"Месть Фантомаса" - читать интересную книгу автора (Сувестр Пьер, Аллен Марсель)

Глава V. Мамаша Косоглазка и Дырявая Башка

— Эй, Дырявая Башка, так сколько тебе дали за сюртук и за костюм?

Человек, которого только что окликнули, начал копаться в карманах старого, грязного, в заплатах, костюма и после бесконечных поисков наконец выудил оттуда горсть монет и внимательно пересчитал.

— Семнадцать франков, мамаша Косоглазка.

Косоглазка нетерпеливо перебила его:

— Не то, я тебя спрашиваю, сколько за сюртук и сколько за костюм? Мне нужно это, чтобы вести свои записи, а также для того, чтобы знать, сколько я должна каждому из владельцев. Напряги свою память, Дырявая Башка!

Выслушав странную, как могло показаться со стороны, просьбу, человек тщетно напрягал свою память.

В конце концов он развел руками:

— Не знаю. Не могу вспомнить… Я, наверное, уже давно продал эти тряпки…

Мамаша Косоглазка безнадежно вздохнула:

— Давно! — пробормотала она. — Разрази меня гром, если это было больше двух часов назад… Эх, что с тебя возьмешь, — продолжала она, сострадательно глядя на жалкого малого, который выкладывал деньги на стол, — все знают, памяти у тебя ни на грош и ты тут же забываешь, что делал всего час назад…

— Да, — отозвался Дырявая Башка, — это верно…

— Ладно, — сказала мамаша Косоглазка, — не будем больше об этом…

Она протянула ему старую изорванную одежду, уже давно потерявшую свой вид, и приказала:

— Сходи, прицепи снаружи эту мантию академика. Сейчас только восемь часов, и у нас еще есть время, чтобы разобраться с нашим делом. Увидев эти шмотки на витрине, наши кореши поймут, что фараоны не рыщут поблизости и в дом можно входить без опаски…

На всякий случай мамаша Косоглазка подошла к порогу двери и быстрым взглядом окинула улицу: ничего подозрительного.

— Все в порядке, — проскрипела она, — впрочем, я была в этом уверена: шпики сегодня оставили нас в покое… Наверное, они все заняты делом Доллона. А, Дырявая Башка?

Возвращаясь в лавку, мамаша Косоглазка столкнулась со своим компаньоном, который, застыв на месте, благоговейно держал жалкое рубище, напыщенно названное одеждой академика.

— Чего ты ждешь?

— Ничего.

— Что тебе надо сделать с этим костюмом?

Дырявая Башка задумался.

— Я тебе сказала, — завопила мамаша Косоглазка, — повесить это снаружи лавки. Ты что, уже забыл?

— Нет, нет, — возразил Дырявая Башка, поспешив исполнить распоряжение хозяйки магазина.

— Ну и тип! — подумала мамаша Косоглазка, по-прежнему сжимая в кулаке вырученные семнадцать франков.

Каким образом Дырявая Башка вошел в отношения с мамашей Косоглазкой и дружками этой торговки подержанными вещами? Никто точно не мог этого сказать.

Однажды он появился в банде в жалком изношенном платье и начал нести какой-то бессвязный бред. Когда кто-либо шевелился, он повторял за ним его движения. Никто не сумел добиться от него, ни как его зовут, ни откуда он пришел: провалы памяти были поразительны и уже через час несчастный забывал, что он только что делал.

Это был бедный слабоумный человек, совершенно безобидный, всегда готовый оказать услугу, которому можно было дать, судя по виду, от сорока до семидесяти лет, точный его возраст определить было трудно, так как лишения и нищета лучше чем что-либо другое могут изменить внешность любого человека.

Столкнувшись с таким странным случаем, когда память совершенно не держит мысли человека, мамаша Косоглазка и ее друзья окрестили неизвестного, страдающего к тому же умственной отсталостью, «Дырявой Башкой».

Дырявая Башка вел себя ниже травы, тише воды, старался всем угодить и довольствовался тем, что ему давали.

Но вернемся к Косоглазке. Она держала на Часовой набережной, между мостом Пон-Нёф и улицей Арле, лавку, на которой висела вывеска: «Любитель редкостей».

Это громкое название никак не соответствовало внутреннему убранству магазина. На самом деле это была заурядная лавка старьевщика, представляющая собой склад самого разного хлама: от старой разбитой мебели до потрепанных лохмотьев, грудами валявшихся на полу.

