"Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти" - читать интересную книгу автора (О'Санчес)

Глава 6

Подкидыш почувствовал, что он понемногу осваивается с новой для себя ролью адъютанта при Дуде, когда заметил то, на что раньше не обратил бы внимания: шеф явно нервничал накануне встречи с даго.

– Патрик, а не ловушка ли это? Это ведь такие хитрые скоты!

Патрик задумчиво массировал затылок:

– Да не похоже как-то, место сам назначал, парни наши там сидят, разве что по дороге?

– Какой хрен – по дороге: откуда они знают наш маршрут?

– А они на подходе встретят…

– Там две с половиной дороги ведут, если с проселочной считать, да и мотор бронированный.

– Гранатомет любую броню вскроет как консерву.

– Морда малограмотная! Консервы, как и ножницы, только во множественном числе употребляются.

– Ножницы я не употреблял ни разу, а консервы употреблял и в единственном числе.

– Сейчас в рыло поймаешь, каламбурист. Ни кустов, ни валунов там поблизости нет, да и глупо так рисковать: шансов мало, а риску много.

– Ну, не знаю. Я бы сумел все оформить и в данных условиях. Всегда существует масса вариантов в любой ситуации, надо лишь мозгами крепко пошевелить. Но мое мнение – хоть и не похоже на ловушку, а поберечься стоит. Жилет надень хотя бы.

– И чтобы эти вафлы подумали, что я их боюсь? Весь город узнает в тот же день – вот уж ловушка так ловушка!

– А ты не боишься, что ли?

– Да нет… Но опасаюсь. Всегда опасаюсь, потому и жив до сих пор. – Патрик в ответ быстро сплюнул трижды через левое плечо. – Чего расплевался, я в приметы не верю.

– Зато я верю.

– А ты как насчет жилета?

– Нет. Движения сковывает. Волыну какую возьмешь?

– Магнум, как обычно. Он у меня пристрелян, и разрешение на него есть.

– Нет, возьмем по кольту, Джеймс. Это не прихоть: ну заклинит патрон – что тогда?

– А в кольте не заклинит?

– Нет, если он – револьвер…

Сидели вдвоем в кабинете у Дяди Джеймса – Джеймс и Патрик. Дядя Джеймс развалился в кресле, а ноги, по американскому обычаю, закинул на край стола, но так, чтобы подошвы глядели в сторону от Патрика, примостившегося на стуле сбоку. Патрик с иронией поглядывал на бледные волосатые икры шефа, торчащие из-под брюк: Дудя, может быть, и грамотей, а носки выбирать не умеет, ходит как гопота – в коротких. Сам Патрик с детства знал, что солидные люди считают дурным тоном носить такие, его же собственные носки походили скорее на гольфы и заканчивались где-то под коленями. В свою очередь Дядя Джеймс и его окружение знали о носочных пристрастиях Патрика и воспринимали их как очередной задвиг Зеленого. Но шутить на эти темы позволял себе только Дядя Джеймс.

Шторы были наглухо задраены, как всегда; телевизор в углу голосом Лайзы Минелли тихо нахваливал жизнь в кабаре, Подкидыш за дверью сидел, тупо уставясь в телефон, – ему было велено никого ни под каким соусом не пускать к шефу, даже в виде телефонного звонка. Охрана в соседней комнате резалась в покер без джокеров – но сама по себе игра не означала потерю бдительности, напротив, вместо обычных четырех человек сегодня дежурило шесть: четверо в комнате, дежурная смена на улице, возле моторов.

– …Пусть кольты, тебе виднее. Я Седенькому сказал, чтобы он каждый час шарил вокруг места, мало ли – увидит кого?

– С него толку, как с козла молока, опытные люди обведут его легко.

– Безусловно. Но все лучше, чем ничего. Ох, как я не люблю все эти условности! Чего проще: послать два десятка парней и беседовать в пределах прямой видимости – так нет! Авторитет, понимаешь, разжижается. На х-хера, я спрашиваю, трупу нужен авторитет? Почему им не западло вчетвером на встрече быть, а мне пыжься – больше двух не положено!

– Не нами заведено, не нам и менять. Они туземцы, у них свои понятия, по ним и живут. Но и наглостью с их стороны выглядело бы – вдвоем приехать. Весь Бабилон на рога бы стал: тебе прямой вызов, да и не только тебе.

– Значит, весь Бабилон – свора сраных ублюдочных дебильных ублюдков.

– Ну и пусть они ублюдочные ублюдки, а ты не нервничай. Старый, что ли, стал?

– Не люблю быть гондоном на веревочке! А если они без подвоха встречаются?

– Вопрос не ко мне. Если они по-честному, то я лишний в ваших купеческих беседах, один управишься.

– Управлюсь. Они, понимаешь, хорошую наживку мне подкинули: перекинуться на Южную Америку, кокаином заниматься. И Кукиш туда же рвется, потому что понимает – за «снегом» будущее. Но итальяшки могучие связи имеют в Штатах, рынок сбыта немереный, деньги совсем другие, чем в Европе этой… Слышишь, Патрик, время до завтра есть: озаботься, чтобы ребята, кто посмекалистей, вплотную кнокали ихние точки. Если почувствуют необычное, пусть доложат. К примеру, затихли и нет никого на открытом пространстве, – значит, ждут ответный удар после нашей беседы, что на завтра намечена.

– Разумно. Это Боцмана забота. Эх, поздно спохватились, в школах надо было проверить, как там дети у нескольких основных или внуки – ходят в школу, а может не ходят в эти дни?

– Ну так и проверим завтра с утра, успеем.

– Завтра суббота.

Дядя Джеймс выматерился.

– Есть хочешь?

– Хочу, но не буду. Завтра после встречи поем. Организм должен быть чистым и голодным во время важных дел. За сутки сил практически не убавляется, зато острота восприятия максимальна.

– Да? Ну а я пообедаю. Мамаша мне тут прислала на целую роту, даже суп в кастрюльке фасолевый. Ты бы лучше организм свой бухаловом не засорял, куда больше толку было бы. Захотел выпить – прими сколько надо, в свободное время, разумеется. А как свинья нажираться – я этого не понимаю. Да еще месяц подряд!

– Неделю… Не заводись, Джеймс, сказал же – виноват.

– Да что толку! Сходи пока, поставь водичку на плиту…

Дядя Джеймс сгреб со стола бумаги, подбил их сбоку ладонями, постучал по столешнице и, добившись того, чтобы кипа бумажек выглядела аккуратной стопкой, положил ее в ящик стола. Тем временем Подкидыш, вспугнутый Патриком, уже вносил ложку, вилку, кружку и салфетки.

Дядя Джеймс вылил суп из термоса в глубокую белую тарелку, раскрыл пружинный «складишок», банку с любимым «Будвайзером» вскрывать пока не стал, а поставил слева, возле алюминиевой кружки, из которой всегда пил содовую или пиво, – такая уж у него была причуда.

