Подрезов ВикторПотомок пророка

Виктор Подрезов

Потомок пророка

Рассказ

Для правоверного мусульманина джума* день особый. Нурулла представил, как течет сейчас нарядная толпа по улочкам его родного Шахрана. Наперебой звучат громкие возгласы торговцев, зазывно простирающих руки к прохожим. Снуют веселые разносчики, неторопливо катятся тележки, на которых отсвечивают всеми цветами радуги огромные бутылки с прохладительными напитками. А к вечеру, когда аллах убавит фитиль у солнечной лампы, люди сядут у дастарханов, чтобы насладиться ароматным пловом или сочным люля-кебабом. Нурулла судорожно сглотнул слюну. До вечера еще далеко, так что надо набраться терпения. Да и лепешка с водой из родника - не слишком-то роскошное угощение. Но ничего не поделаешь, если другого нет. Ночью он не стал шарить в положенном под голову заплечном мешке. Опасался, как бы не проснулся кто-нибудь из "воинов пророка" и не поинтересовался, чего это ему не спится. А так можно было сказать, мол, прихватило живот. "Ференги на ислам поднялись издалека, кровь моет, как вода, цветы в саду пророка", вдруг пришла почему-то на ум слышанная от Масуда мисра**. Нурулла зябко поежился и поплотнее запахнул стеганый халат. Ничего, еще несколько часов, и можно будет выбраться из этого холодного мрака, где чувствуешь себя, словно в могиле, развести костерок, погреться. А утром он перевалит хребет...

______________

* Джума - пятница.

** Мисра - двустишие.

От входа в пещеру донесся какой-то неясный звук. Нурулла вскинул голову, прислушался. Все тихо. Видно, просто после бессонной ночи начинает мерещиться невесть что, постарался успокоить он себя. Уже полдень. Едва ли они станут так долго искать беглеца, когда утром обнаружат его исчезновение. Наоборот, поспешат побыстрее покинуть место ночевки из опасения, как бы не нагрянули солдаты Народной армии. А про него решат, что струсил и подался домой. В последнее время такое у душманов случалось.

Нурулла совсем было успокоился, как вдруг послышался шум осыпающихся камешков, похоже, кто-то поднимался по склону к пещере. Он вскочил на ноги и осторожно двинулся дальше в темноту, держась рукой за стену. Подземный коридор, судя по всему, уходил вбок, потому что, когда Нурулла оглянулся, просвета у входа в пещеру не было видно. В подобных случаях нужно обязательно идти вдоль стены, неважно, левой или правой, иначе легко потерять ориентировку.

Неровный пол начал постепенно забирать вверх, и Нурулла пригнулся, чтобы не удариться головой о выступ свода. Внезапно стена, за которую он держался, оборвалась. Где-то высоко впереди забрезжил слабый свет. Нурулла в нерешительности остановился. Пещеру, видимо, промыла вода. Значит, могла сохраниться расселина, по которой стекают дождевые потоки. Неужели есть второй выход? Тогда почему Анвар Хак ничего не сказал о нем? Блеклый зайчик неудержимо манил к себе, но если поддаться соблазну, как потом найти вход в коридор? Нет, лучше не рисковать. Он присел на корточки в тесном проходе, не решаясь шагнуть во мрак грота.

Ему показалось, что прошла целая вечность, когда у входа в пещеру раздались голоса. О чем говорили, он не разобрал, но хриплый голос Али Хана узнал сразу. Выходит, его расчеты не оправдались: они все-таки решили разыскать беглеца, зная, что ночью по горным кручам тот далеко уйти не мог. Так что теперь, обнаружив пещеру, обязательно обследуют ее. Получается, сам себя завел в западню.

Нурулла встал, вытянул вперед руки и, нащупывая ногой пол, двинулся в сторону тусклого светлячка. Грот оказался гораздо больше, чем он думал. Наконец носок уперся в груду камней. Он нагнулся, пошарил рукой. Дальше к расселине уходила намытая водой осыпь. Другого пути не было, и Нурулла начал осторожно взбираться по ней. Срывавшиеся из-под ног камешки со стуком скатывались вниз, но он не обращал внимания. Главное не нарушить хрупкое равновесие застывшего каменного потока. Свет впереди медленно приближался. Уже можно было разглядеть, что он сочился через косую расселину. Только бы она была достаточно широка, чтобы протиснуться в нее!

До спасительной отдушины оставалось метров десять, когда из подземного коридора вырвался луч электрического фонарика. К нему присоединился второй, третий. Ослепительные конусы заметались по полу, заплясали по стенам грота, затем сошлись у края осыпи. За ними угадывались силуэты трех человек. Счет сейчас шел уже на секунды. Малейшее промедление могло стать роковым.

Осыпь сделалась настолько крутой, что Нурулле пришлось опуститься на четвереньки. Лихорадочно работая руками и ногами, оставляя кожу и мясо с ладоней на острых обломках, он спешил к своей последней надежде. Сзади по полу грота забарабанили посыпавшиеся за ним камни. И тут же, словно подкрадываясь к добыче, лучи фонарей неторопливо поползли вверх, пока не остановились на отчаянно бившейся в ярком свете фигуре, похожей на попавшую в паутину гигантскую муху.

- Вон он, сын шакала! - раздался торжествующий рев Али Хана. - Клянусь аллахом, ты пожалеешь, что родился на свет! Только прежде расскажешь, кто приставил тебя шпионить за нами!

Если бы у Нуруллы была возможность оглянуться, он бы не узнал в потрясавшем от ярости кулаками человеке обычно невозмутимого предводителя "воинов пророка". К изумлению своих спутников тот вдруг бросился к осыпи и с неожиданной для такого грузного тела быстротой полез вслед за беглецом. Осыпь дрогнула, ожила. Заструившиеся ручейки в считанные секунды превратились в ринувшуюся вниз лавину.

Нурулла почувствовал, что сползает назад и, распластавшись, попытался задержать падение. Но руки и ноги тщетно цеплялись за ускользающую опору. В следующее мгновение каменная река захлестнула его и стремительно потащила туда, где уже лежал бездыханным виновник трагедии, погребенный под многотонным завалом. В эти последние минуты жизни Нурулла не испытывал ни страха, ни боли. "Масуд так надеялся на меня, а я подвел", - промелькнуло в меркнущем сознании, прежде чем навалилась невыносимая тяжесть и погасила его.

Успев отскочить в сторону к стене грота, двое уцелевших душманов видели, как грохочущая масса неудержимо катится к низкой арке прохода. Оцепенев от ужаса, они еще не понимали, какую страшную смерть приготовила им судьба в этом подземном склепе.

Семь лет на чужбине - срок немалый. За прошедшие годы Масуд повидал столько, сколько не увидел бы, если бы даже совершил хадж, паломничество в мать городов, благословенную Мекку. Когда-то это было пределом его мечтаний, а хаджи, человек, прикоснувшийся к священному черному камню в Каабе*, казался мудрейшим из мудрых, чьим речам следует внимать беспрекословно. С тех пор жизнь преподала Масуду слишком много жестоких уроков, и он усвоил простую истину: "Сейчас такое время, когда нельзя доверять бритье своей головы другому, даже хаджи, а не то рискуешь потерять ее" - так любит повторять Анвар Хак.

______________

* Кааба - в буквальном переводе с арабского означает "куб"; мусульманское святилище в Мекке.

Поэтому сегодня, прежде чем встретиться со стариком, Масуд решил основательно подстраховаться. Что-то слишком уж часто в последнее время стал попадаться долговязый тип с глазами-сливами. Мясистый нос на унылой коричневой физиономии с толстой отвисшей губой придавал ему сходство с усталым верблюдом, но, несмотря на изможденный вид, он был удивительно проворен. В последний раз, выбравшись в город, Масуд засек его в лавочке цирюльника и потому долго петлял по закоулкам, а после почти бегом направился к Марданханскому парку. Там, неподалеку от входа, укрывшись за толстым стволом фикусного дерева, уже безмятежно покуривал трубку Долговязый. Тогда Масуд не выдержал и, подойдя, многозначительно посоветовал поберечь копыта и не таскаться, где не следует.

