"Найдена" - читать интересную книгу автора (Григорьева Ольга)7Я добралась до Вышегорода. В пути боль утраты притупилась, и на сердце осталось только гнетущее тоскливое одиночество. Наверное, так чувствует себя потерявшийся ребенок. Пугливо озираясь, я вошла в городские ворота и остановилась посреди улицы. Куда идти дальше, я не знала. На мои босые ноги плеснула грязь. – Тьфу! – Невысокий мужичонка брезгливо покосился на меня, отряхнул угодившую в лужу ногу и пробурчал – Встала как столб! – А ты гляди, куда идешь! – огрызнулась я. Мужичонка заглянул мне в лицо и подобрел: – Ладно, девка, прости… Спешил. Зато теперь он явно никуда не торопился – стоял, буравил меня темными глазками и переминался с ноги на ногу, как аист. – Пришлая? – наконец заговорил он. – Да. – Откуда? – С Киева. В глазах мужичка загорелся интерес. – А мертвого князя видела? Слухи о смерти старого киевского князя Владимира застали меня в дороге и, едва коснувшись слуха, полетели дальше. Должно быть, домчались и до Вышегорода… Я отрицательно помотала головой. Мужичок разочарованно вздохнул: – Жаль. Дуры вы, бабы, ничего не разумеете. Уж я бы первым делом побежал в Десятинную. Живым Владимира не видел, так хоть на мертвого поглядел бы… – К чему мне мертвый князь? – Говорю же, ничего не разумеете, – махнул рукой мужичок и назвался: – Меня Журкой кличут, а тебя? – Найденой. – Сирота? – мгновенно понял он. Я кивнула. – А в Вышегороде чего ищешь? Мы уже шли по улице. – Не знаю. – Не знаешь? – Глаза Журки стали круглыми от удивления. Оправдываться или что-то объяснять мне не хотелось. – Ночевать-то тебе есть где? – вдруг участливо спросил он. Я остановилась: – Не твое дело. – А то пошли со мной, – словно не расслышав мой ответ, предложил он. – Дом у нас с братом большой, просторный. Сироту не обидим. Одной-то, чай, худо? Вот привязался! Лезет в душу… Не надо мне его жалости. – Слушай, шел бы ты с Богом! – выкрикнула я. Журка попятился. – Плохо тебе, девка, – уже менее уверенно произнес он, – а от помощи отказываешься. Ты подумай… Я взглянула на небо. Темными колченогими чудовищами к городу крались тучи, а солнце медленно тонуло в зубастой лесной пасти. Надвигалась ночь – время татей и убийц. Мне стало страшно. – Кров и еда денег стоят, – сказала я. Журка махнул рукой: – А, брось! Много ты съешь… Я улыбнулась. В этих словах было что-то доброе, наивное, почти детское. Дом Журки стоял над рекой, в излучине. Крыша терялась в густом кустарнике, однако ворота были добротными, двор чисто выметенным, а крыльцо высоким, как в боярском тереме. Журка по-хозяйски вошел в избу и втащил меня следом. Я открыла рот для приветствия, но так и не заговорила. Изба была полна народу. На длинных лавках в горнице сопели, храпели и кашляли какие-то люди. Кто-то в дальнем углу визгливо ругался, кто-то за столом доедал остатки ужина, а дети носились по избе с пронзительными воплями. На меня и Журку никто не обратил внимания. – Устраивайся, – указал мне на одну из лавок Журка. – Я погляжу, что поесть. Мне вспомнился дом Улеба. Там тоже было много людей. А потом они вповалку лежали на подводах и остекленевшими глазами смотрели в небо… Ребятишки, бабы… – Не уходи, – попросила я. Брови Журки поднялись домиками. – Ты что, испугалась? Я не хотела признаваться, но эта изба пугала меня. Казалось, стоит моему новому знакомцу уйти, и в двери вползут жуткие черные тени с мечами вместо рук. Даже образа сердито, будто обвиняя, глядели из красного угла… – Не бойся. – Журка нырнул за перегородку. Я сжалась, села на лавку и покосилась на соседей. Слева сопел во сне краснорожий детина в залатанной рубахе, справа, укрывшись с головой платком, кашляла какая-то женщина. Журка не появлялся. Страх нарастал. Стало трудно дышать. Ничего не соображая, я схватила узел с пожитками и рванулась прочь из избы. – Ты куда? – Журка вынырнул из-за переборки и поймал меня за руку. – Ухожу… Не могу больше… – выдавила я. – Господи, кто ж тебя так напугал? На-ка поешь, и все страхи пройдут. – Он сунул мне в руки ломоть хлеба и кусок сала. Сало приятно растеклось во рту. – Ничего? Я кивнула. – Тогда пошли. – Журка потянул меня обратно. Краснорожий детина уже перевернулся на другой бок и храпел не так грозно, как раньше, а баба скинула во сне платок и оказалась совсем молоденькой рябой девкой с русой косицей. – Это моя сестра, – заботливо прикрывая ее сползшим платком, пояснил Журка. – Младшая. – А этот? – Я ткнула пальцем в сторону краснорожего. Журка улыбнулся: – Его я не знаю. Наверное, его привел брат. – После сала с хлебом меня разморило, и речь Журки звучала невнятно, словно издалека: – Кто откуда. Есть родичи, есть пришлые. Брат у меня добрый, всех привечает. И люди тут незлобивые, не обидят… В дремоте я не сразу заметила, что Журкина рука легла на мое плечо и сначала нерешительно, а потом все настойчивее принялась гладить по спине. Потная чужая ладонь залезла под рубаху, коснулась живота… – Ты чего? – очнувшись, почти беззлобно спросила я. – Сдурел? Журка быстро убрал руку. – Прости, – пробормотал он и отвернулся. – Ладно, утро вечера мудренее, давай спать. Спалось мне плохо. То будил храп краснорожего, то тревожил кашель Журкиной сестры… Сморило меня только к рассвету, а открыв глаза, я не увидела в избе ни грозного соседа, ни кашляющей девки, ни самого Журки. Без людей горница казалась огромной и запустелой. Только на чисто выметенном полу у двери возились голозадые малыши и за перегородкой слышались негромкие бабьи голоса. Я встала и заглянула туда. У печи хлопотали три бабы. Две русоволосые и дородные, а одна невысокая, темненькая, чем-то похожая на Журку. – А, проснулась, – улыбнулась мне одна из русых и указала на дымящийся котел: – Есть хочешь? – Нет. – Я помотала головой и поинтересовалась: – А где Журка? – Кто его знает, – недовольно буркнула темноволосая. – Шляется где-то, бездельник. – Верно, пошел на торжище, – проговорила другая русая. – Он частенько там толчется: товар поднести, ухапить чего… – Ворует? – изумилась я. Русоволосая недовольно нахмурилась: – Журка не вор! Болен он. Делом заниматься не может, вот, бывает, и взбрыкнет, сдурит… А так он не вор! Болен? Что же за недуг его мучит? Однако спрашивать о подобном было неловко. – Коли он тебе нужен, так сходи на площадь, поищи его там, – предложила одна из хозяек, а две другие закивали. Казалось, они просто старались вежливо избавиться от назойливой гостьи. – И впрямь пойду поищу, – согласилась я. На торжище кричали, толкались, ругали друг друга и нахваливали свой товар. Я прошлась по гончарному ряду, оглядела высокие кувшины с узорными горлышками и пузатые миски со змеями на круглых боках, потом полюбовалась на дивные вышивки ковров и покрутила в руках переливающиеся бабьи безделушки. Наглядевшись, выбралась из толпы и села на поваленное бревно у дороги. Мимо туда-сюда сновали люди. Одинокие мужики с товаром, ватаги усатых рослых воинов в белых рубахах, стайки веселых девок и бабы в шитых бисером кокошниках, с няньками и служанками. К полудню на рынок пригнали рабов. Их было всего пятеро – две коренастые грудастые девки, старик, тощенький паренек и мужик с руками кузнеца. Проходя мимо меня, одна из баб скосила желтые бесстыжие глаза и едва заметно подмигнула. Похоже, она совсем не тяготилась участью рабыни… – Опять Палашку продают, – заметил один из зевак, а другой отозвался: – Да, нынче Мирону деваться некуда. Хозяйство разорено, только за Палашку денег и возьмет. На нее спрос, как на золото. За что в Вышегороде так ценили грудастую и желтоглазую Палашку, я уже не услышала, но из интереса увязалась за толпой. Рабов погнали через кузнечный ряд к реке. – Найдена! – Журка вынырнул из-за телеги с кожами и схватил меня за руку. Его лицо светилось от радости… – Я тут… – начала я, но он не дал договорить: – Пойдем, поглядишь, какие из Царьграда вещицы привезли! – и вдруг замер, уставившись на меня круглыми черными глазками. – Ты чего? – спросила я. – А вещицы-то словно для тебя сделаны! – как-то задумчиво пробормотал Журка. – Одинцы[8] сюда, – он коснулся кончиками пальцев моих ушей, а затем мягко провел по шее: – а бусы жемчужные вот так… Княгиня! Я засмеялась. Слова Журки польстили. – Не нужно мне бус, – сказала я. Журка помрачнел: – Нужно! Такой красоте нужно! – Нет. Мне и так хорошо. У меня есть такая диковина, перед которой поблекнут все царьградские украшения. Мне понравилось, как расширились и заблестели его глаза. – Гляди. – Я запустила руку за шиворот и вытащила на свет свой оберег[9] – большую округлую стекляшку, оплавленную в серебро. По краю серебряного ободка затейливо тянулись руны[10]. – Мое имя. – Я провела по ним пальцем. – Ух ты… Откуда такая? – восхищенно шепнул Журка. – Друг подарил. Очень хороший друг. Я спрятала оберег под рубаху. Воспоминание о Старике резануло по сердцу, и ощущение легкости исчезло. И зачем я вытащила этот оберег, зачем коснулась стариковского подарка? Журка хлюпнул носом, почесал подбородок и вдруг неожиданно