"Найдена" - читать интересную книгу автора (Григорьева Ольга)6В Киев мы пришли к полудню. Потолкались на площади, порасспрашивали про наемников с болгарской ладьи, но так ничего и не узнали. Наемников в Киеве было много. Они стекались отовсюду. Словно чуяли, что в городе неспокойно. Люди поговаривали, будто старый и больной киевский князь Владимир то ли умер сам от старости, то ли был задушен кем-то из прислужников своего старшего сына Святополка. Дворовые люди Владимира опасливо жались по углам, зато Святополковы слуги разгуливали по улицам будто хозяева. Пущенники из Десятинной церкви шептались, что не сегодня завтра Святополк встанет над Киевом, поправ волю отца и народа. – Ничего нам тут не обломится, – наслушавшись их разговоров, сказал мне Старик. Мы сидели рядом на ступенях Десятинной и поглядывали в темнеющее небо. Заходящее солнце окрашивало небесную высь тревожным багрянцем, и казалось, будто небо постепенно заливает кровью. Из церкви вышел хромой сторожник Матей и, подметая рясой ступени, принялся запирать двери храма. – Чего сидите? – звякая ключами, прошепелявил он. – Коли ищете приюта, так ступайте за Киев, в монастырь… Старик пожал плечами и поднялся. Я вздохнула. Долгий путь не принес нам ничего, кроме трат и разочарований. Горясера не нашли, на сытое житье не заработали… Придется топать в монастырь. Там накормят, хотя монахи и не жалуют сказителей. Вот если бы мы славили Христа, а не воспевали деяния старых князей… Сторожник запер двери и подозрительно оглядел нас: – Что-то не похожи вы на убогих или сирых. Чем питаетесь? – Сказы сказываем, народ веселим, – угрюмо буркнул Старик. – Пошли, Найдена! Матей покачал головой: – Тогда ступайте на двор тысяцкого Улеба. Он нынче созывает своих старых друзей, дружинников князя Владимира. За пиршественным столом могут понадобиться сказители. Вот только… – Похожее на блин лицо сторожника придвинулось ко мне: – Тебе к ним идти не надо. Девку к воинам нехорошо… – С этим я разберусь, – перебил его Старик, а я подняла мешок и поклонилась сторожнику. Как-никак, он дал нам надежду заработать кусок хлеба и ночлег в хорошем доме, а не в вонючем приютном сарае при монастыре. Двор тысяцкого Улеба в Киеве знали все. Нас провели в сени. – Подождите, – сказал нам слуга Улеба и скрылся за дверью. Сидя на низкой скамеечке и перебирая струны, Старик принялся наставлять меня. – Как увидишь, что мужи усладились вином и медом, уходи. Отсидись, где потише, до утра. Я справлюсь один, – бормотал он. Дверь в дом распахнулась. Тысяцкий Улеб, здоровенный краснощекий воин с седыми, загнутыми вверх колечками усов и пегой бородой, поманил Старика: – Ты сказитель? Тогда заходи… – Да я… тут… с дочкой… – смутился Старик. Я встала и улыбнулась. Это не помогло. Улеб помрачнел: – С дочкой? – Да, – заспешил Старик, – она тоже… – Ладно. – Не дослушав, Улеб махнул рукой и крикнул в глубину дома: – Нанья! Проводи девку. Пусть отдохнет. – А потом, обернувшись к Старику, добавил: – Обычно бродяг не пускаю, но нынче у меня к таким смельчакам, как ты, особый почет. Сбегает ваша братия… Боятся. Чуют смутное время… Кивая и оглядываясь на меня, Старик пошел за тысяцким. Дверь за ними закрылась, а меня подхватила под руку какая-то пухлая и маленькая девица и поволокла в самый угол сеней. Там на лежанке виднелись перетянутая двумя ржавыми ободами бадья и старый веник. – Спать будешь тут. – Нанья смела это хозяйство на пол и бросила на лавку драный зипун. – Благодарствую. Нанья фыркнула и так хлопнула дверью, что с потолка посыпалась древесная крошка. Я показала захлопнувшейся двери язык, скрутила зипун в круглый валик и подложила его под голову. Небо в дверной щели потемнело. Одинокая блеклая звездочка застыла под косяком. Из избы в сени долетали едва различимые звуки. Смех, выкрики… Шх-шх, шх-шх, ш-ш-ш… Я сжалась. Этот звук доносился не из дома. И он пугал. Тихие, крадущиеся шаги, поскрипывание крыльца… Что-то едва слышно звякнуло, кто-то ругнулся вполголоса, тоненько запела входная дверь… Мне вспомнились стариковские сказы про неведомых кромешников: оборотней, нежитей и ведьм. Эти нелюди бродили ночами по людским избам и искали слабые человеческие