- Ты что, за ишака меня принимаешь? - притворно возмутился топтун.

- Нет, за верблюда: слюны много пускаешь.

- Да отсохнет твой язык от таких слов! - завопил Долговязый, но Масуд повернулся и ушел, уверенный, что тот не осмелится последовать за ним.

Впрочем, если соглядатай доложил о стычке тем, кто его приставил, они скорее всего "пришьют" новый "хвост", который сразу можно и не заметить. Так что единственный выход - базар.

...Первое время Масуд никак не мог привыкнуть к тому, что в отличие от гор здесь, на равнине, утро подкрадывается постепенно, несмело. Первым о нем возвещает протяжный звук, рождающийся где-то в вышине, когда на небе начинают гаснуть звезды. Это муэдзин с минарета призывает правоверных к предрассветной молитве. Но город продолжает спать, зажмурив ставни бесчисленных лавок, и лишь с призывом ко второму намазу сбрасывает дремоту. Словно по команде, улицы оживают, и пестрые людские ручейки устремляются в одном направлении - к базару. Раздраженно фырча друг на друга, спешат грузовики, автобусы, легковушки. Не обращая на них внимания, катят тележки торговцы зеленью.

В это утро шагал туда и Масуд. Конечно, можно было бы воспользоваться автобусом, но он предпочел проделать весь путь пешком, изредка останавливаясь передохнуть и незаметно оглядеться. Когда ходьбы до базара оставалось минут двадцать, ему показалось, что сзади уже несколько кварталов подозрительно маячит поджарый красавец с черными, как смоль, усами. Чтобы проверить, Масуд подошел к кучке зевак, глазеющих на рассерженного водителя сверкающего лаком "амбассадора", которому загородил дорогу верблюд, везший повозку. На рев клаксона тот лишь презрительно косил лиловым глазом. Пока продолжался этот поединок Запада с Востоком, черноусый замешкался возле уличного сапожника.

"Так, один прилипала есть, - отметил про себя Масуд. - Посмотрим, кто еще".

Однако других подозрительных личностей не обнаружилось: то ли он не заметил, то ли их вообще не было. Впрочем, сейчас это не играло особой роли. Чтобы уследить за человеком на базаре, нужно держать его за рукав, да и тогда нет гарантии, что не ототрет толпа. Масуд нырнул в нее, и людской водоворот тут же поглотил его.

Залитые солнцем, сверкали всеми цветами радуги рулоны тканей, которые наперебой предлагали разморенные жарой торговцы в таких же ярких бирюзовых, золотистых, фиолетовых - тюрбанах. Рядом оглушительно орали японские транзисторы, стрекотали швейные машинки. Чуть в стороне благоухали ряды с цветами, фруктами, овощами. Чтобы обойти весь базар, понадобился бы целый день. Но Масуд не собирался делать этого. Потолкавшись в лавчонках, где продавали готовое платье и обувь, и приценившись к микрокалькуляторам в "техническом углу", он дал людскому потоку увлечь себя к выходу.

На улочке, ведущей к Джахангирскому шоссе, теснились харчевни и закусочные, из дверей которых доносился неумолчный стук ножей и вырывались клубы ароматного пара. В них варили, жарили, пекли на любой вкус и кошелек, так что сюда охотно шли и гурманы, и просто проголодавшиеся люди. Ашхана Анвар Хака находилась в дальнем конце, и поэтому, пока Масуд добирался до нее, аппетит обычно разыгрывался не на шутку, заставляя постепенно убыстрять шаг. Но сегодня он не спешил, хотя давно уже подошло время обеда. На полпути Масуд вдруг почувствовал на себе чей-то тяжелый пристальный взгляд. Чтобы разобраться, отчего возникло это неприятное ощущение, он остановился у дверей кебабханы, словно раздумывая, не зайти ли туда. Огляделся. Поблизости вроде бы ничего настораживающего не было. Обычные прохожие, занятые своими делами. Напротив, через улицу, в нише на кусок старого войлока присела отдохнуть толстая сгорбившаяся старуха, видно, страдающая одышкой. По старому обычаю она закрыла лицо и глухо кашляла под душным покрывалом. Масуд и сам не мог объяснить, но что-то в ней показалось ему подозрительным.

Он вошел в кебабхану, из полутьмы которой было удобно наблюдать за улицей. И тут старуха выдала себя. Она сдвинула край покрывала, открыв знакомые глаза-маслины, испуганно забегавшие по сторонам. Да, в выдумке долговязому топтуну отказать было нельзя! Теперь нужно во что бы то ни стало перехитрить его. Масуд задумался. Когда он проходил подготовку в военном лагере афганских мятежников, на одном из занятий им рассказывали, как уходить от наружного наблюдения. Но здесь отработанные приемы "обрубания хвоста" не годились. В конце концов ему пришла в голову одна идея.

Решительным шагом Масуд пересек улицу. Встав неподалеку от старухи, задрал голову и стал разглядывать трещину, змеившуюся по стене дома. Сначала возле него остановилось несколько человек, которым он объяснил, что еще вчера этой трещины не существовало. Значит, ночью был подземный толчок. Сразу же разгорелся спор: одни настаивали, что трещина старая; другие уверяли, что она появилась совсем недавно и поэтому в любой момент можно ждать землетрясения. Помните, в Кветте тоже началось с небольшого толчка, а что потом было, страшно подумать! Толпа быстро росла, Масуда оттеснили к нише, где съежилась старуха. И тогда, видя, что никто не обращает на них внимания, он нагнулся и сорвал с нее покрывало.

От неожиданности старуха завопила отчаянным мужским голосом:

- Люди, спасите! Меня убивают!

После этого началось нечто невообразимое.

- О! Смотрите, смотрите! Женщину оскорбляют! Почему никто не заступится? - кричали одни.

- Это не женщина! Это шайтан, принимающий чужое обличье! - надрывались другие.

- Это переодетый бандит! Отнимите у него нож! - требовали третьи.

Окончательно растерявшийся топтун лишь испуганно втягивал голову в плечи, закрывая лицо руками. Тем временем Масуд уже выбрался из толпы и, посмеиваясь, пошел дальше.

В ашхане Анвар Хака, как всегда, было многолюдно. Здесь обходились без помощи ложек и вилок. Пальцами брали с блюда рис, кусочками лаваша ловко подцепляли тушеное мясо с овощами, со смаком обсасывали выловленные из соуса косточки.

Заметив Масуда, Анвар Хак что-то коротко приказал юркому баче, а сам поманил гостя в проход за кухней, где спрятался его личный кабинет каморка.

Едва они уселись на вытертом ковре за низеньким столиком, как бача внес блюдо с дымящимся пловом, фарфоровый чайник, пиалы и тарелочку с белыми горошинами нуги.

- Насыщайся, - приказал Анвар Хак.

В таких случаях, как убедился Масуд, спорить с ним было бесполезно. Поэтому он постарался побыстрее управиться с едой и, осушив пиалу, с тайной надеждой взглянул на старика.

- Никто не приходил, - в голосе бабая* послышалась виноватая нотка, хотя могли быть десятки не зависящих от них и неизвестных им причин отсутствия связного ХАД**.

______________

* Бабай - старик.

** ХАД - служба государственной безопасности Афганистана.

Минуло уже два месяца, как ушла через границу в Афганистан группа "воинов пророка", в которую удалось включить Нуруллу. С ним Масуд отправил сообщение чрезвычайной важности. Несколько лет душманы безуспешно пытались овладеть пограничной крепостью, запиравшей ведущую на запад долину. В нынешнем году с участием американских советников был разработан хитроумный план: дождаться прихода весны, когда в долине начнет таять снег, а ночные заморозки будут сковывать проталины и покрывать панцирем льда минные поля. Тогда-то и следует провести операцию по ее захвату.

