"ГОНИТВА" - читать интересную книгу автора (Ракитина Ника Дмитриевна)Лейтава, Крейвенская пуща, 1830, начало сентябряНад еловыми верхушками пламенел закат. Ложился тоской на душу. Пахло вереском с обочин и хвоей, звуки вязли в слежавшейся иглице. Кони мягко ступали копытами. – Панна моя, – с усмешкою произнес Алесь, – я должен исправлять обязанности управляющего, а не носиться за вами по Лейтаве, как одержимый заяц. Гайли опустила лицо. Бессознательно потеребила на шее скользкий даже на вид зеленый ружанец[19]: движение одновременно ласкающее и отвратительное. Замочек заел, и ожерелье, возвращенное ей Ведричем, не снималось. Половины камешков недоставало в истертом серебре. Столько лет в земле не красят даже сокровище. Но, видно, оно было завороженным. Гайли до сих пор ничего не вспомнила, как надеялся Алесь, но и не умерла и не сошла с ума, что предсказывала знахарка Афимья из деревеньки Случ-Мильча. Лишь тряслись руки и глаза горели, будто в них натрусился песок. – Я Иуда, – сказала Гайли вполголоса. Алесь указал на маленькую, трепещущую листьями осинку: – Если бы Иуда не вешался на ней, а обождал три дня – всемерно был бы прощен. А еще, говорят, в осинку превратилась девочка, под пытками предавшая своего отца. Но это легенда. Ужиный Король умер совсем по-другому. – Как? Ведрич обхватил щеки Гайли теплыми шершавыми ладонями, заглянул в темные янтарины глаз: – Ну, слава Богу. Первые нормальные слова. Гивойтос когда-то связал меня обещанием ничего вам не рассказывать. Я бы и не рассказал, если бы вы не спросили. Это все в другой жизни, не здесь и не сейчас. Гайли заплакала. Совсем незаметно: только солнце взблескивало на слезинках. Князь деликатно отвернулся, слегка пришпорил коня. И, выезжая на голое место, увидел на холме под дубом, протянувшим голый сук в закат, знакомый силуэт всадника. Древний, опушенный мехом строй[20], длинный плащ, падающий на конский круп; расплывающееся лицо с тяжелым подбородком и даже издали заметной печатью властности. Гайли позади вскрикнула. Алесь отвел глаза, а посмотрел опять: конник исчез. Рука Гайли дрожала в Алесевой руке: – В-вы же… Витольд! Я не звала… – Это – Кто?… Алесь сорвал с лещины два листка и орехи: – Хотите? Женщина помотала головой. Алесь споро, как белка, разгрыз орех, выплюнул скорлупки. Сложил мягкие крупные листья, чуть разнящиеся и выступающие краями: – Вот это – человек Витольд Пасюкевич, а это – – Откуда вы знаете? – Я долгое время провел с Гивойтосом, Ужиным Королем. Почему же он не сказал этого вам? Что Гонитва – изнанка Узора, стража – Это навьи? Ведрич хмыкнул, презрительно дернул плечом: – Навьи!… Топтаться в золе, скакать до света, ну, зажечь болотный огонь. Гонитва – живая… – он покусал губы, словно искал самое точное слово, – реальная сила. Задумчиво тряхнул своей каштановой гривой: – Гонитва… всегда наказывает тех, кто портит Узор. Достаточно такому оказаться в болоте или на лесной дороге. Неважно, ночью или днем. Ему просто выезжают навстречу. Странно, что главный ужас (пострах) этой земли поддерживает на ней гармонию. – Что в них страшного? – Гайли! – Алесь улыбнулся. – Да спроси любого пейзанина… Он приблизился, и они снова поехали колено к колену. – Ты вся дрожишь, – заметил Алесь, ласково придвигая Гайли к себе и словно бы невзначай касаясь жилки на ее запястье. Снял с пояса баклажку, зубами выдернул пробку, настойчиво поднес к губам женщины. – Нет! – Я вовсе не покушаюсь на твои принципы. Пробуй! Она глотнула, протянула удивленно: – Другое… – Вот видишь. Просто нельзя так резко отказываться от трав. Я хочу, чтобы у тебя была ясная голова – отследить происходящие с тобой изменения и научиться их использовать. Вот так хорошо… Алесь разжал пальцы. Солнце медленно заходило. – Куда мы едем? – Уже скоро. Если замерзла – возьми мой плащ. Совсем недавно это место было вырубкой или поляной: молодые сосновые посадки едва успели прорасти и радовали нежной зеленью, а над ними зыбко белели хрупкие стволики берез; чуть тронутые поверху листьями