души… По стене скользнула тень. Следом другая. Еще и еще… Они замерли у дверей в избу и вдруг исчезли, словно просочились сквозь нее. А на пороге возникли новые, с длинными руками до пола и уродливо согнутыми спинами. Последняя замерла у дверей, настороженно огляделась… – А-а-а!!! – Крик боли и ужаса преодолел крепкие стены избы и заметался в сенях. – А-а-а-а! – вторя неведомому крикуну, завопила я. Тень у порога развернулась и прыгнула ко мне. Ее длинная рука поднялась под потолок и полетела вниз. Бух! Я вовремя скатилась на пол. Рука оказалась мечом. Лавка хрустнула и сломалась. Мне в лицо полетели щепки. Меч еще раз поднялся… – А!.. – Голос кончился. Дверь за спиной нападавшего распахнулась. На пороге появился человек. Большой, грузный… Тысяцкий Улеб! В его руке покачивался топор. – Помоги… – попыталась просипеть я и вдруг поняла, что тысяцкий никому не в силах помочь. Из его плеча била струя крови, выпученные глаза смотрели в пустоту, а из живота выползало что-то дымящееся… Меня замутило. Содрогаясь от ужаса, я заскребла пальцами об пол. «Старик! Старик! – выло внутри. – Где же Старик?! Он должен увести меня из этого ада!» – Ы-ы-ы, – заметив напавшего на меня ночного «гостя», завыл Улеб и взмахнул топором. Меч парировал удар. Поскуливая, я вжалась в половицу. Кровь Улеба попала на мою шею. Горячие капли поползли за шиворот. – Умри! – человеческим голосом выкрикнул ночной нелюдь. Первым упал топор Улеба… Я поползла прочь, и тут сверху на меня обрушился сам тысяцкий. Пелену беспамятства прорвали громкие голоса. – Выноси их на двор, грузи на телеги, – командовал кто-то. Голос показался знакомым. Боясь шевельнуться, я чуть приоткрыла глаза. Теперь ночные тати не боялись и вовсю палили факелы. Это оказались не кромешники и не вурдалаки, а обычные воины-наемники. Мимо моего лица протопали обутые в мягкие кожаные сапоги ноги. Я поспешно закрыла глаза. Рядом что-то шлепнулось, послышался стон. – О черт, живой! – зло сказал незнакомый голос. Я сжалась. Шаги приблизились, коротко свистнул меч, и захрипел умирающий человек. – Все, – отчитался перед кем-то неизвестный убийца и ушел. Я опять разлепила ресницы и различила в проеме распахнутых настежь дверей темные фигуры. Мужские и женскую. За ними во дворе шевелились еще какие-то тени. – Я выполнил приказ князя, – грубым мужским голосом произнесла женщина. – Могу ли я уйти? Она говорила напевно, словно священник… И одежда… «Это не платье, а ряса! – догадалась я. – Но разве священник допустил бы такое?» – Э-э-э, нет, игумен, – со смешком ответил один из воинов. Я узнала голос Горясера. Откуда он здесь? И где же Старик?! Монах что-то злобно прошипел и шагнул на крыльцо. – Стой, Анастас! – негромко проговорил наемник. – Ты привел нас сюда, и ты посмотришь в лицо каждого из мертвецов. Или присоединишься к ним. – Святополк не позволит этого! – Глупости! Святополка не огорчит твоя смерть, игумен… Монах вздохнул и попятился назад. – За что? – пробормотал он. – Почему ты так ненавидишь меня? Под ногами наемника заскрипели ступени. Уходит? Я боялась повернуть голову, чтоб проверить. Приходилось доверять слуху. – Я служу, игумен, – сказал Горясер. – А мертвых ты должен опознать для князя. Он хочет убедиться, что все его враги мертвы. Я их не ведаю, а ты знаешь… Так-то. И никакой ненависти… Голос наемника затих. Ушел? – Еще вспомнишь меня, волчий сын, – прошипел монах сквозь зубы, а потом крикнул на двор: – Что вы там копаетесь?! Тащите тела из дому, да поживее! Тела? Я скосила глаза. Рядом, раскинув руки, лежал незнакомый молодой парнишка. Из его перерезанной шеи толчками выходила кровь. Справа от него, утопив пальцы в разорванном животе, скорчился Улеб. К горлу подкатила тошнота. Ощущая на щеке корку засохшей чужой крови, я закрыла глаза. – Первым вынеси боярина, – сказал Анастас. Надо мной засопели. – Тяни его! Здоровый, гад… – зашелестели чужие голоса. Наверное, сапоги Улеба были окованы железом. Они скребли пол пятками, словно когти неведомого зверя. – Теперь девку! – Хорошо… На мое лицо упала тень. – А девка-то хороша, – сказал кто-то. – Какова бы ни была, тащи ее отсюда. Чужие руки схватили меня за плечи и приподняли… Притворяться