"Секретная миссия" - читать интересную книгу автора (Маршалл Паола)

Глава десятая

В Трешем-Холле имелась богатая библиотека. Дед Девениша был большим любителем книг. С его легкой руки должность библиотекаря стала не только уважаемой, но и высокооплачиваемой.

Первым побуждением Девениша было спросить исполнявшего ныне эти обязанности доктора Джонаса Саутвелла, есть ли в библиотеке книги по оккультным наукам вообще и по обрядам черной мессы в частности.

Но он быстро отказался от этой мысли. Чем меньше народу знает о его подозрениях, тем лучше.

Прохаживаясь вдоль книжных шкафов, он понял, что найти таким образом искомое почти невозможно. Но когда он остановился у полки, занятой томиками писем мадам де Севинье, блестящего собрания сплетен придворной жизни при Людовике XIV, в его памяти вдруг всплыло нечто, сказанное ему в этом помещении много лет назад.

Когда ему исполнилось шестнадцать лет, дед нанял для него наставника-француза. «Французский — язык джентльменов и дипломатов», — заявил он. Девениш не собирался становиться дипломатом, но французский язык очаровал его, и месье де Кастелен, французский аристократ-эмигрант, пытавшийся заработать на жизнь своим трудом, нашел в нем способного ученйка.

Де Кастелен, стоя как раз возле этого шкафа, достал один из томиков мадам де Севинье и сказал:

«Вы обнаружите в них источник великолепного французского языка и не менее великолепных скандальных сведений. Полагаю, вы уже достаточно взрослый, чтобы прочесть, какой шум поднялся вокруг любовницы Людовика XIV мадам де Монтеспан, которая тайком отправилась на черную мессу в надежде возродить интерес короля к своей персоне. Я не стану распространяться, скажу только, что в результате этого множество аристократов и простых людей нашли свою смерть. Таковы были последствия черной мессы для всех, кто прибегал к ней, — продолжал месье де Кастелен. — Говорят, некоторые радикалы во Франции пошли по этому же пути, надеясь таким образом приблизить революцию.»

По каким-то причинам Девениш так и не читал эти письма — возможно, потому, что вскоре после того разговора де Кастелен неожиданно и таинственно исчез, бежал с прелестной младшей дочерью лорда Чейни.

Девениш достал последний том и просмотрел указатель имен. Да, вот она, мадам де Монтеспан. Он быстро прочитал эти страницы и направился к шкафу богословской литературы, чтобы посмотреть повнимательнее, что там стоит, к глубокому удивлению появившегося из своего кабинета доктора Саутвелла.

— Я могу быть вам полезным, милорд?

— Возможйо, — ответил Девениш. — Когда я гостил у мистера Харрингтона, там зашел разговор о дьяволе. Мне захотелось узнать, что пишут об этом в современной теологической литературе.

— Современное богословие не уделяет ему достаточного внимания, — с некоторой иронией ответил доктор Саутвелл. — Не то что наши предки, для которых он был столь же реален, как и сам Господь Бог, и столь же могуществен. В своем роде, конечно; — уточнил он.

— А здесь есть что-нибудь о нем?

— Я не уверен, милорд. Но могу посмотреть.

Девениш, действуя с оглядкой, не упустил, что доктор Саутвелл солгал. Ведь вон, на нижней полке, которую Девениш как раз начал просматривать, стоит книга по оккультным наукам, в которой наверняка фигурирует дьявол.

Предположить, что доктор Саутвелл соучастник преступлений… Не будет ли это проявлением излишней подозрительности? Хотя, с другой стороны, вокруг наверняка много людей, которые прекрасно знают, что произошло с девушками и почему.

Задача, стоявшая перед Девенишем, была трудна вдвойне. Во-первых, он не знал, кто участвует в черных мессах, а во-вторых, у него не было никаких улик, на основании которых он мог бы убедить власти принять меры.

Мысли Девениша обратились снова к месье де Кастелену. Была ли в его исчезновении какая-то тайна? Не поможет ли она ему разрешить загадку, которая стоит перед ним сейчас?

Он решил поговорить с Робом Стэммерсом.

Тот сидел в своем тесном кабинете, погруженный в работу. При появлении Девениша он поднял взгляд от бумаг и проговорил:

— Что случилось, Хэл? Похоже, на тебя свалились все тяготы мира.

