Олдисс БрайанНаслаждаясь ролью

Брайан Олдисс

Наслаждаясь ролью

Оба они считали, что занимаются интеллигентным трудом; интеллигентным, пожалуй, громко сказано, но за прилавком им стоять не приходилось, это точно. Встретились они в совершенно прозаической обстановке, в приемной у зубного врача, - оба в темных пальто и костюмах: Гектор Ботрал - под глазами серые круги, словно пятна грязи, - и Стоунворд, измученный своей болезненной восприимчивостью.

На столике в приемной были разложены журналы. Ботрал и Стоунворд одновременно протянули руку за одним и тем же номером. Синхронно повернувшись, поглядели друг другу в глаза, - но лишь на мгновение.

- Пожалуйста, пожалуйста, - сказал Ботрал, поспешно отводя взгляд и убирая со стола руку.

Вот и все, что произошло между ними, однако упустить этого шанса Стоунворд не мог.

Когда Ботрал, вытирая с нижней губы струйку крови, показался на улице, Стоунворд, поджидавший под фонарем, сделал шаг ему навстречу. Ботрал резко отпрянул.

- Ну как, выдернули? Ужас, правда? Надо, чтобы боль испытывали только низшие организмы, как вы считаете? Может, зайдем выпить кофе?

- Нет, спасибо. Мне надо домой. Пенелопа ждет. Жена, - ответил Ботрал, тиская кушак своего пальто и глядя куда-то вдаль.

- Да, конечно, извините. Забываю иногда: это ведь только мне не с кем поговорить. У вас есть жена, что вам какой-то случайный знакомый, вроде меня?

- Нет, нет, постойте, - сказал Ботрал, снова вытирая губы платком.

Ботрал почувствовал дрожь: он просто не мог вынести, чтобы кому-то из-за него было плохо. Он стоял в нерешительности - кругом темнота, нижняя челюсть ноет, будто налитая свинцом. Стоунворд жадно вбирал в себя эту смесь из чужих ощущений.

- Просто я подумал... У вас такое доброе лицо, - пробормотал он.

И, поддавшись нехитрой лести Стоунворда, Ботрал неуверенным шагом отправился с ним в маленькое кафе за углом - уютное, с широкими запотевшими окнами, пропитанное безыскусной прелестью старых городских таверн.

- Мне пломбу поставили, - сказал Стоунворд, показывая пальцем вылеченный зуб и радуясь, что нашлась тема для разговора.

- А мне вырвали.

Затем они сидели молча, слушая глухое звяканье грубоватых кофейных чашек. Стоунворд глядел на Ботрала, Ботрал - в сторону. Он сильно нервничал. Его безобразное морщинистое лицо напоминало лопнувший воздушный шарик - у Стоунворда лицо было гладкое, кожа плотно обтягивала скулы.

- Я вас узнал. В газете была фотография, - сказал Стоунворд нарочито будничным тоном.

Ботрала вновь охватила дрожь, с посеревшим лицом он достал из кармана пачку сигарет и закурил. Стоунворд жадно следил за каждым движением своего нового знакомого.

- Вас избили хулиганы, верно? - спросил Стоунворд. - Подумали, что вы подсматриваете, как они с девчонками развлекаются. Кажется, их было двое? Набросились на вас и повалили. Живого места на лице не оставили. А потом бросили в канал. Девчонки, кажется, пытались их остановить, но они не послушались. Вы чудом не утонули, верно?

- Я вовсе не за ними подсматривал. Я за птицами наблюдал - это мое хобби. Об этом тоже было в газете.

Нахмурившись, он глядел в свою чашку, переживая приступ острой жалости к себе. Всякий раз, когда Ботрал смотрел в зеркало, он видел, какому умелому врачу достался: новое лицо почти не отличалось от прежнего, - и все же разница была огромная, ведь прежний Ботрал не знал, что такое пережить избиение. Глядя на свое новое лицо, он испытывал страх.

- Я недавно из больницы.

