"Во имя рейтинга" - читать интересную книгу автора (Мусаниф Сергей)ГЛАВА 20 — Я собрал вас в своем шатре, вожди, чтобы обсудить сегодняшнюю битву и решить, как мы будем воевать дальше. Агамемнон обвел тяжелым взглядом присутствующих. За исключением престарелого Нестора, все были в боевых доспехах, разве что без шлемов и без щитов. Зато мечи были у всех. — Троянцы вероломно нарушили перемирие и напали на нас, — сказал Нестор. — Не так уж и вероломно, — возразил Одиссей. — Гектор мог и не присылать глашатая, и тогда троянцы точно перерезали бы нас всех. Я всегда говорил, что устраивать свадьбу на войне — не дело для мудрых военачальников. — У нас не было выбора, — сказал Агамемнон. — И ты, мудрый сын Лаэрта, знаешь это не хуже меня. — Вне всякого сомнения, покровитель города Аполлон надоумил Гектора начать битву сегодня, обещая ему свое заступничество. Мы все видели Феба на Скейской башне. Но отец всех богов, великий Зевс, был на нашей стороне. А, Калхант тоже без доспехов. Но он не вождь, вот я его сразу и не посчитал. Меня, понятное дело, на совет не позвали. Происхождением не вышел. Опять пришлось подсматривать. — Зевс проявил себя лишь однажды, уронив Скейскую башню, — сказал Диомед. Он еще не успел напиться, а потому был мрачен. — Посейдон сотряс землю, чтобы помочь Ахиллесу убить Гектора. Афродита пыталась защитить Менелая. Нам это ничуть не помогло. — Твое поведение, Тидид, я собирался обсудить отдельно, — сказал Агамемнон, и Диомед сразу набычился. — Как понимать твой поступок? Я надеюсь, что это боги смутили твой разум, иначе твои действия можно назвать только предательством. — Поосторожнее с такими словами, — сказал Диомед. Хорошо еще не бросился на Атрида и не попытался свернуть ему шею. — Что ты вообще имеешь в виду? — То, как ты отдал свое копье троянцу, когда Ахиллу осталось нанести только один удар. Это ты, Тидид, спас троянского лавагета и погубил Ахиллеса. Ты что, не знаешь, как долго мы пытались избавиться от Гектора? — Победа над врагом ценой предательства и подлости? Ты сам когда-нибудь убивал безоружных, Атрид? — Да. Я ведь не просто воин, я — ванакт. Смерть — это часть политики. — Тогда я не политик, — сказал Диомед. — Я готов убить Гектора сам, в честном бою. Но зарубить безоружного… — Тидид прав, — неожиданно подал голос критский пират Идоменей. — Я не видел этого поединка, но уже слышал о нем. Если бы Пелид победил, это была бы нечестная победа. — Богоравный Пелид впал в боевое безумие, — сказал Нестор. — Потому его поступок не может быть расценен как подлость. Ведь он был слеп от ярости и зарубил даже своего друга, а перед этим поднял руку на бога. Ты зря помещал ему убить Гектора, Тидид. Мы могли бы этим вечером вкушать вино в прекрасных садах Трои. После смерти Ахиллеса битва закончилась. Гектор милостиво отдал тело Пелида мирмидонцам, чтобы вождь был похоронен со всеми почестями, и войско троянцев укрылось в городе. Ворота были открыты долгое время, пока рядом стояла ахейская армия, но островные греки не делали никаких попыток напасть. Они были слишком подавлены смертью их живого символа. А может, просто не хотели победы, подаренной им богами. — Если бы Пелид был настоящим воином, он убил бы Гектора, а не простоял весь поединок, как баран на бойне, — сказал Диомед. — До вмешательства Посейдона у него не было никаких шансов. Я лишь исправил ошибку, которую допустили боги. — Не богохульствуй! — Это Нестор и Калхант одновременно. — Не вам учить ванакта Аргоса манерам, — сказал Диомед. — Если мои слова — богохульство, то пусть боги сами придут сюда и спросят у меня ответа. Ахиллес разрубил мое копье, но у меня есть еще. — Вожди, какой смысл говорить о том, что уже было и что мы не в силах исправить? — спросил Одиссей. — Давайте лучше обсудим то, что мы будем делать дальше. Мы пришли сюда за супругой спартанского басилея, но Менелай мертв. За что мы будем драться теперь? — Мы слишком далеко зашли, чтобы отступить. — Глаза Большого Аякса налиты кровью. — Мы пришли сюда не за супругой моего брата, — отрезал Агамемнон. — И мне плевать на нее и на всех троянских девок, вместе взятых. И не сокровищ старого Приама я