"Георгий Скорина" - читать интересную книгу автора (Садкович Николай Федорович, Львов Евгений)

Глава III

Уже несколько недель Георгий служил приказчиком в лавке Отто из Любека, куда помог ему поступить Николай Кривуш.

Торговля хотя и не привлекала Георгия, но не была новым для него делом. Сын купца, не раз выполнявший дома различные торговые поручения, он скоро завоевал доверие хозяина и уважение приказчиков.

После тяжелой, полуголодной зимы служба казалась ему просто раем. Георгий больше не думал о пище, получая ее у хозяина, подобно другим служащим. Его платье оставалось чистым и опрятным, так как на работе он носил специальный кафтан, сшитый из хозяйского сукна. В кармане уже позвякивали деньги.

Главным же преимуществом этой службы было то, что у него оставалось достаточно свободного времени для занятий. Теперь он редко бывал в университете, в котором окончательно разочаровался. Зато не менее четырех раз в неделю он по вечерам посещал дом Глоговского.

Кружок был невелик: несколько студентов-поляков, с которыми Георгий прежде встречался в университете, но не был близко знаком, Николай Кривуш и Вашек, привлеченный Георгием с разрешения пана Глоговского.

Эти вечера были совсем не похожи на монотонную жвачку университетских лекций. Беспредельные просторы открывались перед юношами. Легко и вдохновенно шла сложная работа мысли, освобожденной от оков.

Глоговский излагал им свои философские взгляды, пытаясь по-новому осмыслить учения древних мыслителей. Он рассказывал также о своих опытах в области анатомии, особенно подробно останавливаясь на своей любимой теме – строении человеческого черепа и функции мозга.

Студенты свободно высказывали свои мнения. Георгий обычно задавал вопросы, дававшие пищу для оживленных споров между юношами, и нередко отваживался почтительно, но твердо возражать самому профессору.

Профессор одобрял и всячески поддерживал стремление юноши усвоить не только то, что сообщалось на лекциях факультета свободных искусств, но и то, что преподавалось на других факультетах – медицинском и богословском.

Не раз слыхал Глоговский о том, что Скорина ставил в трудное положение своих учителей, находя явные противоречия в лекциях разных факультетов их университета.

Друзья предостерегали Георгия от опасности таких открытий.

– Скоро, Франек, ты станешь Фомой неверующим, – говорили они. – Да и к чему тратить время в спорах о том, чего не надобно знать «артисту»?

Георгий, смеясь, отвечал им:

– Видали ли вы дерево, одна ветвь которого не согласуется с другой? На котором вместе растут груши и огурцы, яблоки и тыквы? Вторым Вавилоном был бы сад из деревьев таких. Наука же, подобно широкому лугу, должна цвести цветами разными, но в единый ковер сливаться…

Особое место в кружке занимал Николай Кривуш. Он удивлял товарищей глубокими и своеобразными суждениями и незаурядным поэтическим дарованием. Воспитанные на классической поэзии древних греков и римлян, юноши с удовольствием слушали лирические сонеты Кривуша. А его злые, острые эпиграммы и шуточные песенки вызывали взрывы веселого хохота, к которому присоединялся и сам профессор Глоговский.

Иногда на беседе присутствовал Коперник. Нередко он рассказывал о событиях, происходящих в Королевстве Польском и Великом Литовском княжестве, о которых был хорошо осведомлен.

Когда же беседа касалась астрономических тем, Коперник осторожно указывал на ошибки устаревшей системы Птолемея и бегло говорил о собственных изысканиях.

– Я нахожусь в периоде поисков и потому не могу еще с полным убеждением отстаивать свою гипотезу. Придет день, когда я смогу сказать вам о том, к чему пришел и что считаю истинным.

Студенты чувствовали за этой неторопливой и немногословной речью величие истинного ученого и всегда радовались приходу Коперника.

По утрам Георгий охотно бежал в лавку дяди Отто. Здесь, в компании простых и веселых приказчиков, он отдыхал от напряженной умственной работы.

