"Секретная миссия" - читать интересную книгу автора (Маршалл Паола)

Глава девятая

— Мне сказали, вы завтракали с лордом Девенишем наедине.

Последнее слово Корделия Фолкнер произнесла таким трагическим тоном, что сразу становилось ясно: граф — это дьявол во плоти.

Друсилла спокойно взглянула на нее.

— Да. Он был так добр, что навестил Гилса. Потом мы вместе поели. Вам совершенно не о чем беспокоиться.

— Но я беспокоюсь, моя дорогая. Мне кажется, лорд Девениш и не помышляет о женитьбе, и если вы хотите выйти замуж, разве не разумнее было бы выбрать кого-то по моложе? Например, сэра Тоби Клариджа. Он был близким другом Джереми и больше подходит вам в мужья.

Друсилла почувствовала, что больше ни одной минуты не может слушать подобные поучения. Она встала и, стараясь говорить спокойно, произнесла:

— Дорогая мисс Фолкнер, я хотела бы напомнить вам, что вы находитесь здесь не в качестве надзирательницы, вы всего лишь моя гостья и компаньонка.

Мисс Фолкнер, неожиданно натолкнувшись на решительный протест, ударилась в слезы.

— Но ведь я хотела только добра, — захныкала она.

— Не сомневаюсь, — недовольно бросила Друсилла, — но я не желаю, чтобы вы говорили о лорде Девенише, из добрых или недобрых побуждений, все равно. Что же касается Тоби Клариджа, то ведь это мне придется жить с ним, а не вам, так что, будьте добры, предоставьте судить о нем мне самой.

— Я поднимусь к бедняжке Гилсу, взгляну, как у него дела, — с оскорбленным видом проговорила мисс Фолкнер.

— Нет, не ходите. Он теперь спит, не стоит его будить.

Мисс Фолкнер дрожащими руками взяла свое вышивание и объявила, что пойдет к себе.

Оставшись одна, Друсилла горестно вздохнула. Кто мог предположить, что она без памяти влюбится в графа?

— Для тебя письмо от лорда-наместника. Я положил его на бюро в твоем кабинете.

Девениш стянул с рук перчатки с крагами и бросил их на столик в прихожей.

— Быстро же он действует, если это то, чего я ожидаю.

— Ты что нибуть узнал насчет покушения на молодого Стоуна? — небрежно спросил Роб.

— По всей вероятности, это были обыкновенные грабители. Не следовало забираться в такую глушь, — в тон ему ответил Девениш. Желательно не говорить никому, даже Робу, о своих подозрениях.

Он без промедления вскрыл письмо лорда-наместника, в котором был список пропавших девушек с указанием даты их исчезновения. Девениш пробежал его глазами. Он тут же обратил внимание на одну вещь: об исчезновении первой девушки было сообщено за неделю до того, как пропал Джереми Фолкнер. Остальные пропадали с интервалом в несколько месяцев; второй случай исчезновения произошел через полгода после гибели Фолкнера.

Девениш отодвинул письмо, подошел к окну и устремил взгляд на парк. Прав ли он, полагая, что близость по времени первых двух исчезновений что-то означает? Даже если так, то ничего полезного из этого не извлечешь.

Он посмотрел на часы. На сегодня назначен небольшой обед для местных дворян и их жен. Приглашены также оба пастора, Уильямс и Лоусон. Поскольку Девениш был холост, он, хотя и через силу, послал приглашение леди Чейни.

По правде говоря, он предпочел бы пригласить Друсиллу, но пошли бы сплетни. А Девениш не хотел, чтобы что-то омрачало жизнь Друсиллы.

Обед был скучен, как и ожидалось. Из пустой болтовни о последних событиях Девениш не почерпнул ничего нового. Судя по всему, никто не усматривал связи между покушением на Гилса и гибелью его зятя. Все винили безработных, вышвырнутых на улицу местными землевладельцами.

