"Дикари" - читать интересную книгу автора (Мож Роже)

Глава 36 Лошадь номер XX

После недели, проведенной в тоске и воздержании на галере, которую он выбрал своим жильем, Гонорий, обеспокоившись тем, что Палфурний не подавал никаких признаков жизни и дело не двигалось с места, направился к дому, в котором несколькими днями раньше посеял такое беспокойство.

Он обнаружил закрытой большую двустворчатую дверь, через которую раньше всегда можно было пройти в сады, расположенные перед домом. Во двор теперь можно было попасть только через маленькую калитку, недавно проделанную в стене. Охрану несли многочисленные гладиаторы — кто с мечом, а кто с трезубцем в руках.

Гонорий им объявил, что он друг хозяина дома и что должен сейчас же с ним повидаться. Его ввели в караульное помещение, устроенное тоже совсем недавно, где ему учинили настоящий допрос. Гонорий дал стражникам табличку, содержавшую имя и цель визита, чтобы те передали ее Палфурнию; ему велели подождать на скамейке в маленькой соседней комнате, освещаемой естественным светом, падающим из зарешеченного окна.

Через некоторое время молодому адвокату было объявлено, что хозяин действительно согласен немедленно его принять. Тем не менее его попросили раздеться догола. Несмотря на протесты, с Гонория, сына Кэдо, сняли все, обнажив перед несколькими внимательными гладиаторами-охранниками даже половые органы. Один из них провел пальцем между ягодицами, а потом глубоко ввел его в анус.

— Ради всех богов, — оскорбился молодой человек, — вы пользуетесь тем, что якобы должны охранять хозяина, а сами удовлетворяете свою похотливость!

Тот из охранников, кто, казалось, отвечал за досмотр посетителей, строго посмотрел на него.

— Ты ошибаешься, Гонорий, — сказал он. — Не от сердечного веселья мы засовываем наши пальцы в клоаку! Мы всего лишь исполняем наш долг. Один убийца уже попытался пронести оружие прямо в спальню Палфурния в трубке, засунутой в его задний проход, и только наша бдительность помогла его разоблачить...

Гонорий пожал плечами, потом, одевшись, дал довести себя до большой двухпролетной лестницы, которая вела в покои хозяина. А тут и сам Палфурний появился на пороге прихожей.

— Поднимайся, друг! — бросил он. — Чувствуй себя как дома! Прости за проверку, которую ты прошел, но правила одинаковы для всех...

Как только молодой человек поднялся по лестнице, Палфурний дружески взял его за руку.

— Ты можешь себе это представить? — продолжал он, проводя посетителя через прихожую, в которой рядом с буфетом, заставленным питьем и едой, стояли только два раба, а больше никого не было. — Юноша, прекрасный как бог, проник сюда, чтобы якобы проникнуть в меня — если можно так пошутить, — но в то место, куда обычно вводят, он засунул металлическую трубку, содержавшую тонкий стилет с отравленным лезвием, который предназначался мне. Если бы не бдительность моих людей, там, внизу, я был бы уже заколот, причем в тот момент, когда бы получал удовольствие. Заметь, — сказал он, — это некоторым образом прекрасная смерть... — Он показал на графины, обложенные льдом, шербеты и маленькие хлебцы, намазанные разнообразными паштетами из дичи и рыбы. — Выпей что-нибудь освежающего! Тебе нечего опасаться, все рабы, которые попробовали питье сегодня утром, пока пребывают в добром здравии...

— И что ты сделал со своим прекрасным убийцей? — спросил Гонорий, беря хлебец с паштетом.

— Увы! Я не только не воспользовался им, но его пришлось даже немного подпортить, чтобы попытаться узнать, кто подал ему эту нелепую идею.

— И кто же это был?

— К сожалению, пока он не захотел сказать, несмотря на усилия всех тех, кто им занимался...

— Как вы поступили с его останками?

— Да он пока не умер! Ты что, думаешь, что мои люди неумехи? Он находится в одном из моих подвалов... Пойдем на него посмотрим, — сказал он, приглашая гостя выйти с ним из прихожей. — Возможно, он признается тебе, чтобы спасти то, что еще осталось от его жизни. Такой хитрый адвокат, как ты, должен уметь расспрашивать людей...

Сопровождаемые охранниками, которые ждали их внизу у лестницы, они прошли по коридорам до двери, ведущей в подземелье, а затем вошли в склеп, освещаемый подвальным Окном. Тот, кто пришел убить Палфурния таким изысканным способом, был подвешен на цепи, крепившейся одним концом за кольцо в потолке, а другим — за перекладину, просунутую под мышками, к которой были привязаны руки несчастного.