Атлас, бархат, кружева, сукна – все это было простым и привычным делом, не требовавшим ни сомнений, ни споров. Пестрое разнообразие материй, суета рынка, неторопливая важность хозяина напоминали ему родной Полоцк. Иногда Георгий садился в дальний угол прилавка и подолгу задумчиво смотрел в одну точку, пока старший приказчик не выводил его из оцепенения окриком:

– Франек, пойди к хозяину, узнай, не для этой ли досточтимой пани схоронил он драгоценнейшую золотную камку, что так редко попадается ныне.

Георгий убегал в заднюю дверь, зная, что ему вовсе не нужно тревожить хозяина, а надо постоять в темном коридорчике, пока старший приказчик произнесет знакомые слова:

– О, пани, если то схоронено не для вас, я предложу наиредчайший атлас, только в субботу прибывший с Востока.

Но пани уже хотела только золотную камку.

Георгий возвращался и равнодушно сообщал, что камку продать нельзя, так как хозяин ждет посыльного от жены самого пана воеводы. Приказчики делали грустные лица. Пани вспыхивала от обиды и гнева. Она видела в том унижение для себя и собиралась покинуть магазин. Но ей загораживали путь дорогими турецкими бархатами, малиновыми и зелеными, с золотыми и серебряными узорами. К ее ногам падали куски ткани, где, как в волшебной сказке, по золотой земле рассыпались чудесные травы. С прилавка небрежно лились тафта индийская, китайская… На вишневом и лазоревом поле сверкали золотые и серебряные цветы, деревья, горы. Ей предлагали мухоярь, зуфь. Все пестрело узорами, манило отливом складок.

Но пани хотела только золотную камку, ту самую, что берегли для жены воеводы. Приказчики вздыхали и снова бросались в атаку. Пани, казалось, уже готова была сдаться, но Георгий делал неосторожное движение, злополучная камка лихо разворачивалась поверх всех материй, затмевая их в глазах пани своей красотой. И пани хотела только ее. Ту самую золотную камку, что берегли для этой выдры, жены воеводы…

Старший приказчик заметно слабел и с грустью приказывал убрать все с прилавка. Он как бы признавал себя побежденным. Он тихо и с сожалением говорил:

– Пани видит, что мы рады ей угодить… Но мы видим также, что достопочтенная пани разбирается в искусстве. Что делать! Жаль… Слово хозяина – закон…

Тут Георгий, словно что-то вспомнив, шептал старшему на ухо. Тот оживлялся, также шепотом переспрашивая. Утомленная пани следила за ними с тревогой и надеждой. И ей объявляли приговор:

– Если пани поймет нас и ни словом не обмолвится о том… Мы ценим такое понимание красоты и, может быть, сделаем так, что жена воеводы… получит другую материю.

Измученная, но счастливая и гордая дама не спорила о цене. Рыжий мальчишка-посыльный, он же зазывала, едва поспевал за ней, неся пакет старой, давно вышедшей из моды материи. Приказчики стояли в дверях и, улыбаясь, смотрели, как вслед за «трудной пани» рыжий мальчишка уносил не десять аршин камки, а весь кусок в двадцать четыре аршина, завалявшийся в лавке.

Однажды солнечным утром дядя Отто сказал своим приказчикам:

– Уже время убирайт куфтюр и киндяк. Пришель каспаша Весна.

Плотные материи уступали место тафте и атласу. В лавке красили рамы окон и двери.

С наступлением весны Георгий стал задумчивым. Лицо его осунулось и побледнело.

Сквозь тоску по родному краю, сквозь высокие мысли, пробудившиеся под влиянием бесед с Глоговским, пробивалось новое, еще не понятное и тревожное чувство. Где-то в глубоких тайниках его существа накоплялось оно, волнующее и неясное, чтобы однажды вдруг превратить юношу в мужчину.

Георгий увидел во сне женщину и влюбился в нее. Понял он это не сразу. Однажды в лавку вошла молодая пара. Вероятно, жених и невеста. Кавалер сделал очень дорогой подарок молодой даме, щеки которой зарделись счастливым румянцем. Все, кто был в этот час в лавке, залюбовались ее красотой. Георгий тоже с удовольствием смотрел на счастливую пару. Но вдруг он мысленно сравнил молодую даму с той, что явилась ему во сне, и понял, что влюблен.

Да, влюблен! В видение, в дух, порожденный зреющим желанием, неотвратимым влечением к безвестной прекрасной подруге.

