"В никуда" - читать интересную книгу автора (Демилль Нельсон)

Глава 14

Я вернулся в тренажерную комнату, нашел на стуле азиатское издание "Уолл-стрит джорнал", расположился и начал читать.

В пустом здании царила тишина. Только из-за двери дамской комнаты доносился приглушенный голос Сьюзан, и мне пришло в голову, что она, как и обещала, позвонила Биллу.

Минут через десять появилась она сама – в желтом шелковом платье без рукавов, с маленькой кожаной сумочкой через плечо. Теперь, когда на ее лице совсем не осталось пыли, она казалась очень загорелой. Аккуратно разделенные на прямой пробор волосы ниспадали на плечи. Наложенный на губы блеск завершал макияж.

– Прекрасно выглядите, – похвалил я.

Сьюзан не ответила на мой редкий комплимент, и у меня сложилось впечатление, что она немного поцапалась с Биллом.

– Мне надо бы вернуться в гостиницу и переодеться, – предположил я.

– И так хорошо, – отозвалась она.

Мы вышли в приемную. Открылись двери лифта, и мы спустились в вестибюль.

– Я сегодня наводилась. Давайте возьмем велорикш, – предложила Сьюзан.

Я последовал за ней на улицу. Не прошло и десяти секунд, как на нас обрушилась целая армада велотаксистов. Плохо одетых, худющих и отнюдь не юных. Побывавший здесь знакомый мне как-то рассказывал, что все они – бывшие солдаты южновьетнамской армии, поскольку это одна из немногих работ, которой позволено заниматься бывшим врагам государства.

Сьюзан сговорилась с двумя из них. Мы расселись по веломашинам и покатили по улице Дьенбьенфу.

– Вы мне стоили вдвое дороже! – крикнула мне Сьюзан. – Больно тяжелы.

Я покосился на нее и понял, что она не шутит.

– Скажите спасибо, что здесь не берут за высокий ай-кью[40].

– Тогда бы вас возили бесплатно.

Улица Дьенбьенфу представляла собой бульвар с интенсивным движением. И должен сказать, я немного волновался, сидя перед водителем на ничем не защищенном сиденье, когда нас то и дело подрезали машины и мотоциклы.

Воскресным вечером в городе шла оживленная жизнь – ревели гудки машин, грохотали динамики, пешеходы переходили мостовую где им вздумается и на красный свет.

Пока мы ехали, Сьюзан мне показывала красивые места.

– Улица Дьенбьенфу, – сообщила она, – названа в честь последней битвы между французами и вьетминьцами[41] – предшественниками вьетконговцев. Вьетминь победил.

– Победители всегда присваивают улицам имена, – согласился я.

– Это точно, – подхватила Сьюзан. – И через десять лет эта улица будет носить имя авеню Многонациональных Корпораций.

Она достала пачку сигарет и предложила своему веловодителю. Велорикши сблизились, чтобы и мой водитель сумел взять сигарету.

– Мой водитель спрашивает, вы что, ветеран? – крикнула она.

Я немного помедлил, прежде чем ответить:

– Скажите ему: Первая воздушно-кавалерийская, Куангчи. Шестьдесят восьмой год.

Сьюзан перевела, и оба рикши что-то залопотали по-вьетнамски.

– Они говорят, что оба тоже ветераны. Мой – бывший пилот реактивного истребителя, а ваш – пехотный капитан. Рады снова встретиться с вами.

Я показал ее водителю знак победы, он ответил мне тем же, а затем криво усмехнулся и стал глядеть вперед.

Мы ехали по центру Сайгона, и Сьюзан продолжала экскурсию:

– Видите те кварталы? Американцы их построили в шестидесятых годах для сотрудников ЦРУ и посольства. Теперь там живут коммунистические руководители.

Стены были из серого бетона без традиционных балкончиков и напоминали пеналы.

– Хотя бы пригодились, – отозвался я.

Мы миновали Нотр-Дам, и я заметил, что на площади прогуливалось множество народу. Полицейские в форме куда-то исчезли, и я догадался, что с наступлением темноты на дежурство выходили агенты в штатском. И тем не менее по внешнему виду Сайгона никто бы не сказал, что это город в полицейском государстве. Наоборот, складывалось впечатление, что все здесь только и делали, что нарушали какие-нибудь законы – пьянствовали в общественных местах, занимались проституцией, спали в переулках, бегали по мостовой, курили марихуану и творили многое другое, чего я не видел.

С одной стороны, южные вьетнамцы были в собственной стране гражданами второго сорта: ими, словно завоеванным народом, правили коммунистические аппаратчики с севера и эксплуатировали азиатские и американские капиталисты. Но с другой – они выглядели свободнее и счастливее, чем коммунисты вроде полковника Манга или капиталисты вроде госпожи Уэбер.

