"Наследство Империи" - читать интересную книгу автора (Ипатова Наталия, Ильин Сергей)

* * *

Странный вид открывается отсюда: как будто с горы, с опушки леса и вниз, по склону, поросшему жухлой травой и иван-чаем, к лужицам-озерцам, пронзенным камышом и раскиданным в складках холмов и в придорожных канавах. Место называется Разрезы и пребывает в глубокой тишине. Игольчатая лапа сосны, серебристая, унизанная росой осенняя паутина, неожиданный стальной блеск водоема в разрывах тумана и сами клочья тумана, как вставки матового стекла в живую картину. Старая дорога, засохшая или схваченная морозом колея. Отпечаток трака в глине. И ни людей, ни их следов. Да и ты — даже не душа. Одно сознание. Нет рук. Нет ног. Нет боли. Скользишь над землей одним лишь волевым усилием, и это так хорошо, как только может быть хорошо во сне.

Разумеется, это сон. Неконтролируемые мозговые импульсы, возбуждающие зрительные нервы. Хрустальный ручей перемывает камушки смыслов, и поверхность его, сморщенная течением, — граница реальности между вами. В ручье по щиколотку в быстрой воде стоит девочка с белыми волосами, держит в руках ключи и старательно притворяется, будто не видит, как ты ее рассматриваешь. За спиной ее полированный овальный щит с рунной насечкой по ободу.

Там, снаружи, — лица, загадки, неразрешимые, чтоб им провалиться, вопросы. Люди, обязательства, обманы. Здесь ты можешь провести вечность. Ходить вправо. Влево. Унестись с ветром. Хотя совершенно очевидно, что пойдешь ты вперед, к воде. Озеро — знак, он хранит для тебя нечто важное. Надежду или, может быть, забвение. Или меч. Логично предположить, будто это сон о смерти. Пустынные равнины, лишенные надежды, где ничто не таково, каким кажется. Но ты почему-то думаешь, что он — о детстве. Только в детстве тебе не нужна надежда, потому что она просто есть. И любовь. Она тоже просто есть. Она — сама собой. Ты потеряешь их потом, после, одну за другой, и будешь гнаться за ними, за ускользающим краем их шелковых одежд, с одним лишь желанием: вернуть все обратно, где было все и раны еще не кровоточили.

В гипер раны! Ты вздымаешь белый стяг с ткаными лилиями, чистый, как твои намерения, и те, кто любит тебя, следуют за тобой, взволновавшись, подобно морю, идущему приливной волной. И ничто не остановит прилив. Следовало выдумать себе врагов, чтобы только победить их! Коня! Полцарства за коня!

Поводья в твоей руке, но вместо вожделенного коня на них — повешенная кошка. Вздрагивает, и кажется, будто жива еще, будто бьется, и ты подхватываешь рыжее тельце, удавленное золотой цепочкой, и большая, золотая же брошка в ухе, и это единственный момент, когда ты видишь свои руки. Во сне ничто тебя не удивляет, ничто не бывает вдруг. Нет, мертва. И это хуже, чем потеря какого-то царства. Твои глаза и подушка мокры, ты плачешь...

...лежа вниз лицом на лестничной площадке. Старый дом с потолками высотой в пять метров, с пустыми окнами, где не осталось не только стекол, но даже и рам. И сама лестница такая... спиралью по стенам, с шахтой по центру и квадратами площадок на углах. Ниже на ступенях толпятся сказочные создания, смотрят на тебя со страхом, ручонки их, с оружием, трясутся.

Немудрено. Тебя придавило к полу тяжестью твоего огромного тела, крылья — перепонки, натянутые на трубчатые кости! — скомканы кое-как, а на шею взгромоздился кто-то неподъемный и холодный, как могильный камень, рвет удилами твой рот, терзает шпорами бока. Лети, мол!

И от волшебного слова, произнесенного вслух, ты начинаешь расти, перила рушатся, крыло повисает над шахтой, стена с окном вываливается наружу глыбами скрепленного раствором кирпича. Сказочные создания спешат вниз с криками ужаса...