- Ваша жена... Пенелопа, наверное, очень рада, что вы вернулись.

- Да. Не знаю, что бы я без нее делал.

- Еще бы, - ответил Стоунворд, чутко улавливая, как глаза Ботрала засветились благодарностью, а голос стал хриплым от подступающих слез.

Воображению Стоунворда живо представилась бесформенная аляповатая кукла, а на шее табличка с надписью "Пенелопа"; так и хотелось спросить, каково ей играть новую роль, навязанную Ботралом, какие душевные спазмы приходится переживать. Но спрашивать бесполезно: Ботрал не знает об этом.

- Хотели бы отомстить?

- Их не поймали, я ведь не знаю, кто они.

- В газете писали: мальчишки.

- Здоровые парни.

Видимо, ему хотелось переменить тему, но он боялся показаться невежливым.

- Не подумайте, что я так, из праздного любопытства спрашиваю. Или что я ненормальный, - сказал Стоунворд, улыбаясь собственным мыслям о себе. Просто вы мне очень нравитесь. Я был бы счастлив познакомиться с вами поближе.

- Спасибо вам большое, но я... Я мало с кем общаюсь. С детства такой. Мы оба с женой домоседы.

- А как же ваше хобби - птицы? Может, и еще чем-нибудь занимаетесь? Читаете, размышляете?

- Мы с Пенелопой в театр ходим. Иногда.

Он окинул взглядом кафе (хорошо еще, что глаза целы!): тут и там пакеты с пирожками, кто-то пытается вытрясти из бутылки остатки кетчупа. В дверь ввалилась компания веселых подростков, наполнив кафе шумом и грохотом стульев. Заметив в глазах Ботрала беспокойство, Стоунворд снова заговорил, мягко, вкрадчиво - будто опускалась хорошо смазанная дверца мышеловки.

- Я хочу сказать, мы могли бы вместе проводить время. Я зашел бы к вам как-нибудь вечерком. Поговорим. У вас будет с кем отвести душу. Не все ведь расскажешь жене, у каждого есть свои тайны. Кстати, буду рад познакомиться с Пенелопой.

- Но... у нас с женой нет друг от друга секретов. Каких-то там тайн... ничего такого у меня нет. Разве что по работе.

- Да, конечно. Кстати, как у вас с работой, все в порядке?

Ботрал отхлебнул кофе, черного, как вакса, и приложил к губам платок.

- Секретаршу нужно сменить. Она "все время свистит, это просто невыносимо. Всякие мелодии насвистывает. Мелодии-то хорошие, но на нервы действует ужасно... Простите, мистер... но вам не кажется, что нехорошо так лезть в душу?

С жуткой гримасой - раскрыв рот и демонстрируя с изнанки язык, Стоунворд залпом проглотил весь свой кофе, потом, широко расставив перед собой руки и оперевшись на стол, поднялся.

- Я не хотел ничего дурного. Мне так одиноко; подумал, мы с вами... да, не важно! Раз так, всего вам хорошего.

Ботрал встал с места. Сам не зная почему, двинулся вслед за Стоунвордом к выходу, пробираясь между столиками. Длинные ноги Стоунворда, как ножницы, быстро и решительно рассекали воздух. Гектор Ботрал ступал осторожно, точно опасаясь выпачкать ботинки. Ощутив на себе любопытные взгляды подростков, он начал учащенно дышать.

- Я совсем не такой, как вы подумали. Я не хотел вас обидеть, пробормотал он, очутившись вместе со Стоунвордом на улице, в темноте. - Я не мог допустить, чтобы вы так ушли.

- Значит, сознательное решение не всегда правильное? Бывает, внутренний голос подсказывает другое, толкает навстречу судьбе, - сказал Стоунворд и, заметив, как Ботрал наморщил лоб, безнадежно пытаясь придумать вразумительный ответ, поспешно добавил: - Зайдем ко мне, выпьем? Это здесь, за углом. По стаканчику, а?

- Спасибо, но... Пенелопа...