С этого дня Георгий жил в каком-то опьянении. Его мечта становилась день ото дня назойливей. Он ждал Её. Он знал, был уверен, что ОНА явится.

Вот как это произойдет. Она войдет через эту дверь, улыбнется рыжему зазывале и свирельным голосом спросит:

«Здесь ли служит бедный схолар Франциск, что поклялся любить меня больше жизни?»

«Здесь, – ответит ей рыжий зазывала, потрясенный ее красотой. – Вот он стоит за прилавком, бедный схолар Францишек, и ждет вас, драгоценная панночка!»

Панночка шагнет своей маленькой ножкой через щербатый порог немецкой лавки и протянет руку, унизанную кольцами и браслетами. Он молча поцелует ее пальцы и выйдет из-за прилавка.

Все приказчики, посыльные и соседние торговцы сбегутся, чтобы посмотреть на панночку. Даже хозяин откроет свои заплывшие глаза и скажет:

«О, майн готт!..»

Георгий гордо поднимет голову и пройдет мимо под руку со своей королевой. Куда?

– Кута профалился крушеф?.. Франц, подними-ка свой зад… О, доннер веттер, ты сидел на самы люший приманка красафиц города Кракоф…

И хозяин столкнул Георгия с тюка заморских кружев, только что доставленных в лавку.

Каждый день и каждый вечер, когда со скрипом закрывались железные ставни и щелкали тяжелые висячие замки, он шел домой, словно обманутый. И на следующее утро являлся в лавку, снова полный надежд.

Это продолжалось почти всю первую половину мая.

Однажды, когда Георгий, мечтая, сидел за прилавком, вбежал запыхавшийся Николай Кривуш. Остановившись посреди лавки и сложив молитвенно руки, он проговорил плаксивым голосом:

– Спаси, о брат мой. Я погибаю.

– Что случилось? – спросил Георгий. – Тебе нечем наполнить свою винную бочку?

– Нет, – строго ответил Николай. – Я не пью больше. Вот уже скоро четыре часа, как я трезвее самого Магомета. Страдания мои имеют иную причину… Франек, я влюблен!

Георгий расхохотался.

– Замолчи, Франек, – сказал Кривуш, тяжело опускаясь на скамью. – Грешно потешаться над горем друга.

– Разве это горе, Николай? – возразил Георгий, продолжая смеяться. – Даже в священном писании сказано: «Жених войдет, яко богач, и в прах падут…»

– Именно «яко богач», – перебил его Кривуш. – Но не войдет, а выйдет. Я выйду отсюда богачом, и ты мне поможешь в этом.

– О, друг мой, все, что я имею, я согласен разделить с тобой. Но это не сделает тебя богатым.

– Знаю. Оба мы богаты только мудростью и красотой, – согласился Кривуш. – Но и этого достаточно, чтобы помочь богине любви сделать правильный выбор… Франек, сейчас она войдет сюда.

– Богиня любви?

– Да. Моя возлюбленная… Я указал ей эту грязную лавчонку как единственное место, где почти за бесценок можно приобрести сафьяновые сапожки на жемчужных застежках.

– Николай, разве ты не знаешь, что мы не торгуем обувью? – удивился Георгий.

– Знаю, – ответил Кривуш. – Но ей вовсе не нужен ваш прелый бархат и изъеденный мышами куфтюр. Ей нужны сафьяновые сапожки и моя любовь.

– Тогда тебе следовало назначить свидание в магазине пана Липского. Там есть всякая обувь, – резонно заметил Георгий.

– Но там нет такого ученого и догадливого приказчика, – возразил Кривуш. – Слушай внимательно. Когда она войдет, ты не обратишь на нее внимания. Ты будешь заниматься только мной…

– Удовольствие небольшое, – вставил Георгий.

– Только мной. Я скуплю у тебя половину ваших самых дорогих материй. Какую бы цену ты ни назвал, она ничтожна по сравнению с моим кошельком. Я несметно богат. Ты стараешься угодить мне, но я замечаю прекрасную даму и благородно уступаю ей первенство… Возможно, их будет две. Упаси тебя боже ошибиться.

– Все ясно, – весело ответил Георгий, увлекшись затеей толстяка. – Но как я отличу одну от другой?

