она была бы теперь свободна… Ты согласен?

— Нет.

— Но почему же? Разве ты не знаешь, кто он такой? Он просто разбойник, который только и думает о том, чтобы завладеть золотом. И ты колеблешься? Полно! Соглашайся, наконец.

— Нет, тысячу раз нет!

— Ну, в таком случае тем хуже для Коралии. Я вижу, что ты не достаточно вник в суть дела. Время не терпит, Патриций. Может быть, скоро будет поздно.

— Молчите! Молчите!

— Нет, ты должен знать, какую ответственность берешь на себя… Когда меня преследовал этот проклятый негр, я вынужден был освободиться от Коралии… Но я намеревался забрать ее оттуда через час или два. Но потом ты знаешь, что произошло. Теперь она там почти уже восемь часов… Подумай сам…

Капитан в бессильной ярости сжимал кулаки. Он не думал, что может существовать такая пытка.

Симон продолжал:

— Туда, где она находится, едва проникает воздух. Она слабеет, жадно ловя малейшую струйку воздуха, пока ты здесь раздумываешь! Что тебе стоит запереть этого человека на десять минут? Всего только десять минут, подумай! Ты все еще не решился? Ну, значит, ты будешь ее убийцей…

Патриций выпрямился.

— Чего ты хочешь? Говори! — обратился он к старику.

— Ты сам знаешь что, — тихо сказал Симон. — Пойди запри его и возвращайся скорее.

Решительным шагом Бельваль отправился к дому. Подойдя к двери комнаты, он с силой захлопнул ее, успев заметить мелькавший там огонек фонаря дона Луиса. Он повернул ключ в замке и одним толчком запер обе задвижки.

— Все в порядке, — сказал Бельваль, вернувшись к Симону. Он теперь испытывал даже некоторое облегчение. — Теперь идем.

— Помоги мне, я не могу подняться, — попросил старик.

Патриций приподнял его и поставил на ноги.

— Проклятый негр! — просипел Симон. — Мне трудно дышать, и я не могу ходить.

Капитану пришлось почти нести его.

— Сюда! Теперь все прямо…

Они обогнули дом и направились в сторону часовни.

— Ты закрыл его? — спросил. — Да, да, я сам слышал, как захлопнулась дверь. Он очень опасен, этот разбойник. Помни, ты поклялся ничего ему не говорить. Поклянись еще памятью твоей матери! Нет, лучше поклянись Коралией. Пусть она умрет тотчас же, если ты нарушишь клятву!

Он остановился, чтобы передохнуть.

— Я могу быть спокойным, не правда ли? Да, и кроме того, ты-то ведь равнодушен к золоту? Но все-таки клянись, что будешь молчать! Поклянись честью, это будет самое лучшее.

Бельваль поддерживал его за талию. «Какая страшная пытка, — думал он, — обнимать существо, которое с наслаждением придушил бы, как душат ядовитого гада!» И вместе с тем его терзала мысль: «Я его сын, я его сын!».

— Здесь, — сказал наконец Симон, останавливаясь у надгробия.

— Здесь? — в ужасе переспросил капитан.

— Да, тут место Коралии и мое, и сюда мы шли.

Он в испуге обернулся.

— А наши следы? По ним тот разбойник отыщет нас…

— Скорее! Значит, Коралия здесь? Внутри? Похороненная заживо? Но ведь это чудовищно!

Патрицию казалось, что минуты растягиваются в часы.

Он дал все клятвы, которые от него требовали, поклялся Коралией и своей честью, и не было вещи, на которую он не согласился бы теперь для ее спасения.

Сев на корточки, Симон показал:

— Вот здесь! Внизу!

— Под надгробной плитой?

— Да.

— Она, значит, поднимается? — с беспокойством спросил Бельваль. — Но мне не поднять ее одному, тут, по крайней мере нужны трое.

— Нет, камень поворачивается по оси. Нужно только нажать вот сюда и потом повернуть вправо.

Капитан наклонился над плитой, на которой была надпись: «Здесь покоятся Патриций и Коралия», и сделал, как велел Симон.

Плита действительно сдвинулась очень легко.

— Подожди. Теперь нужно сделать так, чтобы она не упала. На второй ступеньке ты найдешь железный брус.

Три ступени вели в узкий склеп, где едва мог поместиться человек, и то согнувшись. Железным брусом Патриций зафиксировал плиту.

— Вот так, — одобрил Симон, — теперь она будет держаться. Тебе остается только спуститься вниз. Здесь должен был стоять мой гроб, и сюда я частенько приходил к моей Коралии… Я проводил здесь, под землей, целые часы и мы вели с Коралией долгие беседы…

Бельваль спустился в склеп.

— Что теперь нужно делать? — спросил он оттуда.

— Разве ты не слышишь ее, твою Коралию! Вас разделяет теперь только тонкая стенка! Несколько кирпичей маскируют вход. Там ведь, за ней в другой могиле Коралия, а потом еще одна, где мешки с золотом.