...лицом к каменной стене, испятнанной мокрым мохом, и белый свет фар поверх нее. В самые бы глаза бил, не придись край стены на пядь выше. И по этому краю — остроносые женские туфли. Белые. На острых злых каблуках. Ну и ноги в них, ясное дело. Точеные, молодые, в шелковых чулках, а выше не видно. Там темно и поле зрения кончается. Два шага туда, два — обратно. На секунду останавливаются перед тобой. И снова вправо и влево, как маятник. Цок-цок. Цок-цок. И все исчезает во всплеске белых крыльев. Или просто — во всплеске. Ангел вырвался из твоей груди и оставил тебя в одиночестве. Во мраке. Улетел.

На теневой стороне астероида среди камней лежит человек в скафандре высокой защиты. Лица не видно, щиток запятнан кровью изнутри. Острые скалы очерчены пламенем. Встает солнце.

И только один из этих снов — твой. Остальные приблудные.

— Держу пари, это твоя первая затрещина.

— Ничего, — пропыхтел Брюс. — Старина Кармоди это исключительно с перепугу!..

Упираясь руками в пол, он кое-как приподнялся, ощупью добрался до надувного матраца, брошенного прямо на пол, и растянулся там. Мари подползла ближе, и мальчишка с чрезвычайной важностью позволил ей взять его голову на колени.

Впечатление такое, будто от удара мозги сорвались с места и теперь свободно болтаются внутри черепа. Прекрасный способ отвлечься от страхов дальнего радиуса действия. Тем более, что затрещина и вправду первая. До сих пор только со сверстниками переведывался.

— А знаешь, — сказал он, — я ведь мог их всех положить еще там, на «Белакве». Нет, не смейся, послушай. Если бы я уронил старухину сумку с собакой, да та бы выскочила с лаем, да понеслась бы по проходу... да Норм бы не дал маху, а подыграл. Такой, понимаешь, был в руках фактор внезапности...

— Началась бы беспорядочная пальба, — укоротила его Мари. — И каюк всей «Белакве». Я стреляла из боевого лучемета; знаешь, какие дырки он оставляет в обшивке? Спасибо, что удержался. А не удержался бы, так Норм бы тебя удержал. Он всегда знает, что делать.

— Может, и знает. Но ты только представь!

Мари хихикнула в полутьме. Не то чтобы их заперли вовсе без света, но лампочка в отсеке была совсем слабой и на ночь не выключалась. Поэтому свой надувной матрац дети оттащили в дальний угол, где Брюс с его помощью отрабатывал тактические способы нападения и защиты. Полчаса назад его интересовало, полетит ли эта штука, если пробить в ней дыру, и в каком направлении, и сколько в ней для этого должно быть атмосфер. Они с Мари потратили немало времени, надувая матрац единственным доступным им способом, то есть ртом, и едва не лопаясь при этом с натуги, а после резко срывая крышечку. Взлететь матрац так и не пожелал, видимо, ниппельная конструкция не пропускала воздух обратно. Брюска, правда, божился, что с места тот сдвинулся, и было слишком темно, чтобы выяснить, поверила ли ему Мари.

— Слишком маленькое давление, — огорченно заключил Брюс. — Эта тварь слишком тяжелая!

Впрочем, им все равно нечем было продырявить матрац, разве что прогрызть... но в таком случае, во-первых, о факторе внезапности и речи не шло, а во-вторых, при неудаче пришлось бы коротать время, лежа на жестком полу.

Перед этим с помощью кварцевых серег Мари ему удалось высечь искру и подпалить шерстяную нитку, выдранную из рукава толстовки. Дыма, а также вони хватило, чтобы устроить истерику в пожарной сигнализации, а сейчас Брюс напряженно размышлял, какие возможности предоставляет вынесенный в отсек унитаз. Правда, он подозревал, что на этот раз спутница будет против. Должно же, в конце концов, быть у людей что-то святое!

Девять или десять раз за это время корабль МакДиармида входил в гиперпрыжок: Брюс и Мари отслеживали старт по приступам скачковой мигрени, которая не позволяла им даже встать.

Самое страшное, что представлялось обоим: их могли разделить. Пожалуй, сказала Мари, это было бы даже хуже, чем унитаз, бесстыдно торчащий посреди пустого карцера, один на двоих, на мальчика и девочку, запертых вместе. Заметим: обученных хорошим манерам.

— Только не говори, будто знаешь, что такое добрая оплеуха.

— Знаю.

— Я думал, горничные с тебя пылинки сдувают.

