"Нашествие квантовых котов" - читать интересную книгу автора (Пол Фредерик)

АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 04.20 УТРА. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА

Казалось, персонал Кэтхауза не обращал внимания на середину ночи. Он спал. Из секции арестованных позвонил сержант и сообщил, что задержанный просит опорожниться и принять душ.

– Почему бы и нет? – сказал я, когда полковник Мартино посмотрел на меня. – Я не возражаю против небольшой тактичности – особенно для себя.

Он приоткрыл рот и беззвучно рассмеялся. Это был тот смех, который вы изображаете, когда вам не до смеха. Полковник отдал распоряжение и приказал шмата, кофе: и нам, и заключенному. Потом мы сидели и смотрели друг на друга.

Здесь не полагалось разговаривать слишком долго.

Мы поговорили о человеке, похожем на меня, но старались не упоминать о Котах. На самом деле мы никогда не использовали это выражение, исключая секретные встречи с ограниченным доступом. Как я знаю, этот термин нигде не напечатан и считается самым большим секретом Америки, по крайней мере, в оборонных институтах. Это был такой большой секрет, что я ни минуты не верил в его истинность.

Сандия засекречена не на сто процентов: здесь находились солнечные силовые установки, и все они не являлись тайной. Они занимали, раскинувшись по базе, более чем половину тысячи акров. Сектор ядерного оружия тоже не был полностью секретным (секретом было то, что именно там делалось). Мир знал, что отсюда выходили смертоносные бомбы и крылатые ракеты.

Но остальное не было известно никому, или подразумевалось, что никто не знал о более таинственных частях Сандии. Здесь находился маленький отдел, занимавшийся вопросом изменения климата во вражеской стране, чтобы парализовать сельское хозяйство. Был также отдел, исследовавший возможность генетической войны. Он разрабатывал новые вирусы и химические средства нападения, направленные против населения вражеского государства,

– портившие ДНК, чтобы их дети росли уже пораженными и неполноценными.

Лично я оправдываю эти средства, хотя они кажутся аморальными и вряд ли пригодны в любой ситуации.

Кроме того, здесь был отдел Пси-войны – еще более сомнительный и более странный. Внутри здания мы содержали восемнадцать – двадцать хитрецов и придурков в возрасте от восьми до восьмидесяти лет – действительно очень странных. Каждый из них утверждал, что владеет некоторой особенностью. Здесь были парни с искусством «вне-тела». Они говорили, что могли покидать собственные тела и входить в другие, даже за тысячи миль. Они умели видеть глазами другого человека и слышать его ушами. Потрясающе! Они проникали на вражескую базу и вынюхивали все секреты!

В целом я был большим-большим скептиком. Одной из причин являлся цинизм. Хитрецы были такими чокнутыми и, кроме того, имели одну отвратительную маленькую особенность: не поддавались проверке. Однажды они проходили испытания, чтобы разоблачить надувательство. Пойманные на обмане дважды, они выбывали – рано или поздно все они оказались за бортом нашей лодки. Тем не менее даже это не пугало людей, работавших по Пси-войне. Как только одну странность объявили мошенничеством и бросили на дорогу, талантливые парни откопали другую – в штатах Айдахо и Алабамы – и подсовывали нам… так бесконечно…

Другая причина скептицизма была совсем не циничной, даже наоборот! Это противоположность цинизма. Мои приятели – члены комиссии, – когда я намекнул на нее, обвинили меня почти в идеализме.

Я не верил, что у нас есть хотя бы один-единственный враг!

Да, верно – немцы и японцы… они действительно сильные соперники, и наши деловые круги ненавидели их так же сильно, как старый Като – Карфаген. Они на самом деле били нас в международной торговле, но хотели ли мы воевать с ними? Под «врагом» я подразумеваю непримиримого кровавого врага – такого, какими были раньше Адольф Гитлер и Иосиф Сталин. С ними давно покончено, конечно, остался внук Сталина, он служит в Русском дипломатическом корпусе, и, когда выпадал случай, я играл с ним в покер. Прекрасный малый! Смертельных врагов в наше время просто не существует. Это было не столько нашей терпимостью и мудростью, сколько счастьем – если бы «холодная» война не потеплела на несколько градусов, сейчас было бы очень плохо! Но мы сдержались, когда русские и китайцы решили спор о границе в полной ядерной конфронтации. Они ограничились несколькими бомбами, но после этого никто из них уже не был реальным противником. Их целиком удерживали свои проблемы.