За магазином, небольшой фасад которого смотрел прямо на спокойное течение Сены, располагалась задняя часть лавки, где как попало стояли убогое ложе мамаши Косоглазки, полусломанная плита, на которой она готовила себе пищу, и валялись те товары, для которых не нашлось места в передней части магазина.

Задняя часть лавки сообщалась с улицей Арле темным и узким коридором. Таким образом, хибара мамаши Косоглазки имела на самом деле два выхода, что было нелишним для такой бойкой бабенки, которая постоянно приковывала любопытство полиции и которая прятала у себя разного рода подозрительных незнакомцев, не имеющих крыши над головой.

В доме-магазине мамаши Косоглазки кроме двух комнат первого этажа был широкий и довольно глубокий погреб, к которому вела черная извилистая лестница, постоянно пропитанная влагой из-за соседства с рекой.

Ступив сюда, человек оказывался в жидкой грязи, хлюпающей под ногами, но, несмотря на это, погреб почти полностью был забит разного рода ящиками, тюками странной формы и другими, самыми разными предметами.

Лавка старьевщика включала, разумеется, и этот подвал, который, кроме того, что служил отличным тайником для вещей, представлял собой ценное убежище для тех, кто по тем или иным причинам скрывался от преследования полиции.

А мамаше Косоглазке уже приходилось иметь дело с полицией. Последняя встреча со стражами закона, самая серьезная, относилась еще к славным временам, когда в банде Цифр верховодил таинственный вожак Лупар, он же доктор Шалек. Мамаша Косоглазка, арестованная тогда в своем доме по улице Ла-Шарбоньер по обвинению в хранении денежных банкнот, украденных у посредника-виноторговца г-на Марсиаля, попала под суд, но благодаря ловкости адвоката отделалась двадцатью двумя месяцами тюрьмы…

Нисколько не исправленная наказанием, после выхода из тюрьмы Клермон мамаша Косоглазка, располагая некоторой суммой, припрятанной ею еще на воле, решила переселиться поближе к Дворцу Правосудия, где эти господа судят и осуждают бедных людей. Иногда она говаривала в шутку:

— Живя по соседству с красными мантиями, я, возможно, познакомлюсь с кем-нибудь из них и, кто знает, может, это когда-нибудь пригодится!

Но это соседство было, конечно, лишь предлогом, и мамаша Косоглазка по другим соображениям открывала на острове Сите лавку, выходящую на Часовую набережную и размещающуюся в ветхом домишке. Дело в том, что Косоглазка по-прежнему была связана с бандой Цифр, состав которой менялся по мере возвращения с каторги ее членов. В частности, с Бородой, выпущенным после трех лет тюрьмы под залог, который вместе с мамашей Косоглазкой подвизался в обществе контрабандистов и фальшивомонетчиков, чьи дела успешно процветали.

Некоторое время жизнь бандитов была спокойной, но потом на них внезапно обрушилось несчастье.

Бочар, прославившийся еще во времена Шалека и Лупара, только-только покинув места не столь отдаленные, вновь угодил за решетку, нарвавшись на французских таможенников на бельгийской границе.

С ним попались и трое его сообщников, и эта славная группа дожидалась теперь своей участи, отбывая предварительное заключение в тюрьме Санте. Вместе с тем, по мере того, как исчезали одни члены шайки, на их месте вырастала новая поросль.

Так, в банде появилась ценная личность, некто Нибе, который благодаря роду своих занятий, мог избавить ее участников от многих неприятностей. Профессия Нибе была в самом деле известной и почетной, поскольку он находился на государственной службе, а точнее, служил надзирателем в тюрьме предварительного заключения.

Иногда в доме Косоглазки можно было увидеть толстуху Эрнестин, проститутку из квартала Ла-Шапель, которую некоторое время подозревали в связи с полицией. Правда, эти предположения так и не получили подтверждения. Если бы она даже и хотела заложить своих дружков, то воспоминание о Кокетке, ее коллеге, старой уличной проститутке, с которой она вместе мерила тротуар на улице Гут-д'Ор и которую зарезали насмерть всего лишь за простую угрозу, заставило бы ее сто раз подумать, прежде чем решиться на предательство.

В то время как мамаша Косоглазка из глубины своего магазина с насмешливым видом наблюдала, как Дырявая Башка на видном месте укреплял мантию академика, кто-то проскользнул в лавку и поздоровался с ее хозяйкой:

— Привет, старуха!

