"Служанка и виконт" - читать интересную книгу автора (Розенталь Пэм)

Глава 6

В последующие годы Мари-Лор мучили сомнения, правильно ли она сделала, что запомнила то, что произошло. Конечно, она могла живо и ясно представить себе радость и восторг, которые пережила в ту минуту. Но она никогда не могла четко отделить виденное от воображаемого. Или передать то, что она испытывала, ее изумление, значение каждого жеста и волшебство первых объятий.

Когда она открыла дверь и увидела его черные глаза, он очень тихо заговорил. «Простите, мадемуазель Берне, я потом все объясню», — послышалось ей. Возможно, он сказал что-то еще об «опасности» и «защите», но она была уверена только в том, что он назвал ее «мадемуазель Берне». Мари-Лор могла поклясться в том, что ею овладело единственное чувство — головокружительной радости и лихорадочного экстаза, — глупая эгоистическая радость и мстительная гордость, оттого что он все-таки не забыл ее имени.

На нем не было ни камзола, ни жилета. Девушка мельком скользнула взглядом по его бедрам в жемчужно-серых бархатных панталонах. Игра света и тени на бархате от колеблющегося света свечи выявляла больше, чем она могла или была готова понять.

«Глупости, — потом думала Мари-Лор. — Я и раньше замечала у него выпуклость между ног». В конце концов, она не ребенок и не дурочка, бархат явно обтягивал бугорок его плоти. И даже если, впервые заметив это, она была смущена и не хотела обращать внимания, то через несколько мгновений безошибочно все поняла, почувствовав, как он прижимается к ее бедрам. И не стоило притворяться, что это не возбуждало ее.

Она чувствовала, как полотно его рубашки трется о ее грудь и плечи, а рука обхватывает упругую плоть. Ее поразило, что в этом было что-то уже знакомое, где-то в самом потаенном уголке ее существа желание ощутить эти прикосновения к груди таилось еще с тех пор, когда она смотрела, как он складывает книги на отцовском столе.

Был ли это треск рвущейся ткани? Трудно различить его среди звуков громко бьющегося сердца и дыхания, когда его губы впивались в ее, заставляя их раскрываться под настойчивым натиском языка.

Виконт прижимал Мари-Лор к себе, сначала крепко обняв за талию. Она хорошо это помнила. А затем… она была почти уверена в том, что произошло дальше, вернее, не очень уверена. Положение становилось рискованным. Его рука медленно, но властно начала спускаться ниже, немного задержалась на округлостях ее ягодиц, отшвыривая в сторону юбки. И куда эта рука направлялась дальше, и куда он мог запустить свои пальцы…

Впоследствии Мари-Лор удивлялась, что не была ни шокирована, ни испугана его явно неприличными действиями. Но разве она сама не ласкала под рубашкой его спину и поясницу? Как могли оскорбить ее его ласки, когда она сама старалась коснуться любого доступного кусочка его тела? Она чувствовала дрожь и боль в животе, совсем как в ту ночь в Монпелье…

Такой всплеск, такой поток ощущений. И совершенно необъяснимо прежде всего то, как они оказались в объятиях друг друга. Нельзя было сказать, что он «схватил» ее или что она «бросилась» в его объятия. И если вначале были какой-то решающий жест, нерешительное или смелое прикосновение, то она не могла сказать ни что это было, ни кто сделал первый шаг. Просто это произошло, как… вспышка летней молнии.

И так же быстро закончилось.

Дверь затряслась. Мари-Лор с ужасом поняла, что она не заперта. Но кто мог прийти сюда в столь поздний час?

Она заморгала, внезапно ослепленная пламенем еще одной свечи. Дверь распахнул невысокий мужчина в стеганом атласном халате, расстегнутом на груди. Его морщинистая шея казалась багровой на рюшах его рубашки.

Виконт убрал руку с груди Мари-Лор, опустил ее юбки, но продолжал обнимать за талию. Она пыталась отстраниться, но оказалось, что без его помощи не может удержаться на ногах.

Она услышала смех. Тоненький, ироничный, но, как ни странно, добродушный. Безумный смех герцога.