Патрик с философским смирением взирал на то, как Дудя из той же белой тарелки пожирает второй бифштекс с остатками овощного гарнира: он был изрядно голоден, но и не помышлял о том, чтобы присоединиться к шефу. Завтра могло оказаться с огнестрельными сюрпризами, и Патрик свято блюл деловой кодекс, принятый им для себя в незапамятные времена, – собранность и скорость, как у волка в зимней охоте. То, что никто, кроме него, этого кодекса не придерживался, значения для Патрика не имело. Дудя, конечно, тоже знал толк в перестрелках и прочих кровавых историях, но профессионалом в высоком смысле этого слова не был, а Патрик по праву считал себя мастером и всегда, при всех раскладах готовился встретиться лицом к лицу со специалистом, не уступающим ему в возможностях.

Наконец Дядя Джеймс удовлетворенно отрыгнул, обтер о салфетку лезвие ножа, спрятал его в карман, вновь забросил ноги на стол и пропел:

– 'Cause I try and I try and can get… yes!… Не вовремя я Нестора отпустил, надо было после встречи его назначить, а то Подкидыш слабоват еще в работе, путается в трех соснах.

– Все мы когда-то начинали, – нейтрально отвечал ему Патрик, – и Нестор попервости был дурак дураком. А с Подкидышем я провел уже инструктаж насчет завтрева, да вечером повторю, да и утром не поленюсь, – так он ничего себе, но…

– Что – но? Малька все забыть не можешь?

– У Малька талант, может, поболе моего будет. Зря ты его от меня отправил…

– Заткнись и не ной. Утрясем дела, вернем Малька. Хочу к нему присмотреться – уж больно он непонятен мне. И не верю, что из него будет толк: есть в нем… гнильца не гнильца, а… ну не лежит у меня душа к нему.

– Зачем посылал тогда?

У Дяди Джеймса надулась вена поперек лба:

– Так ведь… ты должен был поехать, дружочек… Запамятовал, да? Ты ведь уже спрашивал, а я отвечал. Ну так и заруби себе на носу: если его придется убирать там, в Марселе, то это исключительно из-за тебя, урод конопатый.

– Какая же необходимость его убирать, Джеймс?

– Нет такой необходимости… пока. Лет двенадцать тому назад досиживал я свой последний – он же второй – срок за кассу. И пытался меня согнуть… хотя нет, напрягалова не было, пытался обработать меня один тип, чтобы я барабанил на своего соседа – шпиона немецкого, не помню восточного ли, западного… Не суть. Ну, я наотрез, и он с тем отвалил, может, нашел кого… Так вот, эту харю я на одной фотке видел чуть ли не в обнимку с нашим Червончиком особаченным. Эти орлы – не с уголка. Они правил не знают и знать не желают, и с ними не договоришься. Что им успел Червонец напеть? От этого все зависит. Ему я никогда про ниггера не рассказывал и даже тебя к «похоронам» не привлекал, а ищут его, черного, до сих пор и по всему земному шару… Но они могли вычислить либо догадаться, что след ко мне тянется и что Швейцария не случайна, вот что погано.

– А если бы я туда вместо Гекатора поехал, что бы изменилось?

– Тебе я верю. Ему нет.

– Извини, Джеймс, за тупость: не веришь, а послал салабона под большую ответственность? Что это за ребус такой?

– Когда все более-менее, он вполне подходит, да еще из-под твоего крыла… Но когда паленым запахнет – я его не знаю, как он себя поведет. Он молод еще, он малец, а не взрослый мужчина… После поговорим об этом. Теперь давай спланируем бабилонскую часть нашей помолвки, если она разладится…

Субботнее утро выдалось сумрачным и тихим – ни ветерка, ни дождинки. Кадиллак мощно шелестел над пустынным загородным шоссе – Дядя Джеймс любил скорость на хорошей дороге. Он сидел на заднем сиденье молча и только позевывал нервно: все-то ему казалось, что важные детали при подготовке к сегодняшнему дню упущены, что его люди нечетко сработают, да и вообще чересчур беспечны. Спал он плохо, лег поздно, а настроение было тем не менее почти приподнятым: рутина обрыдла, даешь перемены при любом исходе встречи, но хорошо бы договориться с макаронниками…

Патрика всю ночь одолевали кошмары: крысы и пауки лезли в окна и щели, пищали нагло, шебуршали и омерзительно щекотали кожу, особенно раздражал крысиный писк. Патрик просыпался, включал свет, пытался заснуть при зажженной лампе, но это плохо помогало. Окончательно он проснулся в пять утра, принял холодный душ, завывая под жесткими струями, полчаса помедитировал – в полной отключке от реальности – и взялся за разминку. Час с лишним он «прозванивал» и «прослушивал» все мышцы, сочленения, рефлексы и навыки и только потом позволил себе выпить крепкого чаю без молока и сахара. А там уже и Подкидыш нарисовался, бибикнул коротко по дороге к шефу.

Подкидыш обеспокоен был только одним: не облажаться перед шефом в очередной раз. Таким тупым и бестолковым, как в последние дни, он давно уже себя не чувствовал. И не то чтобы Дудя шпынял его сверх меры, напротив, держался по отношению к нему куда мягче, чем к Нестору, но Подкидыш сам видел и ощущал свои промахи и неоднократно уже с тяжелым вздохом вспоминал простую и такую понятную жизнь рядового бандита. Хорошо хоть Патрик с утра не долбит плешь наставлениями, сидит себе рядышком и молчит. Подкидыш слегка замедлил ход перед столбом, отмечающим девятнадцатый километр: где-то за поворотом проселочной дороги, отходящей от шоссе, должны сидеть ребята с полевой рацией, чтобы сообщить по эстафете дальше – все в порядке, либо наоборот… Патрик так же молча кивнул, видимо, увидел все, что считал необходимым увидеть.

На вчерашнем большом говорилове именно ему была поручена дорога и подстраховка при непосредственном контакте. Герман готовил людей к боевым действиям в городе, он же отвечал за то, чтобы внешне это никак не проявилось до последнего мгновения: спровоцировать подозрительных сицилийцев легче, чем загасить пожар жестокой войны, которая приносит только убытки и ненужные смерти. Люди Боцмана фиксировали опорные и жилые точки сицилийцев в поисках подозрительных шевелений, но с утра ничего такого замечено не было.

Сицилийцы также были не лыком шиты и почти зеркально повторили в сторону конкурентов все принятые против них меры. Но поскольку они заранее точно знали, чем должна закончиться встреча, то к штабу на Старогаванской и к местам проживания авторитетных деятелей из дудинской банды были посажены снайперы, каждый из которых должен был, согласно контракту, убрать только одного (лично ему порученного) клиента и тотчас делать ноги. Такие повадки не были новостью для аборигенов, и всюду была организована контрсека. Но в борьбе щита и меча шансы второго всегда предпочтительнее, поэтому Дядя Джеймс велел своим людям не светиться возле своих привычных мест обитания: жилья, забегаловок, красных фонарей и шалманов… Кроме того, пятеро человек из привычных бойцов тихо сидели в номере, неподалеку от места рандеву, для подстраховки.

Беда была в том, что уже два часа как они были мертвы, все до единого.