— Не совсем так. Я был в библиотеке и вспомнил свой давний разговор с месье де Кастеленом. Что с ним вообще случилось, Роб? Он исчез без всяких объяснений. Когда я спросил деда, тот обругал меня за дерзость и сказал, что это не мое дело. Может быть, ты что-то знаешь? Твой отец, который был тогда управляющим, не говорил тебе ничего?

Роб отложил перо и со вздохом откинулся на спинку стула.

— Я знаю только, что примерно в то время, когда уехал де Кастелен, в Трешем-Холле были какие-то неурядицы. Помнится, твой дед закрылся в комнате с моим отцом, де Кастеленом и старым Бьюфортом Харрингтоном, отцом Леандра. Они кричали друг на друга. — Роб улыбнулся. — Я подслушивал под дверью, но мало что разобрал. В конце мой отец распахнул дверь и побежал по коридору, а за ним де Кастелен. Я услышал, как твой дед рычал на старого Бьюфорта. Наутро де Кастелен уехал; я видел, как он сел в карету твоего деда. Одновременно исчезла и младшая Чейни. Говорили, что они любят друг друга.

— И это все?

— Не совсем. После того случая твой дед и Бьюфорт Харрингтон, которые были друзьями, разорвали всякие отношения.

— А ты не знаешь, куда уехал де Кастелен?

— Да ты что, Хэл! — воскликнул Роб. — И зачем тебе это сейчас, через столько лет?

— Это тебя не касается. — Перед Робом стоял надменный аристократ, достойный внук своего деда, а не прежний Хэл, старый друг, с которым они говорили на равных. — Просто ответь на мой вопрос.

— С точностью не знаю, но отец как-то обронил, что милорд и де Кастелен вроде бы писали друг другу. Если хочешь, я узнаю его тогдашний адрес, сохранилась адресная книга твоего деда. Он был очень скрупулезен и все записывал. Посмотреть?

— Сейчас же.

Роб встал и направился к высокому, до потолка, шкафу, набитому папками и бумагами. Роб вытащил книгу в потертом кожаном переплете, с золотым обрезом, и стал ее быстро листать.

— А, вот. Написано незадолго до кончины твоего деда. В своем письме он предлагал де Кастелену финансовую помощь в создании школы. Маркиз прислал благодарственное письмо. Вот его адрес: недалеко от Пиккадилли, Сент-Джеймс-Корт, 4. Это его последнее письмо в Трешем-Холл. С тех пор, как я здесь, переписки не было.

Девениш записал адрес на листке бумаги.

— Спасибо, Роб. И прости меня за грубость.

— Я должен тебе напомнить, что это адрес тринадцатилетней давности, может, он уже давно там не живет. Мне написать ему?

— Я подумаю. Пока не надо.

Девениш лукавил. Он сам под каким-нибудь предлогом поедет в Лондон и попытается найти человека, покинувшего Трешем-Холл столь внезапно и таинственно.

На следующий день Друсилла играла в триктрак с Гилсом, но никак не могла сосредоточиться на игре, о чем тот и сказал.

— Прости, — ответила она. — Я буду внимательнее. — И с такой решимостью принялась за игру, что тут же и выиграла.

— Лучше б я молчал и обыграл тебя, — ворчливо проговорил Гилс. — Но ты все равно сегодня какая-то не такая. Что-то случилось?

— Ничего не случилось, — ответила Друсилла, зная, что говорит неправду. Все дело было в Девенише. Она до сих пор не разобралась, как он к ней относится. Когда-то она читала «Опасные связи» и теперь задавалась вопросом, не следует ли он примеру виконта де Вальмона: действуя медленно и хитро, ведет ее к падению, якобы побуждаемый любрвью. Было еще одно, что не давало ей покоя. Ей показалось, что Девениш чем-то встревожен и это, как ни странно, связано с ее покойным мужем. Сюда же примешивались и дурные предчувствия в связи с жутковатыми происшествиями в церкви Большого Трешема.

Закончив играть с Гилсом, Друсилла решила сделать то, что никак не могла заставить себя сделать за два года, прошедшие после смерти Джереми, — перебрать содержимое его бюро. Может быть, удастся найти что-то такое, что объяснит перемену, происшедшую с ним в последние дни его жизни. Бюро, изящная вещь, сработанная Чиппендейлом, стояло на прежнем месте, в большой гостиной под окном. Друсилла открыла его и начала просматривать бумаги.