Около стены на соломе лежала молодая девушка со светлыми волосами, ее разорванная туника позволяла видеть красивые груди: она лежала неподвижно, и на лице видны были кровоподтеки от ударов.

— Она умерла! — воскликнул Гонорий. — Все это совершенно незаконно! Ты можешь быть привлечен к ответственности за то, что...

— Она вовсе не умерла, мой дорогой, — отрезал Палфурний. — Она была лишь дополнительным элементом, предназначенным для того, чтобы своим передком дополнить то, что другой пришел сделать задком, да и получила она всего лишь несколько оплеух. Она спит, так как мы ей всю ночь не давали житья. Что же касается ответственности, то за мной столько проступков, что этот весьма незначителен...

Гонорий подошел к подвешенному. Тело юноши было действительно очень красиво, с мускулистыми руками, с животом как у статуй атлетов, которые украшают термы палестр, и адвокат подумал, что ему было бы нетрудно просто удушить Палфурния, а не проносить погубивший его стилет. Просто он хотел все сделать чисто и, конечно, выгадать время, чтобы уйти через террасу, после того как его жертва в полной тишине погрузится в своей последний сон.

Молодой адвокат подошел, чтобы лучше рассмотреть лицо с закрытыми глазами, — веки были заклеены кровью.

— Ты меня слышишь? — спросил он.

Человек, перенесший пытки, издал какие-то невнятные звуки.

— Не знаешь ли ты, от кого пришли деньги, которые предназначались в уплату за убийство Палфурния? Это интересует нас больше всего. Если ты нам скажешь, то я прикажу тебя освободить, и мы заплатим тебе еще больше. Правда ведь, Палфурний? — спросил он, обернувшись к хозяину дома.

— Совершенно верно! — согласился тот. — Забудем о том, что ты хотел меня убить! В конце концов, каждый вынужден зарабатывать себе на жизнь...

Подвешенный на цепи пробормотал, что он не знает ничего, кроме того, что уже сказал.

— Я верю тебе, — торжественно объявил Палфурний. — По-другому и быть не может. К нему послали незнакомого человека, который предложил ему деньги за исполнение поручения, поэтому он не знает ничего о заказчике.

Потом он подошел к девушке. Она проснулась и повернула к нему свое лицо с кровоподтеками, но даже такая она была очень красива: с большими голубыми глазами и пухлыми губами. На щиколотке она носила бронзовое кольцо рабыни. Гонорий повернулся к Палфурнию.

— Что ты будешь делать с этой девушкой? — спросил он.

— Да ничего не буду! Видимо, она принадлежит нашему подвешенному другу... А что? Ты хочешь ее получить?

— Я уведу ее, если ты согласен.

— Я ни в чем не могу тебе отказать! Да впрочем, она идиотка и ничего не знает. Зато в кровати, напротив, она совершенно на своем месте... — Палфурний подозвал одного из стражников, которые остались стоять у входа в подвал. — Проводи эту девушку в женские термы. Пусть ее вымоют, и попроси от моего имени, чтобы ей нашли подходящую одежду. Такой подарок мы сделаем нашему другу Гонорию. — С этими словами он взял того за руку и повел прочь. По коридорам они дошли до атрия.

— Ты не благоразумен, — сказал ему молодой адвокат, подойдя к великолепной лестнице. — Они расправятся с тобой. Тот, кто желает тебе смерти, не оставит тебя в покое. И не сегодня-завтра кто-то из твоих гладиаторов предаст тебя. Ты должен тайком ночью уйти из своей крепости и пробраться на галеру, где я тебя жду. Мы отправимся в Рим к сенатору Руфу.

— Нет! Все люди, которых ты здесь видишь, были мною тщательно выбраны. С каждым из них я составил контракт, по которому они получат свободу и большую сумму денег при условии, если и через год я буду еще жив. Они знают, в чем их интерес.

Лицо Гонория выразило сомнение.

— Год ты так не протянешь... Итак, Палфурний, ты знаешь, где меня можно найти. Просьба о пересмотре дела проходит соответствующие инстанции. Но если ты не хочешь мне помочь, то я не смогу долго оставаться в Помпеях, где меня могут, узнав, обнаружить люди Лацертия.

