Портер Дональд КлейтонБелый индеец

Дональд Клейтон Портер

БЕЛЫЙ ИНДЕЕЦ

Первый роман из цикла "Белый индеец"

В истории Америки, пожалуй, трудно найти период более драматический, чем полтора столетия с основания англичанами колонии Джеймстоун в Вирджинии в начале семнадцатого века, и окончанием в 1763 году последней из так называемых французских и индейских войн.

"Белый индеец" открывает серию романов, в которых пойдет речь об этой героической эпохе.

Великобритания и Франция покоряли все новые земли, и обе стремились установить господство в Северной Америке, отправляя в Новый Свет корабли с солдатами и колонистами. Слабеющая Испания прилагала неимоверные усилия, чтобы удержать захваченные раньше земли, и еще несколько государств, в том числе Голландия и Швеция, также принимали участие в этих событиях.

Жертвами нашествия оказались коренные жители страны, индейцы, с недоумением наблюдавшие, как мощная волна переселенцев захлестывает их дома и охотничьи угодья. Некоторые вступали в борьбу со всеми пришельцами. Другие заключали союзы с европейцами, главным образом с англичанами и французами. Северо-восточные племена, входившие в союз ирокезов - сенеки, могавки, онейда, онондага, кайюги и, позднее, тускароры - и сильные, независимые племена алгонкинов, гуронов, оттава и делаваров сыграли огромную роль в развитии событий и внесли важнейший вклад в зарождавшуюся американскую культуру.

Борьба осложнялась событиями, происходившими в далекой Европе. В 1685 году Людовик XIV отменил Нантский эдикт, даровавший свободу вероисповедания протестантам, и тысячи французов-гугенотов хлынули в Новый Свет. Английские колонии враждовали между собой, и только общие страдания вынудили их объединиться.

Нынешняя Америка рождалась в результате борьбы, разразившейся на атлантическом побережье, узкой полоске земли, не уходившей в глубь материка более чем на двести пятьдесят миль. Здесь, от Квебека до Каролины во Флориде, закладывались принципы и традиции, которыми и по сей день дорожат американцы и канадцы.

"Белый индеец" и последующие романы серии отдают должное этим отважным краснокожим и бледнолицым людям.

Глава 1.

Каждый житель долины реки Коннектикут знает, что даже в мирное время настоящего мира не бывает. Индейцы воюют между собой, объединившись, нападают на города и поселки, где живут англичане, французы-гугеноты, голландцы, приехавшие из Нью-Йорка, и горстка скандинавов. Время от времени устраивают рейды французские солдаты и их союзники-индейцы. Каждый житель пограничных земель берет с собой в поле кремневое ружье, а ночью держит его у постели, что почти сорок лет назад, после войны Пеко, завершившейся в 1637 году, действительно наступил мир, когда колонисты истребили почти всех индейцев в этой местности и заняли их территорию. Агавамы и чикопи покорились англичанам, и форт Спрингфилд стал центром западной части колонии Массачусетс.

Деревянный форт на восточном берегу реки Коннектикут с гарнизоном в сотню человек считался неприступным. Толстые дубовые, кленовые, вязовые бревна давали надежную защиту от стрел и дротиков. Кроме того, в форте было четыре пушки. Самая большая, стрелявшая ядрами в половину человеческой головы, была, правда, не очень точна, но одного грохота оказывалось довольно, чтобы дикари в панике покидали окрестности форта.

Единственной трудностью, и об этом хорошо знали офицеры форта, был недостаток людей. Полный штат удавалось собрать только в случаях крайней необходимости. Милиция состояла из добровольцев, занятых на собственных фермах, и в обычное время на посту находилось не больше пятнадцати-двадцати стрелков.

Однажды могавки, союзник сильного племени сенека, поссорились с оттава, которые жили к северу от них. Оттава не хотели в одиночку сражаться с могавки и позвали на помощь алгонкинов, владевших землями от Массачусетса до Квебека.

Могавки могли обратиться ко всем четырем родственным племенам ирокезов, но в знак презрения к врагу послали клич только сенека, одно имя которых сеяло ужас от Гудзонова залива до испанской Флориды.

Гонка, великий сахем сенека, ответил на приглашение лично. Он редко воевал, обычно выступая только во главе объединенных войск ирокезов. Но сейчас особые причины вынудили его изменить традиции.

Десять лет Гонка мечтал о сыне, и десять лет его заветной мечте не суждено было осуществиться. Первая жена родила дочь, но обе погибли от лихорадки. Потом, два года тому назад, Гонка взял в жены Ину. Она была моложе его, но он любил ее и был уверен, что теперь бог плодородия услышит его молитвы. В начале времени сбора урожая Ина родила сына.

Не успели сенека возрадоваться, как ребенок скончался, и Ина тоже чуть не умерла

В тот самый день Гонка узнал о ссоре могавков с оттава, и на рассвете следующего дня стал во главе трехсот крепких и могучих, как медведи, воинов.

Оттава дорого заплатили за скорбь великого сахема. Гонка без предупреждения напал на их главный город и сжег его дотла, убив более ста пятидесяти человек, в то время как его люди почти не пострадали. Сенека вырезали еще две деревни, враги бежали в страхе, и барабаны разнесли по бескрайним лесам весть о том, что Гонка вышел на тропу войны.

Отряд повернул на восток и шел двое суток без остановок на отдых. Воины, привыкшие к суровой дисциплине, не жаловались.

Сенека бесшумно шагали по сосновым и кедровым лесам, иногда обмениваясь широкими улыбками. Сенека - самые грозные и доблестные воины на свете, и нет ничего лучше, чем еще раз подтвердить свою славу.

Только Гонка оставался мрачным, он шел, иногда отправляя в рот горсть сушеной кукурузы или ломтик вяленой оленины, ненадолго останавливаясь, чтобы напиться воды из ручья. Скальпы оттава украшали набедренные повязки воинов, но гонка не нуждался в подобных трофеях.

Барабаны несли весть о смертельной угрозе. Вожди и старейшины алгонкинов готовились к встрече с врагом. Правда, они обещали оттава помочь в войне с могавки, но оттава потерпели позорное поражение, и алгонкины остались в одиночестве. Конечно, обещания надо выполнять, но, как сказал один из старейшин, а ему было уже восемьдесят лет, алгонкины не ссорились с сенека. И ни один разумный человек не пойдет воевать, когда сам Гонка вышел на тропу войны.

Алгонкины прислушались к совету старика, развязали луки, смыли боевую краску и отправили делегацию просить мира.

Оба отряда встретились на берегу озера Виннипесоки, на земле, которую бледнолицые называли Нью-Гемпширом.

В обмен на мир алгонкины предлагали пятьсот связок вампума из раковин моллюсков и устриц.

Сенека, хотя и жили в глубине материка, высоко ценили вампум, но Гонка потребовал большего. Он запросил семьсот связок вампумов и еще сотню ожерелий из раковин гребешков. Алгонкинам очень не хотелось воевать, и они согласились. Той же ночью оба отряда выкурили трубку мира и устроили пир.

Гонка сидел в стороне, задумчиво глядя в огонь.

Пир закончился, алгонкины ушли, а сенека разбили лагерь и стали устраиваться на ночлег. Гонка так и остался сидеть у костра, неподвижно, скрестив руки на груди. Лишь глубокой ночью ближайшие его помощники, имевшие право спать рядом с ним, проснулись от негромкого звука.

Великий сахем напевал какую-то мелодию, но воины не могли разобрать слов.

Индейцы вежливо заткнули уши. Ведь только Гонка и первый хранитель веры имели право прямо говорить с самим Великим Духом, богом, отцом всех Маниту, и подслушивать их было невежливо. Вомины не хотели навлекать на себя гнев собеседников, хотя трудно было сказать, чья кара представлялась им более ужасной.

Гонка закончил молиться и уснул. С первым же лучом солнца он поднялся, и вскоре сенека пустились в долгий путь домой.

Теперь они шли на запад, пока не добрались до реки Коннектикут. Двигаться вдоль берега было легче, чем прокладывать тропу в зарослях, и Гонка побаловал воинов. Они заслужили награду.

Скоро сенека подошли к городу и форту Спрингфилд.

Разведчики доложили великому сахему, что впереди находится город бледнолицых и форт, сложенный из бревен. Стены его высоки, и нельзя сказать, сколько человек защищает город.

Бледнолицые не отваживались заходить на землю сенека, и Гонка не был с ними в ссоре. В прежние годы английские и французские торговцы приезжали к нему с подарками, и он знал, что у бледнолицых много хороших вещей.

Из далекой страны они привезли острые топоры и чудесные ножи, а еще огненные палки. Такой палкой можно было издалека убить или искалечить человека. Но Гонке не нравилось их оружие. Стрелы и дротики сделали сенека величайшими воинами, и он не желал изменять обычаям предков.

Однако бледнолицым принадлежало еще много других хороших вещей. Может быть, это богатство поможет рассеять пустоту внутри, возникшую после смерти сына. Победа над оттава разожгла аппетит Гонки, а трусость алгонкинов лишила его возможности завоевать новую славу.

Отряд остановился. Воины спрятались в лесу, ожидая наступления ночи.

Две недели назад Джед Харпер с восторгом узнал о рождении первенца. Минни чувствовала себя не очень хорошо, и он привез ее в форт, где она и оставалась под присмотром врача до самых родов.

Самому Джеду пришлось вернутся на ферму в пяти милях от городка. Урожай не мог ждать, и Джед трудился от восхода до заката, собирая дыни, тыквы, кукурузу, лук и горох, чтобы маленькой семье хватило продуктов на долгую зиму.

Закончив работу, он вернулся в Спрингфилд за женой ребенком, но доктор решил, что Минни должна остаться в форте еще на день-другой. Джед остался с семьей.

На беду, настал его черед нести караул в форте. Вот уже два года индейцы не показывались в окрестностях Спрингфилда, так что часовым приходилось лишь поглядывать с наблюдательного поста, нет ли кого в лесу за стенами города. Ночь была темной, тяжелые облака затянули небо, и Джед все равно ничего не заметил бы, даже если б старался.

На вахту Джед прихватил с собой бутылку рома. Нет лучшего подарка для скучающего часового, и друзья чудесно проводили время, выпивая за здоровье нового колониста.

Ополченцы и не подозревали, что их ждет.

Джед ощутил какое-то движение сзади, обернулся и увидел рослого индейского воина. Череп хрустнул под каменным топором, и больше Джед ничего не чувствовал. ловкие сенека двигались молча. Одна группа проникла в форт, другая пошла по домам. Гонка приказал не брать пленников и никого не оставлять в живых. Воины точно исполняли приказ.

Времени было мало, и они забирали только кухонные принадлежности, одеяла, топоры и ножи.

Всего в ту ночь погибло сто восемьдесят девять мужчин, женщин и детей, и это был самый страшный налет за всю историю форта. Ни поселенцы, ни офицеры, ни власти Массачусетса впоследствии так и не смогли установить, кто совершил налет, и никому и в голову не пришло подозревать сенека, живших далеко на западе, по берегам озера Онтарио, в землях, принадлежавших колонии Нью-Йорк.

Гонка поспевал всюду. Он носился по трем улочкам городка, проверяя, как выполняются его приказы. Воины не смели брать больше того, что могли донести до далекого дома.

Торопясь в форт, Гонка с радостью отметил, что им не оказывают сопротивления. Воины продвигались от комнаты к комнате, истребляя бледнолицых.

В маленькой комнате в своей постели только что погибла молодая женщина. Простыни были залиты кровью, а воин уже поднял топор на ребенка, лежавшего рядом с матерью.

Минни Харпер так и не успела сменить сыну пеленку, так что младенец лежал голышом Гонка увидел крепкого, здорового мальчика и внезапно приказал:

- Убери руки!

Воин отвел топор.

Гонка подошел к кровати.

Малыш посмотрел на него. В детских глазах не было ни страха, ни удивления.

Великий сахем рассмеялся.

Ребенок улыбнулся и загугукал в ответ.

Это решило дело. Гонка взял малыша и неуклюже завернул его в одеяло. Сын, долгожданный сын. Теперь Ине есть кого взять на руки, и будущее рода обеспечено.

Он назовет сына Ренно, в честь бога плодородия, которого будет чтить до конца дней своих.

Через полчаса после начала налета индейцы бесшумно ушли, и единственным оставшимся в живых из всех обитателей форта стал младенец по имени Ренно.

Глава 2.

Сенека жили в больших домах из обтесанных бревен, обшитых толстой корой вяза. В каждом доме жили родственники и члены одного клана. Но великий сахем, Гонка, хотя и входил в клан медведя, жил отдельно, как и полагалось великому сахему.

Домик его был построен также, как и другие, но гораздо меньше двадцать пять футов в длину и девятнадцать в ширину. Над входом красовались лосиные рога, а еще выше - вырезанная и раскрашенная красной краской эмблема клана медведя.

В центре комнаты, в выложенном камнями очаге, всегда горел огонь. Прямо над очагом в крыше было сделано отверстие, а над ним на четырех столбиках лежала плита, закрывая пламя от дождя и мокрого снега. Ветра не было, весь дым уходил наружу, и в домике почти не было копоти.

Вдоль стены тянулся ряд деревянных сундуков. Одни были покрыты шкурами и мехом и использовались в качестве кроватей, в других хранились одежда, оружие, инструменты и другие вещи, не поместившиеся на колышках, вбитых в противоположную стену.

Кровать Ренно была вдвое меньше, чем те, на которых спали его родители. Он мог жить здесь только до семи лет, а потом должен был перебраться в большой дом для мальчиков. Великий сахем и его семья не пользовались особыми привилегиями, и единственным предметом роскоши в доме был чугунный котелок из города бледнолицых.

Ина посмотрела на сына. Мальчик спал под мягким одеялом из чудесной теплой материи, взятой в городе бледнолицых. Не стоило брать его сейчас с собой. Потом малышу будет только холоднее.

Ина посадила Ренно в люльку, предназначенную специально для переноски малыша по улице, и ребенок затих. Люлька была сделана из жесткой медвежьей шкуры, а внутри выстлана нежным, мягким мехом серебристого волка.

Мать вышла из дома. На улице стоял мороз. Щечки мальчика порозовели, в носу защипало, и он съежился, пытаясь укрыть личико. Но вскоре он согрелся и выпрямился.

Двухлетний ребенок не может долго сидеть спокойно. Мальчик принялся ворочаться, крутиться и выглянул наружу.

Вышитые ноговицы матери развевались, она торопливо шла по глубокому снегу, Вскоре к ним присоединилась еще одна молодая женщина, с такой же люлькой за спиной, мать его подружки Ановары.

Женщины поздоровались и пошли за частокол, окружавший город сенека. Ренно понял, куда они направляются, и быстро юркнул обратно в теплый мех. Ему очень не нравилось это место.

Мать начала петь. Низким мелодичным голосом она призывала духов земли, Маниту, даровать сыну силу и мужество. Ренно задрожал. Ина была хранительницей веры и умела говорить с духами. Ренно знал, что духи прячутся в верхушках деревьев и слушают, и переговариваются между собой. Они и ему говорят:

- Будь сильным, - шелестят ветви, - Будь смелым.

Поющие женщины медленно вышли на замерзшую поверхность небольшого озера. Ренно и Ановару поставили на лед, не вынимая из мешков.

Во льду была прорубь, но вода опять затянулась тонким слоем льда, так что Ина каменным топориком расчистила ее. Потом она вытащила сына и подняла высоко над головой. Малыш закоченел, но не сопротивлялся. Личико его оставалось спокойным.

- Маниту, дайте Ренно силу! - крикнула Ина. - Женщина-небо, взгляни на моего ребенка и сделай его крепким!

Ренно скрестил руки на груди, словно был связан, и перевел дыхание.

Мать опустила его в ледяную воду.

Ренно едва не закричал, Молча он ждал, когда мать вытащит его из озера, и снова замер, когда его второй раз окунули в прорубь.

Ановара была младше и слабее. Когда ее мать повторила тот же ритуал, малышка заплакала. Женщина ладонью зажала ей рот, дав только глотнуть воздуха. Все повторилось. Ановара утихла.

- Не плачь, ласточка. Сенека не плачут. Ты будешь сильной женщиной, храброй женщиной. Ты никогда не будешь плакать! Посмотри на Ренно. Он знает цену молчанию. Однажды он станет великим воином.

Ина улыбнулась, но ничего не ответила. Ренно знал, что она довольна. Мать вытерла его и укутала в мех. Свернувшись в клубок, мальчик велел себе перестать дрожать.

Ина с гордостью смотрела на него. Такова была награда, и Ренно не желал большего.

Осенние запахи наполняли лес, листья дубов, кленов, вязов стали красными и золотыми, и сенека последовали примеру зверей, запасая пищу на зиму. Кусты дикой малины были обобраны до голых ветвей, и вскоре старшие девочки отправились собирать сассафрас.

Мальчиков отпустили на прогулку. У них был свободный день, и теперь можно было поиграть. Старейшины отправились на совет, а воины либо охотились, либо ушли в набег на оттава. Несчастные, оставшиеся дома, помогали женщинам расчищать новые поля. Высоко в небе пролетело стадо гусей. Гуси летели на юг, к гуронам и оттава.

Ренно исполнилось уже семь лет. Он был рослым и сильным, и Гонка с Иной отвели его к мальчикам, хотя тем было уже по девять. Эл-и-чи, младшему, было всего пять, и он пока оставался дома.

Ренно шел последним, но не обижался. У мальчика был нож, много охотничьих стрел, лук, и он мог постоять за себя.

Сегодня он хотел улизнуть, выбрав подходящий момент, и поохотиться в одиночку. Узнай об этом другие, они захотели бы пойти вместе с ним, но только испортили бы все удовольствие. Без взрослых мальчишки забывали обо всем на свете, а охота требовала дисциплины.

Еще весной Ренно начал стрелять белок и птиц. Иногда ему попадались ласка или енот, а однажды он подстрелил рыжую лисицу. Когда охотишься в одиночку, легче вспоминать, чему тебя учили. Ренно мог определить по глубине и отпечатку медвежьего следа, когда прошел зверь. Царапины на стволах деревьев указывали, что поблизости прячется енот, а в разворошенных листьях оказывались птичьи гнезда. Лоси оставляли за собой полосы примятой травы. Конечно, мальчик никогда не стрелял в крупного зверя, а увидев медвежьи и лосиные следы, немедленно сообщал старшему, как было велено.

Небо было ясное, листья облетели, и в лесу стало светло. Ренно радовался, что ему удалось уйти, и бесшумно шел по лесу, поглядывая на деревья и камни, чтобы потом найти обратную дорогу.

Вскоре он вышел к ручейку и, склонившись на колено, зачерпнул воды. На влажной земле отпечатались свежие следы. Очень большой медведь приходил сюда совсем недавно.

Скоро медведи залягут на всю зиму в берлоги, а сейчас поедают орехи и ягоды, чтоб набраться сил. Наставник говорил, что осенью медведь опасней всего.

Ренно пошел прочь, как вдруг позади раздался треск, и из кустов выбрался огромный бурый медведь, с матовой шерстью и злобными глазками.

Убегать не имело смысла, медведь быстро догонит его. Ренно видел человека, который остался без глаза после схватки с медведем, и подумал, что лучше всего влезть на дерево. Мальчик перепрыгнул через ручей и бросился к высокому дубу, но было поздно. Зверь заревел, перешел ручей встал на задние лапы, а передними принялся размахивать в воздухе.

Ренно застыл на месте. А вдруг Маниту решили испытать старшего сына главы клана медведя? Тогда стоит ему струсить, и он погиб.

Времени не было, и мальчик не раздумывая пускал стрелу за стрелой во врага. Все они попадали в цель, и медведь ревел от боли и ярости, но продолжал приближаться.

Мальчик схватил кремневый нож. Если он отступит, Маниту покинут его: он должен убить или погибнуть сам.

Медведь вплотную подошел к Ренно, и тут ребенок изо всех сил ударил в мохнатое горло. Мальчик с трудом увернулся от страшной пасти, когти в последний раз схватили воздух, и медведь медленно осел на землю.

Ренно перевел дыхание. Он смотрел на окровавленную тушу, к горлу подступала тошнота, и из последних сил он выкрикнул боевой клич сенека.

Ренно не знал, сколько прошло времени, но вскоре на полянке собрались почти все мальчики, и с открытыми ртами смотрели на мощную тушу. Даже Ска-нон-ди, признанный предводитель, смотрел на него с восхищением.

- Мы не сможем сами отнести его в город, - почтительно заговорил он. Нужно разделать тушу. Давай пошлем за помощью.

Ренно только кивнул.

Мальчишки со всех ног бросились через лес.

Ренно снова остался один. Маниту помогли ему, и он мысленно благодарил их.

В кустах снова послышался треск, и Ренно с ужасом подумал было, что все начинается сначала. Зачем же Маниту испытывать безоружного! Но из кустов вылез всего-навсего медвежонок, не больше двух футов ростом. Детеныш подошел к берегу, уселся и начал хныкать, подзывая мать.

Ренно осторожно перебрался через ручей. Медвежонок сидел смирно, не выказывая ни страха, ни враждебности. Понятно, почему медведица накинулась на Ренно! Она защищала своего малыша.

Мальчик взял медвежонка на руки, и тот сразу свернулся клубком.

- Бедняга, - заговорил Ренно, - теперь ты сирота. Мне пришлось убить ее, и теперь ты - моя добыча. Но не бойся! Я не сделаю тебе ничего плохого. Ты пойдешь со мной и станешь моим братом, как Эл-и-чи.

Родители Ренно устроили торжественную трапезу, в честь старшего сына и духа медведя. Ренно впервые сидел на месте хозяина дома. Ина постаралась приготовить самые любимые его лакомства. После еды Ренно встал. Нужно было благодарить Маниту, и это была его первая речь. Закончив говорить, он подал сестре отца, Са-ни-ва, медвежью шкуру. Таков был дар матери всего клана.

Наконец пришел черед Гонки. Великий сахем встал. Первый раз он обратился к сыну, как обращаются друг к другу воины.

- Сын Гонки и Ины сделал то. на что способны не многие воины. Отныне до конца дней суждено ему носить ожерелье из когтей этого медведя, и оно защитит его. Благословенны Гонка и Ина, благословен клан медведя, благословенны все сенека, потому что Ренно - сын наш. По всем городам и деревням сенека разнесется весть о его подвиге. Встань, Ренно!

Мальчик подошел к отцу. Великий сахем положил руку на его голову.

- Ты прошел первое испытание на мужество. Другие придут через годы. Ты встретишь их так же.

Ренно ничего не ответил.

- Как ты назовешь медвежонка? - спросил Гонка.

- Я - гон, - быстро ответил мальчик. Все засмеялись, а Гонка удивился.

- Тот, у кого веселое сердце? Что это означает? Ренно обернулся. Детеныш пристроился на коленях Эл-и-чи, а тот щедро угощал нового приятеля засахаренными вишнями из тыквенной бутыли.

- Сердце мое полно радости, ведь отныне у меня два брата. Вместе мы совершим великие подвиги, и сенека будут гордиться нами. Вместе мы одолеем всех врагов нашего народа!

И Ренно гордо вышел из комнаты, уводя с собой Я -гона и Эл-и-чи. Взрослые с трудом удержались от смеха, а Гонка подумал, что боги, и сам Великий Маниту, смотрят на его сына.

С тех пор Ренно и Я - гон были неразлучны. Медвежонок спал в большом доме с остальными мальчиками, получал свою порцию кукурузы, овощей и меда, и всюду сопровождал Ренно. Вместе они постигали искусство охоты и рыбалки, вместе открывали тайны великого леса. Скоро Я - гон вырос, но оставался таким же добрым и старался никому не причинять вреда. Индейцы не дразнили и не обижали медведя, а Ренно и Эл-и-чи любили его, как родного брата.

Прошло два года. Теперь Я - гон часто уходил в лес, и по нескольку дней не возвращаясь в город. Ренно встревожился.

- Я - гон вырос, - отвечал отец. - Теперь он будет жить своей жизнью. Оставь его. Как только он захочет, или тебе захочется повидать его, он вернется.

- Да будет так, отец.

Вечером Ренно с медведем ушли в лес. Мальчик вернулся поздно, глаза его блестели, но никто не спрашивал, что сказал ему брат-медведь.

С тех пор мальчики часто слышали на охоте странный, незнакомый клич. Вскоре обычно появлялся Я - гон, и все трое собирались вместе. К тому времени Эл-и-чи тоже вступил в отряд, и мальчики издали наблюдали, как Ренно что-то долго и серьезно объясняет медведю, а малыш иногда вставляет несколько слов.

Никто не хотел ссориться с Ренно, и никто не отваживался следовать за братьями, когда те вместе уходили в лес. Ренно исполнилось девять лет, но по силе и ловкости он не уступал тринадцатилетним. Сын сахема стал отличным стрелком, и один из воинов сделал ему тяжелые боевые стрелы. Никто не мог сравняться с ним в метании дротиков и томагавка.

Я - гон превратился в огромного бурого зверя, мощного и проворного. Даже весь отряд мальчиков не мог им противостоять.

Эл-и-чи, напротив, был мал ростом, хрупок и слишком рано покинул отчий дом. Ина не хотела отпускать его так рано, но Гонка знал, что Ренно не даст брата в обиду, и настоял на своем. Тяжело было Ине расстаться с сыном, но Ренно не разочаровал родителей и сам стал первым наставником младшего брата.

Мальчишки вначале смотрели на Эл-и-чи презрительно, но никто не осмеливался задевать его при Ренно. Малыш был слаб и с трудом поспевал за всеми, когда те бегали и плавали, а наставники запрещали ему участвовать в общей борьбе и разных играх.

Но прошло три месяца, и младший брат набрался сил. Мускулы его окрепли, а дух сенека не позволял жаловаться брату на тайные обиды. Он никогда не рассказывал брату, как над ним смеются, хотя Ренно тут же отомстил бы обидчикам. Сенека не плачут, чтобы ни случилось.

Мальчики часто уходили в лес на несколько дней, и с каждым разом задачи становились все труднее и труднее.

В тот день они разбили лагерь на берегу ручья. Первым делом очистили землю от кустарника, чтоб враг не мог застать их врасплох, и собрали хворост для костра. Потом наставник собрал всех вокруг себя.

- Сейчас вы все разойдетесь по одному. Каждый должен вернуться с добычей: зверем, дичью или рыбой. Нельзя копать коренья или собирать ягоды. Никто не имеет права делиться добычей, так что кто вернется с пустыми руками, ляжет спать голодным. Теперь ступайте, и вернитесь, когда отец-солнце уйдет на ночлег.

Мальчики разбежались. Эл-и-чи обрадовался. Старшие всю дорогу смеялись над ним, а теперь его никто не тронет.