— Сдувают, ага. А вот мама, пока они с отцом не развелись...

— Э-э... в гипер такую маму!

Мари поджала губы:

— Иногда затрещина — самый быстрый способ объяснить, что ты делаешь что-то не так.

— Не представляю, чтобы моя мама подняла на меня руку. Никогда. Это была бы планетарная катастрофа.

— Ну и подняла бы. И жили бы вы с этим, и небо бы не рухнуло, и земля бы не разверзлась. По-разному бывает. Некоторые вещи ты просто не можешь изменить, и приучаешься жить с ними. Естественно, пощечина дается не от большого ума. Но и не от большого счастья, это уж точно.

— У меня нет отца, — сказал Брюс, перевернувшись на живот и приподнимаясь на предплечьях. — Каково это — жить с папой?

— Всегда скучно и иногда больно. Ты же понимаешь, что мой случай особенный. Папа занимает такой пост, что дочь его — должность протокольная. Я еще не родилась, а было уже предопределено, где я буду учиться, в каких кругах вращаться, с кем заключу брачный договор. Ну, во всяком случае, определено множество допустимых значений. Светские обязанности. Умение одеваться. Умение есть. Умение не сказать лишнего. Умение терпеть скучных стариков.

— Я бы при таких условиях из дому сбежал!

— Ну... на каникулы меня выпускают куда-нибудь, пот и такую дыру, с Грайни и под ответственность Норма. Это, знаешь ли, почти свобода. Нет ничего лучше каникул.

— А ты любишь своего отца?

— Мне не о чем с ним говорить. — Мари зевнула. — Я из-за него должна, должна, должна. И, в общем-то, больше ничего. Шаг вправо-влево — побег. Хочешь «я тебя люблю», а получаешь «я тебе купил». Типичный Темный Властелин. Лучше бы я была дочкой Норма. Норм, он хороший. Подходящий. Его никогда не слишком много, и вместе с тем он всегда, когда нужен, есть.

— Сейчас я бы очень ему обрадовался. Давно он работает на твоего па?

— Довольно давно. С тех пор, как меня стали отпускать одну. Не смейся, это уже лет пять. Отец и нанял его для меня специально. И вот что интересно... я про него, и сущности, ничего не знаю.

— Воевал?

— Угу. — В темноте Мари издала короткий смешок. — Год назад мы с Грайни впервые заметили, какими глазами его провожают женщины на пляже. Ну, то есть, — поправилась она, — я заметила. Игрейиа-то себе на уме, Если она что сказала, значит, время пришло. И вот прикинь, они все таращатся, а мы-то идем с ним! И все как надо!

Она захохотала и упала на бок, дрыгая ногами. Брюс вежливо переждал приступ ее веселья.

— Ну так все, вероятно, думают, будто вы его дочки.

— Каждый думает, как ему нравится. Мне вот нравится думать, что эта дверь когда-нибудь рухнет, а за ней как раз и будет Норм. В девяноста случаях из ста. И даже в девяноста девяти. Неудобно признаться, но я даже где-то рада, что так вышло. Я бы уже должна была улететь в колледж. Грайни туда не возьмут, там только детки высокопоставленных зануд вроде моего па. Придется приспосабливаться заново.

— Теоретически... — начал Брюс и выдержал паузу.

— Ну?

— Если бы мы затопили отсек. Смотри, электричество есть. Вода. Смекаешь? Тому, кто откроет эту дверь, мало не покажется!

— А мы как?

— А мы на матраце. Выплывем.

— Застрянем. Не мельтеши.

Брюс тоскливо покосился на блок внутреннего климат-контроля, вырванный с мясом и залитый герметиком. Встроенный в него сетевой порт был точно так же никуда не годен, как кондиционер или регулятор гравитации. Далее если бы ему позволили прихватить «считак», все равно подключить его было некуда. А вот если бы... да влезть в их бортовую сеть... Ха, стал бы он мучительно собирать в голове обрывки физики младших классов и делать что-то руками, если бы сыскался шанс нагадить по-крупному! Эхе-хе... нагадить, да вот как бы не себе!

— Нас ведь не убьют? — спросила Мари.

Она лежала на спине, закинув руки за голову, вроде бы с закрытыми глазами. Голос ровный. Время таким спрашивать. Или — как проехать.