В ходе подготовки на границу были высланы особые разведывательные группы, которые ежедневно фотографировали заснеженные подступы к крепости и поддерживали по радио связь с командованием в Пешаваре. В самом начале весенней оттепели под прикрытием шквального артобстрела отряды душманов ранним утром двинулись на штурм. Однако перед стенами форта они попали на минные поля, и афганские пограничники добили их пулеметным и пушечным огнем. Лишь немногим удалось тогда унести ноги. Пытаясь объяснить провал операции, в штабе мятежников пришли к выводу, что его причиной явилась из рук вон плохая подготовка душманских расчетов 75-миллиметровых американских орудий. Во-первых, они преждевременно начали стрельбу, лишив нападающих внезапности. Во-вторых, допустили слишком много недолетов, в результате которых лед на минных полях был разбит и мины остались необезвреженными.

Но Масуд считал, что главную роль сыграло его предупреждение. Узнав от Нуруллы о намеченной операции, пограничники приняли свои контрмеры. То, что затем произошло, должно было послужить убедительным доказательством преданности добровольных помощников. В таком случае вдвойне непонятно, почему в ХАД не захотели установить с ними контакт. Ведь Нурулла рассказал, какие у Масуда возможности добывать сведения о замыслах руководителей "Национального фронта" и его командующего Гульбеддина Хекматиара. Не может быть, чтобы в ХАД не сумели найти способ переправить сюда своего человека. Если бы не дошел один, послали бы второго. Но к Анвар Хаку до сих пор так никто и не обратился с условной фразой. Выходит, там им все-таки не поверили.

- Не делай поспешных выводов, сынок, - возразил ашханщик.

Масуд удивленно посмотрел на старика, он и не заметил, что последнюю фразу произнес вслух.

- Да-да, - закивал тот головой. - Молодость часто слишком нетерпелива. В Кабуле сидят умные люди. Если твоя весть дошла до них, они обязательно откликнутся. Сердцем чувствую, скоро мне предложат дешево купить кохатской нуги, - ободряюще улыбнулся Анвар Хак.

- Но я больше не могу ждать. Шакалы уже ходят за мной по пятам. Едва избавился от них, когда шел к тебе...

Бабай внимательно выслушал рассказ Масуда, однако отнесся к нему спокойно.

- Это еще ни о чем не говорит. Тебе поручили серьезное дело: вызнать, что таится в душах тех парней, которых отбирают для особого задания, не так ли? А почему бы вашим начальникам заодно не проверить и тебя? Ведь все они, и Гульбеддин Хекматиар, и Юнус Халис Набихейль, и твой благочестивый Сабкатулла Моджаддади, даже из-за одного дхана* готовы перегрызть друг другу глотки. А здесь пахнет большими деньгами: американцы наверняка не пожалеют денег для выполнения специального задания, раз ему придается такое значение. Видно, это будет действительно что-то важное...

______________

* Дхан - рисовое зерно.

- Я знаю что, падар*, - дрогнувшим голосом сказал Масуд. - Поэтому-то и не могу больше ждать.

______________

* Падар - отец.

Это обращение к Анвар Хаку непроизвольно вырвалось у Масуда, хотя мысленно он давно уже называл так старого ашханщика, ставшего для него здесь, на чужбине, самым близким человеком.

Родился Масуд в небольшом пуштунском кишлаке, прилепившемся на горном склоне в узкой долине, над которой со всех сторон вздымались заснеженные горы. На жалких клочках земли дехкане выращивали пшеницу, ячмень, горох. Но каменистая почва родила плохо, и, чтобы не умереть с голоду, весной приходилось идти на поклон к заминдару*. Тот выручал, давал в долг, но за несколько мешков муки потом заставлял гнуть спину на его полях, занимавших всю долину. Сызмальства работал на него и Масуд - собирал с другими мальчишками хворост в горах и таскал на помещичий двор. За вязанку управляющий давал по три афгани. Деньги небольшие, но все же подспорье семье, в которой еще было пять голодных ртов мал мала меньше - два брата и три сестры.

______________

* Заминдар - помещик.

В шесть лет Масуд начал ходить к местному мулле, который учил ребят читать, писать, заставлял запоминать суры из Корана. Старенький, подслеповатый, он частенько засыпал, сидя на подушках, когда ученики нараспев читали стихотворные строки, и тогда можно было встать, размяться, а то и удрать с урока из холодной доживавшей свой век мечети. Другие так и поступали, но Масуд никогда. Ведь он был саидом, избранником, как уверял мулла, хваля способного ученика. Поэтому через четыре года, когда его сверстники взялись за ручки омачей*, отец, по совету муллы, отвез смышленого мальчика, знавшего наизусть почти весь Коран, в кабульское медресе, мечтая со временем увидеть сына улемом**.

______________

* Омач - деревянная соха.

** Улем - мусульманский ученый-богослов.

Но этим надеждам не суждено было сбыться. Когда Масуду оставалось учиться ровно год, пришла беда. Содрогнула родные горы свирепая залзала* и в мгновение ока похоронила под каменными глыбами их аул. Не успел Масуд пережить свое горе, о котором узнал с большим опозданием, как 7 саура 1357 года** небывалые события всколыхнули Кабул. Днем в городе грохотали пушки, а вечером оттуда пришло известие, что президент Дауд свергнут. В стране произошла революция. Что это такое, в медресе никто толком не знал. Говорили о каких-то декретах, которые приняла новая власть. Будто бы бедняки освобождаются от всех долгов заминдарам и ростовщикам, а безземельные дехкане получат помещичьи наделы. Только верилось в это с трудом. Разве не сказано в Коране, что чужая собственность неприкосновенна и горе тому, кто посягнет на нее!

______________

* Залзала - землетрясение.

** 27 апреля 1978 года.

Да мало ли чего новые власти еще напридумывали, чтобы осквернить Коран. Поэтому когда муалим* Ахмад сказал, что всем, кому дорога вера, следует уйти к соседям, в Пакистан, где свято чтут ее, это прозвучало как откровение, ниспосланное аллахом.

______________

* Муалим - учитель, наставник.

До Хайберского перевала добрались без особых приключений. На границе паломников, за которых они себя выдавали, тоже никто не задержал. Лишь проводили их осуждающими взглядами молоденькие солдаты у пограничного поста, опуская перегораживавшую шоссе железную цепь.

Неожиданности поджидали паломников за первым же поворотом ущелья. На черной придорожной скале, словно серая шапка, примостился бетонный блокгауз, из узких бойниц которого в сторону Афганистана нацелились тонкие стволы скорострельных орудий. Немного дальше вдоль шоссе потянулись башенки дотов, колючая проволока и большие участки, отмеченные белыми столбиками.

- С дороги не сходить, там мины, - предупредил Ахмад.

После этого все стали испуганно жаться к середине шоссе, тесня и толкая друг друга. Что ж, в каждой стране свои порядки, постарался успокоить себя Масуд. Вскоре они увидели стоявшие на обочине танки. Люки были открыты. Танкисты сидели и лениво курили, как это делают люди, изнывающие от скуки. В башне стоял офицер. Он что-то сказал, брезгливо кивнув на уныло бредущих беженцев. Солдаты громко заржали. И тут он в первый раз ощутил глухую щемящую тоску. Потом она часто накатывала на него, и чем дальше, тем труднее было прогнать ее. В конце концов он понял, что просто тоскует по родине и от этого есть только одно лекарство - возвращение домой. Но сколько испытаний и жестоких ударов судьбы пришлось выдержать, сколько передумать и переосмыслить на пути к прозрению!

Все началось с лагерей беженцев, куда попали несостоявшиеся богословы. Поскольку семьи мусульман не должны жить на виду у чужих людей, пакистанские власти отвели беженцам места для поселений. Раньше Масуду приходилось видеть, в каких условиях живут обитатели кварталов бедноты в том же Кабуле. Но то, что он встретил здесь, не шло ни в какое сравнение. Земля вспучилась, словно нарывами, безобразными серыми и коричневыми буграми, которые язык не поворачивался называть жилищами. Однако в этих земляных норах были двери - в них входили, согнувшись в три погибели, - и крошечные окна, служившие единственным источником света - даже керосиновых фонарей почти ни у кого не было. Люди спали прямо на голой земле, укрывшись изодранным одеялом или расползшейся от времени старой кошмой. На вытоптанных пятачках играли худые, голодные дети, ссорясь из-за цветной тряпицы или осколка разбитого блюдечка.

