"Бог Дионис, царь Мидас и я" - читать интересную книгу автора (Попов Евгений)Попов ЕвгенийБог Дионис, царь Мидас и яЕвгений Попов Бог Дионис, царь Мидас и я Предисловие Как и всякий другой писатель, я был молодым. "Молодой писатель - это тот, кого не печатают",- говорила тогда Людмила Петрушевская. Нынешним, действительно молодым писателям, пожалуй, затруднительно понять, зачем это отдельные представители тех самых поколений, отрицательно относясь к реалиям развитого советского социализма, тем не менее кротко ходили по редакциям в напрасном чаянии опубликоваться, а не ухнули в андеграунд в самом начале своего так называемого "творческого пути" или ("чтобы не было грустно") вовремя не подожгли красное сельцо Кремль вместе со всеми его обывателями-коммунистами. Кажется (что, может, и хорошо), их пока еще не окрепшим сознанием с трудом осваивается и тот непреложный факт, что журнал "Октябрь" был в свое время оппонентом журнала "Новый мир", пока все не было сметено могучим наводнением "перестройки", а "толстые" журналы уцелели лишь благодаря Джорджу Соросу, которого благодарные россияне тут же обвинили в "далеко идущих целях" и гешефтмахерстве. То самое поколение для новичков, наверное, на одно лицо, как белые колонизаторы для бывших представителей освободившихся стран "третьего мира". Вот почему лично я думаю, что прошлые литературные нравы могут быть адекватно поняты и соответственно судимы лишь современниками тех нравов, признававшими правоту слов спившегося чиновника Мармеладова, который говорил, что человеку, дабы он окончательно не свихнулся, нужно место, куда он может пойти. Пришли, осмотрелись, ушли. "Октябрист" Владимир Максимов, исключенный из Союза писателей и пару раз принудительно побывавший в психушке, в феврале 1974 года уехал на Запад и основал антисоветский журнал "Континент", а публиковавшийся в "Новом мире" Александр Солженицын написал "Архипелаг ГУЛАГ", после чего в том же феврале того же 1974 года был выслан из страны СССРии. Шли годы. В "Октябре" посмертно напечатали Владимира Кормера. Так что чего уж там считаться сегодня! Поэтому сегодня, в канун юбилея журнала, я решил вспомнить молодость и предложить читателям "Октября" тексты тридцатилетней давности. Предлагаю их с робостью, ибо совершенно не представляю, как отнесется к этим старым сочинениям новое поколение редакционных "строгих юношей". Добавлю лишь, что тексты эти (совершенно аполитичные) в урочные времена вдосталь погуляли по редакциям, но не пришлись ни к одному редакционному двору или столу, отчего публикуются впервые. Кроме того (и это самое главное!), я надеюсь на окончательное разрешение одной старинной тайны. Сочувствующая служащая Союза писателей недавно рассказала мне и Виктору Ерофееву, что, когда нас, исключенных "за "Метрополь", восстанавливали в 1988 году, то вопрос в очередной раз повис в воздухе, так как ровно 50 процентов писательских руководящих "товарищей" были против пребывания идеологических негодяев в такой почтенной организации, а 50 процентов были "за". Но тут явился опоздавший к началу заседания нынешний редактор "Октября", и дело решилось в нашу пользу. Пользуясь случаем, публично говорю "спасибо" Анатолию Андреевичу Ананьеву - ведь он к тому же, несмотря на свое высокое общественное положение, не участвовал и в изначальной травле "Метрополя" (1979), как это сделали некоторые его не менее именитые коллеги, впоследствии сменившие свою советскую ориентацию и ставшие отдельными высокими столпами упомянутой "перестройки". А молодым людям я напомню, что 1969-й - это не 1937-й, 1979-й - не 1969-й, а 1988-й - не 1979-й, но и не 1999-й. Потому что Россия - это все-таки не СССР, потому что "цыпленки тоже хочут жить" (перманентно), и тот, кто в них за это бросит камень, непременно попадет в себя. Потому что "Октябрь" уж наступил, граждане вновь свободной России с ее "неокрепшей демократией" и перманентным бардаком. 