— Ну, если сразу в шлюз не выбросили, теперь — какой смысл?

— Про смысл не знаю. А только во взрослой жизни кое-что бывает по-настоящему. Всерьез. Знаешь ли ты, что давно, когда люди еще не летали гипером, детей воровали, чтобы вырезать у них органы для трансплантаций?

— Дешевле клонировать орган из твоей собственной клетки. Ко всем прочим удобствам нет опасности отторжения. Я знаю, я читал. А если думаешь: тебя украли, чтобы продать в бордель, вспомни — нас было пятьдесят... Всех отпустили. Что, для этого надо красть девчонку с твоей фамилией и мальчишку — с моей? Уверяю, на килограммы мы с тобой никому не интересны. И потом, неужели папик последнюю кредитку за тебя не отдаст?

— Ну, наверное, — Мари выговорила это неохотно. — Другое дело, Маку может очень не понравиться разговаривать с моим отцом. А для нас из-за этого могут быть... последствия.

Принцесса употребила эпитет «сраные». В данный момент Брюс над ним медитировал.

— Мак, он, конечно, псих, но псих не злой. Не Кармоди. Зачем бы ему нас убивать? Ну скинет, если у него сделка не выгорит, где-нибудь по дороге, назовемся в ближайшем участке и подождем в полицейской общаге, пока за нами приедут. А то и в гостинице, с развлекательной программой, в зависимости от понтов местной власти.

Мари вздохнула:

— Я вижу, ты вырос среди хороших людей. Я вот, к примеру, вовсе не уверена, что главный покупатель на меня — отец.

— Да кто же еще?

— Любой, кто нуждается в средстве давления. Таких много.

— Опаньки!

Брюс замолчал, размышляя. Он, сказать по правде, думал, что где-то там ради них поднимают флоты, шерстят базы данных, парят аналитиков. Разумеется, поисковой группе гораздо проще отследить крейсер Мака, чем двух детей, затерянных на бог весть какой планете в Галактике, надвое поделенной железным занавесом. Бунтовал исключительно из принципа: связались со мной, так я вам оставлю по себе добрую память! Обезвредить охрану, пробиться к катеру и вернуться в цивилизованные сектора героем и молодцом, спасителем принцессы, — это была его программа-максимум, почерпнутая из старой джедайской сказки.

Мешало немногое: люк, запертый снаружи, и здравый смысл. Шанс — один на миллион. Тем более было бы обидно не узнать счастливый случай, буде такой представится.

Неожиданно ему в голову пришла одна крайне неприятная мысль. Что, если его прихватили не за фамилию, а за компанию? Надо же Маку посылать кого-то господину президенту, или кто он там, по кусочкам, в доказательство серьезности намерений!

Впрочем, это была не та мысль, чтобы обременять ею девочку. У девочки те же страхи, что у мальчика, плюс свои, оттого что — девочка. Как ты ни хорохорься, рыцарь-защитник, обоим ясно: эти сделают все, что захотят. А чего они там могут захотеть, все как один психопаты и асоциальные элементы, Брюс уже знал. Как-никак в школе учился да и видеодрамы для взрослых тайком, одним глазком посматривал. Если верить «Заре над Городом Башен», даже чопорную зиглиндианскую армию скосила шиза, когда в ее ряды впервые призвали женщин. Так что лучше бы нас побыстрее продали и купили.

Он уже рассказал Мари про дуэль на морских огурцах, голотуриях... Голотуриям эта забава обычно не очень нравилась, про колонии водорослей, живущих глубоко на дне вообще без энергии солнца, про скатов, скользящих в луче прожектора подобно серым шелковым платкам с бахромой, лишь чуть более плотных, чем сумрак... У мальчишки уж и язык не ворочался. Заодно и сам отвлекался, воскрешая в памяти, как плавал с аквалангом среди цветных рыб, держась за реактивные саночки, как пережидали с мальчишками внезапный шквал, ночуя в пещерах прибрежной гряды, когда на четверых у них был с собой только пакетик чипсов и еще мидии, которые они набрали в лужах. И огонь, и пляшущие тени в пещере... И то, что сказала наутро мать!

Кремальера воздушного замка повернулась, лампочка на мгновение, что работал привод, притухла. Дети припали к своему матрацу и отгородились им. Ничего лучше еды им от Кармоди ждать не приходилось, а для еды было не время.

