"Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну)" - читать интересную книгу автора (Овсяный Игорь Дмитриевич)Франция «любуется своим отражением»«Скоро голова Шушнига будет в моих руках!» – заявил «фюрер» в присутствии французского посла в Берлине Франсуа-Понсе осенью 1937 г. Эта фраза быстро облетела дипломатические кулуары Западной Европы. Доходили из Берлина и другие любопытные истории. – Слыхали вы последнюю новость о Гитлере? – обратился один из дипломатов к корреспонденту лондонской «Таймс» в Вене Гедие. – Известно ли вам, что он уединился в Берхтесгадене и запретил беспокоить его по государственным делам? Так слушайте, от моего коллеги в Берлине я точно узнал, чем «фюрер» занят. Он собрал огромную коллекцию почтовых открыток с видами Вены, основных городов и населенных пунктов австрийских провинций и в течение многих часов решает, какие из них будут превращены в Коричневые дома (штаб-квартиры нацистов). Он повесил большой план венских улиц и часами сидит за чертежным столом, изображая архитектурные уродства, которыми заменит мягкие и мечтательные фасады в стиле барокко после своего триумфального въезда в столицу Австрии. Шифрованное письмо моего коллеги кончается словами: «угроза или старческое слабоумие? Я не знаю». Единственным средством не допустить мировой пожар или хотя бы максимально оттянуть сроки и свести к минимуму его последствия было претворение в жизнь советских предложений о системе коллективной безопасности. Правда, политика «невмешательства» и «нейтралитета» уже нанесла тяжелый ущерб силам мира. Но германо-фашистские армии еще не перешли границы рейха и можно было воздвигнуть на их пути прочный барьер. Советское правительство в 1937 г. настойчиво добивалось сплочения миролюбивых сил, делало все возможное, чтобы побудить Лигу наций к действию, вдохнуть в нее энергию. «Об угрозах миру, – заявил народный комиссар иностранных дел СССР M.M. Литвинов на пленуме Лиги наций 21 сентября 1937 г., – говорить теперь не приходится, ибо мир уже нарушен. Необъявленная война ведется на двух континентах, и отзвуки и отражения ее трудно предвидеть. …Что может и должна делать Лига перед лицом агрессии? Мы знаем сентенцию одного английского писателя, что лучший способ избавиться от соблазна – это уступить ему. Я знаю, что есть такие политические мудрецы, которые думают, что и от агрессии лучше всего избавиться путем уступок ей… Но Лига наций не для того существует, чтобы давать подобные советы… Мы видим, как агрессия, не будучи приостановлена, перебрасывается с одного материка на другой, принимая каждый раз все большие и большие размеры. С другой стороны, я твердо убежден, что решительная политика Лиги в одном случае агрессии избавила бы нас от всех остальных случаев. И тогда, и только тогда, все государства убедились бы, что агрессия нерентабельна, что агрессию не следует предпринимать». Советское правительство обращало внимание мировой общественности на опасную тактику агрессоров – под предлогом борьбы идеологий сорвать сотрудничество между СССР и другими европейскими странами, лишить их возможности опереться на советскую помощь и поодиночке сделать своей добычей. «Мы твердо знаем, – говорил советский представитель, – что если другие народы захотят по-настоящему организовать мир, обеспечить коллективную безопасность и противопоставить силам агрессии наличные силы мира, то без Советского Союза им не обойтись. Оплотом мира в Европе может быть только Советский Союз. Это отлично понимают агрессоры, которые потому и напрягают все свои усилия к изолированию Запада от Советского Союза». Роковые последствия отказа западных держав от политики коллективной безопасности оказались столь велики, глубокая боль, оставленная войной в миллионах сердец, еще столь остра, что снова и снова возникает вопрос – почему же столь очевидные и необходимые меры для обуздания фашистских агрессоров не были приняты? Может быть, Советское правительство, пытаясь организовать военное сотрудничество государств, принадлежащих к различным социально-экономическим системам, добивалось невозможного? Или, наоборот, дипломатия буржуазного мира, руководствуясь пресловутым «прагматизмом», сильно отдающим прибылью с капитала, привела Европу к одной из величайших катастроф в ее истории? Жизнь полностью подтвердила правильность и реалистичность политического курса Советского правительства. Оно опиралось на ленинское положение о возможности