Дядя Джеймс прибыл, как и обещал, через пять минут после того, как на автомобильной стоянке у загородного мотеля припарковался шестиместный «линкольн», принадлежавший Гиене со товарищи. Приветственно мигнули фары, из машины выбрались двое – худощавые, но крепко сбитые мужчины в просторных хлопчатобумажных куртках, расстегнутых так, чтобы видно было отсутствие обрезов и автоматов под ними. Они тотчас же направились к входу и скрылись за дверями. Патрик засек время входа и не поворачиваясь, стараясь не шевелить губами, прошипел:

– Без жилетов, в кобурах есть – не видно что, но не «бормашинки».

– Ничего не значит, – откликнулся Дядя Джеймс. – Зато в моторе у них лишний; мы же договаривались: четверо плюс шофер.

– Арнольд, одолжи зажигалку, – вдруг попросил Патрик, не отрывая взгляда от входной двери.

Удивленный Подкидыш вынул из кармана «ронсон» и положил Патрику в протянутую ладонь.

– И сигарет пачечку…

– Но ты же… – Подкидыш подавился и несколько секунд не мог вздохнуть: Патрик вывернул кисть левой руки, собрал пальцы в щепоть и очень ловко сунул их прямо в солнечное сплетение Подкидышу. Сигареты из нагрудного кармана он вынул сам, той же левой рукой. Дядя Джеймс равнодушно смотрел в окно – раз Патрик делает, значит, так надо…

Наконец вернулись те двое; один из них наклонился к заднему окошку своего автомобиля и сообщил что-то, другой же приветственно помахал в сторону Джеймса. Обе машины, как по команде, заглушили двигатели, и высокие договаривающиеся стороны покинули салоны, чтобы через несколько секунд предстать друг перед другом. Подкидыш продолжал сидеть на месте, в другой машине остались двое.

– Почему здесь так безлюдно, господин Джеймс? Уж не ловушку ли вы нам подстроили? – с улыбкой, обозначающей желание пошутить, синьор Роберто, он же Гиена, тряс руку Дяде Джеймсу.

– Потому и здесь, что безлюдно. Не в полиции же нам встречаться. Все в порядке? – обратился он к одному из проверявших.

– Да, – ответил вместо него Гиена.

– Нет! – заявил дядя Джеймс. – Не все! Почему в моторе у вас лишнее рыло? Уговор был: четверо и водитель.

– Не надо кипятиться, господин Джеймс, скоро вы и сами поймете, зачем он здесь. Это всего лишь безобидный ботаник-фармаколог, специалист по экзотическим растениям. Синьор Мелуза, выйдите на секундочку из машины.

Синьор Мелуза оказался пузатым Германиком в очках, потным и неважно выбритым. Потоптавшись несколько секунд, он опять залез в салон.

– Если мы договоримся, господин Джеймс, он прочтет нам небольшую лекцию, которую и я с удовольствием послушаю еще раз. Он уникальный специалист, я вас уверяю. (Специальностью синьора Мелузы, привезенного из Штатов именно для предстоящих событий, была стрельба из короткоствольного автоматического и полуавтоматического оружия, которым он пользовался одинаково виртуозно левой и правой рукой, на слух и навскидку, а также подрывные работы.)

Дядя Джеймс незаметно глянул на Патрика: тот, похоже, не увидел в ботанике ничего подозрительного.

– И все равно – не дело так поступать. Пойдемте, что ли?

На пути к мотелю Дядя Джеймс возглавил процессию на правах хозяина, Патрик шел замыкающим. В холле за барьерчиком сидела и бойко работала спицами пожилая усатая тетка, незнакомая Джеймсу.

– А хозяин где? – спросил он, заранее зная ответ.

– А в город уехал еще с вечера, к дочери уехал. К обеду обещался быть.

– Вот как? – притворно нахмурился Джеймс. – Ну-ну…

Патрика внезапно окатило холодом: он почувствовал приближение скорой смерти, ноги сделались ватными. Усилием воли он заставил себя двигаться дальше как ни в чем не бывало, пытаясь разобраться – нервы шалят или интуиция подсказывает нечто. Он верил в интуицию, и в тетке, в ее поведении, что-то царапнуло ему глаз.

Хозяин действительно уехал в Бабилон, выполняя приказ Дяди Джеймса и оставив за себя двоюродную сестру. Таким образом он развязывал руки Джеймсу и сам оставался в стороне при полном алиби. Но в городе его захватили итальянцы, допросили с пристрастием и убили за ненадобностью в дальнейшем. Сестру заменили утром: ее зарезали, даже не допрашивая, а труп отнесли в номер, где остывали тела пятерых Дудиных бойцов. Семь смертей уже должны были попасть в криминальную хронику города, а основные события еще и не начинались. Да, итало-американцы задумали нечто из ряда вон выходящее даже по меркам Бабилона, где шесть-восемь убийств в сутки – обыденность. В Нью-Йорке или в Палермо такое было бы немыслимо: полиция, законодатели и общественное мнение слишком горячо откликнулись бы на кровавый гангстерский разгул. Репрессии властей не заставили бы себя ждать, что повредило бы обеим враждующим сторонам, но Бабилон – особый город. Местные банды не умели делать по-настоящему больших денег, они чересчур увлекались войнами с себе подобными, тягаясь за авторитет, предпочитали дергать за курок, а не договариваться о взаимовыгодном мире. Сицилийская кровь и закалка проложили себе путь и в этих кошмарных местах, но им, даго, приходилось туго в грызне с аборигенами. Они не привыкли играть вторые роли в собственных делах, приняв покровительство одного из местных Дядей, а значит, вынуждены были изнурять себя в бессмысленных войнах с ними. Расправа с крупной и свирепой конторой Дяди Джеймса, а заодно и с корсиканцами, должна была наконец показать этим дикарям, что не надо ссориться с теми, кого следует бояться. После грандиозного побоища Гиена собирался провести обширную ротацию кадров: бабилонских – в Штаты и на Сицилию, пересидеть шумиху, а оттуда импортировать незапятнанных и необстрелянных, чтобы опыта набирались и дела поддерживали.

Но по его любезной жирной физиономии невозможно было угадать, что он способен не моргнув глазом отдать приказ уничтожить сотню человек в один присест. Как воин он не представлял собой ничего особенного, но мозги у него варили. (И если бы не старинная вендетта на родине, может, и не пришлось бы ему биться за место под солнцем в этих диких краях…) Трое спутников его воевать умели: двое «проверяющих» – профессионалы-силовики, третий – зять двоюродного брата, бывший сержант-инструктор из спецназа. За глаза хватит, чтобы управиться и с Дудей, и с его рыжим ирландцем. Да еще четверо мальчиков с автоматами дежурят неподалеку в пустом номере.

Тем временем они, все шестеро, прошли в номер на первом этаже, где их ждали кресла, низенький столик на колесиках, безалкогольные напитки на нем, бокалы и пепельницы.

– Мой советник, моя охрана, – представил Гиена своих спутников, сделав в их сторону экономный жест рукой. Он вопросительно глянул на Патрика и на Дядю Джеймса.

– Я и мой помощник, – нехотя ответил Дядя Джеймс. Он чувствовал, как Гиена пытается завладеть инициативой в разговоре, и это его раздражало, он отвык чувствовать себя ведомым, даже ситуативно.