Ничего такого, что могло бы ей помочь, как будто не было. Она уже почти не надеялась найти хоть что-нибудь, когда вытащила последний листок. Кривыми буквами, совсем не похожими на обычный почерк Джереми, на нем было написано: «Дру никогда не должна узнать».

Друсилла замерла, уставившись на листок. Что и почему она не должна узнать? На обратной стороне листка были написаны имя и адрес лорда-наместника графства.

В тетради для записей не оказалось ничего интересного, кроме написанного несколько раз имени Люцифер. Что заставило Джереми писать имя дьявола? По почерку было видно, что он пребывал в глубоком волнении. Друсиллу зазнобило.

Ощущение ледяного холода, которое она испытала возле солнечных часов в Маршемском аббатстве, вернулось снова. Охваченная невыразимым ужасом, она упала на колени, судорожно сжимая в руках тетрадь. Почти бессознательно она отшвырнула ее — и ужас исчез. Но осталось чувство холода, от которого она дрожала всем телом.

Все смешалось у нее в голове — дьявол, черные свечи, мертвая овца на алтаре, ее странные ощущения возле солнечных часов и те, что она испытала сейчас.

— Что с тобой, Дру? Ты не больна? — участливо спросил вошедший в гостиную Гилс.

— Д-д-да… н-нет, — с трудом проговорила Друсилла. — У меня мигрень, пора брать себя в руки.

К счастью, дворецкий сообщил о прибытии Девениша, так что Гилсу пришлось прервать ненужные расспросы.

— Я иду на конюшню. Вы наверняка захотите побыть вдвоем!

Девениш и Друсилла рассмеялись.

— Ничего не поделаешь, — извиняющимся тоном сказала Друсилла. — У Гилса несколько примитивное понятие о такте.

— Ему прощается, — отозвался Девениш.

Всего недели две назад он бы так и сидел, глядя на нас, довольный, что участвует в разговоре. Ему и в голову не пришло бы, что мы, может быть, хотим остаться вдвоем. Вот так незаметно человек взрослеет.

— Иногда я задумываюсь, повзрослею ли я сама когда-нибудь, — проговорила Друсилла с меланхолическим видом.

Девениш посерьезнел.

— В чем дело? — строго спросил он. — Неужели самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю, сомневается в себе? Но почему?

Может, рассказать ему? Она должна кому-то верить.

Друсилла показала рукой на тетрадь и листок, лежавшие рядом на бюро, и коротко рассказала о том, что с ней было.

— Только не смейтесь надо мной, Хэл, что я вижу призраки и чувствую себя так, словно в середине лета наступил декабрь.

Девениш, покачав головой, взял листок и тетрадь.

— Я и не собирался над вами смеяться, Друсилла, тем более что вы оказали мне честь, назвав по имени. — Внимательно изучив тетрадь и запись на листке, он спросил: — Вы в самом деле не знаете, почему Джереми это написал?

— В самом деле не знаю. Как вы думаете, Хэл, не имеет ли это отношения к его странной смерти? Что могло быть такое, что он знал, а я не должна была знать?

Возможно, Джереми был замешан в чем-то таком, о чем не мог сказать жене, из-за чего снова и снова писал имя дьявола? Это всего лишь предположение, доказательств у Девениша нет.

— Я пока что не знаю ничего определенного, Друсилла. Если узнаю, скажу вам, хотя боюсь, то, что вы услышите, вам не понравится. — Он взял ее руку и поцеловал. — Я пришел сообщить вам, что уезжаю на несколько дней в Лондон по срочному делу, чтобы вы не подумали, будто я вас покинул.

Если даже он и вел игру де Вальмона, то делал это слишком уж искусно, а потому Друсилла решила, что он не играет.

Они оба встали и застыли, не соприкасаясь. Их страстное влечение, не находя выхода, стало как будто еще сильнее, окутав обоих словно облаком.

— Можно я поцелую вас в щечку? — спросил он. — На большее не решусь.

— А я не решусь вам ответить…

— Иначе мы пропали, — закончил он.

После того, как за ним закрылась дверь, Друсилла еще долго стояла, прижав пальцы к щеке, которой коснулись его губы, словно хотела сохранить навсегда ощущение этого поцелуя.