жажду. Эллада должна быть единой! — Мы потеряли уже треть войска, — сказал Диомед. — И если мы будем продолжать в том же духе, то после взятия Трои мы будем гораздо слабее, чем до войны. О какой целостности ты говоришь? Ты боишься хеттов, Атрид? Но Троя служила буфером между нами и Хеттийским царством. Ты боишься дорийцев? Но теперь мы можем выставить против них куда меньше людей, чем полгода назад. Троянцы не покорятся нам, мы должны будем вырезать всех, и войско твое больше сегодняшнего уже не станет. — Что же ты предлагаешь? Заключить мир со старым Приамом? Это слова труса, Диомед. Вот тут уж Тидид не выдержал. Он вскочил на ноги, оттолкнув пытающихся остановить его Одиссея и Малого Аякса, и плюнул на землю под ногами ванакта ванактов. — Я, Диомед, сын Тидея, ванакт Аргоса и второй воевода армии ахейцев, никогда не был трусом, Агамемнон Атрид! И за оскорбление, которое ты нанес мне при множестве свидетелей, я вызываю тебя на поединок! Шум в шатре стих. Агамемнон тоже встал: — Я, Агамемнон, сын Атрея, ванакт Золотых Микен, принимаю твой вызов, аргосец. Победитель в нашем поединке будет командовать войском! — А проигравший отправится в Аид, — добавил Диомед. Совет троянцев состоялся часом позже. На нем присутствовало гораздо меньше людей. Только четверо. Гектор, его брат Гелен, Эней и Циклоп. Они успели переодеться и помыться после битвы, а Эней — даже побаловаться со смазливой служанкой. — Отец мертв, — сказал Гелен. — Парис тоже. Вне всякого сомнения, Гектор, теперь ты — правитель Илиона. — Люди видели, как Елена режет горло Парису, — сказал Эней. — Толпа требует ее крови. Мы уже объявили народу, что Париса убила не Елена, а принявшая ее облик нимфа, которую Парис обесчестил во время своих скитаний по лесам. Но, думаю, Елене в ближайшее время лучше не показываться из дворца. — Мы больше не будем встречать врага в поле, — сказал Гектор. — С воинами, которые у нас остались, мы сможем защитить город. Стены Трои неприступны. — Тем более что Ахиллес мертв, — сказал Циклоп. — Менелай тоже мертв, — сказал Гелен. — У ахейцев больше нет формального повода для войны. — Они все равно не уйдут, — сказал Эней. — Но теперь мы можем снова послать гонцов к соседям. Увидев, что положение наше не безнадежно, они пришлют нам помощь. Может быть. — Займись этим, — сказал Гектор. — У нас мало воинов, и они устали. — Пару дней ахейцы не полезут на штурм. Может быть, пока длится перемирие, мы возведем тебя на престол по всем правилам, Гектор? — Нет. Пусть все останется, как есть. Я буду лавагетом до конца войны, а там посмотрим. В мирные времена Гелен может быть лучшим правителем, чем я. — Если мы доживем до этих мирных времен, — сказал Гелен. Гелен не воин. Худощав, немощен, с детства хромает на правую ногу и ходит с тросточкой. — Я начинаю верить, что доживем, — сказал Гектор. — Жаль, не удалось добраться до старшего Атрида. Эней ухмылялся с видом человека, который знает больше остальных и не спешит делиться этим знанием. — Я разговаривал с лазутчиком из лагеря ахейцев, — сказал он. И когда только успел? — Атрид обозвал Диомеда трусом, — продолжил Эней, — и бешеный аргосец вызвал его на поединок. Они будут драться завтра утром, победитель станет командующим. Так что Атрид там уже не главный. — Диомед… — задумчиво сказал Гектор. — Он — честный воин. — Да, — сказал Эней. — И не хочет быть игрушкой в руках богов. После появления Афродиты он практически вывел свое войско из боя. — И одолжил мне свое копье. — Прости, Гектор, — сказал Эней. — Я не успел. — Не терзайся, Анхисид, — сказал Гектор. — Главное, что Ахиллес мертв. А Диомед… кто знает, может быть, мы сможем с ним договориться? — С этим бешеным псом, сразившим самого Ареса? Война — единственное занятие для таких людей. — Ты не прав, Гелен. Диомед в первую очередь политик. А что касается его поединка с Аресом… Я бился сегодня с Афродитой. — Мы можем выстоять, — подвел итог Гелен. — Если боги не будут против нас. Тема оказалась щекотливой, и на некоторое время в зале повисло молчание. — На Олимпе раскол, — сказал наконец Гектор. — Аполлон, покровитель нашего города, и его сестра Артемида с нами, но