"Ричард Длинные Руки — ландлорд" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 7

К вечеру пришел Барбаросса. Я встал и подчеркнуто смиренно поклонился, он раздраженно отмахнулся.

— Не прикидывайтесь. Я здесь неофициально, иначе бы сам вызвал вас пред свои светлы очи.

— Государевы, — поправил я с тем же подчеркнутым смирением. — И не вызвали бы, а велели доставить.

— Ну да, — сказал он подозрительно, — государевы. А что?

— У государя не могут быть светлы очи, — пояснил я кротко. — У него мальчики кровавые в глазах. И сами глаза налиты кровью, власть обязывает!

Он сел за стол, лицо измученное, кости все еще торчат, а глаза выглядывают из пещер, хотя раньше были навыкате.

— Лучше бы я издох в постели!.. — сказал он зло. — Ты явился, чтобы еще больше замутить воду!.. Теперь против меня поднялись и те, кто помалкивал. Маркиз Плачид приходится родней могущественным ветвям рода Плантагенетов и Курциям. А еще, оказывается, и самим Тюдорам! До этого помалкивали, а теперь вот предъявили претензии...

— Какие?

Он в раздражении ударил кулаком по столу.

— Требуют твоей немедленной казни. А на тот случай, если захочешь ускользнуть, на все дороги и тропки уже выдвигаются отряды этих мятежных... почти мятежных баронов. Нет, еще не мятеж, все эти приготовления подаются как помощь мне, законному королю, в поимке преступника.

Я пожал плечами.

— Вы не поверите, но неделю назад на меня охотился весь Тараскон как на преступника...

Он сказал ядовито:

— Не поверю? Как раз в это поверю!

— Спасибо, Ваше Величество, за веру в меня.

— Не за что, — буркнул он. — Ну как теперь выходить из положения?

— А что, другого варианта нет, как меня вздернуть?

Он пожал плечами.

— Может, и есть, но я его не вижу. А все требуют именно вздернуть, а про варианты умалчивают. Думаю, их никакие варианты не устроят. Разве что, если я и сам повешусь на соседней ветке.

Я тяжело вздохнул.

— Вам решать, Ваше Величество. С другой стороны, конечно, если смотреть ширше, то такая дворянская вольница играет прогрессивную роль... В смысле, ограничивает самодурство королей. Не дает превратиться в восточного деспота. Это я вам говорю как антрополог. Но в данном случае я, государственник, предпочел бы, чтобы ваша власть была крепче, а оппозиция — подавлена. Вот такие несовременные противоречия между долгом и чуйством. Все-таки я временами от обезьяны, что делать. А иногда так и вовсе стыдно сказать от кого...

Он не слушал, встал и, заложив руки за спину, с рассеянным видом прохаживался по комнате.

— Так что же делать... что делать...

— Если уж решите вешать, — сказал я ядовито, — пригласите из монастыря ребят, чтобы... э-э... причастили и отпели. Лишний повод помириться с церковью. И сблизиться.

Он буркнул:

— Какое это сближение? Они меня возненавидят еще больше!.. Не знаю уж, чем вы им угодили. Впрочем...

На его лице проступило новое выражение, взгляд пошел вдаль сквозь каменную стену.

— Вот-вот, — сказал я едко, — мысля пришла, так?.. Настоящий король должен из всего извлекать пользу. Даже из того, что само всплывает.

Он перевел на меня отсутствующий взор.

— Гм...

Я смотрел, как он круто повернулся и вышел. В коридоре дружно ударили рукоятями копий в пол, донесся успокаивающий голос Барбароссы, и все стихло.

Через зарешеченное окно я видел, как ночью при свете факелов бригада плотников быстро и споро поставила посреди двора деревянный помост. Ступеньки покрыли красным полотном и приколотили гвоздиками, но их всего три, так что полотно дальше игриво треплет ветерок. На телеге привезли длинное бревно и кучу толстых досок, стучали топорами, пилили и подтесывали, приколачивали, а когда подняли это сооружение, я зло выругался: посреди помоста во всей красе поднимается виселица!

С одной-единственной петлей. И хотя у короля в темнице хватает преступников, но можно не сомневаться, кому эту петлю наденут на шею.