- Боже, ну позвоните ей от меня. Боитесь, что ли, любовник заявится, если вас долго не будет?

У Стоунворда была унылая квартира. Голые стены: ни картин, ни фотографий. Гектору Ботралу очень хотелось позвонить жене, но стесняло присутствие Стоунворда. Прямо в пальто, Ботрал сидел в жестком кресле, все еще ощущая боль в нижней челюсти. Крепко сжимая в руке стакан виски, он глядел в него, точно в глубокий омут, угрюмо и сосредоточенно.

Стоунворд наблюдал за ним, сидя на письменном столе и болтая ногами.

- Ну, говорите, - сказал он наконец. - Говорите все, что хотите. Нам надо побольше узнать друг о друге.

Собравшись с духом, Ботрал сбивчиво забормотал:

- Эта секретарша, которая свистит... Все бы ничего, но свист действует мне на нервы... Без конца свистит, даже когда берет у меня бумаги... тут она, правда, свистит потише...

Он отхлебнул виски.

- Знаете, есть талант - говорить, - сказал Стоунворд с грустной улыбкой; перестав болтать ногами, он резко свел их вместе, словно щелкнул ножницами.

- Боюсь, ко мне это не относится, мистер...

- Стеббинс. Джеральд Гибсон Стеббинс. Не относится, это правда. Видеть свои недостатки - тоже талант, - он встал и подошел к Ботралу вплотную. Да, говорить вы не мастер, зато у вас множество других прекрасных качеств. С вами приятно общаться, вы обходительны, душа любой компании... Вы всегда желанный гость, легко заводите друзей. Одеваетесь со вкусом, и жена такая, что можно позавидовать.

Ботрал поднялся, опустошив стакан. В беспомощном недоумении он во все глаза смотрел на Стоунворда, слегка выпятив посиневшую нижнюю губу.

- Вы что, дурачите меня? - спросил он. - Поиздеваться решили?

- А вы шутник, Ботрал. Как, виски уже весь? Никогда не видел, чтоб так быстро пили виски, только в кино. Еще стаканчик? Позвольте, я налью.

Наполняя стакан и подливая в виски джина, Стоунворд украдкой наблюдал за гостем. У Ботрала был потерянный вид. Он медленно озирался по сторонам, прикладывая к губам платок.

- Туалет - первая дверь направо.

- Да нет... я...

Беспомощно улыбаясь, Ботрал, точно руку друга, схватил протянутый ему стакан.

- Что вы думаете о ядерной войне, будет она или нет?

- Стараюсь не думать: это слишком страшно.

- Правильно, мистер Ботрал. А какого вы мнения о последних политических событиях?

- По правде говоря, я не очень-то интересуюсь политикой.

- Что ж, очень мудро с вашей стороны, мистер Ботрал. А как вы относитесь, скажем, к вопросу о разводах?

- Мы... я очень счастлив в браке. Уже шесть лет. Моя жена, правда, развелась со своим первым мужем, но это был вынужденный шаг. Вы меня понимаете...

- Я рад за Пенелопу. Своего не упустит, верно? Честно говоря, я тоже был женат, но ничего хорошего из этого не вышло. У жены нервы не выдержали. Хотите, расскажу?

Поднявшись с места, - теперь оба они разговаривали стоя, - Ботрал расстегнул пальто и, не выпуская из рук стакана, закурил. Окровавленным платком смахнул пот со лба.

- Боюсь, это было бы нескромно с моей стороны, мистер Стеббинс, ответил он.

Хорошенько взвесив эти слова, Стоунворд трижды одобрительно кивнул, воздавая должное похвальной сдержанности собеседника. Затем, на вопрос о религиозных убеждениях, Ботрал сказал, что они с женой каждое рождество ходят в церковь, и Стоунворд заметил, что, в сущности, неизвестно, почему человеку следует выбирать жизнь, а не смерть.

- Однако это так, и когда-нибудь мы узнаем, почему, - прибавил он.

Тогда его новый приятель, допивая виски с джином, вдруг заявил, что этих хулиганов, если поймают, надо как следует выпороть.