— Луддитов в наших местах не водится, но проблемы есть, — выразил общее мнение пастор Уильямс. — Нам следует соблюдать осторожность и не ходить по одному. — Помолчав, он добавил с расстроенным видом: — У нас в церкви опять странное происшествие. Кто-то украл две больших белых свечи, стоявшие по бокам алтаря, и поставил вместо них черные.

Леди Чейни поежилась.

— Ах, я где-то такое читала. Нет, не вспомнить!

Это пустое замечание в иное время лишь рассмешило бы Девениша, но сейчас вызвало раздражение.

Когда гости благополучно разъехались по домам, Девениш повернулся к Робу, который удивлялся, почему Хэл казался озабоченным на протяжении всего обеда.

— Задержись на минутку. Я не сообщил тебе раньше, не хотелось, чтобы это стало известно во время обеда, — сказал Девениш. — Так вот, когда я был сегодня в Хелси, то узнал, что пропала Бетти Джеймс. Ушла вчера в первой половине дня и не вернулась. Ее родители забеспокоились лишь сегодня, когда она не явилась к завтраку. Они, помоему, привыкли, что она имеет обыкновение гулять по ночам. Роб поморщился:

— Это плохо. Если бы по свежим следам…

— Да. — Девениш ждал, когда же Роб заговорит о связи между двумя происшествиями, случившимися в один и тот же день.

— Странно, что это произошло как раз тогда, когда напали на Гилса.

— Может быть, это просто совпадение, — предположил Девениш.

Роб посмотрел недоверчиво, но продолжать разговор не стал, а Девенйш не сказал ему о свидании Гилса с Бетти.

Позже, сидя в своей комнате, он стал составлять перечень странных происшествий, случившихся за последние два года, в надежде отыскать какую-то закономерность.

И вот когда он кратко описывал обнаружение перстня Джереми Фолкнера в склепе Маршемского аббатства, то вспомнил, что обнаружил у себя под ногтями черный воск. Итак, кто-то жег в склепе черные свечи. Мог ли этот самый «кто-то» поставить такие же в церкви, и если да, то зачем? У Девениша не было сомнений в том, что мертвую овцу положили на алтарь, чтобы осквернить церковь; возможно, и белые свечи заменили черными с той же целью?

И чего не смогла вспомнить леди Чейни? Наверняка есть и другие связи, требуются лишь строго логического рассуждения, чтобы заметить их. Например, у двух из пропавших девушек были дорогие ожерелья. Это может означать, что они были связаны с состоятельным человеком, скорее всего дворянином.

Затем, на Гилса напали, когда Бетги собиралась ему что-то сказать. Возможно, нечто компрометирующее кого-то, ведь наверняка Гилса ударили, спрятали и оставили умирать — подобно тому, как поступили с его зятем, — чтобы Бетги не успела ему ничего рассказать. Возможно, ожерелья дали девушкам за какие-то услуги, но если так, то за какие? Это должно быть нечто большее, чем секс. Затем, за такие обыденные вещи никто никого убивать не станет. Нет, скорей всего, девушки были посвящены в какую-то страшную тайну.

Возможно ли, что Джереми Фолкнера убили потому, что он был замешан в чем-то предосудительном и собирался пойти с повинной? Не здесь ли объяснение его необычного поведения в последние полгода перед смертью?

Но что же это могло быть, чтобы устроить из-за этого настоящую оргию смерти?

Эта мысль вернула Девениша к странному разговору, который он подслушал в Маршемском аббатстве. Чтобы понять его смысл, необходимо узнать, что за тайну скрывают Харрингтон и его друзья, встречаясь глухой ночью.

Трудность состояла в том, что он не мог расспрашивать внешне респектабельных джентльменов и рассматривать их как соучастников целой серии убийств и покушений. Разговоры о черных свечах и ожерельях тоже ни к чему бы не привели, или он стал бы походить на леди Чейни.

Чувствуя смертельную усталость, Девениш откинулся на спинку стула. Его беспокоила какая-то неясная, ускользающая мысль, словно он видел или слышал что-то, чему в тот момент не придал значения и о чем тут же забыл. Да, он очень утомлен, но утомленный мозг порой не в силах удержать информацию и выдает ее.