Отец Богов, похоже, против нас. И Колебатель Тверди сегодня почти разрушил стену, которую сам когда-то строил. Фебу не выстоять против старших богов. — Как было бы просто, если бы боги пировали на Олимпе и не вмешивались в войны смертных, — сказал Циклоп. — Увы, понять пути богов нам не дано, — сказал Гелен. — Чем мы прогневали Зевса? — Тем, что в наших местах Аполлона чтут больше, чем его, не иначе, — сказал Гектор. — Это просто ревность. — Старшие очень хотели, чтобы Ахилл победил, — сказал Эней. — Почему? — Этого мы не узнаем, — сказал Гектор. — Кстати, я надеюсь, каменщики уже ремонтируют стену? — С того самого момента, как бой закончился, — заверил его Гелен. — Хорошо, что ты подумал об этом раньше меня, брат. Если бы все мои братья были похожи на тебя, войны бы не было. Гелен хмыкнул: — Зачем Трое столько царевичей-калек? Секундантом со стороны Агамемнона был Нестор, сын Нелея, почтенный старец. Секундантом Диомеда, как и следовало ожидать, хитроумный Лаэртид. Они сидели в шатре пилосца и обсуждали условия предстоящей схватки. — Пусть дерутся в поле, — настаивал Одиссей. — И надо пригласить на бой троянцев. Они заслужили право полюбоваться этим зрелищем. — Троянцы больше не чтут перемирия. — Гектор честно предупредил нас о битве. — На рассвете? — Он мог не делать этого вообще. И потом, не он давал нам слово о перемирии, а его отец. Но Приам сегодня утром умер, и спросить не с кого. Будь спокоен. Троянцам передышка нужна сейчас даже больше, чем нам. — Хорошо, мы пригласим их, если Гектор лично даст слово, — согласился Нестор. — Пусть вожди дерутся в поле. Пешими или на колесницах? — Пешими, — нехотя согласился Одиссей. — На колесницах у Атрида не будет ни единого шанса. — Агамемнон — доблестный воин. — Не спорю. Слава его велика. Но когда он в последний раз дрался? — Удел царя — не биться в первых рядах, но следить за исходом сражения… — Ладно, ладно, не учи меня. Выбор оружия? Копья, мечи? — Мечи. — Диомед настаивает на копьях. — Дадим каждому по два копья, — сказал Нестор. — А потом, если исход не будет решен, пусть бьются на мечах. — Согласен. — Ты же понимаешь, Лаэртид, что мы не должны уходить отсюда. — Нет. Не понимаю. Зря Нестор согласился на копья. Сыну Тидея Нечестивца не понадобилось даже запасное копье — он убил Атрида уже со второго удара. Пробив щит и нагрудный доспех, наконечник копья на дюйм вышел из спины ванакта ванактов. Войну ждали большие перемены. Мы тоже держали нечто вроде военного совета. Мистер Картрайт, Джон Мур, Джефф Пибоди, новый главный режиссер шоу, шеф службы безопасности Хенриксон и ваш покорный слуга. — Меня тревожат новости, просачивающиеся извне, — сказал мистер Картрайт. — Конечно, я ожидал, что у столь популярного канала, как наш, рано или поздно должны появиться противники, более того, они просто необходимы нам, и, если бы их не было, нам надо было их придумать. Но совсем недавно я узнал об организации, называющей себя «хранителями времени». Это террористическая организация, джентльмены. И мне совсем не нравятся методы борьбы, которые они выбрали. Я готов к публичным дискуссиям в прессе и на телевидении, это только подогреет интерес к нашим программам, но террор — вещь для бизнеса вредная. Мистер Хенриксон? — Мы потеряли три ретранслятора на прошлой неделе, — сказал Хенриксон. — Выведены из строя взрывами. Каким-то хакерам удалось проникнуть в нашу спутниковую систему и прервать вещание на Юго-Восточную Азию более чем на восемь часов. — А это значит, что мы терпим убытки, — сказал Мур. — Кроме того, мне стало известно, что террористы планируют нападение на нашу штаб-квартиру. Вы не ослышались, именно на то здание, в котором мы с вами сейчас сидим. Они хотят уничтожить темпоральную аппаратуру академика, что приведет к свертыванию туннеля времени. Господа, это неприемлемо. — Босс обвел присутствующих тяжелым взглядом. — Я ввожу на территории военное положение. Мистер Хенриксон, я хочу, чтобы вы утроили внешние посты, организовали охрану главной лаборатории и усилили бдительность. Хенриксон коротко кивнул. — Конечно. — Теперь поговорим о менее приятных вещах, — сказал мистер Картрайт, и взгляд