Почему же наш Объединенный комитет по анализу вооружений никогда не пытался урезать ассигнования на Пси-войну? Для этого были свои основания. Во-первых, эти проекты были такими дешевыми, что не стоило обращать внимания. Национальная политика Белого Дома поддерживала сильную оборону, и госпожа Рейган не сомневалась в своей политике. Если бы даже Пси-война, генетики и Кэтхауз и были (как я думал) простыми расточителями средств, то суммы на их содержание составляли такой ничтожный процент, что просто не стоило беспокоиться. Пси-война и Кэтхауз, вместе взятые, за год обходились дешевле, чем содержание одной ракетной шахты.

И если хоть кто-то из них создаст осуществимую систему оружия…

Ладно, вероятность чудовищно мала – особенно, для Кэтхауза.

Кэтхауз назывался так в честь кота Шредингера. Кто же такой Шредингер и при чем здесь его кот? Хорошо, я попробую объяснить это словами физика, когда это происходило в первый раз.

Шредингер открыл нечто встряхнувшее квантовую механику. Ах да, что такое квантовая механика? Хорошо, говорит физик, в основном это новое направление физики. Когда это объяснение не показалось нам, упрямым политиканам из Объединенного комитета, вполне удовлетворительным, он попробовал снова. Квантовая механика, сообщил он, получила свое название от открытой Шредингером энергии, похожей на однородное бесконечное движение – как бегущая из-под крана вода. Хотя, поправился он, даже текущая из-под крана вода только кажется однородной и бесконечной – на самом деле она состоит из атомов молекул и даже маленьких частиц. Она не находится в неограниченном потоке, а пребывает в кусках по названию «квант». Основным квантом света является фотон. Да, мы начали чувствовать, что получим здесь достаточную опору – ведь даже сенаторы и конгрессмены что-то слышали о фотонах. Но он разбивает наши надежды, снова обратившись к коту. Что имеет со всего этого кот? Отлично, говорит физик, смело держась перед нами, это вытекает из логики, представляющей эксперимент Шредингера. Видите ли, существует другая штука, названная Гейзенбергом принципом неопределенности. А что является принципом неопределенности? Ладно, сказал он, передвинув неудобное кресло, это объясняется очень легко.

Он заблуждался: это ничего не объясняло. По утверждению Гейзенберга, вы никогда не можете знать сразу положение и движение частицы. Вы также не можете знать, где она будет находиться и откуда двигается. Вы не можете знать всего этого!

Хуже того, существуют и другие вопросы, на которые вы не только не можете найти ответы, но их просто не существует! Тогда мы получаем кота. Представьте себе, мы посадили кота в коробку, говорил Шредингер. Допустим, мы поместили туда радиоактивную частицу с одним шансом из двух распасться. Предположим, вместе скотом и радионуклидом мы поместили резервуар с ядовитым газом, в котором есть переключатель, приводимый в действие расщепившейся частицей. Затем закроем коробку и спросим, жив ли кот? Если частица расщепилась, он мертв, если нет, то газ не вышел из сосуда и кот жив.

Но снаружи коробки нет истины – есть только пять шансов из десяти, что кот жив.

Но кот не может жить пять из десяти раз.

– Вот! – сказал триумфально физик, сияя перед нами так искренне, словно оба предположения истинны. – Кот жив, – и в тоже время он умер! Но каждое заявление истинно в отдельной вселенной. В этой точке произошел раскол – и существуют уже две параллельные вселенные. Вселенная с живым котом – и вселенная с мертвым… Все вселенные каждый раз расщепляются и расходятся в стороны… таким образом, существует бесчисленное множество миров.

В этом месте закашлял сенатор Кеннеди.

– Доктор Фас, – сказал он. – Это, конечно, страшно интересно, но всего лишь теория. В реальной вселенной мы открываем коробку и смотрим: жив кот или умер?

– Нет-нет, сенатор! – крикнул физик. – Все они уже существуют в реальности?

Мы переглянулись.

– Вы хотите сказать, в математическом смысле? – уточнил Кеннеди.

– В любом! – крикнул Фас, угрожающе кивнув головой. – Параллельные вселенные создаются каждую миллионную долю секунды, а в «реальности» существует лишь одна из них. Или, если хотите, мы живем в одной из этих вселенных.

Мы застыли как манекены. Мы, восемнадцать сенаторов и конгрессменов со всех концов Соединенных Штатов, удивились. Конгрессмен из Нью-Джерси наклонился и шепнул мне в ухо:

– Дом, вы находите здесь какое-нибудь военное применение?

– Спросите сами, Джим! – шепнул я, и конгрессмен задал этот вопрос физику.