— Эй вы! Третьего возьмете? — Кармоди явно веселился. — Экипаж подарил капитану это в благодарность за... ну, вы знаете. И на удачу. Дескать, у каждого пирата должен быть! Мак хотел его пристрелить с лету, уже даже подбрасывать начали, да тварь вроде как выкуп за себя предложила. Ну и пожалели. Капитан велел вам отдать. Нате, играйте!

Размахнувшись, караульный вбросил в отсек что-то вроде кулька с перьями. Брюс машинально поймал и тут же выронил, будучи болезненно клюнут в мякоть руки.

— Пиастр-р-ры! — проорал попугай, проносясь мимо лампочки растрепанной черной тенью. И снова: — Пиастр-р-ры!

— Бред, — презрительно сказала Мари. — Мальчишка!

— Да ты сама-то...

— Вырос, в армию пошел, оружие в руки получил, а как был, так и остался плохим мальчишкой.

— А, ты о Кармоди...

Брюс, поморщившись, вытянул руку, обмотав предплечье курткой, словно сокола на запястье сажал.

— Что, они в самом деле слова повторяют? — спросил он. — Ну-ка, птичка, удивим старину Мака. Тюрррьма! Р-р-р-разор-р-рение! Погибель!

Кирилл проснулся от писка автопилота, разбитый и в дурном настроении, словно и впрямь весь жар его души был вознагражден дохлой кошкой. Зуммер означал, что «Балерина» вышла из гипера на внешней границе системы и теперь пойдет к Фомору на обычных маршевых Двигателях. В практике межсистемных перелетов эти несколько тысяч километров требовали больше времени, чем парсеки и парсеки, преодолеваемые прыжком.

— Доброе утро, капитан!

Утро! Живя на «Балерине» почти безвылазно, Кирилл не делил сутки на составные части. Проснулся — вот тебе и утро. Проголодался — обед. А теперь, наблюдая, как шурует в его холодильнике шустрое белобрысое создание, понял: придется! Трехразовое горячее питание, дневной сон, полдник. Исключение только для занятых на вахте.

— Доброе, — буркнул он и посмотрелся в экран монитора левого борта.

Тот отражал черное небо, звезды, а кроме них — физиономию, опухшую от неудобного спанья в кресле и подернутую редкой белобрысой щетиной. Ты этого хотел? Зерцало рыцарства, трах-тарарах, и светоч мужества в одном лице?

Альтернативное светило как раз выдвигалось из душа: невозмутимое, побритое, в свежей футболке. Мимоходом кивнуло, словно так и надо, и прямиком направилось в кухонный отсек. Игрейна там уже поджарила тосты и сейчас осваивала миксер, чтобы взбить омлет из консервированного молока, яичного порошка и лука в вакуумной упаковке. Норм через ее плечо запрограммировал кофейный аппарат, и запах оттуда потянулся такой, что Кирилл уже почти решил оставить «ребенку» за расторопность, своевременность и очевидную полезность.

— Капитан, присоединяйтесь!

Спасибо. Вспомнили.

Тут и Натали подтянулась, и, глядя на нее, Кирилл вынужден был признать, что вчера все сделали правильно. Ничто не справляется с психологической нагрузкой лучше, чем продолжительный сон. Норм встретил ее совершенно невозмутимо, будто так и надо, будто летел в отпуск с женой и ребенком, и Кирилл с некоторой досадой напомнил себе, кто именно закапал тут слюной всю ковровую дорожку, пока это вот лапало единственную женщину на парсек.

Впечатленные вчерашней теснотой за ужином, сегодня расположились в рубке.

— Где мы? — спросила Натали.

— Уже во внутреннем пространстве Фомора. — Кирилл развернулся к терминалу, куда поступали сообщения внешней связи. — Вошли в зону досягаемости его трансляций. Вот, весь ящик рекламой забили!

— Там может быть что-то важное? — освеженная Натали явно искала себе дело. — Я помогла бы разгрести завалы.

— Детей на продажу там не предлагают, если вы об этом. В основном предлагают купить подержанный грузовик или увеличить... ну, кому чего не хватает. Ну и каталоги всякие там. Проще удалить все это скопом, вот так...