Это пришла толстуха Эрнестин, которая, как она объяснила, вот уже более получаса бродила вокруг статуи Генриха IV, не решаясь приблизиться к магазину, не дождавшись привычного условного сигнала. Окружение мамаши Косоглазки знало, что, когда лавка находилась под наблюдением, когда существовала опасность слежки, хозяйка вешала на витрине магазина какую-нибудь старую одежду; но если путь, как говорили в банде, был свободен, если в окрестностях не было никаких подозрительных силуэтов полицейских, то мамаша давала сигнал сбора, представлявший собой не что иное, как старую мантию академика, порванное, латаное-перелатанное платье, без сомнения не замечаемое прохожими и иногда останавливающимися перед лавкой коллекционерами всякого рода необычного хлама, но обладающее особой ценностью для посвященных.

Эрнестин пришла к старухе очень встревоженная:

— У тебя есть новости?

На лице старухи появилось недоумение:

— Какие новости?

— Похоже, — продолжала толстуха Эрнестин, — бедный Эмиле пропахал мордой землю на своем аэроплане…

Мамаша Косоглазка опустилась на стул:

— Боже, неужто правда? Бедный мальчуган! Он ничего не сломал себе?

— Черт возьми, почем я знаю, — воскликнула Эрнестин, подняв руки к небу.

Потрясенные, женщины посмотрели друг на друга.

Славный парень, этот Эмиле! Он отошел от дел, но не оставил своих друзей, продолжая помогать им.

Три года назад некий Мимиль, один из тех, кто отказывался идти на военную службу, был арестован в Ла-Шапель, в кабачке папаши Корна «Встреча с другом», во время общей облавы и, как полагается, был сослан в Африку, в Бириби; там юноша вместо того, чтобы выделиться, как это было принято в его окружении, вызывающим поведением, наоборот, вел себя настолько примерно, что заслужил даже доверие начальства.

И, прикрываясь репутацией примерного солдата, он сумел совершить две кражи из кассы штрафного батальона, да так ловко, что не только не был задержан, но и не вызвал ни малейшего подозрения. Более того, вместо него даже осудили и расстреляли двух невиновных.

Принимая во внимание его отличное поведение, Мимиля до окончания срока службы отослали в один из полков, расквартированных в Алжире, и в этом городе, где свободного времени у него стало несравненно больше, он завел дружбу с двумя механиками, которые обслуживали самолеты.

Механика была его стихией, для этого парня взломать замок было так же просто, как свернуть сигарету.

Увлеченный новым для себя делом, Мимиль через полгода, к концу службы, сумел стать ловким летчиком и, хотя репутации первоклассного авиатора у него не было, он вполне сносно зарабатывал себе на хлеб своей новой профессией. Однако у Мимиля, ставшего к тому времени Эмиле, были более высокие запросы. Он вдруг обнаружил, что, не слишком злоупотребляя, можно без особых усилий заниматься контрабандой с помощью самолета, перелетая из одной страны в другую под предлогом установления рекордов.

Никогда таможенникам, а тем более жандармам внутри страны, не придет в голову обыскивать летательный аппарат и проверять, не набиты ли его полые трубы кружевами, не спрятаны ли в заднем или переднем отсеке предметы роскоши, либо тысячи спичек, либо фальшивые деньги.

И Мимиль время от времени объявлял, что собирается перекрыть спортивные результаты перелетов по маршруту Брюссель — Париж или, к примеру, Лондон — Кале.

Был побит рекорд или нет — его это не очень волновало, главное — беспрепятственно пересечь границу и пролететь над головами таможенников, восторженно машущих вслед самолету, набитому подлежащим к взиманию пошлины товаром на многие сотни тысяч франков.

В качестве механиков у Эмиле было двое-трое молодцов, служивших обычно связными между летчиком и шайкой контрабандистов и фальшивомонетчиков, которые собирались тайком в доме мамаши Косоглазки.

Вот почему толстуха Эрнестин, узнав об аварии, в которую попал Эмиле, была сильно встревожена. Разбился ли при посадке самолет? Благополучно ли прибыла крупная партия кружев «малин», которую ждали из Бельгии?