Спать я не лег, во сне теперь нуждаюсь мало, просто лежал и перебирал по камешкам всю жизнь, вяло выясняя, где творил добро, где зло, где просто потакал своим инстинктам, а там на какую чашу весов упадет. Потом сообразил, что никакого перебирания не получается, а больше ломаю голову над тем, что же задумал Барбаросса. При всей упрощенности его натуры все же дикарская хитрость присутствует в каждой задумке. Да и коварства не занимать, одно только в плюс: действительно, не о себе думает, а как сделать, чтобы в его стране наступил мир и покой, дороги освободились от разбойников, а крестьяне чтоб богатели... с бедных много шерсти не настрижешь.

Ничего не придумав, под утро заснул, привычка ночью спать взяла свое, а утром проснулся от голосов за дверью, звона доспехов и оружия. В окно со двора донесся звонкий цокот подков по мощенному булыжником двору, потянуло дымком и привычным запахом конского навоза.

Раздался стук в дверь, и сразу же, не дожидаясь ответа, вошли двое слуг с большими подносами в руках, в дверной проем заглядывали стражи.

— Ваша милость, — сказал один слуга несмело, — завтрак изволите...

— Выгружай на стол, — разрешил я.

Пока они торопливо переставляли блюда на середину стола, я оделся, выглянул в окно. Виселица возвышается громадная, на ней хоть слона вешай. Ступени помоста и дорожка убраны кумачом, то ли знатного якобинца будут вешать, то ли самого железного Феликса.

Дверь тихонько захлопнулась, я вернулся к столу, в голове гудят и роятся, как голодные пчелы, суматошные мысли, стукаются в череп и друг о друга, но так и не высекают нужную искру понимания. На пяти тарелках деликатесы: приговоренному к смерти всегда почему-то дают нажраться, то ли готовят в дальний путь через пустыню, то ли дразнят напоследок: мол, не надо было преступничать, вишь, чего лишаешься!

Когда в коридоре зазвучали тяжелые шаги, у меня все еще оставалась надежда, что виселицу приготовили не для меня. Все-таки это чересчур. Как бы много Барбаросса ни выиграл во мнении феодалов, от которых зависит, но потеряет уважение воинства рангом ниже, эти как раз на моей стороне.

Дверь распахнулась.

— Сэр Ричард!

Я поднялся, в коридоре сэр Стефан, за его спиной не меньше десятка закованных в доспехи крупных мужчин. Пахнет напряжением и страхом. На лице Стефана отчаяние, он побледнел и смотрит на меня умоляюще. Когда я потянулся к молоту, в глазах молодого рыцаря появилось облегчение, знает, что одного броска достаточно, чтобы очистить коридор, а все это воинство будут отскребать от стен, но я повесил молот на пояс, подумал было взять и меч, но это чересчур, кто же идет на казнь, опоясавшись мечом, сделал шаг на середину комнаты.

— Да, сэр Стефэн?

Он почти прошептал:

— Сэр Ричард... Его Величество и весь двор уже собрались. Ждут только вас.

Я усмехнулся.

— С моей стороны было бы невежливо заставлять Его Величество ждать... а если там еще и дамы...

— Да, — подтвердил он убитым голосом, — там и дамы.

— Что вы пригорюнились, сэр Стефан, — сказал я мужественно, — дамы тоже люди... ну, почти. Как упустить такое зрелище?

Он сказал хмуро:

— Алевтина, супруга Его Величества, всю ночь ссорилась с ним, умоляла помиловать вас. Пригрозила, что уедет к родителям и потребует развода, если увидит вас в петле.

Я сказал оптимистически:

— Вот видишь, стоит оказаться на эшафоте, чтобы увидеть, кто как относится к тебе на самом деле! Никогда бы не подумал, что Алевтина... гм, я ее почти и не знал...

Стражи подались в стороны, я вышел в коридор, но двое все же пошли впереди, взяв меня таким образом в коробочку. Впереди раздавались крики, звон железа: стражи оттесняют пиками народ, что толпится по обе стороны зала, жадно глазея на графа, которого повесят за то, что он повесил маркиза.

Солнечный свет ударил по глазам; огромный двор уже заполнен ярко и празднично одетым народом. На другом помосте, тоже собранном за ночь, расставили с десяток кресел, одно с высокой спинкой, помост тоже устлан красным полотном, точно таким же, как и эшафот. Пышно одетые лорды, один другого важнее и могущественнее, торопливо поднимаются по ступенькам и плюхаются в кресла. Кое-где вспыхивает перебранка, когда кто-то осмеливался сесть не по чину близко к креслу с высокой спинкой.