Они вернулись к буфету в прихожую, где Гонорий кое-что съел и выпил. Потом пришел раб с сообщением, что рабыня готова и ждет внизу.

— Гонорий, — сказал хозяин дома, — с тех пор как я тебя узнал, я сожалею о том, что навредил твоему другу Сулле. Я ничего о нем не знал. Меня попросили написать фальшивые таблички, обещали хорошо заплатить, и я сделал их. Мне нужно поддерживать мой образ жизни, а жизнь я веду, как ты видишь, весьма расточительную. И доходов от сельскохозяйственных поместий на все не хватает! Еще раньше меня попросили достать яд. Разве я знал, что он предназначался Менезию, да и кто был этот Менезий? И разве подчинение брату Цезаря, властвующему в Риме, рассматривается как преступление в наши дни?

— Мой ответ «да», — сказал молодой адвокат.

— Допускаю, — произнес подделыватель бумаг, покачивая головой. — Но я был не способен обогатиться, оставаясь честным. Такова была моя судьба... Но я размышляю об этом, — продолжал он, сжимая руку молодого адвоката. — Тебе нужны деньги? Твой клиент, должно быть, не пришлет тебе оттуда, где он находится, значительной суммы! Хочешь золота? Сколько? Только попроси! И я еще останусь у тебя в долгу!

— Я благодарю тебя. Но я нахожусь на содержании у торговки среднего достатка. Я убедил ее помочь мне, пока будет пересматриваться дело, что так необходимо для моего будущего, а взамен я делаю невозможное в кровати, чтобы удовлетворить ее...

— И это действительно так трудно? — смеясь, спросил Палфурний.

— Ужасно! Она абсолютно бесформенна, несмотря на усилия массажистов и посещение гимнастического зала, на которое она решилась лишь для того, чтобы облегчить мне задачу...

— Тогда воспользуйся услугами этой рабыни-блондинки! Ей, должно быть, не больше семнадцати лет. С ней, наоборот, все возможно, и Приап будет праздновать свою победу!

Гонорий спустился по мраморным ступенькам, а сверху ему улыбался и махал рукой его друг Палфурний.

Девушка покорно шла в нескольких шагах позади своего нового покровителя, как это и полагалось. Они пришли в порт, прошли по пристани, поднялись по мосткам на галеру, где временно жил Гонорий. Он провел ее в свою каюту и закрыл дверь. Она посмотрела на объедки, лежавшие в тарелках, на грязное белье, валявшееся на полу, на неубранную кровать, заваленную свитками сочинений по праву, которые Гонорий, не перестающий изучать эту науку, взял в юридической библиотеке города, чтобы скоротать время.

— Ну и ну! — воскликнула она. — Вот тут ты и живешь? И никто не занимается твоим хозяйством?

— Никто, — сказал Гонорий, усаживаясь на кровать.

— Где найти чем можно все это убрать?

— Не знаю. Выйди и поищи, — сказал он, откидываясь на несвежую постель.

Повинуясь ему, она поискала на нижней палубе, открыла две или три двери, пока не наткнулась на троих мужчин, сидевших на полу и игравших в кости. Она спросила у них, где можно найти ведро, метелки или что-то подобное. Ей ответили непристойными шутками, к чему она, впрочем, была привычна. Один из них указал на свое причинное место и сказал, гнусно рассмеявшись, что она может взяться вот за эту ручку от метелки, которую она не сможет сломать, и если как следует раскачает ее, то получит хорошую струю в лицо. Наконец самый пожилой из троих, которому стало ее жалко, бросил вскользь, что под лестницей, которая ведет на переднюю палубу, есть клетушка со всем необходимым.

Она вернулась в каюту с ведром и щетками и принялась за уборку. Пока Гонорий лежал на кровати и мечтал, она налила на пол воды и встала на колени, чтобы как следует вымыть пол. Гонорий, увидев перед собой натянувшуюся сзади тунику рабыни, почувствовал приближение эрекции. Он уже больше недели жил в этой каюте один, и он знал, зачем он попросил Палфурния уступить ему эту девушку.

Гонорий высвободил свой фаллос и спустился с кровати, подошел к ней и поднял тунику. Под туникой ничего не было, как и у большинства рабынь, тогда он тоже встал на колени позади нее, приспосабливая свой член между бедрами. Она ничуть не удивилась и продолжала свою работу. Он взял ее за грудь одной рукой, а другой помог подготовить тот путь, которым собирался пройти.

