"Будни" - читать интересную книгу автора (Лутс Оскар)

X

Хейнрих Георг Аадниель заходил «туда» прежде и, как он сказал, будет заходить впредь. Действительно, он частенько наведывается в дом булочника и теперь уже идет туда совершенно смело, без того, чтобы вначале бросить тайком взгляд направо и налево, – оглядывает работу невесты, хвалит, скидывает свое полупальто, берется за дело и сам. Правда, в так называемой женской работе особой сноровкой он не отличается, зато уже сметанные детали платья сшивает на машине с молниеносной быстротой. Иногда даже пытается работать на вязальной машине – по примеру и под руководством Маали, младшей сестры портнихи. Ум у Аадниеля понятливый, пальцы гибкие, и вскоре молодой человек справляется уже с любой работой. Юули, склонная прежде к меланхолии, теперь цветет словно мак, будто позаимствовала краску для своих бледных щек у своей красной шляпы. И главное: самый тяжелый момент в истории их любви – миновал, теперь родители Аадниеля уже знают, как далеко зашли взаимоотношения их сына и портнихи. Теперешний период тихой злости или же недобрых взоров между сыном и родителями, по всей вероятности, вскоре останется позади, и тогда семейства Кийров и Висплей вступят в дружественную эпоху. Когда растает снег, растает и вражда между домом портного и домом булочника.

С наступлением сумерек в работе делают перерыв, совершают небольшую совместную прогулку за город, то есть не к центру деревни Паунвере, а в сторону Киусна, – подталкивают друг дружку, играют в снежки, играют в пятнашки и тому подобное. Когда же с пылающими от мороза щеками возвращаются назад домой, чай уже готов, и трое радостных детей человеческих садятся за стол.

– Подумать только, разве мы смогли бы так приятно проводить время вместе, – замечает жених Аадниель, – если бы продолжали злобствовать и раздувать взаимную вражду! Нельзя поносить своих ближних, ибо мы даже и понятия не имеем, где скрывается наше счастье. Может быть, именно предполагаемый враг станет самым лучшим нашим другом.

– Это правда, Йорх, то что ты говоришь, – одобрительно кивает головой Юули, – если бы мы в тот вечер не стали…

– Ах, ну зачем ты заводишь речь о том вечере?! – восклицает Маали, перебивая сестру. – Лучше поговорим о сегодняшнем. Поговорим… Ах да, правда ли, что хозяин Юлесоо в разводе со своей женой?

– А как же, – удивляется Кийр вопросу, – какие тут могут быть сомнения? В разводе, в разводе! Он живет в Юлесоо, она – в Рая… общения нет никакого – чего же вам еще надо? Даже и вещи Тээле уже увезены из Юлесоо. Конец, конец.

– А может, еще помирятся? Позлятся немного да и помирятся?

– Нет, где там! С чего это им мириться? Одна хороша, а другой – и того лучше! Какой из Тоотса муж и какая из Тээле жена?! Я же вам говорил, что это за люди, разве вам мало этого. До чего ж я рад, что я…

– Святый Боже! – вздыхает Помощник Начальника Станции. – Как все же быстро! Едва сыграли свадьбу – и уже в разводе.

– Да, но, – пожимает Кийр плечами, – этого следовало ожидать. Я же сразу сказал, что…

– Даже страшно становится, как подумаешь, – продолжает портниха. – Скажем, к примеру, если мы поженимся и тоже так же…

– Как тебе, Юули, не стыдно так думать! – восклицает молодой портной с неудовольствием. – Если они разошлись, это вовсе не значит, будто мы должны сделать то же самое. – И постучав себя в грудь, добавляет: – Вот мужчина, который… Положись на него! Он не вчера родился, это тебе не Тоотс, у которого ветер в голове. Да и ты тоже не какая-нибудь избалованная неженка с целым мешком всяческих капризов за спиной. Помни об этом, прими к сведению и не порти нашего радостного настроения.

– Браво, господин Кийр! – восклицает в свою очередь Маали. – Прекрасно сказано! Выбейте из нее, как пыль, все ее страхи и опасения, не то она опять упадет духом, и мне придется возиться с нею. Немедленно выдайте ей добротный поцелуйчик и… И если это не поможет, тогда…

– Что – тогда? – спрашивает жених с любопытством.

– …тогда еще один. До тех пор целуйте, пока не подействует. Если мешаю, так могу уйти в другую комнату.