Мы оказались в северном конце улицы Донгхой, но мне почудилось, что выехали на Таймс-сквер или Пиккадилли-серкус. Яркое освещение и масса людей – пешеходы, велорикши, велосипедисты и мотоциклисты, – все направлялись на юг, к реке.

Фасады построенных во французском стиле домов пестрели неоновой рекламой: "Доброе утро, Вьетнам!", "Голубой лед", "Рикша-бар". Тут же располагались супердорогие французские и азиатские ресторанчики и гранд-отели из другой эпохи. Я узнал "Континенталь", где во время войны селились журналисты и сочиняли в баре свои корреспонденции.

Метаморфоза от рю Катине к улицам Тудо и Донгхой не завершилась. Казалось, что все три продолжали сосуществовать в одной. Я помнил Тудо, видел старые здания и думал, что что-то узнавал. Но прошло слишком много времени, и все названия изменились.

– Здесь есть такое место, которое называется "Синяя птица"? Или "Бабочка"? – спросил я у Сьюзан, стараясь перекричать шум.

Она покачала головой:

– Никогда о таких не слышала. – И добавила: – В семьдесят пятом коммунисты здесь все прикрыли.

– Ребята не любят развлекаться.

– Совсем не любят. В восьмидесятые годы кое-что стало снова открываться. А в девяносто третьем коммунистов допекли бары и салоны караоке. Они прошлись по городу рейдом и снова все придушили. Кое-кому разрешили открыться, но с условием, что все названия будут на вьетнамском и – никакой нелегальщины. Но постепенно все начало возвращаться на круги своя, но ярче, больше и опять с иностранными именами. Думаю, на этот раз навсегда. Хотя как знать. Здешние власти непредсказуемы. Никакого уважения к частной собственности и бизнесу.

– Могут в одночасье вышвырнуть вас вон, – заметил я.

– Возможно.

– И куда же вы тогда денетесь?

– А я запаслась книгой "Самые плохие в мире места для жизни", – рассмеялась она.

Я старался разглядеть узенькую улочку, которая вела к тупику, где некогда жила моя подружка. Она находилась по левой стороне по пути к реке. Но ничего подобного не видел.

– И вы здесь живете? – спросил я Сьюзан.

– Да, – откликнулась она. – Но пять вечеров в неделю здесь намного спокойнее. И я на пятом этаже, ближе к реке. Я вам покажу.

Толпы на улице состояли в основном из молодежи: ребята и девчонки в майках и джинсах. Мальчишки окликали подружек, а те держались вместе. Впереди показался конец улицы Донгхой и луна над рекой Сайгон.

– А вот и мой дом, – кивнула мне Сьюзан.

Слева, на последнем углу перед набережной, возвышалось величественное здание старинной французской архитектуры. На первом этаже – тайский ресторан, рядом отель "Лотос", как сообщила мне Сьюзан, бывший "Мирамар", который я помнил по 72-му году.

– Верхний этаж, угловая квартира с видом на реку, – сказала она.

Это прозвучало как объявление о продаже недвижимости в "Вашингтон пост". Я посмотрел на окна угловой квартиры и заметил в них свет.

– Там кто-то есть.

– Экономка, – ответила Сьюзан.

– Понятно, – хмыкнул я. – Вижу, угловые помещения вам по душе.

Велорикши свернули к реке. С посеребренной луной поверхности воды дул приятный ветерок и отдавал бог знает чем, но если зажать нос, все было очень красиво. По берегам царила темнота – такими я их помнил во время войны. И ни одного моста.

– Все такая же дикость, – заметил я Сьюзан.

– Там тысячи акров цветочных плантаций – орхидеи и всякие экзотические растения. Каждый раз, когда я засыпаю, я брежу о дочерних компаниях и супермаркетах, а просыпаясь, выглядываю в окно, и там все в цветах – цвет частной собственности.

Я посмотрел на нее и, догадавшись, что она меня разыгрывала, улыбнулся, давая понять, что ей это удалось.

Велорикши миновали небольшой квартал и свернули на север, на улицу Нгуенхюэ, которая вела к "Рексу" и шла параллельно Донгхой. И хотя казалась шире, тоже была забита людьми и транспортом.

– Круг по часовой стрелке, – объяснили Сьюзан. – К реке по Донгхой, по реке и обратно по Нгуенхюэ на Лелой. И снова на Донгхой. Парад на всю ночь.

– Хотите сказать, что я все это услышу из своего номера?

– Только до рассвета. А потом все стихнет – минут на десять, до часа пик.

– Так это вы выбрали для меня "Рекс"?

– Я. Потому что он ближе всего от моего дома.

– Понятно.

– И еще мне нравится ресторан на крыше. И нравится танцевать.

Мы свернули на Лелой и поехали на восток.

– Молодежь называет этот круг "чай лонг ронг" – жить по-быстрому, – продолжала Сьюзан.

– Мы ни разу не превысили скорость пешехода.