— Ты не можешь дать мне закончить, а? — спросила она, не прерывая движения своего тела, следовавшего взад-вперед по полу вслед за щеткой.

Она говорила спокойным голосом, свидетельствовавшим о ее невозмутимом характере.

Но вот Гонорий вошел в нее, схватив освободившейся рукой другую грудь. Он входил и выходил, лаская при этом соски молодой девушки, пока не почувствовал, как она заполняется внутри влагой. Она уже оставила щетку в покое и оперлась на руки, отвечая покачиваниями тела на методичные усилия своего нового хозяина. Ей было самое большее семнадцать лет, как и говорил Палфурний там, еще в подвале, но она была очень развита для своих лет.

Гонорий постарался продлить удовольствие, пытаясь не обращать внимания на стоны своей рабыни, которые еще больше разжигали его. Он хотел показать ей, что собирается заботиться о ней и что ее первой обязанностью отныне будет страстное участие в играх хозяина, а вот хозяйственные заботы отойдут на второй план. Он кончил, громко крича, только тогда, когда понял, что она, после нескольких последовательных оргазмов, уже на пределе возможностей. Они упали на пол, так и не разъединившись друг с другом.

После нескольких минут молчания она развернулась, продолжая лежать рядом с ним. Гонорий сел.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Она пожала плечами, уверенная в том, что имя не имеет большого значения, важно лишь одно место на ее теле, которым все распоряжаются на свой лад.

— Наис, — неуверенно произнесла она.

— А как зовут того, кто хотел убить Палфурния?

— Он сказал мне, что его зовут Сатурий.

— Как ты с ним встретилась? — продолжал молодой адвокат.

— Меня продавали в Геркулануме. Он пришел на рынок, увидел меня, посмотрел зубы, захотел увидеть, как я сложена (она указала рукой на низ живота), потом он поговорил с торговцами. Он им сказал, что ищет очень красивую девушку. Но не купил меня. Вернулся на следующий день, осмотрел других девушек, тоже их пощупал и уже начал надоедать торговцам. Но в конце концов взял меня... Я провела несколько дней вместе с ним в Геркулануме, в маленьком домике. Потом он мне объяснил, что мы будем одновременно доставлять удовольствие одному богачу: пока этот тип будет заниматься мной, он сам поимеет его сзади. И если я понравлюсь клиенту и все пройдет хорошо, он купит мне золотой браслет.

— Вы так и оставались в Геркулануме?

— Да.

— Ты не выходила из дома?

— Нет, несколько раз он брал меня с собой.

— Ты знаешь, что кто-то дал ему много денег за то, чтобы он убил Палфурния?

Она пожала плечами:

— Да, конечно, я знаю об этом. После той взбучки, которую я получила у него в подвале, я не могу об этом не знать.

— Видела ли ты того человека, который дал ему деньги?

— Два раза я видела какого-то типа. Сначала он пришел в дом. В тот день Сатурий велел мне выйти во двор. Там был маленький дворик, где стояла цистерна и лохань. Пока они разговаривали, я стирала белье.

— Ты не слышала, о чем они говорили?

— Нет.

— А в другой раз?

— Это было в таверне на берегу моря. Мы там завтракали.

— Так он хорошо с тобой обращался? Он водил тебя завтракать?

— Да, ему было скучно. Он никого не знал в Геркулануме.

— И что же, тот же человек пришел в таверну? Как все происходило? Он пришел или приехал?

— Он приехал на лошади.

— На лошади! А ты не помнишь, как выглядела эта лошадь?

— Помню, потому что, когда тот тип подъезжал, Сатурий увидел его издалека и сказал мне: «Пойди подержи его лошадь, пока я буду с ним разговаривать». Как и в тот первый раз в доме, когда он отправил меня во двор, чтобы я не слышала, о чем они говорят.

— На лошади! — повторил Гонорий. — Это очень любопытно...

Девушка не поняла, почему это показалось ему любопытным, к тому же ей это было все равно.

— А не можешь ли ты вспомнить, в какой день это было?

— Это было приблизительно месяц назад...

— Понятно, а точнее?

— Ну, это трудно сказать.

Она задумалась, пытаясь припомнить точнее.

— Не случилось ли чего-нибудь необычного в этот день? — продолжал задавать вопросы Гонорий.

— Как это?

— Не происходило ли чего-нибудь на улицах? Какого-нибудь праздника, например. В это время обычно проходит праздник Нептуна...