– О я приношу свои извинения, джентльмены, – сказал он. – И леди, конечно же… – добавил, кивнув госпоже Бирн. – Я думаю, что все здесь безупречно. Хорошо! Допустим, вы хотите сбросить водородную бомбу на город врага, или на военный объект, или на что-то еще… Вы создаете бомбу, переходите в параллельный мир, летите на широту и долготу, скажем, Токио – полагаю, вы найдете там такое место – затем проталкиваетесь обратно в свой мир и взрываете ее… Бу-у-ум!!! Как бы то ни случилось, это произошло! Если у вас десять тысяч мишеней, вы просто сделаете десять тысяч бомб и проталкиваете их разом – их не отразить! Другой народ не увидит приход, потому что, пока вы будете находиться там, в нашем мире вас видно.

И, довольный собой, он откинулся на кресло.

Мы все тоже откинулись и переглянулись. Ноя не думаю, чтобы хоть один из нас в самом деле обрадовался этому.

Даже это могло не заинтересовать комиссию, исключая один факт. Я уже говорил: программа могла и не сработать, как думали и надеялись многие из нас. Потеряно будет очень мало, ведь это, как и Пси-война, стоит очень-очень дешево.

Ладно, они наконец-то привели этого парня, и я мог бы сказать, что это был один из самых неприятных моментов моей жизни. Не причиняющий боль, не непереносимый, но слишком неприятный.

Подобно многим другим, я не люблю ходить в магазины. Особенно за одеждой. Описи из причин было то, что я питал отвращение к зеркалам. Они просто лгали, неожиданно ловили вас. Вы одеваетесь на примерку, продавец уверяет, что костюм сидит на вас как влитой, наконец, он отводит вас в глубь зала к трем зеркалам, сложенным вместе, будто средневековый триптих. Вы смотрите в них, ничего не подозревая, и первым делом, естественно, видите собственный профиль. По своей воле я никогда не смотрю на него – саму эту мысль считаю неприличной! Не по-божески пытаться увидеть самого себя, и недоступно видеть себя таким способом. Я с ужасом смотрел в зеркало, не признавая себя в этом глупо улыбающемся двойнике со смешным носом и болтающимся подбородком. Как получается изображение а зеркалах – великая тайна… и еще, я не совсем потерян чувство реальности. Я знал, что этот человек – действительно я, хотя бы мне и не хотелось этого!

Теперь о том, что происходило в Кошачьем доме Сандии. Когда они приволокли этого человека, он не смотрел на меня и не смотрел ни на кого. Они позволили ему плеснуть на лицо воды, но защелкнули за спиной наручники. Вероятно, одной из причин того, что он смотрел в пол, была боязнь упасть. Но я не думал так: это была лишь одна из причин! Думаю, он знал, что, подняв глаза, увидит собственные… или мои… наши…

Я не хотел этого – это было в тысячу раз хуже трехстворчатых зеркал! Это было так плохо, как только могло…

Другой «я» имел мое лицо, цвет моих волос и даже такую же родинку вверху. Все мое… Почти все – потому что были и небольшие отличия: он был фунтов на шесть – восемь легче меня и одет в иную одежду. Это был цельный комбинезон из блестящей зеленой материи с карманами на груди и на том месте, где обычно располагаются карманы брюк. Карманы были также на рукавах и правом бедре. Возможно, в этих карманах помещалось все имущество другого «меня» – но не сейчас, так как, несомненно, они были обшарены подчиненными полковника.

Я сказал «себе»:

– Доминик, посмотри на меня!

Молчание. Второй Доминик не ответил, он не поднял глаз и никак не отреагировал – хотя я с уверенностью мог сказать, что он расслышал достаточно хорошо. Все находившиеся в комнате молчали – во всяком случае, полковник наблюдал и ничего не говорил, а когда полковник Мартино не говорил, его ребята не делали ничего другого.

Я попробовал снова:

– Доминик, ради Бога, скажи, что произошло!

Другой «я» продолжал смотреть в пол, затем поднял глаза, но не на меня. Он взглянул поверх головы Мартино на стенные часы, сделал какие-то расчеты. Потом повернулся ко мне и ответил.

– Доминик! – произнес он. – Ради Бога, я не могу!

Этот ответ нас не удовлетворял. Полковник Мартино открыл рот, чтобы что-то сказать, но я остановил его жестом руки.

– Пожалуйста.

Второй «я» печально произнес:

– Ну хорошо, приятель Дом! По правде говоря, я здесь потому, что хотел сказать тебе кое-что. Тебе, – пояснил он. – Я имею в виду не второго человека из множества, и даже не просто другого. Я имею в виду тебя – Доминика Де Сота, которым, как ты понял, являюсь и я сам.

Полковник разъярился – все пошло не так.

– О Дом! – прискорбно сказал я «себе». – Я давно вырос из таких игр! Ответь, если ты хотел что-то сказать мне, то почему молчишь?

– Потому что слишком поздно! – сказал он.