– А мы предполагали, что вашим спутником будет либо господин Гартман, либо господин Франк.

– Какой еще Гартман? Мы давно уже с ним разошлись во всех делах. Он теперь с китайцами дружбу водит… Водил, точнее. Видимо, он ввязался в преступные авантюры и получил свое. Газеты так пишут, а мы о нем только из газет и знаем. Господин же Франк не хочет, чтобы переговоры сорвались из-за неприязненных отношений между ним и вами, поэтому проведение первой беседы доверил мне. Но я слушаю ваши предложения, господин Роберто. Делайте их.

Патрик сел в кресло у стены, наискосок от входной двери. Это было наиболее удобное место для того, чтобы фиксировать все оперативное пространство в комнате, и наименее уязвимое в случае внезапной атаки снаружи. Чтобы кресло случайно не досталось людям Гиены, на сиденье еще загодя посадили пятно, жирное на вид, оно и сыграло роль сторожа. Дядя Джеймс снял пиджак и повесил его на спинку стула, который он выбрал для себя вместо кресла. Кобура под мышкой, торчащий из нее увесистый «кольт», ремни, перетягивающие двуцветную жилетку, – все это выглядело довольно странно для серьезного разговора солидных людей, к каковым себя причисляли обе стороны. Скорее это напоминало сцену в кабинете у шерифа из голливудского фильма, но Дуде было начхать на приличия. Он руководствовался интересами дела: итальянские ребята невольно глядели на него, а Патрик безо всяких помех мог наблюдать за ними. Такой нетривиальный поступок, кроме того, что отвлекал внимание, как бы облегчал Джеймсу возможность и дальше совершать не совсем понятные, не общепринятые штучки. Когда Гиена достал сигару и щипчики, Патрик похлопал себя по карманам, извлек зажигалку и сигарету, знаком попросил пепельницу у «советника», вернулся в кресло и закурил. Дядя Джеймс правильно понял сигнал тревоги: Патрик отродясь не курил и таким образом семафорил: «Внимание! Скоро начнется!»

Дядя Джеймс сморщился и закашлялся от дыма, клубами заполнявшего комнату с двух сторон. Он встал и, попросив синьора Роберто продолжать, подошел к окну, чтобы включить вентилятор, встроенный вместо форточки. Теперь и он ощутил могильное спокойствие окружающих, ждущих неведомого сигнала, чтобы вдруг приступить к резне. Так волки, взяв жертву в кольцо, стоят молча и поодаль, но жертва, испуганная, дрожащая, все еще полная жизни и сил, – для них только пища.

– Кстати о таможне, синьор Роберто. Днями пришло мне экстренное сообщение оттуда. Проблема такой важности, что вам, когда я объясню, в чем дело, придется немедленно ее утрясти, прежде чем мы с вами предпримем конкретные мероприятия. Это касается вас и ваших дел, но и для нас теперь имеет значение.

– А что именно? – замер синьор Роберто.

– Так, давайте лучше говорить по очереди, после вас – я. Извините, что перебил, просто к слову пришлось… Патрик, ты бы хоть не курил, и так дышать нечем!

Дядя Джеймс зацепил указательным пальцем левой руки узел галстука и стал его дергать, досадливо кривясь. Он достиг главного – маленькой отсрочки, пока Гиена переварит сообщение, выдуманное Дядей Джеймсом с ходу. Таможня всегда была узким местом организаций, промышляющих контрабандой, будь то меха или наркотики; Гиена просто не мог проигнорировать услышанное, он явно захочет узнать конкретику.

И точно: тот глянул коротко на «советника» и продолжил прерванную речь. Сигару, выкуренную на четверть, он аккуратно вставил в специальный алюминиевый футлярчик, закрыл сверху колпачком и положил на столик рядом с портсигаром.

Патрик смущенно крякнул, повозил окурком по дну своей пепельницы, разминая в пыль тлеющие крошки, и замер, положив на колени руки с зажатой в них пепельницей.

Дядя Джеймс повернулся и теперь стоял почти посередине комнаты, продолжая дергать непослушный галстук. Внезапно он опять закашлялся глубоким булькающим кашлем, лицо его надулось и побагровело, глаза выкатились из орбит. Свободной рукой он показал одному из охранников на бутылку с минеральной водой, силясь что-то сказать, и вдруг завалился навзничь.

Синьор Роберто наклонился и даже слегка привстал, «советник» уже был на ногах, двое охранников, стоявших вдоль стены почти лицом к Патрику, непроизвольно дернулись вперед. Все они, исключая «советника», как загипнотизированные смотрели на Дядю Джеймса, но это продолжалось только мгновение.

Патрик видел, что «советника» отнюдь не интересуют события на полу, что тот все понял и намерен блокировать его. Во время разговора он расположился ближе к окну, спиной к свету, метрах в трех с небольшим от Патрика и в метре от Дяди Джеймса. Четкость, с которой он действовал, и скорость – рука его уже цапнула за рукоятку шпалера в подвесной кобуре – не оставляли сомнений в профессиональной пригодности этого человека. Но Патрик сэкономил долю секунды, метнув тяжелую стеклянную пепельницу из положения сидя, когда его визави только начинал обретать равновесие после рывка со стула (он тоже не пожелал сесть в кресло).

Бросок был хорош: «советник» получил пепельницей прямо в переносье. Его даже развернуло силой удара на четверть оборота, когда он кулем стал оседать возле стула на замызганный паркет. Тем временем Патрик уже вывалился из кресла, выставив вперед растопыренные руки, и на карачках вприпрыжку, словно огромный орангутанг, бросился к ближайшему для себя телохранителю, двигаясь как-то под углом к оси собственного тела. Раздался легкий хлопок: «дальний» парень тоже успел уже врубиться в обстановку, но стрелял впопыхах, что случается порой и с опытными стрелками, и пуля попала куда-то под потолок, так что даже если бы Патрик стоял навытяжку и на цыпочках во все свои 184 сантиметра, все равно был бы промах. Второй раз выстрелить он не успел: Патрик резко боднул «ближнего» в живот, руками подхватил под коленки, принял его на голову и вознес на воздух, разом выпрямляя корпус и согнутые ноги. И пока инерция несла парня назад и вверх, Патрик перехватил его руками повыше к бокам, развернулся и метнул в того, что стрелял. «Живой щит», пролетев по воздуху не менее метра, сшиб с ног своего напарника.

Выстрел в небольшом помещении грохнул так, что у Патрика заложило уши. Это Дядя Джеймс, по-прежнему лежа на полу, но вполне оправившись от внезапного и своевременного приступа, всадил маслину в лоб вероломному Гиене, который тоже достал наконец пистолет и уже собрался стрелять прямо в кучу малу, устроенную Патриком, благо их всех разделял от силы один шаг.

Патрик прыгнул сверху плашмя на спину «ближнему», теперь уже «верхнему», в полете вынув стилет, прикрепленный к левому предплечью. С ними было покончено в два быстрых удара. Стволы, удлиненные глушителями, сыграли с людьми Гиены скверную шутку: в условиях плотной – тело к телу – схватки их было не развернуть в нужную сторону, да и вынимать дольше.