его уперся в меня. — Мистер Громов, я помню, вы утверждали, что знаете, как будут развиваться события в Троянской войне. Вот это заявочка!. Судя по тому, что босс перестал называть своих сотрудников по именам, обращаясь чересчур официально, он сильно чем-то недоволен. И что ему не нравится в текущих событиях? Кровь льется рекой, рейтинги зашкаливают, охваченная аудитория растет не по дням, а по часам. — Видите ли, мистер Картрайт, когда проект только начинался, я считал именно так. Но действительность чем дальше, тем сильнее стала отличаться от того, что нам было известно из работ историков и поэтов. — То есть сейчас вы не можете нам сказать, что будет дальше? — Вы правы, не могу. Особенно после того, как Диомед убил Агамемнона и встал во главе ахейской армии. — Падет ли Троя? Будет ли она разрушена? — Канонически — да. По факту — я уже не знаю. Вполне может быть, что она выстоит. — Я хочу помочь троянцам, — заявил вдруг мистер Картрайт. — Что мы можем для этого сделать? — Радуйся, богоравный Диомед. — Радуйся, Орест. И не зови меня богоравным. Я просто Диомед. О чем ты хотел со мной поговорить? — О будущем. — Тебя интересует война? — Нет. Не слишком. Меня интересует политика. Ты присягал на верность Золотым Микенам. — Я давал клятву помочь Менелаю вернуть супругу. Теперь твой дядя мертв, и я свободен от своих обязательств. — У нас сложная ситуация, бого… Тидид. Ты теперь командуешь объединенной армией, почти половину которой составляют воины Микен. С другой стороны, Микены являются главенствующим городом и не подчиняются Аргосу. — Микены и Аргос остались за морем. Здесь есть только мы. И Троя. — Я не против того, чтобы ты командовал армией в этой войне. Ты — лучший из всех. Я верю, что ты доведешь дело до конца и возьмешь Трою. Но что мы будем делать, когда война будет закончена и армия вернется домой? Сложишь ли ты пост воеводы? Не будешь ли ты посягать на… — На твой трон? Это заманчивая мысль, юноша. Микены ведь отказываются признать меня ванактом Аргоса. Только басилеем. — Это так. Отец и дед считали, что на нашей земле должен быть только один ванакт. — Может быть, они были правы. Только почему ванакт должен править именно из Микен? Почему не из Аргоса? — Я понимаю… Ты хочешь войны, Диомед? Войны между Аргосом и Микенами? Междоусобной сечи? — Если я решу завоевать Микены, войны не будет. Войско подчинится мне, а не безусому юнцу. Сиди, не вскакивай. Или ты решил отомстить мне за отца? — Это был честный бой. Отец… знал, на что он шел. Я не буду тебе мстить. Но хоть ты и великий воин, Диомед, я не сдам тебе Микены без боя. — Успокойся. Мне не нужны Микены, и я подозреваю, что и сам не очень-то нужен Аргосу. Я еще не решил, что будет дальше, но за свой трон ты можешь быть спокоен. Мне не нравится микенское вино. Честно говоря, сначала я подумал, что ослышался. Не мог же всесильный медиамагнат болеть за одну из сражающихся армий. И не мог же он на полном серьезе предлагать нам вмешаться в прошлое и изменить его. Интересно девки пляшут, как говорят у меня на родине. Пока я ошалело соображал, как мне реагировать на шокирующее заявление моего работодателя, мистер Картрайт повел бровью и пожелал остаться со мной наедине. Пибоди, Хенриксона и Мура как ветром сдуло. Что бы это значило? Мистер Картрайт закурил сигару, пуская дым в потолок. Выдерживает паузу, психолог фигов. Что же он задумал? Какую выгоду хочет извлечь на этот раз? — Мы живем в великое время, мистер Громов, — наконец-то решился он нарушить молчание. — Вы сами это понимаете? — В принципе понимаю. — Еще никогда человечество не было так близко к объединению, как сегодня. — И объединяет его ваше шоу? — Наше шоу, — сказал он, нажимая на слово «наше». — Наше шоу, мистер Громов. Неужели вы считаете, что стоите в стороне? — Мой вклад столь мизерный, что его можно и не считать. По большому счету я только смотрю записи. — Вы не просто смотрите. Вы анализируете, делаете выводы. И я никогда не поверю, что во время просмотра вы остаетесь равнодушным. Признайтесь, что это не так. — Признаюсь. — И на чьей же стороне ваши симпатии? — Э… — Дайте, я сам угадаю. Ваши симпатии на стороне