Стоунворд, - неожиданная уловка, - сделал вид, что не обратил на эту реплику особого внимания. Своей размашистой походкой он обошел комнату и выглянул в окно. Улица растворилась в темноте ночи; выделялись лишь игорные автоматы, бетонные столбы фонарей и освещенные окна кондитерской лавки, - все это напоминало музейные экспонаты, разложенные для наблюдателя из космоса. В окне верхнего этажа мужчина в одной рубашке собирался играть на скрипке.

Впитав, как губка, атмосферу ночного города, Стоунворд сказал:

- Вот теперь узнаю прежнего Ботрала.

- Но мы никогда не были знакомы, - недоуменно возразил Ботрал, разглядывая пустой стакан.

- Кое-какие следы от него остались. Они то и дело дают о себе знать.

- То есть, как это? Не понимаю, что вы хотите сказать.

Стоунворд снова заговорил, проворно двигаясь по комнате, собирая стаканы, разливая виски, - он говорил об искусстве жить.

- Да, это большое искусство. Правда, роли распределены заранее, но текст можно сочинить самому и играть со вкусом - красиво играть, а не бубнить под нос что попало. Кто спорит! Всех нас несет жизненный поток, но чтоб не захлебнуться, надо уметь плавать. Уверен, что вы согласитесь со мной: главное - быть хозяином положения, держаться на поверхности. Пейте, пейте, только не так быстро, а то еще опьянеете, чего доброго... Послушайте, любого можно вывести из терпения! Я жду: расскажите о себе, раскройтесь. Бояться нечего, это даже приятно - отбросив самолюбие, обнажить душу перед ближним. Попробуйте взглянуть на свою жизнь со стороны. Это очень забавно, вот увидите.

На внезапно покрасневших губах Ботрала выступила слюна. Стакан, который он только что осушил, выскользнул у него из рук и чудом не разбился, попав в кресло.

- Вы сумасшедший! - воскликнул он. - Зачем я вас слушаю?

Со звериным проворством Стоунворд кинулся к нему и вцепился в рукав пальто.

- Пойми, пока ты не расскажешь о себе, ты все равно что не существуешь. Как устроена твоя душа, твой мозг, я все хочу знать. Говори, а то снова будешь избит! Вспомни вонючую лужу, в которую тебя бросили. Говори! Мне интересен каждый закоулок твоей души, все чердаки и подвалы... если можно так выразиться... Ну, говори же!

Ботрал был напуган. Его лицо исказилось от невыносимой жалости к себе. Он с трудом удерживался от слез. Наконец, взяв себя в руки, он заговорил, глядя в сторону.

- Зря я сюда пришел... Я думал... Вообще-то мы с Пенелопой не доверяем людям. Дело в том, что... ведь вам было скучно со мной, правда? Хоть вы и сказали, что я вам понравился. Скучно? Поэтому я и стал избегать людей, давно уже. Честно говоря, это очень скверно - когда наводишь скуку. Что бы ты ни делал - всем безразлично, как будто тебя и нет. Я в этом не виноват. Просто родился таким.

Стоунворд больше не держал Ботрала, но тот продолжал говорить, словно в бреду.

- Вот, вы спрашивали... В этом вся моя тайна. Пенелопа знает... Она прощает мне... что я такой зануда. Считает, что так спокойнее. И, знаете, она права: в занудстве есть что-то успокаивающее... Чувствуешь себя в безопасности... Правда, от хулиганов вот... не уберегло...

Внезапно он кинулся к двери и навалился на нее всем телом; дверь распахнулась. Слышно было, как, всхлипывая, он выскочил на лестничную площадку и пустился бежать, спасаясь, в ужасе унося прочь свое залатанное лицо и искалеченную душу. Не успев опомниться, он очутился внизу, на ночной улице.