Дорога до Лондона утомила Девениша. Первую ночь в городе он спал плохо, и тяжкий сон вернул его в прошлое, в тот день, когда он, придя домой, получил еще один удар.

Еще на улице он заметил роскошную карету с гербами на дверцах, двумя форейторами сзади и кучером на облучке. Они пристально посмотрели на оборванного мальчишку, который прошмыгнул мимо них в подъезд.

Вбежав в комнату, он увидел, что мать, вместо того чтобы лежатъ в постели, сидит в кресле у потухшего очага. Какой жалкой казалась она рядом с важным стариком, который стоял перед ней, опершись на трость! Хэл Девениш в свои тринадцать лет мало что знал о том, как одеваются богатые господа, но он сразу понял, что облачение, которое было на этом пожилом человеке, доступно не многим.

В комнате находилось еще двое странных незнакомцев: большой и толстый, как выяснилось позже — врач, и высокий и тонкий, одетый так же роскошно, как и старик.

Одного вгляда на величественную внешность старика и его манеру держаться хватило, чтобы понять — главный тут он. Старик вставил в глаз монокль и воззрился на Хэла словно на какое-то вредное насекомое.

— Так этот мальчишка и есть сын Огэстеса?

— Да, — ответила мать. — Это Генри, ваш внук. Мы зовем его Хэл.

— Генри. Впредь только Генри. Запишите, Джарвис, знать не хочу никакого Хэла.

Дед? Этот богатый пожилой господин — его дед? Не может быть.

— Кто вы такой? — требователыю спросил Хэл, бессознательно копируя манеры и интонацию властного старика.

— Я твой дед. Мадам, его что, не учили, как вести себя? Он так груб, да еще говорит на уличном жаргоне.

— Я делала все, что могпа, — неуверенно сказала мать. — После смерти Огэстеса мы остались совсем без денег. И мне пришлось забрать его из школы и учить самой.

— Немногого же вы достигли, мадам. И не смотри на меня так, мальчик. Я этого не потерплю.

— А я не потерплю, что вы говорите так с моей мамой. Вы богатый, так убирайтесь вместе со своим богатством и оставьте нас в покое. Зачем вы явились сюда оскорблять нас?

Мать вскрикнула: «О, Хэл, не говори так!», а старик, повернувшись к худому, размеренно произнес:

— Тащите мальчишку вниз, в карету, Джарвис, а врач пока обследует его мать, решит, перенесет ли она дорогу.

Джарвис схватил Хэла за руку со словами:

— Пошли, парень, делай, как велено. Это к лучшему. Милорд позаботится о вас обоих.

— Я сам буду заботиться о ней, я могу. — Хэл выдернул руку.

Старик, с безразличным видом смотревший в немытое окно, повернулся к худому и медленно проговорил:

— Ты все еще не избавил нас от него, Джарвис? Хочешь, чтобы я избавился от тебя самого?

Хзл бросился к матери, возмущенно крича:

— Я не хочу ехать с ним! Скажи, что я не поеду!

Мать серьезно взглянула на него, в ее глазах, которые напоминали о ее былой красоте, блестели слезы.

— Хэл, ты теперь его единственный наследник и однажды сам станешь лордом Девенишским. О нас будут заботиться, и мы больше не будем бедны.

Проклятье! Старик, который шел к нему, размахивая тростью, вдруг показался Хэлу отвратительным, пусть даже он, уличный оборванец и воришка, благодаря ему станет одним из тех, кто правит Англией.

Он с возмущением смотрел на деда, не понимая, что сам его вид был словно нож в сердце для того, кто потерял любимых сына и внука и вот теперь обречен заменить их отродьем беспутного младшего сына.

— Ты, — с угрозой сказал старик, — должен научиться вести себя, как подобает моему наследнику, даже если для этого мне придется бить тебя до бесчувствия каждый день. — Он схватил Хэла за плечо и начал колотить его тростью.

Мать закричала, а отважный Джарвис поймал руку старика.

— Не сейчас, милорд, не сейчас, — проговорил он. — Мальчик не в себе, его мать при смерти. Вы можете наказать его потом.