– О! – воскликнул Кривуш. – Я могу точно описать ее.

– Хорошо, – согласился Георгий. – Ее глаза?

– Звезды, – ответил без запинки Кривуш. – Нет, голубые озера в ясный день!

– Ее руки?

– Два лебедя.

– Фигура?

– Отличается от ангельской только более земной талией.

– Во что она одета?

– Праздный вопрос. Разве мог мой взор задержаться на бренных одеждах, когда я увидел ее глаза. О, брат мой, поверь, что итальянец Петрарка и не взглянул бы на свою Лауру, если бы догадывался о существовании моей возлюбленной.

– Ее имя?

– Увы! Она так была взволнована при встрече со мной, что не нашла в себе сил назвав его.

– Прекрасно, – заключил Георгий, – теперь я отличу ее даже среди тысячи.

– Итак, приступим, Франек. Она может явиться с минуты на минуту, – заволновался Кривуш.

Георгий стал в позу услужливого приказчика.

– Угодно ли ясновельможному пану взглянуть на образцы?

– Великолепно, сын мой! – Кривуш важно облокотился на прилавок. – Вываливай на прилавок все самое лучшее, только не вздумай резать на куски и… Что случилось, Францишек?

Георгий вдруг побледнел. Застывшим взором он глядел поверх головы друга.

Кривуш обернулся. В дверях лавки, как в раме, освещенные ярким солнечным светом, стояли две женщины. Молодая златокудрая девушка, еще хранившая детскую округлость лица и трогательную наивность выражения глаз, опиралась на руку женщины средних лет, по-видимому экономки. Георгий не мог отвести от нее глаз.

– Она, – прошептал он, – это она!.. Наконец пришла.

Он не слышал, как полная, задорно улыбающаяся экономка предложила: «Войдем же, панна Маргарита!», как обе женщины сказали: «День добрый» и как им ответил только Кривуш, отчего Маргарита удивленно взглянула на Георгия, а экономка подарила толстяку ласковую улыбку.

Он только видел, как она переступила щербатый порог лавки и, направившись к нему, протянула руку, унизанную кольцами и браслетами. Все происходило как в недавнем сне.

Сейчас он упадет на колено и поднесет к губам кончики этих почти прозрачных пальчиков. Но Маргарита только указала на сверток, бывший в руках Георгия, и спросила:

– Это кружева?

Георгий молчал.

– Кружева, моя ясная панночка! – донесся хриплый голос Кривуша.

Георгий вздрогнул.

– Заморские кружева, только вчера прибывшие, – объяснил он, постепенно возвращаясь к действительности.

– Покажите! – приказала экономка.

И Георгий привычным жестом развернул сверток.

Но тут Кривуш сделал свой заранее обдуманный ход.

– Напрасно пани будет любоваться, – объявил он, приняв важную позу. – Я уже закупил те кружева.

– Ах! – сказала Маргарита и отступила от прилавка.

Георгий чуть не бросился к ней. Он поспешил разъяснить:

– Пан шутит…

Кривуш метнул в него гневный взгляд и еще больше заважничал:

– Всю партию этих кружев положи вместе с тем, что я уже отобрал.

Георгий растерянно вертел в руках кружева. Экономка, лукаво улыбаясь, обратилась к Кривушу:

– Пан так богат, что закупает кружева оптом, или, может быть, пан берет их для перепродажи… и тогда разрешит нам…

– Нет, пани Зося, – перебила ее Маргарита, – я только хотела посмотреть.

Кривуш подмигивал и делал Георгию загадочные знаки. Тот наконец вспомнил уговор и засыпал экономку предложениями, с сожалением думая о том, что теперь все внимание Маргариты достанется Николаю. Но Кривуш почему-то не воспользовался своим преимуществом. Наоборот, он еще больше надулся и, не удостаивая смущенную девушку и двумя словами, грубо и невпопад вмешивался в разговор Георгия с экономкой.

В конце концов из всей затеи ничего хорошего не получилось. Оба кавалера вели себя по меньшей мере странно, и дамы даже несколько обиделись. Но когда девушка сказала своей экономке, что пора идти домой, Георгий прервал разговор на полуслове и снова застыл с таким печальным лицом, что пани Зося расхохоталась и уже на ходу что-то шепнула Маргарите, явно по адресу Георгия.