С некоторых пор, казалось, фортуна отвернулась от бедных жуликов, трудившихся в поте лица. Бочар и несколько его дружков сидели за решеткой. Создавалось впечатление, что за приятелями мамаши Косоглазки пристально следят… Вот и Эмиле шлепнулся на своем самолете… Да… Мамаше Косоглазке надо было обязательно выяснить, что случилось с Эмиле?

— Дырявая Башка! — крикнула она.

Из-за дверей задней части лавки показалось тупое лицо несчастного.

— Дырявая Башка, — приказала ему старуха, вкладывая в ладонь один су, — сходи живо за вечерней газетой и сразу же принеси ее мне, да не забудь о том, что я тебе сказала… Завяжи узелок на своем носовом платке, это будет тебе напоминанием.

— О, не бойся, мамаша Косоглазка! — начал божиться Дырявая Башка. — Я не забуду.

Не успела за Дырявой Башкой захлопнуться дверь, как в магазин вошел мужчина с нахмуренным лицом. Он прошел внутрь не через вход с набережной, а через заднюю часть лавки, в которую он попал через темный коридор, выходящий на улицу Арле.

Рукою он придерживал поднятый воротник, словно ему было холодно, хотя на улице стояло лето, а фуражка, надвинутая на глаза, почти полностью скрывала лицо.

Мамаша Косоглазка вынула из двери, выходящей на набережную, ручку и, заперев таким образом лавочку, вернулась к толстухе Эрнестин и только что прибывшему мужчине.

— Ну что, Нибе, — спросила она, — что новенького?

Мужчина снял фуражку и опустил воротник: это был действительно надзиратель тюрьмы предварительного заключения.

— Во Дворце большой шухер, — процедил он сквозь зубы, — поставили всех на уши.

— Что, неприятности? — спросила толстуха Эрнестин. — Что-нибудь с корешами, которые сидят в предвариловке?..

Нибе повел плечами и окинул девицу пренебрежительным взглядом:

— Дура, это из-за этого мальчишки Доллона.

Мамаша Косоглазка и Эрнестин понимали, конечно, что Нибе знал больше, чем рассказал им об истории с Жаком Доллоном и баронессой де Вибре, но они не осмеливались лезть с расспросами к тюремщику, без того бывшему в отвратительном настроении, которое совсем не улучшилось после известия об аварии, в которую попал Эмиле.

— Не хватало только этого, — вырвалось у него, — как раз в тот момент, когда мы ожидаем партию товара с кружевами сегодня вечером.

— Кто должен доставить товар?

— Матрос, — ответил Нибе.

— А кто принимает? — спросила мамаша Косоглазка.

— Скорее всего, — быстро ответил ворчливым голосом Нибе, — пойду я с Дьяком. Кстати, — продолжал Нибе, разглядывая Эрнестин, — куда он делся, твой мужик?


Через час после того как Дырявая Башка отправился исполнять поручение своей хозяйки, он остановился, запыхавшись, словно после быстрого бега, возле темного входа, который вея с улицы Арле в логово мамаши Косоглазки.

Дырявая Башка нырнул в коридор, но вместо того чтобы пойти к хозяйке магазина, он ступил на узкую извилистую лестницу, которая привела его на восьмой этаж этого довольно высокого дома.

Дырявая Башка повернул ключ в замке, открыл расшатанную дверь и оказался в мансарде, слуховое окно которой выходило на наклонную крышу.

Эта жалкая комнатка составляла жилище странного персонажа, который большую часть своего времени проводил в компании известной скупщицы краденого мамаши Косоглазки и частых ее гостей.

Очевидно, Дырявая Башка не хотел показать, что он разгорячился от быстрого бега. Сняв пиджак и расстегнув рубашку, он холодной водой сполоснул лицо и шею, вытер влажный от пота лоб и смахнул белый слой пыли со своих грубых башмаков.

Ночь стояла светлая из-за рассыпанных по всему небу звезд, и Дырявая Башка, чтобы освежиться еще быстрее, высунул голову наружу через открытое окно.

В тот момент, когда Дырявая Башка осматривал крыши домов, силуэты которых вычерчивались прямо перед ним, он неожиданно резко вздрогнул, и тусклый взгляд его глаз на секунду вспыхнул.

Перед Дырявой Башкой стояло величественное здание Дворца Правосудия, и, бросив взгляд на верх Дворца, он с удивлением заметил, как какая-то тень расхаживает по крыше, переходя от одного карниза к другому, то исчезая за каминной трубой, то вновь появляясь.

