Осинский ВладимирЧудеса маленькой Грези

ОСИНСКИЙ ВЛАДИМИР ВАЛЕРИАНОВИЧ

ЧУДЕСА МАЛЕНЬКОЙ ГРЕЗИ

Уф-ф-ф! - сказал, внезапно появляясь на пороге скромного домика Пепкрофов, шериф Силбрайт.-Уф-ф-ф!.. - повторил он, вытирая платком пот с могучей шеи и тяжело вздымая и опуская негнущийся живот:-Такой жары я не видел со времен...

Должно быть, он не знал, с каких времен не видел такой жары, а может ему было не до уточнений этого не столь уж важного для шерифа обстоятельства, потому что едва Силбрайт шагнул через порог, как его маленькие острые и подетски голубые глазки принялись обшаривать приемную (она же столовая) Пенкрофов, пока не замерли на скромно примостившейся на своей скамеечке в углу девятилетней Грези; с этой секунды он не сводил с нее подозрительного и бдительного взора, хотя обращался к мистеру и миссис Пенкроф. Но голос его звучал немного виновато, когда он спросил у фермера:

- Ну, что нового... со вчерашнего дня?

Пенкроф понимающе и покорно кивнул, ухитрившись в то.же время сделать отрицательное движение головой:

- Слава богу, пока ничего...

- Слава богу,-устало откликнулась худая, обозленная и пришибленная многими годами тяжелого домашнего труда миссис Пенкроф:

- Сегодня она весь вечер играет с котенком. Но садитесь же, Силбрайт,-спохватилась она.-Я принесу вам холодного пива.

Шериф сел, отдуваясь с некоторым облегчением, хотя своим тройным и весьма внушительным "ф-ф-ф" по-прежнему напоминал озабоченный паровоз.

Все трое, как по уговору, украдкой смотрели в уголок Грези, а она, вежливо пропищавшая гостю "здравствуйте", шмыгнула веснушчатым носом, тряхнула соломенными кудряшками и вновь углубилась в свое нехитрее занятие. При этом девочка тоненько напевала:

"Вот с котеночком вдвоем

Скоро мы гулять пойдем..."

- Куда... пойдем? - непонятно насторожился шериф и приподнялся с облегченно скрипнувшего плетеного стула.

- Куда?-рассеянно отозвалась девочка.-Ну... не знаю. В сад, наверно... Или же...

Она поставила дымчатого котенка на задние лапки, делая вид, что ведет ребенка, который только учится стоять на ногах, и снова запела:

"...Скоро мы гулять пойдем!"

Тут котенок вырвался из ее рук, подбежал к креслу шерифа, проворно забрался к нему на колени, дотянулся красным язычком до его красного большого уха, лизнул и внятно спросил:

- Жарко, милый, да? Ну, ничего...

Вслед за этим-деловито:

-Теперь мне пора по хозяйству-скоро начнет смеркаться.

Он исчез за дверью. МиссисПенкроф в отчаянии всплеснула широкими ладонями и грозно повернулась к Грези:

- Так ты опять за свое?! Отвечай, как ты это делаешь! Ну, негодная девочка?!

- Я... я...-захлюпала носом Грези.-Я не знаю. Я же говорила, что не знаю...

Наступило тягостное молчание.

II

Воспользуемся этой (вполне естественной, не правда ли?) паузой и постараемся объяснить читателю-разумеется, не суть только что случившегося чуда, откуда нам ее знать? - а только причины, по которым (вы, конечно, заметили это) оно было воспринято шерифом и обоими Пенкрофами почти без удивления.

Все началось пять дней назад, минут через сорок после того (последнее обстоятельство выяснилось значительно позже), как Грези перевернула последнюю страницу "Алисы в стране чудес" и долго, вызывая законное недоумение родителей, молча сидела в своем углу и над чем-то сосредоточенно размышляла. До "Алисы" - шел второй месяц летних каникул - Грези успела прочитать много книг. Она была умная девочка и, помимо сказок, которые полагалось читать в ее возрасте, проглотила немало историй, честно говоря более подходящих для людей постарше девяти, а то и четырнадцати лет. В ее кудрявой головке смешались: космонавты, Винни-пух, ослик Мафии, пришельцы с планеты Альгабатрос, шапка-невидимка, волшебная лампа Аладина и еще очень многое другое.

Конечно, в тот вечер супруги Пенкрофы, недавно отужинавшие, понятия не имели, что сорок минут сосредоточенного молчания привели Грези к твердому н непоколебимому решению: творить чудеса. Поэтому, когда шариковая авторучка, которой с трудом водил непривычной рукой мелкий фермер мистер Пенкроф (он просил богатого землевладельца мистера Д. о продлении срока арендной платы), выскочила из его ошеломленных пальцев и принялась вполне самостоятельно бегать по другому, чистому, листу бумаги, недвусмысленно? пренебрегая топорным началом фермерского письма,- то Пенкроф только застыл в оцепенении, и уж, разумеется, ему никак не могла прийти в голову мысль о причинной связи между этим небывалым и жутким явлением и тоненьким голоском Грези, пропищавшей в адрес ручки:

- А ну, пиши сама!