— А! — сказала она. — Было что-то похожее. Накануне люди бросали в море цветы и все такое, на пляже принесли в жертву быка, потому что, когда мы подходили к таверне, на пляже убирали то место, где происходило жертвоприношение. Народ все затоптал и набросал полно мусора, и все было испачкано бычьей кровью.

— Это лучше, — сказал Гонорий. — Ты хорошая девушка. Я понял, в какой день это происходило: на следующий после поднесения даров Нептуну...

Он погладил ее по руке, но она сделала вид, что не заметила этого жеста, хорошо зная из своего опыта, что он предназначался не ей. Ею только обладали, и все.

— А лошадь того человека? — продолжил Гонорий. — Как по-твоему, это животное взяли напрокат или он был ее хозяином?

Тут она принялась смеяться:

— Ну, ты действительно неподражаем! Да какая разница, его это лошадь или нет?

Гонорий опять погладил ее руку, взял в свою, она не сопротивлялась, но постаралась, чтобы рука ее лежала неподвижно.

— От этого многое зависит, — сказал он. — Постарайся вспомнить. Может быть, ты поила лошадь? Это ведь был полдень. Ей, вероятно, хотелось пить.

— Да, конечно. Она была вся в поту. Там около таверны был фонтан с поилкой для скота, лошадь тянула меня туда. Тогда я отвела ее к поилке.

— Не было ли чего-нибудь примечательного на сбруе лошади? На голову обычно надевается кожаная упряжь. Вспоминай!

Девушка опять задумалась.

— Ты прав. На лбу лошади на кожаном ремешке была прикреплена красная лента.

— Ну, тогда ясно, что это была наемная лошадь. Не было ли чего-нибудь другого, например пластинки или медного медальона с номером? Все наемные лошади имеют номера...

— Да, — сказала она. — Была круглая пластинка.

— С выгравированной цифрой?

— Да. Там была цифра...

— Если бы ты могла вспомнить эту цифру, — сказал он, — было бы совсем замечательно. Ты тогда бы получила по золотому браслету на каждую ногу...

На ее лице появилась недовольная гримаса.

— Мне не нужны золотые браслеты.

— А что тебе нужно?

— Кто-то, кто бы содержал меня и не перепродал через три месяца. Кто-то, у кого был бы дом, где я смогла бы остаться жить, и чтобы он не отвел меня на базар для продажи, как поступают с животными... — Она посмотрела на него своим безмятежным взглядом и спросила: — А у тебя есть дом?

— Сейчас нет. Но я смогу скоро его купить. Если только ты скажешь мне, какая цифра была выгравирована на медной пластинке у лошади, это будет лучше всего.

Он подождал немного, и тут она на ладони своей руки нарисовала пальцем одну цифру "X", а потом рядом и другую "X".

— Десять и десять? — переспросил Гонорий.

— Да, я думаю, что так. Я помню, потому что было две одинаковых. Нетрудно запомнить.

— Ты умеешь считать?

Она пожала плечами:

— Не стоит преувеличивать.

— Умеешь читать?

— Очень немного.

— Кто тебя научил?

— Один старик, который купил меня, когда я была маленькой.

— Он с тобой спал?

— Конечно. Он тискал и лизал меня. Он учил меня читать и писать. Но так как он был стар, это не могло продолжаться долго.

— Ты вспоминаешь его?

— Да, иногда. Я думаю, что он дорожил мной и сохранил бы меня. Но самое печальное в том, что старые люди умирают.

Он поднялся, собираясь переодеться.

— Подождешь меня здесь. Когда я вернусь, принесу тебе поесть. — Он наклонился над ней, как бы собираясь поцеловать. — Так ты уверена, что это двадцать? — спросил он еще раз.

— Да, совершенно.

Он прижался к ее губам. Она спокойно посмотрела на него.

— Не надо так стараться, — сказала она. — Не считай себя обязанным.

Гонорий дошел до маленькой конторки на пристани, в которой путешественники, прибывающие в порт, брали напрокат лошадей и повозки. Только один раб-служащий сидел за маленьким столом.

— Есть ли в Помпеях контора по найму лошадей? — спросил его молодой адвокат.

— У нас есть, — ответил тот.

— У кого это — у вас?

— "Спор — любой наем и аренда", — бросил раб тоном, по которому можно было понять, что тот, кто не знает заведения Спора, скорее всего деревенщина.

— А других нет?

— До прошлого года существовал дом Малвиния, но мы его перекупили, — сказал он с самодовольным видом.