– Не стреляй больше! – прохрипел Патрик своему шефу, но опоздал. Дядя Джеймс, привстав на колени, направил свой кольт на бездыханного «советника» и, видимо для верности, добил его выстрелом в голову.

Почти тотчас же зазвенели стекла – бабахнул взрыв со стороны парковки.

«Подкидыш», – догадался Патрик. Он вскочил на ноги, помог подняться шефу, потянув того за протянутую ладонь, и подтолкнул его в левую сторону от двери. Сам он встал справа и знаком попросил Джеймса молчать.

Пятнадцать секунд, не более, продолжалась мясорубка, но годы и годы пройдут, прежде чем оправятся от событий, откупоренных этими секундами, многие люди, семьи и целые организации.

В коридоре послышался глухой топот множества ног – бежали сюда. Патрик и дядя Джеймс знали, кто бежит: свои-то должны были бы дать звонок по телефону.

– Синьор Роберто, не убивайте! – заверещал Патрик, прижимаясь спиной к стене. – А-а-а! Не надо, я не виноват, синьор Роберто!

И сработало! Входная дверь не лопнула под автоматными очередями, а только распахнулась от молодецкого пинка. В проеме толпились трое автоматчиков – двое спереди, один чуть сзади. Широкие плечи не позволяли им стоять в ряд, а то они бы и встали: «А чево… А мы думали…» – так, наверное, оправдывались бы они, если бы мертвый Гиена воскрес и сумел бы воскресить недалеких своих орлов. Дядя Джеймс и Патрик выстрелили дважды – и еще три трупа улеглись на входе.

Патрик успел увидеть тень в начале коридора – метрах в десяти, но стрелять не стал. Он оглянулся, обежал взглядом всю комнату, поднял, протер и отбросил пепельницу, вынул из рук нижнего покойника пистолет с глушителем, обернул его платком и засунул за пояс. Дядя Джеймс уже успел надеть пиджак и теперь рылся в карманах Гиены.

– Что на улице, Патрик? – спросил он через плечо.

– Сейчас узнаю. Джеймс, ради бога, повернись лицом к двери и не высовывайся. Жди, пока я не окликну.

На улице коротко застучал автомат; ему вторил крупнокалиберный пистолет. Оба они замолкли одновременно. Патрик направил ствол вперед и быстро, не петляя, добежал до угла коридора. Прыжком преодолев ширину поперечного проема, он, вместо того чтобы продвигаться к выходу, легкими шагами взбежал наверх, на второй этаж. Минуты хватило ему, чтобы наскоро осмотреться и определить отсутствие засады. Тут же, в холле второго этажа, он встал в простенке между окнами, выходящими во двор, далеко вытянул руку и открыл створку одного из них. После этого он присел и крикнул:

– Арнольд! Шеф интересуется – кто там расшумелся?

– Патрик! Это ты, что ли? – Голос у Подкидыша был хриплым и неровным, но Патрик узнал его. Все же продолжая прятаться, Патрик крикнул:

– Ты один там?

– Один. Вы-то живы?

– У нас порядок. – Патрик стремительно выглянул во двор из другого окна, зыркнул в то место, откуда шел голос: Подкидыш стоял, расставив ноги, как заправский ковбой, вытянув в сторону входной двери правую руку с револьвером. Левая висела вдоль туловища, с рукава капала кровь.

Патрик подошел к открытому окну, высунулся, держа наготове ствол, и с улыбкой проговорил:

– Ты, я гляжу, повоевать успел. Сильно попали?

– Пустяки, царапина, – с гордой небрежностью ответил ему Подкидыш, но бледное лицо и дрожащий голос ясно говорили о другом.

– Так, дуй в машину и достань аптечку, мы сейчас будем, – как можно спокойнее произнес Патрик, еще раз ободряюще улыбнулся Подкидышу и не мешкая помчался вниз.

…Подкидыш отсчитал про себя девяносто секунд с того момента, когда Дядя Джеймс, Патрик и остальные скрылись в мотеле, добыл из бардачка неначатую пачку сигарет, вскрыл ее, сунул одну в рот и начал терзать двигатель. Тот не желал заводиться, и все тут. Чтобы наладить дело, Подкидышу следовало всего лишь поставить на место контакт, им же отсоединенный, но он еще минуту с отвращением вслушивался в скрежещущие звуки и в конце концов полез из машины. Здесь он позволил себе закурить, воспользовавшись автомобильной прикуркой, и решительно вскрыл капот.

За его действиями внимательно наблюдали даго из соседнего мотора. Вот стекло на водительской дверце поехало вниз.

– Может, чем помочь, друг? – осклабился коллега, произнося слова правильно, но с плохо затертым акцентом.

Подкидыш отрицательно мотнул головой, даже не глядя в их сторону. Он закатал рукава джинсовой куртки почти до локтей и теперь курил, задумчиво вперясь в «косаткино» горло.

Дверца клацнула: видимо, водитель «линкольна» все же решил подойти и посмотреть. Подкидыш мгновенно отскочил за бронированный автомобильный бок, выплюнул окурок, кинул руку на рукоять пистолета, торчащего из-за пояса, и угрожающе потребовал:

– Рули взад! На место двигай, я сказал! Сейчас закончу – ты сможешь вылезти, поссать, покурить – а я в машине буду. Лезь обратно, я сказал! Ну!

Решительный взгляд и свирепый тон ничуть не напугали ребят, которые видали разные виды в своей жизни. Водитель, все так же улыбаясь, послушно вернулся на свое место. «Ладно-ладно, падаль, сочтемся», – бормотнул он про себя на родном языке, шутливо делая Подкидышу ручкой.

– Не суетись, – раздраженно прошептал ему «синьор Мелуза», хотя именно он поручил Энцо – «шоферу» – войти в непосредственный контакт с «объектом». – Здесь восемь метров от силы, я и соплей не промахнусь. Курим пока.

– И стекло подыми! – не унимался Подкидыш.

Энцо вместо ответа хлопнул правой ладонью по локтевому сгибу левой руки, собранной в кулак, и сплюнул в его сторону.

Подкидыш постоял в нерешительности, закурил и опять полез в капот, то и дело поглядывая на двери мотеля и на пассажиров «линкольна».

Хлопнул выстрел. Все это время Подкидыш судорожно ожидал его услышать, в мыслях повторяя последующий порядок действий, но все равно почувствовал себя застигнутым врасплох. Руки уже выдернули из специально оборудованных в капоте гнезд ручной гранатомет, он поймал в прицел окно водительской дверцы, но ужас вдруг пронзил все его существо: «А вдруг это не выстрел вовсе, или случайный выстрел? Нельзя палить, подождать надо…»

Отдача так тряхнула плечо и грудь, что казалось – чуть-чуть, и голова отвалится. Но нет, голова хоть и зазвенела, но осталась на плечах, а вот передняя дверца с правой стороны вывалилась на бетонный пол парковки вместе с клочьями тел синьора Мелузы и Энцо. Подкидыш верхним чутьем понял, что проверять ничего не надо и что добивать некого. Из дома опять послышалась пальба. Теперь ему было ясно, что действовал он правильно и отреагировал своевременно, хотя с этими лохами шутя справился бы и паралитик, сразу видно – не бойцы. Ликование от эффектного и успешно проведенного выстрела плюс осознание того, что он не упорол косяка в таком важном деле, – все эти чувства переполняли Подкидыша. Надо было действовать дальше, но тут Подкидыш, почти до невменяемости задроченный дотошным Патриком, все-таки сумел проколоться в очередной раз: окрыленный победой, он отбросил выполнившее свою роль «железо», выдернул пистолет из-за пояса и помчался в мотель выручать своих.