Эл-и-чи знал, что ему делать. В прошлый раз Ренно показал ему в лесу маленькое, но глубокое озеро с водопадом. Там много рыбы, говорил Ренно, и малыш решил принести к ужину богатую добычу. Не беда, что сам он едва одолеет две-три рыбины. Наверняка наставник не откажется от такого угощения.

Эл-и-чи вовсе не был дурачком, каким его считали мальчики, и придумал свой способ ловить рыбу, похожий на тот, каким пользовались взрослые. Он нашел длинную прямую палку в палец толщиной, оборвал веточки и листья и осторожно улегся на берегу.

Под самой поверхностью воды медленно плыла пятнистая рыба, примерно шести пальцев в длину. Эл-и-чи осторожно опустил палку, тупым концом чуть коснувшись рыбьей спинки, подводя ее еще ближе к поверхности и быстро выдернул палку. Рыба подплыла еще ближе, он сунул руку в воду, схватил ее и выбросил на берег. Вскоре на траве лежало пять рыбешек. Этого было вполне достаточно, и уж намного больше того, что он мог съесть сам.

Эл-и-чи принялся искать гибкую ветку, чтобы связать улов, и обнаружил, что за ним кто-то наблюдает. Мальчик замер, а потом медленно повернулся. В тени высокого клена стоял Ска-нон-ди.

Ска-нон-ди был самым старшим в отряде. Скоро ему предстояло испытание. после которого мальчики становились воинами. Он часто обижал Эл-и-чи, но никогда не делал этого, если рядом был Ренно.

Радостно улыбаясь, Ска-нон-ди подошел к мальчику.

- Богатый улов, славный рыбак. Эл-и-чи вздрогнул.

Ска-нон-ди наклонился. И не успел Эл-и-чи опомниться, как рыба полетела обратно в воду. Он вскрикнул от ярости и кинулся к мучителю. Ска-нон-ди захохотал и столкнул малыша вниз.

- Полови-ка еще! Загляни в их большие дома, там, на дне! Давай, ступай к ним, славный рыбак!

Ска-нон-ди набрал пригоршню камней и начал швырять их в мальчика. Эл-и-чи пытался увернуться и поплыл к дальнему берегу, но камни падали совсем рядом, один оцарапал щеку, а другой попал в голову. Эл-и-чи вскрикнул, пробовал плыть под водой, но иногда все-таки приподнимал голову. Ска-нон-ди тут же начинал бросаться камнями.

- Хватит! - кричал Эл-и-чи, задыхаясь. - Я больше не могу! Тону! Ска-нон-ди громко смеялся, но вдруг замолчал. Малыш протер глаза.

Совсем рядом из лесу вышли Ренно и Я - гон. Брат достал из набедренной повязки остро наточенный нож, а медведь встал на задние лапы и заревел.

Ренно стоял на месте, но Эл-и-чи знал, что брат готов ринуться в бой.

- Каждый, кто обидит моего брата, умрет, - спокойно произнес старший брат. Ска-нон-ди выпучил глаза.

- Я ничего ему не сделал. Мы просто играли. Ты же знаешь, как мы испытываем новичков.

Он хотел убежать, но Я - гон двинулся следом, протягивая к нему лапу с выпущенными когтями.

Ска-нон-ди задохнулся от ужаса.

Ренно тихо сказал медведю несколько слов, и тот смирно уселся на землю. Казалось, зверь успокоился, но не переставал смотреть на обидчика.

- Я - гон, брат мой, всегда придет мне на помощь. Но с тобой я справлюсь и сам. Эл-и-чи, дрожа, вылез на берег и хотел что-то сказать. Ренно жестом остановил брата.

- Погоди. - Он повернулся к Ска-нон-ди. - мужчины нашего рода умеют сражаться. Эл-и-чи младше тебя. Ты можешь разорвать его пополам, а Я - гон может сделать это с тобой. Но он слишком велик и силен для тебя. Я ниже тебя ростом и легче, но лучше тебе сразиться со мной. Согласен?

- Да, - торопливо ответил Ска-нон-ди. - Ноя не хочу биться со старшим сыном великого сахема. Предлагаю тебе трубку мира. Ренно сделал вид, что не слышит.

- Ты знаешь, что я сильнее. Выбирай - ножи, дротики, борьба. Выбирай, мне все равно. Но клянусь Маниту, хранящими души сенека, сражавшихся и павших на поле боя, я убью тебя.

Ренно говорил совсем тихо и спокойно, почти как Гонк, когда тот был в гневе.

Ска-нон-ди втянул воздух.

- Клянусь Маниту леса - клянусь, что никогда больше не трону Эл-и-чи.

- Если так случится, ты заплатишь за все. - Ренно был неумолим.

- Я хочу мира со всем кланом медведя.

- Это еще надо доказать. - Ренно обнял брата за худенькие плечи. Я гон встал, подошел к братьям, и все трое скрылись в лесу. Ренно был доволен.

Он все объяснил наставнику, отказавшись назвать имя обидчика, и ему позволили поделиться с Эл-и-чи дикой индейкой. Я - гон лакомился ягодами.

Ска-нон-ди еще долго стоял у озера. Он потерял лицо, ему было стыдно и обидно, и он поклялся с лихвой отомстить сыновьям Гонки. Когда-нибудь они пожалеют, что унизили его.

Глава 3.

Милдред Вильсон сидела у камина в огромном зале, в усадьбе своего мужа в Корнуолле, предаваясь невеселым раздумьям. Конечно, они с Эндрю любили друг друга, а трехлетний Джеффри стал баловнем всей семьи, но в остальном жизнь их была пуста, а будущее не сулило ничего радостного. Совсем не об этом мечтали они перед свадьбой каких-то четыре года тому назад.

Милдред отчаянно пыталась вспоминать только о хорошем. Она была хороша собой, изящна, богата. Впрочем, красавец Эндрю, младший сын родовитого вельможи, вернувшего все свои владения после реставрации Карла Второго, не нуждался в ее приданом.

Молодая семья занимала огромный дом в Корнуолле, и в их распоряжении был еще один, чуть поменьше, в Лондоне. Дюжина слуг с радостью исполняла любое повеление хозяев. К услугам Милдред были самые модные портные, лучшие лавки и магазины. Они провели несколько лет в Лондоне, и даже были представлены Карлу, "королю-весельчаку", который всячески осыпал их своими милостями. Но придворные нравы были невыносимы для Милдред, и теперь они сидели взаперти в Корнуолле, а у Эндрю не было даже собственного титула.

Еще больше пугало ее, что деятельный, энергичный супруг никак не может найти себе занятия. Сначала Эндрю Вильсон попытал силы в политике, даже претендовал на место в Палате Общин, но парламент не имел никакого веса ни во внутренней, ни во внешней политике страны, просто соглашаясь на любые требования короля и его министров.

Тогда Эндрю попытал счастья на военной службе, получил чин капитана и благоговел перед принцем Рупертом, но старший брат тоже стал профессиональным военным и, конечно, получил преимущество, став генералом, а младший так и оставался подполковником.

Размышления Милдред прервал стук копыт по утоптанному снегу. Эндрю возвращался из Лондона. Он уехал, ничего не объясняя, обещав только все рассказать, когда вернется. Милдред и не думала, что так соскучится за каких-то четыре дня.

Через несколько мгновений капитан Эндрю Вильсон вошел в комнату. На плаще и высоких сапогах со шпорами лежал снег. Он улыбнулся и нежно обнял прильнувшую к нему Милдред

Через минуту он разжал объятия.

- Все в порядке?

- Все хорошо, просто я очень соскучилась. Но я не ждала тебя так рано, и обед еще не готов.

- Не беда. Посиди со мной.

Эндрю уселся в кресло у камина, закинув ноги на подлокотник из резного дуба.

- Если не считать обеда в родительском доме и лицезрения Его распутного Величества, я чудесно провел время.

- Приятно слышать, - прошептала Милдред, потягивая вино.

- Ты ведь не знаешь Джонни Бледшо - теперь лорда Бледшо. Мы с ним учились вместе в Оксфорде.

Милдред промолчала, ожидая продолжения.

- Год назад он получил пост министра колоний, и даже отец - уж на что не выносит никаких чиновников - признает, что Джонни отлично справляется.

Милдред кивнула.

- Все это время мы с ним провели вместе, - продолжал Энди, глядя в огонь, - и я думаю, мы могли бы сделать очень выгодное вложение.

Милдред удивилась. Прежде Эндрю никогда не выказывал склонности к финансам.

- Джонни рассказал мне потрясающие вещи. В Северной Америке есть несколько наших колоний. В Вирджинии, правда, в основном занимаются сельским хозяйством, а это не очень интересно, но есть еще Массачусетс. Эндрю помолчал.

Милдред никогда не слышала такого названия.

- Главный город, Бостон, сейчас, конечно, не представляет из себя ничего особенного, но если дело пойдет так же, как и сейчас, он превратится в главный порт и торговый центр всей колонии. Отец хочет построить там верфь - так что нет причин заниматься тем же самым.

Эндрю был очень независимым.

- Меня больше интересует возможность освоения дальней части колонии, западной, на границе с индейскими территориями. Там есть небольшой форт, Спрингфилд. Правда, несколько лет назад индейцы разорили его, но сейчас люди понемногу возвращаются в те места. В лесах полно зверья, а за мех на лондонском рынке дают большие деньги, отличный климат, и одному Богу известно, какие сокровища лежат в земле.

- Ты решил вложить туда деньги?

- Да. Земля там стоит по шиллингу за акр, в двадцать раз меньше, чем в Корнуолле. Знаешь, Джонни показал мне бумаги, и я так проникся этой идеей, что сразу выкупил участок в двадцать тысяч акров, в долине реки Коннектикут.

Цена была неслыханно низкой. А самое главное, Эндрю просто горел своей идеей.

- Что мы будем делать с двадцатью тысячами акров? Это же огромное поместье.

- Оно большое, но по меркам Нового Света не такое уж огромное. А отвечая на твой вопрос, дорогая, - я собираюсь его разрабатывать. Милдред нахмурилась.

- Не так-то просто будет найти управляющего. Эндрю помолчал.

- Я думаю, мы сами поедем в Массачусетс. Милдред изумленно смотрела на мужа.

- Я не говорю, что все будет так просто. Потребуется много сил... Милдред от изумления не могла выговорить ни слова.

- Спрингфилд отстроят заново, форт будет восстановлен. А самое главное, им нужны профессиональные военные. Джонни говорит, что губернатор отдаст под мое начало все западное ополчение - местных добровольцев.

- Понятно.

- Тебе, конечно, не придется рубить деревья или проводить время за стряпней на первобытной кухне. Наймем слуг, и, думаю, сумеем обеспечить себя всем необходимым. В Массачусетсе наше состояние умножится. Мы будем самыми богатыми во всей колонии.

Милдред жестом остановила его.

- Конечно, дорогой. Мне очень нравится твой пыл, но нужно уладить еще кое-что. Наши дети вырастут там невежественными дикарями.

- Это вряд ли. - Эндрю уже все продумал. - Пока они маленькие, ты сама займешься их обучением, а подрастут - пошлем Джеффри - и остальных, когда они появятся - в английскую школу. Обещаю тебе, уж я-то исполню отцовский долг - не то, что мой отец.

Эндрю улыбнулся.

- И никогда не нарушу супружеского долга перед самой прелестной женщиной на земле.

Милдред не знала, что и думать.

- Ты говоришь, дикари сожгли город всего несколько лет тому назад? А там не опасно?

Эндрю кивнул.

- Очень опасно. И мне как раз придется позаботиться о том, чтобы люди раз и навсегда забыли об этой опасности.

Уж если он не боится, думала Милдред, ей придется побороть собственные страхи. Мысль о переезде нравилась ей все больше.

- Ну что ж. Я согласна.

- У нас. конечно, есть выбор, - подхватил Эндрю. - Можно остаться здесь и умирать от скуки, или же принять участие в освоении нового неизведанного континента.

- Милый Эндрю, когда ты так ставишь вопрос, я просто не могу отказаться.

Достопочтенный Обадия Дженкинс, недавний выпускник Кембриджа, сидел в деревенском трактире неподалеку от Брэдфорда и, глядя на порцию жареной баранины, размышлял о том, что даже посвящение в сан не разрешило всех его затруднений.

Хорошенькая девушка за соседним столиком, не обращая внимания на незнакомца, громко заявила:

- Я не отказывалась выходить замуж за Джонатана. Какая разница, что я говорила год назад? Просто я считаю, что имею право самой решать, что делать.

- Ты выйдешь за него, Элизабет, - мрачно проговорил ее спутник, высокий и плотный молодой человек. - Ты же знаешь, что у нас осталось всего два маленьких клочка земли...

- Да, все, что осталось от папиного поместья. Ведь все остальное ты проиграл в карты!

- Хорошо, допустим, я был слишком щедр за карточным столом, но поверь, сэр Джонатан - лучшее и единственное решение. Он, конечно, не молод, но отчаянно влюблен в тебя. А самое главное - он первый богач в округе. Сейчас же, как только покончим с этой отравой, мы поедем к нему и ты примешь его предложение.

- Нет!

Обадия Дженкинс старался не обращать внимания на соседей. Собственное положение предоставляло ему достаточно пищи для размышлений. Все было очень просто. Юному священнослужителю предлагались два прихода. Первый находился в Суссексе, был невелик, но населяли его люди обеспеченные, так что священник мог рассчитывать на солидный доход.

Второе же было настолько нелепым, что Обадия и не думал о нем всерьез. Университетский наставник, будучи в курсе финансовых затруднений юноши, рассказал ему о колонии Массачусетс. Жители одной из деревень Форта Спрингфилд, нуждались в услугах священника. Кандидату обещали выстроить церковь выделить участок земли для выращивания овощей и птицы. Кроме того, прихожане брали на себя обязательство снабжать его мясом - вместо денег, пока сами не будут в состоянии расплачиваться с ним наличными.

Кому-то такая перспектива могла показаться очень романтичной, но Обадия был трезвомыслящим молодым человеком, и предпочитал мирный скучный Суссекс дикому Новому Свету.

- Гарри, ты делаешь мне больно!

Обадия обернулся и увидел, что мужчина схватил свою спутницу за руку и принялся выкручивать ее.

- Черт возьми, делай, что тебе говорят!

- Пожалуйста!

Гарри нажал сильнее, а другой рукой ударил девушку в лицо.

Обадия не вытерпел.

- Будьте любезны, отпустить леди!

- Не лезьте не в свое дело. Это моя сестра. - Теперь мужчина пытался вытащить ее из-за стола.

- Я просил вас. А теперь требую этого! - Обадия говорил тихо, но твердо. Мужчина отпустил руки, и плачущая девушка с благодарностью улыбнулась спасителю. Гарри подошел к незнакомцу.

- Уходите. Предупреждаю в последний раз.

- С удовольствием, но только когда вы прекратите мучить бедную девочку.

Мужчина окончательно потерял терпение. Раскрасневшаяся от выпитого эля физиономия побагровела еще больше, и Гарри решил раз и навсегда покончить с нежданным препятствием.

- Выйдем, - указал он на дверь, и тут же обратился к сестре: Встретимся в доме сэра Джонатана. Элизабет.

Обадия положил деньги рядом с нетронутым обедом и вслед за Гарри прошел на полянку позади конюшни.

- Меня зовут Гарри Аллан, - грубо заговорил молодой человек. Ему было около двадцати пяти. - А вы кто такой?

- Обадия Дженкинс. - Обадия обрадовался, что не надел сутану.

- Ну, Дженкинс, придется приучить тебя не соваться, куда не следует. Он неприятно рассмеялся и вытащил шпагу.

Обадия не испугался. В Кембридже он каждый день по нескольку часов посвящал тренировкам, и теперь не уступал и профессиональным фехтовальщикам.

Теперь он вытащил доставшуюся ему от отца шпагу и спокойно наблюдал за противником. Нужно только ранить его, и тогда у девушки появится возможность отправиться туда, куда она сама сочтет нужным, и избавить от необходимости неравного брака.

Гарри не блистал хорошими манерами. Вместо того чтоб приветствовать противника и вежливо скрестить шпаги, он бросился вперед, целясь прямо в горло. Обадия едва успел отскочить. Непривычное начало разозлило его, но сейчас приходилось отступать, парируя целую серию яростных ударов. Мало-помалу он опомнился и собрался с мыслями.

- Ярость, - частенько повторял университетский учитель фехтования, злейший враг дуэлянта: ясный ум страшнее самого острого клинка.

Старый совет спас Обадии жизнь. Он отбивался до тех пор. пока не понял, что соперник на самом деле гораздо слабее его самого. Деревенский сквайр полагался на грубую силу и совершенно не знал искусства фехтования.

Продолжая отступать, Обадия аккуратно парировал, ни на мгновение не выпуская шпагу противника. Багровому от ярости Аллану никак не удавалось добраться до обидчика. Невероятно, но этот мальчишка оказался опытным фехтовальщиком. Аллан начал уставать, и принялся размахивать шпагой, как дубинкой.

Это уже становилось опасным, ведь если придется парировать удар, шпага Обадии будет просто сломана. Дуэль затягивалась, и Обадия решил ранить противника в плечо. Тот лишится возможности передвигаться, но в то же время сама рана будет не слишком опасна. Дженкинс перешел в наступление, сделал два финта и направил острие в цель.

Аллан не успел понять, что произошло, и в ту же секунду сделал отчаянный выпад. От резкого движения тело его чуть приподнялось и сдвинулось в сторону. Клинок Обадии направился прямо в сердце противника. Юноша был в ужасе, но уже не успел отдернуть руку. Шпага глубоко вошла в тело. Гарри Аллан умер на месте, и краска постепенно спала с его лица.

Обадия окаменел от испуга, но через несколько мгновений вытащил клинок и вытер его об одежду убитого. Только теперь он понял, в каком отчаянном положении оказался.

Это была не совсем обычная дуэль. Не было ни судей, ни врача, ни секундантов, которые могли бы стать свидетелями. Кто мог подтвердить, что он вынужден был защищаться? В глазах света он скорее всего оказался бы хладнокровным убийцей.

Конечно, сестра жертвы видела, как они вместе вышли из зала, но вряд ли девушка станет свидетельствовать против родного брата ради какого-то незнакомца.

В худшем случае Обадии грозила виселица. А если судья и сжалится над ним, то ни один приход в Англии не примет священника-дуэлянта.

Прекрасная жизнь в Суссексе закончилась, не успев начаться, придется бежать в Америку - другого выхода нет.

Стараясь не поддаваться панике, Обадия осмотрел всю лужайку, проверяя не оставил ли где своих вещей. Довольный, что успел заплатить за обед, он кинулся в конюшню. Из дома так никто и не вышел.

Лошадь была оседлана, и Обадия не мешкая тронулся в путь. Теперь он направлялся в Гуль. До порта оставалось пятьдесят миль. Дженкинс надеялся, что двадцати соверенов - всего, что у него было - хватит, чтобы оплатить проезд до Массачусетса.

Скоро гостиница осталась позади. Обадия убедился, что никто за ним не последовал, и пустил лошадь в галоп. Через несколько минут он заметил впереди одинокую всадницу, а под ехав ближе, узнал невольную виновницу несчастья. Элизабет приветливо улыбнулась.

- Вы были так любезны! Спасибо, что хотели мне помочь. Но я решила, что брат прав. Так что сейчас я отправляюсь прямо к сэру Джонатану, и скажу, что с радостью выйду за него замуж.

Обадия вежливо улыбнулся, поднял шляпу и двинулся вперед, едва удерживаясь, чтобы не пустить лошадь галопом. Комизм ситуации не приходил ему в голову. Гарри Аллан погиб, погиб от его руки, он стал убийцей, и все из-за каприза молоденькой дурочки. Обадия не задумывался, что ждет его в далеком Новом Свете, зная только, что нужно оказаться на борту судна прежде, чем власти настигнут коварного убийцу.

Только неколебимая вера в милосердие Всевышнего и поддерживала молодого священника в тяжелый час, и он то и дело возносил безмолвную молитву Господу.

Эндрю Вильсон уже сожалел, что пришел в Ньюгейтскую тюрьму. Внутренний двор был переполнен узниками. Большую часть времени обитатели тюрьмы предпочитали проводить на свежем воздухе, и только замерзнув до костей возвращались погреться во внутреннее помещение, пропитанное запахом немытых тел и нечистот. Спать приходилось на полу, а помоев, которыми их кормили раз в день, едва хватало, чтобы не умереть с голоду.

Самое страшное заключалось в том. что люди теряли надежду выйти на волю. Долги росли, судьи оставались равнодушны, и на перемену участи могли рассчитывать только те, кто имел сбережения. Хуже всего приходилось неимущим должникам. Они не могли освободиться, не уплатив долг, а оставаясь в тюрьме, не могли собрать требуемую сумму.

Капитан Вильсон знал, что найти слуг в самом Новом Свете практически невозможно, и решил сделать это еще в Англии. Он шел через тюремный двор, придерживая рукоять шпаги, готовый дать отпор, если кто-нибудь из мошенников, шляющихся по двору, посмеет подойти к нему. Два хмурых охранника особого доверия также не внушали.

Эндрю уже успел отказаться от трех кандидатов, даже не заговаривая с ними. Судя по выражению лиц, эти типы, не моргнув глазом, убили бы их с Милдред прямо в постелях.

- Вот еще один, Ваша Милость.

Начальник караула показал на юношу лет двадцати, в когда-то добротной, а теперь оборванной одежде. Эндрю проследил за взглядом молодого человека и увидел девушку в темном платье, знавшем лучшие дни, черпавшую воду из источника. Издали она казалось хорошенькой, хотя и неправдоподобно худенькой. В Ньюгейте вообще было мало толстяков.

- Ну-ка, встань! - начальник ткнул мужчину рукояткой кнута. Молодой человек покраснел.

- Назови Его Милости свое имя и объясни, как ты сюда попал.

- Я Томас Хиббард, - отвечал юноша. - Я должник, и да поможет мне Бог. Мой отец скончался через неделю после нашей свадьбы, оставив в наследство долги на восемьдесят соверенов. Вот почему я здесь, и, похоже, проведу в тюрьме остаток своих дней.

Хиббард твердо взглянул в глаза посетителя. Он держался с достоинством, а речь выдавала человека образованного. Эндрю понравился юноша, и он решился.

- Если вам угодно, я готов заплатить ваши долги. Я отправляюсь в Новый Свет, и мне нужны слуги. Мы подпишем договор на четырнадцать лет, и вы станете работать на земле, которую я недавно купил на границе с пустынными землями. Согласны?

Огонек блеснул в глазах Хиббарда, но тут же угас.

- Я бы с радостью, сэр, но не могу.

Он указал на девушку, приближавшуюся к ним, с встревоженным выражением лица.

- Моя жена тоже должник, потому что суд забрал те несколько соверенов, что у нее были, и объявил преступницей, как и меня. Даже если мне предложат полную свободу, я не с могу оставить ее в этом Богом проклятом месте.

Агнесс Хиббард подошла ближе.

- Что происходит, Том?

Муж объяснил ей, в чем дело. Девушка кивнула, стараясь удержать слезы.

- Сколько вы должны, миссис Хиббард?

- Четыре соверена, для нас это все равно, что четыре тысячи. Голос был тверд и спокоен. Эндрю не колебался.

- Вы поедете со мной и миссис Вильсон?

Агнесс во все глаза смотрела на нежданного благодетеля. Перед ними стоял настоящий аристократ с прямым взглядом и улыбкой на лице. Впервые за полтора года, проведенные в тюрьме, к ним обращались с теплотой и участием.

Муж не успел сказать и слова, когда Агнесс заговорила за них обоих:

- Том и я, мы принимаем ваше предложение, капитан Вильсон, и благодарим от всего сердца. Клянусь, ни вы, ни ваша жена не пожалеете об этом. Неважно, что ждет нас в Америке. Хуже, чем здесь, не будет нигде.

Они отправились за своими скудными пожитками, а Эндрю в кабинет начальника. Там он уплатил долги, подписал необходимые документы и был готов идти к тому времени, когда подошли Хиббарды.

С долгожданными бумагами в руках супруги подошли к воротам.

- Теперь я куплю вам новую одежду и нормальную еду, и расскажу немного о том, что нас ждет впереди.

Эндрю замолчал, сообразив, что они не слышали и слова из того, что он говорит.

Агнесс шагнула за ворота. В глазах ее стояли слезы. - Мы свободны, Том, - прошептала она, свободны!

Америка оказалась совсем не такой, как представлял себе преподобный Дженкинс. Бостон, правда, походил на обычные английские городишки, но западный Массачусетс был совсем другим.

Воды реки Коннектикут были такими прозрачными, что с берега видно было форель и лосося глубоко под поверхностью. Леса на западе простирались до самого горизонта и напоминали океан, не хуже Атлантического. В лесу было полно зверья, а щедрая земля родила пшеницу, кукурузу, лен и ячмень в таком количестве, что хватило бы на десяток колоний.

Обадия вздохнул и принялся настилать крышу нового бревенчатого дома.

В лесу таилось множество опасностей, от диких зверей до индейцев. Но самая главная угроза исходила с севера, где жили французы, обосновавшиеся в Канаде, и стремившиеся захватить английские поселения.

Обадия почти забыл о трагическом инциденте, послужившей причиной бегства в Северную Америку. Теперь он радовался, что приехал сюда, и, странное дело, чувствовал здесь себя как дома. Новые земли манили людей, и вскоре по соседству выросла еще одна усадьба капитана и миссис Вильсон.

Прими Обадия тот приход в Суссексе, жил бы сейчас мирной, скучной жизнью, а здесь каждый день обещал новые приключения. Но больше всего Дженкинс радовался тому, чего сумел избежать.

Взглянув на солнце определить, который час, молодой священник вошел в дом, переоделся в церковное облачение. Там он взял шпагу с пистолетом и пошел седлать лошадь. Проезжая по берегу реки, Обадия взглянул на развалины форта Спрингфилд. Индейцы, разрушившие крепость, сожгли ее до основания. Дженкинс был полностью согласен с капитаном Вильсоном, что форт необходимо отстроить заново, и собирался, как только закончит строительство собственного жилища, присоединиться к добровольцам, уже начавшим разбирать развалины. Теперь уж форт окажется не по зубам ни индейцам, ни французам.

Примерно через четверть часа Обадия подъехал к маленькому бревенчатому домику. Задача предстояла нелегкая. Во всей округе не было жителя, который не заботился о судьбе вдовы Элвин.

У колонистов были серьезные причины для беспокойства. Ида Элвин и ее муж были одними из первых поселенцев в этих краях, и, пожалуй, единственными уцелевшими после страшной резни в форте Спрингфилд. По счастливой случайности именно в ту ночь они оказались в Бостоне, куда отправились встречать брата Иды, его жену и малышку дочь. Ида осталась жива, но беды ждали ее впереди. Брат и невестка умерли во время путешествия, и Ида с мужем удочерили племянницу, Дэбру. Вскоре Ида родила сына, Уолтера, но выяснилось, что бедняжка глухонемой.