— Минутку... — Норм, беззвучно выросший за спиной (Кирилл предположил, что этот образ имеет все шансы стать его персональным кошмаром) ткнул пальцем опцию «печатать», и из принтер-блока полезли цветные глянцевые листы каталога. Натали подхватила их и, не зная, что с ними делать, машинально прижала к груди.

— А что, на Фоморе есть нормальная жизнь? Магазины там, парикмахерские, кондитерские?.. Доктора?

— Вы удивитесь, какие там бутики, — ухмыльнулся Кирилл. — На этой вашей Нереиде просто не с чем сравнивать.

Ему показалось: он понял «сайерет». При всей учтивости в отношении дамы, лучше, когда та не путается под ногами.

— Расскажите про Фомор.

Ага. И у него не вышло. Кирилл возвел очи горе.

— Фомор как обитаемый мир относительно молод. Ему не больше века. Этакая, понимаете, трущоба на задворках Галактики, кладовка, куда цивилизация сваливает ненужное. Планета кислородная, однако других природных ресурсов на ней почти нет. Во времена освоения, чтобы хоть как-то развить инфраструктуру и привлечь колонистов, Фомор был объявлен свободной экономической зоной. Ну и выросло на этой удобренной почве то, что выросло. Этакая Тортуга, остров свободной торговли и беспошлинных перевозок. В неофициальной статистике лидирует по числу фирм, большинство которых существуют только на бумаге. А в официальную статистику ее не включают. У Фомора также самый большой частный флот просто потому, что зарегистрироваться тут как свой может каждый. Да-да, и не смотрите на меня с укоризной! Я бы и рад иметь более респектабельную «крышу», но не З-з-з-з... же, — Кирилл вовремя стиснул зубы, — указывать!

— А что власти?

— Власти? Закона на Фоморе, в привычном для нас понимании, нет. Существует, однако, некий набор «понятий», пренебрегать которыми не рекомендуется. Есть губернатор, которому отчисляется небольшой процент с каждой сделки, в основном за то, чтобы ничего не знал. Губернатор опирается на узкий круг «теневых авторитетов» и занимает свое место до тех пор, пока их устраивает. Покидает он свой насест в основном вперед ногами. «Авторитеты» сотрудничают и соперничают в рамках нормальной «конкурентной демократии»: с убийствами, взрывами, похищениями и шантажом. Монтекки и Капулетти с поправкой на все против всех. Каждый у каждого тут некогда увел корову. Среднее звено состоит в той или другой команде. Ну и, как во всяком социуме, есть отбросы: пьянь, рвань и наркодрянь, которой никто не доверит кредитку через таможню пронести. Эти уже совершенно отморожены и ничего не боятся. Терять им нечего, и нанимают их, если нужда, на раз, а после выбрасывают. «Понятия» в основном регламентируют, за счет кого среднему звену можно поживиться, а кого трогать не стоит. Тонкость в том, чтобы определить: пескарь перед тобой или ерш и можно ли это жрать безнаказанно. Гражданских прав тут нет. Защитить тебя может только хозяин твоей команды. «Авторитет».

— И что? И живут?

— И на удивление неплохо. Домики строят в частном секторе. Средний класс, как и везде: жены ходят на рынок, дети учатся в школе. Все по уши в грязном бизнесе и при этом трогательно респектабельны. Состав их постоянен, в этом кругу все всех знают, и любой новый человек виден тут за версту. Виллы с бассейнами, ограда в два человеческих роста, камеры круглосуточного наблюдения, вооруженная охрана, сторожевые псы, крокодилы, тигры...

— А внешнее вмешательство?

— Фомор неоднократно чистили. Он зарастает снова, как пруд ряской. По всей видимости, местечко вроде этого в Галактике просто должно быть согласно закону сохранения грязи. Чем больше ее тут, тем чище в других местах.

— А каково ваше место в описанной инфраструктуре? — подал голос Норм.

Он, пока шла лекция, притащил из «сундука» свою сумку с железками, уселся возле нее на пол и был, кажется, совершенно счастлив. Совочком, похожим на детский, он насыпал фаст-пирокс в пластиковые стаканы. Справа от него лежала катушка взрывчатого пластыря для «быстрого входа в блокированные помещения», а слева стояла коробка с катализаторами, тоже пластиковыми. Их Норм плотно вставлял в корпуса-стаканы, закрывая сверху общей крышкой. На крышке было кольцо. Дергаешь за него, вырываешь дно из емкости с катализатором и... ба-бах! Взрывчатки, пронесенной «сайерет» на «Балерину», хватило бы, чтобы взорвать небольшой авианосец. Ну, еще «ночное видение», детекторы движения и массы, слезоточивые и сонные шашки... Ребята с Нереиды, спецназ, подбросили в дорогу. Пригодится.