заявил: – Знатная вещица! А что тебе и без украшений хорошо, ты врешь. Мечтаешь небось о нарядах. – Бывает, и мечтаю, – согласилась я. – Иногда идет мимо этакая колода, ни рожи ни кожи, а нарядов на ней, как перьев на курице, невольно думаешь: «кабы мне такие»… – Вот видишь! – обрадовался Журка. – Погоди тут. Примерим на тебя царьградские диковины. Купцы не обеднеют… – Не смей! – понимая, что он затеял, крикнула я, но поздно. Журка уже исчез. Стараясь не упустить из виду его худую спину, я принялась проталкиваться следом. Журка остановился у лотка с жемчужными украшениями. Я перевела дух. Успела! Худая, как у ребенка, рука воришки потянулась к розоватым горошинам. – Сколько просишь? – долетел до меня его голос. Купец что-то ответил, и в этот миг Журка толкнул лоток плечом. Крупные, гладкие жемчужины покатились по земле. Толпа загудела. Купец рухнул на колени, поспешно выхватывая из-под ног зевак свой драгоценный товар. – Как же так… Ох, беда. Прости Христа ради… – Журка присел рядом. Его ловкие пальцы зацепили длинную жемчужную нить и потянули ее к поясу. Нить уже почти скрылась в складках Журкиной одежды, когда купец поднял взгляд. – Куда?! Вор! – завопил он. Журка растерянно заморгал. Невесть откуда возникший дружинник подхватил его под мышки и поднял на ноги. Забыв о товаре, купец сунул руку Журке за пазуху. Вслед за жемчужной нитью оттуда показались длинные одинцы, какая-то бляха… – Вор! – Купец победно потряс возвращенными украшениями. Его рожа полыхала гневным румянцем. – Глядите, люди! В сочувствующих недостатка не было. – Кругом ворье, – вздохнула какая-то баба. – Разгулялись, – поддакнул ей маленький, похожий на зайца мужичок. – Руки бы им поотрубать! На плечах мужичка красовался синий кафтан из дорогой зуфи[11]. «Такому уж точно никогда не приходилось голодать и мыкаться без крова, – с нежданной злостью подумала я. – Ему бы только других судить!» – Эх ты, Журалей… Говорили же тебе, не зарься на чужое, – хмуро сказал дружинник поникшему Журке. – Ладно, свои-то поймут, простят, а этот… – Он повел головой в сторону торговца. – Он же из самого Царьграда. У посадника живет. Теперь вирой[12] и слезами не откупишься. Глядишь, и впрямь руки поотрубают. Ладно, пошли к посаднику. Плечи Журки согнулись, а лицо сморщилось. – Ступай, ступай, – – подтолкнул его дружинник. Я нырнула в толпу. Нужно бежать к Журкиным родичам. Они помогут, выручат… Задыхаясь, я домчалась до Журкиного дома, взлетела на крыльцо и распахнула дверь. В горнице сидели трое. Мужик за столом что-то выскабливал на клочке кожи, паренек заглядывал ему через плечо, – – видать, учился, а девка – Журкина сестра – ставила на стол миски. – Журку! – с порога крикнула я. – Журку поймали! Мужик отложил кусок кожи и повернулся: – Что натворил? – Бусы украл. И еще всякую мелочь. Мужчина встал. Он оказался немногим выше Журки, но гораздо старше и крепче. «Брат», – догадалась я. – Ты его просила? – угрожающе спросил он. Я сглотнула обиду: – Нет. Остановить не успела… Из-за перегородки выглянула одна из тех баб-хозяек, что посылали меня на торжище. Затолкала под платок выбившуюся русую прядь и негромко пробормотала: – Ничего… Журке не впервой. Посидит в посадской яме, подумает и домой придет. Его у нас не обижают, рука не поднимается… Мужик кивнул: – И то верно. – Вы не понимаете! Он у царьградского купца украл, – заспешила я. – Судить его будут. Защитить его надо. Мужчина уселся обратно за стол, а Журкина сестра подошла ко мне и презрительно оглядела с головы до пят: – А ты что за советчица? Пустили тебя в дом, так и живи тихо, не лезь в наши дела. Сами разберемся! Журка украл – ему и ответ держать, ты-то тут при чем? «А ведь и вправду ни при чем, – подумалось мне. – Что лезу? Чужая я тут, и не моя вина, что Журка украл. Я ж его не просила…» Они были правы, только оставаться мне расхотелось. От стен избы повеяло холодом, будто в них появились огромные щели. Недаром мне здесь сразу не понравилось… Я подошла к лавке, взяла свой мешок и отступила к дверям. На пороге поклонилась: – Благодарствую за приют, хозяева… – Доброго тебе пути, – безразлично отозвался мужчина за столом. Паренек улыбнулся, а Журкина сестра скривила недовольную рожу. И тут меня .прорвало. Не знаю почему. Просто так… – Другой раз помирать буду, но к вам не приду! – громко заявила я и, глядя прямо в удивленные глаза мужика, закончила: – И за этот ночлег заплачу, когда добуду денег. Нищая я, а от вас милости не приму. Недостойны вы… |
||
|