проигрывающих. На стороне обреченных. Вы хотите, чтобы победила Троя. — Почему вы так думаете? — Вы же русский. А русских во все времена тянуло на сторону сирых и убогих. Защитить слабого, поставить на место зарвавшегося наглеца… — Допустим. И что с того? — Я хочу, чтобы Троя победила. Более того, я не просто хочу этого, я намереваюсь этому поспособствовать. У нас ведь в прошлом находится первоклассный специалист, которому мы платим хорошее жалованье и который фактически ничего не делает. Я говорю о полковнике Трэвисе. Можно подумать, у нас там несколько специалистов. Или их действительно несколько? Нет, не может быть. Я бы знал. — Подумайте, что он может сделать, чтобы поспособствовать победе троянцев? Убить Диомеда? Одиссея? Аякса? — Вряд ли он будет в восторге, получив такое задание, — сказал я. — Меня не интересует, будет он в восторге или нет Меня интересует лишь результат. — Э… Не говоря об этической стороне данного вопроса, не считаете ли вы опасным вмешательство в наше прошлое? Эффект бабочки и все такое. — Бросьте, мистер Громов. Не надо мне этих фантастических рассказов. Это было слишком давно и слишком далеко от нас. Даже если какие-то изменения возможны, на нас они вряд ли отразятся. Расскажи это папе римскому, подумал я. Впрочем, я сам подарил боссу эту отмазку. — Могу я задать вам один вопрос? — Конечно. Вы хотите знать, зачем мне победа троянцев? — По правде говоря, нет. Я хотел спросить: что вы думаете о богах? Об этих парнях с Олимпа? Ведь теперь мы точно знаем, что они существуют. Вопрос застал босса врасплох. Он не стал сразу отвечать, а снова занялся своей сигарой. — Это сложный вопрос, мистер Громов. Я всю жизнь был атеистом и не верю в сверхъестественную сущность этих, как вы выразились, парней с Олимпа. Но они, вне всякого сомнения, существуют. А что касается истинной природы их нечеловеческих способностей, я думаю, это вы мне объясните. У меня, конечно, было свое объяснение, но я полагал, что оно не понравится боссу, а потому озвучивать его не стал. — Увы, — сказал я. — С точки зрения современной науки этого я объяснить не могу. А все-таки зачем вам победа троянцев? — Разве это непонятно? Троянцы ведут более справедливую, освободительную войну, противостоят ордам захватчиков. Не ищите тут какую-то корысть или умысел с моей стороны. Это просто душевный порыв. Неужели он провел опрос населения и решил сделать шоу интерактивным? В душевные порывы человека, которому душу заменяет толстый бумажник, я не поверю никогда. Равно как и в его бескорыстие. — Понимаю, что вы не можете ничего мне посоветовать, не подумав, — сказал мистер Картрайт, и я понял, что аудиенция подошла к концу. — Но не позднее завтрашнего вечера я хочу услышать от вас, что должен сделать полковник Трэвис, чтобы троянцы отстояли свой город и победили в этой войне. Когда я выходил из кабинета начальства, в приемной сидел тип из бара, тот самый, что вел странные разговоры и назвался Гремлином. Вот и его удостоил личным вниманием босс. — Так что мы будем теперь делать, Тидид? После поединка Диомед впервые остался со мной и Одиссеем наедине. Несколько часов он принимал всевозможные делегации вождей, пророков и просто героев, клявшихся ему в своей верности. Друга он оставил напоследок. А я просочился вместе с Лаэртидом, и Диомед против моего присутствия не возражал. — Тартар его знает, — пробурчал Диомед. — С одной стороны, Атридов больше нет, как и формального повода для войны. Гектор оказал нам услугу, избавив нас от Менелая, и преподнес нам дар, поистине достойный самих богов, прикончив этого выродка Ахиллеса. С другой стороны, Агамемнон был не дурак, и я нахожу, что в чем-то он был частично прав. Эллада должна быть единой, иначе она не устоит перед нашествием варваров — дорийцев. — Тем более что верховодит дорийцами Гераклид, отпрыск великого героя и бога. — Неважно, кто ими верховодит. Важно только то, что их много и они хотят завоевать наши земли. Хотя тебя Лаэртид, это и не должно волновать. Флота у них пока нет, а даже если бы и был, найти твой остров в море — задача не из легких. — Зато у хеттов есть флот. — У хеттов есть, — согласился Диомед. — Вот