Мама при смерти. Джарвис сказал то, что Хэл уже знал, но в чем не хотел себе признаться. Он подбежал к ней и, рыдая, упал к ее ногам… На этом сон, как всегда, обрывался. А что было потом? Потом Джарвис увел его подальше от бешеных старческих глаз и засунул в карету…

Девениш сел в постели, мокрый от пота. Его мать умерла месяц спустя в Трешем-Холле. Ее, так сказать, спасители явились слишком поздно. Как Девениш потом узнал, она, нарушив волю покойного мужа, неоднократно писала его отцу и просила помощи, но тот ни разу ей не ответил и появился лишь после трагической гибели своего старшего сына и внука.

Отец Девениша Огэстес, гуляка и повеса, был недурен собой. Соблазнив пасторскую дочь, он бежал с ней и, что удивительно, женился. Девениш так и не понял, что за рыцарский дух вдруг взыграл в нем, ведь она была далеко не первой женщиной, им погубленной.

Огэстес, кавалерийский офицер, был уволен из армии за пьянки и шулерство. Отец ненавидел его, ведь Огэстес был единственной паршивой овцой в роде Девенишей. Ненависть к Огэстесу он перенес и на его сына — просто за то, что тот стал его наследником. Позже Девениш понял, что, наказывая его, не любимого внука, дед наказывал своего сына, которого так и не сумел обуздать.

Девениш клял свою участь — переживать снова и снова свое несчастливое прошлое в сновидениях. Он уже знал, что такие сны снятся ему, когда он нервничает, как, например, сейчас — не только из-за событий в Большом Трешеме, но и из-за отношений с Друсиллой Фолкнер.

Утром, приехав на Пиккадилли и оставив там карету, путь до Сент-Джеймс-Корт он проделал пешком. Дом номер 4 нашел без труда. Это было большое здание с медной табличкой на двери. «Сент-Джеймская школа для юных джентльменов» — гласила красиво выведенная надпись.

Он стукнул дверным молотком в форме лаврового венка, дверь открыл величественного вида дворецкий. Изнутри доносились мальчишеские голоса, кто-то неумело бренчал на фортепиано.

— Если господин маркиз де Кастелен проживает здесь, я желал бы поговорить с ним.

Дворецкий, вопросительно посмотрев на Девениша, сказал:

— Никто под этим именем здесь не проживает, — и добавил, словно неожиданно что-то сообразив: — Эта школа принадлежит мистеру Каслу.

Мистер Касл. Вполне вероятно, что как раз его он и ищет.

— Может быть, вы уведомите его о том, что лорд Девениш хотел бы поговорить с ним?

При этих словах дворецкий принял торжественный вид.

— О, конечно, милорд, я уверен, он захочет поговорить с вами незамедлительно. Прошу подождать.

Он пригласил Девениша в небольшую, со вкусом обставленную гостиную с камином, над которым висел портрет красивой женщины, и показал на большое кресло. Минуты через две послышались голоса, дверь открылась, и в комнату вошел мужчина лет пятидесяти.

Девениш мгновенно его узнал. Это был маркиз де Кастелен.

— Хэл? Боже мой, кто бы мог подумать? Что вас привело сюда? Как вы меня нашли?

Его легкий акцент исчез окончательно, но приветливость, которая завоевала когда-то сердце нелюбимого, одинокого ребенка, была все та же.

— Ну, вы, наверное, уже успели догадать-ся, что я пришел к вам просить об услуге. Разве не за этим мы разыскиваем старых знакомых? Однако вы должны простить меня, что не связался с вами раньше. Мне тогда сказали, что вы то ли пропали, то ли умерли. Лишь позавчера я узнал, что вы живы и даже, как вижу, процветаете… Де Кастелен рассмеялся.

— Знаете, вы точная копия своего деда, когда он был в вашем возрасте, а я, мальчик, восхищался его потрясающим самообладанием.

— Да, я знаю, — сухо произнес Девениш. — Я сам себе противен из-за этого сходства, но что поделаешь, природа. Моя просьба может показаться вам странной, но я надеюсь, вы пойдете мне навстречу. В первую очередь…

— Значит, не одна просьба, — со смехом перебил его де Кастелен.

— Узнаю своего наставника. Точность превыше всего, — отозвался Девениш. — Итак, во-первых, я надеюсь, вы согласитесь рассказать мне о причинах вашего внезапного отъезда из Трешем-Холла.

— Только если вы ответите, почему это вас интересует.