- Подняться бы да уйти назад, за перевал, в родные края. Но нельзя, убьют самого, семье тоже не поздоровится, - с болью и отчаянием в голосе сказал ему в первый же вечер пожилой пуштун, жаждавший услышать последние вести с родины.

Масуду показались странными эти слова. Как можно стремиться туда, где кафиры, подстрекаемые иблисом*, оскверняют и попирают главное, что дал аллах человеку, - веру? Сам Масуд ради нее был готов стерпеть любые лишения. Когда же в лагерях для беженцев он вдоволь хватил горя, им овладело не отчаяние, а ненависть к кафирам, ввергнувшим правоверных в пучину страданий. Да, прав наставник, муалим Ахмад: его место среди тех, кто под зеленым знаменем пророка поднялся на джихад!

______________

* Иблис - название дьявола в исламе.

В учебном военном лагере душманов, где оказался Масуд, никто не мог сравниться с ним в знании Корана. После отбоя, лежа в душной палатке на пыльной, кишевшей блохами кошме, он вдохновенно вещал своим новым товарищам о том, что земная жизнь - только краткий миг, испытание, которое нужно выдержать, чтобы начать затем жизнь подлинную, вечную там, где "тенисты и зелены сады и виноградники, полногруды красавицы и полны кубки".

Подвязка зарядов к мостовым фермам, жестокие приемы рукопашного боя, от которых болело все тело, астматический кашель гранатометов постепенно забывались, когда по вечерам донельзя уставшие за долгие часы занятий молодые парни слушали Масуда. Его слова помогали сносить зуботычины инструкторов, заглушали страх перед тем, что ждало их там, за перевалом, куда рано или поздно придется идти и откуда почти никто не возвращался.

Разные пути привели их сюда. Одних - лютая ненависть к новой власти, превратившей детей заминдаров в голодранцев, которым теперь оставалось самим пахать и сеять. Других "воинами пророка" сделали нужда и голод в лагерях беженцев. Третьих просто загнали сюда дубинками и прикладами: нечего прохлаждаться, когда нужно освобождать родину от кафиров. Впрочем, в лагере повстанцев между ними не делали различия. К счастью, Масуду воинская наука давалась легко. Стрелять без промаха, как и каждый горец-пуштун, он выучился еще в детстве. Силу, ловкость, выносливость унаследовал от отца. Самое же удивительное - в нем, недавнем мирном богослове, вдруг проснулся воин. Причем больше всего Масуда захватывал рукопашный бой, где хитрость, проворство, умение поймать противника на коварный прием приносят победу. А когда его в числе двадцати отобрали в особую группу, которую инструкторы-американцы готовили по расширенной программе - агентурная работа, приемы скрытого фотографирования, радио, шифровальное искусство, автодело, топография, - он и там был одним из первых. Во всяком случае, Длинный Билл, утверждавший, что воюет вот уже двадцать лет без перерыва, часто ставил его в пример.

"Интересно, как бы сейчас поступил мой американец, окажись он в этой ловушке?" - машинально подумал Масуд, прислушиваясь к скрипу ссохшихся половиц на галерее под чьими-то тяжелыми шагами. Возле его комнаты они затихли. Сквозь тоненькую дверь отчетливо доносилось недовольное сопение пришедший, видимо, осматривал замок. Потом слегка подергал дверь. Убедившись, что она заперта, человек так же осторожно удалился. В том, что он вернется и, скорее всего, не один, не было сомнения. Теперь, когда птичка в клетке, они постараются не дать ей улететь.

Поразительно, как быстро им удалось выйти на его след и найти в этом старом караван-сарае, называвшемся гостиницей. Не иначе благочестивый Моджаддади еще вчера известил об исчезновении доверенного телохранителя Хекматиара, а тот поднял на ноги всех своих ищеек. Никаких доказательств у них, конечно, нет, в лучшем случае одни подозрения, но и их вполне достаточно, чтобы расправиться с ним. Вот если бы они знали, что Масуд проник в тайну предстоящей акции, гостиница уже давно горела бы жарким огнем вместе с постояльцами.

Когда вчера днем он рассказал Анвар Хаку, какое чудовищное преступление с помощью американцев задумали главари "Фронта", старик сразу же согласился: медлить больше нельзя. Решили, что Масуду лучше всего добраться автобусом поближе к границе, но не к Хайберу, а куда-нибудь южнее, например, к Парачинару, а там искать способ перейти в Афганистан. Анвар Хак, знавший те места, считал, что в долине реки Куррам это будет не так уж трудно сделать.

Ночь Масуд провел в ашхане, в каморке бабая. За повара и юркого бачу тот ручался, а сам не сомкнул глаз, сидя в темном помещении и наблюдая в щелочку из-под опущенного тента за улицей. Утром с первым намазом он разбудил Масуда и, заставив съесть целое блюдо плова и выпить добрую дюжину пиал чая, распорядился быть готовым уйти, но ни в коем случае не высовывать носа из каморки. После вчерашнего его наверняка уже ищут. Об автобусе пусть не беспокоится, это он берет на себя. Многие заезжают в их улочку, чтобы пассажиры могли поесть перед дальней дорогой. Поэтому Анвар Хак не сомневался, что подходящий обязательно подвернется.

Однако прошло больше двух часов томительного ожидания, прежде чем в каморку вбежал запыхавшийся ашханщик.

- Пора, сынок, - он прижал Масуда к груди и тут же, резко отстранив, вышел.

У выезда на Джанхангирское шоссе прижался к обочине большой, пестро раскрашенный автобус. Масуд едва успел протиснуться внутрь, как из дверей харчевни появился шофер, дожевывая на ходу смазанную курдючным салом лепешку.

За прошедшие годы Масуд почти нигде не бывал, кроме военных лагерей повстанцев да вилл их главарей в окрестностях Пешавара, и теперь с любопытством смотрел по сторонам. Зной еще не завладел равниной. Чистый, освежающий ветерок веял с его родных гор, заставляя чуть шелестеть старые тамаринды, чинары, тополя, росшие вдоль шоссе. По дороге не спеша тащились допотопные арбы с деревянными колесами; торопливо перебирая тонкими ногами, шагали навьюченные ослы, спешили в город горделивые всадники. Кучками шли дехкане, о чем-то споря и размахивая руками. Бродячие торговцы на ходу обменивались последними новостями.

Солнце уже садилось, когда автобус остановился перед длинным двухэтажным домом с галереей, на которую выходили двери комнат. К дому примыкал окруженный дувалом двор, где караванщики оставляли верблюдов и ослов. Судя по пустому загону, гостиница не страдала от наплыва постояльцев. Дальше, ближе к границе, начинались, по словам шофера, "неспокойные места", где ночью лучше не ездить.

Что ж, торопиться теперь некуда, можно и заночевать. Вместе с немногими оставшимися пассажирами Масуд уселся на длинные бревна возле маленькой кухоньки под навесом, заменявшие лавки. Над широким котлом поднимался пар, предвещая скорый ужин. Тут же суетился худой человек в тюрбане и черной жилетке, назвавшийся хозяином гостиницы. Кроме приехавших с автобусом, на бревнах расположились несколько бродячих торговцев. Сложив в кучу тюки с немудреным товаром, они дремали, изредка приоткрывая глаза и морщась от белого света всходившей луны. Он был настолько ярким, что деревня на склоне невысокой горы и развалины старинной крепости на высившемся за ней утесе казались залитыми солнечными лучами.

Съев полную миску горячей наваристой лапши, разморенный Масуд собрался было идти спать, когда к нему подсел один из торговцев.

- Куда едет эта машина? - спросил он на урду, ткнув палкой в сторону автобуса.

- Эта машина едет в Парачинар, - вежливо ответил Масуд, сочтя вопрос просто проявлением праздного любопытства.