Я в окружении стражей поднялся на эшафот. Палач в красной рубахе и кожаном капюшоне, что зубчатыми краями опускается до середины груди, прохаживается картинно, выпячивает грудь и поигрывает могучими бицепсами. Сбоку от виселицы установлена плаха с воткнутым в нее огромным топором. Палач то и дело любовно поглядывал на отполированную его ладонями рукоять, явно рубить головы интереснее, чем вешать. Вешать хоть и позорнее, но нет брызг крови, голова не отпрыгивает, отсеченная могучим ударом, нельзя схватить ее за волосы и поднять высоко вверх, показывая орущей от восторга толпе.

Я прошел мимо плахи, вспоминая, что Мария-Антуанетта велела палачу, чтобы рубил поаккуратнее и не попортил ее замечательной прически, а великий Томас Мор сказал палачу: дружище, размахнись получше, у меня шея толстая!

Среди собравшегося народа начал проталкиваться бойкий пирожник, за ним мальчишка продавал холодную воду. Торговля шла бойко, в праздники все тратят больше, чем в будни.

Наконец из дворца показались богато одетые люди. Празднично грянули трубы, впереди двигается король Барбаросса, его под руку поддерживает Алевтина, верная жена. С другой стороны держится Уильям Маршалл, готовый и сам поддержать Его Величество, если понадобится.

По-моему, король мог бы идти уже строевым шагом, но все еще делает вид, что выздоравливает медленно. Наши взгляды на миг встретились, он тут же опустил взгляд под ноги, на ступеньках слегка замешкался, его подхватили под руки и помогли пройти к креслу.

Я оцепенел, что-то сдвинулось в мозгу. Внезапно мелькнула сумасшедшая мысль, что Барбаросса ничего хитрого и не задумал. Он хотел меня использовать, чтобы я как-то усмирил полумятежную Армландию, но, когда я отказался достаточно решительно, за ненадобностью просто принесет меня в жертву этим вельможным лордам. От их поддержки зависит устойчивость его трона, а он не раз мне говорил, что он в первую очередь — государь...

Пальцы мои медленно нащупали рукоять молота. Меч, лук, доспехи — все осталось в комнате, Зайчик на конюшне, а Бобик ждет меня на коврике у порога. Стоит свистнуть — здесь окажутся через десять-двадцать секунд. Только не понятно, как прорываться через эту толпу...

На стене, что опоясывает дворец, лучники и арбалетчики стоят так плотно, что задевают друг друга. Будет сигнал, могут с одного залпа усеять двор трупами. Вот с ними справиться гораздо труднее... Или, точнее, вообще пока не знаю как. Одна надежда, что по мне будут нарочито промахиваться.

На эшафот, где пока мы с палачом, поднялся человек в судейской мантии, за ним герольд в парадной одежде и с трубой в руке. Все поглядывали с нетерпением на короля, он уже в кресле, Барбаросса помедлил, как в театре, наконец ему подали платочек, он изящно взмахнул в воздухе.

Судья тут же взглянул на герольда, тот протрубил, толпа затихла и даже перестала шевелиться. Судья развернул широкий свисток бумаги, откинулся всем корпусом назад, явно дальнозоркость, заговорил громко и внушительно:

— К смертной казни через повешение приговаривается сэр Ричард Длинные Руки за убийство маркиза Плачида, совершенное им вчера в лесу в присутствии восьмерых свидетелей!.. Сэр Ричард лишается баронского титула и пожалованных ему земель, а также всего имущества, которое у него есть с собой или в других королевствах...

Ну это уж дудки, подумал я злобно. Руки коротки забрать мои владения хоть в Амальфи, хоть где еще. Вы пока еще не император, король Барбаросса, а один из множества мелких королишек, которых хоть задницей кушай...

Судья заканчивал дочитывать приговор, палач поставил низенькую табуреточку под петлей и взялся за нее руками, готовый услужливо помочь надеть мне на шею. Я сжал пальцы на рукояти молота.

Послышались возбужденные голоса, в толпе начали оглядываться, почтительно расступаться. По проходу быстро шел архиепископ Кентерберийский, за ним с десяток священников не самого мелкого ранга. Архиепископ быстро взбежал по ступенькам, на него смотрели встревоженно, он встал перед Барбароссой и заговорил быстро и гневно. Барбаросса отвечал, нахмурившись, затем поманил архиепископа и что-то начал нашептывать на ухо.