— Ты хочешь сказать, что Спору удалось запачкать того, перед тем как наложить лапу на его заведение?

— Вы хотели взять лошадь или решили опрометчиво поносить наше предприятие? — на этот раз уже с недовольством спросил раб.

— Я прежде всего хочу, чтобы ты мне сказал, где в городе расположена контора Спора.

— Не обязательно идти в нашу контору. Вы можете взять лошадь в наем здесь. У нас всегда есть несколько свободных животных, они стоят около того навеса, где получают портовую пошлину, а две привязаны прямо за этим домом.

— Благодарю тебя, — сказал Гонорий. — Но хочу сначала взглянуть на этих двух.

Молодой служащий пожал плечами. Может, этот тип вообразил себе, что у Спора предлагают неважных лошадей?

Гонорий обошел конторку. Под навесом действительно были привязаны две вполне сносные лошади. Сердце адвоката забилось сильнее, когда он увидел красную ленту на кожаном ремешке, проходившем по лбу обоих животных. Тот, кто организовал покушение на Палфурния, брал лошадь в наем у Спора незадолго до праздника приношения даров Нептуну.

Гонорий дошел до конца улицы Стабий[98], где располагались, прямо напротив водяного замка и рядом с Везувианскими воротами, конторы и конюшни заведения «Спор — любой наем и аренда»; отсюда недалеко было и до дороги на Геркуланум, и до той, которая вела к вулкану. Он вошел во двор, заставленный повозками, заполненный рабами, сновавшими между наемными каретами, и входящими и выходящими из контор клиентами.

Гонорий вошел в одно из помещений и стал расспрашивать о ценах на лошадей и повозки. Писарь пересмотрел несколько пергаментов и регистрационных книг, пока отвечал на вопросы посетителя. Таким образом, Гонорий убедился в том, что в конторе велась подробная запись всех проделанных в день операций.

Он по очереди внимательно посмотрел на всех четверых или пятерых служащих, занимавшихся этими записями, пока один из них, самый молодой, не состроил ему глазки. Гонорий улыбнулся ему, а потом, когда выходил из конторы, опять обернулся и бросил на него последний взгляд. Он понял, что его взгляда ожидали, и тогда спокойно пересек двор, вышел на улицу и уселся там за столик самой ближайшей к конторе таверны, откуда мог наблюдать за всеми, кто входил и выходил из заведения Спора.

Наступило послеполуденное время, от солнца ложились уже наклонные тени, ветер с моря принес прохладу, которая сменила невероятную летнюю дневную жару. Гонорий понял, что молодой писец, на котором он остановил свой выбор, не замедлит выйти так скоро, как только закончит работу. Но что бы ни случилось, адвокат, занимавшийся наследием Менезия, был полон решимости ждать столько, сколько понадобится.

И вот юноша появился во дворе. Гонорий сразу поднялся из-за стола и вышел на улицу, чтобы пойти ему навстречу и сделать вид, что встреча была неожиданной. Внезапно юноша возник перед ним. Они остановились посреди уличной толпы.

— Смотри-ка! Ты закончил работу? — спросил Гонорий.

— Только что.

— Торопишься домой?

— О нет! — живо отреагировал тот.

— Тогда пойдем со мной, выпьем чего-нибудь, — сказал Гонорий, беря его за руку.

Он привел его в таверну, и они сели за стол, из-за которого молодой адвокат только что вышел. Юноша все время улыбался ему.

— Ты из Помпеи? — спросил он.

— Из Рима. Приехал сюда на некоторое время.

Адвокат посмотрел на сидевшего напротив с улыбкой гурмана и продолжил расспросы:

— Твоя работа у Спора тебе интересна?

Тот пожал плечами:

— Я привык к ней...

— Сколько ты получаешь?

— Сто десять сестерциев.

— Это неплохо, — осторожно сказал Гонорий. — А где ты живешь?

— Недалеко отсюда.

Хозяин таверны принес запотевший графин с вином и два глиняных кубка, которые тут же наполнил. Юноша выпил и, осмелев, предложил:

— Если вы хотите, то можно пойти ко мне. Я живу вместе с другом, но вечерами он работает и его нет дома. К тому же он не ревнив, — добавил он с сожалением.

Гонорий положил свою руку на руку юноши.

— Ты очень мил, но я хотел бы прежде попросить тебя об одной вещи.

— Просите что хотите, — ответил тот.

— Я хотел бы, чтобы ты оказал мне одну услугу. И ты получишь свою месячную оплату.