Со все более возраставшим любопытством Дырявая Башка следил за странными похождениями загадочного персонажа, разгуливающего посреди ночи по Дворцу Правосудия.

«Какого черта?» — спрашивал себя Дырявая Башка, щуря глаза и напрягая зрение, чтобы лучше видеть происходящее.

Если кто-либо в этот момент мог бы со стороны понаблюдать за Дырявой Башкой, он был бы просто поражен внезапными изменениями, происшедшими на его лице.

Это был не тот Дырявая Башка с пустым взглядом, глуповатой улыбкой и тупой физиономией, каким его привыкли видеть в лавке мамаши Косоглазки, это был совершенно преобразившийся Дырявая Башка, подвижный, гибкий с ловкими движениями рук и умным выражением лица. Короче говоря, совсем другой человек.

Дырявая Башка, заинтригованный любителем разгуливать по крышам, еще некоторое время следил за его перемещениями. Он, наверное, остался бы всю ночь стоять возле окна, продолжая наблюдать за незнакомцем, но вдруг Дырявая Башка заметил, что тот, взобравшись на вершину довольно широкой каминной трубы, медленно начал погружаться в нее и вскоре полностью исчез из виду.

Дырявая Башка подождал еще несколько минут, надеясь, что незнакомец скоро выйдет из своего необычного тайника.

Но тщетно: крыши Дворца вновь приняли свой обычный вид, и на них воцарились тишина и покой.

Спустя некоторое время Дырявая Башка входил в заднюю часть магазина.

— Чего ты шлялся так долго, — крикнула мамаша Косоглазка, — ты хоть принес газету?

Дырявая Башка задрожал, оглядел своими глупыми глазами присутствующих и опустил голову.

— Эх, — выдавил он из себя, — я забыл ее купить.

Тем временем надзиратель Нибе, не удостоивший ни малейшим вниманием несчастного идиота, продолжал беседовать с толстухой Эрнестин о делах ее любовника Дьяка.

Это был еще тот тип, этот Дьяк, и своим прозвищем, так мирно звучащим, он был обязан репутации «звонаря», которую приобрел среди своего окружения. Мрачная это была репутация, так как от ударов любовника Эрнестин звенели обычно не колокола церквей, а головы несчастных прохожих, которых он, предварительно обобрав, никогда не упускал случая оглушить наполовину или на три четверти, или, в случае необходимости, насовсем, если, на их горе, кто-то из них вздумывал оказывать ему робкое сопротивление!

Эрнестин заканчивала объяснять Нибе, почему этим вечером не нужно рассчитывать на Дьяка: слишком запутанные и темные события разворачивались в данный момент в городе.

Мамаша Косоглазка с любопытством спросила:

— Значит, он замешан в деле Доллона?

При этих словах Дырявая Башка насторожился, правда, не подав виду и продолжая приводить в порядок огромный тюк со старым тряпьем.

Но Нибе ответил мамаше Косоглазке:

— Дьяк ни при чем в этой истории, я знаю, о чем говорю… Скорее всего, он опасается повторить участь Бочара, поэтому и не пришел. Впрочем, я его понимаю, сейчас нужно быть очень осторожным.

Эрнестин и мамаша Косоглазка принялись оплакивать Бочара.

Бедняга! Выйти из тюрьмы, чтобы через две недели вновь угодить туда, да еще с грозным ярлыком на спине: контрабанда, фальшивые деньги…

Нибе успокоил их.

— Говорю я вам, — проворчал он, — что я нашел для него классного защитника, метра Анри-Робера. С этим парнем, умеющим прибрать судей к рукам, Бочар должен дешево отделаться.

Нибе, однако, встревоженно глянул на часы.

— Уже почти половина третьего, присвистнул он, — нужно спускаться к реке. Вот-вот Матрос со своей лодкой должен причалить к выходу из канализационной трубы.

Мамаша Косоглазка, которая всегда волновалась, когда прибывала очередная партия контрабандных товаров, чтобы осесть в ее погребе, попыталась отговорить Нибе.

— Может, сегодня не надо. Ты не справишься один, — начала она.

Нибе взмахнул руками, будто хотел сказать: «Ничего тут не поделаешь», но тут его взгляд остановился на Дырявой Башке. Тюремщик мгновение поколебался, затем, наклонившись к женщинам, предложил:

— Раз уж нет никого другого, я мог бы взять с собой Дырявую Башку.