Судья свернул бумагу в рулон, кивнул палачу.

— Приступай!

Палач обратился ко мне:

— Ваша милость, может быть, вам все-таки связать руки и надеть повязку на глаза? А то не все могут смотреть в глаза смерти...

— Прочь, не завязывать глаз, — ответил я высокомерно фразой из какого-то фильма. — И вообще погоди, там что-то творится.

— Да это их дела, а у нас свои...

— Да знаю, — ответил я. — Но если ты поспешишь, то тебе и отвечать придется, что поспешил. Вон смотри, снова смотрят на нас...

Архиепископ в самом деле выпрямился и смотрел на эшафот. Барбаросса хмурился, двигал бровями, это я рассмотрел, затем повелительным движением длани послал сэра Стефана и его людей со своего помоста на наш.

Палач перестал суетиться, а сэр Стефан бегом взлетел к нам, крикнул, сияя:

— Сэр Ричард! Его Величество изволит сказать вам несколько слов... Благодарите архиепископа за его заступничество!

— Благодарю, — ответил я. — Ладно, пойдемте. Посмотрим, что король скажет в свое оправдание.

Стражники за его спиной переглянулись, посмотрели на меня с уважением. Сэр Стефан поклонился и отступил, давая мне дорогу. Так мы и пошли, я как знатный лорд, а сэр Стефан и стражи, как моя свита, за мной.

Подойдя к покрытому кумачом помосту, я не стал кланяться, просто выпрямился и посмотрел королю в глаза. Он с трудом выдержал мой взгляд, я видел, как заиграли его желваки, а голос прогремел, как и прежде, тяжелый и властный:

— Сэр Ричард, вы безмерно провинились перед законами моего королевства!

Все молчали, король тоже молчал, я наконец разомкнул зло сжатые губы.

— В чем же?

— Вы присвоили, — прорычал он, — поистине королевскую власть! Только я, король Барбаросса, имею право осуждать на смертную казнь! Да и то, если дело касается знатных людей, собирается совет лордов!

— Это демократично, — признал я. — Хотя в данном случае это все лишь от слабости королевской власти. Проще говоря, король здесь хиловат...

Вельможи бросали на меня свирепые взгляды, кто-то картинно бросал ладонь на рукоять меча, но во дворе даже не шевелились, ловили каждое слово короля. Сэр Стефан смотрел на меня с мольбой в глазах.

— Значит, — прорычал Барбаросса еще громче, — ты признаешь свою вину?.. Это хорошо. Это правильно...

Я не успел и пикнуть, что никакой своей вины не вижу и, понятно, не признаю, как архиепископ снова наклонился к уху Барбароссы и что-то прошептал настойчиво. Барбаросса нахмурился, подвигал в раздражении мохнатыми бровями, на мой взгляд, слишком уж гримасничает, как провинциальный актер, который побаивается, что выражение его сложных чувств останется незамеченным.

— Добрейший епископ подсказывает, — прорычал он, — что можно заменить твою смертную казнь на одно королевское задание. Выполнишь его — получишь помилование...

Лорды задвигались, заговорили, послышались сдавленные проклятия и угрозы, кто-то демонстративно вытаскивал до половины меч из ножен и со стуком задвигал. Архиепископ сказал успокаивающе:

— Тихо-тихо, доблестные лорды! Вы еще не слышали, что изволит предложить Его Величество.

Я молчал, не знаю, импровизация это или успели распределить роли, а Барбаросса сказал громче:

— По вашей вине, сэр Ричард, сейчас на южных землях моего королевства вассалы отказываются признавать мою власть.

Я спросил только:

— По моей?

— По вашей! — прогремел Барбаросса. — Все знают, что земли барона де Бражеллена были пожалованы вам. Но вы не отправились туда. Вассалы де Бражеллена остались без сюзерена. Власть сумела подгрести его вдова, эта мерзкая тварь, эта злобная стерва... Теперь окрестные рыцари собираются под ее знамена. Многие уже в ее замке... То ли ждут нападения моих войск, то ли сами готовятся к выступлению... Так вот мое задание, сэр Ричард! Вы отправляетесь в замок барона де Бражеллена, похищаете его вдову и привозите ее сюда. Как только она окажется в моей тюрьме, там боевого пыла поубавится!