Георгий вышел из-за прилавка и, вероятно, пошел бы на улицу вслед за Маргаритой, если бы ему не преградил дорогу Кривуш.

– Так вот каков ты, бедный схолар Францишек! – прохрипел толстяк, покрываясь багровыми пятнами. – Ты только прикидывался тихоней.

– Николай, опомнись, – попятился Георгий.

– Нет! – гремел разошедшийся Кривуш. – Ты должен опомниться, а не я. Ты, погрязший во лжи и обмане. Ты, коварно обманувший доверие друга. Я ли не открыл тебе душу, я ли не просил тебя заниматься только мной и второй дамой…

– Я так и поступил, – едва смог вставить Георгий.

– А что ты сделал потом? Тебе мало было одной, и на глазах у друга ты пытался обольстить обеих, нарушив наш уговор…

– Николай, – перебил его Георгий, – я должен сказать тебе правду. Я был поражен… Я увидел ее…

Кривуш едва перевел дыхание и неожиданно переменил тон:

– О, я понимаю тебя, друг мой… Я также был поражен, когда впервые ее увидел.

– Нет, – тихо сказал Георгий. – Я видел ее раньше… Я ждал ее…

– Вот как, – живо заинтересовался толстяк. – Вы уже встречались? Где, когда?

– Я видел ее во сне… – сознался Георгий. – Когда она вошла сюда, мне показалось, что это снова видение. Так она была похожа на ту… Мне казалось, что стоит только открыть глаза – и все кончится. Я потеряю ее навсегда. Я боялся…

– Ты боялся, что твой друг Николай Кривуш украсит свою жизнь ее любовью?

Георгий побледнел.

– Замолчи! – сказал он.

Но Кривуш не хотел молчать.

– …Что не тебе, а другому принесет она однажды на свидание жареного каплуна и бутылку меду из хозяйского погреба.

– О ком ты говоришь? – вскрикнул Георгий.

– О ком? – с презрением переспросил Николай. – О ней, о несравненной пани Зосе, лучшей экономке города Кракова.

Георгий бросился к Кривушу и крепко обнял его.

– Прости, Николай. Я думал… Маргарита…

– Маргарита? – спросил Кривуш, задыхаясь в его железных объятиях. – Так ты о Маргарите?

И оба разразились таким веселым хохотом и так звонко хлопали друг друга по спине, что спавший в соседней комнате хозяин проснулся и стал искать под кроватью домашние туфли.

Кривуш между тем развивал новый план:

– Я знаю, где она живет, ее отец нанял здесь дом с садом по баснословной цене. Ты придешь и передашь для панночки эти кружева как подарок, и вы познакомитесь… Лучшего случая нельзя ждать.

– Но это очень дорогие кружева… – сопротивлялся Георгий.

– Я же сказал, что оплату беру на себя. Я богат, как епископ.

В лавку, позевывая, вошел хозяин. Первое, что он увидел, это заморские кружева в руках у Кривуша.

– Вас ист дас, Франц? – спросил недоуменно дядя Отто.

Но за Георгия ответил Кривуш:

– О, дядя Отто! Вы не видели, как ловко Франек только что продал всю партию этих гнилых кружев одной важной пани…

– Это не гнилы крушеф… – обиделся дядя Отто, но тут же улыбнулся. – Это прафта, майн зон? Ты продал весь крушеф?

Георгий замялся. Кривуш снова ответил за него:

– Конечно. Пани приказала отнести к ней домой. Но в лавке нет никого. Вот он и задумался, как бы пани не отказалась…

– О, нужно скоро, – радостно заторопился хозяин. – Ошень удашный продаш. Теперь я в лавке. Отнеси, Франц, этой пани…

Георгий не успел опомниться, как Николай свернул кружева, сунул ему в руки и вытолкнул на улицу.

– Что ты выдумал? – испуганно спросил Георгий друга, как только они завернули за угол.

– Мужайся, Франек. Это первое испытание. Лучшего случая не представится. Ты еще раз увидишь Маргариту, быть может войдешь к ней в дом и понравишься родителям… А завтра я верну деньги хозяину.