Девениш закрыл глаза и расслабился, стараясь не думать ни о чем. И внезапно, словно издалека, услышал голос Леандра Харрингтона. Он снова в гостиной Маршемского аббатства, и леди Чейни выражает желание посмотреть, так ли страшно в склепе, как пишут в романах.

«Нет, ничуть не страшно, — поспешно отвечает мистер Харрингтон. — Просто неприятно… и темно. Туда годами никто не спускался…»

Девениш открыл глаза. Как он мог забыть эти слова Леандра Харрингтона, которые опровергаются не только нахождением в склепе перстня Джереми Фолкнера и остатками черного воска от недавно горевших свечей, но и подслушанным им среди ночи разговором Харрингтона со товарищи?

Харрингтон лгал.

А это означает… что означает?

Что тайна связана со склепом.

Из троицы, замешанной в этом деле, следует быть особо осторожным с Харрингтоном. Пастор и сэр Тоби Кларидж — слабые звенья.

Видимо, самое слабое звено — Кларидж. Он уехал вскоре после гибели Джереми Фолкнера, вернулся совсем недавно и, по мнению Девениша, не отличается умом. Но как к нему подступиться? Ладно, подумаем потом, сказал себе Девениш, зевая. Пора спать. Господи, не посылай мне кошмара.

Ровно через неделю Друсилла сидела в гостиной, выходившей окнами на фасад, и писала письмо своей школьной подруге, когда ей сообщили, что к ней пришли.

Она надеялась, что это Девениш, который не появлялся с тех пор, как навестил Гилса, однако умело скрыла свое разочарование, когда перед ней предстал мистер Харрингтон, пришедший, как он сказал, узнать о здоровье Гилса.

— Как молодой человек себя чувствует? — жизнерадостно спросил он, принимая из рук Друсиллы бокал мадеры.

— Непоседлив, — сказала с улыбкой Друсилла. — Его самочувствие настолько улучшилось, что он хочет подняться с постели, хотя врач не разрешает. По его словам, с головными травмами шутки плохи.

— Истинная правда. Надеюсь, его рассудок не пострадал.

— Нисколько. Разве что стал еще живее.

Эта вежливая болтовня была прервана появлением служанки, которая сообщила, что прибыл лорд Девениш и желает знать, может ли миссис Фолкнер принять его.

— С удовольствием.

Девениш выгпядел безупречно. Для путешествия верхом он надел белоснежные бриджи и черный сюртук. Одежда сидела на нем как влитая, подчеркивая идеальное сложение. Сапоги были верхом совершенства, так же как и прическа. Недаром он всегда говорил, что если ни на что другое и не годен, то по крайней мере делает великолепную рекламу своему портному, парикмахеру и сапожнику.

Девениш удивился сам себе, обнаружив, до какой степени ему неприятно видеть в гостиной Лайфорда Леандра Харрингтона. Он надеялся побеседовать с Друсиллой наедине.

Мистер Харрингтон заговорил доверительным тоном, обращаясь к ним обоим:

— Джеймсы проживают в ваших владениях, а потому, я полагаю, вы уже знаете об исчезновении их дочери Бетти. А вы слыхали об этом, миссис Фолкнер?

Друсилла, стараясь сохранить внешнее спокойствие, сказала:

— Нет, не слышала.

Девениш, заметив смятение Друсиллы, вмешался в разговор:

— Я решил, что пока не стоит сообщать вам эту новость. Сам я узнал ее после того, как навестил вас и Гилса.

— По всей видимости, — заговорил снова Харрингтон, — она пропала во второй половине того же дня, когда было совершено нападение на Гилса.

— И не обнаружено никаких следов? — спросила Друсилла.

— О, я думаю, Девениш знает об этом больше меня, ведь Джеймсы его арендаторы.

— Ничего я не знаю, — ответил Девениш, размышляя, что за игру ведет Харрингтои. — То ли она убежала, то ли пала жертвой злодея, нейзвестно. Последнее более вероятно, потому что все ее вещи остались дома, в отличие от Кейт Хуби.