1 Как известно, царь Мидас был в древнегреческой мифологии богом производительных сил природы, богом буйного сока, циркулирующего во всех растениях, во всех, но главным образом в виноградной лозе, из плодов которой делали и посейчас продолжают делать различные алкогольные напитки. В древнегреческие времена существовал и культ Диониса. Культ - это значит, что сильно боялись, уважали, почитали Диониса, поклонялись Дионису, совершали связанные с его именем обряды. Такие, например, как различного вида жертвоприношения благодарственное жертвоприношение, умилостивительное жертвоприношение, искупительное жертвоприношение. По случаю Диониса в ходу были также магические жесты, формулы, молитвы и другие примеры человеческого мракобесия, направленные к явному возбуждению суеверия среди масс населения. Примеры, как в зеркале отражающие неправильный социальный строй древнегреческого общества. И вообще из всех культов культ Диониса особенно отличался своим исступленным и оргаистическим характером. Бог-то он бог, но хорошенькая же шушера его окружала. Все эти сатиры, силены, вакханки. Сатиры, они все по той же мифологии считались полубогами. До богов они не дотянули, во-первых, потому, что их было много, а во-вторых, что имели они довольно отвратительный на любой вкус козлиный облик - козлиные рога, козлиные уши, козлиные ноги, козлиный хвост. Даже то, что сатиры играли на дудке, не прибавляло им благородства, потому что играли сатиры мерзко. Пьяные, зеленые, трясущиеся от алкогольных напитков, они вечно преследовали своей любовью целомудренных нимф - наяд, ореад и дриад, которые являлись женскими духами соответственно вод, гор и деревьев. А взять, к примеру, силенов. Они тоже считались фантастическими существами, спутниками бога Диониса. Пьяные, лысые, они ездили на ослах, и вид у них в отличие от сатиров был весь конский - конские ноги, конский хвост, конские уши. И ведь именно они, силены, повлияли на формирование личности бога Диониса: научили его пьянствовать, разводить пчел, играть на дудке. Но избави нас какой-нибудь другой бог от подобных спутников! Не хочется грубить и писать резкие фразы, хочется писать мягко и вежливо, но что касается вакханок, то эти опьяненные вином женщины имели такой низкий моральный уровень, что их определение и описание кратко и просто - это были шлюхи. И вот вся лихая компания во главе с богом с утра до ночи и ночью пьянствовала, орала, танцевала непристойные танцы, дудела в дудки и флейты, гонялась за наядами, ореадами и дриадами. А народ их уважал, а народ их почитал, а народ их в культ возводил. Так они и жили. 2 И крутился там среди прочей пьяни некий царь Мидас, тоже порядочный сукин сын. Он называл себя царем, а поскольку все это происходило очень давно, то он с тех пор так и считается, видите ли, "легендарным фригийским царем". - Что же это за страна такая, Фригия? - позволили бы мы себе спросить царя и, конечно, не получили бы никакого вразумительного ответа. Он говорил бы, наверное, так: - Вроде бы это была Малая Азия, Анатолия, западный полуостров Азии, почти что нынешняя Турция. Омывалась Черным, Мраморным, Эгейским и Средиземным морями... - Не слишком ли много морей, Мидас? - Да, да. Многовато, а также проливами Босфорским и Дарданеллами. Вот. Видите. Восточная граница у него почему-то проходила через Батуми, население непонятно чем занималось. Вроде бы сплавом продуктов по воде. Занималось сплавом продуктов по воде, а реки, из которых наиболее значительной была река Кзыл-Ормак, являлись несудоходными. Странно получается. И вообще, если Батуми, так пускай будет Батуми. Это в Грузинской ССР. Если Турция, так пускай будет Турция. Если Малая Азия, так Малая Азия, а вот насчет Фригии - вопрос, таким образом, все же остается открытым. Ну и черт с ней, с Фригией! И пускай этот самый Мидас называл себя царем Фригии, если ему так уж это нравилось, и пускай его считают легендарным царем Фригии, если это так принято. Это в конце концов их дело. Не важно даже и то, что однажды Мидас присутствовал при музыкальном состязании покровителя подрастающей молодежи бога Аполлона с Паном - богом лесов и покровителем стад. Оба играли на свирелях, и Мидас спьяну сказал, что музыкальная культура Пана ушла значительно вперед, за что обозлившийся Аполлон дал Мидасу ослиные уши, и Пан ничем ему помочь не мог, так как сам, будучи пьяным после хвалебных слов собутыльника, уснул мертвецким сном. Но не важно это все, не в этом дело. А дело в том, что Мидасу в периоды просветления часто приходили в голову весьма замечательные мысли. Поэтому, видимо, не зря