Потом муж Иды умер, и женщина осталась одна с двумя малышами. Вдове приходилось выполнять всю мужскую работу на ферме. Это было слишком тяжело, и теперь друзья пытались убедить ее переехать в Бостон, где она могла бы зарабатывать на жизнь шитьем.

Совсем недавно с ней говорили и Вильсоны. Богатство и обширные владения обеспечивали молодой чете почет и уважение всей округи, но миссис Элвин не слишком вежливо посоветовала им не заниматься чужими делами. Теперь пришла очередь нового священника, и Обадия не был в восторге от предстоящей встречи.

Он вежливо постучал, и Ида сразу открыла дверь.

- Приятная неожиданность, преподобный Дженкинс.

- Я проезжал мимо, и решил заглянуть, - ответил Обадия. Предлог был не самый удачный, но и годы спустя он так и научился подбирать повод для подобных визитов. - Привет, Дэбра.

Голубоглазая девочка пяти или шести лет с волосами цвета спелой пшеницы была похожа на куколку.

- Добрый день, преподобный Дженкинс.

Обадия подошел к колыбели и ласково улыбнулся, приветствуя малыша. Уолтер с интересом посмотрел на него. Ида Элвин подала чай.

- Извините, что побеспокоил вас, - попросил прощения Обадия. - Прошу вас, ничего не надо.

- Чепуха, - отрезала хозяйка, - никакого беспокойства, а если б и так, здесь слишком давно не видели священника, и я с радостью испеку вам кекс на дорогу!

Обадия засмеялся и обернулся к девочке, сидевшей с книгой в руках. Дэбра спрыгнула на пол.

- Можно, я пойду поиграю, тетушка Ида?

- Хорошо, но только чтобы я видела тебя из окна. Дэбра выбежала, аккуратно прикрыв за собой дверь.

- Сейчас здесь не слишком много индейцев, - заговорила женщина. - Во всяком случае, их никто не видел, но никогда не стоит забывать об осторожности. Обадия глубоко вздохнул.

- Конечно. Жить здесь тяжело и опасно, особенно вам, миссис Элвин.

- Не хуже, чем всем остальным, - твердо проговорила Ида. - Я многое испытала, но благодарю Бога, что он дает мне силы и мужество сносить все несчастья. Благоразумие одержало верх, и Обадия пошел на попятную.

- Дэбра умеет читать?

- Не вижу в этом ничего удивительного, преподобный Дженкинс. Ида успокоилась и теперь маленькими глотками пила горячий чай. - Я начала учить ее еще совсем маленькую, когда ей было столько же, сколько сейчас Уолтеру.

- Простите, пожалуйста, но я не предполагал, что вы умеете читать.

- Я научилась сама еще в молодости. И писать тоже. Иногда я говорю не совсем правильно, но теперь, когда Дэбра уже большая, слежу за грамматикой. Ида задумалась.

- Жаль, что Уолтер никогда не будет читать.

- В форте Спрингфилд - конечно, - подхватил Обадия. - Но в городе могут найтись люди...

- Мы живем здесь, - тихо ответила миссис Элвин.

- Я пришел сюда с намерением убедить вас переехать в Бостон, где вы смогли бы заработать больше, чем той тяжелой работой, которой вынуждены заниматься здесь. Вы умеете читать и писать. В Бостоне многие семьи нуждаются в учителях. Мне и самому не раз делали такие предложения. Самые лучшие семьи с радостью откроют перед вами двери!

- И все-таки вы отказались и приехали в Спрингфилд, сэр. Позвольте спросить, что заставило вас отклонить эти предложения? Ида перешла в нападение.

- Я священник, а не учитель, и должен прежде всего служить Господу.

- Прекрасно, отец мой. Все должны служить Господу, и я тоже, как умею! На прошлой неделе здесь был старый Джон Бейли, а еще раньше Крукшанк. Два дня тому назад капитан Вильсон и его красавица жена заглянули, проходя мимо, и все они говорили то же самое. Они славные люди. Но все-таки они просто не понимают, что очень грубо давать советы тем, кто в этом не нуждается.

- Когда-нибудь и здесь будет достаточно людей, чтобы вы смогли зарабатывать достаточно денег только шитьем, но до тех пор, миссис Элвин, вам придется трудиться на ферме.

- Я умею работать.

- Конечно, но работа слишком тяжелая. А у вас двое детей, и один из них болен.

- Я сумею прокормить и Дэбру, и Уолтера!

- Но ваша жизнь стала бы намного легче...

- Мне не нужны удобства. - Ида Элвин встала и взглянула в глаза юному священнику. - Послушайте, преподобный Дженкинс. Мой муж, светлая ему память, и я расчистили эту землю своими руками, срубили деревья, выкорчевали кустарник. Это моя земля! Когда я умру, она достанется моей племяннице и сыну, а потом их детям. Ничто не заставит меня покинуть форт Спрингфилд. Вы недавно в Америке, но поживете здесь и поймете, о чем я говорю. Эта земля - часть меня самой, я буду жить здесь и умру здесь. Это мой дом.

Глава 4.

К своей одиннадцатой осени Ренно так вырос и возмужал, что в силе и ловкости иногда превосходил и взрослых воинов. Гонка сам занимался его обучением, и раз в неделю уходил с сыном в лес. Люди считали, что великий сахем учит сына тайнам ведения войны и заключения мира, тайнам, которые сделали великого сахема самым грозным и уважаемым вождем ирокезов.

Эл-и-чи исполнилось девять. Он окреп, но все еще был мал ростом. Сверстники уважали его за ум и неизменную стойкость. Теперь он всегда принимал участие в играх и борьбе, и даже если знал, что проиграет, сражался до последнего. Худощавый, но выносливый, он мог целый день шагать по лесу, совсем как взрослый воин.

Братья всегда были рядом, и так хорошо понимали друг друга, что не нуждались в словах, зачастую, словно угадывая мысли.

В лесу они обычно ходили вместе с Я-гоном, иногда такие прогулки длились по нескольку дней. Ренно и Эл-и-чи никому не рассказывали об этих встречах, а мальчики не осмеливались спрашивать сами.

Ска-нон-ди дважды безуспешно пытался пройти испытание на зрелость, и с трудом справился с ним на третий раз, иначе его скорее всего изгнали б из племени. Теперь он стал молодым воином, и мальчики редко виделись с ним.

Ренно стал главой отряда, хотя многие ребята были старше его. Никто не мог сравниться с ним на охоте, рыбалке или воинских упражнениях. Наставники удивлялись мудрости и здравому смыслу девятилетнего мальчика.

На десятый месяц года мальчикам дозволялось вернуться домой к родителям, и весь отряд с нетерпением ждал осени. Приходило время охоты, нужно было помочь родителям запасти достаточно еды на зиму.

Ина сделала сыновьям новую одежду, и теперь они каждое утро, наевшись кукурузной каши с кленовым сиропом и прихватив холодного мяса и непременный горшочек меда - Я-гону, отправлялись на охоту.

Братья любили охотиться вместе. Эл-и-чи ловко выслеживал дичь, а Ренно ловко расправлялся с ней стрелами или дротиком. Однажды, вместе с Я-гоном, они убили лося. Но никто, кроме Гонки, не знал, как Я - гон помогает им. Туша была слишком большая. Пришлось просить Я-гона постеречь ее, а самим бежать в город за помощью. Три взрослых воина освежевали добычу и отнесли в город.

Однажды утром братья, как обычно, вышли из дома. День был ясный. Дымок лесных костров смешивался с аппетитными запахами, доносившимися из больших домов. Отец-солнце показался над горизонтом, и мальчики наслаждались покоем, царившем вокруг.

Они миновали частокол, прошли через поле и вошли в лес, не заметив, как Ска-нон-ди тихо направился следом. Два года ждал юный воин. Он долго следил за братьями, изучая их привычки, но теперь пришел его час. Ска-нон-ди не строил особого плана. Может, придется убить их, или опозорить перед всем городом. Там будет видно.

Ренно с братом бесшумно шли по лесу, будто ноги их не касались сухих листьев и веток. За годы занятий они привыкли к такому шагу, бесшумные, словно рыси, и ловкие, как волки. Так ходили пол лесу настоящие воины.

Они шли к югу, и вскоре Ренно жестом остановил брата, на земле виднелись отпечатки оленьих копыт. Эл-и-чи внимательно разглядывал самый большой след.

- Это самец, - тихо сказал он, как всегда делали сенека, чтобы их голоса не разносились по лесу.

Ренно опустился на одно колено.

- Нет, это самка.

Ему хотелось, чтобы это оказалась самка, потому что матери больше нравилась мягкая шкура, чем жесткая и тяжелая.

Ни кто не мог определить по следу, самец или самка оленя оставили его, но Эл-и-чи преклонялся перед братом и очень хотел, чтобы тот оказался прав.

Ренно отвернулся, пряча улыбку, и в шутку дернул брата за волосы. Так они обычно предлагали пари: проигравшему полагалось вырезать мозг и потроха, необходимые для обработки шкуры. Эта работа была самой неприятной.

Следы были совсем свежие, и мальчики пошли очень осторожно. Казалось, два призрака скользят между деревьев. Ска-нон-ди осторожно крался следом.

Ренно взглянул на брата. Эл-и-чи кивнул.

Следы вели к соляной скале. Олени часто приходили туда полакомиться.

Ска-нон-ди тоже знал про скалу и видел оленьи следы. Сначала он хотел просто спугнуть оленя и сбежать самому. Но тогда братья не узнают, кто виновник, а ему хотелось, чтобы они знали о его мести.

Ренно увидел оленя и спрятался за деревьями. Эл-и-чи тоже остановился, еще до того, как увидел животное. Он присмотрелся и хмыкнул. Олениха подошла к скале и принялась лизать. Ренно снова оказался прав.

Ренно подавил улыбку. Он выиграл, но не стал огорчать братишку. Теперь предстояло убить животное. Ренно подал знак брату, они разделились и пошли вокруг скалы с разных сторон. Тот, кто окажется ближе, должен стрелять первым.

Ска-нон-ди подошел к самой скале и оказался между братьями. На самой верхушке он заметил странное пятнышко, замер и наконец различил человеческую фигуру. Кто-то прятался там, наверху, но не пытался стрелять в оленя. Выходит, это враг сенека.

Ска-нон-ди не знал, что делать. Он жаждал мести. Но он сенека, верный сын своего народа, и если б удалось убить или захватить в плен врага, то он, Ска-нон-ди. покрыл бы себя славой и стал настоящим воином.

Наконец здравый смысл победил. Месть может подождать, Ренно с братом никуда не денутся.

Юноша обогнул полянку и пробрался к пологому склону. Теперь он смог разглядеть чужого воина. Тому было не меньше двадцати пяти лет, на нем была белая краска эри. Враг.

Эри увидел Эл-и-чи, потянулся за стрелой и зарядил лук. Ска-нон-ди оставалось еще пятьдесят ярдов, но пройти их было невозможно, и он тоже решил стрелять.

В это время Ренно почувствовал неладное, поднял голову и увидел, что Ска-нон-ди готовится стрелять. Ренно не мог видеть эри и решил, что молодой человек хочет выстрелить в него или брата.

- Нет, нет! - выкрикнул Ренно, олень умчался, а мальчик кинулся к Эл-и-чи, чтобы сбить с ног и укрыть собственным телом.

Эри только теперь заметил Ска-нон-ди и понял, что попал в ловушку. Он развернулся, сменил цель и выстрелил. Ска-нон-ди был обречен. Стрела вонзилась ему в горло, он рухнул вниз и тут же умер.

Ренно только теперь осознал, что им угрожало. Бросившись к Ска-нон-ди, он обронил свой лук. Эл-и-чи хотел укрыться под деревьями и тоже выронил оружие. Ренно с пустыми руками оказался прекрасной мишенью. Эри засмеялся, вытащил следующую стрелу и прицелился.

Ренно решил умереть достойно, скрестил на груди руки и принялся ждать, но выстрела так и не последовало, в лесу раздался треск и рев, и Я - гон на задних лапах бросился к эри.

Огромный медведь сжал его своими страшными лапами. Эри закричал. Я гон вонзил зубы, потряс его, словно собака, несущая кость, и бросил к подножию скалы, туда, где еще недавно стоял олень. Медведь зарычал, опустился на все четыре лапы и посмотрел на Ренно.

Мальчик тоже молча глядел на зверя.

- Спасибо, брат, пусть зимний сон твой будет мирным, и да хранят тебя Маниту. Я - гон повернулся и ушел в лес. Эл-и-чи вышел из-за деревьев.

- Мы не увидим Я-гона, пока на деревьях не появятся почки и не вырастет новая трава. Как нам отблагодарить его? Если б не он, эри убил нас обоих.

- Члены семьи не считают свои долги. Отец всегда помогает нам, но мы не говорим, что в долгу перед ним. Я старше и сильнее тебя, и тоже помогаю тебе. Но когда-нибудь придет день, и ты окажешься нужен мне.

Потом они сплели носилки, чтобы отнести в город тело Ска-нон-ди. Ренно подошел к эри, опустился на одно колено, снял скальп и заткнул его за пояс.

- Это добыча Я-гона, не моя, но я возьму это для него. Носилки оказались тяжелыми, и они шли медленно.

- Ска-нон-ди, - заговорил младший брат, - был настоящим сенека. Он не был нам другом, но отдал за нас жизнь, и я почитаю его память.

- Это так, - отвечал Ренно, но сам не до конца верил в эти слова. Он все думал, как странно, что Ска-нон-ди появился, откуда ни возьмись. Может, он как раз подстерегал братьев, а эри помешал ему? Олень сбрасывает рога, но шкура остается прежней. Так же и люди. Ска-нон-ди никогда не скрывал злобы, и вряд ли изменил отношение к братьям.

- Эри убил бы нас, если б Ска-нон-ди не принял эту стрелу. Но я рад, что мы не остались в долгу перед его кланом. Я - гон, наш брат, отомстил за него.

Эл-и-чи удивился мудрости брата. Верно сказала тогда Са-ни-ва, сестра отца. Когда Ренно вырастет, не будет ему равных ни в одном племени на земле.

Когда Ренно исполнилось четырнадцать лет, Са-ни-ва собрала всех женщин клана медведя. Вместе с Иной они заявили, что Ренно, хоть и младше других мальчиков на один год, но готов пройти испытания. Женщины знали сына Ины и не стали спорить. Об этом решении сразу сообщили Гонке.

Великий сахем собрал военный совет.

- Не посылайте его на испытания только потому, что он сын Гонки. Отправьте его, только если он действительно достоин.

Глиняный горшочек, раскрашенный желтым и зеленым, цветами сенека, пошел по рукам. Каждый, прежде чем передать горшочек дальше, подержал руку над горлышком, и если был против, должен был опустить один боб.

Главный хранитель веры сенека взял горшочек и объявил, что тот пуст. Ренно вместе со всеми был допущен к испытанию.

Наконец все приготовления подошли к концу. Ренно вычистил ожерелье из медвежьих когтей, подарок Гонки, и нанизал его на новый ремешок. Потом отточил камень и тщательно выбрил голову, оставив только пучок волос. И теперь его и двух других мальчиков из клана медведя привели на собрание женщин клана.

Женщины запели, прося покровительства у Маниту. Протяжно и печально, как и подобает хранительнице веры, пела Ина. Ренно неподвижно, скрестив руки на груди, сидел у ее ног.

В тот вечер мать сразу после ужина ушла из дома, и Эл-и-чи потихоньку вышел следом за ней. Ренно остался наедине с отцом.

Гонка набил трубку и поднес к ней уголек из очага.

- Сын мой, ты знаешь обычаи наших отцов и матерей. Мы следуем им с начала времен.

- Да, - ответил Ренно, стараясь скрыть охватившую его тревогу. Всю жизнь он готовился к испытанию на мужество и знал, что оно потребует всех его сил и знаний. Если он не выдержит, как потом посмотрит в глаза родителям, младшему брату, всему клану медведя?

- Ты знаешь, как жить в мире с Маниту леса.

- Да, отец мой.

- Ты крепок и отважен. Теперь тебя ждет проверка на стойкость.

- Да, отец мой. - Ренно слышал страшные легенды об обряде посвящения в воины, не все мальчики проходили испытание и должны были еще год оставаться с детьми.

- Это сильное средство, и оно поможет тебе, - Гонка коснулся медвежьего ожерелья.

Сын кивнул. Великий сахем заговорил жестко.

- Я - гон не должен помогать тебе во время испытаний. Только ты знаешь, когда он приходит. Помни, честь не позволит тебе искать или принять его помощь.

- Вчера мы встретились с ним. Я объяснил ему, что сам должен справиться с заданием. Он все понял, и не придет, пока я не выдержу испытания и не надену перья воина.

Гонка широко улыбнулся. Любой другой мог попытаться обмануть его, но для Ренно честь была священна.

- Я вернусь мужчиной.

Ренно отчаянно надеялся, что сдержит обещание.

- Я верю в тебя.

Мальчик решил, что разговор окончен, и хотел встать.

- Погоди, сын мой.

Ренно сел.

Великий сахем с трудом подбирал слова. Оставалось самое сложное.

- Ты хочешь получить видение, которое предскажет твое будущее?

- Да, отец мой.

Больше всего на свете Ренно мечтал о таком видении.

Гонка помолчал, но все-таки решился.

- Может так случиться, что ты не увидишь его. Я не хочу, чтобы ты разочаровался. Иногда случается, что у воина не бывает видений до его первого боя.

- Я знаю.

- Ты встретил только четырнадцать зим, и, может быть, твое время еще не пришло. Многие великие вожди ни разу в жизни не получали видений.

- Я знаю, отец.

- Я был в твоем возрасте, когда удостоился о р е н д а.

Оренда была волшебной силой и проявлялась разными способами. Иногда, очень редко, Маниту даровали ее людям. Гонка, Ина, Са-ни-ва обрели оренда еще в юности, и у Ренно были причины надеяться на милость Маниту.

- Только не стоит ждать, что духи дадут тебе силу. Они делают дары только когда сами хотят этого, а не тогда, когда этого хотим мы.

Ренно вдруг почувствовал укол стыда. Он мечтал об оренда, хотя и знал, что может обидеть и оттолкнуть духов.

- Я спою много песен о твоем счастливом возвращении, - ласково добавил Гонка.

Ренно наклонил голову и вышел, чтобы вернуться в отряд.

На следующее утро цепочка мальчиков вышла из города и двинулась в лес. Все они с детства знали друг друга, часто играли вместе, но теперь никто не кричал, не шутил и не предлагал бежать наперегонки. Скоро они станут мужчинами, а тем не к лицу баловаться детскими играми.

Друзья и родственники вышли их проводить и с молчаливой гордостью смотрели вслед отряду.

Несколько часов шли они по лесу, безмолвно, словно плыли в океане деревьев. Потом без всякого сигнала остановились, подняли в знак прощания правую руку и разошлись в разные стороны.

Ренно шел медленно, стараясь беречь силы. Прошло утро, и душа его возрадовалась. Всю жизнь его учили полагаться только на самого себя и быть отважным, и сейчас он с радостью принял бы любое испытание.

Три дня он проведет в одиночестве, стараясь набрать как можно больше внутренней силы. Потом отряд снова соберется вместе, и наставник предложит им несколько тяжелых испытаний. Так будет продолжаться семь дней, а потом они разойдутся еще на четыре дня. Вот тогда, если будет угодно Маниту, ему будет даровано видение.

Ренно оставил дома все свое оружие, кроме маленького ножа. Кто ищет милости богов, не должен являться к ним с угрозой. День выдался теплый, к полудню стало жарко, в воздухе жужжали насекомые. Ренно принялся искать место для поста. У родника он напился воды - так было разрешено правилами, и улегся отдохнуть.

Весь день он шел по лесу, и к вечеру обнаружил склон, покрытый редким кустарником. Место было подходящее. Внизу бежал ручеек, а ложбина достаточно глубока, чтобы враг не застал его врасплох.

Две ночи и два дня Ренно провел на берегу ручья, мысленно перебирая легенды сенека, иногда напевая старинные песни, которым Маниту научили его предков. Голод скоро прошел, и даже мысль о еде не приходила ему в голову.

Разум его становился чище, образы все отчетливее, и постепенно Ренно погрузился в окружающий его мир.

К концу третьего дня мальчика охватило странное головокружение. Желтые цветы, покрывавшие склон становились все ярче и начали испускать непонятное сияние. Ветер свистел в деревьях за холмом, и Ренно слышались чьи-то голоса. Только он начинал различать отдельные звуки, как все прекращалось, и через какое-то время начиналось снова. Прохладный ветер обвевал кожу, и Ренно казалось, что он парит, как птица. К концу третьего дня мальчик прервал пост, съев несколько кусочков сушеной оленины и горсть кукурузы. Еда показалась ему безвкусной. Пришла ночь. Он смотрел на звезды и луну и пел песни, которым научила его Са-ни-ва, умоляя Маниту о видении. Вскоре Ренно уснул.

Всю ночь ему снились сны, но это не были видения. Некоторые из них были страшными, другие бессмысленными. Сначала он в сумерках стоял перед большим домом. До сих пор он никогда не видел таких домов. Отверстие для дыма поднималось над крышей, а боковые отверстия были заделаны странным материалом, прочным и твердым, но прозрачным, так что можно было заглянуть внутрь. Никогда в жизни он не слышал о таком волшебном веществе.

Сон продолжался. Дверь открылась. На порог вышла женщина, и Ренно вспомнил Са-ни-ва. У женщины были такие же седые волосы. Лицо ее было строгим и гордым. Платье закрывало все ее тело, и Ренно видел только лицо и руки, и они были совсем бледными, цвета сока молочая. Никогда прежде мальчик не видел людей с такой кожей, и ему стало страшно.

Еще одна женщина - намного моложе первой - тоже вышла из дверей, и остановилась за спиной у первой. Волосы ее сверкали на солнце, цветом напоминая початки спелой кукурузы. Ренно был так поражен, что не сразу заметил такую же, как у первой женщины, бледную кожу.

Ренно стало еще страшнее. Девушка медленно протянула к нему руку и что-то сказала на незнакомом языке. Индейцы всегда понимали друг друга, но сейчас Ренно не мог разобрать ни одного слова.

Отчего-то он очень испугался этих женщин, развернулся и бросился бежать.

Скоро Ренно замедлил шаг и подошел к другому большому дому. Этот дом был такой же, как в городе сенека, с обычным отверстием для дыма и без блестящего вещества в боковых отверстиях. Мальчик не задумываясь вошел внутрь.

В доме никого не было, но в очаге горел огонь. Ренно сел и принялся ждать.

Вдруг огонь сказал:

- Кто-то пришел. Думаю, это молодой человек.

- Так и есть, - ответил потолок.

Ренно замер. Он знал, конечно, что вещи могут говорить, но только в сказках и легендах.

- Я здесь, - громко сказал он, не называя своего имени. Если злой дух узнает имя человека, то сможет заколдовать его. - Я пришел просить ночлега. Где ваш хозяин? Огонь засмеялся.

- Она скоро придет, и тогда ты очень удивишься! А, потолок? Потолок не стал смеяться.

- Лучше тебе уйти. Хозяйка выходит только к смелым молодым воинам. Им дает она силу. Но трусов убивает на месте. Ренно рассердился.

- Я не трус. Испытайте меня, и увидите сами. Я с радостью приму силу, если духам угодно даровать ее мне, но каждый, кто захочет меня убить, умрет первым. Кто ваша хозяйка?

- Никто, - потрескивая от смеха, ответил огонь. - Она наполовину человек, но у нее нет человеческого лица.

Ренно вспомнил огромные маски, висевшие на стене общего большого дома в городе сенека. Они были ужасны, но те, кто поклонялся им, иногда получали волшебную силу. Теперь он вел себя очень осторожно. Эта хозяйка в самом деле могла убить его

Сон все не кончался.

Потолок засмеялся.

- Я знаю, о чем ты думаешь. Ты веришь, что хозяйка даст тебе силу. Огонь блеснул ярче.

- Думаешь, он хранитель веры? Потолок заговорил тише.

- Нет. Но если он докажет свою отвагу, может, она сжалится и сделает его воином.

Огонь поднялся выше.

- Почему?

- Потому что он тоже наполовину одно, наполовину другое! Ренно окаменел. Впервые он услышал от других то страшное, о чем никогда не говорил и старался не думать.

- Он и сам не знает, кто он такой, - сказал потолок. - Но он не похож на других сенека. Кожа под его набедренной повязкой, куда не заглядывает отец-солнце, бледна, как лунный свет. А волосы совсем светлые.

Жуткая правда открылась! Ренно растерялся. Верно, его волосы были такими же, как у девушки из первого сна. И кожа того же цвета, что и у них. Мальчик съежился от страха.

С раннего детства он знал об этом, но никому не рассказывал. Из-за страшной тайны он старался быть самым сильным и ловким, выносливым и отважным.

Снаружи раздался глухой вой, и кровь застыла в жилах Ренно. Конечно, это был ветер, но Са-ни-ва рассказывала ему, как приближаются Маниту. Это был точно такой звук.

Ренно не был готов к видению, что бы оно не сулило. Ни один воин не получал видений до конца испытаний.

Ренно вскочил на ноги. Сон кончился.

Ночь была прохладной, но мальчик проснулся, мокрый от пота. Светало. Ренно медленно возвращался в реальный мир. Он выкупался в ручье и достал кролика из силка, который поставил вечером. Потом он развел костер, и пока кролик жарился над огнем, поймал двух рыбешек и набрал дикой малины.

Утром Ренно отправился к месту сбора. Пробираясь по лесу, мальчик вспоминал недавний сон и решил, что все складывается не так уж и плохо. Сны постепенно забывались, но Ренно знал, что Маниту благосклонны к нему. Он совсем не хотел быть хранителем веры, и радовался, что Маниту не дадут ему этой участи.

Больше всего Ренно хотелось стать воином, прославленным и могущественным, как Гонка.

Ничего, что его кожа и волосы такие же, как у той девушки из сна. Он сын Гонки и Ины. Пройдут годы, и народ сенека сложит о нем песни.

Лагерь находился на берегу озера. Ренно пришел одним из последних, и времени на отдых у него почти не было. Наставник, старший воин по имени Хавен, велел им бегать вокруг озера. Некоторые мальчики ослабли за время поста и часто спотыкались. Хавен стегал их березовыми прутьями, пока они не встанут, и они бежали, высунув языки, словно усталые собаки.

Ренно сумел избежать побоев, хотя уже не чуял под собой ног.

Наконец Хавен подал знак. Мальчики остановились, и теперь им позволили съесть немного оленины, сушеной рыбы и кукурузы. Весь день они бегали. Хавен бежал рядом, и если кто-то начинал отставать, наставник громко смеялся и кричал:

- Я старик, готовый к долгому сну. Но я могу то, чего не могут эти молодые смельчаки, вы же дети, и матери должны следить за вами!