мирного сосуществования и сотрудничества государств с различным социальным строем. Достаточно напомнить, что именно в условиях такого сотрудничества СССР, США и Англии война закончилась победой сил демократии. Следовательно, их совместное выступление против фашистских агрессоров было возможно и ранее, а это спасло бы десятки миллионов жизней во всех частях света. Такое выступление не состоялось лишь потому, что воспротивились те, в чьих руках находилась власть на Западе. Крупнейший просчет, допущенный Англией и Францией в канун второй мировой войны, оставил неизгладимый след в их истории. Субъективно политический курс Невиля Чемберлена – любой ценой сговориться с агрессором и натравить его на Советский Союз – представлялся английским влиятельным кругам венцом государственной мудрости. Эта близорукая политика явилась одной из причин тех резких сдвигов не в пользу Англии, которые в итоге произошли в соотношении сил внутри капиталистического мира. К еще более трагическим последствиям привела такая политика Францию. Проблема взаимоотношений с Германией всегда являлась для нее более острой, нежели для Англии. Отделенный от континента рукавом Ла-Манша, «коварный Альбион» мог в трудную минуту отгородиться телом союзника, тогда как для Франции речь шла о жизни и смерти. Вместе с тем ее политика в рассматриваемый период имела серьезное значение для судеб мира. Франция могла в сотрудничестве с СССР коренным образом изменить ход событий и не допустить распространения фашистского варварства на континенте Европы. Проведения именно такой политики требовали народ и Коммунистическая партия Франции. Необходимость ее доказывала довольно значительная группа представителей буржуазии. Разумеется, французских буржуа отпугивало слово «большевики». Но здравый смысл и опыт истории свидетельствовали о жизненной необходимости сотрудничества с СССР для отражения угрозы. Катастрофа 1940 г. заставила многих французов вернуться к оценке роли «восточного союза» в судьбах их страны. «Франция проиграла войну по многим причинам, но одна из них намного превосходит по своему значению все остальные. Эта причина – саботаж русского союза». Эти слова принадлежат А. де Кериллису, в прошлом редактору одной из французских буржуазных газет, известному своим враждебным отношением к коммунизму. В то время, когда была издана его книга «Французы, вот правда!» (Нью-Йорк, 1942 г.), на Триумфальной арке в Париже висело полотнище со свастикой. Французским политикам было над чем подумать. «Укреплять могущество Франции, основывать европейское равновесие на великом восточном союзе, – пишет автор, – такова наиболее древняя, наиболее постоянная и наиболее благотворная традиция нашей дипломатии. Франциск I и его наследники добивались союза на Востоке с Турцией для того, чтобы противостоять австрийской монархии. Армии Сулеймана Великолепного совершили поход на Вену, чтобы помочь французам… Франциск I и его наследники, самые христианские и католические короли, объединялись с мусульманами в то время, когда последние представляли собой кошмар христианства, чтобы победить австрийцев, также самых христианских и католических. Никто не делал из этого скандала… Ришелье стремился установить восточный союз со шведами и германскими протестантскими князьями… Ришелье был кардиналом, Густав-Адольф и князья, о которых идет речь, были еретиками, т.е. «ужасными большевиками», той эпохи». Ссылаясь на опыт Наполеона и Фоша, автор заключает: каждый раз, когда Франция была союзником России, она выигрывала войны; каждый раз, когда она не являлась им, то проигрывала их. «Речь, следовательно, идет об основном законе французской политики». Конечно, автор не претендует на научный подход к проблеме. Но нельзя не признать, что его суждения основаны на фактах. И те, кто хотел их видеть, не мог не делать логически неизбежных выводов. В первые годы установления фашистского режима в Германии французское правительство как будто проявило намерение реалистически оценить возникшую обстановку. В мае 1935 г. СССР и Франция подписали договор о взаимной помощи. Это было крупным успехом советской дипломатии и тех сил во Франции, которые стояли на позиции защиты национальных интересов. Конечно, Советское правительство понимало, что французским лидерам было нелегко вступить на путь лояльного и искреннего сотрудничества с социалистическим государством. Мешали многолетняя предвзятость суждений, горы антисоветских небылиц, сфабрикованных капиталистической прессой. Можно ли было устранить препятствия? Советское правительство пыталось сделать это своей щедрой откровенностью при обмене мнениями по политическим и военным вопросам, открытым шагом навстречу, конкретными практическими предложениями. Оно делало все, чтобы создать атмосферу доверия и сотрудничества. К сожалению, этого не произошло. Договор с Советским Союзом (переговоры начал еще Барту) был подписан новым министром иностранных дел Лавалем. В беседе с советским полпредом во Франции В.