я и думаю, что нам теперь делать. — А ты не мог подумать об этом до того, как вызвал на бой Агамемнона? — Воевать под его командованием мне надоело, — сказал Диомед. — К тому же он обозвал меня трусом. — Иными словами, ты вызвал его на поединок под влиянием гнева, и ничего более. И четкого плана у тебя нет. — Кто из нас тут преисполненный? — Троя — данник Хеттийского царства. Они не будут вмешиваться в войну, пока. Если троянцы победят, все останется, как есть. Но если мы возьмем Трою, то через неделю, самое большее через две, нас вышвырнут с этих земель. У хеттов войско вдвое больше, чем у нас, и оно не измотано сражениями. — Неделя? Пограбить мы вполне успеем. И сжечь Трою тоже. — Но какой в этом смысл? — спросил Одиссей. — Война только ради трофеев? Убивать за серебро, золото и наложниц? — А что ты молчишь, Алекс, сын Виктора? Что ты нам посоветуешь в данной ситуации? — Ничего, — сказал я. — Нет у меня морального права вам что-то советовать. Это ваш мир, герои. Я тут чужой. — Тем не менее ты сражался. И с Гектором, и с Аполлоном. — Сражался. Но я все равно не понимаю, чего я хочу. Скажу откровенно, Тидид. Я не хочу видеть вашу гибель под Троей. Но я не хочу видеть и Трою, подожженную вашими факелами. И Гектор мне симпатичнее многих ваших вождей. — Приамид — хороший человек, — согласился Диомед. — Но мы сейчас по разные стороны. Боги желают, чтобы мы бились с ним. — А чего желаешь ты сам? — Если б я знал, — вздохнул Диомед. — В последнее время я чувствовал себя чужим в Аргосе. Я слишком многим там мешаю, включая и мою собственную супругу. Вот уж кто поистине богоравен! Я чувствовал, что против меня назревает заговор, мне уже казалось, что я слышу шаги наемных убийц в тайных проходах дворца. И война Агамемнона была для меня единственным шансом покинуть Аргос не изгнанником или беженцем, а командиром армии. Тогда я думал, что мы быстренько возьмем Трою, а потом преданные мне воины войдут в Аргос и я снова сяду на трон. Прочно и надолго. Теперь я уже в этом не уверен. Я могу взять Аргос, казнить жену, ее любовника и прочих заговорщиков из числа знати. Народ поддержит меня, ибо он всегда поддерживает того, за кем стоит сила. Но хочу ли я этого? Что мне в том Аргосе? Титул ванакта? Жизнь, полная подозрений? Власть в Элладе — это сплошные заговоры и предательства. Отец Агамемнона, великий Атрей, был убит собственным братом. Мой отец пал под Семивратными Фивами. Мы все тут — дети героев и потомки богов. Неужели война — единственное, что нам остается в жизни? Война и смерть? Слава или позор? Память потомков или забвение? Это ведь не главное в жизни. Он ведь не дурак, Диомед. Пьяница и рубака, но не дурак. Он сам загнал себя в тупик, приняв на себя ответственность за целую армию, которая могла сокрушить Трою и положить к ногам Тидида всю Элладу, и теперь мечется в поисках выхода из этого тупика. Сложить командование и передать его Оресту, мальчишке, ничего не смыслящему в военном деле? Продолжать войну, следуя замыслу Зевса и старшего Атрида? Сокрушить Трою, хеттов, дойти до Египта, омыть сапоги в Индийском океане, предварив путь Александра Македонского? Нести славу Зевса в чужие земли? Отступить, прослыв малодушным в глазах потомков? Что можно посоветовать человеку в такой ситуации? Только одно. — Тебе принимать решение, Тидид. Увы, я забыл, где мы находимся. Мы были не в современной Америке, а в Древней Греции, и тут существовали личности, полагающие принятие решений своей монополией. Откинув полог палатки, к нашей компании присоединился Зевс. Наша служба безопасности действовала оперативно. Не прошло и часа с того момента, как мистер Картрайт призвал нас усилить бдительность, как все коридоры были наводнены боевиками Хенриксона, щеголяющими в полном боевом снаряжении. Вход в главную лабораторию проекта прикрывали шесть человек, а бригада техников меняла обычную дверь на сейфовую. Зашибись. «Хранители времени» опоздали. Если они на самом деле захотят уничтожить туннель, им придется штурмовать здание при помощи танковой бригады и батальона десантников. После работы я взял такси, но отпустил его у первого же телефона-автомата. Звонить