розовые ветки таяли в сумерках, оставляя заметными лишь эти туманные дымы. Часть поляны сохранилась, и посреди нее возвышался холм, забросанный битым кирпичом и затянутый плетями ежевики – все, что осталось от дома. – Это Стража, – сказал Алесь. – Здесь селились лесники-охранники, берегущие лес от потрав и пожаров. Когда я был маленький, я придумал, что в заброшенном колодце – вон там, под большой березой – они спрятали золото. И все мальчишки из Навлицы, мои ровесники, пропадали здесь, копая, пока не появились разъяренные родители… Ты опять дрожишь, – он закутал Гайли в плащ. – Едем, скоро уже. Окно избушки, почти скрытое желтеющим папоротником и крапивой, находилось у самой земли. Дверь, вросшая в землю, подалась с усилием. Из отвора пахнуло прелью и холодом. Гайли передернула плечами: – Как могила… Князь поднял на нее потемневшие глаза: – Ну да. Одна женщина пряталась здесь тринадцать лет от жизни. Не повторяй ее ошибок. Подожди… Он обиходил коней, выломал заросли перед окошком, нарубил сосновых лапок для постели, развел на закопченных камнях посреди землянки огонь. Гайли сидела на плаще, мелко вздрагивая, запах земли и гнили в избушке угнетал. – Алесь, – он отмахнулся, раздувая огонь. – Ну, послушай! Скажи: как мне искупить мой грех? Ну, хочешь, я застрелю генерал-губернатора Лейтавы? Ведрич засмеялся, закопченной рукой провел по лбу, сделавшись неожиданно очень родным: – Скажи мне, – Алесь! – Все завтра. Он принес из ручья воду в деревянном ведре, вынул из седельной сумы и нарезал хлеб. Мягко коснулся лба Гайли над бровями: – Он протянул баклажку: – Пей. Это другая, с вином. Гайли обхватила колени руками: – Алесь, ты… не любишь меня. Он резко, как скакун, вскинул голову: – Для любощ у меня есть Антя. А ты – гораздо серьезнее. Ты – драгоценность, панна моя Морена. – Что? – Не обращай внимания, – князь стряхнул волосы со лба. Положил Гайли руку на спину. Дотлевали угли в очаге, рождались и умирали в пепле неведомые города. – Иди ко мне. Женщина содрогнулась. В землянке было сыро и темно. И запах… – Пуговки мелкие, – сердито произнес Алесь. – Я сама. Утренний холод ознобом прошел по телу. Солнечные лучи лежали параллельно земле, делая туман золотым. Среди тумана неотчетливо плавали древесные стволы. Запахи увядания и воды висели в воздухе. Рука Алеся на запястье Гайли казалась обжигающей. – Вот сюда. – Что это? – спросила Гайли, близоруко оглядывая вытесанный на дубовом стволе чуть выше уровня глаз серп. Ведрич дернул плечом. Подвел ее к подгнившей березовой кладке через говорливый ручей: – Просто перейди. Отпустил руку. Вдруг стало тихо-тихо. Словно мир оглох. Гайли шагнула. И рухнула, зайдясь криком, пробуя сорвать с шеи обжегший ружанец. Заодно порвалась цепочка с крестиком и незаметно соскользнула в траву. Алесь на руках оттащил женщину прочь, и лишь там, лежа на палых влажных листьях, она очнулась. – Потерпи, потерпи… – откуда-то взялась пахучая травяная мазь. Прикосновения Алесевых рук были мучительны, но боль из шеи и пальцев медленно уходила. – Будь проклят, Гивойтос!… Видимо, эти слова Гайли почудились. – Я не знал. Ведрич отвернулся: чтобы не видеть ее. Или просто прятал искаженное злобой лицо. – Иначе… Гайли, станьте моей женой. Он поднял ее на ноги и прижимал к себе: куда крепче, чем чтобы она снова не упала. – Тут, в Навлице, где я родился. Поместья уже нет. Родных никого. Но костел очень красивый. – Алесь… – А, простите. Вы мне очень дороги. Я не переживу отказ. – Алесь! Она потянулась, нащупала под ружанцем рубец: но хотя бы гореть перестало. – Поклянитесь мне… что приедете. В Задушный день, да! Голова у Гайли кружилась. Она не понимала, что с ней происходит. Наплывали запахи разрытой земли, сырости, гнили… Язык не слушался. – Лучше вот так, – у Алеся в руках оказалась длинная гнилая щепка. – Дайте руку. Не бойтесь. Я тоже поклянусь. День в день. Царапины на запястьях. Медленно каплющая кровь. Рана к ране. – Вот и все. Вы обещали, – витки холста на царапину. Смутное ржание коня. |
||
|