— Да мне не нужны деньги! Если я смогу доставить вам удовольствие, то сделаю, что смогу. Что вам нужно?

— Я хотел бы, чтобы ты кое-что посмотрел в регистрационных книгах, в тех, где записывается наем лошадей. — Увидев изумление, отразившееся на лице собеседника, Гонорий продолжал: — Ведь правда же, что вы каждый день записываете номера сдаваемых в наем лошадей?

— Да, обязательно. Записывается имя того человека, который арендует лошадь, и отмечается сумма внесенного залога. Клиенту вручают расписку в получении денег. Номера расписок нужно также записывать. А когда он возвращает животное, то отмечается, сколько клиент уплатил всего. Вот и все...

— У твоего хозяина все отлично организовано...

— Так это необходимо! Иначе не будешь знать, сколько получаешь прибыли. И у него есть не только лошади, но и повозки, все такое. Так что вы хотите, чтобы я посмотрел?

— Вот что мне нужно уточнить: кому была сдана в наем лошадь номер XX во время праздника приношения даров Нептуну.

Молодой служащий, немного растерявшись, сначала ничего не ответил, но потом сказал:

— И это все, что вы хотите узнать?

— Да, — сказал Гонорий, который снова положил свою руку на руку очарованного им молодого человека, чтобы закрепить свою победу над ним. — Завтра ты посмотришь в книге, и мы встретимся здесь в тот же час! Согласен?

— Но нам совсем не нужно ждать завтрашнего дня! — воскликнул он. — Я могу туда пойти сейчас же. Служащие, которые ожидают поздних клиентов, остаются в конторе до полуночи...

Он поднялся. Гонорий следил, как он перешел через улицу и вошел во двор конторы Спора, несколько минут он оставался внутри помещения, а потом молодой адвокат увидел, как тот вышел и опять пересек улицу, направляясь к таверне. Подойдя, юноша снова сел за стол.

— Я сказал, что забыл записать кое-что в регистрационную книгу о найме лошадей, — объяснил он.

— Итак, — спросил Гонорий, — кто брал лошадь номер XX?

— Ее не брали.

— Как это? — удивился адвокат.

— На протяжении двух недель, за восемь дней до праздника поднесения даров Нептуну и восемь дней спустя, о ней нет никаких записей на каждодневных страницах.

— Ты в этом уверен? — спросил раздосадованный Гонорий.

Он подумал, что его новая рабыня ошиблась или что она назвала первую попавшуюся цифру, чтобы ее оставили в покое. Рабы часто так поступали.

— Что же это, по-твоему, означает? — опять стал спрашивать адвокат. — Лошадь была больна?

— Я подумал об этом и поэтому посмотрел в регистрационной книге больных животных.

— У вас есть и такая книга?

— Конечно. Там записываются лекарства, сколько они стоили, посещения ветеринара и тому подобное... чтобы не переплачивать.

— Так эта лошадь исчезла на пятнадцать дней. Как ты это объясняешь?

— Ну, это очень просто, — спокойно сказал юноша. — Так бывает всегда, когда Спор дает кому-нибудь лошадь бесплатно.

Гонорий постарался скрыть радость от того, что он узнал. Тот человек на лошади работал на Спора, а Спор был агентом Лацертия в Помпеях, наблюдавшим за Палфурнием и всеми остальными делами!

Молодой адвокат приготовил монеты по пятьдесят сестерциев. Он вложил их в руку юноши. Тот покраснел:

— Так мы идем сейчас ко мне?

— Послушай... — сказал Гонорий. — Я благодарю тебя за приглашение. Но сегодня вечером я приглашен к друзьям, куда я должен обязательно пойти. Тем не менее в начале следующей недели я буду ждать тебя у выхода из конторы, и тогда мы пойдем к тебе. — Он пожал руку, в которую вложил деньги. — Я уверен, что мы проведем приятный вечер.

— Очень жаль. Сегодняшний вечер мы бы тоже провели хорошо, — грустно сказал юноша.

— Но ты же не один, у тебя есть друг?

— Он возвращается только к утру. И часто приводит кого-нибудь.

— Понятно... Прости меня. И не забудь: на следующей неделе!

— Мне нетрудно будет помнить об этом, — ответил молодой служащий.