— Хорошо, я начну по-другому, — со вздохом сказал Девениш. — Я пытаюсь расследовать цепь происшествий, являющихся, по моим подозрениям, серией предумышленных убийств, и вы, возможно, могли бы мне в этом помочь. — Месье де Кастелен удивленно поднял брови. Девениш торопливо добавил, следуя своей интуиции: — Я думаю, в Маршемском аббатстве снова служат черную мессу…

Де Кастелен оживился.

— И вы хотите, чтобы я подтвердил ваши предположения…

— Да. У меня есть основания полагать, что много лет назад там уже происходило что-то подобное, из-за чего вы и вынуждены были уехать. И я хотел бы, чтобы вы рассказали мне правду, с условием, что, если это каким-либо образом бросает на вас тень, ничто не выйдет за эти стены.

Де Кастелен наклонился и позвонил в маленький колокольчик.

— Только сначала давайте выпьем по бокалу вина. Знаете, вы еще больше походите на своего деда, чем мне показалось вначале. Когда я видел вас в последний раз… — Его речь была прервана появлением дворецкого. — Принесите нам бутылку портвейна и миндального печенья. — Когда дворецкий ушел, де Кастелен, пристально посмотрев на графа, спросил: — Прежде чем мы перейдем к черной мессе, скажите, когда произошла эта перемена? Я запомнил вас неумытым, грубым мальчишкой, которого держали словно арестанта в мансарде Трешем-Холла и били каждый день за непослушание. У вас в голове было только две мысли. Одна — показать деду, что вы ни в грош его не ставите и не собираетесь становиться истинным джентльменом, а вторая — узнать как можно больше обо всем. Девениш невесело засмеялся.

— Вы, должно быть, помните, ведь это произошло вскоре после того, как вас назначили моим наставником, как я убежал к фокуснику — он тогда приехал на ярмарку в Большой Трешем. Это был мой старый знакомый, и он пообещал взять меня к себе учеником. А потом за мной явился дед. Для меня это было еще одно предательство.

Мой старый маэстро сказал мне тогда, что, когда я стану лордом Девенишским, передо мной откроется великое будущее, только надо запомнить главный секрет иллюзионистов — уметь обманывать людей, показывая им то, что они хотят видеть — или воображают, что хотят. Это не одно и то же, сказал он. А когда я спросил, в чем разница, он ответил, что я должен догадаться сам.

Лишь позже я понял, что он оказал мне большую услугу. До меня вдруг дошло, что, став таким, каким дед, как ему казалось, хотел меня видеть, я добьюсь обратного. А хотел он утвердиться в своем убеждении, что сын Огэстеса Девениша столь же никчемен, как и отец. Стать истинным джентльменом означало бы мою победу над ним. И я этого добился, увы, став точно таким, как он, человеком, которого я презирал.

Девениш умолк, глядя в пустой камин. Месье де Кастелен мягко проговорил:

— Это не так. Самоанализ был чужд вашему деду. Этот жестокий человек ни на миг не задумывался о том, каков он. Вы же противоположность ему. Мне кажется, тот ребенок, каким вы были, жив в вас и сейчас.

— Может быть, — произнес Девениш неуверенно, думая в это мгновение о Друсилле. Да, только она спасет его. — А сейчас давайте о черной мессе.

— Как это нередко бывает, — начал де Кастелен, — все началось с шутки, а кончилось… Затеял все Бьюфорт Харрингтон. Он предложил образовать кружок наподобие Клуба Адского Огня и собираться в склепе. Для остроты ощущений решили проводить некое подобие черной мессы, которая сама является пародией на католическое богослужение. Он нас обманул. На самом деле его замыслы шли дальше.

Как и его сын Леандр, который был тогда совсем молодым человеком, он верил в новый порядок. Его не смущало то, что революция во Франции закончилась кровавой оргией, чему я свидетель. Он считал, что в Англии будет иначе, и поскольку прилежное следование христианским догматам и вера в Бога не привели мир к новому порядку, то почему бы не обратиться к дьяволу, может, он поможет. — Де Кастелен вздохнул. — Он не знал, что немало французских аристократов склонялись к той же мысли. Некоторые отправляли черную мессу, другие подались в Вольные каменщики. Можно лишь гадать, в самом ли деле дьявол устроил революцию, но даже если так, то его слугам-аристократам пришлось заплатить за нее своими головами.