– Слишком поздно для чего, черт возьми?

– Ты знаешь, о чем я пришел тебя предупредите?

– Нет!

– Это уже произошло… мы встретимся снова, – он хотел улыбнуться, но это была гримаса. – Нельзя было допустить, чтобы мы встретились. – Здесь он остановился, начал говорить, снова запнулся и посмотрел на часы.

И затем пропал…

Когда я говорю, что он «пропал», это очень точное слово, но оно может создать неправильное представление. Другой Доминик не смылся в туалет или куда-нибудь еще. Нет, он стал совершенно прозрачным, как актер в научно-фантастическом шоу. Он исчез совсем: в одно мгновение он был здесь, а в следующее его не стало…

И пара наручников, замкнутых вокруг несуществующих запястий, загремела по полу на том месте, где он только что стоял…

Подобные вещи никогда раньше со мной не случались. У меня не было запрограммированной реакции на такое ужасное нарушение законов природы, как не было ее и у полковника Мартино. Он взглянул на меня, я на него.

Никто из нас не сказал ни слова об исчезновении, исключая: «Вот дерьмо!». Мне показалось, что я услышал его от полковника.

– Вы что-нибудь поняли, полковник, о чем он говорил? – для уверенности, спросил я. – Нет? Я тоже! Что же будем делать?

– Спихни меня ко всем чертям! – сказал он, но, хотя армейский офицер и произнес это, не значит, что он позволит это сделать.

Мартино вызвал сержанта и дал приказ прочесать окрестности, разыскивая двойника. Сержант выглядел озадаченным, а полковник растерянным, поскольку все мы знали, что от этого не было никакого толку.

– Выполняйте приказ, сержант! – крикнул он. – Хорошо одно, – произнес немного позже. – Он сказал, что что-то уже произошло. Значит, скоро мы узнаем, что именно!

– Как бы я хотел, чтобы это оказалось в самом деле хорошо! – сказал я и оказался прав.

Через десять минут выяснилось, что это никак нельзя было назвать хорошим. Мы вышли из комнаты и спустились в холл, за нами виновато плелся небольшой отряд полковника, недоумевая, где ловить упорхнувшую птичку. А к нам двигался другой отряд – дюжина или около того. Пехотинцы поднимались по лестнице – по крайней мере, не чувствуя вины. Все они (вместо коричневой парадной) были облачены в походную форму и несли на плечах нелепые короткоствольные карабины. Карабины недолго держались на плечах.

– Приготовиться! – сказал их сержант, когда они оказались в полдюжине ярдов от нас.

Отделение остановилось, десантники опустились на колени, карабины мелькнули в воздухе ремнями, и уже были нацелены прямо на нас…

Из середины отряда вышел офицер.

– Вот дерьмо! – снова сказал полковник Мартино, и я не спросил почему.

Офицер был одет в такую же походную форму, как и десантники, но вы могли бы узнать в нем офицера по пистолету. Здесь что-то было не так, иначе я сказал бы сразу – и он подтвердил это.

– Я майор Доминик Де Сота! – произнес он хорошо знакомым мне голосом.

– Объявляю вас своими военнопленными!

Он сказал это достаточно четко, но в голосе слышалось напряжение. Я знал отчего: слова были адресованы полковнику, а глаза нацелены на меня. И их выражение мне было хорошо знакомо, совсем недавно я смотрел на себя точно так же. Я сказал:

– Привет!

Другой парень онемел.

– Полагаю, вы удивлены? – предположил я. – Это шутка?

Он дернул головой солдату, который подошел ко мне и заломил руки. Что-то холодное и жесткое обожгло мои запястья, и до меня дошло, что это наручники.

– Я не знаю, что вы подразумеваете под удивлением – сказал второй «я». – Но это не шутка! Вы все арестованы и находитесь под стражей!

– Чего ради? – спросил полковник, принимая собственные наручники.

– Пока мы не уладим с одним дельцем, касающемся вашего правительства!

– заверил нас «я». – Мы объявим, что они должны делать, и, пока не получим согласия, вы будете нашими заложниками. Это ваш самый лучший шанс? Если он вам не нравится, выберите другой – окажите сопротивление… Тогда нам не останется ничего другого, как убить вас…

Не торопясь проезжая мимо бобов, водитель большого «Джона Дира» думал, что нет ничего серьезней, чем холодное пиво и пропущенный матч Носков. В этот момент он услышал сзади «зап-зап-зап» приближающейся высокоскоростной машины и «раур-раур» шестнадцатицилиндрового двигателя. Краем глаза он увидел несущийся на него странный дизель – и резко повернул руль… Он испортил несколько бобовых рядов, но, когда оглянулся, на дороге было пусто.