– Не я придумываю названия. Я только перевожу. Это словно круиз – жизнь на быстрой тропе. Метафора, а не истинная физическая скорость.

– У меня проблемы с образностью. Время обеда.

Сьюзан что-то сказала велорикше, и мы поехали дальше. Через пять минут мы оказались перед массивным зданием, которое мне напомнило французскую оперу, а сейчас было, как объяснила Сьюзан, народным театром, хотя я не очень понял, что это значило. По одной стене театра располагалось уличное кафе. За столиками сидели европейцы и прилично одетые вьетнамцы – мужчины и женщины.

Мы покинули наших велорикш, и Сьюзан настояла, что расплачиваться будет она – доллар за себя и два за меня. Несвойственная ей щедрость. Но мне стало неудобно, и я дал ребятам еще по доллару.

Им захотелось обменяться рукопожатиями, и мы долго трясли друг другу руки. А затем велорикша Сьюзан – тот, что в другой жизни летал на реактивном истребителе, – что-то сказал.

– Он говорит, что его жене и детям четыре года назад разрешили эмигрировать в Америку, – перевела Сьюзан. – А ему нет, потому что он был офицером южновьетнамских ВВС. Но в соответствии с... мы называем это Регулярной программой выездов, американцы ведут переговоры с Ханоем, и он рассчитывает получить разрешение в будущем году.

– Скажите, что я желаю ему удачи, – попросил я.

В ответ вьетнамец что-то сказал.

– Он благодарит Америку за то, что она поддерживает его семью. Его родные неплохо живут. В Лос-Анджелесе. И помогают ему деньгами.

– Что ж... надеюсь, все будет хорошо.

Мой велорикша – пехотный капитан – ничего не добавил. И у меня сложилось впечатление, что его покинула всякая надежда.

Мы вошли в маленькое уличное кафе, которое, судя по небольшой вывеске, называлось "Ку-бар". Оно занимало часть театрального здания и отличалось минимализмом, вроде тех, где обычно околачиваются шикарные вашингтонские яппи[42].

Была там и внутренняя часть – со столиками, баром и фресками на стене, похожими на живопись Караваджо, но трудноразличимыми из-за плотного сигаретного дыма.

Официантка-вьетнамка в черно-белой униформе поздоровалась со Сьюзан по-английски:

– Добрый вечер, мисс Сьюзан. А где сегодня мистер Билл?

Я обрадовался возможности поговорить на родном языке и поспешил ответить:

– Стирает свой принстонский свитер, но скоро будет.

– Ах вот как... Прекрасно... Значит, столик на троих?

– На двоих.

Сьюзан не стала ничего объяснять.

Вьетнамка указала нам на столик у перил, на котором горела масляная лампа. Сьюзан заказала калифорнийское шардонне, а я попросил "Дьюарз"[43]. Судя по всему, ни моя, ни ее просьба не вызвали ни малейшего замешательства.

Официантка ушла исполнять заказ, а Сьюзан сказала словно самой себе:

– Стирает свой принстонский свитер...

– Простите, не понял?

– Это все, на что вы способны?

– Так ведь без подготовки. И к тому же так поздно.

Мы оставили эту тему, и я принялся изучать шикарную публику – не оставалось сомнений, что каждый зарабатывал больше чем по доллару. И рядом с баром я заметил дорогие японские машины, которых не видел в городе днем, – "лексус", "инфинити".

Принесли напитки. Я поднял стакан и предложил тост за хозяйку, но у меня сложилось ощущение, что она уже довольно наслушалась от меня.

– Надо было отвести вас куда-нибудь еще.

– Из всех питейных заведений она привела меня именно сюда, – продекламировал я.

Сьюзан улыбнулась.

– А что, если объявится Билл?

– Не объявится. – Она подняла бокал, и мы чокнулись. – Здесь можно заказать большой бургер с жареной картошкой. Вам ведь именно этого хочется?

– Неплохо бы.

– Эта забегаловка принадлежит калифорнийцу и его жене-вьетнамке, которая тоже родом из Калифорнии. "Ку" – вариация на тему слова "кьеу" – вернувшийся на родину вьетнамский эмигрант.

– Усек.

– Это место пользуется популярностью у американцев и преуспевающих вьет-кьеу. Здесь недешево.

– То есть всякую шваль вышибают за порог.

– Точно. Но вы со мной.

Чтобы показать, что я не целиком на милости ее гостеприимства и соображаю кое-что сам, я сказал:

– Один француз в самолете дал мне названия нескольких хороших баров и ресторанов.

– Ну-ка?

– "Манки-бар".

Сьюзан рассмеялась.

– Обитель шлюх. И очень агрессивных. Лезут в штаны прямо у стойки. Можете заглянуть к ним, как только мы уйдем отсюда.

– Просто проверяю, что сказал мне француз, – поперхнулся я.

– Не очень-то он вам удружил.

– Еще он рекомендовал ресторан "Максим" – как в Париже.