Незадолго до заката солнца он отправил их охотиться, разбив на пары, и вскоре двое мальчиков принесли оленя. Теперь у них было достаточно свежего мяса. Все были так измучены, что чуть не уснули сразу после еды, но Хавен заставил их плясать и петь песни у костра.

Только после полуночи все легли. Ренно уснул, едва закрыл глаза.

Перед рассветом Хавен обошел весь отряд, плеская каждому в лицо холодной водой. Луна зашла и было совсем темно. Мальчики позавтракали холодной олениной. В этот день они опять бегали, но уже на короткое расстояние, только до водопада. Ренно смотрел на ревущую ледяную воду.

- Прыгай! - крикнул Хавен.

Никто не посмел ослушаться. Ренно с трудом удержал равновесие, и его едва не унесло течением.

Какое-то время они плавали, а потом Хавен приказал всем выстроиться вдоль берега по шею в воде. Так они простояли почти все утро. Под конец Ренно уже не чувствовал тела. Это было мучительно, но мальчик держался с бесстрастным выражением лица. Кое-кто не смог удержаться и стучал зубами.

- Плывите! - вдруг скомандовал Хавен.

Мальчики бросились во все стороны.

Вдруг Ренно заметил, что одного из них несет прямо к гряде камней, где бурлила и пенилась вода. Видно, он так закоченел, пока стоял на одном месте, что теперь не мог плыть.

Хавен окликнул его и бросил бревнышко. Ренно и не подозревал в старике такой силы. Но бревно упало слишком далеко, а мальчика понесло еще быстрее.

Ренно быстро оправился от испуга. Впереди росла ива, ветви тянулись над самой водой, и он придумал, что нужно сделать.

Удивительно, но страх сразу ушел, а в ушах звучал голос Гонки. Отец часто повторял:

- Настоящий воин сенека должен отдать все ради своего народа.

Выбора не было. Ренно ухватился за самую толстую ветку и пошел на глубину, там, где течение было сильнее всего.

Мало-помалу он приближался к несчастному. Сначала Ренно было жарко, но в холодной воде он снова начал мерзнуть. Через несколько шагов он попал ногой в ямку и потерял равновесие. Ветка вырвалась из рук, и Ренно ухватил ее за тонкий конец. Теперь он толкал ее вперед, выгибая, словно лук, и обрадовался, когда она натянулась. Еще несколько шагов, и он на середине реки.

Ослабевший мальчик понимал, что кто-то идет к нему на помощь, и это придало ему сил. Он пытался плыть к своему спасителю, но течение продолжало сносить его вниз.

Все тело сводили судороги, но Ренно старался не думать о боли. Прежде всего надо спасти друга.

Течение унесло ослабевшего паренька еще на несколько ярдов.

- Не пытайся плыть! - крикнул Ренно. - Течение слишком сильное! Стой на дне!

Ветка кончилась. Руки сильно болели, но Ренно знал, что стоит хоть чуть-чуть ослабить хватку, и его тоже понесет на камни. Детство осталось позади. Вот оно, испытание. Сейчас он действительно нужен сенека.

Тяжело дыша, паренек встал на ноги, сделал несколько шагов, потянулся к Ренно. Теперь их разделяло всего несколько ярдов.

Наступил критический момент. Ренно покрепче ухватился одной рукой и медленно разжал другую. Потом широко расставил ноги и нагнулся вперед, вытягивая свободную руку:

- Держись! И не отпускай!

У бедняги уже не было сил отвечать, но он понял, что надо делать. Он должен был схватить Ренно за руку, или течение унесет его прямо к обрыву.

- Давай! - кричал Ренно.

Мальчик рванулся вперед.

Руки их соприкоснулись, и Ренно услышал, как хрустнули суставы.

- Обхвати меня, - велел он, - быстро! Я не могу держаться одной рукой.

Измученный паренек все же соображал, что от него требовалось, и Ренно снова обеими руками взялся за ветку. Боль в плече прошла, и он двинулся к берегу.

Хавен с ребятами молча стояли на берегу. Ренно сам знал, что делать дальше. Когда они подошли к самому берегу, Хавен отдал команду. Мальчики выстроились в цепочку, спускаясь в берега в воду. Ближайший к Ренно обхватил его, и все потянули, вытягивая промерзших ребят. Рывок - и Ренно с товарищем оказались на берегу. Только теперь Ренно выпустил ветку.

По приказу Хавена развели костер, и мальчишки расселись вокруг, подкрепляясь олениной, кукурузой и сушеными яблоками.

Спасенный паренек начал было благодарить Ренно, но тот не стал и слушать.

- Но ведь и ты сделал бы для меня то же самое. Хавен собрал всех в круг.

- Ренно поступил как воин сенека, - сказал он. Такова была высшая похвала. Испытания продолжались. Остаток дня мальчики без остановки и не замедляя шаг, бегали по высоким холмам.

До конца недели мальчики непрерывно бегали, ныряли, тренировались на выносливость. Пища была скудной, а на сон оставалось несколько часов в сутки.

- На войне, - твердил Хавен, - вам придется гораздо хуже. Тот, кто отстанет или выбьется из сил, подведет весь отряд. Эти испытания - только начало. Пройдут годы, вы станете сильнее, и когда великий сахем поведет вас по тропе войны, то не будете знать отдыха ни днем, ни ночью. И тот, кто не выдержит тягот пути, покроет себя позором перед всеми сенека.

В последний, седьмой день обычный порядок был нарушен.

- Сегодня - последний день ваших испытаний, - обратился к мальчикам Хавен. - Сегодня мы не будем бегать, плавать, взбираться на холмы. Пришла пора доказать, что ваша кровь - кровь сенека, и вы заслужили право называться мужчинами.

Он подошел к куче камешков. Накануне мальчики тщательно наточили их. Каждый взял по два камня, и все встали в круг.

Хавен запел. Песня была незнакомой, мальчики прислушались и начали подпевать. Смысл песни был прост - мальчики просили помощи у Маниту, отваги у матери-земли и силы у могучего духа Грома.

Они пели долго, глядя прямо перед собой. Ренно чувствовал, как тело его замирает, а голоса звучат все тише. Мысли его, напротив, становились все более отчетливыми, все тело, казалось, наполняется удивительной силой, и он запел громче. Я должен быть первым, думал мальчик. Я - родич Са-ни-ва, главы клана медведя. Я - благородный сенека. Я должен быть первым, ради всех, кто был до меня.

Он взмахнул руками и провел заточенными камнями по бедрам. Хлынула кровь, но лицо его застыло, словно маска.

Ренно все пел. Через несколько минут он еще раз поднял руки, и на этот раз провел по икрам.

Теперь уже весь отряд смотрел на него.

Сын великого сахема, родич матери клана должен быть сильнее всех. Он первый в клане, и эту честь надо заслужить. Сын Гонки не будет простым воином Весь народ смотрит сейчас на него, и нужно быть достойным своего отца.

И в третий раз Ренно провел камнями по туловищу.

Петь становилось все труднее, он начинал хрипеть и задыхаться, но не останавливался ни на минуту. Мальчики смотрели на него с восхищением и ужасом. Хавен встревожился.

Теперь у Ренно закружилась голова, и он опустился на землю, скрестив ноги. В последний раз он провел камнями чуть выше локтей. Боль была страшной, но Ренно слышал, что воины, умиравшие от пыток, пели до последнего вздоха.

Хавен знаком велел ему остановиться. Ренно не послушался. Он лишь замер, чтобы набрать в грудь воздуха, и тут услышал слабый звук. Высоко в небе, прямо над головой, в солнечных лучах парил на распростертых крыльях ястреб. Ястреб! Маниту послали его Ренно - они принимали его жертву.

Боль ушла, и Ренно словно растворился в окружающем его мире. Мальчик улыбнулся, выронил камни, медленно скрестил на груди руки и замолчал.

- Ты - мужчина, - торжественно подтвердил Хавен. - Теперь все вы мужчины. Вы доказали, что можете называться сенека.

Все вошли в реку. Ренно отказался от помощи и оставался в воде, пока раны не перестали кровоточить.

После купания Хавен раздал ребятам мох и лечебные травы, чтобы приложить к ранам. Несколько юношей сразу отправились за дикой кукурузой, орехами и ягодами, Хавен убил и принес в лагерь оленя. Тушу разделали и тут же зажарили на костре. На закате начался праздничный пир. Юные воины ели жадно, многие хватали все новые куски, и отбрасывали наполовину съеденное. Но Ренно старался есть медленно, помня слова Са-ни-ва:

- Люди, которые много едят, заставляют свой живот требовать еще больше пищи. После пира Хавен обошел весь отряд, прощаясь с каждым. Им предстояло собраться вместе на четвертый день, и наставник обещал, что сам пойдет искать тех, кто не сможет вернуться вовремя. Пришла очередь Ренно. Хавен сказал:

- Если хочешь, можешь поспать у костра, а уйти утром. Ты еще слаб.

- Я могу идти.

- Все-таки подумай.

- Я готов, - спокойно повторил Ренно.

- Ну что ж. Ступай с миром, и пусть Маниту пошлют тебе видение.

Ренно так ослаб, что не стал забираться слишком далеко. Недалеко от ручья мальчик нашел подходящую полянку, сплел из веток грубый, но прочный шалаш и уснул.

Ночью Ренно внезапно проснулся, невольно ощутив чье-то присутствие. Схватив нож, мальчик вглядывался в темноту, пока не различил очертания громадного бурого медведя. Верный брат знал, что Ренно не в силах постоять за себя, и охранял его покой.

Ренно притворился, что не замечает Я-гона. Мальчик снова уснул, а утром поблизости уже никого не было.

Тело Ренно горело, а голова раскалывалась от боли. Он напился воды из ручья, сменил повязки и вернулся в убежище. Целых три дня мальчик провел в шалаше, выбираясь только, чтоб напиться и искупаться. Лихорадка не унималась, но раны понемногу затягивались, и Ренно понимал, что скоро поправится.

Юноша много спал, но сны были обрывочны и туманны. Каждый раз, проснувшись, он пытался вспомнить, что видел на этот раз, но видения забывались.

В последний день Ренно почувствовал себя намного лучше. Есть не хотелось, а раны почти затянулись. Голова остыла, жар спал, и мальчик ощутил прилив бодрости.

Последняя ночь была лунной. Ренно знал, что это добрый знак. Маниту любили лунный свет.

Во сне он опять оказался у большого дома, где был в прошлый раз. Все было по-прежнему. Ренно вошел. Огонь горел в очаге, но в комнате никого не было.

- Он вернулся, - сказал огонь. - Но теперь он мужчина!

- Садись, - вежливо предложил потолок, - Хозяйка ждала тебя. Ренно словно со стороны увидел себя сидящим у огня. На улице послышался вой.

Ренно вдруг пришло в голову, что женщина- Маниту может вызвать его на бой. Может, чтобы получить силу, нужно победить ее?

- Тебе не придется сражаться со мной, брат медведя, - послышался голос у него за спиной. - Ты не можешь убить меня. Ты станешь великим воином, но не я помогу тебе.

Ренно обернулся. Маниту стояла на пороге, и полная луна светила ей в спину. Юноша вздрогнул и посмотрел на то место, где должно было находиться лицо. Светлая дымка окутала голову существа, и он не мог разглядеть ее.

- Ты хочешь найти силу.

- Да.

- Она придет, но не сейчас. Ты получишь ее, когда в первый раз пойдешь в битву. Это дар моего сына. Ты уже видел его. Ренно вспомнил про ястреба.

- Да, это он. Но я тоже принесу тебе дар. Ты будешь хранителем. Ренно с трудом сдержал досаду. Он никогда не испытывал желания стать хранителем веры, но человек не смеет отказываться от желания Маниту. Конечно, он гордился матерью, но всегда хотел стать воином, как отец.

Маниту заговорила снова, и Ренно казалось, что она улыбается.

- Тебе не придется исцелять слабых умом и телом, юный сенека. Раны души намного страшнее, и это они разделяют два великих народа - ирокезов и людей с бледной кожей, приплывших из-за великого моря.

Ренно пытался понять, о чем она говорит.

- Это очень трудно, но ты силен и отважен. Пройдет время, и ты обретешь мудрость. Таков мой дар.

Ренно совсем запутался.

- А теперь взгляни на мое лицо!

Ренно медленно встал и подошел к порогу. Дымка рассеялась, и Ренно увидел губы и пустые глаза, вырезанные, как на огромной маске. Но удивительнее всего были волосы, желтого цвета, и очень мягкие, они падали ей на спину.

Маниту шагнула к нему и растворилась в воздухе. Видение закончилось. Ренно проснулся. Над лесом вставало солнце.

Раны зажили, и Ренно понял, что окончательно поправился. Теперь только шрамы будут свидетельством его мужества, он напился, окунулся в ручей и запел благодарственную песню. Я - гон трещал ветками кустарника, но не показывался, а вскоре ушел в лес. Ренно благодарил и его тоже.

По дороге в лагерь юноша пытался вспомнить, что же говорила ему женщина-маниту. Он так и не понял того, что она имела в виду, но хорошо знал, что в первой же битве обретет силу воина.

Мальчики один за другим возвращались в лагерь, и Хавен спрашивал каждого, получил ли он видение. Ренно он сразу отвел на ту сторону костра, где уже сидели двое счастливцев.

После пира костер залили водой и закопали, чтобы враг не нашел священное место.

Отряд построился в колонну. Хавен вручил Ренно совиное перо, и юноша занял место впереди всех. Юные воины возвращались домой.

Барабаны рокотали, неся весть о возвращении отряда. Люди вышли на улицы встречать посвященных. Эл-и-чи сиял от восторга, увидев брата во главе колонны с совиным пером в волосах.

Ренно улыбнулся и обнял брата.

Отряд вошел в общественный большой дом. Началась церемония. Мать и тетка стояли среди зрителей.

Гонка, вожди и старейшины, все в боевой раскраске и пышных головных уборах, взошли на помост. Хавен встал перед ними, готовясь представить новых воинов племени.

- Ренно! - скомандовал наставник.

Ренно вышел вперед, со скрещенными на груди руками. Отец провел желтую линию по одной щеке сына, зеленую - по другой. Только воины имели право носить краску, и с каждым подвигом они будут прибавлять новые полосы.

Церемония завершилась. Горожане поздравили молодых воинов, и те разошлись по родным домам. Теперь они могли приходить туда только в гости, а жить должны были в большом доме, вместе с неженатыми воинами.

Дома Ренно встретила вся семья. Глаза матери сверкали от слез, но на сей раз она не стыдилась. Женщина может плакать, когда ей очень хорошо или очень плохо. Всегда сдержанная Са-ни-ва держала племянника за руку. Эл-и-чи забросал Ренно вопросами, и только строгий взгляд отца заставил его замолчать.

Гонка сел к огню и в первый раз указал старшему сыну на почетное место с правой стороны.

- Хавен сказал, у тебя было видение, сын мой.

- Да, отец.

Ренно подробно рассказал обо всем, что видел во сне. Видения были тайной. Пока не исполнятся все пророчества, никто, кроме членов семьи, не должен знать про них.

Ренно умолк. Теперь заговорила Са-ни-ва. Она больше всех знала о Маниту и видениях.

- Хорошо, что ястреб даст тебе силу. Он самый могущественный из всех Маниту. Гонка кивнул в знак согласия. Он тоже в свое время получил силу от ястреба.

- Но я так и не понял, что она говорила мне.

- Видение никогда нельзя истолковать до конца. Пройдет время, и ты понемногу узнаешь, что тебя ждет.

- А первая часть видения - где были женщина и девушка с бледной кожей? У нее были такие же волосы, как у Маниту. Что это значит?

Ина переглянулась с мужем, потом с золовкой и вместе с Са-ни-ва подошла к двери.

- Пойдем, Эл-и-чи.

Младший сын не хотел уходить, боясь пропустить самое интересное, но Гонка повел бровью, и паренек вышел на улицу следом за теткой и матерью.

- Я хочу знать, отец, кто эти люди из видения.

- Я не могу объяснить твоих видений, сын мой, - сухо и твердо проговорил Гонка.

Ренно почудилось, что отец что-то скрывает.

- Я знаю. Тогда скажи мне, почему получилось так, что моя кожа под набедренной повязкой, куда редко попадают солнечные лучи, бледная, а у всех сенека темная? Почему мои волосы желтые, а не черные, как у всех?

Гонка, Ина и Са-ни-ва знали, что рано или поздно мальчик задаст эти вопросы. И все же Гонка не мог ответить сыну. Да, Ренно стал мужчиной, но он слишком молод и неопытен, чтобы узнать правду о своем рождении.

- Ты сын мой и Ины. Ты уже стал вождем, и мы гордимся тобой.

- Я рад, что ты горд, отец. - Ренно опять ничего не понимал.

- Тот, кто ищет знаний, должен уметь терпеть.

- Я научусь терпеть.

Дисциплина сенека делала свое дело. Отец не стал отвечать на его вопросы. Пусть так. Маниту любят Ренно, и помогут на его пути.

Глава 5.

Ида Элвин, худощавая, в домотканом полушерстяном платье, стояла посреди церковного дворика. Как всегда, стоило ей начать говорить, все присутствовавшие почтительно умолкали. Женщины, правда, иногда называли ее сварливой, но только за глаза.

Позади церкви возвышался форт Спрингфилд, отстроенный и заново укрепленный после того, как шестнадцать лет назад был разрушен индейцами. В новом поселке, который теперь носил имя Хартфорд, уже ничего не напоминало о некогда разразившейся катастрофе. На Хай-стрит появилось множество лавок, в городе открыли две гостиницы и несколько салунов, а на окрестных фермах выращивали кукурузу, пшеницу, табак, ячмень и овощи. Пасторальную сцену дополняли стада овец и крупного рогатого скота.

- Вы - позор Короны и Массачусетса, - гневно восклицала тетушка Ида. Вы гордо называете себя мужчинами, но рано или поздно индейцы доберутся до вас! И ваши женщины отлично это знают. Пора бы вам заняться, наконец, делом.

Рядом с Идой стояла Дебора, ее племянница, и ветерок трепал ее длинные золотистые волосы. Девушка лучше других знала тетушку, и в глазах ее мелькала веселая искорка.

Люди начали перешептываться.

Одиннадцатилетний сын Иды, Уолтер, мягко улыбнулся, не обращая внимания на тираду матери, и поднял глаза, рассматривая летящих на север гусей. Он не мог говорить, и хотя Ида и Дебора терпеливо обучали и наставляли его, трудно было сказать, понимает ли он, что происходит вокруг.

- Вы думаете, что все опасности теперь позади. Вы же знаете, что индейцы окружают нас со всех сторон, а французы нарочно платят им, чтобы те разоряли наши поселки. А вы торчите тут, как цыплята во дворе. Даже хуже. У тех хоть петух есть.

Она остановилась, чтобы перевести дыхание, и в разговор вступил преподобный Обадия Дженкинс. Люди любили молодого священника и считали его большим дипломатом. По выходным он сам работал на своей земле, между фортом и Новым городом, а после захода солнца навещал больных и страждущих.

- Вы, может быть, не знаете, тетушка Ида, но я всегда во время службы держу на кафедре винтовку. Надеюсь, Всевышний не сочтет это за оскорбление.

Дипломатия не помогла.

- Не сомневаюсь. Но все остальные! Господь еще покарает вас за глупость и легкомыслие.

Эйб Томас, крепкий и высокий паренек лет девятнадцати, хотел было ответить, но не нашелся и принялся смотреть в землю, переминаясь с ноги на ногу. Все знали, что Эйб влюблен в Дебору Элвин, и чтобы заслужить ее и тетушкину благосклонность, каждую неделю приглашает Уолтера на рыбалку.

Его сверстник, Джеффри Вильсон, оказался куда бойчее. Единственный сын Эндрю и Милдред Вильсонов, владельцев самого крупного поместья в округе, никого не боялся. Джеффри знал, что играет с огнем, но не утерпел.

- Так Всемогущий избрал вас пророком, мэм?

Хиббарды, доверенные слуги Вильсонов, застыли от изумления.

- Извините, мэм, - торопливо мешался Том Хиббард, - Джефф не хотел вас обидеть.

Тетушка Ида отлично знала, чего хотел Джефф, но не собиралась опускаться до этого грубияна. Элвины собрались было уходить, но тут во двор вышла еще одна пара. Родители Джеффри, полковник Вильсон и его красавица жена, многого добились за последние годы в благодатном краю Нового Света. Поместье их процветало, Эндрю ежегодно избирался главой местной милиции и представлял район в собрании Массачусетса, и вместе с женой пользовался любовью и уважением всей округи.

Вот и сейчас единственным, кого раздосадовало появление супружеской четы, оказался сам Джеффри. У него не хватало духу спорить с отцом, и он с презрительным видом отошел в сторону.

- Что случилось? - бодро спросил полковник.

- Я изображаю шершня, который пытается пробиться сквозь оконное стекло, -ответила тетушка Ида. - Сегодня в церкви было семьдесят три мужчины, и хоть бы один принес с собой мушкет или винтовку! Ведь если б сейчас здесь были индейцы, мы б все погибли!

Полковник кивнул, к великому удивлению собравшихся.

- Ваше недовольство совершенно справедливо, миссис Элвин. Но все не так плохо, как может показаться.

- Как так, Энди?

- Тридцать человек постоянно находятся в форте. Погода ясная, и часовые заметят появление индейцев за несколько миль. По первому же сигналу тревоги все мужчины отправятся в форт - вы и сами знаете, это не так далеко, а уж там оружия хватит на всех. Так что право же, вам не стоит тревожиться.

Хиббарды, Эйб Томас и преподобный Дженкинс заметно оживились.

Тетушка Ида так легко не сдавалась:

- Почему же никто из вас не сказал об этом?

- Потому что это никого не касается, - вмешался полковник. - Это только моя забота.

Прихожане наконец начали расходиться.

- Минутку, - окликнул полковник тех, кто уже пошел к воротам. - Я хотел только заметить, что тревоги миссис Элвин далеко не беспочвенны. Всем вам известно, что она осталась в живых только потому, что шестнадцать лет назад уехала в Бостон встречать семью. Именно в ту ночь индейцы сожгли форт, и я не смею упрекать ее за беспокойство.

Милдред Вильсон тихо обменялась несколькими словами с Агнес, а потом подошла к тетушке Иде.

- Пойдемте к нам обедать. Агнес приготовила чудесный ростбиф, и мы будем рады, если вы разделите наше общество.

Отказываться было невежливо, и тетушка Ида, настоящая леди, несмотря на отчаянный характер, приняла приглашение.

- Мы будем рады и вам, преподобный Дженкинс, если вас не смущает столь запоздалое приглашение. Приходи и ты, Эйб, если только родные не будут против.

Через несколько минут скромная двуколка Элвинов катила вниз по берегу реки. Дебора правила лошадьми, а Ида с Уолтером расположились у нее за спиной.

Дебора, до сих пор тщательно хранившая молчание, обратилась к Иде.

- Зачем вы подняли весь этот шум, тетушка? Мы же с вами знаем, что в форте сразу поднимут тревогу, едва завидев индейцев.

Миссис Элвин засмеялась.

- Конечно, знаю. Но мужчин иногда нужно щелкнуть по носу. Они и сами так поступают с женщинами. А уж когда дело касается индейцев...

- Вы так ненавидите их всех, даже тех, кто живет рядом и в мире с нами?

- Я их терпеть не могу. это же дикари. И я не видела ни одного, кому можно было бы доверять. Все наши друзья погибли в ту страшную ночь, когда мы поехали за тобой в Бостон, девочка. Я никогда не забуду того, что здесь было.

- Я просто пыталась представить себе точку зрения индейца, - смело заговорила Дебора. - Ведь мы пришли на их землю, отобрали ее у них, а расплатились чайниками, одеялами и зеркалами. Неудивительно, что они злы на нас.

- Эта земля, - вспыхнула тетушка, - принадлежит колонии Массачусетс, а значит, подданным Короны, пожелавшим жить на ней. Никогда не забывай об этом!

Дебора знала, что спорить бесполезно.

Тем временем миссис Элвин сменила тему.

- Не пойму, зачем Милдред Вильсон пригласила на обед Эйба Томаса?

Дебора засмеялась.

- Просто она заметила, как он смотрит на меня, и пожалела бедняжку.

- Ты напрасно так отзываешься об Эйбе. Он отличный работник, честный и благоразумный.

- Он хороший человек, но такой скучный!

- Ни одна порядочная женщина не смотрит на мужа, как на забаву!

- Но мне и не нужен муж, во всяком случае, сейчас. Девушка совсем не обязана выходить замуж в шестнадцать, семнадцать, даже восемнадцать лет. Я выйду замуж только тогда, когда сама смогу решать, кто достоин стать моим супругом.

- Смотри, не останься старой девой!

Дебора рассмеялась. Тетушка и сама знала, что это невозможно. Все в городе и форте знали, что Дебора - первая красавица западного Массачусетса, и только редкий ум и трезвый взгляд на вещи удерживали девушку от хвастовства.

Конечно, когда-нибудь она выйдет замуж. Но Дебора не думала о мужчинах так плохо, как тетушка, и всерьез собиралась отдать руку и сердце только тому, кого полюбит сама. На границе жизнь трудна, развлечения редки, и людям приходится рассчитывать только на собственные силы, а без любви это и вовсе невозможно. И никто не заставит ее выйти за нелюбимого.

Вскоре они миновали каменную изгородь, отмечавшую границу имения Вильсонов. Дебора оживилась. Впереди показался обшитый тесом дом, напоминавший старшему поколению красивые и прочные усадьбы Кента, Суссекса и Гемпшира.

Правда, в отличие от старой доброй Англии здесь не было ни газонов, ни цветочных клумб, а каждый дюйм земли использовался под посадки. К самому дому примыкали грядки тыквы, бобов, капусты, лука. Неподалеку стояли хлев и курятник, повсюду бродили коровы, а телята резвились прямо у крыльца. В Новом Свете самые состоятельные семейства забывали о церемониях.

Хозяйка дома славилась своим гостеприимством. Кухня, по местному обычаю, помещалась в отдельном строении, соединенным с домом крытым переходом. Там постоянно топились две печи, одна дровяная, другая на угле, и в доме всегда было вдоволь еды.

Гостям подали сочную розовую дыню, а потом овощной суп на говяжьем бульоне. Приправы к еде Милдред выращивала сама. За супом последовала жареная рыба, накануне выловленная полковником, и сыр, изготовленный Агнес по фамильному рецепту.

Вильсоны прожили в Новом свете без малого пятнадцать лет, и, подобно большинству соседей, полностью обеспечивали себя продовольствием. Климат и природные условия позволяли производить на месте все необходимое, включая вино и пиво, и только чай приходилось доставлять с далекой родины.