В медресе, пока другие мучились над ста четырнадцатью сурами Корана, он выучил, кроме дари и английского, еще и урду, а за последние годы стал говорить на нем, как коренной лахорец. Кстати, Моджаддади взял его к себе именно поэтому: хорошие воинские навыки, знание Корана плюс весьма удобное в этой стране многоязычие.

- А куда держит путь мой ночной друг, да процветают его дела и приумножится его богатство? Тоже в Парачинар?

- Да, почтеннейший, - Масуда начало раздражать это назойливое любопытство, но он сдержался.

- В Парачинар и дальше? - усмехнулся торговец.

- Может быть, - уклончиво согласился Масуд и внимательно посмотрел на торговца.

Ничего особенного: небольшая рыжая бородка, тюрбан, широкий халат, запахнутый на правую сторону, как принято у мусульман, грязные шаровары и толстая палка с острым стальным наконечником, которая в случае необходимости могла превратиться в грозное оружие. Настораживали лишь глаза, маленькие, цепкие, словно у коршуна, высматривающего добычу.

Почувствовав холодок в словах собеседника, торговец виновато попрощался и куда-то исчез. Масуд тоже не стал мешкать и, получив у хозяина ключ от комнаты, отправился спать. Он еще подумал, что, может быть, не стоит дожидаться утра, а прямо сейчас продолжить путь, но усталость после долгих часов тряской езды взяла свое.

Проснулся Масуд неожиданно. Уже потом он догадался, что его разбудил скрип половиц. Еще он понял, что выход через галерею наверняка перекрыт. Что ж, действовать нужно без промедления.

Спал он не раздеваясь, снял только высокие, на шнуровке, подкованные ботинки, где-то раздобытые Анвар Хаком на случай, если придется идти по горам. Поэтому сборы заняли считанные минуты: глотнуть тепловатой воды из кувшина да переложить из брюк в карман куртки рейнджерский нож с выбрасывающимся лезвием.

Масуд на цыпочках подошел к окну, приоткрыл створки и осторожно выглянул наружу. К счастью, задняя стена дома отбрасывала длинную день. Из нее выныривала белая в лунном свете дорога к кишлаку. И хотя она тянулась по совершенно голому пологому склону, иного пути для отступления не было. Масуд вылез из окна, ухватился руками за подоконник и, слегка согнув ноги в коленях, как учили на занятиях, разжал пальцы.

Толчок оказался настолько слабым, что он даже не упал. Пригнувшись, подкрался к краю спасительной тени. Огляделся. Никого. Нужно рисковать, и да поможет ему аллах!

Масуд побежал вверх по склону. Он находился на полпути к кишлаку, когда сзади раздался негромкий свист. Оглянувшись, увидел, как по дороге от гостиницы, поднимая пыль, мчатся три человека. Один далеко опередил остальных. Но Масуда это не слишком встревожило: до кишлака им все равно его не догнать, а там пусть ищут.

Однако, когда он миновал первые дома, то понял, что просчитался: перед ним тянулся узкий коридор улицы с высокими глинобитными дувалами. Ни щелей, ни просветов, одни глухие стены, перелезть через которые нечего было и думать. Оставалось только бежать дальше в надежде, что улица выведет куда-нибудь.

Улица впереди раздваивалась. Направо просматривалась пустая рыночная площадь с мечетью. Левый проулок круто поднимался вверх. Масуд выбрал его. Здесь преследователи, даже если сразу угадают, куда он направился, быстрее выдохнутся. Извилистая улочка делалась все уже, потом внезапно кончилась, будто обрубленная саблей. Дальше карабкалась по склону чуть заметная тропинка, жавшаяся наверху к остаткам крепостных стен, а затем исчезавшая за выступом башни.

Масуд остановился, переводя дыхание и решая, что делать: спускаться по склону, рискуя покатиться и разбиться о каменные глыбы, громоздившиеся внизу, или поискать убежище в развалинах крепости. Он выбрал последнее.

Наверху, у выщербленных стен, оказавшихся вблизи слишком высокими, чтобы он мог пытаться взобраться на них, тропинка выровнялась. Теперь все зависело от того, что скрывалось за башней. Затаив дыхание, он повернул за угол и... застыл: перед ним была пустота. Точнее - крохотная площадка с осыпавшимися краями над многометровым обрывом. Масуд осторожно ступил на нее и прижался к гладкой скале, служившей с этой стороны основанием башни.

Неужели конец? Нет, с этим он не мог примириться. Лихорадочно ощупал холодный камень. Напрасно: ни трещины, ни выступа. Единственный выход прорываться назад.

Масуд прикинул, как поступил бы сам на месте преследователя. Если он не знает, что дальше пути нет, то из опасения упустить жертву скорее всего, не дожидаясь остальных, решит посмотреть, что там, за поворотом. Конечно, не сразу. Остановится, прислушается. Потом потянется вперед, чтобы краем глаза заглянуть за выступ. В этот момент и нужно действовать.

Он присел на корточки. Достал нож и несколько раз взмахнул рукой, примериваясь, как будет наносить удар. До пояса или ног достать трудно. Значит, нужно изо всей силы бить в грудь снизу вверх. Тогда противник потеряет равновесие, качнется вперед, и собственный вес падающего тела насадит его на нож.

Все произошло почти так, как и рассчитывал Масуд.

На него внезапно нахлынула волна предательской слабости: вот так, своей рукой, он только что убил человека!

Однако времени для переживаний не было. Масуд выполз на тропинку и посмотрел вниз. По серпантину спешили две темные фигуры, казавшиеся сверху странно укороченными. В ярком лунном свете в руках у них зловеще поблескивали изогнутые клинки. Три поворота - и они будут у крепости. С двумя ему не справиться.

Масуд внимательно огляделся. От стен крепости склон уходил вниз градусов под шестьдесят. Взобраться, хотя и с трудом, еще можно. Спуститься же и не полететь кувырком... А что если двигаться по нему наискось? Пожалуй, шанс есть...

Он выпрямился и огромными прыжками ринулся вниз. Масуд слышал, как что-то кричали находившиеся сбоку метрах в пятидесяти преследователи. Броситься с серпантина наперерез никто из них не решился. Секунда-другая - и они остались позади. В ушах засвистел ветер. Ноги уже не поспевали за стремительно мчавшимся телом. Казалось, еще немного, и он, словно птица, взовьется в небо.

Шестое чувство безошибочно подсказало Масуду: "Пора!" Перед очередным прыжком неимоверным усилием он выбросил вперед ноги, одновременно разведя руки и опрокидываясь навзничь. Тело глухо шмякнулось о землю и заскользило вниз. Склон постепенно делался более пологим. Значит, камни недалеко. Теперь нужно погасить скорость, Масуд подтянул ноги и стал упираться в землю каблуками и локтями. Не сразу, но "тормоза" все же подействовали. Он смог перевернуться на живот, а затем, цепляясь пальцами за жесткую, как проволока, траву и вырывая ее с корнем, наконец остановился. Поднявшись на ноги, он, прихрамывая, бросился к камням, до которых было метров тридцать.

Скорее всего Масуд не обратил бы внимания на раздавшиеся сзади негромкие хлопки, если бы не фонтанчики земли, брызнувшие по сторонам. Видя, что жертва ускользает, преследователи не выдержали. Впрочем, они ничем не рисковали: ночью в деревне выстрелов из бесшумных пистолетов все равно никто не услышит. Правда, попасть из них, находясь так высоко над целью, дело почти безнадежное. Но на всякий случай Масуд пригнулся и побежал, забирая то вправо, то влево, пока не укрылся в камнях.

Глыбы оказались такими большими, что можно было двигаться в полный рост. Вопрос только, куда? Ясно, что возвращаться к гостинице не имело смысла: с автобусом придется распрощаться. Местность он не знал. Поэтому, чтобы добраться до границы, следует идти вдоль шоссе. Но как раз на дороге его и будут поджидать. Впрочем, луна уже убывает, так что в предутренних сумерках нужно успеть покрыть возможно большее расстояние. А там что-нибудь подвернется.