– Обираловка. Плохая еда, плохое обслуживание. Дерут непомерно сколько. Все как в Париже.

С двух попыток мой приятель-француз не заработал ни одного очка.

– Вы не знаете, кто такая мадемуазель Дью Кьем? – спросил я.

– Нет. А кто? – переспросила Сьюзан.

– Куртизанка.

Она закатила глаза и ничего не ответила.

– Но я предпочитаю ваше общество.

– Как девяносто процентов мужчин в Сайгоне. Не отказывайтесь от своего счастья, Бреннер.

– Слушаюсь, м'эм! – Итак, мою попытку проявить себя независимым и знающим человеком раздавили, словно жалкого клопа. – Спасибо, что привели меня в одно из своих любимых мест.

– Не стоит благодарности.

Официантка положила перед нами крохотные меню. Сьюзан заказала фрукты, сыр и еще вина. А я – обещанный бургер с картошкой и "Корону". Она у них тоже нашлась.

Вечер выдался прохладнее предыдущего, но у меня на лице выступили капельки пота. Я вспомнил жаркий, нездоровый Сайгон июня 1972 года, когда уезжал отсюда.

– У вас есть летний домик или какое-нибудь иное место на выходные? – спросил я у Сьюзан.

– Нет. Это здесь не привилось. В провинции ничего не меняется. Стоит туда попасть, и вы оказываетесь в девятнадцатом столетии.

– И что же вы делаете летом по выходным?

– Иногда отправляюсь в Далат – там прохладнее. Или в Вунг-тау – раньше его знали как мыс Святого Якова.

– А не в Нячанг?

– Нет. Это далеко. Никогда там не была. – Сьюзан помолчала и добавила: – Жаль, что не могу поехать с вами.

Я пропустил ее замечание мимо ушей и, в свою очередь, спросил:

– Как вы считаете, трудно ездить по внутренним районам бывшего Северного Вьетнама?

Прежде чем ответить, Сьюзан немного подумала:

– В целом путешествие вдоль побережья не представляет проблем. Шоссе номер один ведет от Дельты до самого Ханоя, и его каждый год ремонтируют. Север и юг связывает поезд под названием "Экспресс воссоединения". Но если вы повернете на запад, к Лаосу, то столкнетесь с трудностями. Вьетнамцы их тоже испытывают, но у них гораздо больше терпения к размытым дорогам, снесенным мостам, оползням, крутому серпантину и отвесным обрывам. К тому же сейчас зима – сезон дождей, постоянно моросит, они называют это "крачин" – водная пыль. Так вы собираетесь в ту сторону?

– Я жду дальнейших инструкций. Вы там когда-нибудь бывали?

– Нет. Сообщаю, что слышала. Там побывало много западных ученых, в основном биологи. Они обнаружили на севере прежде неизвестные виды млекопитающих. Быка, о котором раньше не знали. И еще там водятся тигры. Так что приятного путешествия.

– Я всего раз видел здесь тигра, – улыбнулся я. – И слона. В Сайгонском зоопарке.

– Все равно будьте осторожны. Там легко пораниться или подхватить заразу. Условия очень примитивные.

Я кивнул. В армии по крайней мере были хорошие врачи. И вертолеты могли за полчаса доставить солдата из любой точки на госпитальное судно. А на этот раз я предоставлен самому себе.

– Если вы собираетесь во внутренние районы, можете прикинуться биологом или натуралистом, – предложила Сьюзан.

Я поднял на нее глаза. Мне пришла в голову та же самая мысль, как только она заговорила про неизвестные виды животных. А теперь я подумал еще вот о чем: в этот момент я получал инструктаж, которого мне недодали в Вашингтоне. Все эти вьетнамские мелочи словно бы имели определенную цель.

Принесли заказ. Мой бургер с картошкой оказался потрясающим, а "Корона" ледяной, с ломтиком лимона.

– Где вы живете? – спросила Сьюзан.

– В окрестностях Фоллз-Черч, штат Виргиния, – ответил я.

– И это ваше последнее задание?

– Да. Но они решили, что я должен испытать счастье и сыграть третий акт своей вьетнамской эпопеи.

– Кто это "они"?

– Не могу вам сказать.

– А что собираетесь делать после того, как все кончится?

– Пока не думал.

– Вы слишком молоды, чтобы сидеть на пенсии.

– Мне это уже говорили.

– Ваша подружка?

– Да. Она меня во всем поддерживает.

– Она работает?

– Да.

– А что делает?

– То же, что делал раньше я.

– О! Значит, вы познакомились на работе?

– Угадали.

– И она тоже готова выйти в отставку?

Я закашлялся.

– Она моложе меня.

– И она поддержала вас, когда вы решили ехать выполнять свое последнее задание во Вьетнам?

– Еще бы. Давайте я закажу вам еще пива.

– Я пью вино. Видите, вот мой бокал.

– В самом деле вино. – Я подозвал официантку и заказал еще по одной.