– Ты вернешь деньги? Такую сумму? Лучше скажем, что пани передумала.

– Не делай глупостей, Франек. Неужели сонный немец тебе дороже приснившейся Маргариты? И ведь я верну деньги. Разве ты не знаешь? Я получаю наследство… Моя бедная тетя в Тарнуве готовится отдать душу господу.

– Ты не шутишь, Николай?

– Я скорблю, Франек. Старая пани была не так уж плоха. И если ты согласен вместе со мной достойно помянуть ее, то деньги будут еще сегодня. Я могу занять их у менялы.

Так они дошли до дома Маргариты, уже знакомого Кривушу.

– Иди! – торжественно сказал Кривуш. – И помни: счастье в твоих руках. Скоро ты сможешь посещать этот дом вместе со своим другом, который, впрочем, не посягнет на хозяйский покой… Иди, я жду тебя в переулке.

Георгий сделал два отчаянных шага и оказался возле калитки. Он немного помедлил. Потом закрыл глаза и постучал.

Пожилой привратник с удивлением взглянул на юношу, стоявшего с зажмуренными глазами, с пакетом в вытянутых руках.

– Что пану угодно? – спросил старик.

– Для панны Маргариты, – прошептал Георгий и, открыв глаза, увидел за спиной привратника лукавую мордочку экономки. Георгий готов был провалиться сквозь землю.

Экономка узнала Георгия и, взяв пакет из его рук, весело воскликнула:

– Ах, те самые кружева, что закупил тот смешной пан! Он уже отказался от них?

Георгий был в силах лишь повторить:

– Для панны Маргариты…

– Так много? – удивилась веселая экономка. – А сколько стоит?

– Ничего… Это подарок… Я прошу… – выдавил Георгий и почти бегом бросился прочь от калитки.

Вслед ему раздался смех экономки, потом щелкнула калитка.

Георгий оглянулся. Кривуша нигде не было. Переулок был пуст. Георгий перешел на противоположную сторону и, прислонившись к фонарю, поглядел на окна дома. Вот здесь, за этими стенами, она… Его видение… Маргарита… Он ждал ее, и она пришла. Судьба пожелала их встречи. Может быть, это ее окно?

Светлая волнистая занавеска медленно приподнялась, и в окне показалась Маргарита. Отступать было поздно. Она видела его, она смотрела на него и улыбалась.

Несколько секунд Георгий стоял как зачарованный, потом, решившись, поклонился ей. Маргарита ответила ему ласково и непринужденно. Может быть, она тоже ждала его прихода? Кто знает…

Так состоялось знакомство юного схолара Георгия Франциска Скорины и девицы Маргариты Сташевич.

Два дня Георгий тщетно искал своего друга, чтобы взять у него деньги на оплату кружев. Кривуш исчез. Мучимый раскаянием, Георгий далеко обходил торговые ряды, боясь встретиться с дядюшкой Отто.

А хозяин все ждал своего приказчика, унесшего дорогой товар какой-то важной пани, которой и имени он не знал. На третий день дядя Отто обозвал себя дураком и отправился на розыски. Прежде всего он пошел в университет.

Всю дорогу немец готовился к встрече с «вероломным Францем» и так хорошо затвердил грозные проклятия и ругательства, что, подойдя к университету и столкнувшись с полуглухим привратником, вместо приветствия крикнул ему одну из заранее подготовленных фраз. Привратник, как ни был он глух, не замедлил ответить тем же.

Дядя Отто рассвирепел. Забыв от возмущения все польские слова, он отвечал привратнику только на немецком языке, что еще больше разозлило привратника.

Дело, вероятно, окончилось бы дракой, если бы не проходивший мимо студент. Студент отвел дядю Отто в сторону и, выслушав его жалобу, заговорил с ним по-немецки, спокойно и повелительно. Дядя Отто сразу затих, даже как-то обмяк, а когда студент вручил ему две золотые монеты, стал низко кланяться и благодарить. Студент вынул из сумочки лист бумаги, перо и чернильницу и продиктовал:

«Я, Отто Штольц родом из Любека, купец города Кракова, заявляю, что служивший у меня приказчиком схизматик и вор Франциск украл партию дорогих брабантских кружев и скрылся. Стоимость украденного мне уплатил благородный рыцарь Иоганн фон Рейхенберг, дабы я оставил все сие в тайне и не порочил доброе имя королевского университета, питомцем коего является упомянутый подлый вор Франциск.