— А я-то думал, что ты слишком ярый приверженец равенства, чтобы воспользоваться служанкой, Жозеф. — Старик качал головой с нарочитым недовольством.

Он стоял с раскрытым ртом, но в его маленьких голубых глазках блестел ум и даже гордость.

— Первая хорошенькая девушка, которую они наконец наняли, — вздохнул он. — Ладно, человечество меняется, с этим не поспоришь. — Его тонкие синие губы скривились в насмешливой улыбке. — Но я рад, что ты кое-чему научился. Хватай… черт, как это говорится? Хватай момент? Нет. Ах да, хватай время. — Он снова рассмеялся. — Или хватай все, что можно ухватить. — Он с вожделением покосился на разорванное платье Мари-Лор и немного обнажившуюся грудь. — Зато я обыграю тебя в шахматы завтра. Слабое утешение, но тут уж я тебя обставлю. — Дверь-то ты мог бы запереть, — проворчал он, прежде чем захлопнуть ее за собой.

Но герцог не ушел. Они снова услышали его смех.

— И ты здесь, Юбер? Плохи дела. Маленький Жозеф обскакал нас обоих. Ты лучше пойди к своей жене и постарайся наконец сделать нам наследника. Может, если угодишь ей, она в награду даст тебе понюхать гелиотропа.

Наконец неприятный визгливый смех замер в конце коридора.

«А я, — подумала Мари-Лор, — сыграла роль в комедии, в которой совсем не хотела участвовать».

Жозеф опустил руку, обнимавшую талию Мари-Лор. «Хорошо, что болезнь, — подумал он, — не лишила отца силы духа». Он усмехнулся, с удовольствием вспоминая, с каким злорадным смаком старый мерзавец произнес слово «гелиотроп».

Но к этому удовольствию примешивалось чувство вины, он пытался подавить его. И черт! Кто бы мог предположить, что этот слизняк Юбер тоже потащится в комнату Мари-Лор?

Виконт посмотрел на стоявшую рядом девушку. Ее лицо пылало от смущения и растерянности, она обхватила себя руками, стараясь прикрыть разорванное платье. Широко открытые от потрясения глаза меняли свой оттенок от серого к синему, а затем снова от синего к серому, отражая попытки понять, что произошло.

Он сжал руку — ту самую, что ласкала ее тело, руку, которая словно сама снова тянулась к ее груди. Эта рука, вероятно, могла бы написать научный трактат о размере и форме ее груди, мягкости и твердости, о соске, твердом на ощупь, как косточка вишни. Он не понимал, отчего это происходило, но его руки и губы прекрасно знали, что и как делать, как будто сами отдельно от него уже давно готовились к этому.

Объятия получились не такими, как он хотел; Жозеф намеревался вести себя более вежливо и искусно. Так, чтобы показать отцу, что девушка уже занята, и в то же время успокоить ее, что это все игра.

Конечно, он не собирался терять голову, попадать во власть такой банальной вещи, как желание. «Бог мой, — думал он, — должно быть, я ужасно напугал ее».

Но Мари-Лор не выглядела испуганной.

«Как она поняла мои намерения? — спрашивал он себя. — Что она собиралась делать, очутившись в моих объятиях?»

Должно быть, он захватил ее врасплох. Возможно, она уже засыпала, когда он пришел, и сонная подошла к двери. Да, говорил он себе, все происходило как во сне, и отсюда эта милая доверчивость. В их встрече чувствовалась какая-то неизбежность, что-то знакомое, они бросились друг к другу, как старые любовники, нашедшие друг друга глубокой ночью.

Нет, уже ничто не имело значения. Момент был упущен, что бы он или она ни собирались делать. Важным было лишь то, что ему удалось уберечь Мари-Лор.

Он снял с гвоздя шаль и протянул ей. Она глубоко вздохнула, грустно улыбнулась.

— Благодарю вас, — дрожащим голосом сказала она, закутываясь в шаль.

— Не за что. — Он пожал плечами.