– Надеюсь, вы не считаете меня любопытной? – сказала Сьюзан.

– С какой стати?

– Просто я хочу представить ваш образ: где вы живете, что делаете и все такое.

– Зачем?

– Не знаю. Мой любимый предмет – я сама. – Она немного подумала и продолжала: – Наверное, я заинтересовалась вами, потому что вы здесь не по делу.

– Я здесь по делу.

– Я имею в виду денежные дела. Вы делаете то, что делаете не из-за денег, а по другим причинам. Даже не из-за карьеры. Каков ваш мотив?

Я замялся.

– Честно говоря, глупость.

– Может быть, что-нибудь личное? Вы думаете, что делаете что-то для страны, а на самом деле – для себя.

– Вам не приходило в голову вести на радио ток-шоу "Доброе утро, мои соотечественники"?

– Будьте серьезнее. Вы не добьетесь успеха, если сами не поймете, зачем вы здесь.

– Наверное, вы правы. Я об этом поразмыслю.

– Непременно.

Чтобы опять переменить тему и получить больше сведений, я спросил:

– А насколько хороша ваш туристический агент?

– Очень хороша. Она вьет-кьеу. Считайте, одновременно американка и вьетнамка. Берется за все и делает. В том числе сбивает цены и ведет денежные переговоры.

– Отлично.

– Только не забывайте, что есть еще полковник Манг. И он запросто может вышибить вас из страны.

Видимо, я выпил лишнюю бутылку пива, потому что сказал:

– А если не ходить к нему и не узнавать, чего он от меня хочет? Просто уехать в глубинку, и все. Возможно такое?

Сьюзан посмотрела мне прямо в глаза.

– Вы же прекрасно понимаете: даже если во время поездки вас ни разу не попросят показать паспорт и визу, без них вы не сможете выехать из Вьетнама.

– Я имел в виду другое, – объяснил я. – Завтра с утра сходить в консульство и попросить запасной паспорт.

Она покачала головой:

– Консульство еще не получило статус официальной миссии и не имеет права выдавать паспорта. И не получит еще с полгода. Так что без паспорта и визы вы далеко не уедете.

– Но если я окажусь в американском посольстве в Ханое, это уже станет их проблемой.

– Пол, не усложняйте ситуацию. Сходите завтра утром к полковнику Мангу.

– Договорились. А теперь расскажите мне об иммиграционной полиции. Кто такие эти придурки?

– Их объект – иностранцы. Здешняя полиция организована КГБ в тот период, когда здесь находились русские. И по подобию КГБ. В ней шесть отделов: от А до F. А – госбезопасность, нечто вроде нашего ЦРУ. В – внутренняя полиция, как у нас ФБР. С – иммиграционная. D, Е и F соответственно муниципальная, областная и пограничная. Иммиграционная полиция, как правило, имеет дело с нарушениями паспортно-визового режима. Так что по ее поводу я бы особенно не тревожилась.

– Понятно. – А про себя я подумал: скорее всего наш полковник Манг из отделов А или В, но работает под крышей С. Обычная история. Но почему госпожа Уэбер так подкована в вопросах местной безопасности? Хотя не исключено, что в этих делах соображают все иностранцы.

Время подходило к одиннадцати.

– Мне, пожалуй, пора, – сказал я. – Завтра рано подниматься. – И попросил счет, но Сьюзан настояла, что расплатится кредитной карточкой своей компании. Против этого я не стал возражать.

Она что-то написала на корешке счета и подняла на меня глаза.

– Вот так: "Пол Бреннер, инвестиции в рыбную консервную промышленность и опасные для жизни предприятия". – И положила корешок в сумочку.

Мы поднялись и вышли на улицу.

– Я вас провожу, – предложил я.

– Спасибо. Я как раз собиралась показать вам одно последнее местечко. По дороге, в двух кварталах отсюда. Выпьем на сон грядущий, и к двенадцати будете в гостинице.

Последние слова мне особенно понравились, и я ответил:

– Отлично.

– Если только не предпочитаете посетить "Манки-бар".

– Лучше уж выпью по последней с вами.

– Прекрасный выбор.

Мы миновали несколько кварталов на тихой, не слишком освещенной улице. В ее конце стояло большое здание, на котором полыхала неоновая надпись "Апокалипсис сегодня"[44]. Я решил, что мне померещилось, но Сьюзан сказала:

– Нам туда. Слышали об этом местечке?

– Видел фильм. А еще раньше пережил такое кино.

– Неужели? А мне показалось, вы сказали, что служили поваром.

– Не служил.

– Я так и решила.

– И полковник Манг тоже, – буркнул я.

– Вы ему наплели, что были поваром?

– Все лучше, чем признаться, что служил боевым пехотинцем. Он мог еще подумать, что я укокошил кого-нибудь из его родственников.

– А вы кого-нибудь убили?