Из входных дверей навстречу ему выскочил смуглый незнакомец с «калашниковым» наперевес, и они столкнулись нос в нос. Одновременно преодолев замешательство, они отшатнулись друг от друга и вскинули оружие. Оба попали, но брюнет свалился у дверей с простреленной грудью, а Подкидыш остался стоять на месте. Ему почудилось на миг, что кто-то сзади саданул ему по левому плечу городошной битой – рука занемела враз и перестала слушаться. Он поглядел на руку и увидел мокрое красное пятно на куртке – ранен! Сразу вспомнились инструкции Патрика: заделать того (в данном случае – тех), кто в машине, самому забраться в салон, подъехать к двери и контролировать ситуацию. Главное – быть под броневой защитой и ни в коем случае не соваться внутрь!

Кружилась голова, хотелось пить, хотелось сесть на ступеньки и отдохнуть, но теперь придется терпеть до упора: отходить нельзя, заходить нельзя. Стой как бизон на ветру и жди своей пули. Так и стоял Подкидыш, пока его не окликнул долгожданный Патрик.

Распахнулась дверь, и наружу выскочил Патрик, за ним Дядя Джеймс. Патрик пропустил его вперед, развернулся и почти спиной вперед, словно в нелепом танце, проводил до «косатки», где уже сидел на своем месте раненый Подкидыш с аптечкой на коленях. Ноги он выставил наружу и при этом накренился так, чтобы кровь из простреленной руки не попадала в салон автомобиля. От «линкольна» шел запах пластмассы и горелого мяса, но огня видно не было.

Патрик выхватил из брючного кармана маленькую коробочку, достал оттуда желтоватую капсулу, пододвинулся вплотную к Подкидышу и вонзил ее тому в ляжку, прямо сквозь джинсы.

– Армейское средство, действует – прямо ураган. Джеймс, перевяжи его, пожалуйста, а то из него уже граммов семьсот-восемьсот вытекло. А я пока в дом вернусь да обо всем и позабочусь.

– Ага. Термит взял?

– Беру, беру. Там ребята на втором этаже… Оставить?

– Кто?

– Бела, Клям, Чекрыж, Грязный, а пятого не опознал. И бабка там.

– Жаль парней, что тут скажешь… Оставь, им это все равно теперь… Ну, Арнольд, йод и зеленку уважаешь?…

Патрик перепрыгнул через барьерчик в холле и открыл дверцу в боковой стене. Старуха спряталась в чуланчике, больше негде было, поэтому Патрик ничуть не удивился своей находке. Он потянул из-за пояса «трофейный» пистолет с глушителем, сам же на всякий случай сошел с прохода, чтобы спина не выглядела мишенью для какой-нибудь вооруженной случайности, и быстро осмотрелся.

– Сынок, спрячь пистолет, грех это… Не убивай, ну пожалуйста, не убивай, пожалей ты меня, старую, сынок… – Старуха повалилась перед ним на колени и тихонько заплакала.

– Сейчас, разбежалась, – рассеянно огрызнулся Патрик, прицелился в седой затылок и нажал на курок. И едва успел отскочить, чтобы кровь на брюки не попала.

Надо было поторапливаться. Пистолет он вернул на место: вставил в ладонь прежнему владельцу – не преследуя определенной цели, а просто на всякий случай. В той же комнате, стоя среди трупов, он запалил по очереди три термитные шашки и побросал их в разные стороны. Мотель строился из дерева, древесных плит и пластика, так что разгореться и сгореть должен был в два счета. Все. «Прощайте, ребята», – мысленно крикнул он мертвым парням на втором этаже и даже задрал голову, глядя примерно в то место, где они лежали неаккуратным штабелем. Но уже затрещал паркет старого дерева, густо потянуло дымом. Патрик повернулся и бросился вон.

Дядя Джеймс не пожалел перекиси, заливая сквозную рану в плече, заклеил ее специальным пластырем, перебинтовывать не стал: все равно лепила по-своему сделает, да и куртка на бинт плохо полезет. А ехать полста километров с полуголым пассажиром – спасибо, лучше не стоит! Подкидыш явно повеселел и приободрился после лошадиной дозы армейского лекарства, даже крепчайшая перекись ему была нипочем. Нарисовался Патрик, полез на заднее сиденье, рядом с Подкидышем.

– Что с рукой, где пуля?

– Навылет, кость цела, – ответил Дядя Джеймс за Подкидыша. – Поехали.

– Стой! – вдруг взревел Патрик, принюхавшись. Дядя Джеймс тотчас ударил по тормозам. – Курил, скотина! Сколько раз?

– Две штуки, – испуганно пролепетал Подкидыш.

– Гильзы собрал у крыльца?

– Нет…

Патрик выпрыгнул из «косатки», согнулся почти вдвое и закружил по стоянке. Видно было, как он дважды поднял что-то с бетонной поверхности площадки и сунул в карман. Затем он разогнулся и побежал к входной двери мотеля. Из окон первого этажа явственно тянуло дымом. Патрик сориентировался, встал на место Подкидыша и безошибочно вычислил место, куда закатились обе пистолетные гильзы. Патрик и их подобрал, оглянулся по сторонам в последний раз и побежал к машине.

– Порядок? – спросил Дядя Джеймс, снимаясь с тормоза.

– Нормально. Сейчас будет очень много дыма.

– Тогда поехали. Ничего больше не забыл, а, Патрик? – Джеймс нажал на газ и стал выруливать на шоссе.

– Арнольд, где семерка?

– Какая семерка?

– Трубу, говорю, куда дел?

– В кусты выкинул, ты же сам велел…

– Правильно, а то я боялся, что на место запихивать будешь. Я тебе, кстати, что еще велел? К мотелю подъехать и внутрь не заходить, урод в жопе ноги. Курил зачем? Потерпеть до дому, что ли, не мог? Смотри – и ранен, и наследил всюду, засранец, где только мог, а чувствуешь себя боссом, наверное: сам Дядя Джеймс у тебя в шоферах!

– Ну ладно, ладно, – зарокотал Дядя Джеймс, – хватит – совсем заклевали парня! Все же он молодцом держался: подопечных своих прибрал чисто, пальбы не испугался. К дому ведь побежал, не от дома.

– Я и не говорю, что он трус, – подхватил мяч Патрик. – Но кроме смелости и мозги быть должны. Учишь их, учишь…

– Значит, плохо учишь. Ничего, тот не ошибается, кто ничего не делает. Все нормально, Арнольд, на войне как на войне. Патрик, у него вроде чистая ранка – сквозная и кость не задета.