мертвой я не умела. – Старик! – Я извернулась, вскочила и бросилась к выходу. Мимо промелькнуло изумленное лицо монаха и его раскрытый в крике рот. – Держи девку!!! Я кубарем слетела по ступеням и метнулась к спасительным воротам. Заперто! Мельком взгляд зацепил стоящие во дворе повозки. Одна, другая… На них запрокинутые к небу окровавленные лица, белые руки, искромсанные тела…. Женщины, дети… Отдельно – бояре… Враги князя Святополка… – Держи!!! Я заметалась между телегами. «Господи, Господи», – шевелились мои губы. Я обогнула одну из подвод, поскользнулась и упала на колени. Все. Конец. Взгляд впился в лицо свесившегося с подводы мертвеца. – Старик? – медленно узнавая знакомые черты, прошептала я. Он лежал, молитвенно сложив руки на груди, спокойный и тихий, будто спал. Только лицо у него было непривычно белым, а губы потрескавшимися и тонкими. И еще – борода. Я помнила: она была седой, а теперь стала темно-красной, словно… – Старик!!! – тычась в эту красную бороду, завыла я. На миг забылись преследователи, их вожак и предатель игумен. Старик умер. Его убили… Убили по приказу Святополка… – Пустите девку! Кто сказал эти слова? Я растерянно оглянулась. Горясер. – Ты танцевала и пела нам в Ладоге? – вглядываясь в мое лицо, спросил он. По моим щекам потекли слезы. – Где твой отец? – продолжал Горясер. Отец? Это он про Старика? Он спрашивает, где Старик?! Что-то сжалось в моей груди, потом отпустило, и изо рта вырвался клокочущий звук. Затем второй, третий… Мне было уже не удержать их. Горясер покосился на подводу, разглядел на ней Старика и вздохнул. Вряд ли ему было грустно. – Что ты возишься с этой девкой? – недовольно спросил подоспевший Анастас. – Крыса… – презрительно выдавила я. Игумен и впрямь походил на крысу. Тощую церковную крысу… Маленькие черные глазки, острый нос… Я стала задыхаться. – Она все видела, – кривя губы, заявил монах. – Убей ее. Горясер кивнул: – Убью. Но прежде наслажусь ее телом. Ты ведь знаешь, наемники не похожи на вас, святош… – Он гадко ухмыльнулся и схватил меня за руку: – Пошли. Я еще смеялась. Понимала, что он хочет сделать, но не было сил сопротивляться. Наемник втащил меня в дом. – Гад, – сползая на пол, всхлипнула я. – Гад… – Заткнись и слушай, – негромко сказал Горясер. – Твой Старик был убит моими людьми. Я не хотел этого. Он оправдывался? – Ты хочешь жить? Глупый вопрос. Я закивала. Голоса не было. – Тогда сиди тихо, как мышь. Когда подводы уедут и со двора уберется этот продажный игумен, мои люди подожгут дом. Не вздумай вылезать сразу. Если будет трудно дышать, обмотай голову тряпкой. Помни: выпрыгнешь – тебя убьют. Потом я отзову людей. Ты услышишь. Тогда выскакивай и беги отсюда как можно дальше. Поняла? Я поняла. Половину. То, что Старик мертв, а я еще жива. Что могу остаться жить. Потому что так решил этот наемник. И, как ни странно, я верила ему. Он на самом деле не хотел убивать Старика. Настоящим убийцей был Святополк. По его приказу людей лишали жизни… Я не слышала, как ушел наемник и как уехали груженные мертвыми телами телеги. Очнулась от пышущего жара. Дым стелился под ноги и ел глаза. Я закутала голову в подол. Горясер сказал: «Сиди до последнего вздоха, иначе умрешь». Я не хотела умирать. – Все, пошли отсюда! – раздался снаружи его громкий голос. Застучали копыта. Пора. Я прыгнула к окну, влезла на подоконник и рухнула вниз. Боли от удара не почуяла. Откатилась в сторону и тут же увидела бегущих к горящему дому людей. Они что-то орали и размахивали руками. Я поднялась на ноги и побрела прочь. Меня не заметили. Я вышла из ворот. Навстречу спешили люди с ведрами и вилами. – Улеб горит! – проорал кто-то мне в ухо. Я кивнула. «Куда бегут эти миряне? – вертелось в голове. – Кого они хотят спасти? А если спасают дом, то зачем? Никого же не осталось. Все умерли. Все, кроме меня. А я иду куда-то и прячу свои окровавленные руки… Как убийца… Но я никого не убивала! Убивал Горясер и его люди. Нет, его нелюди…» «Беги как можно дальше отсюда», – вспомнился вдруг совет наемника. Чужие слова хлестнули будто кнут. В голове прояснилось. И, не чуя под собой ног, я пустилась бежать из встревоженного городища. |
||
|