— Это ужасно, — содрогнулась Друсилла. — Что происходит с этим миром, если человек не может спокойно ходить куда хочет?

— Ничего удивительного, вспомните всех этих бедолаг, которые оказались без куска хлеба, изгнанные бессердечными землевладельцами, — с пафосом проговорил Харрингтон.

— Но так как ни Гилса, ни миссис Фолкнер не назовешь бессердечными землевладельцами — насколько я знаю, они являют собой пример обратного, — становится грустно, что они почему-то должны расплачиваться за чужие грехи, — ядовитым тоном произнес Девениш.

— Но разве не так устроен этот мир? — живо подхватил Харрингтон. — Вспомним французскую аристократию во время последней революции, когда нищее крестьянство… Девениш не дал ему договорить:

— Я уверен, мы не должны тревожить миссис Фолкнер рассказами о злодеяниях или о французском крестьянстве. На ее долю выпало достаточно злодеяний… А тот, кто напал на Бетти Джеймс, вовсе не руководствовался стремлением отомстить бессердечным землевладельцам.

— Ну, конечно, — неохотно согласился Харрингтон. — Я не хотел вас расстраивать, миссис Фолкнер.

Друсилла качнула головой. Она нисколько не была задета его демагогической проповедью, но то, как быстро Девениш поставил на место этого человека, ей понравилось.

Неизвестно, по какой причине, но Харрингтон вскоре откланялся, напомнив напоследок Друсилле о том, что в его лице она имеет искреннего друга и он сделает все для поимки злодеев.

— Ну и ловкач, в каких-то двух фразах превратил нищих крестьян в негодяев, — холодно заметил Девениш после ухода Харрингтона. — Неужели он не понимает, что если б удалась эта его революция, то его же собственная голова среди первых скатилась бы из-под ножа гильотины на Трафальгарской площади? Ведь известно, что человек, предавший свои собственные интересы, способен предатъ любого другого. — К великому удовольствию Девениша, постное выражение, с которым Друсилла слушала разглагольствования мистера Харрингтона, совершенно исчезло. Она улыбнулась. — Как хорошо, — одобрительно сказал он. — Люблю, когда женщина улыбается, а вам это просто необходимо, Когда я покончу с мадерой, можно мне навестить Гилса?

— Конечно. Вы знаете, мне кажется, как-то нехорошо веселиться, когда бедные Джеймсы оплакивают свою Бетти.

— Все так, но, если мы будем сидеть с убитым видом, это ведь ее не вернет. Скажите, Друсилла, — вы позволите мне называть вас так, раз уж мы установили, что у нас одинаково извращенное чувство юмора, — вы замечаете какое-либо сходство между тем, что случилось с Гилсом, и гибелью вашего супруга?

— Только то, что оба были спрятаны и найдены вдали от дома, хотя Гилс немного ближе. А так больше ничего.

Хотя Друсилла бодрилась, Девениш отметил, что она необычно бледна.

— Ответьте-ка еще на два вопроса. Мисс Фолкнер нет дома. Это так? И второй: когда последний раз вы выходили на улицу?

— Что касается мисс Фолкнер, — медленно начала Друсилла, — то она уехала к подруге. Нам обеим пора немного отдохнуть друг от друга. Теперь второй вопрос. Я не выходила из дома со дня покушения на Гилса. Это глупо, но я просто не могла его покинуть, пока его положение было неопределенно.

— Ваше чувство долга мне импонирует. Вы не сочтете за дерзость с моей стороны, если я предложу вам прогуляться? Мне хочется снова увидеть румянец на ваших щеках.

Они стояли лицом к лицу, и Девениш сомневался, сможет ли вести себя достойным образом, когда они окажутся вдали от любопытных глаз. Наверное, его предложение погулять было не самой удачной идеей для мужчины, старающегося не поддаваться искушению, так как эта женщина, сама того не сознавая, стала олицетворением соблазна.

Когда в последний раз он встречал по настоящему хорошую женщину, которая думает не о себе, а о тех, кто с ней рядом? Его удивляло, что за видимой скромностью, да же застенчивостью в ней скрывается острый ум. Она была начитанна, а в чувстве юмора не уступала ему. В ней не было жеманства и угодливости.