Максу с работы я не решился. Все наши телефоны давно уже могли стоять на прослушивании, а контакты сотрудников корпорации с бывшими сотрудниками ее же отнюдь не приветствуются. Макс сразу взял трубку, и мы договорились о встрече в баре на окраине города. Он пришел не один. Его спутником был высокий мужчина средних лет с прической хиппи, но обладающий военной выправкой и резкими, экономичными движениями. Макс представил его как Хола Клементса, боевого руководителя «хранителей времени». — Я рад, что, протрезвев, ты не забыл о нашем разговоре и решил продолжить знакомство с хранителями, — сказал Макс. — Хол полагает… Впрочем, он сам может тебе рассказать. Хол Клементс, если это было его настоящее имя, в чем я сомневаюсь (кажется, так звали какого-то писателя-фантаста), повертел в пальцах стакан с виски, затем отставил его в сторону и заговорил: — Я не фанатик, не луддит и не противник технического прогресса в целом. Однако мне не нравится современное телевидение, а больше всего мне не нравится новое реалити-шоу. Я считаю, что физикой должны заниматься физики, а не олигархи, и что открытия должны идти на пользу всему человечеству, а не ограниченному кругу лиц, набивающих свой карман. Более того, я полагаю эксперименты со временем, самой неизученной на данный момент стихией, безрассудными и опасными. — Вы правы, — сказал я. — Но проблема уже не только в физике. Помимо временных парадоксов мы столкнулись с кое-чем похуже. И я рассказал им о моей встрече с Афиной Палладой и о желании мистера Картрайта вмешаться в естественный ход событий. Странно, но они не приняли меня за сумасшедшего. Они даже не улыбались, слушая мой рассказ. — Ты убил Атрида и занял его место. — Слова падали с губ верховного божества тяжело, словно камни. — Ты не выполнил мою волю, и, несмотря на то что Патрокл не вышел из битвы, он пал не от твоей руки. Ты по-прежнему должен мне, смертный. На нас с Лаэртидом Зевс не обращал никакого внимания. Словно мы были мошками, не стоящими отдельного взгляда. Судя по выражению лица Одиссея, он был совсем не против такого отношения к нему Громовержца. Еще Лаэртиду было страшно. И интересно одновременно. — Чью жизнь ты будешь требовать теперь, Громовержец? Впервые я видел верховного бога греков так близко, фактически лицом к лицу. Боги греков не были всемогущими, всезнающими и вездесущими. И еще они не были милостивыми и способными к прощению. Это были суровые боги суровых людей, и, положа руку на сердце, я должен признать, что этот тип внушал уважение. Интересно, а что чувствуют люди, которые в него верят? — В прошлый раз я говорил с тобой, как с воином по имени Диомед, ванактом Аргоса, не способным повлиять на решения вашего главы. Теперь я обращаюсь к первому воеводе ахейского войска. Цена, которую ты должен уплатить, выросла соразмерно с твоим положением. — Назови ее, Дий. — Троя. Я хочу, чтобы вы уничтожили этот город. Сожгли его, стерли с лица матери Геи. Вырезали всех его жителей. Прошлись огнем и мечом по всей этой земле. — А хетты? — С моей поддержкой ты сокрушишь не только Трою, но и хеттов. Дорийцев, варваров, которых вы так боитесь. Низвергнешь ванакта Черной Земли и завоюешь себе великую империю от эфиопов до гипербореев. — Именно это собирался сделать Агамемнон, — сказал Диомед. — Ему ты тоже обещал свою помощь, Высокогремящий? Я вижу, она ему не помогла. — Агамемнон был слаб. Все кому не лень вертели им, как хотели. Не удивлюсь, если бы в итоге его зарезала собственная жена. Ты не такой, ванакт Диомед. — Ты даже не представляешь себе, насколько я не такой, Кронид, — сказал Диомед. — Что будет, если мы с тобой не договоримся? — Смерть, — сказал Зевс. — Аид примет и вас, и троянцев. Дорийцы и хетты поделят ваши земли между собой. — Но это будет и ваша смерть тоже, — сказал Одиссей. — Когда умрет последний ахеец, вы отправитесь в свой собственный Тартар. Хетты не верят в вас. И дорийцы тоже. Мы — смертные, мы — солдаты, и смерти не боимся. А вы? — Ты глуп, человек, — сказал Зевс, не поворачивая головы. — А я всегда добиваюсь того, чего хочу. Я обратил внимание, что Зевс назвал Лаэртида «человеком», а не «смертным». Что