— Я, — ухмыльнулся Кирилл, — парень, который может оказать чрезвычайно ценную услугу. Если и не свой, так «замазанный». В связи с вышеизложенным обращаю ваше внимание на то, — он прищелкнул языком, — что на Фоморе чрезвычайно важно определиться, кем вы хотите выглядеть.

— И кем же мы хотим выглядеть? — подала голос Натали.

— Давайте вместе подумаем. Вы, разумеется, понимаете, что если мы пойдем по барам космопорта, спрашивая у каждого, не видели ли Мака, то скорее найдем «перо» в бок, чем истину. Так, на всякий случай. И уж Мак узнает о нас намного раньше, чем мы увидим хотя бы выхлоп от его дюзы. Я бы сказал, Норму проще всех. К бравым ребятам, оказавшимся на мели, уволенным или разжалованным по дисциплинарным причинам, Фомору не привыкать. Бар космопорта — первое место, где они возникают. И глаз до них, не сомневайтесь, есть. Обычно мелкая провокация, проверка... после чего кто-то определяет, стоишь ли ты того, чтобы занять место в чьей-то охране, или оставить тебя на мостовой, без тех зубов, которые сочтут лишними. Но даже если ты выдержал проверку с честью и стал частью системы, никто и никогда полностью не избавит тебя от подозрений. Всегда в уме держится возможность того, что ты ведешь двойные или тройные игры. Ты каждый день подтверждаешь свою верность, по рост твоего престижа выражается только в деньгах.

— Меня это не пугает, — сказал Норм. — Так бы я и действовал, если бы был один. Что нас здесь не устраивает?

— Время. По-хорошему, внедрение — план, рассчитанный на годы. А по-плохому тут не выйдет. Вместо возможностей, которые вы ищете, вы найдете себе ярмо. Только сузите себе область действия. Это не видеодрама, поддержки спецслужб за нами нет.

— Я сам — спецслужба, — напряженным голосом напомнил Норм.

— Да, но этого недостаточно. Задавать аборигенам «опросы буду я. Искать аборигенов, которым безопасно задавать вопросы, тоже буду я.

— В параллели быстрее.

— Возможно, так и придется. Думаю, все согласятся, что пи Натали, — Кирилл слегка поклонился в сторону дамы, — ни, тем более, Игрейне одним выходить не стоит.

— Да я тут с ума сойду, гадая, все ли возможное вы сделали, все ли варианты рассмотрели. Вы же только что сказали, что средний класс на Фоморе ничем не отличается от среднего класса на любой другой планете, Я могла бы, скажем, в парикмахерской или косметическом салоне...

— Средний класс, чей состав из года в год постоянен. Жены работников порта, пилотов, техников — они все друг дружку знают. О вас, дорогая леди, уже через четверть часа будут говорить во всех бакалеях и булочных. То же и для Игрейны. Фомор — это одна большая наркодеревня, где кто не наш, тот чужой. Поскольку ваша, Норм, легенда не предусматривает спутницу, которую легко объяснить, ничего не объясняя, — а необъяснимое привлекает внимание втройне! — Натали отправится со мной, а Грайни останется на «Балерине». Так?

Норм привычно пожал плечами. Было видно, что он хоть и знает «смирно», но уже отвык повиноваться чужому уму.

— Только вот что... — придумал это Кирилл давно, но озвучивать, смотря Натали в глаза, оказалось несколько затруднительно. — Заведение, куда мы пойдем, из разряда нереспектабельных. Злачное, словом, местечко. Я вот к чему. С женами туда не ходят. Не говоря уже о том, что на Фоморе не принято говорить о делах в присутствии семьи. Таковы тут, если хотите, правила хорошего тона. Женщины способны на волшебство, если дело касается имиджа. Словом, Натали... не могли бы вы выглядеть... вульгарно?

Игрейна вскинула голову, глядя на Натали с веселым изумлением.