Я, Отто Штольц из Любека, подписал это своей рукой и произнес клятву, как подобает доброму католику. Аминь».

Дядя Отто подписал бумагу, перекрестился и передал ее Рейхенбергу, который положил ее в глубокий карман расшитого кафтана.

Расставшись с Рейхенбергом и еще раз ощупав словно свалившиеся с неба червонцы, дядя Отто почувствовал себя вполне удовлетворенным. Он не спеша брел к магазину, не подозревая, что там его ожидают виновники событий.

Георгий нашел своего беспутного друга вот как. Каждое утро Георгий бежал в тихий переулок к дому, арендуемому паном Сташевичем, и, скрываясь за углом ограды, подолгу смотрел на окна, прислушиваясь к приглушенным звукам, доносившимся из дома. Вечером, как только схолары шумно заполняли коридоры бурсы, Георгий снова исчезал и спешил на свой пост. Он с нетерпением ждал, когда занавеска на окне приподнимется и он увидит Маргариту. И счастье улыбнулось ему.

Скоро их знакомство упрочилось. При встречах они обменивались горячими взглядами, улыбками, поклонами. Однако стены дома по-прежнему разъединяли их. И вот настал момент, когда эта преграда должна была рухнуть.

Однажды девушка показалась в окне с букетом только что срезанных цветов. Глядя на Георгия, она уронила на панель два цветка и с ними маленькую, перевязанную шнурком бумажку. Улыбнувшись, она закрыла окно и скрылась за занавеской.

Подобрав цветы и бумажку, Георгий побежал за угол. Дрожащими руками он развернул записку. Какое разочарование! Посредине листка одиноко стояла выведенная слабой девичьей рукой маленькая буква «М». Как ни вглядывался Георгий, как ни вертел бумажку, Маргарита больше ничего не сообщала ему… Георгий был озадачен. Конечно, слишком смело было ожидать, что Маргарита первая напишет ему. Но тогда к чему эта бумажка с начальной буквой ее имени? Два садовых цветка и записка… Что означают они? Зачем она поднесла цветы к окну и уронила два из них? Всего два. Вместе с запиской…

И вдруг он понял: это сигнал. Записка означала только одно: разрешение писать. Писать к ней, к Маргарите. Цветы указывали другое. Уронив их, Маргарита закрыла окно. Значит, теперь должно быть другое место свиданий. Цветы из их сада… Конечно же, сад!.. В саду он будет оставлять ей записки и получать от нее. Быть может, в саду они встретятся…

Георгий быстро вернулся к дому, обошел его и увидел большой, тенистый сад, обнесенный высокой каменной стеной, спускавшейся к реке. Георгий шел вдоль стены, всматриваясь в замшелые камни. Верно, где-нибудь здесь есть тайная калитка, известная Маргарите.

Георгий уже собирался свернуть за угол, как вдруг подле него распахнулась узкая, заросшая еще прошлогодним плющом дверца и из нее вынырнул Николай Кривуш.

Георгий даже присел от неожиданности. Кривуш не заметил его. Воровски оглянувшись и поправив под плащом какой-то сверток, толстяк быстро направился вниз к реке. Одним прыжком Георгий нагнал друга.

– Попался, негодяй! – зловеще прошептал он, навалившись Кривушу на спину.

Толстяк взвизгнул и резко наклонился, пытаясь перебросить через голову преследователя. Но Георгий был сильнее. Он встряхнул Николая так, что тот упал на колени и поднял руки. Из-под плаща выскользнули ощипанный гусь и бутылка. Кривуш успел схватить одной рукой бутылку, другой гуся и, подняв над собой то и другое, зажмурил глаза.

– Кто бы ты ни был, – пропищал он жалобным голосом, – я разделю с тобой эти дары. Только уйдем подальше от этих стен.

Георгий продолжал держать его, не давая повернуться.

– Кто позволил тебе разорять мой птичий двор и грабить мой винный погреб? – грозно спросил он, изменив голос.