Но женщины запротестовали, слегка понизив голос, чтобы не мог услышать юродивый: Дырявая Башка еще никогда не ходил на дело. И потом, он часто несет всякий бред, можно ли быть уверенным, что он не выболтает?

Нибе улыбнулся:

— Как раз его идиотство и паяное отсутствие памяти позволяет без боязни использовать его.

— Клянусь, — немного успокоившись, признала мамаша Косоглазка, — ты говоришь дело…

Затем, чтобы еще раз убедиться в простодушии несчастного Дырявой Башки, она добавила:

— Эй, расскажи-ка, ты сегодня ужинал, Дырявая Башка?

Несчастный, казалось, предпринял невероятные усилия. Напрягая память, он обхватил голову руками, закрыл глаза и надолго задумался. Однако после некоторой паузы он ответил с напыщенным, но в то же время удрученным видом:

— Право, я уже не знаю.

Нибе, внимательно наблюдавший за ним, кивнул головой, подведя итог:

— Отлично!

Нибе, идя впереди напарника, спустился в погреб мамаши Косоглазки. Ходить по подвалу было нелегко, так как приходилось переступать через разного рода ящики и самые невообразимые тюки. Тюремщик прошел в другой погреб, меньший по размерам, но такой же грязный, вдоль стен которого громоздились длинные ящики со слегка изъеденными ржавчиной крышками.

Дырявая Башка, которому было поручено нести фонарь, чтобы освещать дорогу, заинтересовался этими ящиками. Машинально он открыл один из них и отступил потрясенный: ящик был доверху набит золотыми монетами, ярко переливающимися при свете фонаря.

Хлопнув слабоумного беднягу по плечу, Нибе оторвал его от созерцания сокровищ.

— Смотри, — процедил он сквозь зубы, — не свались в обморок. Похоже, старина, твое слабоумие не доходит до того, чтобы ты не понимал ценности золотых. Ладно, я тебе дам пару монет, если будешь себя умно вести. Правда, — продолжал надзиратель тюрьмы, затягивая своего напарника вглубь второго погреба, — если ты когда-нибудь вздумаешь предъявить эти деньги своему банкиру, будь начеку, хотя это и луидоры, но все же эти звонкие блестящие монеты не совсем правоверные. Так что надо держать ухо востро!

Дырявая Башка кивнул головой. Запинаясь на каждом слоге, он дал понять, что смекнул, о чем идет речь.

— Фальшивые деньги! — прошептал он. — Фальшивые деньги!

В конце погреба находилась широкая массивная дверь, закрытая на железный засов.

С помощью Дырявой Башки, которого, казалось, ночная прогулка увлекала все больше и больше, Нибе снял тяжелую перекладину.

Как только дверь распахнулась, мужчины оказались в длинном черном коридоре, по которому вовсю гуляли сквозняки. Пол в этом коридоре был выложен тротуарными плитами, по которым бежал зловонный ручеек, несущий в своих мутных водах всякую дрянь.

— Это малый сточный колодец острова Сите, — шепнул Нибе на ухо Дырявой Башке.

Показывая налево на серое пятно, видневшееся вдалеке, он добавил:

— Видишь вон там отверстие? Там этот сток для нечистот выходит к Сене. Именно туда с минуты на минуту должен прибыть Матрос.

Неожиданно Нибе запнулся, стремительно отскочил назад, к двери, ведущей в погреб, и, схватив за рукав, потащил за собой Дырявую Башку.

Надзирателя тюрьмы насторожил необычный шум:

— Что такое?

Оба напрягли слух… Сомнений быть не могло, они не ошибались: с противоположной от наружного отверстия сточного колодца стороны был четко слышен ровный и резкий звук шагов.

— Кто-то идет? — тихо спросил Дырявая Башка, который в глубине своего сознания, несмотря на провалы памяти, начал сопоставлять этот шум с той странной картиной, которую он наблюдал час тому назад из окна, следя за прогулкой незнакомца по крышам Дворца Правосудия.

Нибе утвердительно кивнул головой.

Внезапно влажная и липкая стенка свода туннеля осветилась мягким светом неярко светившегося фонаря.

— Назад, — прошептал Нибе, отступив в погреб и чрезвычайно осторожно прикрыв за собой дубовую дверь.