Я не ответил, а вместо этого сказал:

– В фильме показана Первая воздушно-кавалерийская дивизия. Моя часть.

– Правда? Я смотрела фильм. Вертолеты, ракеты, пулеметы. Атака под музыку "Полета валькирий". Нереально. Вы этим тоже занимались?

– Да. Правда, "Полета валькирий" не припоминаю. Но кавалерийские сигналы к атаке пускали через динамики.

– Безумие.

– Еще бы.

Мы подошли ко входу – низенькому желтому домику, у которого слонялось несколько улыбающихся велорикш.

– Часто сюда захаживаете? – спросил я у Сьюзан.

– Да нет, – рассмеялась она. – Только с гостями. Родителей приводила. Их как-то очень уж поразило.

Дверь перед нами открыл белый, и мы вступили в "Апокалипсис сегодня". Первое, что бросилось мне в глаза, было облако дыма, словно кто-то зажег дюжину дымовых шашек, чтобы обозначить район высадки в джунглях. Но оказалось, что это всего-навсего сигаретный дым. Внутри стоял рев – оркестрик из четырех вьетнамцев играл Джимми Хендрикса[45]. У левой стены расположилось нечто вроде блокпоста – мешки с песком и колючая проволока. А на самой стене висел постер из фильма, давшего название сему заведению. Сьюзан сообщила мне, что он подписан Мартином Шином[46] – можно подойти и в этом убедиться. Я не захотел.

Потолочные вентиляторы напоминали вертолетные лопасти, а круглые светильники, словно кровь, запятнали красные брызги.

Мы подошли к длинной стойке, у которой толпились белые и чернокожие среднего возраста явно с военным прошлым. И у меня возникло ощущение deja vu. Американцы снова бродили по Сайгону.

Я заказал две бутылки "Сан-Мигеля", и бармен-американец спросил меня:

– Откуда ты, приятель?

– Из Австралии.

– А говоришь, как янки.

– Стараюсь подделаться.

Мы устроились со Сьюзан за стойкой. Все заведение окутывал густой сигарный и сигаретный дым.

– Ты сегодня один, рядовой? – пошутила Сьюзан и тоже закурила.

– С девушкой, – отозвался я на ее шутку.

– И где же она? Упорхнула с генералом – неверная? Давай-ка я останусь с тобой. Хорошо проведешь время. Я девчонка что надо. Не пожалеешь.

Я не знал, как себя вести: забавляться или психануть. И спросил:

– А что такая девчонка, как ты, делает в этом месте?

– Зарабатываю деньги на Гарвард, – улыбнулась она.

Я переменил тему:

– Полная противоположность Замороженному миру.

– Мир увольнительной. Это вас оскорбляет?

– Мне кажется, когда из войны делают банальность, это всегда оскорбляет.

– Хотите уйти?

– Сначала допьем пиво. Когда здесь откроют огонь?

Но уйти оказалось нелегко. Рядом с нами сидели четыре пары среднего возраста, и у нас завязался разговор. Мужчины, бывшие военные летчики, теперь привезли своих жен показать места, где когда-то служили. Вполне нормальные ребята, и мы немного потрепались. Они базировались в Дананге, Чулае и на авиабазе Фубай в Хюэ. А бомбили цели вдоль всей демилитаризованной зоны – такие ставили перед ними задачи.

Они даже не поинтересовались, ветеран я или нет, а сразу спросили, где служил.

– В шестьдесят восьмом – в Первой воздушно-кавалерийской в Куангчи, – ответил я.

– Серьезно? – встрепенулся один из них. – А мы, ребята, для вас вышибали из косоглазых душу.

– Помню.

– Собираешься в глубинку?

– Мне кажется, мы там уже побывали.

Все хмыкнули, а один из них заметил:

– Здесь как-то нереально.

– Абсолютно, – согласился я.

Их жены не очень интересовались войной, но как только узнали, что Сьюзан живет в Сайгоне, тут же насели на нее. Пять дам болтали о магазинах и ресторанах, а пять мужиков, и я в том числе, до посинения рассказывали военные истории. Они интересовались жизнью пехотинца, каждой кровавой деталью. А я чувствовал себя обязанным поддерживать разговор, отчасти от того, что они заказали мне пиво, а отчасти по причине обуревавшей их, да и меня тоже, ностальгии. Дома я не касался этих вещей, а здесь, слегка подвыпивши, прорвало.

Они говорили о самонаводящихся ракетах "земля – воздух", о зенитном огне и о том, как поливали напалмом все, что двигалось на земле. А для наглядности демонстрировали это на пустых пивных бутылках, и я внезапно понял, что рассуждения этих ребят о войне лишены какого-либо морального или этического содержания, а региональные конфликты они рассматривают как цепочку технических и логистических проблем, которые надо решать. Меня увлекли рассказами о бомбометании и ракетном огне, что само по себе пугало. Не это должно трогать сердце такого старого воина, как я. Это был опять 1968 год.