Хиббарды, накрыв на стол, сели тут же со всей семьей, как и оба работника с фермы, копивши деньги на собственное хозяйство. Эндрю Вильсон никогда не делил домочадцев на хозяев и слуг, утверждая, что в Новом Свете все люди имеют равные права.

Приятная атмосфера нарушилась только один раз, когда Милдред заметила отсутствие сына.

- Надеюсь, он скоро придет, - тихо сказала она мужу.

Полковник покачал головой.

- Не сомневаюсь, он разгуливает с какой-нибудь девицей или пытается нажить неприятности в этом новом заведении на Хай-стрит.

- Ты же знаешь, у него такой живой характер.

Эндрю покачал головой.

- Он знает, что по воскресеньям мы всегда обедаем в это время. Теперь до конца дня он ничего не получит. Беда невелика. Может, хотя бы пустой желудок научит его приличным манерам?

Какое-то время разговор шел на общие темы, и Дебора иногда знаками объясняла Уолтеру, о чем идет речь. Постепенно мужчины заговорили об отношениях между английскими и французскими колонистами.

- Конечно, вам это может показаться громкой фразой, - говорил преподобный Дженкинс, - но я считаю, что виноват в этом король Людовик. Он называет себя истинным христианином, но поступки его далеки от христианских. Я говорил с французскими беженцами-гугенотами, и если все, что они говорят, правда, то еще год назад он отменил Нантский эдикт и теперь преследует людей только за то, что они протестанты. Даже святые отцы из Квебека боятся его фанатизма.

Одно упоминание Людовика Четырнадцатого взбудоражило сидевших за столом. Кое-кто даже прикрыл рукой рот, дабы не выражать собственные мысли в присутствии дам.

- Я так понимаю, преподобный Дженкинс, вы расцениваете наши разногласия с французами как столкновение людей с различными религиозными убеждениями, -обратился к собеседнику полковник Вильсон. - Но мне думается, что канадские французы оказались в не менее трудных условиях, чем мы с вами, и вряд ли перенесли сюда и прежние религиозные предрассудки.

- Тогда почему они ненавидят нас, Энди? - спросила тетушка Ида. - Ты же знаешь, они дают алгонкинам, оттава и гуронам спиртное и оружие, чтобы те воевали с нами.

- Все это, конечно, очень сложно, но причина очень проста. Французы хотят получить как можно больше земли, и пытаются захватить ее у нас.

- А мы разве не хотим получать новые земли? - вступила в разговор Дебора.

- Есть англичане, которые рассуждают также, как французы. Но и те, и другие не могут понять, что большую часть Нового Света еще только предстоит заселить. Места хватит и здесь, и в Канаде - до самого Тихого океана.

- И останутся довольны все, кроме индейцев.

Тетушка Ида рассердилась.

- Прекрати болтать всякие глупости!

- А я согласен с Деборой, - ответил полковник. - Французы куда умнее нас ведут себя с индейцами. Они с радостью приглашают их в города и поместья, и сами подолгу живут в их деревнях, перенимая местные обычаи. И если мы хотим привлечь на нашу сторону хотя бы один крупный индейский народ, мы должны полностью изменить свое к ним отношение.

- Вы имеете в виду союз некоторых племен с французами, полковник? спросил Обадия Дженкинс.

- В какой-то мере. Гуроны и оттава надежные союзники, но мы могли бы попытаться наладить отношения с алгонкинами. Больше того, по мере того, как наша граница будет отодвигаться на запад, к Нью-Йорку и Олбани, нам придется думать о сотрудничестве со всеми ирокезами.

- Они же самые дикие и кровожадные - как же можно делать их нашими союзниками?

- Другого выхода просто не будет. Ирокезы - самый многочисленный и сильный народ во всей Северной Америке. Если французы сумеют договориться с ними раньше нас, о Новой Англии можно забыть. Король Людовик не успокоится до тех пор, пока не получит все наши земли. Так что нам просто необходим крепкий союз с сенека, могавками и другими ирокезами в ближайшие несколько лет, иначе в Северной Америке не останется ни одного мужчины, женщины или ребенка, говорящего по-английски!

Во второй половине дня Дебора, тетушка Ида и Уолтер вернулись домой, в скромную бревенчатую хижину на крутом восточном берегу реки Коннектикут. За последние годы Иде пришлось продать большую часть земли, оставшейся после смерти мужа, оставив всего несколько ярдов под огород. Она зарабатывала на жизнь ткачеством и шитьем, обучая тому же Дебору.

В доме, не считая пристроенной кухни, была всего одна большая комната, где Элвины ели, работали и проводили большую часть времени. Часть ее отгородили под спальню для тетушки Иды и Деборы. Спаленка Уолтера была на чердаке, а остаток помещения служил кладовой. Домик был маленький, но уютный. Огромный камин давал достаточно тепла, ветер не проникал в щели, а застекленные рамы - роскошь, которую немногие поселенцы могли себе позволить - летом убирали, в случае дождя закрывая окна промасленной бумагой.

У дверей лежала записка. Соседка приглашала миссис Элвин обсудить фасон свадебного платья для дочери. В воскресный день не стоило начинать работу, но поговорить не возбранялось, и тетушка ушла.

Уолтер читал у себя наверху. Дебора достаточно хорошо знала брата, чтобы не верить в большую часть того, что болтали о нем злые языки. Мальчик не был ни глуп, ни ленив, и вопреки недугу как мог старался пополнять свои знания.

Девушка задала лошадям корм и выпустила на маленькое пастбище, потом поставила в сарай двуколку и налила воды лошадям и цыплятам. Еще одно ведро нужно было отнести в дом, чтобы было чем умыться на ночь. Все еще думая о разговоре за обедом, Дебора поставила ведро у камина.

Вдруг в комнате послышался шорох.

Дебора обернулась и замерла. Прямо перед ней стоял Джеффри Вильсон. Судя по блестящим глазам и отвратительному запаху, он действительно провел большую часть дня, распивая ром в одном из трактиров.

- Ты, кажется, удивлена, - Джеффри хрипло рассмеялся.

- Люди обычно стучат, прежде чем войти в дом, - жестко сказала Дебора.

- Ну, я-то вошел уже давно - как только ушла старая ведьма, а ты отправилась на пастбище.

- Не смей называть мою тетю старой ведьмой!

- Я мог бы назвать ее и похуже, - хмыкнул Джеффри и подошел ближе.

- Что тебе надо?

- Тебя.

Дебора отскочила, стараясь не показывать охватившего ее страха. Уолтер все равно не услышит, если позвать на помощь, да и как он смог бы защитить ее? Соседи далеко, так что рассчитывать можно только на себя.

Джеффри никогда не проявлял к ней особого интереса, но тут Дебора вспомнила, как он смотрел на нее у церкви сегодня утром, точно только теперь заметил, как она красива.

- Ты пришел не по адресу, - заговорила девушка, не зная, как отделаться от незваного гостя.

Джеффри широко улыбнулся.

- Ты же знаешь, кто я такой. Любая девчонка в Массачусетсе с радостью пойдет за меня.

- Извини, но мне такого счастья не надо. - Она взяла стул и поставила его перед собой.

Джеффри просто отшвырнул его в сторону.

Дебора шаг за шагом отходила назад, и только оказавшись у окна, сообразила, что очутилась в безвыходном положении. Следовало с самого начала идти к двери - но было уже поздно.

Джеффри прижал ее к раме.

- Я нахожу ваше поведение отвратительным, сэр. Может, вам лучше навестить то самое новое заведение?

- Я было заглянул туда, но оставил все денежки в трактире, так что меня вышвырнули обратно. И потом, я так давно мечтал сразиться с тобой. Ты всегда себя так ведешь?

- Не вижу в вас ничего восхитительного, сэр.

- Так я расскажу тебе кое-что, чего ты обо мне еще не знаешь.

Джеффри положил руки ей на плечи. Дебора оттолкнула его.

- Вы не можете сказать или сделать ничего такого, что мне понравится. Пожалуйста, уходите.

- Я заставлю тебя быть со мной поласковее. Что скажешь, если я предложу тебе отрез чудного индийского шелка? Тебе должно понравиться.

- Я откажусь, - с обычной прямотой заявила Дебора. - Я ни от кого не принимаю подарков. И потом, этот шелк не твой, а твоей матери.

Ее слова взбесили Джеффри, он сновав схватил ее за плечи и начал трясти.

Деборе очень хотелось вцепиться парню в лицо, но она боялась разозлить его еще больше. Джеффри всегда был задирой, обижал маленьких и слабых, да к тому же слишком пьян. Начни она драться, он просто возьмет ее силой.

Джеффри сжал ее обеими руками и ткнулся лицом в шею.

Дебора отчаянно извивалась, пытаясь вырваться, как вдруг почувствовала в руке что-то холодное.

Она повернула голову. Под окном, с огромными от ярости глазами, стоял Уолтер, протягивая ей нож с костяной рукояткой, которым они обычно резали мясо. Каким-то образом мальчик догадался о визите незваного гостя, спустился по наружной лестнице и принес с кухни нож.

Молча поблагодарив брата, Дебора стиснула рукоятку и нажала острием прямо в грудь Джеффри. Молодой человек разжал руки.

- Где, черт бы тебя побрал, ты взяла эту штуку? Давай сюда!

- Попробуй только взять, - глухо произнесла Дебора, - и я всажу его по самую рукоятку. Я не стану рассказывать людям, что произошло - только ради твоих родителей. Но если ты еще хоть раз придешь сюда, или подойдешь ко мне, я убью тебя. Берегись, Джеффри Вильсон!

Дверь открылась, и Уолтер с тесаком для рубки мяса в руке подбежал к Деборе.

Сестра крепко обняла мальчика. Оба с отвращением посмотрели на пришельца.

Джеффри был не настолько пьян, чтобы усомниться в выражении их лиц. Может, и правда, он был не слишком вежлив, так что лучше убираться подобру-поздорову. Он выскочил за дверь, отвязал лошадь и галопом помчался к родительскому дому.

Десятитысячный Бостон был крупнейшим городом в английских колониях, протянувшихся вдоль атлантического побережья от дремучих лесов Массачусетса до пальм и болот Южной Каролины. Всего на полоске земли, шириной не более двухсот миль, проживало сто пятьдесят тысяч переселенцев из Англии, Голландии и Швеции.

За долгие годы, проведенные на границе, преподобный Обадия Дженкинс так и не выбрался в город, и был немало поражен увиденным.

Две главные улицы, ведущие от берега к центру города и Бэкон-хиллу -резиденции губернатора, были вымощены, и можно было надеяться, что в недалеком будущем та же участь ожидает и оставшуюся часть города. Бревенчатые хижины исчезли даже в бедных предместьях, а на их месте выросли прочные деревянные дома.

И все же Бостон оставался пограничным городом. В гавани стояло более двадцати судов, преимущественно английские, хотя были и голландские, испанские, датские. Иностранные матросы придавали городу необычный колорит. И все же, к разочарованию вновь прибывших, не желавших уезжать дальше, на границу пустынных земель, атмосфера всеобщей терпимости оставалась лишь видимостью.

Каждый мужчина постоянно носил при себе шпагу и пистолет, и споры гораздо чаще разрешались пулями или клинками, нежели в судебной палате.

В каждом доме имелось свое хозяйство и мастерская, и когда возникала необходимость в новой кухне или комнате, на помощь приходили соседи. Обязательно отводилось рабочее помещение для изготовления одежды и обуви. На весь город приходился один единственный сапожник.

Кухни оборудовали либо очагами, либо дровяными печами, и не каждая семья могла похвастать достаточным количеством чайников, кастрюль, сковородок. Кухонная утварь вывозилась из Англии и стоила на местном рынке невероятно дорого. Так, чугунок, величиной на шесть порций, обходился горожанам в семь пенни.

Цены на продукты были значительно ниже, а фермеры съезжались из самых далеких уголков, даже из Квинси. Рыбаки и охотники неизменно возвращались с богатой добычей, погреба ломились от связок лука, пучков моркови, картофеля и других корнеплодов, и даже бедняки не знали голода в стране изобилия, а столичные гости посмеивались над стадами овец и коров, только благодаря каменной ограде не забредавших на территорию губернаторский резиденции. Резиденция представляла собой трехэтажное строение из местного камня, которое колонисты отказывались называть дворцом, настаивая, что их нет в Новом Свете.

Предметом особой гордости местных жителей была милиция. Добровольцы в голубых мундирах, белых бриджах и высоких черных сапогах стояли на страже у входа в здание. Возможно, им недоставало суровой дисциплины регулярной армии, но Массачусетс предпочитал обходиться собственными силами.

Само наличие милиции служило данью уважения губернатору, Уильяму Ширли. Вице-король Массачусетса, назначенный лично Карлом Вторым, искренне верил в будущее колонии и ее обитателей.

Ширли всячески поощрял независимые тенденции, отдавая колонистам самые высокие посты в своей администрации, и люди в свою очередь безоговорочно поддерживали каждое его начинание.

Было еще тепло, но в воздухе чувствовался аромат осени. Губернатор Ширли сидел у камина в конференц-зале, примыкавшем к его личному кабинету. Предстояла встреча с членами совета, начальниками трех подразделений милиции и их гражданскими помощниками. Западный приграничный район представляли полковник Эндрю Вильсон и преподобный Обадия Дженкинс.

Собравшимся подали чай с ромом, и вскоре беседа с общих вопросов перешла на положение дел в колонии. Недавно избранный на столь высокий пост, Обадия Дженкинс с удивлением отмечал непринужденную обстановку и отсутствие протокола.

На встречу прибыл также бригадный генерал Уильям Пепперел, и все встали, приветствуя человека, уже более двадцати лет принимавшего самое активное участие в бесконечной войне с французами и индейцами. Как и губернатор, генерал не носил парик и настаивал, чтобы подчиненные говорили только по существу.

- Полагаю, Ваша Честь, вы еще не объяснили собравшимся цель нашей встречи.

- Мы ждали вас, - ответил Ширли, - вы более всех осведомлены в этом вопросе.

- Очень хорошо, сэр.

Генерал повернулся к аудитории.

- Джентльмены, с прискорбием сообщаю вам, что Алан де Грамон вновь вышел на тропу войны. Наш лазутчик в Квебеке несколько дней назад прислал сообщение, что Грамон снял форменный мундир, обрил голову и надел боевую раскраску гуронов.

Командир бостонского отряда нахмурился, полковник из центрального района вздохнул, а Эндрю Вильсон выразил общее мнение, пробормотав:

- Грамон - наше возмездие: странный, непонятный человек. Гениален, словно Александр Македонский, и коварен, словно дикий лев.

- Когда-то, - заговорил генерал, - еще лейтенантом, он принял командование небольшим гарнизоном в Мон Роял, на месте нынешнего поселка Монреаль. Однажды отряд отправился на задание, и пока их не было, кто-то напал на форт. Его жена и дочь погибли. С тех пор Грамон никогда не жил подолгу на одном месте, поклявшись отомстить убийцам.

- Кто это сделал, генерал? - спросил Обадия.

Пепперел вздохнул.

- Наверняка никто не знает. Официально считается, что это дело рук сенека, заклятых врагов гуронов.

- Говорят также, - добавил полковник Вильсон, - что сенека были в сговоре с англичанами, из Нью-Йорка или Массачусетса. Это маловероятно, и до сих пор осталось недоказанным, хотя сам Грамон твердо убежден в этом.

Генерал подался вперед.

- После смерти жены скорбь Грамона была так велика, что он ушел к дикарям и стал жить вместе с гуронами. Неизвестно, чем он занимался все это время, но через пять лет он вернулся в Квебек и получил звание капитана.

- И теперь, - подхватил полковник Вильсон, - он возглавляет то французские войска, то отряды гуронов.

Пепперел развел руками.

- На сегодняшний день он полковник и командует кавалерией короля Людовика в Новом Свете. С другой стороны, именно сейчас он вернулся к гуронам. В любом случае каждое его действие направлено по нашу сторону границы. Гуроны постоянно тревожат английские поселения, оставляя нас в покое, только если им приходится отбиваться от сенека.

- Наибольшей опасности подвергается Нью-Йорк, - вступил в беседу губернатор, -и я связался с командующим гарнизоном в Олбани.

- Есть ли у них контакты с сенека. Ваша Честь?

Ширли пожал плечами.

- Они почти не общаются, хотя живут по соседству. Великий сахем ирокезов, Гонка, очень упрям и решительно отказывается иметь дело с бледнолицыми.

- Французам, как и нам, очень хотелось бы заключить союз с ирокезами, но Грамон никогда не пойдет на это. Мы обязаны воспользоваться этим преимуществом и постараться завоевать доверие Гонки. Правда, до сих пор он отвергал любые наши предложения.

- Но если полковник Грамон атакует сенека, не захочет ли Гонка обратиться к нам за помощью? - спросил Обадия.

Пепперел взглянул на губернатора.

- Маловероятно. Даже если сенека потерпят поражение, они пригласят других ирокезов. Нам остается только надеяться, что рано или поздно Гонка согласится установить дружеские отношения с английскими колонистами.

- В то же время нам не следует забывать о собственных интересах. Необходимо оповестить все отряды милиции на местах. Грамон - хитрый дьявол. Невозможно предсказать, куда будет нанесен первый удар. Наиболее вероятно, что это будет западный район, ближайший к границе. Но я допускаю, что у Грамона хватит наглости явиться и в Бостон, если он будет уверен, что сумеет потом вырваться.

- Оповестить людей необходимо, - заговорил Ширли. - Но если сделать это официально, гуроны и вовсе не придут в Массачусетс. С другой стороны, население должно знать о нависшей угрозе, так что лучше всего информировать людей прямо на местах.

Эндрю Вильсон заложил пальцы за пояс.

- Я удвою караулы в форте Спрингфилд и других гарнизонах, а также оповещу тех, кто живет в опасных районах. Кроме того, необходимо регулярно высылать патрули в лес. Как вы думаете, что еще можно будет сделать?

Пепперел покачал головой.

- Нужно предпринять те же меры в каждом районе. И нам останется только молиться, чтобы Грамон со своими индейцами оставили нас в покое.

Глава 6.

Ранним солнечным утром Ренно притаился в кустах неподалеку от тропы на кукурузное поле. К своему семнадцатому лету он думал уже не только об охоте. Вот и сегодня он еще до рассвета отправился в лес, а теперь со связкой диких индюков ждал, когда женщины пойдут на работу. Если повезет, он подарит их Ановаре.

Ренно не знал, нравятся ли девушкам такие подарки, и очень боялся. Он один из лучших охотников племени, и знает Ановару всю жизнь, сколько себя помнит, так отчего же так волноваться?

Ренно как раз думал об этих сложных вещах, как вдруг услышал звонкий детский смех, и тяжело вздохнул. Конечно, Ба-лин-та снова увязалась следом.

Прошедшей весной гуроны вырезали и сожгли одну из дальних деревень сенека. Немногих оставшихся в живых жителей доставили в главный город. Восьмилетняя круглолицая Ба-лин-та из клана медведя осталась сиротой, и великий сахем, давно мечтавший о дочери, принял ее в свой дом. Теперь девочка стала всеобщей любимицей.

Гонка, Ина и Са-ни-ва откровенно баловали ее, а Эл-и-чи все свободное время проводил только с названой сестренкой. Но больше всех Ба-лин-та любила Ренно, и всегда ходила за ним по пятам. Иногда Ренно начинал сердиться, но так привязался к славной малышке, что прощал все капризы и шалости.

- Ха, Ренно! А ты и не знал, что я иду следом. Если б я была врагом, ты был бы уже мертв, и я сняла бы твой скальп.

И она сделала вид, что затыкает воображаемый скальп за пояс юбки.

Ренно с притворной строгостью посмотрел на девочку.

- А ты не слишком рано убежала из дома? Мама будет тревожиться.

Ба-лин-та замотала головой.

- О, нет. Она ведь знает, что с тобой я в безопасности.

Это верно, мрачно подумал Ренно.

- Но ты же не слушаешь меня, братец. А я знаю, почему.

Ребенок предлагал мир. Не стоило лишний раз дразнить девчонку.

- Почему?

Ба-лин-та хихикнула.

- Ты опять думаешь об Ановаре, а она на тебя и не смотрит.

Са-ни-ва как-то сказала, что в некоторых вещах даже маленькие девочки разбираются лучше, чем молодые воины.

- С чего ты взяла, что я думаю о ней?

- Твои глаза становятся такими нежными, как у оленя. Но тебе не придется долго ждать. Ановара сегодня обязательно выйдет в поле.

Ба-лин-та уселась на землю и приготовилась ждать. Ренно с досадой вздохнул.

- Мама обещала сделать на завтрак кашу с кленовым сиропом, - заявил юноша, хотя не имел и малейшего представления о планах матери.

- Я поела холодного картофеля перед уходом, так что не голодна.

Девочка с трудом удержалась от улыбки. Ренно понял, что сестра дразнит его, и рассмеялся.

- Не бойся, я сейчас уйду. Не пойму только, зачем так мучиться. Не такая уж она красивая, и потом, говорят, когда она была маленькой, т о все время плакала. А я нет Я никогда не плачу. Я настоящая сенека. А знаешь что? Девушки говорят, что ты - лесной маниту. Знаешь, кто это придумал? Йала. И все согласились. Я сама слышала, когда играла с ними в большом доме. Может, лучше отдать этих индюков Иале?

Девочка остановилась, чтобы перевести дыхание.

Ренно покачал головой. Йала была самой красивой девушкой в городе. Многие воины старались добиться ее внимания. Она и не будет смотреть на молодых воинов. И потом, с Ановарой все было проще, хотя он вообще боялся говорить с девушками.

Ренно с упреком посмотрел на сестренку.

- Ты слишком много слушаешь и слишком много говоришь, Ба-лин-та. Если мама узнает, что ты сплетничаешь, она рассердится.

Ба-лин-та опустила голову и надулась.

- Я точно знаю, что я слышала. И ты правда нравишься Йале. Я это не выдумала.

Она резко подняла голову.

- Но ты прав, братец. Ты всегда прав. Нужно быть осторожнее.

Она побежала к городу, а Ренно смотрел ей вслед, раздумывая над тем, что только что услышал. Конечно, приятно, что Йала так говорила о нем. Ее отец был верховным хранителем веры, так что по положению она вполне годилась в жены сыну великого сахема. Но ведь о ней вздыхает так много славных воинов. Разве она будет смотреть на него? Уж лучше пусть будет Ановара.

Надо только привлечь к себе ее внимание, а дальше пусть решает сама. Старинный обычай сенека гласил, что именно женщина выбирает себе мужчину. Те, правда, могли отказаться но первый шаг должна была сделать девушка.

Ренно уже приносил свою добычу в подарок родителям Ановары, и те радовались, что ему нравится их дочь. НО сама Ановара никогда не смотрела в его сторону.

Кто знает, может, на этот раз ему повезет. Женщины цепочкой шли по тропинке, и Ренно увидел, что Ановара оказалась последней. Это очень хорошо, ведь теперь она даже может задержаться ненадолго и поговорить с ним.

Ренно спрятал индюков за спину и вышел на тропинку. Первыми шли старшие женщины, и он почтительно, как и подобало, поздоровался с ними, потом кивнул тем, кто был помоложе, и чуть наклонил голову перед незамужними девушками.

Ановара подошла ближе, и Ренно сделал еще шаг, загораживая ей путь.

Девушка остановилась.

- Охота была удачной, Ренно? - вежливо спросила она.

Ренно откашлялся.

- У нас в большом доме очень много индюшатины. Слишком много. Может, ты возьмешь вот это.

Он протянул Ановаре связку.

Девушка равнодушно посмотрела на индюков.

- На третью ночь, в полнолуние, мы устраиваем пляску. У нашего большого дома. Думаю, потом все захотят есть, так что эти индюки нам могут пригодиться. Я сама их приготовлю, а ты приходи и попробуй.

Ренно изо всех сил старался не улыбаться.

- Хорошо, я приду.

Ановара забрала птиц и пошла догонять женщин, а Ренно повернул к городу. Он так задумался, что чуть не столкнулся с отставшей от подруг Йалой.

- Ты преследуешь врага? - невинным голоском прощебетала девушка.

Ренно пробормотал извинения и обмолвился, что вместе с другими воинами придет на пляску.

- Я тоже там буду, - спокойно отвечала Йала.

Ренно наклонил голову.

Девушка помолчала.

- Ановара моя подруга, и я люблю ее, но она еще ребенок. Она сама не знает, чего хочет. - Йала опять сделала паузу, и заговорила громче, - А я знаю, чего хочу.

Йала была так красива, что Ренно было приятно просто смотреть на нее. Больше всего он боялся, что сейчас она скажет, кто из старших воинов нравится ей больше всех. Мужчина не должен сплетничать о женщинах, и Ренно ничего не ответил.

Йала внимательно посмотрела на него.

- И еще я умею ждать.

Она повернулась и ушла.

Ренно подумал, как повезет тому, кого она выберет, и стал гадать, когда же ему самому удастся принять участие в битве и превратиться в настоящего воина сенека.

Ренно уже два раза просил отца отпустить его в поход, но отец всегда делал вид, что не слышит. Больше сын не отважился говорить на эту тему. Юноша хотел было просить о помощи мать и тетку. Отец всегда слушал их советы, и они хотели помочь сыну, зная, что Ренно достоин высокой чести. Но он знал, что Гонке будет неприятно, если женщины заведут такой разговор, а Ренно совсем не хотелось сердить отца. Терпение, учила народная мудрость, такая же добродетель, как мужество и стойкость.

Прошло два дня. Жители с нетерпением ждали пляски. Один из воинов принес лося, и Ренно сначала расстроился, увидев, как на костре жарят огромную тушу, а потом заметил в стороне Ановару, занятую его индюками, и успокоился.

По дороге в большой дом, где жили молодые воины, Ренно встретил Йалу и Ановару. Девушки несли деревянные подносы кукурузными лепешками.

Ановара прошла мимо, словно не замечая юноши. Йала, напротив, остановилась.

- Ты придешь сегодня вечером, Ренно?

- Конечно.

- Хорошо. Я боялась, вдруг ты передумаешь, потому что мы пригласили очень много воинов.

Ренно вдруг почувствовал себя увереннее.

- Надеюсь, я тоже скоро стану воином.

- Ну конечно.

Ренно вернулся в большой дом, раскрасил лицо желтой и зеленой краской и принялся переодеваться. Мать недавно подарила ему новую одежду, рубаху, юбку и ноговицы, расшитые цветными камушками. Под конец Ренно, улыбаясь, натянул новые мокасины. Это был подарок Ба-лин-та, ее первая пара, и Ине пришлось немного помочь девочке, чтобы их можно было носить.

Полная луна стояла высоко в небе. Ренно гордо, как настоящий воин, шел по городу. На самом деле он чувствовал себя не так уж уверенно. У дома девушек уже стучали барабаны.