Когда Масуд добрался до шоссе, оно уже оживало. Те, кто заночевал на обочинах, вставали, поеживаясь от утренней прохлады, совершали нехитрый туалет, готовили завтрак или просто грелись у маленьких костров из сухих веток и палых листьев. У одного из них Масуда угостили горячим чаем с половиной черствой лепешки, не взяв ни пайсы. Щедрость бедняков бескорыстна.

Через час он заметил поднимавшиеся над шоссе клубы пыли и вскоре нагнал большой караван, направлявшийся к границе. Исстари повелось, что стоит подуть весеннему ветру, и огромная многоязычная лавина людей приходит в движение. Неважно, мир или война, но кочевые племена - кучи и гильзаи, вардаки и какари, барцы, африди, оркази и множество других, - уходившие на зимние месяцы в Пакистан, снимаются с места, возвращаясь на высокогорные плато в центре Афганистана.

Встреченный Масудом караван принадлежал к клану хель. "Раз они тронулись раньше обычного, лето в этом году будет жарким", - подумал он, обгоняя далеко растянувшийся пестрый поток. Бредут шумные отары овец с впалыми боками. Семенят нагруженные узлами и тюками безучастные ко всему ослики. Важно вышагивают верблюды с позванивающими на разноцветных лентах колокольчиками. На их горбатых спинах разместилось все нехитрое хозяйство кочевников: шерстяные пологи и каркасы для шатров, котлы, чайники, мешки с рисом и мукой. Поверх скарба восседают благочестивые бабаи в белых чалмах. За их спинами - женщины в пестрых балахонах с шумливой малышней. Впереди неторопливо едут на низкорослых конях смуглолицые воины с черными вьющимися бородами. Оружия немного, лишь изредка блеснет вороненая сталь ствола, но кочевать без него в такое смутное время нельзя.

Отстав от верховых, Масуд пристроился к погонщикам отар и скоро, покрывшись пылью, ничем не отличался от них. Пусть ищейки Хекматиара попробуют разглядеть в чумазом оборванце сбежавшего телохранителя Моджаддади!

На привале он подошел к караванбаши, поджарому, жилистому мужчине с седой бородой. Почтительно поздоровавшись и пожелав всяческого благополучия его клану, Масуд спросил, нельзя ли ему нанять какого-нибудь захудалого ишака и присоединиться к каравану. Машина, на которой он ехал, попала в аварию, а с ушибленной ногой до места не дойти.

Караванбаши оценивающе посмотрел на попавшего в беду путника. Правильные, хотя и грубоватые черты слегка удлиненного лица, прямые черные брови, лихо закрученные смоляные усы, наконец, спокойное достоинство, с которым он держался, производили хорошее впечатление. А широкие плечи и сильные руки говорили о том, что этот человек может постоять за себя. Конечно, Ширин Ака, как звали караванбаши, не поверил ни слову из его рассказа, но пуштунвали* требует в подобных случаях без лишних расспросов протягивать руку помощи.

______________

* Пуштунвали - кодекс чести у пуштунов.

- Хорошо. Можешь остаться. Коня тебе дадут, - махнул рукой в сторону каравана Ширин Ака, давая понять, что такому молодцу не пристало трястись на ишаке.

О деньгах не было сказано ни слова, ибо не подобает уважаемому караванбаши вести себя, как презренному ростовщику, норовящему содрать три шкуры с того, на кого свалилось несчастье.

День прошел без происшествий. Масуд был не слишком-то искусным наездником, и неспешный ритм движения каравана вполне устраивал его. Трижды мимо проезжал потрепанный "джип", среди пассажиров которого он без труда признал вчерашнего рыжебородого торговца. Но тот лишь безразлично скользнул взглядом по кучке всадников, видимо, не допуская мысли, что там может прятаться беглец.

Вечером караван расположился лагерем на берегу Куррама. Переход границы по договоренности с пограничными постами - пакистанским и афганским - был назначен на следующее утро. Осмотрев местность, Масуд вернулся к биваку в мрачном настроении. Дорога в ущелье была зажата между стеной гор и бурным мутным потоком. Проскользнуть мимо пограничной стражи, которой наверняка придадут людей Хекматиара - в том, что пакистанские власти всячески помогают душманам, он имел возможность убедиться не раз, - будет, пожалуй, не легче, чем верблюду пройти через игольное ушко.

Масуд заметил, что караванбаши, словно невзначай, несколько раз проходил мимо костра, испытующе поглядывая на него. Неужели он что-то заподозрил и собирается выдать чужака? Мелькнула тревожная мысль, но он прогнал ее. И все же, когда Ширин Ака поманил Масуда, он пошел, внутренне подобравшись, как перед опасной схваткой.

Отойдя от лагеря, караванбаши остановился и, вглядываясь в лицо Масуда, спросил:

- Я вижу, тебя гложет тревога. Скажи, кого ты опасаешься, на той или на этой стороне?

- На этой, - честно признался Масуд.

Ширин Ака задумчиво погладил седую бороду, прежде чем последовал новый вопрос:

- Ты умеешь ходить по горам?

- Я вырос в них.

- Это хорошо. Тогда я дам тебе провожатого. Он покажет тропу, по ней ходят те, кто не хочет встречаться с пограничниками. Подожди здесь.

Минут через двадцать появился невысокий крепыш с хитрыми глазами, который в дороге все время держался возле караванбаши.

- Это тебе, - протянул он небольшой заплечный мешок и теплый стеганый халат. - Ночью в горах холодно.

Да, старый Ширин Ака умел быть великодушным!

Вслед за проводником Масуд петлял между отрогов, поднимаясь все выше в горы. Из ущелья, где глухо рычала река, наползала чернота, одну за другой слизывая серые скалы. Наконец они выбрались на маленькую полку - нишу под нависшим утесом, от которой вдоль отвесной стены уходил узенький, в две ступени, карниз.

- Пережди здесь до утра, а потом иди вон на ту гору со срезанной вершиной. За ней уже Афганистан... Да поможет тебе аллах! - чуть помедлив, добавил проводник и, прежде чем Масуд успел произнести хоть слово, растворился среди камней.

Человеку, знающему, как внушением и попеременным напряжением мышц согревать себя, весной замерзнуть ночью в горах трудно. Но Масуд окоченел к утру изрядно. Поэтому, когда солнце зажгло яркие фонарики на самых высоких пиках, он прежде всего занялся зарядкой: лежа на спине, до тех пор сгибал и разгибал ноги и руки, пока не почувствовал, что они вновь налились упругой силой и послушны ему. Потом позавтракал обнаруженным в мешке вяленым мясом с лепешками, запивая холодным чаем.

Сизая дымка еще скрывала ущелье, но здесь, на высоте, солнце и утренний ветерок согнали с камней ночную изморозь. Можно было выходить.

Масуд долго примерялся, прежде чем ступить на карниз. Широко раскинув руки и прижимаясь всем телом к гладкому камню, он боком, шаг за шагом, продвигался вперед. Занятия по скалолазанию, которые входили в программу обучения в лагерях душманов, пригодились. Карниз стал шире, а затем перешел в удобную тропу, нахоженную за века в горном лабиринте.

Неожиданно Масуд обнаружил, что Машкоб, сначала маячивший впереди, а потом сбоку, оказался за спиной. Значит, граница позади, он дома! От радости захотелось петь, кричать, целовать родную землю. Правда, это была еще не земля, а камни да скалы, но все равно они согревали душу.

Вскоре начался спуск. Появились альпийские травы, пестревшие пучеглазыми ромашками. Затем потянулись заросли алычи и кизила, стали попадаться чудом пробившиеся в расщелинах скал тутовые деревья. В долины пришла весна. Он представил, как пахнет цветущий миндаль, стоят в белом наряде яблони, парит по утрам земля, в которой омачи уже провели первые борозды. Страшно подумать, что сюда, в эту возрождающуюся жизнь, может вторгнуться смерть, если вовремя не обезвредить тех, кто придет из-за перевала!