– Все равно к врачу надо бы его забросить, пусть лечат по полной программе. Слышь, Арнольд, ты, конечно, лопух и все такое, и здоровому я тебе не руки, так уши точно бы пообрывал. Но большинство, кого я знаю, действовали бы не лучше на твоем месте… А может быть, и хуже.

– Ну и не скрипи тогда. Арнольд, за две недели ты должен встать на ноги в прямом и переносном смысле. Неделя тебе для ветеринара, а еще недельку на северных пляжах погреешься, с девками погужуешься, там уже сезон. Расходы контора берет на себя. Твое место тебя ждет, даже если ты очень против! – Дядя Джеймс первый засмеялся своей шутке, за ним Патрик.

Подкидыш молчал и смущенно улыбался. Он участвовал в настоящей схватке, замочил троих и сам уцелел. Рана неопасная и заживет, почти не болит – из-за лекарств, наверное. Шеф доволен им и даже Патрика заткнул; да и Патрик хоть и воет в ухо, но нет злости в его голосе, а похвалить ведь – никогда не похвалит. И главное – отнеслись по-братски, перевязали, позаботились, не считаясь, кто выше, а кто ниже. Надо будет запомнить и ребятам пенку хлестануть: мол, сам Дядя Джеймс у меня шофером… Ой, нет – на хер такие приколы! Узнает, не дай бог… Эх, хорошо, когда все так удачно получается… Шрам тоже пригодится, жаль, что не на груди… Подкидыш так и задремал со счастливой улыбкой на разбойничьем лице…

– Сейчас дотянем до поста и объявим большую рваклю. Подкидыша стряхнем возле нашей клиники – доберется, не маленький, – сами на дно. Пару-тройку суток поскучаем, а там видно будет. Ты как их расколол, в какой момент?

Патрик покосился на спящего Подкидыша и откашлялся:

– Бабка. Трактирщик уверял, что его сестра настолько слепошарая, что в свидетели не годится, а эта – вязала, да так бойко…

– Слепые тоже вяжут.

– Она по журналу трудилась, глянет туда и опять спицами машет. Да и ребята слишком быстро обернулись, проверяючи. Я ведь по секундам засекал, со своим временем сравнивал. Слишком быстро для добросовестной проверки. – Патрик даже резанул указательным пальцем воздух перед собой, словно подчеркивая это самое «слишком».

– Да, молодец, что тут скажешь. Но какого хрена ты с окурками представление устраивал?

– А пепельницу взять – она увесистая.

– Не те окурки, не крути дурака, будто не понимаешь! На улице ты с какой целью окурки подбирал, за ним? – Дядя Джеймс качнул затылком в сторону Подкидыша.

– Зачем лишние следы, если их можно убрать? Внутри все сгорит, значит, следопыты снаружи всю мелочь собирать будут. Да и он учиться должен, понимать, что важна каждая мелочь, что небрежность недопустима, что лопухов…

– Ну, погнал, погнал! А гранатомет найдут – это не следы?

– Заграничный, вот в чем фокус. Даго в Европе такими пользуются. У макаронников же и куплен, все удачно сошлось. Отпечатков, надеюсь, Арнольд не оставил, а то придется… Да спит он крепко. И ослаб от потери крови, и доза мощная. В городе разбудим.

– Ой ли? Такие-то они дураки, лягавые! Там китайцы, там, понимаешь, американцы дагообразные. Шита белыми нитками вся твоя конспирация!

– Белыми ли, черными, а пока работает. Джеймс, к девятнадцатому подходим.

– Вижу. Кстати, окурки да гильзы выкинь из кармашка, да?

Патрик аж перекосился от стыда за себя: действительно, спящий Подкидыш навалился на Патрика, и тому сначала жалко было его беспокоить, а потом он забыл, разговаривая с шефом. Ух, как стыдно, ексель-моксель! Он вытряхнул из левого кармана оба злополучных окурка и две гильзы, вышвырнул их в окно: пусть ищут и сверяют, кому нужно.

Дядя Джеймс свернул на проселочную дорогу, где их ждал дежурный пост и полевая рация, настроенная для сигнала во все точки в городе.

Сигнал был дан, а это означало, что какофония субботних улиц Бабилона уже через считанные минуты пополнится треском автоматных очередей, грохотом взрывов и унылым плачем полицейских сирен.

– Пленных не брать, убытки после посчитаем! – таково было яростное напутствие Дяди Джеймса Герману, Боцману, Нестору, Мазиле и другим предводителям боевых групп, сформированных еще на предварительном совещании. Эту фразу он произнес по рации открытым текстом – для большей внушительности, понимая при этом, что ее одну к делу не пришьешь, даже если эти слова будут перехвачены и записаны властями. Герман также обязан был поставить в известность банды, контролирующие сопредельные территории, о возможных инцидентах в их владениях, извиниться и кратко пояснить суть происшедшего, но ни в коем случае не загодя, а по свершившемуся факту.

Поскольку дежурный пост стал бесполезен, Дядя Джеймс приказал ребятам двигаться в город, ехать впереди и в пределах прямой видимости, а за кольцевой – к Боцману, в его распоряжение. Подкидыша решено было отправить с ними – пусть домчат и сдадут с рук на руки доктору Гликману. Это было рациональнее, чем везти его с собой, когда и так времени в обрез, а забот по горло.

– Ну, теперь только держись – команду я дал, – сообщил он Патрику, залезая на водительское сиденье. – Теперь срочно на хату, пока полиция с ума не посходила: начнут хватать правого и виноватого.

– С чего бы им нас хватать – мы же за кольцом мотор сменим?

– Все равно: узнают – задержат. Допросы, вопросы, сличения-обличения, на фиг надо! Франк чего-то меня ищет срочно, а зачем? Если пенять станет насчет переговоров – так теперь все в порядке, и даже врать почти не придется. Я ему намекнул, где нас ждать, он ту квартиру знает. А может, ему…

– Он не должен был знать, я ему не говорил…

– Я говорил… И я показывал… Замолкни, я знаю, что делаю, и от Франка тут подлянки не жду.

– Значит, не только Франк, но еще и бабы какие-то знают, да?

– Ты что, прокурор? Ишь допрос устроил! И всюду-то ты заговоры ищешь, всех-то подозреваешь! Да, и бабы были, представь себе. Ты пьянствовал, понимаешь, некому было меня, сироту, на путь истинный наставить…

– Не сходится. Из твоих рассказов следует, что ты недели две его не видел до последних событий, а я… Но ты же сам говорил: обеспечить абсолютно секретную точку, чтобы никто не знал!

– Ну, все! Пыль вот уляжется, ты найдешь и обеспечишь. Не отвлекай от дорожных знаков и сам не отвлекайся, охраняй меня и зырь по сторонам.

– Несерьезно это, Джеймс. Тебе не двадцать лет, почикают – тогда поздно будет над заговорами смеяться.