— Нет, — более твердым тоном возразила она, придерживая юбку и приседая перед ним, — за многое. — Она засмеялась. — Потому что, если бы вы не пришли и не выставили отсюда месье герцога, мне бы пришлось дать ему тумака. И это в лучшем случае стоило бы мне потери места.

Виконт тоже рассмеялся. Но он понимал, что к его радости примешивается разочарование. Честно говоря, ему хотелось, чтобы она была более взволнована, даже потрясена тем, что произошло между ними.

Теперь он не сомневался, что все произошедшее лишь для него оказалось неожиданностью. Он жаждал, чтобы она хотела его. Он воображал самые невероятные вещи. Но убеждал себя: даже лучше, что так получилось. Она оказалась достаточно умна, чтобы быстро все понять и дальше вести себя соответствующим образом.

— Мой отец выглядел бы далеко не по-герцогски с выбитым передним зубом.

Раскрасневшиеся и запыхавшиеся, разделенные безопасными двадцатью или более дюймами, они улыбались друг другу, как актеры, вышедшие на поклоны после удачного выступления.

— Прошу прощения, — сказал виконт, — за порванное платье, мадемуазель Берне, но мне нужно было представить доказательства, которые бы убедили отца. Не имея времени договориться с вами заранее, я ограничился несколькими деталями.

«Лжец», — упрекнул он себя. Конечно же, он не имел ни малейшего намерения так жадно и бесцеремонно набрасываться на нее. Он обожал пуговки и кружева, замысловатые крючочки и петельки, умение ловко раздевать даму было одним из его талантов. Но соблазнительная небольшая прореха в ее платье, не длиннее его большого пальца, оказалась красноречивым доказательством в этом спектакле. В моральном кодексе отца это был знак, обозначающий нетерпеливое желание: хозяин не потерпит таких помех, как одежда служанки. Хозяин просто сорвет все, мешающее ему на пути к удовольствию, прежде чем швырнуть ее на постель, завернуть ее юбки и…

Таково было представление о развлечении со служанкой его отца, но не его. Конечно, нет. Он бы сорвал с нее платье умелым артистичным жестом. Сделал бы то, что ему нужно, и не занимался бы бесполезным самобичеванием.

Мари-Лор задумчиво кивнула.

— Но ваш брат. — Она нахмурилась. — Вы не предполагали, что граф месье Юбер тоже может здесь появиться?

Да, он не предполагал. И не мог предвидеть мерзких слов отца, раздававшихся в коридоре, где неподалеку спали слуги. Виконт поморщился. Она имела основания беспокоиться. Завтра утром все слуги и крестьяне, живущие в радиусе лиги от замка, будут знать эту историю.

И поскольку они, вероятно, уже насмехаются над явной неспособностью Юбера сделать жене ребенка, то этот новый всплеск шуток едва ли улучшит положение. Бедная раздражительная Амели, уже неуверенная в своей власти, каждый раз, когда слуга будет кланяться или служанка приседать перед ней, начнет думать, что над ней насмехаются или выражают презрение.

И во всем она будет обвинять Мари-Лор.

— Нет, — сказал Жозеф, — я не думал, что граф явится сюда. Как и о… э… о том, какие последствия это будет иметь для вас. Могу представить, — добавил он, — что и при самых лучших обстоятельствах моя невестка не слишком приятная хозяйка для слуг.

— Она сказала, что меня могут уволить за распутное поведение. — Голос Мари-Лор дрогнул.

— Не беспокойтесь. Я сделаю так, что этого не случится. — «Небольшая светская учтивость вот и все, что потребуется», — подумал он. — Но, боюсь, я не смогу превратить ее в добрую хозяйку.

Девушка пожала плечами, и он смутился. Было очевидно, что сейчас «хорошие» условия беспокоили ее меньше всего.

— Не беспокойтесь, — повторил он, — я обещаю, что вы не потеряете работу. Хотя бы это я могу сделать для человека, спасшего мне жизнь.

Ей хотелось, чтобы он не был так любезен, не сочувствовал ее положению. Она бы предпочла видеть его рассерженным, каким он был прошлой зимой, когда отчитывал ее за то, что она читала на страницах не написанное автором. Тот неприятный человек мог бы силой овладеть ею. Если бы тот человек был с ней здесь, она испытывала бы только возмущение.