На большом поле разложили огромный костер. На дальнем краю сидели сахемы, хранители веры, старейшины со своими женами и потягивали из тыквенных бутылей напиток из ягод сумаха, меда и воды. Барабаны гремели все громче, и скоро старики начали расходиться по домам. У огня осталась только молодежь и их родители.

Девушки, неженатые воины и несколько молодых пар уже начали плясать. Музыка была медленной, в начале танцующие выстроились длинными рядами друг против друга, с одной стороны мужчины, с другой женщины, и жестами возносили хвалу маниту луны.

Мало-помалу танцоры двигались все быстрее.

Ренно взглядом нашел Ановару. На ней была длинная юбка, украшенная иглами дикобраза, и кожаная рубаха с вышитым цветочным орнамент ом. Волосы падали на спину, и в них красовался белый цветок. Ановара болтала и смеялась с каким-то высоким воином и делала вид, что не замечает Ренно. Воин внимательно слушал девушку и кивал головой.

Ренно стало неприятно. С ним она так никогда не разговаривала с тех пор, когда они были детьми.

Йала подошла к нему и улыбнулась. Ренно едва слышно поздоровался с ней. Ему вдруг пришло в голову, что Йале стало жаль его. Очень мило с ее стороны.

В это время Ановара и высокий воин вышли на поле, чтобы присоединиться к танцующим. Было прохладно, и воин вежливо накинул Ановаре на плечи свой плащ. Ренно окаменел. Ановара открыто показала всему племени, что ей нравится этот воин. Ренно вдруг совсем расхотелось танцевать и веселиться, он побрел прочь от костра, собираясь вернуться домой, но кто-то догнал его и взял за руку. Ренно обернулся и увидел Йалу.

- Ренно, сын Гонки, - твердо заговорила девушка, - ведет себя, как ребенок, который еще не прошел испытания.

Ренно хотел только одного - чтобы его оставили в покое.

- Почему ты говоришь со мной, как мать или тетка?

Йала смотрела на юношу горящими глазами.

- Разве Ренно не хочет стать великим сахемом, когда вырастет?

Это был глупый вопрос.

- Конечно!

- Я знаю, ты станешь им. Но тогда веди себя, как вождь. Все знают, что кожа сахема должна быть толстой, как у бизона.

Йала была права. Отец часто говорил то же самое.

- Сахем не должен подавать вида, когда женщина ест его сердце. Это нехорошо. Ты должен танцевать и веселиться, даже если думы твои мрачны, как ночное небо.

Ренно стало стыдно. Если люди поймут, почему он ушел, весь город будет смеяться над ним.

- Пойдем.

Ренно был тронут, но не мог принять такую жертву.

- Ты не должна из-за меня отказываться от удовольствия.

Йала пожала плечами. Ренно не посмел настаивать, иначе это было бы оскорблением. Идти рядом с Йалой было очень приятно.

- Хочешь, я буду танцевать с тобой? - робко спросила девушка.

Ренно улыбнулся.

- Ты так добра. Я никогда этого не забуду.

Йала внимательно смотрела из-под темных ресниц.

Поднялся ветер. Приближалась гроза. Ренно торопился к месту, где два ручья сливались в речку. На плечах у него лежал олень, и теперь они должны были встретиться с Эл-и-чи, отпраздновать удачную охоту.*

Брат должен был подойти на лужайку к заброшенной хижине. Давным-давно там жил старик сенека, который почему-то ушел из города.

Начинался дождь. Ренно положил тушу на землю. Эл-и-чи не было, а Ренно не хотелось мокнуть под дождем. Юноша знал, что многие люди боятся даже подходить к хижине, опасаясь потревожить дух старика. Но ведь старик и при жизни никому не причинял вреда, так что его дух - если он еще здесь - тоже вряд ли способен на злое колдовство.

Ренно поднял тушу и побежал к хижине. Стены обросли сорняками и голубикой, а крыша провалилась внутрь. Ренно повесил тушу на сук, чтобы до нее не добрались хищники, и вошел в домик Внутри была только полуразвалившаяся скамья, а на полу валялись сухие ветки. Теперь им с братом не придется мокнуть под дождем, собирая хворост. Ренно наклонился и принялся выгребать золу из очага. Эл-и-чи почует запах дыма и придет сюда. Внезапно Ренно остановился. Зола была теплой.

Юноша вздрогнул. Может, старик и правда стал колдуном? Он слышал про такой случай - один воин заснул в доме мертвого колдуна, и тот похитил его душу, а утром исчез. Уж лучше спать под дождем, чем столкнуться со злым духом.

Ренно пошел к выходу и уже на пороге услышал тяжелые шаги. Он опустился на колени и приложил ухо к земле. Люди. Духи не могут шуметь.

Ренно спрятался за деревья, сжимая нож и вставив в лук стрелу. С противоположной стороны на лужайку вышли три воина, раскрашенные в боевые цвета гуронов.

Они громко смеялись. Ренно понял, что враги не заметили ни его, ни туши, подвешенной на дерево.

С поясов воинов свисали свежие скальпы, а один нес целую связку одежды и украшений. Скорее всего, гуроны возвращались из очередного набега.

Ренно дождался, пока гуроны войдут в хижину и разведут огонь, а потом тихонько подкрался к окну. Над очагом сохли окровавленные скальпы и кожаная рубаха. Судя по вышивке, рубаха принадлежала его соплеменникам. Ренно прислушался. Воины обсуждали подробности набега, и молодой воин догадался, что те разорили маленькую деревню к северу от города.

Ренно осторожно подошел к двери, стараясь не намочить заряженный лук.

Ударила молния, на несколько мгновений осветив весь лес, и страшно взревел Дух Грома. Маниту взывали к мести.

Ренно выкрикнул боевой клич и шагнул в открытую дверь. Испуганные гуроны, щурясь от яркого света, обернулись к нему, но юный воин оказался проворнее. Не успели враги опомниться, как первая стрела вонзилась в глаз одному, а вторая попала в грудь его товарищу.

В это время оставшийся в живых воин выхватил из-за пояса странное оружие, металлический предмет с длинным стволом и изогнутой рукояткой, и навел его на юного сенека.

Раздался странный звук.

Гурон пробормотал проклятие, швырнул оружие на землю, выхватил нож и бросился на врага.

Ренно ловко отвел руку гурона в сторону. К счастью, он еще утром смазал все тело жиром, чтоб защититься от пронизывающего ветра, и теперь имел преимущество. Воин был выше и тяжелее молодого сенека, и быстро сбил его с ног. Теперь они катались по полу, стараясь ранить друг друга.

Каменное лезвие мелькнуло у самого лица, и Ренно понял, что не выдержит долгой борьбы. Он сделал вид, что целится в горло, неожиданно ударил в живот, потом еще и еще раз. Гурон начал слабеть

- Пусть дух твой бережется в другом мире. Все, кто желает зла сенека, умрут.

И он ударил ножом в горло.

Ренно медленно поднялся на ноги. Нужно было снять скальпы, но сначала ему хотелось посмотреть на незнакомое оружие.

Предмет оказался на удивление тяжелым, чуть длиннее руки, с трубкой толщиной в палец. Отверстие было только с одной стороны, в отличие от духовых ружей, которыми пользовались онондага.

Ренно все еще рассматривал необычную вещь, как вдруг почувствовал резкую боль в левом плече, и тут же сильный удар сбил его с ног, а на спину опустилось что-то очень тяжелое.

Ерзая и извиваясь, он как-то ухитрился повернуться. Огромный гурон с жутким красно-белым лицом покачивался у него на груди, коленями прижимая к земле его руки.

Ренно попытался сбросить врага, но не смог приподнять колени. Плечо отчаянно болело. Гурон взмахнул ножом. Металлическое лезвие блеснуло в свете пламени.

- Послушай мои слова, сенека, прежде чем отправиться в долгий сон. Ты убил трех моих воинов, и ты умрешь.

Плечо горело, но лицо Ренно оставалось неподвижным. Сенека умирают с честью.

Алан де Грамон, или Золотой Орел, как его называли индейцы, злобно рассмеялся.

- Хорошенько запомни, что я тебе скажу! Ты и я не похожи на остальных воинов. Мы с тобой оба из другого мира.

Ренно с удивлением заметил, что глаза его не карие, как обычно, а голубые, и кожа под краской почти такая же, как у него самого.

- Вот уже много лун я не встречал ирокеза, равного мне по силе. Я Золотой Орел, величайший из воинов. Запомни это имя!

- Я унесу твое имя в другой мир, Золотой Орел.

- Я передумал. Ты отправишься туда, но попозже. Ты слишком молод, и не обрел своей силы. Сейчас я сильнее тебя, но придет время, ты станешь старше и выйдешь на тропу войны. Я дарю тебе жизнь, молодой сенека, чтобы ты стал воином. Может быть, ты станешь врагом, какого я искал.

Если б не боль в плече, Ренно решил бы, что это сон.

- Это мой дар, юный сенека. Прими его, и мы встретимся равными, если такова будет воля маниту.

Металлический нож, дрожа, врезался в землю в нескольких дюймах от головы Ренно.

- Кто ты? Я хочу знать имя врага Золотого Орла.

- Меня зовут Ренно.

- Мы еще встретимся, сенека Ренно. Слово Золотого Орла, величайшего из гуронов.

Белый гурон встал и растворился во тьме. Ренно потерял сознание.

Через какое-то время он услышал, как кто-то зовет его по имени. Что было потом, Ренно помнил плохо. Кажется, его несли на носилках, слышались голоса воинов и отца. Потом Йала назвала его по имени, он удивился, и снова погрузился во тьму.

Когда он проснулся, голова уже не болела. Слышались женские голоса. Ренно попытался сесть, но тут же опустился обратно на постель. Пахло горящим табаком, кто-то посыпал его толчеными травами, и он узнал голос матери.

Пение внезапно оборвалось. Ренно скосил глаза и увидел, как Са-ни-ва подает матери чашку с горячим травяным настоем.

Ина поднесла напиток сыну, и он начал пить, сначала маленькими глотками, а потом залпом.

Боль прошла. Ренно лежал в доме родителей. Ба-лин-та подкладывала дрова в очаг, а Йала крошила в огонь табачные листья.

Ренно осторожно потянулся к левому плечу. Мускулы были напряжены, но боли совсем не чувствовалось.

Мать и тетка улыбались, но лицо Йалы оставалось печальным.

Ина сказала несколько слов Ба-лин-та. Девочка вышла на улицу. Воздух наполнился шумом трещоток и мужских голосов. Хранители веры пришли помочь Ренно обрести силы.

Люди в огромных масках вошли в дом.

- Пепел, - отец Йалы. Он умел общаться с маниту леса. - Мы развеем пепел, и ты поправишься.

Пепел поднялся в воздух и медленно опадал на Ренно. Голова снова начала кружиться, дыхание остановилось, и все началось сначала. Маска отца Йалы подошла совсем близко и стала очень похожа на его истинное лицо, и только в отверстиях горели голубые глаза.

Жесткая бизонья шерсть, венчавшая маску, превратилась в бледно-желтую, и Ренно узнал маниту из большого дома.

- Ренно, сын Гонки, - сказала маска женским голосом, - ты прошел испытание и одержал победу. Теперь ты воин.

Потом маска опять приняла прежний вид. Хранители веры пели до тех пор, пока у Ренно не заболели уши. Мать, тетка и Йала тихонько смахивали с него остатки пепла.

Хранители веры уходили.

- Теперь тебе надо поесть, - сказала Ина и торжественно вручила Йале деревянную чашку.

Девушка опустилась на колени рядом с Ренно и начала кормить его с большой ложки.

Он проспал весь день, а когда проснулся, увидел сидящего рядом отца. Гонка держал в руках красивый головной убор из девяти перьев.

- Это твое, сын мой. Они принадлежали тем гуронам, которых ты убил в лесу. Скоро ты поправишься, наденешь его, заткнешь за пояс три скальпа, и тогда тебя объявят воином.

Велики сахем достал из-под плаща металлический нож. На рукоятке стоял знак Золотого Орла.

- А ты нашел металлическую трубку, отец?

Гонка наклонил голову.

- Эл-и-чи принес ее, когда нашел тебя.

- Я никогда не видел такого оружия.

- Ты все узнаешь на совете ирокезов, - Гонка не хотел говорить на эту тему. -Теперь объясни мне, как этот нож оказался в земле рядом с твоей головой.

Ренно рассказал про встречу с бледнолицым гуроном, который называл себя великим воином.

Отец задумался.

- Верно. Золотой Орел - могучий воин. Я всегда мечтал встретиться с ним в бою. Он самый страшный из наших врагов. Но, может быть, он прав, и тебе, а не мне суждено сразиться с ним. И если так случится, не знай жалости. Ты должен убить его.

- Я слышал твои слова, отец. И сделаю, как ты велишь.

Гонка подал ему металлический нож. Ренно положил оружие под тюфяк.

- Когда маниту войны пошлют мне встречу с Золотым Орлом, я убью его этим самым ножом.

Гонка встал и вышел из дома.

Вскоре Йала принесла ему ароматную похлебку из бизоньего мяса, помидоров и кукурузы.

Ренно не смог справиться с любопытством.

- Почему ты ухаживаешь за мной?

Йала отвернулась, пряча улыбку.

- Правду говорит Са-ни-ва, что даже великие воины думают, как дети.

- Так может великий воин должен думать, как женщина? - Ренно обиделся, что она не ответила на его вопрос.

Йала засмеялась, наклонилась и коснулась губами его лба.

Ренно вспыхнул. Он знал, что это означает. Йала вовсе не жалеет его и уж конечно не считает братом. Она предлагает себя, женщину, ему, мужчине. Сердце Ренно заколотилось быстро-быстро.

Йала выпрямилась и снова взяла в руку ложку.

- Теперь тебя ждет много дел. Ты станешь воином и пойдешь на совет ирокезов. Ты встанешь на тропу войны, и гуроны никогда не будут разорять наши деревни. А потом ты вернешься домой, и тогда мы поговорим о том, что касается только нас двоих.

Три старших воина привели Ренно в общественный большой дом. Языки пламени в очаге вздымались прямо к отверстию в крыше. На помосте, в окружении сахемов из других городов сенека, сидел Гонка. Старейшины и старшие воины собрались у него за спиной.

Напротив помоста стройными рядами сидели горожане и воины, прибывшие на совет из других городов и деревень. В глубине Ренно заметил мать, тетку, Ба-лин-та и Йалу. Сестренка от возбуждения переминалась с ноги на ногу.

Ренно, одетый в одну набедренную повязку, распростерся перед отцом.

Ему велели подняться, и один из вождей произнес длинную речь, описывая убийство трех гуронов. Все произошло не совсем так, и Ренно помнил, что случилось на самом деле, но достаточно было одного факта, что юный сенека действительно убил врагов племени.

Отец Йалы вышел вперед и раскрасил тело посвящаемого зеленой и желтой краской. Гонка надел ему головной убор, и Ренно вытащил из-за пояса металлический нож.

Мужчины принялись рассматривать его, передавая из рук в руки. Прежде чем передать клинок соседу, каждый надрезал себе мизинец и выжимал несколько капель крови в глиняный кувшин. Отец Йалы, тихонько напевая, добавил туда воды, меда и виноградного сока.

Гонка первым отхлебнул из кувшина, а потом пустил его по кругу. Ренно оказался последним. Он допил то, что оставалось и бросил сосуд в огонь. Теперь он стал воином.

Великий сахем обнял сына.

Потом другие воины начали поздравлять Ренно, а женщины потихоньку ушли.

Жизнь Ренно переменилась. Тем же вечером он отнес свои вещи в один из больших домов, где жили неженатые воины, и был удивлен непривычной тишиной. Никто не кричал, не играл, и уж во всяком случае не приглашал приятелей побороться.

Теперь уже Ренно не придется таскать воду из колодца по просьбе матери и выполнять множество мелких заданий по дому. Старшие товарищи держались с ним на равных. У многих из них было всего по одному или по два скальпа.

- Когда мы теперь пойдем на охоту? - подошел к нему Эл-и-чи.

Ренно улыбнулся.

- Скоро. Отец, правда, велел мне отдыхать и набираться сил, пока не начнется Совет, но через несколько дней я смогу делать все, что захочу

- Жаль, что мне нельзя побывать на Совете.

- Потерпи, брат, и ты станешь мудрее.

Эл-и-чи расхохотался.

- Если б ты был мудр и терпелив, то не напал бы в одиночку на трех гуронов!

Ренно не нашел, что ответить.

Жизнь в городе била ключом. Осень уже подходила к концу, но мужчины изо дня в день прочесывали лес в поисках дичи, и даже старшие воины отправлялись вместе с молодежью. Мальчики и незамужние девушки ловили рыбу, а дети собирали съедобные коренья.

Соорудили временные большие дома, а на кукурузных полях колыхалось море шатров из бизоньих шкур. Великий сахем готовился к встрече.

Первыми прибыли сахемы и вожди из других городов сенека. Наиболее уважаемые поселились в домах своих кланов.

С запада и востока приехали могавки и онейда. Наконец, подоспели свирепые кайюга и онондаги, которых остальные ирокезы считали тугодумами.

Ренно удивлялся, что люди смотрят на него, как на героя. Сенека хвастались юношей, голыми руками убившим трех гуронов, а многие пришельцы приходили просто посмотреть на него.

- Ты станешь великим воином, как и твой отец, - обратился к нему старый сахем могавков. - Маниту благосклонны к тебе.

В последний день перед началом совета Ренно с двумя онондагами из клана медведя шел к тому месту, где должен был происходить совет. Их просили помочь строить помост для вождей. И вдруг Ренно оказался лицом к лицу с Ановарой.

С тех пор, как Ренно стал героем, Ановара относилась к нему совсем иначе. Вот и сейчас она ласково улыбнулась и попросила его задержаться.

Онондага пошли вперед.

- Я хотела сказать тебе, что горжусь тобой.

Ренно важно наклонил голову.

Ановара положила руку ему на плечо, и, чтобы избежать недоразумения, подержала несколько секунд.

- Я сказала всем моим родственницам из других племен, что ты мой старый и верный друг, и мы знакомы еще с тех пор, как матери носили нас за спи ной.

- Это так, - вежливо ответил Ренно. Странно, подумал он, еще недавно он думал о ней совсем иначе. Ановара была красива, но красота эта блекла перед прелестью Йалы. И сейчас ему все равно, что думает о нем Ановара. Воинам нет дела до женских разговоров.

- А еще я сказала им, - лукаво произнесла девушка, - что мы и сейчас добрые друзья.

Ренно похолодел. Он и так не искал ее дружбы, но самое главное, эти слухи могли повредить его отношениям с Йалой. Он скрестил руки на груди, кивнул и пошел догонять онондага.

Ановара так и осталась стоять с выражением горечи на лице. Мысль о том, что никто, кроме ее самой, не виноват в ее потере, ничуть не утешала девушку.

Рано утром на следующий день пять барабанов - по числу народов возвестили о начале совета. Старшие воины сели ближе к помосту, молодежь длинными рядами устроилась позади. С одной стороны места заняли хранители веры. Наконец прибыли военные вожди, каждый в роскошном головном уборе и с многочисленными скальпами за поясом.

Последними вышли сахемы, в парадных плащах из бизоньих шкур. Они заняли места на помосте. Великий сахем. Гонка, сел на левую сторону. В тот же момент, как по команде, стихли барабаны.

Индейцы всегда ценили ораторское искусство, и вожди племен многословными речами заверили собравшихся в братских чувствах, связывающих ирокезов. Все подчеркивали нерушимость союза пяти племен.

В полдень совет прервали, чтобы немного подкрепиться. Потом все вернулись на свои места, и наконец заговорили о деле.

Один из вождей сенека рассказал о встрече Ренно с гуронами. Все воины обернулись в сторону юноши. Рассказ длился долго, и только в самом конце оратор достал из-под плаща и показал всем металлическую трубку.

- Один из гуронов принес эту маленькую огненную дубинку! А у остальных были большие!

Старший воин достал то, о чем шла речь, и все три предмета пошли по рукам.

Ренно удивился, почему не догадался сразу, что попало ему в руки. Он уже слышал об огненных дубинках - волшебном оружии, которое издает громкий звук, выплевывает пламя и куда опаснее, чем лук и стрелы. Правда, Ренно ни разу не видел их, и только теперь ему стала понятна тревога отца.

Появление мушкетов и пистолета произвело сенсацию. Один за другим вожди требовали без промедления выйти на тропу войны и уничтожить гуронов, а если потребуется, то и их соседей и верных союзников, оттава. А если алгонкины посмеют вмешаться в войну, то и их тоже.

Гонка сидел неподвижно, с одеревеневшим лицом, пока не выступили все вожди. Наконец настала его очередь. Великий сахем встал. На поле наступила тишина.

- Братья! Послушайте того, кто водил вас в бой и одержал много побед над гуронами, оттава, эри и алгонкинами. Нет воинов сильней и отважней ирокезов, но если мы сейчас выступим против наших заклятых врагов, то проиграем.

На поле поднялся гул. Вожди и старшие воины не верили своим ушам пришли в ярость.

Гонка поднял руку. Гул стих.

- Сенека выйдут на тропу войны, и гуроны пожалеют о том, что сделали. Но мы не готовы к большой войне. гуроны и оттава вступили в союз с бледнолицыми из города, который называется Квебек. Это бледнолицые дали гуронам много огненных дубинок и научили пользоваться ими. Наши луки и стрелы не справятся с ними.

В словах великого сахема был смысл. Вожди и старшие воины закивали в знак согласия.

- Ирокезам тоже нужны огненные дубинки, и мы должны знать, как с ними обращаться.

Собравшиеся ревом одобрили его слова.

И снова Гонка потребовал тишины.

- Вот для чего я собрал вас на совет. Ирокезы не будут просить огненные дубинки у бледнолицых друзей гуронов и оттава, но мы можем получить их у других бледнолицых. Я прошу вашего согласия на то, чтобы отправить гонцов в города бледнолицых, которые называются Олбани, Спрингфилд и Бостон.

Мы встретимся с ними, и они дадут нам огненные дубинки.

Все хором согласились.

Сахем могавков задумался.

- Брат мой, но что мы дадим взамен? Ирокезы не должны вмешиваться в войну между бледнолицыми из Бостона и Олбани с бледнолицыми из Квебека в обмен на оружие.

Сахем онейда встал.

- Брат мой могавк говорит правду. Бледнолицые хитры и лживы. Если мы не будем осторожны, то будем сражаться вместо них с гуронами, оттава и алгонкинами.

Гонка согласился.

- Не годится сыновьям ирокезов погибать в войнах бледнолицых. Они жадны, так что мы дадим им то, что они считают самым ценным - шкуры бобров, выдр, лисиц и бизонов.

Один за другим сахемы всех племен согласились с этим предложением. Ирокезы доверяли великому сахему говорить от их имени с бледнолицыми и получить огненные дубинки в обмен на меха.

Гонка дал клятву, пообещав не заключать никаких союзов ни с кем из бледнолицых.

Теперь те, кто не был согласен с решением совета, могли встать и сказать свое мнение. Кое-кто из старших воинов вообще не хотел иметь дела ни с кем из бледнолицых, но и они согласились, что у ирокезов нет другого выхода

Воины помоложе присутствовали только как зрители и не имели права голоса, но оглядываясь вокруг, Ренно понял, что его новые товарищи довольны решением совета. Сам он считал лук и стрелы самым лучшим оружием, но радовался, что получит огненную дубинку и научится стрелять из нее.

Пятеро сахемов надели особые головные уборы, сделанные из оленьих рогов, и коснулись ими друг друга. Отныне соглашение стало законом для всех ирокезов. На закате начался пир.

Наутро гости стали разъезжаться, и к полудню в городе оставались только его жители. Младшие воины и взрослые девушки отправились разбирать временные постройки, а потом вернулись в город.

Ренно очень хотел, чтобы отец назначил его одним из гонцов, но тот уже выбрал трех старших воинов.

Впрочем, Ренно не стоило жаловаться на судьбу. Вскоре после того, как отец назвал имена гонцов, его вместе с другими воинами позвали в общественный большой дом. Там уже сидели Гонка и еще один вождь, Сун-а-и. Последними подошли три младших воина, в том числе и Эл-и-чи.

- Вас избрали, - произнес великий сахем, - чтобы отомстить за честь сенека. Сун-а-и отведет вас в город гуронов, и вы уничтожите его.

Ренно не помнил себя от радости. Наконец-то он будет сражаться!

Выступление назначили на следующее утро. Воины разошлись, остались только Гонка и оба его сына.

- Эл-и-чи, обратился великий сахем к младшему. - Таково было желание Сун-а-и, чтобы ты вместе с твоими товарищами отправился в поход. Делай, что тебе прикажут, береги себя и не позорь наш клан.

Эл-и-чи наклонил голову, его темные глаза сверкали от радости.

- Я добуду славу моему отцу и клану медведя.

Потом Гонка повернулся к Ренно и обнял за недавно зажившее плечо.

- Хотел бы я, чтобы ты остался дома, пока болезнь не уйдет из твоего тела.

Ренно торопливо расправил плечи.

- Но я здоров, отец.

- Хорошо, - сказал великий сахем, старательно пряча улыбку. - потому что Сун-а-и очень просил включить тебя в отряд. Он считает, что ты доказал это право. Я тоже так считаю, так что не смог отказать ему, отрицая это.

Ренно поблагодарил отца.

- Ты уже доказал свою доблесть, так что не рискуй понапрасну. Я думаю, ты еще многое можешь сделать для народа сенека.

- Я не сделаю больше того, что должно быть сделано, - ответил Ренно, но обещаю, что вернусь и принесу много скальпов гуронов.

- Не сомневаюсь. - Гонка вздохнул. - теперь мне нужно поговорить с женщинами из нашей семьи и сказать им, что наши сыновья отправляются на войну с гуронами. Лучше б мне самому пойти в поход, чем выслушать, что мне скажут ваши мать и тетка.

Братья поклонились, когда он выходил из дома, а потом бросились друг другу в объятия. Сбылась самая заветная мечта, даже несмотря на то, что Эл-и-чи и другие младшие воины не должны были участвовать в самом сражении.

Ренно пошел в дом воинов подготовиться к походу, и только поздним вечером вернулся в дом к родителям на прощальную трапезу. Ина и Са-ни-ва были спокойны, как всегда, и постарались при готовить самые любимые лакомства сыновей. Ина собрала два кожаных мешка с сушеной кукурузой и вяленой олениной.

Гонка гордился сыновьями, но не стал расписывать сложности предстоящего похода. Вместо этого речь пошла о гонцах к бледнолицым.

- Я приглашу чужеземцев в город сенека. Вы вернетесь еще до того, как они приедут, так что будете присутствовать при переговорах, когда мы предложим им шкуры в обмен на огненные дубинки.

- А что ты сделаешь, отец, если они потребуют, чтобы сенека вступили в войну с бледнолицыми с севера?