Спрятавшись и потушив фонарь, мужчины могли без опаски наблюдать через щели между неплотно сбитыми досками за незнакомцем или, может, незнакомцами, которые так неосторожно выдали свое присутствие.

Нибе предпочел уклониться от предположений и подождать, что будет дальше. Шум шагов постепенно приближался. Неожиданно перед дверью возник силуэт мужчины и, хотя фонарь загораживал его, отражение света от стенки свода сточного колодца осветило его лицо.

Незнакомец был модно одет, волосы у него были светлые, впрочем, как и тонкие усики над верхней губой.

Не успел незнакомец пройти мимо двери погреба, в котором укрылись два сообщника, как Нибе, неожиданно разозлившись и сильно сжав руку Дырявой Башки, злобно выдавил из себя:

— Это он! Опять он! Журналист, расследующий дело Доллона, всю эту историю, происшедшую в тюрьме предварительного заключения, Жером Фандор. Ну, на этот раз…

Дырявая Башка с беспокойством следил за движениями тюремщика. Он четко расслышал, как в тишине щелкнуло лезвие выскочившее из рукоятки ножа.

Забыв об осторожности, Нибе открыл дверь и, потянув за собой напарника, бросился вслед человеку, которого он только что узнал — Жерому Фандору.

В это время последний не спеша удалялся в направлении к реке. Слегка волнуясь, Дырявая Башка спросил:

— Что ты задумал?

Нибе процедил сквозь зубы:

— Хватит с меня. Осточертело… Эта скотина каждый раз становится у нас на пути… Случай слишком удобный, чтобы упускать его. Сегодня я продырявлю ему шкуру…

При бледных лучах зари, которые начинали заглядывать в туннель, было заметно, как вздрогнул Дырявая Башка и как изменилось его лицо.

Они на цыпочках приближались к журналисту, который не догадывался о надвигающейся на него опасности и шел спокойным размеренным шагом, наклонив голову, чтобы не задеть за свод сточного колодца.

Бандиты были уже почти в метре от него. Не заботясь о том, что его могут обнаружить, Нибе глубоко вздохнул и решительно поднял руку, в которой держал свое смертоносное оружие…

В этот момент Жером Фандор, остановившись в конце сточного колодца, высунул голову из отверстия туннеля, выходившего на крутой берег Сены, и прикидывал, по всей видимости, как ему оттуда выбраться.

Еще секунда — и нож Нибе с ужасной силой опустился бы на тело несчастного и по самую рукоятку вошел бы в затылок журналисту, но неожиданно Дырявая Башка, неизвестно почему, быстро замахнувшись ногой, сильным ударом в поясницу послал репортера в пустоту ночи!

Было слышно, как тело тяжело шлепнулось в Сену…

Все произошло настолько стремительно, что одно мгновение Нибе стоял с открытым ртом, продолжая держать правую руку в воздухе и силясь осознать, что же только что случилось.

— Идиот! — заорал наконец он, глядя на юродивого.

Дырявая Башка скорчил свою глупую улыбку, пожал плечами и ничего не ответил.

Трудно описать негодование надзирателя тюрьмы, который из-за невообразимой неловкости Дырявой Башки упустил такую прекрасную возможность избавиться от этого проклятого журналиста.

После этой необъяснимой дурацкой выходки оба сообщника вернулись в лавку, где мамаша Косоглазка и толстуха Эрнестин с беспокойством ждали окончания операции. Но, мало того, что мужчины вернулись ни с чем, без каких либо известий от Матроса, который обычно был очень пунктуальным, они упустили такой прекрасный представившийся им шанс.

Не зная, впрочем, почему Нибе держит зуб на журналиста, Эрнестин и мамаша Косоглазка начали тем не менее осыпать всяческими ругательствами несчастного Дырявую Башку, как будто он являлся причиной всего зла на свете.

Последний тщетно пытался оправдаться, поднимал глаза к небу, бил себя в грудь и бормотал какие-то непонятные извинения.

Он не мог объяснить свое поведение. Ему, наоборот, казалось, что он помог Нибе…

Обсуждение случившегося продолжалось еще часа два. Вдруг Дырявая Башка встрепенулся, словно очнулся от глубокого сна, и с самым идиотским видом спросил:

— Но что я такого сделал? В чем меня упрекают?

Сначала все недоуменно переглянулись, но затем поняли: в самом деле, прошло два часа, и Дырявая Башка уже все забыл.