П. Потемкиным министр произнес странную фразу. «…Он не скрывает, – сообщал Потемкин, – что стремится к соглашению с Германией… Если соглашение с Германией возможно только обходным путем, через соглашение Франции с Москвой, он готов пойти и этим путем». Как следовало понимать это заявление? «Фразу Лаваля о поисках путей сближения с Германией через Москву можно было бы как будто понять в смысле стремления к комбинации, объединяющей Францию, Германию и СССР, – отмечалось в одном из документов НКИД того времени. – Напрашивается, однако, более вероятное предположение, что либо Лаваль проговорился, либо сознательно, с циничной откровенностью сказал, что сближение с нами должно быть лишь целью запугивания Германии, чтобы добиться от нее больших уступок, иначе говоря, что Франция нас только разыгрывает». Дальнейший ход событий подтвердил правильность данной НКИД оценки позиции Лаваля и тех, кто стоял за его спиной. Заботясь не о спасении страны, а о своих классовых привилегиях, французские правящие круги видели в договоре с СССР, еще в момент его подписания, лишь средство для давления на Гитлера и Муссолини. Соглашение с ними оставалось главной целью их политики. Элементарная логика подсказывала, что после подписания пакта военные представители должны договориться о его практическом претворении в жизнь. Советское правительство неоднократно предлагало организовать переговоры двух генеральных штабов для выработки и подписания военной конвенции. Об инициативе Советского правительства свидетельствуют мемуары начальника французского генерального штаба Гамелена. В беседе с ним 17 февраля 1937 г. советский полпред в Париже В.П. Потемкин сообщил точку зрения правительства СССР в отношении возможных форм и путей оказания помощи Франции. «Военная помощь СССР может предусматривать два варианта. – говорится в записи беседы, составленной Гамеленом. 1. Если Польша, союзница Франции, и Румыния, союзница Франции и Чехословакии, выполнят свои обязательства и дадут согласие на проход через их соответственные территории советских войск, в соответствии с решением, принятым ими самостоятельно или в результате решения Лиги наций. В таком случае СССР имеет возможность предоставить помощь всеми родами войск. Он готов сделать это в необходимом объеме, который должен быть установлен специальным соглашением между заинтересованными государствами. 2. Если по непонятным причинам (так в тексте. – Она может быть осуществлена путем посылки сухопутных войск морем (Потемкин лично настаивает на этом) и воздушных сил в Чехословакию и во Францию. Размеры этой помощи должны быть установлены специальным соглашением между заинтересованными государствами. В обоих случаях СССР окажет помощь своими военно-морскими силами. СССР обеспечит поставку Франции и Чехословакии бензина, мазута, масел, марганца, продуктов питания, вооружений, моторов, танков, самолетов и т.д. Генеральный штаб СССР в свою очередь хотел бы знать: 1. Какую помощь Франция могла бы предоставить СССР, если бы он подвергся нападению со стороны Германии? Каким путем должен быть установлен объем этой помощи? 2. Какие виды вооружения могла бы Франция поставить СССР?» Любопытно также признание бывшего французского премьера Блюма, приведенное в мемуарах П. Рейно[56]. «Россия предлагала нам, и торжественно выполнила это, сообщать полные данные о своих военных ресурсах, промышленных возможностях, о поставках, которые могла бы нам обеспечить в случае европейского конфликта. Она просила, со своей стороны, аналогичных сведений, но передача их задерживалась…» Почему задерживалась? Да потому, что военно-стратегические данные сообщают лишь тому, в ком видят своего союзника. Французские правящие круги не относили СССР к этой категории. «Военные соглашения с Россией? Я не имел времени их заключить», – заявил в 1946 г, другой французский премьер, Фланден, Каков же был