Но он был так добр и так приветливо улыбался, и с этим ничего нельзя было поделать: она знала, с какой радостью ответила бы на его ласки. Она ничего не боялась: ее тело переполняло то же желание, владевшее ею в ту ночь, когда она смотрела на него спящего, только, что еще хуже, на этот раз не было удивления или чувства вины.

«Он должен был почувствовать, как сильно я хочу его, — думала она, — несмотря на то что тактично предпочитает не замечать этого». Значит, предположила Мари-Лор, ей остается делать то же самое. Как и он, она будет притворяться, что ничего особенного не произошло.

— Мы не оставили бы вас умирать у наших дверей. — Слова прозвучали резче, чем она хотела. — Во всяком случае, вас спас мой брат.

— Надеюсь, он здоров, — сказал виконт. Он вежливо игнорировал ее грубость, и это казалось упреком. — Он все еще изучает медицину?

Она кивнула.

— А ваш отец, полагаю, он чувствует себя лучше? А как книжная лавка?

— Мой отец умер в мае, месье Жозеф. Что касается лавки, — добавила она, — как оказалось, у папа были долги.

Он усмехнулся:

— Это у нас общее. Я хочу сказать, долги наших отцов. Но я сожалею о смерти вашего отца, мадемуазель. Во время моего короткого пребывания в вашем доме мне показалось, что вы очень любящая семья, в чем, как вы видите, наше различие.

Она отвернулась.

— И вы все же не вышли замуж за друга вашего брата, — почти с осуждением заметил он.

Мари-Лор покачала головой:

— Отец не оставил мне приданого. Простите, месье Жозеф, но, вероятно, вам не следует называть меня «мадемуазель». Теперь, когда я в услужении у вашей семьи, может быть, вам лучше называть меня…

— …Мари-Лор. — Складки у его рта углубились, когда он произносил это имя.

«О да! Намного лучше», — подумала она. Особенно когда он произносит последнее «р».

— Мари-Лор, — твердо повторил он. — Мари-Лор, а не Марианна. И вам не надо называть меня «месье Жозеф», когда мы одни. «Жозеф» вполне подходит.

— Но я могу забыться и назвать вас… э… Жозеф при людях.

Какой мягкий певучий звук, если произносить его медленно.

— Однако, — подумав, сказал он, — теперь, когда мы любовники, может быть, неплохо, если время от времени вы, забывшись, действительно будете называть меня при людях Жозефом.

— Теперь мы — что? — Она возвысила голос, выделяя мягкие певучие звуки.

— По видимости, я имею в виду. — Он улыбался, глаза блестели от удовольствия.

«Он похож на Жиля, когда тот описывает новый удивительный метод лечения», — подумала она.

— Потому что вас заметили, и единственный способ удержать отца и Юбера подальше от вашей постели — это убедить их, что вы чаще бываете не в своей, а в моей постели. Но нам это не так просто сделать, — продолжал он. — Придется моему камердинеру приводить вас ко мне в комнату каждую ночь.

Он затряс дверь, за которой послышалось приглушенное ругательство.

— Этот негодяй шпионит за нами у замочной скважины. Не напрягай зрение, Батист! — крикнул он. — И между прочим, — быстро добавил виконт, — я обещаю, что вас не должно тревожить, что между нами что-то произойдет. Ибо, как откровенно заявил мой отец, я не злоупотребляю своей властью над служанками.

Во всяком случае, убеждал он себя, это был наилучший способ держать отца и брата подальше от нее. И он, безусловно, обязан предоставить ей защиту; ночная уловка, предложенная им, была всего лишь необходимой мерой безопасности. Она не имела ничего общего с его желаниями.

Ладно, не совсем так. Он хочет видеть ее опять. Ну и что. Он обещал не трогать ее. Он ее не тронет. Они просто поговорят, как тогда в Монпелье. Конечно, он будет более вежлив. Он будет звать ее по имени — Мари-Лор, а не мадемуазель.

