"Сказочник" - читать интересную книгу автора (Орбенина Наталия)

Глава двадцать шестая

Лошадь бодро стучала копытами по промерзшей дороге. Этот мерный звук, скрип полозьев и бряцание колокольчика наводили на меланхолические размышления. Леонтий Рандлевский поежился и поплотней закутался в медвежью полость. Холодно, бр-р! На дворе начало декабря, но мороз уже забирал нешуточный. Рандлевский развлекался тем, что смотрел по сторонам. Высокие деревья, припорошенные снегом, бегущие по небу облака. Он давно не покидал Петербурга, не вдыхал свежего аромата зимнего леса, не любовался дикой красотой. Его уделом были каменные громады домов, неизменный кабинет в театре, в котором он в последнее время уже почти что жил, наполненный табачным дымом, окурками, бумагами, разрозненными листками ролей. Скучные лица актеров труппы, надоедливые газетчики. Он так и не смог найти замену Нелидову. Все, что ему приносили читать, казалось пошлым, поверхностным, убогим. Театр погибал на глазах, актеры разбегались, публика, насытившись скандалом, связанным с убийством этой дурочки Кобцевой, снова жаждала искусства, а его-то как раз и не было. Рандлевский метался в поисках стоящих пьес, да все напрасно. А Нелидов как сквозь землю провалился. Но слава богу, он их нашел, голубчиков. Недалеко же залетели! Теперь он умрет, но не покинет Грушевки, пока не добьется своего.

Своего. Пока не добьется своего.

Сердце Леонтия заколотилось, нос вспотел, он тяжело задышал. Мысли неслись быстрее лошади, которую и так без устали погонял возница.

Грушевка встретила его тишиной и некоторой запущенностью. По всему было видно, что к дому мало кто подъезжает. Дорога была почти не расчищена, и только перед крыльцом ковырял снег лопатой незнакомого вида хромоногий мужичок. Леонтий выпрыгнул из саней и потопал ногами, чтобы размять их после долгого сидения.

– Барин дома?

– Нетути, – мужик поставил лопату и стряхнул с нее снег. – Отъехали.

– Надолго?

– Уж до обеда, чай, не вернутся.

– Вот так дела! Что же мне делать? – Рандлевский поежился.

– Так барыня дома. Как изволите доложить, барин?

– Рандлевский Леонтий Михайлович, старинный приятель барина вашего, из Петербурга.

минут через пять дверь распахнулась:

– Пожалуйте, сударь!

В сумеречной прихожей пальто и шапку у гостя приняла пожилая женщина с румяным лицом и внимательным бойким взглядом. Она проводила Рандлевского в гостиную, куда тотчас же вышла Софья.

– Сударыня! – учтиво поклонился гость. – я Рандлевский Леонтий Михайлович, режиссер «Белой ротонды». Вы, быть может, помните меня еще по тем временам, когда вы гостили в доме Толкушиных. Правда, мы мало с вами были знакомы, почти не знакомы. Но теперь, когда вы… – он замялся, – э… когда ваша жизнь тесно переплелась с жизнью моего давнего друга Феликса, я думаю, что мы будем знать друг друга ближе. Ведь он наверняка много рассказывал вам обо мне, не так ли?

Софья кивнула и предложила гостю присесть. Позвала Матрену и распорядилась насчет чаю. При этом с ее лица не сходило настороженное выражение.

– Феликс Романович уехал не так давно, и будет нескоро. Изволите подождать?

– Если вы не выставите меня на мороз, я с удовольствием и чаю попью, и от обеда не откажусь! – засмеялся Рандлевский, но это был скорее вымученный смех. Его глаза оставались серьезными.

– Матрена! Скажи Филиппу Филипповичу, чтобы нес вещи господина Рандлевского в комнату для гостей. – Софья правильно поняла намерение Рандлевского погостить у них нежданно-негаданно.

– У вас недовольное лицо, – усмехнулся Леонтий. – Оно и понятно. Незваный гость хуже татарина. Впрочем, – он отхлебнул горячего чаю, – впрочем, быть может, именно вам-то я и нужен как никто другой. Да, да! – Рандлевский вдруг странно возбудился и отставил чашку. – Очень хорошо, что Феликса именно сейчас нет, я могу с вами говорить откровенно!

– Со мной? – Софья выглядела неприятно удивленной. О чем можно говорить с малознакомым человеком?

– Вы получили мое письмо? – выпалил Рандлевский. – По вашему лицу я вижу, что получили.

Лицо Софьи действительно мгновенно изменилось, побелело и напряглось.

– Значит, это вы писали? Но зачем? – Она не находила слов от возмущения, полагая, что за этим кроется некий злой умысел.