ответ на советское предложение обсудить пути взаимной помощи? Ответ, подготовленный Гамеленом и одобренный соответствующими министрами – Даладье и Дельбосом, гласил: «Франция, если сама не подвергнется нападению основных сил Германии, готова предпринять наступательные действия в соответствии с обстоятельствами момента в рамках предусмотренных пактами взаимопомощи условий, которые связывают ее с различными заинтересованными странами, и обязательств, какие вытекают из Устава Лиги наций. Для проведения этих наступательных действий могут быть использованы все французские силы в той мере, в какой они не будут заняты на других фронтах или заморских владениях». Могло ли Советское правительство после такого заявления опираться на Францию как на союзника? Французский генеральный штаб не хотел ни союза с СССР, ни советской помощи. Его кругозор не выходил за пределы казематов линии Мажино, устаревших представлений эпохи первой мировой войны. Новаторское предложение де Голля, тогда полковника, о создании танковых соединений для наступательных операций (позже германское командование использовало его против Франции) не встретило поддержки. Решающее воздействие на формирование военных концепций оказывал престарелый маршал Петэн. Опыт Вердена, окаменевший в его сознании, стал неодолимым препятствием на пути танков де Голля. Представляя себе Францию в будущей войне в образе нового гигантского Вердена, Петэн объявил ее укрепления на Рейне неприступными. С легкой руки штабистов получили хождение слова поэта Поля Валери: Франция может радостно и спокойно любоваться своим отражением в щите, которым является ее армия. Порочная оборонительная концепция Петэна имела особую притягательную силу для французских буржуа, Наша молодежь, заявляли они, не должна истекать кровью на укреплениях «линии Зигфрида» ради спасения режима большевиков в Москве. Ну, а германский танковый кинжал, нацеленный в сердце Франции? Чья молодежь должна была спасать ее? Ответ как бы осторожно вложен между строк заявления Даладье, тогда военного министра, 17 декабря 1936 г. в комиссии по военным делам сената. «Мы – французы, – сказал он, – и прежде, чем создавать материально, должны конструировать интеллектуально… Я полностью согласен с генералом Гамеленом и Высшим военным советом, т.е. с людьми, которые отличаются зрелостью суждений и имеют опыт войны… Никто никогда не видел, как действуют в боевых условиях пресловутые германские бронированные дивизии… Я допускаю, что этот вид оружия создан для ведения подвижной войны в равнинной местности. Возможно, при этом имелись в виду Украина, Польша, Чехословакия…» Заявление не нуждается в комментариях. Прибегая к языку Эзопа во время выступлений под сводами Бурбонского дворца, французские политики совершенно избавлялись от скованности в доверительных беседах с тайными эмиссарами Гитлера. Весьма показательны в этом отношении беседы с фон Папеном в конце 1937 г. Фигура фон Палена, «сатаны в цилиндре», достаточно хорошо известна. Политический авантюрист, участник закулисных интриг, которые завершились захватом власти фашистами, Папен «в последующие годы явился одним из главных исполнителей ряда преступных „комбинаций“ Гитлера. Незадолго до описанного выше совещания в рейхсканцелярии Папен инкогнито объявился в Париже. «На завтраке, устроенном моими друзьями в Версале, я встретил помимо других Жоржа Бонне, министра финансов, которого хорошо знаю еще со времени Лозаннской конференции», – писал Папен в отчете, датированном 10 ноября 1937 г. В беседе с Бонне Папен выдвинул один из главных тезисов, использовавшихся гитлеровской пропагандой во Франции: после решения Саарского вопроса Германия уже не имеет территориальных претензий на Западе. «…Во Франции, – заявил он, – еще не оценили в полной мере великую идею фюрера, которая нашла выражение в его историческом решении объявить, что вопрос о германо-французской границе разрешен раз и навсегда. Но если Франция таким образом обрела полную безопасность своей восточной границы, естественным следствием должен стать ее отказ от политики баланса сил, и она не должна рассматривать каждый шаг Германии в направлении усиления ее влияния в Дунайском бассейне как угрозу французским интересам». Заметим, это говорилось за несколько дней до совещания, где Гитлер сформулировал задачу уничтожить Францию как «заклятого врага». Но по тактическим соображениям предложив мир на Западе, Германия