- Ты слышал, что я сказал на совете. Я откажусь. Я не доверяю бледнолицым, так что не могу принять их, как братьев.

Ба-лин-та, сидевшая между Ренно и Эл-и-чи, наконец не вытерпела.

- Ренно, ты принесешь мне куклу гуронов?

- Если смогу, то принесу, - заверил старший брат, - но не обещаю.

Маленькой девочке сложно понять, что такое война.

Ба-лин-та не унималась.

- Я хочу рубашку и еще барабан.

Ина попыталась ее успокоить.

- Будь уверена, Ренно не забудет о тебе!

- И еще игрушки!

Тут вмешался Гонка.

- Ба-лин-та, гуроны очень похожи на сенека. Старинные легенды говорят, что когда-то мы были одним народом. Злые маниту поселились в сердцах гуронов, они ушли от нас и стали нашими врагами, но их игрушки и барабаны такие же, как у нас.

Девочка наконец замолчала, не желая сердить отца, но по-прежнему не сводила с брата умоляющий взгляд.

Тот улыбнулся и кивнул.

После еды Ина намазала лица сыновей золой, и Са-ни-ва дала пакетики с травами, чтобы уберечься от злых духов.

Ренно и Эл-и-чи крепко обняли Ба-лин-та и отправились по домам. Отец простится с ним утром.

В эту ночь Ренно долго не мог заснуть, но вспомнил, что проведет в пути много часов, так что заставил себя расслабиться и наконец задремал. Он проснулся задолго до назначенного часа, так что неторопливо нанес боевую краску, проверил оружие и вышел на улицу, где постепенно собирались остальные.

У дальнего конца дома виднелась женская фигурка, и Ренно догадался, что это Йала пришла проводить его. Он подошел ближе, и девушка молча протянула маленький кожаный мешочек.

Ренно развязал ремешки и вытряхнул на ладонь вырезанную из дерева фигурку ястреба. Он не помнил, говорил ли Йале про сына женщины-маниту, обещавшего ему воинскую силу, и просто склонил голову в знак благодарности.

Йала потянулась к фигурке. Пальцы их встретились. Рука Ренно задрожала, а девушка положила фигурку в пакетик и подвесила его к ожерелью из медвежьих когтей.

Шнурок натянулся. Ренно уже знал, что, вернувшись из похода, пойдет прямо к Йале. Девушка прижала ладонь к его груди, и также молча, как и появилась, исчезла в темноте

Ренно вместе с другими воинами пошел в общественный большой дом. Эл-и-чи с друзьями уже отправились вперед, чтобы успеть поохотиться.

Вскоре в большой дом пришли Сун-а-и и великий сахем. Вождь был грузный, с большим животом, а волосы его начинали седеть, но все знали о его необыкновенной отваге. Вот уже много лет он был военным вождем сенека и пользовался полным доверием великого сахема.

Все вышли на улицу. Сун-а-и повернулся к отряду и подал знак. Все выстроились у него за спи ной.

Гонка поднял руку, прощаясь сразу со всеми воинами, и только глаза его блеснули при взгляде на старшего сына.

Город еще спал, когда отряд миновал частокол, пересек кукурузное поле и углубился в лес. Воины бежали рысцой, и должны были выдержать этот шаг долгое время. Таков был один из военных секретов сенека, и каждый мальчик учился ему с детства. Даже вождь, которому давно уже исполнилось сорок лет, спокойно выдерживал заданный темп.

Младшие воины добыли дичь, развели костер и ждали остальных на маленькой полянке. Воины радовались, что отправились в поход, но говорили тихо, чтобы голоса не разносились по лесу.

Эл-и-чи подошел к брату, и они уселись бок о бок, с ломтями жареной оленины в руках.

- Йала приходила проститься с тобой сегодня утром? - осторожно спросил Эл-и-чи, искоса взглянув на кожаный мешочек.

Ренно кивнул.

- Она сделала тебе подарок.

- Да, - Эл-и-чи еще слишком мал для таких разговоров.

Младший брат с трудом удержался от смеха.

- Она очень нравится нашей матери и тетке.

Ренно оживился.

- Надеюсь - но почему ты так уверен?

- Я слышал, как они говорили об этом с отцом.

- Что он сказал?

Эл-и-чи пожал плечами. Обычно, когда речь шла о браке, все решали женщины, и только если у мужчин имелись серьезные возражения, им позволяли высказать свою точку зрения.

- Ба-лин-та, - продолжал младший брат, - много раз говорила Йале, что ждет не дождется, когда они станут сестрами.

Ренно скривился. Жаль, что девочек, в отличие от мальчиков, не учат держать язык за зубами.

- Мне бы тоже этого хотелось. Самая красивая девушка ирокезов станет моей сестрой!

- Ты болтаешь совсем как Ба-лин-та, - сказал Ренно и взял еще кусок мяса.

Эл-и-чи тихо рассмеялся. Он во всем брал пример с Ренно, и в свое время тоже женится на очень красивой девушке.

Ренно оценил восхищение брата и смягчился.

- Только смотри, не говори об этом никому, кроме членов нашей семьи.

- Да уже весь город знает, что вы с Йалой думаете друг о друге.

Ренно было приятно, что другие люди интересуются его делами. Он радовался, что семья одобряет их отношения, и надеялся, что родители Йалы тоже довольны. Но теперь не время думать о таких вещах. Если воин в походе только и будет делать, что болтать о женщинах, то непременно попадет в беду.

На ночь в лесу выставили часовых, а остальные уснули прямо у костра. Все встали до рассвета, доели остатки мяса, напились воды из ручья и двинулись в путь. День пролетел незаметно.

На вторую ночь жители деревни онондага принесли им горячей похлебки, так что можно было не разводить костер. Впереди лежали земли могавков, и третью ночь воины провели под крышей братьев-ирокезов.

На четвертые сутки обстановка изменилась. Теперь они шли на север, по охотничьим угодьям гуронов, и скоро вышли к большой реке. Бледнолицые из Квебека называли ее рекой Святого Лаврентия.

С этого дня воины больше не разводили костров, не охотились и ели только сырую рыбу, добавляя к скудному рациону вяленую оленину и горсть сушеной кукурузы. Отряд разделился на три колонны по десять человек в каждой, во главе каждого звена стоял старший воин. Никто не должен был говорить, ни днем, ни ночью.

По носам выставляли трех дозорных, а лагерь разбивали только в таких местах, где к нему нельзя было подойти незамеченным. Каждый спал, держа под рукой лук и стрелы.

Однажды Сун-а-и сказал, что им остался один дневной переход.

У Ренно пересохло во рту. А вдруг ему доведется встретиться с бледнолицым гуроном? Хотя, может быть, им еще рано встречаться. Ренно знал, что легко устоит в схватке против обычного воина, но для такого испытания опыта у него пока мало.

Последний отрезок пути они шли с величайшей осторожностью, крадучись перемещаясь от одного дерева к другому, стараясь всегда оставаться в тени.

И вот к полудню отряд вышел к великой реке. Город гуронов стоял на противоположном берегу. Неподалеку в реку впадал ручеек. Воины напились, поели и притаились в густ ом кустарнике. Сун-а-и хотел дождаться ночи.

Ренно назначили в дозор, наблюдать за дальним берегом, и теперь он прислушивался к незнакомым звукам, глядя на воду и вражеский город, лишь изредка прикрывая глаза, чтобы снять напряжение.

Кто-то подошел к нему, и Ренно не оглядываясь узнал Эл-и-чи.

На поверхности воды появилось пятнышко. Ренно поднял глаза на верхушки деревьев, а потом снова посмотрел на воду. Пятнышко пропало, но тут же мелькнуло снова.

Он вопросительно взглянул на брата.

Эл-и-чи медленно оглядел реку и небо над ней и пожал плечами. Иногда, если долго смотреть в одну точку, начинаешь видеть то, чего на самом деле не существует.

Ренно трону брата за рукав и указал.

Эл-и-чи посмотрел и потряс головой.

Небо слишком ясное, с досадой подумал Ренно. Отцу солнце не мешало бы укутаться в облака. Пятнышко сместилось еще ближе, и Ренно замер, когда понял, то смотрит на ястреба.

Птица подлетала все ближе и ближе. Вот она уже прямо над ними. Теперь ястреб начал снижаться.

Эл-и-чи тоже с благоговением смотрел в небо.

Рядом с Ренно закружилось перышко, он вытянул руку, и оно опустилось прямо на ладонь. Ястреб поднялся выше, пересек реку и скоро исчез из виду.

Ренно приколол перышко к волосам, готовый ко всему, что бы его ни ждало на том берегу.

Когда остальные воины проснулись, Эл-и-чи коротко рассказал, что произошло. Многие смотрели недоверчиво, но перышко говорило само за себя, и появление ястреба сочли добрым знаком. Сун-а-и включил Ренно в первый отряд нападающих.

На закате десять воинов сенека бесшумно вышли из зарослей. Старший воин остановился и вытянул вперед руку.

К берегу причалила лодка, покрытая планкой из серебристой березы. В ней сидели четверо воинов, покрытых красной и белой краской. Сун-а-и послал двух человек проверить, нет ли еще кого поблизости. Дозорные скоро вернулись. Берег был пуст. Воины из отряда Ренно прицелились и выстрелили. Четыре гурона упали.

Сенека подошли к берегу. Ренно металлическим ножом снял скальп с одного из убитых.

Сун-а-и велел младшим взять лодку.

За рекой послышались голоса. Сенека находились теперь напротив городских ворот. Солнце садилось, и женщины гуронов возвращались домой с кукурузных полей. Многие весело болтали, но кое-кто шел в стороне, с каменными ножами в руках, то и дело оглядываясь по сторонам.

Ясно было, что гуроны опасались нападения.

Сенека не хотели нападать на женщин. Это было бы нарушением законов войны и могло вызвать гнев маниту.

Женщины прошли, и ворота закрылись.

Сенека насчитали шестеро наружных часовых.

Нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь подал сигнал тревоги. Старший воин жестом показал на шесть воинов, и Ренно в том числе. Весь отряд лег на землю и пополз через поля с кукурузой и тыквами. Они двигались очень медленно, шаг за шагом, и Ренно с благодарностью вспомнил о долгих часах тренировок. Воинская сила наполняла все его существо.

И только подобравшись к часовому на расстояние вытянутой руки, Ренно ощутил страх. Юный воин замер, собрался с духом, нащупал за поясом нож и стал ждать.

Сверчок трижды пропел свою песенку, и сенека вскочили на ноги.

Ренно воткнул нож, потом еще и еще раз. Воин умер на месте, не издав ни звука. Ренно снял скальп и заткнул себе за пояс. Все сенека отлично справились с заданием.

Теперь Сун-а-и двинулся вперед с основной частью отряда. Воины принесли захваченное каноэ, перевернули его, вставили между двумя бревнами частокола, а потом один за другим взобрались наверх, словно по лестнице. Карабкаться по березовой обшивке было легко, и добравшись до вершины, воины по одному спрыгнули внутрь.

Младшие замыкали колонну. Им предстояло открыть ворота, чтобы сенека могли уйти, свершив то, ради чего явились во вражеский стан.

Остальные группами двинулись в сторону больших домов.

Город был очень похож на селения сенека, и Ренно вспомнил, как отец рассказывал о старинных легендах. В домах горели огни, но пришельцы не собирались заходить внутрь, чтобы не оказаться лицом к лицу с многочисленными обитателями. Для успеха операции прежде всего надо было правильно выбрать время. Сенека прятались в тени, подбираясь как можно ближе к общественному большому дому. Гуроны только что завершили вечернюю трапезу и теперь сидели снаружи, у стены, куря трубки и беседуя между собой.

Вождь подал Ренно знак. Битва началась. Большинство гуронов погибли сразу, и только тогда остальные поняли, что случилось. Немногие оставшиеся в живых бросились в бой.

Ренно оказался лицом к лицу с рослым старшим воином. Уронив дымящуюся трубку, гурон выхватил из-за пояса нож.

Юный сенека прыгнул вперед, а гурон отскочил в сторону, и Ренно промахнулся. Он еще не понял, что случилось, а гурон уже сидел на нем и ухватив за волосы, тянулся ножом к горлу.

Ренно рванулся из последних сил, но получил лишь временную передышку. Физически он был слабее соперника, и следующий удар мог оказаться последним.

Ледяная ярость охватила Ренно. Он думал только об обретенной воинской силе. Что-то обожгло ему руку, и он скосил глаза вниз, на землю. Трубка лежала совсем рядом. Ренно схватил ее и в тот же миг, когда нож опять промелькнул перед глазами, бросил горящее содержимое в лицо гурону.

Тот закричал от боли, ослабил хватку и Ренно ударил его ножом в грудь. Ренно снял скальп и вскочил на ноги. Все продолжалось несколько мгновений. Сенека собирались уходить.

Гуроны выбегали из больших домов в дальнем конце города, и вскоре образовали отряд, который с легкостью мог одолеть немногих нападавших. Ренно ужаснулся. Гуроны отреагировали гораздо быстрее, чем ожидали сенека, и оказалось невозможно следовать первоначальному плану, и уйти до того, как враг сумеет выслать погоню. Гуронов оказалось слишком много, и сенека не успеют отойти на достаточно безопасное расстояние.

Нужно было отвлечь внимание гуронов, и Ренно не задумываясь повернул назад. Эл-и-чи кричал, чтобы он шел к воротам, но Ренно решил сделать, что задумал.

Он ворвался в ближайший большой дом. Перепуганные женщины и дети сгрудились возле очага. Ренно перескочил через двух-трехлетнюю девочку и бросился к огню.

Женщины потянулись за ножами и бросились на врага. Ренно, недолго думая, схватил кипевший на огне горшок с похлебкой и выплеснул содержимое в их сторону. Женщины отпрянули. Ренно вытащил из очага горящий кусок дерева и побежал к выходу, ткнул горящим концом в солому, которой был устлан пол. Солома вспыхнула, и не успел Ренно выскочить на улицу, как огонь охватил все помещение, где его ждали три воина сенека. Они отстреливались от гуронов, устремившихся в контратаку.

В это время загорелись бревенчатые стены дома, женщины и дети начали выпрыгивать из окон, срывая прикрепленные к рамам шкуры.

Гуроны поняли, что если не потушить огонь, то скоро он охватит весь город, и прекратили преследование.

Ренно добежал до ворот и попытался поджечь частокол.

Сун-а-и и другие воины ждали их в лесу. Ренно подошел последним.

Сенека без задержек отправились прямо на юг, двигаясь быстрее, чем обычно. Они бежали несколько часов подряд, не останавливаясь и не замедляя ход. Иногда старшие воины, замыкавшие колонну, прикладывали ухо к земле, узнать, не идут ли за ними гуроны.

На рассвете Сун-а-и остановил отряд, только чтобы воины могли утолить жажду, после чего отряд перешел на привычную для сенека рысцу.

Они бежали еще два дня без остановки, останавливаясь только у рек и ручьев. Никто не отставал, даже Эл-и-чи и двое других младших воинов, еще подростков. Наконец они добрались до земель сенека, и барабаны передали весть о свершившейся мести и благополучном возвращении отряда.

Воины разбили лагерь, и после удачной охоты устроили пир в честь победы. С этого времени задача охраны своей территории от возможного набега гуронов лежала на тех, кто оставался дома. Но гордость не позволяла отряду замедлить шаг, и они по-прежнему рысцой приближались к городу.

Впрочем, вероятность такого нападения была невелика. Сенека нанесли больший урон, чем потерпели сами, и честь племени была спасена. Если б гуроны все-таки решились на ответный удар, это могло привести к началу войны с участием всех ирокезов, к чему не были готовы ни сами гуроны, ни их союзники.

Всю дорогу Ренно с нетерпением ждал возвращения домой, а теперь, у стен города, как-то вдруг успокоился.

Юный воин с честью выдержал новое испытание. Ни у кого в отряде не было больше двух скальпов, которые он добавил к тем, что уже висели за поясом, а обретенная воинская сила наполняла все его существо.

Сун-а-и рассказал великому сахему и другим вождям о том, как четкие и отважные действия Ренно спасли жизнь всему отряду. Смельчаку не полагалось особой награды, но теперь вожди знали, что смелому и предусмотрительному воину можно доверять и более ответственные задания.

Весь город вышел встречать отряд, и люди столпились на улицах, приветствуя своих героев. Все улыбались, а мальчишки бежали за колонной.

Ренно улыбнулся матери и тетке. Неподалеку прыгала счастливая Ба-лин-та. Трудно будет объяснить сестренке, почему он не сумел принести ей подарок.

Только Йалы нигде не было видно. Ренно не предполагал, что могло послужить причиной ее отсутствия, и начал тревожиться.

Воины остановились перед Гонкой, вождями и хранителями веры, собравшимися перед входом в общественный большой дом. Сун-а-и произнес длинную речь, в деталях рассказав обо всем, что произошло в походе. Ренно с радостью наблюдал, как сияли глаза отца, стоили Сун-а-и упомянуть его имя.

Наконец церемонии подошли к концу. Воины пожали друг другу руки и разошлись.

Ренно и Эл-и-си отправились в родительский дом.

- Вы - настоящие сыновья, - сказал Гонка, и для них не было высшей награды.

Трапеза подошла к концу, и Ренно наконец спросил:

- Что с Йалой? Я не видел ее у общественного дома.

Ина и Са-ни-ва переглянулись, но никто не ответил.

Гонка откашлялся.

- Родители отправили ее погостить к родственникам онейда. Она проведет там несколько месяцев.

Расспрашивать дальше не имело смысла, но Ренно встревожился еще больше. Мать и тетка поглядывали друг на друга, подтверждая скупые слова отца, и он догадался, что случилось неожиданное. Радость ушла, и Ренно стало очень грустно.

Глава 7.

Преподобный Обадия Дженкинс сидел на перевернутой бочке, игравшей роль стула, потягивал из щербатой глиняной чашки чай и пытался скрыть растущую досаду. После работы в поле он переоделся в черное платье священника, чего обычно не делал, и отправился в дом Иды Элвин.

Всему виной была племянница тетушки Иды, Дебора. К семнадцати годам она превратилась в настоящую красавицу, редкий цветок, который мог бы потерять всю свою прелесть, проведя остаток жизни на границе вместе с теткой и двоюродным братом. Красота, ум и обаяние сделали бы ее желанной гостьей и в Бостоне, и даже в далеком Лондоне. И только в Англии она сможет встретить достойного ее человека.

Проблема заключалась в том, что Обадии вовсе не хотелось, чтобы Дебора встретила такого человека. Недавно он понял, что влюблен в нее, и с трудом скрывал свои чувства и от Деборы, и от остроглазой миссис Элвин.

Нищий пограничный священник, получающий от прихожан яйца, мешки картофеля и копченые окорока, не в состоянии обеспечить семью.

К тому же у Обадии имелось достаточно соперников. Юный Эйб Томас, из довольно зажиточной семьи, вот уже несколько лет вздыхал по прекрасной Деборе, хотя та не питала особой симпатии к медлительному и неразговорчивому пареньку.

Ей больше подошел бы Джеффри Вильсон, единственный сын самого богатого землевладельца в округе, но его манеры и образ жизни оставляли желать лучшего, и Дебора почти не скрывала своего презрения к нему.

Теперь она стояла перед Обадией, держа в руках тарелку с овсяными лепешками. Золотое облако волос обрамляло прелестное личико, и мысли молодого человека были далеки от приличных священнослужителю.

- Они только со сковородки. Я испекла их, как только узнала, что вы собираетесь нас навестить.

Обадия вообще-то не очень любил лепешки, но взял одну, попробовал и с изумлением понял, что та превосходна.

- Что слышно о французах? - спросила тетушка Ида. - Говорят, полковник Вильсон до сих пор оставляет в форте двойной караул.

- Это обычная предосторожность. Мы уверены, что Алан де Грамон ушел к гуронам, но - по крайней мере, сейчас - они не угрожают нашим поселениям ни здесь, ни в Нью-Йорке. Скорее всего, Грамон сейчас воюет с другими индейцами. Некоторые племена алгонкинов, склоняющиеся на нашу сторону, придерживаются того же мнения, но точно никто ничего не знает.

- Пусть только оставят нас в покое, а дикари могут убивать друг друга, сколько им заблагорассудится. Может, это не совсем по-христиански, но жизнь здесь достаточно тяжела и без дикарей.

Обадия по опыту знал, что с тетушкой Идой лучше не спорить.

Уолтер, очень располневший за последние голы, взял горсть лепешек и затолкал себе в рот. Дебора с отвращением посмотрела на кузена, но в присутствии духовного лица не стала делать замечания. Ей всегда было неловко из-за Уолтера. Мальчик отлично справлялся с работой на ферме, умело выполнял свои обязанности, но во всем остальном был отрезан от других людей.

Обадия проследи за пристальным взглядом Деборы и понизил голос, обращаясь к тетушке Иде:

- Я пришел сегодня с особой целью.

Миссис Элвин наклонила голову.

- Не знаю, насколько удобно говорить про Уолтера, когда он находится рядом с нами.

Тетушка Ида вздохнула.

- Ничего. Просто не нужно смотреть на него, иначе бедняжка догадается, о чем идет речь.

- Мы много говорили о нем на днях с полковником Вильсоном. Рано или поздно ему придется научиться какому-нибудь ремеслу, и мы подумали, не захотите ли вы послать его в Бостон. Он смог бы пойти в ученики, к примеру, к булочнику, или каменщику.

Дебора опередила тетушку.

- Боюсь, это невозможно. Мы хорошо знаем Уолтера, чтобы удовлетворить его нужды и понять, чего он хочет, но с чужими людьми он пропадет.

- Он просто не выживет, - резко заговорила тетушка Ида, - Я помню, как долго он учился читать и писать. Он решит, что мы с Дебби бросили его, отослав из дому.

Священник был разочарован, но чувство долга одержало верх.

- Могу я спросить вас, что вы намерены сделать с ним в будущем?

- Мы еще ничего не решили, - спокойно ответила тетушка Ида, - Я молю Бога, чтобы тот дал бедняжке голос и слух, но Всемогущий глух к моим мольбам. Мы только надеемся, что когда меня не станет, а Дебби выйдет замуж, что Уолтер будет в состоянии следить за своим телом и душой и работать на этой земле. Другого выхода у нас нет.

- Что ж, - осторожно продолжал Обадия, - у вас есть еще год или два, чтобы подумать о его обучении.

Тетушка Ида кивнула, будто соглашаясь, но Дебора ничего не ответила.

Стук в дверь прервал разговор. Никто не слышал, чтобы подъехала лошадь или повозка, но Дебора без страха подошла к двери, открыла и замерла.

На пороге стояли два высоких могучих индейских воина, одетых в набедренные повязки, юбки и кожаные рубахи. Лица были раскрашены зеленой и желтой краской. Каждый имел при себе лук, стрелы и каменный нож, но пока не делали ничего угрожающего.

- Это гуроны, и они пришли убить нас! - прошептала девушка.

Тетушка Ида встала, собираясь схватить стоящий у камина мушкет, а Уолтер снял со стены сковороду.

Обадия единственный понял, что индейцы пришли с мирными намерениями и поспешно вмешался.

- Не знаю, какого они племени, но судя по краске, это не гуроны.

- Можете вы поговорить с ними? - спросила Дебора, пытаясь справиться со страхом.

- Попробую. Полковник Вильсон научил меня языку алгонкин, который, как он говорил, является исходным для всех племен на сотни миль вокруг.

И заткнув за пояс пистолет, он подошел к двери.

Скрестив руки на груди, воины шагнули внутрь, стараясь поменьше смотреть по сторонам.

- Что вы здесь делаете? - спросил Обадия.

- Мы посланцы сенека, величайшего народа ирокезов, - ответил старший. - Мы пришли с миром.

- Тогда добро пожаловать, - произнес Обадия, как только составил ответную фразу.

Дебора и тетушка Ида по выражению его лица поняли, что он еще осторожен, но не встревожен.

- Мы принесли весть сахему вашего народа.

- Я отведу вас к нему, - сказал священник, а потом повернулся к женщинам и объяснил, о чем идет речь.

- Не ходите с ними, - испугалась тетушка И да, - Как только стемнеет, они перережут вам горло.

- Думаю, нет, но придется рискнуть. Мы впервые встречаемся с ирокезами, и для нашей будущей безопасности необходимо выяснить, зачем они прошли такой долгий путь.

- Что ж, - не успокаивалась тетушка Ида, - на вашем месте я не выпускала бы пистолет из рук и не поворачивалась к ним спиной.

Младший из воинов заметил Дебору и не отрываясь смотрел на прелестную девушку. В земле сенека мужчина имеет право смотреть на женщину, которая ему нравится, хотя обращаться к ней до того, как она даст понять, что не имеет ничего против, считается невежливым.

Дебора без труда угадала выражение взгляда пришельца и похолодела. Дикарь явно жаждал ее, и ей просто не пришло в голову, что он никогда не видел женщин со светлыми волосами и глазами, как у Ренно.

Обадия натянул куртку и достал из кармана шапку.

- Будьте осторожны, - сказала Дебора.

Эта забота тронула молодого человека.

- Не бойтесь. Я смогу постоять за себя.

Дебора и сама удивлялась, что не очень тревожится за него. Священник был силен, как любой фермер, а по уму мог сравниться с хитрыми дикарями. Впервые девушка подумала о том, что уважает Обадию Дженкинса скорее как человека, а не представителя его профессии.

Священник поклонился дамам, потрепал по плечу Уолтера и повел нежданных гостей во двор, где была привязана его лошадь. Он осторожно убедился, что поблизости нет других индейцев, оседлал мерина и от правился в путь.

Сенека бежали сзади, без видимых усилий держась рядом и с интересом поглядывая на освещенный луной форт.

Но Обадия не собирался приближаться к главному оборонительному сооружению, а сделав небольшой крюк, при вел сенека к поместью Вильсонов.

Они прибыли как раз в тот момент, когда Том Хиббард на ночь обходил здание и, увидев индейцев, немедленно вскинул винтовку.

- Они пришли с миром, Том, - крикнул Обадия. - Я привел их к полковнику.

- Кто они такие, черт бы их побрал? - Хиббард рассматривал зеленую и желтую краску.

- Сенека.

Том присвистнул и подошел ближе.

Посланники оставались невозмутимы, пока не вошли в большой дом бледнолицего сахема.

Джеффри Вильсон, спускавшийся по широкой изогнутой лестнице, увидел индейцев и злобно нахмурился. Выражение его глаз было настолько откровенным, что воины ответили тем же, недовольно глядя на него, принимая безмолвный вызов. Рано или поздно, вместе или по отдельности, но они еще встретятся.

Эндрю Вильсон принял посетителей у себя в кабинете и сначала выслушал краткое объяснение Обадии, дав гостям достаточно времени освоиться.