Подошла и миновала полночь. Оркестр играл мелодию "Дорз"[47], и я почувствовал, как меня покидает ощущение реальности и хронологии.

Как только музыканты прерывались на несколько минут, динамик разражался кавалерийским сигналом к атаке, а затем следовал вагнеровский "Полет валькирий".

Потом снова вступал оркестр и звучала "Планета Голливуд".

Как-то в разговоре мы коснулись мест, куда собирались и которые уже видели.

– Вам над съездить посмотреть тоннели Кучи, – предложил я.

– Да? А что там такое?

– Огромные тоннели, как для поезда, в которых у вьетконговцев находились госпитали, ночлежки, склады и кухни. Туда въезжаешь на электрокарах для гольфа – потрясающая экскурсия. А потом, если пожелаете, вам накроют стол в столовой северян. Еще там есть лавки, где продают шелк, так что женщинам тоже понравится. – Сам не понимаю, зачем я это сказал.

Ребята все аккуратно записали.

Четыре летчика запоздало поняли, что моя Первая воздушно-кавалерийская дивизия и та, что показана в фильме, – одно и то же. И за это мы выпили еще по кругу. И по новому кругу начали военные рассказы. А когда боеприпасы иссякли, один из них спросил:

– А что это за дама?

– Какая дама?

– Да та, которая с тобой?

– Ах эта... Бог ее знает. Познакомился вчера вечером. Живет здесь, в Сайгоне.

– Да... она тоже так сказала. Симпатичная.

Я никогда не знал, как на это реагировать, и ответил:

– Ваши жены тоже очень привлекательны.

Летчики дружно подтвердили, что их жены замечательные и исключительно святые, поскольку терпят их, своих мужей. Я согласно кивнул, но они пожелали вернуться к Сьюзан.

– Победил красавицу? – спросил меня один.

– Ведем переговоры.

Это вызвало приступ смеха, и мы перешли на проституток. Тема нас сблизила еще больше.

– Мы все стараемся спровадить их за покупками одних, – признался другой пилот.

– Кого? Проституток? – не понял я.

– Да нет, жен. Но они не идут. Боятся ходить по городу одни. Нам всего-то и нужно – несколько часов.

– Наймите им в отеле женщину-переводчицу.

– Слышишь, Фил, он тоже так считает. Возьмем им гида и освободимся.

Я порекомендовал "Манки-бар" – настоящие проститутки, только не платите больше пяти баксов, правда, официанткам и барменшам на несколько долларов больше. А потом отведите жен поужинать к "Максиму".

Они тут же составили заговор и ударили по рукам. А я подумал, уж до чего армейские испорчены, а летуны и того хуже. И, припомнив старую военную шутку, спросил:

– Знаете разницу между свиньей и военным летчиком?

– Нет.

– Свинья в отличие от него по ночам спит, а не лезет из кожи вон, стараясь трахнуть пилота.

Все дружно грохнули. Ну дает! Обхохочешься!

Пошел второй час. Мне понадобилось отлить, и я извинился.

Мужской туалет располагался в коридоре, который вел в другой, такой же людный зал. Когда я вышел оттуда, то обнаружил, что меня ожидала Сьюзан.

– Позади здания есть сад, – сказала она. – Мне надо немного подышать свежим воздухом.

– А почему бы нам совсем не уйти?

– Уйдем. Только дайте мне минуту посидеть.

Сьюзан провела меня в огороженный садик, где располагалось небольшое кафе. На столиках горели свечи, на деревьях висели бумажные фонарики. Здесь было тихо и не так шибало в нос.

Мы сели за свободный стол. Я обвел взглядом сидящие вокруг держащиеся за руки пары. И понял: это место было нечто вроде пост-апокалипсиса, куда попадаешь после того, как умер.

И еще я почувствовал в воздухе запах благовоний и горящей конопли. И заметил танцующие вокруг столов светлячки, когда там затягивались и балдели. И впервые за двадцать лет меня потянуло на косячок.

– Вы, кажется, повеселились, – сказала Сьюзан.

– Славные ребята.

– И их жены тоже. Все хотели выяснить, спим мы с вами или нет.

– Неужели все женщины таковы? Один только секс, секс, секс?

– Мы не говорили о сексе. Мы разговаривали о мужчинах.

– А разве это не одно и то же?

– Хотите чаю?

– Какого?

– Настоящего. Все остальное называется БЮО.

Сьюзан подозвала официантку и заказала чай.

Мы сидели в темном саду и молчали. Принесли чайник и дзе крохотные чашечки. Я разлил напиток. Хотя сам я не слишком люблю чай.

Какое-то время мы потягивали горячую ароматную жидкость. Я вдыхал пар, и мои легкие снова обрели способность работать.

Я вымотался, и даже Сьюзан зевала, но время для хорошего ночного сна было безвозвратно упущено, и мы продолжали сидеть и дуть отвратительный чай. Прошло минут десять, и я вдруг понял, что это довольно приятно.