Письмо получилось настолько убедительным и проникновенным, что хозяин не отказал в отсрочке, фермер же, рассудив своим крепким крестьянским умом, что важнее добиться удачи, чем допытываться, откуда она пришла, настрого велел супруге никому и словечком не обмолвиться о происшедшем.

Но сразу же вслед за этим начали совершаться события более неприятного свойства.

Вдруг из обыкновенной бурой превратилась в яркозеленую корова Смитов, и ее собственный теленок в ответ на Материнский призыв в панике бежал в соседний лесок, где на него напали волки; к счастью, в это время оказалась поблизости Грези, собиравшая дикие яблоки, и волки неожиданно в ужасе полезли на верхушку столетнего дуба, откуда вдруг, распластав лапы и помогая себе хвостами, мигом перемахнули через большое озеро и скрылись. Они выли так истошно, что случайно наблюдавший эту сцену другой сосед Пенкрофов-Вессон примчался домой почти не дыша; его с трудом отпоили можжевеловой водкой, но ее понадобилось столько, что заговорил Вессон лишь к середине следующего дня.

Было еще несколько невероятных происшествий более невинного характера и несколько меньшего масштаба. Так, у местного мальчишки удрал велосипед (с этим мальчишкой у Грези были свои счеты) и долго катался по окрестностям трех соседних ферм, в то время как его обладатель с ревом бегал за взбунтовавшимся имуществом; потом по чьей-то трубе вылез совершенно черный от сажи Винни-пух, спрыгнул-прямо на спину оказавшегося внизу ослика Мафина, и, сопровождаемые неистовой, но безуспешной погоней фермерских собак, они благополучно исчезли в лесу; наконец, посуда в доме Пенкрофов, которую поручили, к великому неудовольствию девочки, вымыть не кому иному, как ей, вдруг сама прыгнула в корыто с горячей водой и принялась трудолюбиво в ней барахтаться.

На этом Грези и была поймана с поличным-отец и мать одновременно услышали (иначе ни один из них не поверил бы своим ушам) повелительный голос дочери:

- Мойcя сама, без меня обойдешься.

После этого был допрос с пристрастием, слезы, долгий семейный совет. Наконец было решено обратиться к шерифу: во-первых, потому что он, был школьным товарищем мистера Пенкрофа, а во-вторых-Шерифом и, следовательно, представителем власти, здесь же дело пахло, несомненно, чем-то весьма серьезным.

...Теперь читателю-разумеется, лишь в известной степени - понятны первопричины описанного выше.

Ill

Тягостное молчание, наступившее в доме Пенкрофов после возмутительного поведения дымчатого котенка и вызванное, как уже известно, не столько удивлением, сколько еще более возросшей тревогой, прервалось следующим образом. Шериф решительно вздохнул, зачем-то поправил кобуру пистолета и сказал:

- Пойдемте.

Все четверо-хнычущая Грези замыкала шествие, мистер Пенкроф шел за Силбрайтом, а миссис Пенкроф за мистером Пенкрофом - оказались во дворе. Котенка и след простыл; зато в сарае для дров лежала свежерубленная поленница, но это заметила лишь девочка, а оттуда, где помещался курятник, слышалось довольное кудахтанье, также услышанное одной Грези.

- Итак,-сурово сказал шериф, - каким образом ты все это делаешь?

- Не... Я не знаю.

- Так... предположим. В таком случае, объясни; зачем ты это делаешь?

После некоторого молчания (видимо, оно было необходимо для того, чтобы справиться со слезами,вполне естественными, если тебе девять лет и тебя допрашивают трое взрослых) Грези начала говорить. Тоненький, как у кузнечика, ее голосок звучал на первых порах робко и неуверенно, но он все крепчал и наконец зазвенел голосом жаворонка, поющего свою гордую песню там, высоко в синем небе.

- Я.- сначала мне показалось, что это очень смешно... Ну, с зеленой коровой и Винни-пухом... Я хотела, чтобы все удивились и никто ничего не понимал! А потом я подумала: ведь можно сделать так, что всем станет хорошо... Ну, всем, конечно, кто сами хорошие.