Ко всему прочему она хороша собой, у нее прекрасная фигура… Нет, вот об этом лучше не думать.

— У вас было много посетителей после происшествия с Гилсом? — спросил он, когда они уже прогуливались по аллее.

— Ох, половина округи. Два дня назад приезжала леди Чейни, наговорила кучу вещей насчет черных свечей, которые кто-то поставил в церкви. Они с мисс Фолкнер долго болтали об этом. Тетушка сказала, что читала в каком-то романе ужасов: черные свечи применяются во время черной мессы. — Друсилла умолкла и с удивлением взглянула на Девениша: — Что с вами? Почему вы так на меня смотрите?

У того был ошеломленный вид. Так вот чем объясняется появление черных свечей! Девениш не увлекался романами ужасов, может быть, и слыхал о чем-то подобном, но лишь в общих чертах. Он постарался взять себя в руки.

— О, я просто представил себе, как пастор Уильямс служит мессу, а над алтарем — дьявол. Оторопь берет!

— Да уж, — фыркнула Друсилла, — Леди Чейни говорит, черная месса имеет силу, только если на ней присутствует духовное лицо. Иначе дьявол не появится.

— Я и подумать не мог, что леди Чейни увлекается такими вещами.

— Они с мисс Фолкнер наперегонки вспоминали всякие ужасы. И зачем только люди читают такие вещи?

— Просто их собственная жизнь скучна и монотонна, — сказал Девениш, размышляя, уж не по этой ли причине устраиваются и черные мессы. Вполне вероятно, таково решение загадки.

— Знаете, мою жизнь тоже не назовешь особо волнующей и захватывающей, но меня все равно не тянет такое читать, — проговорила Друсилла. — Предпочитаю мисс Джейн Остин, милорд!

— Никакой не милорд, — пробормотал Девениш, беря ее руку и целуя в ладонь, хотя хотелось ему поцеловать ее иначе. — Зовите меня Девениш или, еще лучше, Хэл. А что до Джейн Остин, то, судя по всему, она и сама любила романы ужасов.

Его поцелуй вывел Друсиллу из равновесия. Он был так близко, что она заметила даже крохотный порез на подбородке, оплошность камердинера при бритье. В отличие от Джереми у Девениша твердый, решительный подбородок, говорят, это свидетельствует о сильной воле.

Ей бы испугаться этого уединения с ним, но никакого страха не было. Напротив, ее охватило возбуждение. Она была так возбуждена, что уже не хотела слышать голос рассудка, говорившего, что графу нельзя поддаваться, потому что его намерения не могут быть серьезными.

Обессиленная тревогой за Гилса, она припала к его груди, когда он обнял ее. К физическому желанию примешивалось ощущение, что в его силе она нашла убежище, спасение от одиночества в этом страшном мире.

Ее волосы пахли вербеной, а тело было та-кое теплое и податливое… Девениш не заметил сам, как его руки, сначала осторожно, словно лаская ребенка, потом все смелее заскользили по ее плечам и остановились на маленьких округлых грудях, а губы, нащупав впадинку на горле, двинулись вниз к вырезу платья.

И когда его губы нашли ее рот, долго сдерживаемая страсть вырвалась с хищной яростью, готовая поглотить обоих. Они упали на мягкую траву под раскидистым старым дубом.

Что заставило его в этот миг вспомнить данное себе обещание не причинить ей зла, Девениш не мог бы сказать, Сам живший уже продолжительное время в воздержании, он понимал, что Друсилла, познавшая услады супружеской жизни, должно быть, ощущает потребность в них, если вспомнить о ее репутации верной вдовы.

Он не имел права в слепом эгоизме разрушить эту репутацию и мягко отстранился от нее, хрипло пробормотав:

— Нет, не сейчас.

Его охваченное страстью и болью тело кричало, не желая отступать, а разум неумолчно повторял, что если он не отступит сейчас, то предаст все, во что верит.