– О, ясновельможный пан! – залепетал Кривуш, думая, что его настиг сам пан Сташевич. – Дьявол в образе экономки заманил меня в ваши владения. Он искушал мою юношескую скромность, и я еле откупился, согласившись принять сей дар, который намереваюсь пожертвовать монастырю святого Франциска, моего покровителя. Однако, будучи честным католиком, я никогда не посягал на чужое, и раз вы являетесь законным владельцем сих бренных благ, то я охотно возвращу вам эту своевременно скончавшуюся птицу и несколько глотков кислой влаги, именуемой вином. Все же совесть моя повелевает…

– Совесть твоя повелевает тебе хранить тайну пани Зоси, – со смехом сказал Георгий, вырвав из рук Николая гуся и бутылку.

Узнав друга, Кривуш нимало не смутился.

– А славно мы пошутили, – сказал он, поднимаясь с колен. – Я искал тебя со вчерашнего вечера, чтобы разделить с тобой этого юного гусенка и престарелое вино.

– Конечно, для того, чтобы вместе со мной помянуть твою покойную тетю? – насмешливо спросил Георгий.

– Представь себе мое огорчение, – вздохнул толстяк, – тетя выздоровела и даже, кажется, собирается замуж. Но пусть это не смущает тебя. Мы выпьем за ее здоровье так же, как пили бы за упокой.

– Николай! – серьезно спросил Георгий. – Значит, ты не получил наследства и кружева остались неоплаченными?

– Клянусь здоровьем этого гусака и моей славной тетушки, что за кружева я уплатил.

– Уплатил? – с радостью воскликнул Георгий.

– Конечно, – ответил Кривуш. – Слово шляхтича есть слово прежде всего.

– Хорошо, Николай. Прежде чем начать пир, мы зайдем к дяде Отто и убедимся в том, что он не считает меня вором, – предложил Георгий.

Кривуш вдруг забеспокоился:

– К чему это, Франек? Гусь может протухнуть. Экая жара!

Но Георгий решил во что бы то ни стало покончить с этой историей, мучившей его уже более двух дней. Он почти силой повел друга в лавку дяди Отто.

К радости Кривуша, хозяина не оказалось. Но Георгий решительно заявил, что будет дожидаться его хотя бы до самого вечера. Увидев, что ему не избежать очной ставки, Кривуш обдумал свою позицию и решил, что лучше всего отрицать. Все отрицать. Что бы ни говорил хозяин, он будет говорить совершенно противоположное. Это решение несколько успокоило Кривуша, и он даже весело приветствовал медленно вошедшего в магазин дядю Отто.

Ответив, как обычно, «гут морген», немец остановился против Георгия и молча уставился на него. Кривуш затаил дыхание. Георгий, глядя прямо в глаза хозяину, спросил:

– Все ли деньги получили вы, дядя Отто, за те кружева, что я отнес панне?

– Да, – ответил немец, вынимая два золотых, полученных от Рейхенберга. – Я полушил все теньги… За крушеф…

Прошептав «Пресвятая богородица», Николай застыл с разинутым от изумления ртом. Дядя Отто некоторое время смотрел на Георгия, потом, спрятав червонцы в карман, выразительно произнес:

– Но ты, Франц… больше не слушишь в мой лавка… Ауфвидерзеен! – и медленно прошел к себе в заднюю комнату.

Георгий по-своему понял причину гнева дяди Отто. Он был уверен, что деньги действительно заплатил Кривуш. Потеря выгодной службы не печалила его. Тем лучше. Тем больше останется у него свободного времени. Георгий был рад, что дело с кружевами закончилось так благополучно.

Когда в корчме старый знакомый Берка подал им румяного, аппетитно пахнущего гуся и наполнил чарки вином, он сказал:

– Николай, я постепенно верну тебе всю сумму, которую ты так благородно уплатил за меня.

Кривуш странно молчал и, только выпив вторую чарку, спросил Георгия:

– Скажи, Франек, не похож ли я на колдуна?

Георгий удивленно посмотрел на друга.

– Видишь ли, – сказал Кривуш многозначительно, – мне кажется, что с некоторых пор я приобрел дар волшебника. Не спрашивай меня ни о чем. Скоро я сам открою тебе одну тайну.