Но при первых наших собраниях в Маршеме мы ничего об этом не знали. Во время полнолуния в склепе собиралось, чтобы выпить, множество принаряженных господ. Среди них был и я с вашим дедом.

— Неужели и мой дед участвовал в этом балагане? — удивился Девениш.

— Да, поначалу так и было. Вашему деду вскоре надоело, и он перестал туда ходить. Ну а я ходил. Вспомните, я был молод, искал развлечений, но Бьюфорт Харрингтон начал мало-помалу подводить дело к настоящей черной мессе.

Появились черные свечи, перевернутый крест над оскверненным алтарем, священник стал читать текст богослужения наоборот, от конца к началу. И вот однажды я увидел на алтаре привязанную девушку, на ее голом животе стояла чаша для причастия. Бьюфорт Харрингтон надел маску дьявола с рогами, а Леандр выступал прислужником и размахивал кадилом. Под конец обряда Харрингтон-старший потребовал от нас всех под страхом смерти хранить тайну. К моему удивлению, его поддержали почти все.

Я был уверен, что в следующий раз дьяволу будет принесена кровавая жертва и то, что началось как игра, кончится убийством. Вернувшись в Трешем-Холл, я тут же пошел к вашему деду и все ему рассказал, включая свои опасения. Он пришел в ужас. Пойми, он был человек грубый и жесткий, даже жестокосердный, но он не был порочен. Убийства он бы не потерпел.

Он послал за Бьюфортом Харрингтоном и потребовал закрытия клуба. Граф заявил, что в противном случае он как заместитель лорда-наместника не колеблясь применит данные ему полномочия. Дело могло кончиться тем, что некоторые из главных действующих лиц клуба были бы повешены за богохульство.

Бьюфорт Харрингтон, брызжа слюной, кричал, что милорд может ему запретить, но придет день расплаты и милорд кончит на гильотине, а мне придется ответить за то, что донес. Ваш дед, как всегда, одержал верх. Он пообещал Бьюфорту Харрингтону замять дело. Уходя, тот, глядя мне в глаза, прокричал, что очень скоро дьявол покарает меня за предательство. Милорд воспринял эти угрозы серьезно и сказал, что, как ему ни жаль, я должен срочно уехать, потому что Бьюфорт Харрингтон не успокоится, пока не убьет меня.

Милорд знал, что я мечтаю открыть школу, и, снабдив меня некоторой суммой, отправил в Лондон. Мало того, он помог бежать из дома, где она был несчастлива, той, которая стала потом моей женой, это ее портрет над камином. С того дня, как я получил от милорда последнее письмо, и до вашего приезда я ничего больше не слыхал о Трешем-Холле.

Я поменял фамилию на Касл, потому что в Ангаии я нашел свое счастье. — Де Каст-лен, мгновение помолчав, медленно проговорил: — Я рассказал вам все. Надеюсь, это вам поможет.

— Как я и подозревал, — сказал Девениш, — Леандр Харрингтон возобновил собрания в склепе, сейчас там отправляют черную мессу. Дьяволу приносятся кровавые жертвы, исчезло несколько девушек, и у меня есть основания полагать, что двоих мужчин убили, чтобы не дать им донести властям.

Де Кастелен, вздохнув, мрачно произнес:

— Это, наверное, о нас с вашим дедом

Шекспир сказал: «Мы лишь придавили змею, но не убили».

— Откуда вам было знать, что через столько лет все повторится?

— Конечно. Кстати, вы женаты?

— Нет, — сказал Девениш и неожиданно для себя добавил: — Но намерен скоро жениться.

— Ради себя и вашей будущей жены, будьте осторожны. Вы в опасности, милорд.

— Называйте меня Хэл, как раньше. Я уже встречался с опасностями и, как видите, жив.

— Хэл, не стоит недооценивать поборников дьявола. Они ни перед чем не остановятся. А если уже убивали…

Де Кастелен прав. Во всем нужны мера и осторожность. Он будет иметь это в виду, когда вернется в Большой Трешем, вооруженный новыми сведениями.

И прежде всего он займется этим разговорчивым болваном, сэром Тоби Клариджем, которого ждет печальная участь его покойного друга, если не помочь ему. Но что-бы получить эту помощь, сэру Тоби придется проглотить несколько горьких пилюль.