Эта мысль словно подстегнула Масуда. Он почти бежал, огибая красноватый утес, и едва не споткнулся от неожиданности, когда впереди открылась зеленая долина с круглым холмом посредине. К подошве жалось небольшое селение, окруженное толстыми стенами с крепостными башенками. На верхушке грозно застыло мрачное здание из тесаных глыб с прорезями маленьких окон-бойниц. Его полукольцом охватывали зеленые бронетранспортеры. "Там наши!" обрадовался Масуд, даже не заметив, что мысленно назвал "нашими" подразделения афганской армии, кафиров, сражаться с которыми, не ведая жалости и сомнений, клялся когда-то святым именем пророка.

У окопов боевого охранения его остановил часовой. Масуд попросил отвести к командиру. Тут же появился молоденький солдат и, ни о чем не расспрашивая, кивнул в сторону замка на холме.

В большом пустом зале, куда провели Масуда, на раскладном походном стуле сидел офицер с воспаленными от бессонницы глазами и тяжелыми крестьянскими руками. В тени у стены пристроился огромный бритоголовый мужчина.

- Я - командир батальона. Что вы хотите нам сообщить? - сразу же спросил офицер, настороженно буравя Масуда глазами.

- Я пришел из-за перевала, из Пакистана... - начал Масуд и запнулся, хотя выучил наизусть то, что намеревался сказать. Заранее приготовленные слова разом вылетели из головы. - У меня очень важное сообщение. Отправьте меня поскорее в ХАД... - только и смог выдавить он из себя. Хотя инструктора в лагерях повстанцев рассказывали всяческие ужасы об этом учреждении, он решил обратиться именно в службу безопасности. - Я очень прошу поверить мне, - умоляюще добавил Масуд, с горечью подумав, что его жалкий лепет едва ли убедит этих суровых людей.

- Мы вам верим и сделаем, как вы просите. Но вы все-таки можете сказать нам, о чем идет речь? Я - начальник уездного царандоя, так что не бойтесь, никакого зла вам здесь не причинят, - вмешался бритоголовый.

Что ж, они правы. Нужно решаться. Не вдаваясь в детали, Масуд сообщил о готовящейся душманами операции.

- Да, дело действительно чрезвычайно важное, - озабоченно заходил по залу начальник царандоя, что-то, видимо, рассчитывая и прикидывая. Потом досадливо махнул рукой. - Нет, так ничего не получится. Можешь дать мне БТР? - навис он над столом командира батальона. - Сопровождать буду сам.

- Бери.

После этого время и расстояния будто по мановению палочки волшебника сжались до предела. Поднимая рыжий хвост пыли, бронетранспортер домчал их до полевого аэродрома, где уже ждал вертолет. При взлете Масуд успел увидеть зеленый ковер полей и похожие на клочки сиреневого тумана отроги гор. Потом все закрыли облака. Занятый своими мыслями, он очнулся лишь тогда, когда винтокрылая машина замерла на бетонных плитах кабульского аэродрома. В воздухе стоял гул моторов. То и дело садились и взлетали грузные транспортники. Стремительно, как трассирующие пули, уносились в небо реактивные истребители. Катили во всех направлениях автомашины. Возле вертолета остановился старенький "форд", водитель которого приветственно замахал царандоевцу.

Как только Масуд с сопровождающим уселись на заднее сиденье, машина рванулась с места. Шторки на окнах были опущены, так что он даже не представлял, в какой район города направляются. Они подъехали к обычному особняку за глухим забором. Ворота открыл паренек в чалме и халате. Странное дело: именно эта обыденность успокоила Масуда, когда его ввели в просторный кабинет, где за большим письменным столом сидел худощавый мужчина лет сорока в пиджаке и при галстуке.

- Масуд Шавладар. Прошел обучение в лагерях повстанцев в Пакистане. Последнее время служил в охране Сабкатуллы Моджаддади. Когда мне стало известно о готовящемся главарями душманов страшном преступлении, я перешел границу и добровольно сдался вашим солдатам, чтобы предупредить о нем, четко, по-военному отрапортовал он, вытянувшись по стойке смирно.

- Не так быстро и не так официально, - улыбнулся мужчина - рафик Сарвар, как узнал он позже. - Да вы не бойтесь, садитесь и расскажите все не торопясь, - указал он на стоявший у приставного столика стул. - Сейчас вам с дороги принесут чая.

От чая Масуд отказался, лишь попросил стакан воды. Ему показалось непростительной роскошью тратить время на пустяки, когда надвигается такая беда. Однако в самом начале рафик Сарвар жестом остановил его и, подняв трубку одного из телефонов, коротко пригласил: "Зайдите ко мне". После чего стал с любопытством разглядывать Масуда. В этом безмолвном допросе не было ничего угрожающего, скорее благожелательный интерес, как случается, когда встречают давно не виденного знакомого.

В кабинет стремительно вошел подтянутый военный с золотыми перекрещивающимися мечами и звездой майора на красных погонах и присел за стол рядом со штатским.

- Повторите все сначала, - попросил тот.

Судя по далеко переместившимся по стене солнечным зайчикам, рассказ Масуда занял не менее трех часов. За это время лишь военный один раз прервал его вопросом, знает ли он, когда и где будет осуществляться переброска. Выслушав ответ - Масуд специально подчеркнул, что это только его предположения, - майор досадливо постучал кулаком по столу, но ничего не сказал.

Зато потом вопросы посыпались градом, так что он едва успевал отвечать. Однако, когда он замолкал, собираясь с мыслями, или вообще не зная, что сказать, никто не сердился и не кричал на него. Если бы это происходило там, за перевалом, его бы уже не раз били в подвале, а затем отливали водой, подумал Масуд. Здесь, судя по всему, "силовая обработка" была не принята. К концу он так устал, что с трудом ворочал языком. Правда, ободряло одно обстоятельство: оба - и начальник в штатском, и майор - скорее не допрашивали, а расспрашивали, не скрывая своих чувств, будь то сожаление, удивление или осуждение.

- Пока вам придется пожить у нас, - поднялся из-за стола рафик Сарвар. - Сейчас вас проводят в отдельную комнату, накормят. Отдохните после дороги, а потом садитесь и опишите все, что с вами произошло. Постарайтесь вспомнить даже мельчайшие детали. Это очень важно...

Масуд долго раздумывал, с чего начать свои... показания? А может быть, исповедь? С того, как впервые испытал сомнения, когда благочестивый Моджаддади жадно рассматривал доставленные из Афганистана фотографии? На фоне заснеженных гор полукругом выстроился отряд "воинов пророка". Перед ними лежит связанный человек: шея на обрубке дерева. На нее уже опускает топор один из душманов. На другой - трое крестьян, брошенных на бороны. Торчат, пронзив их тела, концы острых зубьев. Остальные фотографии в том же духе. Благочестивый кричал тогда, что страшная кара ждет всех, кто предал веру. И Масуд успокаивал себя этим. Разве не записано в Коране: "С нами сбывается только то, что предначертал для нас аллах?"

Или написать, что уже давно пришел к выводу: главари "Национального фронта освобождения Афганистана" на самом деле являются злейшими врагами его народа, и поэтому, как мог, боролся с ними? Что все решила его поездка за перевал в район Кокари-Шаршари, в провинции Герат, вместе с Моджаддади. Там он сам увидел, как "сражаются за веру" "воины пророка". И содрогнулся. Развалины селений, в которых не щадили ни женщин, ни детей. Семьи крестьян, осмелившихся пахать землю заминдаров, вырезали до последнего человека. Трупы бросали в реку. Но ведь Коран предупреждает: "И если кто убьет верующего умышленно, то воздаянием ему геенна огненная для вечного пребывания в ней". А благочестивый потирал руки и говорил, что когда они освободят Кабул, то по-настоящему рассчитаются со всеми предателями. "Кровь моет, как вода, цветы в саду пророка..."

Вдруг в голову пришла простая мысль, от которой тоскливо сжалось сердце. А если все происходящее лишь умелый маскарад, чтобы до конца расколоть его? Начальник сам сказал, что Нурулла не дошел, о предстоящем штурме крепости они догадались из радиоперехвата! В таком случае его ждет тюрьма, а то и веревка. Кому тогда нужны его излияния? Нужно просто описать, как ему удалось подслушать, о чем говорили Хекматиар и Моджаддади на совещании с американцем. Пусть в ХАД убедятся, что в его сообщении нет противоречий.