память о Мидасе сохранилась в сердцах народа. Видимо, имели смысл жизнь и страдания Мидаса. Да и остальные, Дионис с компанией, были все-таки, что ни говори, необыкновенные существа. Ведь народ кого попало богом считать не будет. Так вот. Однажды, в минуту просветления, Мидас вдруг увидел, что живет он очень плохо. Страна Фригия почти не существует, так как находится неизвестно где. Сам Мидас - вдали от Родины. Эмигрант. Денег нету. Очень и очень плохо. Мидас задумался. Мидас думал о том, что, конечно, можно и дальше жить так же, то есть пьянствовать, играть на дуде, бегать за нимфами и спать с вакханками, просыпаясь от крика: "Эвоэ". Но Мидас хоть и сукин же был сын, но имел все же некоторую царскую гордость. И поэтому ему в голову пришла уж совсем дикая фантазия. Ему вдруг представилось, что как бы это было хорошо, если бы у него вдруг стало очень много денег, то есть золота. Чтоб у него было золота больше, чем у любого другого. - Вот бы мне, если бы, чтоб я, как что возьму в руки. Или вообще. Прикоснусь, так чтоб любой предмет, он сразу бы превращался в золотой, в монету,- сказал опухший от водки Мидас и заплакал, как дитя. Плакал он настолько долго, что бог Дионис, случившийся рядом, пожалел беднягу и с целью, чтоб он не портил веселья остальной бражке, наградил его свойством, о котором вслух мечтал пьяный плакса. Но всем известно, что уж если кому не повезет, так это навсегда. Пример тому - Мидас. Он в золото превратил очень много предметов, пока не захотел чего-нибудь покушать и попить. Каково же было изумление несчастного, когда пища и питье при его прикосновении тоже обратились в золото. Он уж и так и сяк. Пробовал пить и кушать прямо ртом, не помогая себе руками, но из этого, ясно, ничего не вышло. Кругом было сплошь одно золото, а хотелось кушать. Мидас завопил, пришел Дионис и, мигом оценив сложившуюся ситуацию, повелел, чтобы положение вещей вернулось в свое прежнее состояние. Дионис, утешая Мидаса, приглашал его выпить или побегать за нимфами, но бедняга отказывался. Он в ответ лишь трясся. У Мидаса случился инсульт. С инсультом Мидас слег и лежал в течение долгого времени. Конец Мидаса вообще печален. После инсульта он так и не оправился. Все время проводил в постели, лежа пластом. Старые друзья отвернулись от Мидаса. Ведь у них одно было на уме - выпивка и промискуитет. Родственников и слуг у Мидаса не осталось. Приходил из сострадания какой-то пустынник, который относился к своим добровольным обязанностям по уходу за Мидасом крайне неаккуратно. Лишне говорить, что он был все время пьян в стельку на последние Мидасовы денежки. Мидас впал в крах и нищету. Единственная ценная вещь осталась у него - больничное судно из драгоценного нефрита, последний подарок отвернувшегося друга - бога Диониса. Да и то в драгоценном сосуде вечно кисла Мидасова моча. Вскоре царь весь покрылся язвами и, не вынеся подобной жизни, умер. И пускай этот трагический случай, произошедший в Древней Греции, послужит хорошим жизненным уроком всем любителям выпивки и легкой жизни всех времен и народов! 3 Только вы, пожалуйста, не думайте, что на этом и заканчивается мой рассказ. Это была бы грандиозная ошибка с моей стороны, если б я закончил рассказ смертью Мидаса. В самом деле, что там за Мидас, Аполлон, Дионис, Пан! Они жили настолько давно, что, может быть, их и вообще не было. Может быть, все эти ихние истории придуманы в ванне развращенными римскими бездельниками. Я считаю, что писатель должен писать только о себе. Я вам про себя хочу рассказать. Мидас и Дионис кончились, поэтому и для меня настало время. Я родился во время второй мировой войны с немцами. У меня недавно сгорел Дом народного творчества. Я окончил Московский государственный библиотечный институт. Приехал в сибирский город К., где получил однокомнатную квартиру с телефоном. Номер телефона 2-54. Я, к своему большому сожалению, окончил библиотечный институт, поэтому теперь меня гнетут интеллектуальные заботы. Вопросы добра и зла меня гнетут. Чести, конечно. Совести. Думаю также, принимать или не принимать гармонию, связанную со слезой ребенка. Это очень усложняет мою жизнь. Приходится думать о греках, о римлянах. А на что они мне? Дом народного творчества у меня сгорел. Я был его