Гонорий положил несколько монет по одному ассу на стол, чтобы заплатить за вино, потом встал. Перед тем как выйти на улицу, он сделал прощальный жест, обернувшись к своему поклоннику, который все еще улыбался ему. Гонорий пошел по улице Стабий, одной из самых оживленных в городе, глазами отыскивая лавочку, где бы продавалось все необходимое для письма: ручки, чернила, пергаменты, гравировальные стили и тому подобное. Наконец он заметил такую, вошел и попросил полдюжины табличек и стиль. Затем он взял одну из табличек и, опершись на пюпитр, устроенный на всякий случай, для удобства покупателей, написал следующие слова: «Я знаю кто: Спор». Он соединил две таблички вместе, чтобы спрятать между ними текст. Девушка-продавщица протянула ему восковую палочку, он подошел к масляной лампе, зажженной именно для таких случаев, растопил воск и запечатал ленту, связывавшую таблички.

Потом он расплатился двенадцатью ассами и, выйдя на улицу, смешался с вечерней толпой: кто-то наслаждался свежестью, кто-то сидел в тавернах, громко разговаривая и забывая дневные заботы и дела. Помпеи, в отличие от Рима, были городом, где бедным жилось так же хорошо, как и богатым. Окруженный необычайно плодородной землей, на которой росла самая лучшая пшеница Италии и три раза в год собирался урожай овощей, город, расположенный на берегу волшебной голубой бухты, где рыбаки каждый день вылавливали живую рыбу, восемнадцать лет назад был почти полностью разрушен землетрясением, но это не убедило жителей оставить его. После стольких лет он все еще отстраивался, деловые люди и патриции истратили целые состояния на его восстановление, которое императорская власть поддерживала как деньгами из государственной казны, так и соответствующими юридическими мерами. "Эпикуреец Палфурний, — думал Гонорий, свернув на Ноланскую улицу[99], ведущую к одноименным воротам, где его новый друг, мошенник, подделыватель документов и отравитель, возвел богатый дом, — выбрал подходящее место для своих бесчестных дел". Тем не менее, как правильно вычислил молодой адвокат, уезжая из Рима, эти дела как бы уничтожали друг друга и приближались к общему концу.

Гладиаторы, стоявшие при входе, узнали нового друга их хозяина, поэтому он беспрепятственно вошел в караульное помещение и, показав таблички, попросил их немедля отнести это послание, сказав, что оно от Гонория, сына Кэдо.

Затем молодой адвокат направился в порт. По дороге он прошел мимо знаменитого магазина Виниция, торговца изысканными продуктами, у которого покупали съестное все жители Помпеи, это предприятие работало уже почти век и кормило еще родителей нынешних покупателей. Тут он вспомнил, что Наис давно ничего не ела. Решив вознаградить ее за то старание, которое она проявила утром, во время уборки каюты, Гонорий купил все самое лучшее: маринованные языки в красивых керамических горшочках, запеченную дичь, покрытую своим собственным оперением, готовую рыбу в мисочках, африканские фрукты и, наконец, два графина с белым и красным вином с большим количеством льда. Виниций, четвертый владелец магазина, носивший это имя, правнук основателя, человек мощного телосложения, всегда одетый в белые поварские одежды, каждый вечер, когда покупателей было особенно много, выходил к прилавкам. Желая понравиться новому клиенту, потратившему так много денег, он отчитал раба, который его обслуживал, и выслал к нему мальчика с двумя корзинами, чтобы тот отнес все продукты ему домой. Гонорий, столько переживший за этот длинный день, легким шагом и со счастливым сердцем шел впереди посыльного. Он обнаружил того, кто занимался тайными делами Лацертия в Помпеях, причем не потратив золота и не пуская в ход кинжала, он много размышлял и сопоставлял, как его учили в правоведческих школах, где он с таким старанием обучался; воспоминания об оргазмах, полученных в объятиях рабыни, и о тех удовольствиях, которые она еще сможет ему подарить, придавали его счастливому настроению оттенок сексуальности. Он поднялся на борт галеры в самом лучшем расположении духа. Уже с причала он увидел Наис, покинувшую душную каюту и ждавшую его на верхней палубе. Он дал один сестерций посыльному, который поцеловал ему руку. Молодая рабыня, молча смотревшая на все, что вынималось из корзин, сразу начала есть и пить.

— Ты голодна? — обеспокоенно спросил адвокат, занимавшийся наследием Менезия.

Она кивнула.

— С каких пор ты не ела? — продолжал он расспрашивать, вспомнив, что она содержалась в подвале, где никто ее не кормил.

— Два дня.

— А почему ты ничего не сказала?

— Я не люблю просить, — ответила она.