Симон, стоя на коленях следил, точно ли Патриций следует его указаниям.

— Дверь налево, дальше… Ты не нашел? Странно! Поторапливайся. Нашел, наконец? Нет? Ах, я не могу спуститься!

Он немного помолчал.

— Ищи же! Ты ведь можешь двигаться?

— Да.

— Ну и продолжай работать! — с хохотом воскликнул негодяй и, ловким движением выхватив брус из-под плиты, ударил им капитана по голове. В тот же миг плита опустилась.

Симон не стал терять времени даром. Зная, что Бельвалю будет не под силу поднять могильную плиту, он решил разделаться со своим главным противником и поспешил к дому.

В вестибюле Симон остановился и прислушался. Дон Луис попрежнему простукивал стены.

— Великолепно! — с кривой усмешкой прошептал Симон. — Теперь его черед…

В кухне он открыл газовый счетчик и повернул рукоятку, выпуская таким образом газ. Затем Симон отыскал свои темные очки, спустился в сад и, заперев за собой калитку, вышел на набережную.

Неподалеку от хижины Берту он остановился в нерешительности. В этот час на набережной уже были прохожие, что, видимо, нарушало планы Симона. Подозвав автомобиль, он приказал шоферу ехать на улицу Гимар.

Своего друга Вашеро Симон застал на пороге швейцарской.

— Ах, это вы, господин Симон? — воскликнул Амедей. — Но, Боже, в каком виде!

— Молчи! Не называй меня по имени! — прошептал Симон. — Никто меня не должен видеть!

— Но еще только половина восьмого, в доме почти никто не встает так рано. А что с вами случилось? У вас такой вид, точно вас душили.

— Да, это проклятый негр…

— А другие?

— Какие другие?

— Да те, которые приходили… Патриций…

— Патриций приходил? — живо спросил Симон.

— Да, сегодня ночью, после вас.

— И что ты ему сказал?

— Что он ваш сын.

— Так вот почему он не казался удивленным, — пробормотал Симон.

— Где они теперь? — допытывался Вашеро.

— С Коралией. Мне удалось ее спасти. Но теперь дело не в ней. Живей доктора!

— В доме нет врача…

— Возьми телефонную книжку и найди телефон доктора Жерардека.

— Но это немыслимо!

— Почему же? Его клиника рядом на бульваре Монморанси.

— Я не о том. Разве вы не слышали, что про него рассказывают? Ходят слухи, что он выдает подложные свидетельства и фальшивые паспорта.

— Глупости! Отыскал, наконец?

Вашеро позвонил, но телефон был занят. Машинально записав номер на полях газеты, он звонил до тех пор, пока ему не ответили. Но оказалось, что доктора нет дома и что он вернется не раньше десяти часов.

— Тем лучше, — сказал Симон. — Теперь у меня не хватило бы сил… Скажи, что я приду к десяти.

— Как про вас сказать?

— Скажи настоящее имя: Арман Бельваль. Скажи также, что, вероятно, потребуется хирургическая помощь.

Вашеро повиновался и, повесив трубку, участливо произнес:

— Ах, бедный мой господин! Как вас отделали!

— Оставь, пожалуйста, — прервал его Симон. — Мое убежище готово?

— Конечно.

— Пойдем туда, но только так, чтобы нас никто не видел.

— Как всегда…

— Торопись. Возьми пистолет. Ты можешь оставить швейцарскую?

— Да, на пять минут.

Швейцарская выходила во двор, в конце которого был длинный проход. Он в свою очередь сообщался еще с одним двором, посредине которого стоял небольшой одноэтажный дом.

В доме была передняя и три комнаты, одна за другой. Только вторая из них была меблирована. Войдя в нее, Симон остановился у окна.

— Ты запер дверь на улицу? — спросил он Вашеро.

— Да.

— Никто не видел, что мы сюда вошли?

— Никто.

— Никто не подозревает, что ты здесь?

— Ни одна душа.

— Дай мне пистолет. Если я выстрелю, услышит кто-нибудь?

— Нет, конечно. Кому же слышать. Но…

— Что еще? — нетерпеливо спросил Симон.

— Вы не будете стрелять?

— Буду.

— Но в кого же? В себя, господин Симон? Вы хотите себя убить? — в смятении спросил Вашеро.

— Не себя, а тебя, идиот! — расхохотался Симон, спуская курок.

Амедей Вашеро с раздробленной головой рухнул на ковер.

Симон отбросил пистолет и опустился в кресло. Некоторое время он сидел неподвижно с закрытыми глазами. Потом лицо его оживилось, он принялся что-то считать, загибая пальцы. Кого он считал? Людей, от которых он уже избавился: Грегуара, Коралию, Я-Бона, Патриция, дона Луиса, Вашеро! Симон самодовольно усмехнулся. Еще одно усилие, и все будет кончено.

Ровно в десять он подъехал к роскошной белой вилле доктора Жерардека на улице Монморанси.