...К гостинице, каждый на своей машине, Моджаддади и Хекматиар подъехали одновременно, очевидно, так было договорено заранее. Поскольку оба слабо владели английским, Масуд рассчитывал, что переводить предстоит ему. Однако оказалось, американец отлично говорит на пушту Надежда узнать, с какой целью организована конспиративная встреча, улетучилась. И только в последнюю минуту помог случай. Хекматиар решил, что у дверей номера в качестве охраны достаточно его телохранителя, а Масуда отослал в вестибюль проследить, не появятся ли нежелательные лица или газетчики. Если кто-то что-то пронюхает, все пойдет насмарку.

Отель "Паломник" не относился к числу новомодных. Это было солидное здание старой постройки. Поэтому в нем сохранилась прежняя планировка, имевшая одну особенность: в отделанных мрамором ванных под установленными на возвышении, как троны, унитазами вместо канализационных труб были спрятаны особые зеленые ящики, которые меняли уборщики. Чтобы не шокировать гостей, они пользовались служебным коридором, скрытым позади номеров. Впрочем, гостей это не интересовало, а на маленькие неприметные дверцы в углу никто не обращал внимания.

Масуду стало известно об этом совершенно случайно. В лагере один из афганских беженцев признался ему, что если бы не такая постыдная работа, унижающая правоверного мусульманина - другой, сколько ни искал, не нашлось, - он ни за что бы не стал "воином пророка".

Когда, утонув в глубоком кресле, Масуд рассматривал разодетых гостей "Паломника", в памяти вдруг всплыл забытый эпизод. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он подозвал мальчишку-посыльного и приказал провести по служебному коридору к номеру американца. Там собрались важные люди, а уборщик может оскорбить их своим появлением. Такое объяснение сгодилось бы и на тот случай, если бы кто-нибудь застал там Масуда.

Однако оно не потребовалось. Приникнув ухом к ведущей из ванной в спальню двери, он слышал почти все, что говорили в гостиной: закрыть соединяющую их дверь хозяин, видимо, не догадался, поскольку Хекматиар заверил американца, что номер под надежной охраной.

- ...Это новейший сверхсекретный яд, созданный нашими учеными, басовито рокотал американец, словно коммивояжер, расхваливающий новый товар перед привередливыми покупателями. - Никому и в голову не придет, что причиной смерти является молоко. Причем - и это главное - коровы умирают не сразу, а тот, кто попробовал их молоко или мясо, отправляется в рай. Смерть будет мучительной. Сначала отравленные почувствуют дикие боли в области живота, потом начнутся судороги, сердечные спазмы, наконец, удушье. Достаточно эффективно, не правда ли? А поскольку ни один анализ не установит причину смерти, ваши люди смогут пустить слух, что это кара, ниспосланная аллахом. Впрочем, тут, уважаемый Моджаддади, вы сами продумайте, как лучше раздуть панику...

Затем стали обсуждать места будущих диверсий. Сошлись на том, что их следует проводить там, где поселились большие группы дезертировавших "воинов пророка" и вернувшихся из Пакистана "вероотступников". Американец несколько раз подчеркнул, что никто из курьеров с "препаратом" не должен знать о его назначении, так же как и непосредственные исполнители на местах. Если кто-нибудь попадет в руки хадовцев, план операции все равно останется в тайне.

- Но ведь наши люди на местах тоже могут отравиться, - осмелился вставить Моджаддади.

- Не имеет принципиального значения, - отмахнулся американец.

- А как быть с отрядами "воинов пророка"? - озабоченно спросил Хекматиар.

- На время операции выведите их из опасных районов.

- Это невозможно. Со многими у нас нет постоянной надежной связи. А если пострадают и они, психологический эффект "кары аллаха..." "Замечательное название для операции!" - не удержался, чтобы не польстить заокеанскому гостю Моджаддади, но никто не обратил на это внимания, ...будет поставлен под угрозу, - упорствовал Хекматиар.

- Это уж ваша забота. Пошевелите мозгами, черт возьми! - взорвался американец.

В конце концов сошлись на том, что в качестве "дирижера" будет задействован какой-то "Тушак"*. Ему поручат подобрать подходящие тайники, в которые курьеры заложат "препарат". Позднее он должен переправить его агентуре в те районы, где нет "воинов пророка".

______________

* Тушак - матрац.

...Когда Масуд кончил писать, в окно уже вползала предрассветная голубизна. Он прилег на кровать, но уснуть не смог. Мысли все время возвращались к одному и тому же: "Что со мной будет дальше?" Страшило не возможное наказание, а неизвестность. Принесенный на подносе завтрак остался нетронутым. Зато чайник он осушил целиком.

Знакомый кабинет сегодня показался ему каким-то другим. Его хозяин тоже повел себя как-то странно. Принесенную Масудом пачку исписанных листов рафик Сарвар, не читая, отложил в сторону. Достал из ящика стола несколько фотографий, веером раскинул их в руке. Потом взял крайнюю и протянул Масуду.

- Знаете этого человека?

- Да, это Абдул.

- А этого?

- Гульям... Икрамул... Мазхар... Абдель... - Фотография одна за другой ложились на стол. - Откуда они у вас? - не смог сдержать изумления Масуд.

- Где ты познакомился с этими людьми?

- В лагере под Пешаваром.

- Когда?

- После того, как вернулся с Моджаддади из Афганистана.

- О чем ты говорил с ними?

- Мне показалось, что они хорошие парни, и я осторожно советовал им вернуться домой, а не проливать кровь единоверцев, если попадут на родину, Масуд все больше терялся в догадках.

- Они так и поступили. Скажу откровенно: мы знали о тебе и собирались с тобой связаться, рассчитывал на твою помощь... - Масуд не верил своим ушам. Выходит, все его сомнения напрасны! - Но ты сам пришел к нам и принес ценнейшие сведения.

Лицо Масуда засияло от радости. Он, видимо, сам почувствовал это, потому что тут же, как мальчишка, залился краской смущения. Рафик Сарвар помолчал, давая собеседнику возможность справиться с овладевшей им бурей чувств, потом продолжил.

- Мы задержали связника, шедшего к Тушаку. Кто этот человек, мы знаем. Связник назвал пароль. Но вот о задании, которое должен был передать резиденту душманов, толком ничего сказать не успел. Что-то о каких-то капсулах, с которых нужно снять оболочку из фольги и разбрасывать на пастбищах во время дождя. Через десять минут они будто бы исчезнут. Мы сомневались, не бред ли это. При задержании он отстреливался, был тяжело ранен, спасти его врачи не смогли. Теперь все стало ясно: "препарат" будут доставлять в капсулах с быстрорастворимой оболочкой. Но сейчас главное, как перехватить их? - Контрразведчик вопросительно посмотрел на Масуда.

- Кое-кого я могу описать. Думаю, все они будут из числа тех, кого Моджаддади поручил мне прощупать.

- Ну а когда и куда они пойдут?

- Скорее всего в ближайшее время. Скот-то уже выгнали на пастбища. А маршруты... - Масуд растерянно умолк.

- Хочешь сказать, что перекрыть все лазейки, тайные тропы невозможно, закончил за него рафик Сарвар. - Вот здесь ты можешь нам помочь.

- Приказывайте, что нужно сделать, - встрепенулся Масуд.

- О приказе не может быть и речи. Только твое добровольное согласие. Нужно прийти к резиденту под видом связника. Передать задание подготовить тайники и все остальное. Сказать, что о выполнении он должен сообщить в Пакистан по своим каналам...

- А вы возьмете Тушака под контроль, выявите тайники и встретите у них курьеров с "препаратом", так?

- Приблизительно, - улыбнулся рафик Сарвар.

- Я согласен. Когда идти?

- Не торопись. День-другой у нас есть. Сначала отоспись и отдохни. Потом все подробно обсудим.