Ведь можно, например, устроить, чтобы у Смита исчез долг в городском банке? Я об этом слышала, папа говорил маме... И чтобы у старого Питерса опять отросла нога и он смог работать и не попрошайничать... А у нас чтобы стало больше земли и вместо одного маленького -четыре... нет, шесть больших-больших тракторов, много работников... нет, не надо работников-пусть тракторы сами делают все, что нужно... И чтобы поймали, наконец, разбойника Гарсея, который полтора года назад убил женщину, а сейчас грабит бедных фермеров...

Карие и блестящие от недавних слез глаза Грези загорелись вдохновением:

- А еще лучше-я вам покажу! Вот!.. Вот!.. Вот!..

И по мере того, как крепнущим детским голоском она выкрикивала свое "вот", у шерифа, мистера и миссис Пенкроф все шире открывались рты, но лица делались все спокойнее, и в них появлялась тишина, и все трое, так много знающие о жизни и так сильно ею потрепанные, становились все более похожими на Грези, которая была охвачена восторгом желания добра и счастья для всех.

...В огромное поле превратился клочок истощенной за многие годы земли мистера Пенкрофа, и шла по нему шестерка красавцев-тракторов.

Бодро прошагал и приветливо склонился старый Питере.

- Иду наниматься в шоферы-открылось свободное место, а у меня, как видите, опять две ноги, ха-хаха!-крикнул он и исчез за изгородью.

Вышел из лесу, направился прямо к шерифу и, подойдя вплотную, бросил на землю у его ног два пистолета и винчестер жестокий и неуловимый гангстер Гарсей. Он поднял руки и сказал:

- Я здесь, шериф. Мне надоело жить по-волчьи.

Много было еще чудес, пока миссис Пенкроф, вечно раздраженная и усталая, эта грубая жилистая женщина, не спросила тихо:

- А мне, дочка...- мне?

- А тебе...-торжественно заявила Грези,-тебе- вот!

И все увидели, что во дворе чисто, как никогда, в доме до блеска вымыты полы, скотина накормлена, а на кухне стоит на высокой табуретке у плиты котенок и помешивает ложкой в дымящихся кастрюлях.

Они долго молчали, пока Грези не воскликнула с торжеством и ликованием:

- Хорошо я придумала?

Взрослые так же молча переглянулись.

Пенкроф горько сказал:

- Как я объясню, откуда у меня эта земля, эти тракторы и все остальное? И потом-где взять деньги на налоги за все это?

Шериф кивнул-ведьмой был представителем власти и понимал в таких вещах.

Гангстер Гарсей с сожалением произнес, глядя на тучную фигуру неуклюжего Силбрайта.

- Никто вам не поверит,- шериф, что вы один схватили меня, и все равно не дадут вам премии.

- Я уже не смогу не гнуть спину сутра до ночи,-покачала головой женщина. И вдруг ее охватило раздражение, с которым она не могла совладать, потому, что вспомнила всю свою проклятую неудавшуюся жизнь: как семнадцатилетней девчонкой, наслышавшись похвал учителя рисования, утверждавшего, что ее акварели очень-очень-очень хороши, уехала в Большой город научиться настоящей живописи и стать настоящей художницей: как не без помощи профессора поняла-ничего не выйдет, как вышла замуж за мистера Пенкрофа, тогда еще молодого и веселого, а не сутулого и испуганного-нынешнего; как огрубели ее некогда маленькие руки... И с невыносимой ясностью сообразив, что никогда этим рукам не справиться больше с кистью- разве что с метлой и подойником, она взорвалась, и этот взрыв обрушился, конечно, на Грези: для того ведь и существуют маленькие дети. Резким визгливым голосом миссис Пенкроф закричала:

- Мерзкая девчонка!. Вечно у тебя в голове всякие дурацкие фантазии! Убирайся на кухню и чисть картошку! - и зарыдала.

Непонимающе смотрела на всех Грези. Потом сжала не очень чистые кулачки и в свою очередь отчаянно закричала:

- Вы не хотите? Не хотите! Ну и не надо!

И все стало по-прежнему.

Тогда мать легонько положила тяжелую руку на худенькое плечо девочки и тихо, успокаивающе сказала:

- Надо дождаться лучших времен, Грези.

Уже уходил обратно в лес Гарсей, когда шериф вдруг спохватился, провожая взглядом его широкую, ловкую спину, и негромко попросил (все-таки он был человеком долга):

- Но, может быть, -ты вернешь... Сделаешь, как было... вот это. Одно это.

Горестно покачала Грези головой.

- Нет, - по-взрослому вздохнула она. - Больше я ничего не могу. Я чувствую, что не могу. Ведь все вы не захотели...

В комнате, в уголке Грези, играл с комком бумаги дымчатый котенок-самозабвенно и глупо, как и полагается обыкновенному котенку.

... Ах, Грези, Грези! Вот у тебя и отняли чудо. Но ничего, Грези, не плачь. До лучших времен, Грези.