У Друсиллы вырвался слабый стон. Оказаться в объятиях мужчины, которого она любит, и вдруг почувствовать, что его руки разжимаются, уходят, — это было словно упасть с небес в ад.

Ее одиночество, чувство потерянности после гибели мужа было терпимо, пока она не встретила Девениша и не поняла, что он — мужчина, о котором она мечтала и которого не надеялась когда-либо встретить.

Друсилла села. Девениш лежал, заслонив рукой глаза. Она склонилась к нему и тронула за плечо:

— Что случилось? Что-то не так?

Это было единственное объяснение неожиданной перемены, происшедшей с ним в тот самый момент, когда она думала, что они утолят наконец страстное влечение друг к другу. Хотя слово «влечение» было далеко от того, что она испытывала к нему на самом деле. Она ощущала нестерпимую потребность слиться с ним воедино. Ей казалось, он чувствует то же самое, но, возможно, это было не так.

При ее прикосновении он сел, тяжело дыша.

— Простите меня. Я забылся. Я не собирался насиловать вас, застав врасплох.

— Насиловать? Меня? Если и было насилие, так взаимное. Пока вы старались стянуть с меня платье, я трудилась над вашими бриджами. Или вы не заметили?

Да, брюки были расстегнуты. Он торопливо начал застегивать пуговицы.

— О Господи, так вот вы какая! Мы славная парочка, не правда ли? Я и не подумал, что вы, может быть, тоже хотите меня, когда отступил. Но признайте, зачинщиком был все-таки я. Вы не относитесь к женщинам легкого поведения или к таким, с которыми я могу провести пару приятных часов и забыть о них.

— Тогда какая же я? — спросила Друсилла, у которой все тело ныло от неутоленного желания.

Девениш, успевший привести себя в порядок, стоял перед ней на коленях.

— Вы женщина, которую я уважаю, и с которой не должен обращаться легкомысленно.

Ему хотелось сказать «Я люблю вас», но победила привычка к холостяцкой жизни.

— А как же мне быть?

Это прозвучало почти как мольба. Нет, Друсилла знала, что это нехорошо, стыдно, наконец, просить его о любви, но ей стало неприятно от того, что он забыл о ее потребностях и ее желании, требующем удовлетворения.

Она одернула юбки, которые оказались где-то возле талии.

Девениш отозвался не сразу. Он смотрел на нее, и каждое ее движение казалось ему исполненным грации, которой он не видел ни у одной женщины. Или это говорит в нем любовь?

— Я не хочу портить вам жизнь, — произнес он наконец.

Позже, в своей комнате, он подумал о том, как глупо поступил, что не отбросил свои проклятые принципы и не признался ей в любви, и пусть бы все шло как шло. Даже если бы ему потом пришлось жениться на ней ради сохранения ее репутации.

Разве так страшно — жениться на Друсилле Фолкнер? Может быть, в этом его спасение?

Недремлющий рассудок, поймав его на этой заманчивой мысли, напомнил ему, что пока он на середине пути, который обещает быть опасным, и не следует слишком приближать Друсиллу к себе, ради ее же блага.

Потом — ладно, потом все может измениться.

— Слабое утешение, — с горечью ответила Друсилла. — У меня даже пропало желание быть добропорядочной женщиной. Не будь я такой, вы стали бы моим.

Девениш мгновение смотрел на нее — и расхохотался. Он мог бы сказать то же самое.

Друсилла взглянула на него с удивлением, и тоже засмеялась. Он нежно обнял ее, потом достал платок и вытер выступившие у нее слезы.

— Моя дорогая, я не имею права поступать с вами непорядочно, как бы нас ни тянуло друг к другу. Давайте я помогу вам встать, и пойдемте домой. Я поступил неправильно, что привел вас сюда, будучи к вам неравнодушен.

Это почти что признание в любви, и пусть пока так и будет, подумал Девениш.

Позже, когда Друсилла думала о событиях этого дня, она пришла к заключению: сдержанность Девениша отнюдь не означает, что он ее не любит, скорее свидетельствует об обратном. Но если так, тогда что мешает ему объясниться и сделать предложение?