Мари-Лор… Он ощущал на языке глубокий бархатный тон последнего слога.

— Так вот, — сказал виконт, — добро пожаловать ко мне, Мари-Лор, если вам нравится эта идея.

— Вероятно. Это хорошая идея, я хочу сказать. — И она замолчала. Затем медленно заговорила: — Да, Жозеф. Я думаю, это очень хорошая идея — на всякий случай. Спасибо вам. — Она кивнула и благодарно улыбнулась.

«Бог мой, — подумал он, — как жарко и душно в этой комнатушке!»

«Но так ли уж хороша эта идея, — спрашивала себя Мари-Лор, — проводить все ночи вместе с ним? Особенно когда он оказался таким остроумным и отзывчивым».

Здравый смысл говорил «нет».

«Проводить все ночи за запертыми дверями с аристократом? Ты совсем лишилась рассудка, Мари-Лор?»

«Но если я не буду, я окажусь во власти двух других аристократов. — Это был уже ее внутренний настойчивый голос. И он добавил: — Двух довольно мерзких аристократов. А этот по крайней мере обещал не трогать меня».

Но это не убедило ее второе «я».

«Речь идет о моей безопасности! Это поможет мне не потерять работу».

Ничего, она всегда может передумать. Потом, когда освободится от его присутствия. Она все обдумает, когда он уйдет.

Но казалось, виконт не собирался сделать и шага к двери. Он выглядел довольно растерянным, как будто не знал, как закончить этот разговор.

— Так вот, — сказал Жозеф, — увидимся завтра ночью. Спите спокойно.

— Да, — ответила Мари-Лор, — и вы тоже.

Он не двинулся с места. Она подумала, может, следует ей еще раз поблагодарить его. Может быть, еще раз сделать реверанс? Казалось, не хватает какого-то слова или жеста, но она не имела ни малейшего представления, что бы это могло быть.

— Не забудьте запереть дверь, — напомнил он.

— Не забуду. Нет… — Она покачала головой.

Он приоткрыл дверь и снова закрыл ее. В эту минуту он казался ей очень молодым.

— Знаете, а вы были правы относительно месье X. Та история произошла раньше, чем он начал писать эту книгу, — шепотом сказал виконт.

О чем это он говорит?

Мари-Лор сразу же все вспомнила и, поняв, разразилась неудержимым смехом. Его плечи напряглись.

— Ну, я не думаю, что это так смешно. Она пыталась подавить смех.

— Возможно, но это дает ответ на одну из загадок, мучивших меня уже несколько месяцев. Первая загадка заключалась в том, как какой-то разносчик книг мог отчитать меня с таким высокомерным и аристократическим видом.

— А вторая?

— Откуда его чрезмерный интерес к месье X? Он застенчиво улыбнулся.

— Авторское тщеславие, — пробормотал Жозеф. Она улыбнулась:

— Вы прекрасный писатель. А я… то есть я была одной из ваших самых преданных читательниц. — Затем добавила: — Полагаю, что в душе я остаюсь читательницей.

Он кивнул:

— Конечно. Вероятно, вы — самая проницательная из всех читателей, которых я знал.

— Вы мне расскажете, как получилось, что вы стали писать книги? И что вы пишете сейчас? Что чувствуешь, когда…

Он засмеялся и поднял свою изящную руку, чтобы остановить поток ее вопросов.

— Да, да, обязательно. Но не спеша, по одному вопросу, по очереди. Я расскажу вам все. Начиная с завтрашней ночи… И благодарю вас за комплименты.

Виконт мгновенно повернулся на каблуках, выбежал в коридор и исчез за углом.

Мари-Лор посмотрела ему вслед, пожала плечами, заперла дверь и быстро разделась.

Она решила, что не будет ничего плохого в том, что она станет приходить к нему. Все дело в литературе, а не в личных отношениях. Ведь торговец книгами, а когда-нибудь у нее опять будет книжная лавка, должен все знать о своих писателях.

А теперь… как приятно на этот раз иметь в своем распоряжении всю постель. Растянувшись на тюфяке, она заснула здоровым спокойным сном.