— Ну... я попробую. Могу я, — женщина развернула веером каталог «Веселые картинки», который все еще держала в руках, — воспользоваться доставкой?

И ведь базу подвел — не подкопаешься. Глаза как у щенка — только не говори про тараканов в башке. Нет, все-таки Император у нас всегда был немножко сукин сын.

Мне нужно это, это и, пожалуй, вот это. Крайне удобным свойством Фомора оказалось то, что здесь принимали любые кредитные карты. Карточка Эстергази вполне годилась, однако вместе они решили, что расплачиваться с именного счета — значит оставить след. Кир как хозяин корабля и, в скобках, как автор идеи сам заплатил за реквизит.

Посылку доставили, когда «Балерина» только еще висела над космопортом Иреле, ожидая разрешения занять пустующий блок, и Натали, нагрузившись охапкой пакетов с логотипами бутиков, оккупировала душ.

Давно прошли времена, когда молодая стюардесса, отваживаясь на покупку новых туфель, решала, что сумочка к ним, пожалуй, еще и старая сойдет, но только тогда они должны быть того же цвета, что и старые. Финансы, которыми она распоряжалась нынче, позволяли вести вполне достойное существование, но... она уже много лет носила удобные брюки со стильными жакетами, всегда новые, и обувь прогулочно-спортивного стиля. Образ жизни не требовал от нее ни женственности, ни элегантности, и, с ее точки зрения, это был высший класс жизни.

Теперь, когда требовалось «создать образ», приходилось вспоминать молодость. Итак, во-первых, кожа. Она должна быть светлой, не розовой, упаси бог, и не синюшной, а матовой, молочно-белой, подчеркнутой двумя отрезками черных бровей и одинаково гладкой во всех местах. Что на ногах, что в подмышках. Прозрачные чулки из баллончика, чтобы только чувствовать, что они есть. Видеть их необязательно. Белье. Белье пришлось заказать: удобные трусики из натурального волокна, вполне пристойные в сумке с эвакпакетом, уступили место крохотной вещице из эластичного черного кружева. Каблуки. Нет, каблучищи! Мышцы голени сразу напряглись, сделались рельефными. Затаив дыхание, Натали обвела черным глаза, положила к наружным уголкам век драматичные коричневые тени и сделала яркий рот. Что сотворить с волосами, она так и не придумала. Последний раз, когда она надевала вечернее платье, — для Рубена Эстергази! — она была стрижена коротко. Заколов их так, а потом этак, в конце концов Натали оставила их распущенными, просто зачесав набок и сбрызнув блеском «Черная луна».

Ну и платье. Она выбрала черное, на тончайших лямках, с декольте и косым низом, справа до колена, слева до середины икры, и испытала давно забытое, очень чувственное и совершенно авантюрное ощущение, когда оно текло по ее телу сверху вниз, шелком по шелку, скользя и обвивая бедра.

«Я как старая боевая лошадь, которую пустили побегать в табун. Звук трубы, и снова — шпоры, трензельные удила и грызло».

— Ну, — сказала она, выходя в рубку, — сделала что смогла. Вы ведь что-то в этом роде предполагали?

Кирилл открыл рот. Закрыл. Встал. Потер переносицу. Сказал: «Н-да». Норм, всегда готовый, в камуфляже, имевшем такой вид, будто его хозяин добирался до Фомора на перекладных с тридцатью тремя оказиями и теперь на все согласен, остался сидеть и только ухмылялся в сторону капитана. Видимо, желание кидать дротики в ближнего было у обоих совершенно обоюдным.

— Что? — спросила Натали. — Слишком дорогая получилась девка? Надо было вырядиться в меха и креп-сатин?

Кирилл, очевидно, набрался мужества:

— Я был не прав. Прошу меня извинить. Есть вещи, которые делать нельзя. И не получится. Концепция изменилась. Я заказываю смокинг и лимузин. Норм, у вас есть гражданский костюм?

— Разумеется.

— Переодевайтесь, вы едете с нами. Телохранитель нам теперь самим нужен. Брави в камуфляже выглядит беспонтово.

— Я-то переоденусь, — ничуть не обиделся Норм. — А вот смокинг, я слыхивал, надо уметь носить.

— Не бес-с-спокойтесь, — прошипел Император. — Это моя спецодежда.