это? Признание того факта, что он смертен и сам? Или просто попытка указать хитроумному его место? Бог угрожал Диомеду. Но боги не должны угрожать, они должны повелевать. Угрожают ведь только равным. Человек не стал бы грозить муравью, оказавшемуся у него на дороге. Он бы его просто раздавил. Зевс почему-то не хочет нас давить. Или уже не может? — Через сутки вы выйдете на битву и сокрушите троянцев, — сообщил Зевс. — Или вы на себе познаете ярость Отца Богов. И он исчез. Что хорошо в положении бога — он всегда может оставить за собой последнее слово. — Мне это не нравится, — сказал Диомед, и все мы прекрасно поняли, что он имел в виду под словом «это». — Я терпеть не могу, когда меня к чему-то принуждают. — Но что мы можем сделать? Пойти против воли Зевса? — Сдается мне, ребята, — сказал я, — что вы не в тех богов верите. — Они не боги, — сказал я. — По крайней мере, не боги в том понимании, какое мы вкладываем в это слово. Они не творцы, не имеют никакого отношения к возникновению этого мира, и возможности их ограничены. Они просто пришли откуда-то, в данном случае не имеет значения, откуда именно, и заняли пустующую нишу. Мне кажется, разумнее было бы именовать их идолами или кумирами, но раз уж мы начали именовать их богами, то будем придерживаться этой терминологии. Боги с маленькой буквы «бы». — Какая разница, как их называть, — пробурчал Хол. — Вопрос в другом. Как их сразить. — Сила богов в вере людей, — сказал я. — Чем большее количество людей верит в того же Зевса, тем сильнее бьет молния в его руках. Мы на пороге катастрофы, коллеги. Сколько почитателей у олимпийцев было в Древней Греции? Все ее население не насчитывает и двух миллионов человек. И тем не менее боги были достаточно могущественны. Они швырялись в своих врагов островами и уничтожали целые города одним махом. А мы, не ведая, что творим, поспособствовали процессу, в результате которого в древних богов готовы уверовать сотни миллионов человек. Мы подарили богам последний шанс. Троянская война, возвращение героев домой и последствия, которые это возвращение вызвало, было концом мифов Древней Греции. После них не было уже ничего. Эллада не устояла перед вторжением извне, и долгое время лежала под железной пятой завоевателя. Примерно в это же время вера в богов с Олимпа умерла. Боги ли отгородились от смертных, сами ли смертные потеряли веру, но факт оставался фактом — богов на Земле больше не видели. Очевидно, греки успели сообразить, что мир гораздо больше, чем они думали вначале, и вряд ли горстка интриганов с Олимпа способна контролировать его целиком. И в это нерадостное для богов время вторглись мы со своими камерами, микрофонами и мониторами. И многомиллионной аудиторией, которая за годы существования телевидения привыкла свято верить во все, что ему показывают с экрана. Если бы мы преподнесли происходящее как игровой сериал, могло бы и обойтись. Может быть. Но руководство корпорации во всеуслышание объявило, что «Троя» — не сериал, а реалити-шоу, и зритель поверил во все. В том числе и в олимпийцев. Теперь, судя по всему, боги собирались ускользнуть из времени, где вера слабела, во время, где она с каждой минутой крепнет и где потенциальных верующих не надо обращать в свое учение посредством войны. Достаточно только дать парочку эксклюзивных интервью. Страшно подумать, что они могут натворить, имея такую паству. Понятно только одно — мир изменится навсегда. Я это понимал, Макс это понимал. Хол, как мне кажется, догадывался. — Туннель должен быть закрыт, — сказал он. — И сделать это лучше до того, как эти идолы или кумиры пролезут по нему в наш мир. — А полковник Трэвис? — поинтересовался Макс. — Полковником Трэвисом нам придется пожертвовать. — Корпорация сейчас защищает свою штаб-квартиру почище чем форт Нокс, — заметил я. — Если все правильно спланировать, то невозможных операций не бывает. Но полковник Трэвис — не единственный человек, кто может пострадать от всего этого. Причем он в отличие от остальных хотя бы останется в живых, пусть и в прошлом. А в настоящем будут жертвы. Готовы ли вы к этому, господа? — Нет, не готовы. Но есть ли у нас выбор? |
||
|