откровенно требовала себе свободу рук на Востоке. Французский министр финансов, сообщал Папен, высказал мнение, что Франция могла бы согласиться с таким курсом, если будут известны конечные цели Германии в Дунайском бассейне. Разумеется, они уже давно были известны Бонде. Особенно примечательна вторая часть отчета Папена. «Не более чем через час после завтрака мне позвонил премьер г-н Шотан, предлагая посетить его в совершенно частном порядке на его личной квартире на бульваре Распай… Французский премьер беседовал со мной около двух часов, затронув все вопросы, представляющие для нас обоюдный интерес. Хочу отметить как момент, заслуживающий особого интереса в этой беседе, что он, так же (как и Бонне) с особой гордостью говорил о здоровой внутриполитической обстановке во Франции. Революция, сказал он, наконец изгнана с улиц. Он не отрицал, что столкновения еще могут иметь место… Тем не менее он полагал, что может заявить: если дело дойдет до открытых столкновений, можно целиком положиться на полицию и армию. Армия будет стрелять… Премьер подчеркнул затем, что настойчиво желает урегулировать противоречия между интересами Германии и Франции… Что касается потребностей Германии, я сделал ему такое же заявление, как и министру финансов, и с удивлением отметил, что, подобно г-ну Бонне, премьер-министр считал вопрос о переориентации французской политики в Центральной Европе полностью открытым для обсуждения, также при условии, разумеется, что конечные цели Германии в Центральной Европе должны быть известны. Во всяком случае, он тоже не имел возражений против существенного усиления германского влияния в Австрии, достигнутого путем эволюции… В заключение долгой беседы г-н Шотан обнял меня и сказал: «Передайте фюреру, что если бы мы сумели с ним перевести европейские отношения на новую, более здоровую основу, то это было бы крупной вехой в мировой истории». Выразительная поза будущего вишийца Шотана, обнимавшего Папена, символизировала кардинальную переориентацию французской внешней политики – от союза с СССР и коллективной безопасности к тайному сговору с гитлеровцами и предоставлению им свободы рук на Востоке. Весьма показательна беседа американского посла в Париже Буллита с Шотаном 4 декабря 1937 г. Подчеркнуто откровенный тон беседы не должен удивлять читателя. Связи американского посла с представителями политического и делового мира Франции были настолько тесными, что Буллита нередко именовали постоянным «министром без портфеля» в калейдоскопе быстро сменявших друг друга кабинетов. Опираясь в проведении своей внешней политики на поддержку США, французские лидеры с бросающейся в глаза угодливостью спешили информировать представителя Белого дома о шагах по «сближению» с рейхом. «Шотан сказал, – сообщал Буллит в госдепартамент, – что, по его мнению, у Германии было в настоящее время искреннее стремление развивать более близкие отношения с Францией. Разумеется, для Франции было невозможно броситься в объятия Германии и сразу заключить наступательный и оборонительный союз (объятия Шотана с Папеном не были пустым жестом!); но могло бы оказаться возможным начать период искренних поисков путей к установлению дружбы». Французский премьер не замедлил пояснить, в каком направлении намеревался идти в поисках дружбы с фашистской Германией. «Шотан сказал, что намерен сообщить мне нечто, что с его стороны является в высшей степени проявлением несдержанности. Поскольку это касалось его лично, он относился весьма спокойно к возможности захвата Австрии Германией…»«Шотан затем сообщил, – продолжал Буллит, – о своих опасениях, что немцы могут потребовать отказа Франции от франко-советского договора о взаимной помощи как sine qua non[57] для подлинного сближения…[58] Он вполне готов предоставить немцам возможные заверения, что Франция никогда не заключит военного союза с Советским Союзом против Германии и не вступит в военные переговоры с СССР, он готов откровенно высказать им свое в высшей степени неблагоприятное мнение о Советском Союзе и большевизме, но не может формально отказаться от договора с СССР о взаимной помощи». Напрашивается вопрос: неужели проводники такой политики не задумывались над тем, как сложилась бы судьба Франции, если бы осуществились их надежды на сокрушение Советского Союза? Задумывались. «Лучше Гитлер, чем Блюм»[59] – таков был ответ. Эти слова – те гвозди, которыми Франция была распята в 1940 г. (5) |
||
|