В один из таких вечеров к сестрам вновь притаскивается уже знакомый нам обладатель странной обувки Ух-Петух-Который-Моложе, этот массивный характер. Внедряется в рабочую комнату, прямиком оттуда вваливается в заднюю, распространяя вокруг себя вонь трубочного нагара.

– Бог в помощь хозяйкам дома! – скрипит он. – Я нынче опять пришел глянуть, что вы тут поделываете. – И, заметив присутствие Георга Аадниеля, удивляется:

– Гляди-ка, никак этот крендель сидит туточки с того самого вечера, как я сюда заглядывал?! – И прежде, чем кто-либо успевает ему ответить, продолжает: – Вот я прихватил с собой пару конфеток.

С этими словами он кидает на стол три конфетки в замызганных обертках, сморкается на пол, проводит разок ладонью по своим тюленьим усам и опускается на стул, шумный, словно плохая погода.

– Ну так вот, – повторяет гость, – шел мимо да и подумал – пойду-ка я впрямь, гляну, чего они поделывают, спрошу, сошшут все ж таки мне костюм или не сошшут.

– Силы небесные, – отвечает Маали, – вам же еще в прошлый раз, когда вы приходили, сказано, что не сошшут.

– Куда ж мне податься? Не могу ж я и впрямь идти к этому кренделю! Этот изведет сукно почище всякой моли.

– Поступайте, как знаете, мы испортим ваш костюм еще больше – мы не сумеем его сшить.

Жених Кийр осторожно встает из-за стола, неспешно, бочком продвигается к дверям, выходит в рабочую комнату сестер, некоторое время ищет там что-то ощупью в темноте и возвращается с найденным предметом на свое прежнее место. И трудно сказать, кто из них в этот момент сопит громче – сам ли он или другой гость; одно во всяком случае несомненно: Ух-Петух сильнее воняет.

Воцаряется довольно долгая пауза, Клодвиг открывает форточку и набрасывает на себя шаль. Помощник Начальника Станции кладет руки на колени и передергивает плечами.

– Вот что, барышни, – произносит, наконец, Ух-Петух, – задумал я торговать льном.

– Почему бы и нет, – считает Маали, – дело это, говорят, прибыльное.

– Говорят-то говорят, да небось я и сам знаю, что к чему. Только, глядите-ко, одному-то все ж таки тяжело вести дело. Я пойду по деревням лен закупать, а кто его у меня дома принимать будет? Тут вторую половину вроде бы надоть.

– А разве вторых половин на свете мало?

– Да где ж они есть-то? Какую ни попадя все ж таки не возьмешь.

– Ну так выберите какую-нибудь из многих.

– Это уже другой разговор. И знаете, мамзель или барышня – я уже выбрал.

– Прекрасно, за чем же дело стало?

Клодвиг подает сестре и Кийру знак глазами: разговор становится очень интересным – чего вам еще надо! И вновь обращается к Ух-Петуху, словно бы подбадривая: – Так за чем же дело стало?

– Да, за чем дело стало, – гость сопит, выбивая свою чудовищных размеров трубку об ножку стула, – за тем и стало. Откель мне знать, пойдет ли, нет за меня, кого я выбрал.

– Небось, пойдет.

– Откель мне знать.

– Ну, так спросите же у нее в конце концов, тогда будете знать.

Ух-Петух набивает трубку новой порцией табака, раскуривает, выпускает два-три клуба едкого дыма, кидает взгляд исподлобья в сторону Кийра и произносит:

– Глядите-ка… я приходил сюда как бы из-за костюма или вроде того. Ну а чего ж я стал бы с этим костюмом делать – костюмов у меня хватает. Я приходил вовсе не из-за костюма. Я…

Ух-Петух внезапно умолкает, слышится лишь попискивание его трубки. Затем бросает через плечо Хейнриху Георгу Аадниелю:

– Слышь-ка ты, крендель, ступай-ка ты прочь, на улицу, ступай домой – я хочу тут пару слов сказать.

– Так, стало быть, домой! – молодой портной выпрямляется словно бобовый стебель. – Кто пришел сюда первым – я или вы? Домой! Скажете тоже – домой! Отправляйтесь домой сами!

– Не к чему тебе этот разговор слушать, – отвечает Ух-Петух неожиданно примирительным тоном, – ты – человек молодой.

– Какой есть, такой и есть, но отсюда я никуда не уйду.