директором. Сам я, граждане, долгое время проживал в безверии и фанатизме, а потом у меня сгорел Дом народного творчества, и я поверил сразу во всех богов. Меня, как Дом народного творчества сгорел, сразу же из него выгнали. Выгнали, несмотря на то, что я руководил им, будучи молодым специалистом. Здесь налицо явное нарушение Кодекса законов о труде. Меня не имели права выгонять. Я должен был усердным трудом заслужить себе очищение. Сейчас я вынужден работать библиотекарем в Доме офицера с окладом шестьдесят рублей в месяц, чего я страсть как не люблю. Я после пожарища и своего позора поверил во всех богов, и боги дали мне божественную возможность превращения. То есть получается так. Слушайте внимательно. Дело в том, что все, к чему я ни прикоснусь, превращается в искусство. Понимаете? Все, к чему я ни прикоснусь, уже есть искусство. ...Вот я вижу - она стоит одна на пустынной набережной, и плечи ее поникли, и длинные черные волосы разметались по плечам. Это - трагедия. Это - искусство... ...или с балкона я услышал пение инвалида. Инвалид пел песню Шуберта. "Лучи так сладко греют",- пел инвалид и приводил коляску в вечное движение собственными руками. Инвалид ехал по асфальту. Потом он забылся и отпустил рычаги. Но рычаги сами заходили, и коляска двигалась, потому что, слава Богу, еще действовали законы инерции... ...а мальчик с девочкой. Они дожидались своей очереди стричься в парикмахерской. Было тихо. И вдруг неожиданно громко и страшно зевнул мальчик, дожидающийся своей очереди стричься в парикмахерской. А девочка сказала. "Мяу, мяу, бяу, бяу",- сказала девочка... ...а вот так Ведущий: На берегу реки Е. разыгралась ужасная драма. В воду упал человек. У него, может, где-нибудь осталась мама. Он, может, хотел жить целый век. (Появляется другой ведущий и бьет первого по роже. И вообще все друг друга бьют по роже. Темно. Занавес.) Понимаете? И, между прочим, все не так уж и плохо. Иногда выйдешь на улицу - белый печной дым труб поднимается вверх. Солнце. На улице чисто, морозно. Хорошо. Вы понимаете, я все больше духом прикасаюсь. Вот я слышу плач, но вижу только, что прелестно искривлены губки плачущей. Да что тут губки - моя собственная жизнь вся пошла наперекосяк, а мне и на это плевать, ибо это - тоже искусство. Видите, какой я значительный человек? А ведь сам нахожусь где-то ниже середины социальной лестницы. А если брать лестницу экономически-социальную (по получке), то там я и вообще на первой ступеньке. А мне плевать. Вы представляете, я к чему ни прикоснусь, все искусство. И самое главное. Сам я и не пишу ничего, и не творю, и не созидаю. Зачем? Коли мое прикосновение все обращает в искусство, то что я тогда, спрашивается, буду жрать? Это раз. А второе - столько много искусства тоже ведь ни к чему. И третье - человек я не боевой. Чтобы обратить мое искусство обратно в жизнь, мне нужно тратить чрезвычайное количество энергии и заводить знакомства с местными к.-скими тузами и шишками печатного слова. Пить с ними водку. А я этого не хочу. Я водку вообще терпеть не могу. На водку уходит много денег, и болит голова. Поэтому целыми днями сижу я у себя в библиотеке и ровным счетом ничего не делаю. Все время думаю. Думаю, что если Дионис - бог, а Мидас - царь, то кто же тогда я? Ведь мое прикосновение все обращает в искусство. Кто же я-то тогда есть такой? И тогда я горделиво посматриваю на окружающих, ожидая, когда же наконец и они признают во мне какого-либо властелина. А Дом народного творчества у меня сгорел очень просто. Я как-то сплю ночью в своей квартире. Вдруг звонок по моему телефону 2-54, и говорят: - Это вы? - говорят. - Я,- отвечаю. - У вас Дом народного творчества горит. - Я вас привлеку к административной ответственности за телефонное хулиганство, хулиган,- сказал я и повесил трубку. А утром проснулся и думаю: ой-ой-ой, а что, как он и взаправду горит? Встал, оделся, умылся, позавтракал, пошел, а там уже одни головешки. И крутятся среди дымящихся развалин милиционеры, врачи и еще какие-то неизвестные мне представители общественности. Выгнали, конечно. Но я особенно не огорчаюсь. "Живите, экономно расходуя свои силы",- сказал один мой товарищ, исчезая под колесами наехавшего на него трамвая. 1969 г. Красноярск |
|
|