– Знаете, что бы сделало вас счастливым? – наконец спросила Сьюзан.

– Что?

– Если бы вы завтра отправились домой.

Не знаю почему, но я ответил:

– Меня бы сделало счастливым, если бы домой отправились вы. Получилось нечто вроде интимного обмена между людьми, которые даже еще не были близки.

– Вам пора выбираться отсюда, – продолжал я, – пока с вами чего-нибудь не случилось. Я имею в виду, с головкой. – И словно услышал себя со стороны. – Вы беспокоитесь обо мне, а я беспокоюсь о вас.

Сьюзан долго смотрела на мерцающее пламя свечи, и я с удивлением заметил, что по ее щекам покатились слезы.

Мы оба выпили немного лишнего, и эта минута была какой-то нереальной, даже иррациональной. Я понял это и тихо произнес:

– Когда мы были там... по войскам ходила легенда о царстве Гордона. Говорили, что Гордон – полковник спецназа, который отправился в джунгли поднимать племя горцев на войну с вьетконговцами, но там у него поехала крыша, он возомнил себя местным, и совершенно сбрендил. В общем, понимаете: вьетнамский вариант конрадовского "Сердца тьмы"[48], из которого потом сделали апокалиптический сюжет кино. Но апокалиптический или нет, он служил предупреждением: мы все боялись, что потеряем желание возвращаться домой – сбрендим и никогда не сумеем вернуться на родину. Сьюзан?

Она кивнула и расплакалась. Я подал ей свой платок. Мы сидели и слушали ночных насекомых и доносившиеся из бара приглушенные чувственные мелодии Дженис Джоплин[49], которые время от времени прерывались громогласным «Полетом валькирий». И я даже не мог себе представить, что вызвало ее слезы.

Я взял Сьюзан за руку, и мы еще немного посидели.

Она вздохнула:

– Извините. – И встала. – Нам пора.

На улице у "Апокалипсиса" мы сели в такси, и я сказал шоферу:

– Донгхой.

Но Сьюзан покачала головой:

– Нам надо в "Рекс". – Что-то приказала водителю, и тот отъехал от тротуара. – Я становлюсь плаксивой, когда слишком много выпью, – объяснила она, пока машина ехала по центру Сайгона. – Но теперь все в порядке.

– Должно быть, в вас есть ирландская кровь, – ответил я. – Все мои родственники и все мои бостонские приятели, когда напиваются, сначала поют "Дэнни-бой", а потом ревут.

Сьюзан рассмеялась и высморкалась в мой платок.

Через несколько минут мы были у моей гостиницы.

– Посмотрим, что там за сообщение, и проверим, не поступило ли чего-нибудь еще, – сказала она, вылезая из такси.

– Не беспокойтесь. Я вам позвоню, если будет что-нибудь новенькое.

– Лучше проверим сразу.

Мы вошли в вестибюль, и я взял у конторки ключ и конверт. Текст по-английски оказался едва разборчивым: Вам надлежит явиться к полковнику Мангу в штаб иммиграционной полиции, в 8.00, в понедельник. При себе иметь проездные документы и план поездок.

Получалось так, что в обмен на план я смогу получить свой паспорт и визу. На месте полковника Манга я поступил бы именно так. Я возбудил его любопытство, вывел из себя, и он захотел меня проучить.

Сьюзан взглянула на листок и снова приняла деловой вид.

– Встретимся завтра утром в вестибюле после того, как вы вернетесь от Манга. А прежде чем уйти, соберитесь, выпишитесь из гостиницы и попросите спустить ваши вещи вниз. У вас может оказаться мало времени. Билеты я принесу с собой или попрошу, чтобы мне их сюда передали. Потом провожу вас до вокзала, до автобусной станции или куда вам понадобится. В любом случае в девять часов я буду здесь.

– Если до полудня не вернусь, не ждите. Оставьте билеты в гостинице и сообщите в мою контору.

Сьюзан вынула из сумочки сотовый телефон и подала мне.

– В вашу контору я позвоню из своей квартиры – просвещу по поводу вашей встречи. Гостиничным телефонам я не доверяю.

– А домашний телефон надежный? – спросил я.

– Там у меня другой мобильный. Городской тоже есть, но только для дальней связи. Позвоните, если что-нибудь понадобится или что-нибудь случится. – Она посмотрела на меня и добавила: – Извините, что так задержала.

– Спасибо. Мне очень понравилось.

Сьюзан улыбнулась. Мы дружески обнялись, расцеловались в щеки, и она ушла.

А я постоял в вестибюле еще несколько минут – наверное, ждал, что она возвратится, как тогда, в ресторане на крыше. Дверь в самом деле открылась, но это была не она, а швейцар.

– Все в порядке, – сообщил он мне. – Леди села в такси.

Я повернулся и направился к лифтам.