Стоунворд не двигался с места. Он все еще мысленно глядел в темный омут чужой, приоткрывшейся ему жизни. Так прошло несколько минут. Очнувшись наконец, он огляделся по сторонам, возвращаясь к окружающей действительности. В комнате было холодно. В доме напротив мужчина без пиджака играл на скрипке.

С напускной бодростью, - хотя никто не наблюдал за ним со стороны, Стоунворд зажег сигарету, закурил и подобрал из кресла стакан, который уронил Ботрал.

Все теперь представлялось ему гораздо более мрачным, чем прежде. Он присел на краешек стола, пытаясь разобраться в себе и раздражаясь все больше. Раньше, как бы горько ему ни приходилось, у него, по крайней мере было, чем утешиться. Главное утешение состояло в том, что он считал себя человеком без иллюзий. Теперь это в свою очередь оказалось иллюзией. Стоунворд всегда был уверен: страдать может только тот, кто умен. Встреча с Ботралом показала, что это не так.

Докурив сигарету, Стоунворд встал; от злости его черты сделались резче. Раздраженно полистав телефонный справочник, он отыскал номер Ботрала и набрал его, повторяя вслух каждую цифру.

Через некоторое время из трубки донесся неприветливый женский голос.

- Алло.

- Пенелопа, вы? Говорит ваш тайный поклонник.

- Алло? Не слышу: кто говорит?

Голос был моложе, чем он ожидал.

- Хочу кое-что сообщить о вашем любимом муже. Он скоро вернется. Неудобно говорить об этом, но, кажется, он порядком выпил. Короче, он пьян в стельку.

- Кто это говорит?

- Если ты не узнаешь меня, Пенелопа, позволь назваться просто доброжелателем. Твой муж сейчас будет дома.

- Кто-то пришел.

- Думаю, это он. Я позвонил, чтобы сказать тебе кое-что по секрету. Для тебя, Пенелопа, еще не все потеряно. Очень может быть, что твой муж теперь немножечко изменится к лучшему... то есть, я хочу сказать... перестанет быть таким нудным. Пенелопа...

- Подождите, - сказала она.

Он слышал, как трубка упала на стол, слышал холодный, звонкий голос Пенелопы - "Гектор, дорогой!" - казалось, у самого уха, в трубке, звякнул кубик льда. Из прихожей донеслось приглушенное шмыганье и всхлипывание Ботрала. Послышались удаляющиеся шаги, затем два слившихся голоса. "Хорошая сцена: старую пьяную образину ласково встречает любящая жена", подумал Стоунворд, яростно вжимая в ухо трубку, словно желая прорваться в этот далекий чужой мирок.

Он хорошо представлял себе все, что там происходит: Ботрал бессвязно извиняется, Пенелопа пытается его успокоить. Голоса медленно приближались: один все еще невнятно жаловался, другой, звонкий, звучал ободряюще. Ботрал с женой прошли мимо телефона, забыв повесить трубку, забыв обо всем, кроме своих условных обязанностей по отношению друг к другу.

- Нет, - с ненавистью прошептал Стоунворд.

Произошло то, чего он больше всего боялся.

- Не смейте, это притворство! - закричал он.

Наедине с собой человек таков, каков он есть; но когда людей двое, между ними устанавливаются условные отношения - прочные, непоколебимые, как стена. Сталкиваясь с людьми, Стоунворд каждый раз пытался преодолеть эту стену, перепрыгнуть или разрушить. Он все еще надеялся. Узнав Ботрала в приемной у зубного, он подумал, что, может быть, еще не все потеряно для него самого, для Ботрала, для Пенелопы. Теперь, услышав в трубке приглушенный стук, он понял, что ошибся: Ботрал поднимается к себе в спальню, Пенелопа поддерживает его - оба с наслаждением играют свои роли.

- Пенелопа! Пенелопа! - кричал Стоунворд.

Но его бывшая жена не слышала, что в трубке трещит чей-то голос. Стоунворд не дождался ответа, все было тихо.

Затем раздался какой-то глухой звук, - как ни был Стоунворд одинок, его прошлое и будущее все еще оставались с ним, на том конце провода.