– Ну тогда слушай. – И возвращаясь к прерванному разговору: – Ну да, костюм – это так, пустая болтовня. Я хотел спросить, не согласитесь ли вы стать другой половиной? Вы тут – две молодые расторопные девицы…

На некоторое время в комнате воцаряется могильная тишина, затем Маали прыскает со смеху.

– Д-две… д-две расторопные девицы! – Выдавливает она наконец из себя. – Д-две, д-две, но ведь не можете же вы в самом деле заиметь сразу две вторых половины, должны же вы знать, которую хотите.

– Мне все одно, – Ух-Петух смачно сплевывает на пол.

Новый приступ смеха. Даже робкая Юули решается улыбнуться. Но тут раздается голос Хейнриха Георга Аадниеля, исполненный такого мужества, на какое только последний способен:

– Послушайте, Ух-Петух или как вас там, теперь я скажу вам то же самое, что вы сказали мне: уходите домой и не беспокойте нас больше!

– Та-ак, – Ух-Петух смотрит через плечо в сторону портного, – кто это сказал?

– Я.

– Гляди-ка, а ежели я тебя разок вдарю?

– Прежде чем ты мне разок вдаришь, – Кийр вынимает из-за спины утюг, принесенный из рабочей комнаты, – я вдарю тебе дважды. И, грохнув утюгом об стол, добавляет:

– С этим инструментом я умею обращаться, имей это в виду! Жаль, что он не горячий, но не беда – это блюдо годится для тебя и в холодном виде.

– Ты что, сам подбиваешь клинья?

– Да, да, сам. Давай, уматывай! И как только ты произнесешь еще хоть одно ругательство, я тебе сразу врежу.

– Гляди-ка, какой…

– Ну-ну? Как только…

Ух-Петух-Который-Моложе пыхтит, словно разъяренный бык, оказывается, он вовсе не такой-то крепкий мужчина, каким почти без сомненья выглядел вначале. Боится утюга. Но чтобы все-таки хоть что-нибудь предпринять, Ух-Петух пускает через стол прямо в глаза «кренделю» струю едкого дыма: «Пых, пых!»

Аадниель моргает глазами, трясет головой и чихает. И как раз в тот момент, когда он чихает и его глаза наполняются слезами, будущий льноторговец протягивает к нему свои страшные лапы, чтобы схватить. Юули вскрикивает и закрывает глаза руками, ее робкие нервы не в состоянии вынести такую ужасную картину. Клодвиг стоит, словно соляной столб, бледная, рот ее чуточку приоткрыт.

Но смотрите-ка – в самый критический момент рыжеголовый приходит в себя и мгновенно осознает серьезность положения. Как раз, когда волосатые, похожие на пугающие сучья киуснаской березы руки приближаются к вороту его пиджака, Аадниель успевает отшатнуться на шаг назад, поднимает утюг и «врезает» по запястью нападающего.

– Ишь, скотина! – Ух-Петух быстро отдергивает руки и отступает в свою очередь. Его мощная трубка со стуком падает под стол. Сопение, шуршание, кряхтение, пыхтение и, возможно, еще что-нибудь сверх того. Некоторое время никто не произносит ни слова. Затем Ух-Петух начинает искать свою трубку, шарит рукой по темному полу и спрашивает, словно со дна могилы:

– Ну, дак как оно будет, барышни? Небось, вы за меня все ж не пойдете?

– Нет, – отвечает Маали, жизнедеятельный дух которой вернулся к ней так же скоро, как и покинул.

– Отчего ж эдак-то?

– Мы еще слишком молодые, нам надо еще подрасти.

– Тьфу, – Ух-Петух поднимается на ноги и втыкает трубку в рот, – ну дак чего мне с вами дальше болтать. Молодые – дак молодые.

Гость вновь разжигает трубку, основательно приминает табак, делает несколько затяжек, бросает на Кийра еще один приветливый взгляд и, не говоря ни слова, скрывается за дверью. И закрывает ее за собою с такой осторожностью, что вся деревня Паунвере сотрясается.

– Так, – победоносно пищит Кийр, – вот он и получил свою вторую половину. Но я ему показал!

– Боже правый! – горестно восклицает Помощник Начальника Станции. – Я чуть в обморок не упала.

Клодвиг уже окончательно приходит в себя.

– Чего теперь-то охать! – говорит она. – Теперь надо посмотреть, не спрятался ли он где-нибудь в углу, чтобы наброситься на Аадниеля.

Клодвиг выходит, спустя несколько минут возвращается и сообщает:

– Все в порядке. Уматывает к центру деревни.