– Слушай, Патрик, морда рыжая! Ну почему я должен твое зудение терпеть? Хуже нет, когда ты под руку нудить начинаешь. Вру: когда ты на волынке играешь, вот этого – нет хуже на свете! Я не обязан перед тобой отчитываться, я тебе бабки плачу, а не ты мне. Я руковожу всем и отвечаю за все, а не ты! Раз я говорю, что там все в порядке, значит, так оно и есть. Ты понял, я спрашиваю?

– Понял. Понял я! На твое место не претендую и должен молчать. – Патрик обиженно замер на заднем сиденье и демонстративно повернулся к окну.

Дядя Джеймс почувствовал, что переборщил, что надо бы загладить несправедливый выговор, но не было сил на это. Лихорадочное возбуждение мало-помалу прошло, накатила усталость и апатия, хотелось поскорее добраться до «точки» и расслабиться, забыть, до следующего утра хотя бы, все проблемы настоящего и будущего. Но нет, Джеймс понимал, что как следует отдохнуть не удастся до самого вечера: Франк ждет со своими разговорами, да за ситуацией надо следить, чтобы в случае непредвиденных осложнений пассивный контроль сменить на активный – а как иначе? Все же он пересилил себя и со вздохом извинился:

– Ну, харэ дуться! Это я промахнулся с квартирой – вольты и живчики в голову ударили. Не все тебе одному дурью маяться. – Он переложил на баранку левую руку, а правую согнул в локте и протянул назад ладонью кверху.

Патрик помедлил пару секунд и хлопнул по его ладони своею. Но обида в его душе осталась в виде мутного и трудно объяснимого словами осадка. Утром и днем он был в полной форме, работа вытеснила из сознания и подавленность, и воспоминания о ночных кошмарах, но теперь, когда все утряслось более-менее, тоска и дурные предчувствия с утроенной силой застучали в мозг и сердце. И Джеймс не по делу завелся – тоже, видать, нервишки шалят. Да еще этот поганый похоронный марш достал до самых почек. Что у них, другого развлечения на радио нет? Или маршал безвременно загнулся…

– Джеймс, ради бога, выруби ты кладбищенский концерт этот, невмоготу уже.

– Ты что, офонарел?! Это же полицейская частота – сейчас заговорят, залают, только относи! Авось что полезное услышим… А пока пусть шуршит; вот уж не думал, что ты такой тонкокожий.

Холодок ошеломительной догадки шевельнул корни рыжих волос, и Патрик незаметно заткнул пальцами оба уха. Так и есть – Мендельсон звучал с прежней силой…

Спинка переднего сиденья больно стукнула его по носу.

– Патрик, заснул, что ли? Побежали скоренько в подставу, а то вымокнем. – Дядя Джеймс уже выскочил из «косатки», сгорбился и затрусил к темно-вишневому «форду», стоящему в условленном заранее месте на платной стоянке. Мелкий и противный дождик, недавно вроде бы начавшийся, успел напрудить целые лужи, и Дядя Джеймс боялся промочить ноги. И как это обычно бывает – оступился, и левая нога его провалилась едва не по колено в выбоину, заполненную дождем. Дальше он уже распрямился и пошел не спеша и не выбирая дороги, густо усеивая путь грязной и скудной матерщиной.

Патрик догнал его у мотора, сел рядом, на переднее сиденье. Похоронный марш утих, но Патрик стал вдруг слышать голоса людей, живущих в многоквартирном доме, что стоял напротив через улицу: они смеялись над ним и Джеймсом. Он метнул взгляд на шефа, но тот явно ничего не слышал: продолжая ругаться сквозь зубы, завел мотор и выбрался на проезжую часть.

– Настрой пока: рисочка вот тут быть должна. На короткие переключись…

«Паршивейше весьма, – затосковал Патрик. – Надо будет отпроситься у Джеймса домой, хотя бы часика на четыре или пять, сконцентрироваться, мозги очистить».

Такое случалось с ним дважды за всю его жизнь, и оба раза ему удавалось выпутаться быстро и без посторонней помощи, но сейчас ситуация экстремальная и помочь некому: пожалуешься – Джеймс спишет в два счета в лунную губернию, на старые заслуги не посмотрит. Не сразу, естественно, и не в глаза, но отдаст соответствующий приказ: ха! – в затылок, и мозги на пол.

Патрик знал еще один варварский, очень тяжелый в исполнении способ поправиться: надо глотнуть изрядную порцию барбитуратов, а еще лучше – аминазинчику. Потом минут десять побегать вверх-вниз по лестницам, кровь разогнать, чтобы лекарство лучше усвоилось, на глюки внимания не обращать. Потом сразу же лечь спать часа на четыре…

– Да что ты там ковыряешься так долго? Дай, я сам гляну… Вот падлы, помощнички… подсунули приемник, он же не берет полицейскую волну. Ну, идиоты, я не могу… Чегой-то ты бледный весь из себя, укачало?

– Не жрамши со вчерашнего утра, откуда румянцу взяться?

– А только что красный был, как помидор. Голоден – это поправимо: там в холодильниках жратвы навалом, в основном, правда, консервы, но и картошка есть, и лук, и мясо, и рыба, и пиво, и яблоки. Но тебе не налью, потому как пить не умеешь. Будешь есть яблоки, они витамины содержат, а не градусы. Готовить по-мужицки будем, без изысков. Если моя кухня надоест, найдется кому готовить, – Франк у нас известный гурман. Но он пивом брезгует, только марочные вина ему подавай, а то и коллекционные. Я взял пару литров какой-то дряни, как чувствовал, что найдется потребитель. Но это будешь не ты, тебе не налью, потому как и вино ты пить не умеешь.

– Сам не буду, меня от одной только мысли о выпивке крутит наизнанку, отравился на сто лет вперед.

– Да ты год хотя бы продержись, я тебе конную статую поставлю из лучших сортов бронзы… От кого это потом так разит, от тебя, Патрик? Ты что, носки поменять забыл?

– Не знаю, все у меня чистое. Подкидыш, верно, истек потом и кровью да меня пропитал насквозь. А может, это как раз от твоих ног пахнет, от левой, например. Ты ведь ею какую-то парашу толок…

– Приехали. Вон его телега, Франка нашего. Точно. Где он нацыганил такую развалину, хотел бы я знать… Ты вот что. Мне придется Кукишу залепухи насчет переговоров кое-где набрасывать, если спрошу – подмахни ненавязчиво. Незачем ему все про нас знать, правильно я говорю?

– Мое дело тридесятое, гони что хочешь. Мне главное – лекарства в аптеке купить, ливер подлечить малость. Я виски почти неразбавленным пил, видимо, слизистые пожег. Тут поблизости, в двух кварталах отсюда, аптека есть. Зайдем, может? Или я один в пять секунд обернусь?

– Нет. Порядок есть порядок, согласно твоим же указаниям. Наружу выйдем через трое суток минимум. Франк с нами. Мы даже Тобика возьмем, мало ли чего: возьмут да спросят покрепче, а человек слаб… Думаю, это будет им приятным сюрпризом! – Дядя Джеймс хохотнул коротко. – Я их в гости не звал, сами напросились. А лекарства там тоже быть должны, поищешь. И автомобильную аптечку захвати на всякий случай. Пойдем, только в темпе, Патрик, в темпе…