– Затем, чтобы спасти своего друга, – последовал резкий ответ.

– Но я не понимаю, – растерялась Софья, ведь в письме шла речь о необходимости спасаться именно ей!

– Разумеется, вы не понимаете! Я попытаюсь объяснить вам, только не перебивайте меня – прошу вас, поверьте мне! Все, о чем я вам поведаю, вымучено и выстрадано мной с такой силой, о которой вы и не подозреваете! – Рандлевский вскочил в волнении и подошел к окну.

– Я знаю Феликса почти всю жизнь. Знаю и люблю, – начал он глухим голосом. – Люблю и боготворю. Впрочем, не вам мне это объяснять. Вы и без меня понимаете, что это необычный человек, гений! Я с юности уже знал, что его ждет великая судьба, но и тогда же я начал подозревать, что с моим другом не все в порядке.

– Что вы имеете в виду?

– Не перебивайте! Я никому никогда этого не рассказывал! Я даже себе этого не говорил никогда! И все из боязни погубить Феликса! Подумайте-ка сами, если вы вдруг странным образом умрете, это вызовет подозрение, потому что одна русская жена уже покончила с собой. А потом выяснится, что были и еще две немецкие жены. И тоже умерли молодыми! У такого молодого человека – четыре, четыре внезапно умерших жены! Разве это не вызовет подозрение полиции? Разве его не арестуют?

– Но ведь я жива! – не выдержала Софья. – Отчего вы говорите обо мне как о покойнице? Это немыслимо!

– Потому что ваша смерть неизбежна! Он убьет вас, убьет непременно! Я удивляюсь, что этого еще не произошло! Потому я спешил, потому я вам писал, я приехал сюда, чтобы вы немедленно, слышите, немедленно покинули Феликса! – Рандлевский развернулся к собеседнице, его глаза горели лихорадочным огнем.

– Да вы сумасшедший! – вдруг догадалась Софья и хотела рассмеяться.

– Как верно вы угадали! Только не я, а он! Он болен! Его гениальный талант, его поразительное воображение, его напряженный внутренний мир совершенно сбили его с толку. Он живет в мире своих образов и настолько сильно ими проникается, что начинает отождествлять свою жизнь с происходящим на страницах его книг. Именно так он возомнил себя Синей Бородой!

– Господи помилуй!

– Вот-вот! Я вижу, вы понимаете, о чем идет речь!

– Но какие доказательства?

– Доказательства чего? Того, что именно он убил своих жен? Прямых нет, но я знаю это наверняка. Разве вы не замечали у него иногда что-то странное, непонятное во взгляде, что вы не могли объяснить? Разве не происходило каких-нибудь необъяснимых мелочей, которые тоже как-то неприятно крутятся в голове, но не находят ответа? Снова вижу по вашему лицу, что я попал в точку. Но вы скажете мне, что все это притянуто за уши. Возможно, умерли только эти женщины, но они умерли по его сценарию! Вы хорошо знаете его творчество и согласитесь со мной, что три вещи из цикла его сказочных новелл совершенно гениальные. Сказка о корове, сказка о русалке и о женщине-птице. И почему? Да потому, что он написал это не просто как повествование, а как яркое действие. Аллегория смерти близкого человека! Поэтому все эти вещи невозможно читать. Дыхание перехватывает от ужаса и красоты! Именно красоты! Его привлекает красочность, сказочность смерти! Я уверен, что если, не дай бог, вы не убережетесь, то следующее его произведение будет просто гениальным, затмит все предыдущие!

– Нет, нет, не верю! Это злой рок, это мистическое предзнаменование, – прошептала потрясенная Софья.

– Полно! Вы сами-то не верите! Какой злой рок? Помилуйте! Это я, я придумал однажды и внушил ему для его же самообмана и утешения! Я! – И Рандлевский ткнул себя в грудь. – Для того, чтобы он мог жить дальше и не изводить себя мучительным раскаянием в периоды просветления.

– Не верю! – простонала Софья и закрыла лицо руками. – Вы лжете. Но не могу понять, с какой целью!

– Глупая, легкомысленная женщина! – зарычал Рандлевский, раздраженный ее непониманием. – Своим неверием вы погубите его! Уезжайте, уезжайте отсюда немедленно! Тем самым вы остановите его! А не то он снова станет Синей Бородой!

– Но почему же тогда он не сделал этого до сих пор?

– Понятия не имею! Я не знаю, что он теперь пишет, как рождается сюжет, какие образы приходят ему в голову. Но не сомневайтесь! У вас нет времени на сомнения, с каждой минутой приближается смерть!

– Кто там приближается? – раздался знакомый громкий голос. – Это я приближаюсь!

И в гостиную стремительным шагом вошел Нелидов.