Индейцы были удивлены количеством пустых комнат в доме. Книжные шкафы в кабинете не вызвали у них ни малейшего интереса, зато полированный стол в центре кабинета, за которым обычно работал хозяин, надолго привлек их внимание. Но самым любопытным для них оказался камин, и воины надеялись, что им представится случай обследовать отверстие для дыма, используемое бледнолицыми.

- Мы пришли с миром, - сказал старший из воинов и подал полковнику короткую полоску вампума - сыромятный ремешок с нанизанными на него ракушками.

Эндрю Вильсон ответил:

- Приветствую вас с миром, - и протянул записную книжку в кожаном переплете ручной работы.

Индейцы с удовольствием осмотрели ее, и старший сказал:

- Я пришел с приветствием сахему бледнолицых от Гонки, великого сахема сенека, и от сахемов всех могущественных ирокезов.

Свободно владея языком алгонкинов, полковник ответил:

- Мой дом - ваш дом.

После обмена любезностями все сели. Воины отказались от стульев и устроились на полу, скрестив ноги.

Эндрю Вильсон, уже совсем седой, зажег одну из трубок и пустил ее по рукам.

- Гуроны, враги сенека, - начал индеец, - получили много огненных дубинок от бледнолицых, которые живут в городе под названием Квебек.

Внимательно слушавший полковник кивнул. Это подтверждало слухи, что французы в Канаде дают оружие дружественным племенам.

- Теперь сенека тоже нужны огненные дубинки. Сенека хотят научиться пользоваться ими. В обмен они дадут бледнолицым много шкур бобров, выдр, бизонов, лисиц и волков.

Полковник переглянулся с Обадией и Томом. Английские колонисты здорово отстали от французов по части налаживания отношений с индейскими племенами. Каждый из них знал, что ни одна попытка жителей форта Олбани установить дружеские отношения с ирокезами не увенчалась успехом.

И теперь сенека, главное племя ирокезов, делает первый шаг Все складывается слишком хорошо.

Однако оставалось еще одно препятствие. Двоюродный брат короля, принц Руперт, ведавший делами колоний, строго запрещал передавать индейцам огнестрельное оружие.

Правда, теперь, чтобы предостеречь ирокезов от контакта с французами и в то же время не дать окружить английские колонии с запада и юга, оставив прижатыми к Атлантическому океану, отступление от этого правила было единственным выходом и надеждой на спасение.

Полковник Вильсон решился.

- Я пойду с вами в город великого сахема и попрошу его выслушать ваше предложение.

Несмотря на яростные протесты Джеффри, закатившего настоящую истерику, Милдред Вильсон предоставила гостям отдельные комнаты, справедливо предположив, что они не пожелают спать на перине, а улягутся на полу, завернувшись в бизоньи плащи.

На рассвете Милдред подала им обильный завтрак, и вскоре полковник вместе с верным Томом и пришельцами отправились в Бостон. Колонисты ехали верхом. Индейцы отказались от лошадей и без устали бежали до самой столицы Массачусетса. Предугадав неприязнь индейцев к гостиницам и трактирам, а также возможные протесты владельцев этих заведений, полковник ночевал под открытым небом, и все четверо гот овили пищу на кострах. Сенека с восторгом попробовали настоящий английский ростбиф. Наконец им представилась возможность поближе познакомиться с соседями.

Через несколько дней путники прибыли в Бостон и направились прямо в резиденцию вице-короля. Губернатор Ширли уселся на пол под портретом Карла Второго, а Пепперед и Вильсон последовали его примеру.

После обмена длинными приветственными речами сенека повторили свое предложение.

- Для нас это первый реальный шанс остановить французов в Новом Свете.

Эндрю Вильсон очень старался говорить как можно равнодушнее.

- Как вы думаете, согласятся ли они на полноправный военный союз? спросил генерал. Долгое время общаясь с алгонкинами он научился скрывать свои чувства.

- При мне они не упоминали о подобном союзе, - отвечал Вильсон, - и, думаю, было бы преждевременно и даже опасно требовать сразу так много.

- Всему свое время. - Как всегда, слова губернатора прозвучали очень убедительно. - Я принимаю на себя всю ответственность по изменению политики Короны, и немедленно отошлю принцу Руперту подробный доклад, не могу представить, чтобы король отказался иметь дело с самым крупным и могучим племенем Северной Америки.

- Великий сахем Массачусетса, - обратился Эндрю Вильсон к сенека, принимает предложение вашего великого сахема. Мы заключаем с вами сделку.

Воины кивнули, скрывая радость.

- Я не собираюсь передавать индейцам наши новые длинные винтовки, -заговорил Пепперел, - но мы можем забрать из арсенала двести старых мушкетов, свинец, пули и пистолеты. У нас останется не очень много оружия, пока мы не потребуем новых поставок, но это не так страшно.

Губернатор назначил полковника Вильсона своим представителем при сделке.

- Возьмите с собой несколько ополченцев - отберите хороших стрелков, чтобы они могли обучить индейцев.

- Непременно, Ваша Честь. Спасибо за доверие. Вы знаете, я сделаю все, что будет в моих силах.

- Вплоть до заключения союза, - предложил Пепперел.

- И это тоже, если сумею. Но исходя из того, что мне известно об индейцах, я постараюсь представить все так, словно это они делают первый шаг.

- У нас не так много людей, которые умеют вести переговоры, так что следует избегать ошибок, - строго сказал Ширли. - По пути вы заедете в форт Олбани. Я приготовлю письмо к властям Нью-Йорка, подтверждающее твои полномочия, и вежливо предложу им также от править какое-то количество оружия и несколько инструкторов. Только не позволяй ньюйоркцам водить тебя за нос. У них самый большой запас оружия во всей колонии, так что они могут послать не меньше, чем мы сами.

- Я буду настаивать на том, чтобы отвезти сразу все - и их, и наше. Индейцы чтут каждое слово соглашения и заподозрят нас в обмане, если я скажу им, что остальное доставят позже. Им нужно оружие, чтобы сражаться с врагами, а нам нужна их помощь в войне с французами. У нас впереди еще несколько дней, и, надеюсь, мы сумеем достигнуть согласия, к общему удовлетворению. Кроме французов. Они воюют с нами уже больше двадцати лет без серьезного ущерба для себя, и теперь мы должны закончить то, что они начали. Эта сделка - первый шаг на пути к нашей победе.

После недолгих раздумий Эндрю решил взять с собой всего несколько человек. Помимо Обадии Дженкинса к сенека должны были отправиться еще два юноши: Эйб Томас и Джеффри Вильсон. Надежный товарищ и отличный стрелок, Эйб одинаково хорошо управлялся и с мушкетом, и с пистолетом. Несмотря на то, что родители нуждались в его помощи на ферме, Эйб согласился поехать на несколько месяцев к сенека, чтобы научить их пользоваться оружием.

- Надеюсь, тяготы примитивной цивилизации заставят Джеффри оценить удобства, которыми он располагает здесь, - говорил полковник Вильсон жене. - Может быть, он наконец остепенится.

Милдред нахмурилась.

- Он думает только об удовольствиях, которыми полна Англия. Боюсь, он попадет в беду. Он ведь такой вспыльчивый.

- Теперь он не просто мой сын, а сержант милиции. Я для него командир, и, надеюсь, сумею удержать его.

В Нью-Йорке к отряду присоединились еще три человека. Местные власти были в восторге от открывающейся перспективы и предоставили, со своей стороны, двести мушкетов, а также пистолеты, свинец и порох.

Единственная сложность заключалась в доставке. Обычный способ перевозки в повозках исключался, так как не было подходящих дорог.

Обадия Дженкинс предложил использовать вьючных лошадей, и сенека согласились, что, может быть, удастся провести через лес груженных лошадей, хотя в некоторых местах придется вырубить деревья и кустарник.

Холодным осенним утром отряд покинул форт Спрингфилд. Небо было затянуто тучами, с запада дул сырой ветер. Путешественники на пароме переправились через реку Коннектикут, а к полудню пересекли последнюю дорогу и углубились в лес.

Один из сенека шел впереди, полковник Вильсон прямо за ним, другой воин замыкал отряд. Обадия, Эйб и Джеффри следили за лошадьми. В первые дни тропа была достаточно широка и члены отряда не сталкивались с серьезными затруднениями. В первый же день и индейцы отправились на охоту и принесли дичи, которой хватило на несколько дней.

У истоков реки Гудзон они встретились с ньюйоркцами, т все вместе двинулись дальше. Осень подходила к концу, толстый ковер опавших листьев покрывал землю, тропа становилась все уже, и колонистам то и дело приходилось расчищать проход среди зарослей кустарника и вечнозеленых растений. Путешествие, обычно занимавшее у сенека несколько дней, растянулось более чем на две недели, и только воины не выказывали признаков усталости.

- Да, их лучше иметь среди друзей, а не врагов, - однажды вечером заметил полковник Вильсон Обадии Дженкинсу. - И я начинаю думать, что мы напрасно называем их дикарями. Удивительно, насколько они выносливы.

Вечером на пятнадцатый день отряд прибыл в главный город сенека. Мужчины и женщины заполнили все свободное пространство между большими домами, желая посмотреть на пришельцев. Стояла сверхъестественная тишина. Сенека впервые видели бледнолицых и с любопытством наблюдали за ними. Никто не кричал, не улыбался, и даже дети оставались спокойны.

Англичане привязали лошадей и прошли в дом для гостей, где распаковали вещи и сложили мушкеты вдоль стены, прикрыв полотном. Рядом положили боеприпасы, а порох убрали подальше от огня.

Потом колонистов отвели в общественный дом. Там тоже было полно народу, и остям пришлось аккуратно пробираться в толпе, чтобы не толкнуть или задеть кого-нибудь из индейцев.

Ради торжественного случая Гонка надел свой головной убор из перьев и искусно отделанный бизоний плащ. Позади него на помосте выстроились хранители веры и вожди, представлявшие все народы ирокезов.

Вновь прибывшие остановились перед помостом, и полковник Вильсон сказал речь. Поприветствовав сенека от имени своего великого сахема короля Карла Второго и вице-королей - губернаторов Массачусетса и Нью-Йорка, он предложил дружбу всем народам ирокезов. Он подчеркнул, что колонисты хотят честной торговли, и обещал не мошенничать и не лгать. В знак доброй воли он принес им огненные дубинки, которые, он надеется, будут приняты.

После речи Эндрю Вильсон преподнес великому сахему шпагу с рукоятью, усыпанной драгоценными камнями и пистолет, отделанный жемчугом.

Ренно сразу же узнал трубку, похожую на ту, из которой его хотел убить гурон.

Великому сахему понравилась шпага, он вытащил ее из ножен и попробовал клинок.

Ответная речь была намного короче. Гости всегда желанны у народа сенека. Великий сахем представляет интересы всех ирокезов и также надеется, что сделка послужит интересам обеих сторон.

Полковник слушал очень внимательно, но сахем так и не упомянул ни о дружбе, ни, тем более, о возможности заключения союза.

Впрочем, сенека оказались радушными хозяевами. После завершения церемонии представители городов, других племен и колонисты вышли на поле за частокол, где гостеприимные горожане уже разложили костры и приготовились к пиршеству.

На следующее утро колонисты были приятно удивлены, увидев индейцев, несущих котлы с горячей водой для купания. Все жители, включая женщин и детей, опять вышли в поле, а гостям предложили показать огненные дубинки. Понятно было, что индейцы хотят соблюсти приличия и не торопятся завершать переговоры.

Для начала полковник воткнул в землю три индейских копья и срубил три наконечника тремя ударами шпаги. Великий сахем повторил тот же опыт своей новой шпагой.

Обадия Дженкинс приступил к демонстрации огнестрельного оружия. Подобрав сухой початок кукурузы, он укрепил его на воткнутой в землю ветке. Затем отошел на пятьдесят шагов, остановился и медленно поднял пистолет. Никто в форте не стрелял из пистолета лучше него, и ополченцы искренне сожалели, что профессия не позволяет ему вступить в их ряды.

Сотни сенека не сводили с него глаз. Обадия выждал, чтобы снять возбуждение, прицелился и выстрелил.

Выстрел эхом прокатился по полю и замер среди деревьев в соседнем лесу.

Воины смотрели, широко раскрыв глаза, но с тем же бесстрастным выражением лица. Женщины прижали руки к ушам, а маленькие дети, к неудовольствию своих родителей, расплакались, и их пришлось увести.

Початок рассыпался.

Наступила очередь Эйба Томаса. Молодой фермер взял один из предназначавшихся на продажу мушкетов, хотя вообще предпочитал винтовку. Он выставил как можно дальше две мишени, потом вернулся на линию огня и уничтожил обе цели.

Чтобы убедить хозяев в том, что здесь нет никакого волшебства, Эйб дал посмотреть мушкет индейцам, и воины начали передавать его из рук в руки.

В глазах великого сахема вспыхнул огонек, и он вызвал колонистов на состязание.

Полковник Вильсон сразу же согласился.

На столбиках укрепили три высохших початка. Три воина сенека с каменными ножами в руках вышли вперед. По сигналу Гонки воины метнули ножи, и каждый попал в цель.

Колонисты надеялись, что смогут повторить успех. Обадия, Эйб и один из ньюйоркцев попытали удачу с пистолетами и поразили две мишени из трех. Сенека победили, хотя никто из присутствующих не усомнился в превосходстве огнестрельного оружия.

Вывесили еще шесть мишеней. На этот раз колонисты должны были стрелять первыми. Полковник вызвал Эйба, другого ньюйоркца и, после секундного раздумья, сына.

Человек из Нью-Йорка стрелял первым. Початок переломился пополам.

Эйб был следующим и, как и в первый раз, разнес початок в пыль.

Сенека радостно зашумели, отмечая его мастерство.

Последним из колонистов вышел Джеффри. Он надменно оглядел зрителей, картинно прицелился и выстрелил. Початок остался невредим.

- Ты дернул курок, вместо того чтоб нажать, - с упреком сказал отец.

Теперь настала очередь сенека. Гонка назвал имя, и из рядов вышел старший воин. Он достал стрелу, прицелился и выстрелил. Початок упал.

Вызвали следующего, и он тоже попал в цель.

Третьим вышел воин помоложе.

- Бог мой! - прошептал полковник, обращаясь к Обадии. - Он же белый!

Священник недоверчиво посмотрел на юного воина. Несмотря на раскрашенное лицо, перья в волосах и пять скальпов, свисающих с пояса, он не был краснокожим. Светлые волосы, голубые глаза и правильные черты указывали на английских предков.

- Я слышал, что когда-то индейцы похищали детей, - прошептал Обадия, но доказательство этих слов вижу впервые.

Ренно и не подозревал о произведенном его появлением эффекте. Он бессчетное количество раз проделывал то, что предстояло сделать теперь, так что не думал о зрителях. Сенека снова одержали победу.

По правилам гостеприимства не стоило позволять гостям огорчаться, и Ренно повернулся к Джеффри Вильсону, поднял ладонь в знак приветствия и сказал на единственном языке, который знал:

- Вызываю тебя на состязание в силе.

Зрители кивками одобрили предложение.

Эндрю Вильсон перевел вызов, и добавил, обращаясь к сыну:

- Тебе следует согласиться, иначе мы потеряем лицо.

Раздосадованный и злой после неудачного выстрела, Джеффри громко ответил:

- Согласен!

Полковник перевел ответ.

Ренно приветливо улыбнулся, сбросил рубаху, юбку, снял мокасины, и торжественно вручил младшему воину металлический нож.

Джеффри снял рубашку, но ботинки предпочел оставить на ногах.

Гонка объяснил простые правила. Полковник повторил все по-английски.

- Побеждает тот, кто прижмет плечи противника к земле. Запрещается бить в глаза или калечить друг друга. Помни, Джеффри, от твоей победы зависит успех всего нашего дела.

Джеффри не слышал отца. Белый индеец оказался воплощением всего, что он ненавидел в Америке. Сенека очертили треугольник примерно двадцати пяти футов в длину и двадцати в ширину.

Гонка подозвал колонистов к себе, чтобы вместе наблюдать за поединком. Он гордился сыном и заранее предвкушал победу.

Ренно смотрел на великого сахема, ожидая, когда тот поднимет руку, подавая сигнал к началу схватки. Но Джеффри не ждал никаких сигналов, и видя, что противник отвлекся, ударил Ренно кулаком в лицо.

Ренно никогда не сталкивался с кулачным боем и отступил.

Полковник понял, что сын нанес неверный удар. Гонка поднял руку.

Но Джеффри, по-прежнему ни на кого не обращая внимания, снова бросился к Ренно и больно ударил в живот. Воин согнулся, и следующий удар попал в скулу. Ренно потерял равновесие и упал на одно колено.

На поле наступила тишина.

- Молодой дурак все испортит, - прошептал Эндрю Вильсон Обадии, и заговорил громче, - Хватит махать кулаками, Джефф! Ты должен бороться с ним.

Но сын ничего не желал слушать. Он придумал, как быстрее завершить поединок, и приготовился ударить ногой.

Ренно вовремя заметил тяжелый ботинок, нацеленный ему в голову, и успел отшатнуться в сторону, зная, что если удар попадет в цель, ему придется несладко. Он медленно встал на ноги и отошел в сторону перевести дыхание. Никогда еще в спортивном состязании он не встречался с таким коварным противником.

Ренно поднял глаза и встретил полный ненависти взгляд.

Пусть будет так. Это уже не дружеская схватка. Гордость Ренно и всего народа сенека должны быть отомщены. Ренно выкрикнул боевой клич.

Зрители не поняли, почему он так поступил, но хором ответили тем же. Даже Гонка мрачно улыбнулся, надеясь, что теперь сын задаст этому наглецу хороший урок.

Сам полковник, хотя и опасался за сына, не мог удержаться от симпатии к белому индейцу. Джеффри зашел слишком далеко, и поплатится за собственную дерзость.

Ренно медленно двигался вперед, держась подальше от кулаков и ботинок.

Джеффри замер.

Юный воин рванулся вперед, вцепился в противника и оба упали на землю. Ренно оказался сверху.

Джеффри снова пустил в ход кулаки и ноги, но Ренно, казалось, вовсе не замечал ударов. Теперь он держал Джеффри за волосы, пригибая его голову к земле. Вообще подобные приемы были запрещены в товарищеских поединках, но этот бой трудно было считать обычным.

Удары Джеффри становились все слабее, по мере того как голова его оказывалась все ниже, и наконец колонист едва не потерял сознание. Юный воин прижал его к земле.

Индейцы закричали.

Обадия и один из ньюйоркцев помогли Джеффри подняться на ноги.

Эйб Томас покраснел от стыда. Джеффри Вильсон уронил честь английских колоний, и теперь она должна быть восстановлена. Не задумываясь, что делает, Эйб крикнул:

- Вызываю тебя на состязание в силе!

Эндрю Вильсон облегченно вздохнул и немедленно перевел обращение, опасаясь, как бы ситуация не вышла из-под контроля.

Ренно скрестил руки на груди и принял вызов.

Эйб разделся до штанов, снял ботинки и передал Обадии нож и пистолет, потом вышел на площадку и протянул руку.

Ренно не видел прежде такого жеста, но догадался, что он означает, и взял Эйба за руку. Оба юноши улыбнулись. Ренно понял, что этот поединок будет совсем не таким, как первый.

Гонка подал знак, бойцы повернулись друг к другу и схватились. Ни зрители, ни сами участники так и не поняли, кто первым упал на землю.

Эйб был сильнее, а Ренно - более гибкий, с прекрасной техникой и координацией движений. Но Эйб был упрям и настроился только на победу. То один, то другой оказывались наверху, но никому не удавалось прижать соперника к земле.

Они боролись долго, тела переплелись, а мускулы напоминали клубок веревки. Непосвященному поединок мог показаться скучным, но сенека, чувствительные к каждой мелочи, смотрели в безмолвном восхищении, зная, что никому еще не удавалось победить Ренно в таком состязании. Колонисты форта Спрингфилд переняли этот вид борьбы у местных индейцев, и Эйб тоже до сих пор не встречал себе равных.

Молодые люди вспотели, но не выпускали друг друга.

Гонка и Эндрю Вильсон переглянулись. Оба думали об одном и том же. Целью соревнований было установить дружескую атмосферу, необходимую для успешного завершения переговоров, и теперь она была достигнута. Лучше всего, чтобы поединок закончился вничью.

- Остановись, Ренно! - тихо сказал Гонка, и никто не посмел возражать. -Поединок окончен.

- Достаточно, Эйб! - в ту секунду выкрикнул полковник.

Борцы отпустили друг друга и встали на ноги. Недавние противники посмотрели друг на друга, рассмеялись, обнялись и разошлись в стороны, восстанавливая дыхание.

Потом сенека соревновались в беге, метании копья, стрельбе в птиц, а Ренно и Эйб отошли в сторону. Фермер уже показывал новому другу, как делать пули из свинца, и Ренно первым из сенека выстрелил из мушкета. В свою очередь, белый индеец обучал фермера, как обращаться с луком и стрелами.

Вечером опять устроили пир, и молодые люди уселись рядом, сгорая от желания научиться премудростям другой цивилизации.

Позже, когда колонисты возвращались в отведенный для них дом, встревоженный Обадия Дженкинс отвел полковника в сторонку.

- Меня мучает один вопрос. Тот молодой воин и не подозревает, что он белый.

- Я знаю только, что он считает себя сыном великого сахема. Следовательно, нам нужно быть очень осторожными.

- Одному Богу известно, как он оказался здесь, но это настоящий индеец - если не считать цвета кожи. Мне не терпится открыть ему правду.

- С желаниями священника трудно спорить, - сухо ответил Эндрю Вильсон. - Но хотя бы дождитесь, пока мы не заключим договор с его отцом!

На следующее утро Ренно и Эйб отправились пробовать новое оружие, а остальные колонисты пошли на охоту вместе с хозяевами. Разобиженный Джеффри Вильсон плелся позади всех.

В это время великий сахем пригласил Эндрю Вильсона в свой дом. Переговоры заняли большую часть дня, но в конце концов стороны достигли соглашения. Условия были простыми: сенека получают оружие, а взамен платят две шкуры за каждый мушкет, одну за свинец и порох, необходимые для одного ствола, и по шкуре за каждый пистолет.

Эйб Томас оставался в городе на всю зиму, чтобы научить воинов обращаться и ухаживать за огненными дубинками.

Стороны обязались не воевать друг с другом самое малое двенадцать лун.

В настоящий момент ирокезы не хотели заключать с англичанами военного союза. В то же время представлялось невероятным, чтобы ирокезы вступили в войну на стороне французов - союзников ненавистных гуронов и оттава.

Вечером состоялся третий пир. Эйб, который должен был поселиться в одном доме с Ренно, коротко объяснил, что не намерен раздавать воинам оружие до тех пор, пока те не научатся обращаться с ним.

Полковник Вильсон, выступавший в качестве переводчика, добавил:

- Наше оружие очень опасно, и если человек не знает, как с ним обращаться, то может погибнуть в результате несчастного случая.

На следующее утро, когда путешественники собрали вещи и приготовились к отъезду, Обадия Дженкинс подошел к полковнику и заявил, что не может больше молчать.

- Надеюсь, вы знаете, что делаете.

- Я всего лишь повинуюсь воле Божьей. Думаю, юноша должен знать правду о своем происхождении, и не успокоюсь, пока не поговорю с ним.

Обадия вытащил что-то из седельной сумки и отправился на поиски Ренно.

Тот сидел в большом доме и старательно чистил мушкет.

- Я хочу говорить с тобой, - произнес Обадия на языке алгонкинов.

Ренно удивился, но не выказал особого любопытства, и они молча пошли в лес за кукурузными полями.

Обадия остановился на маленькой полянке. Стояло солнечное зимнее утро. Преподобный Дженкинс произнес про себя краткую молитву и резко спросил:

- Кто ты?

- Я Ренно, воин сенека и член клана медведя.

- Кто твои родители?

- Я сын Гонки, великого сахема, и Ины, хранительницы веры.

- Я принес тебе подарок, - Обадия опустил руку в карман и вытащил прямоугольный кусок отполированной стали. Стеклянные зеркала были недоступны, и колонисты в основном пользовались подобными предметами. Посмотри на свое лицо.

Ренно взял подарок, удивляясь, что видит собственное отражение даже лучше, чем в спокойной воде в безветренный день.

- Что ты видишь? - Обадия знал, что разговор будет нелегким.

- Свое лицо, - Ренно скорчил рожицу и рассмеялся, глядя на отражение.

- Хорошенько погляди на себя, Ренно сенека.

Твои волосы такого же цвета, как у людей моего народа. Твои глаза такие же, как у них. Солнце заставило твою кожу потемнеть, но на самом деле она такая же, как у нас.

Ренно испугался. Он знал ужасную правду, знал давно, с самого детства, но старался забыть, и сейчас ему потребовалось все его мужество. Он не хотел слушать бледнолицего священника, но страшная тайна все эти годы мучила его и заставляла быть первым во всем и стать настоящим сенека.

Ренно вспомнил девушку из видения и спросил:

- Ты - хранитель веры?

- Да. Для моего народа, - подтвердил Обадия.

Ренно медленно опустил руку, в которой держал зеркало, и посмотрел на чужеземца. То, что он увидел, приободрило его. Это не был враг, как Золотой Орел или тот, молодой, который пытался неправильно побороть его. У этого человека были добрые и честные глаза, и он не лгал Ренно, который вдруг оказался совсем беззащитным.

- Ты из клана маниту, который приходил ко мне?

- Я знаю только одного великого маниту, - ответил Обадия. - Небо и земля принадлежат ему. Он всемогущий, всезнающий и для него нет ничего невозможного.

Ренно наклонил голову.

- Я слышал твои слова, - Ренно знал, что услышит в ответ.

- Ты сын сенека. Никто не говорит, что это не так. Но мой народ - это твой народ, Ренно, так что ты - сын моего народа тоже.

Глава 8.

Прошло много дней. Жизнь Ренно текла по-прежнему. Ему не было равных в стрельбе из мушкета, и Эйб Томас начал учить его стрелять из пистолета.

Все это время Ренно терзала одна мысль. Ему никак не удава лось перестать думать об ужасной тайне, и он даже подумывал, а вдруг ему так легко удается обращаться с этим новым оружием только потому, что он бледнолицый. У юноши пропали сон и аппетит, он не желал смотреть даже на любимую лосиную печенку. Тайна поглощала все его мысли, и наконец Ренно пришел к родителям. Здесь он повторил все то, что слышал от бледнолицего хранителя веры, а потом показал обломок полированного металла, полученный от Обадии.

Гонка сидел у огня, скрестив ноги и сложив руки на груди. Тело великого сахема оставалось неподвижно, а лицо словно высечено из скалы.

Ина заговорила первой.

- Пришло время сказать правду.

Ее муж чуть заметно кивнул и пристально посмотрел на сына.

- Ренно - сын Гонки и Ины, - сказал он, - но так было не всегда. Ренно появился на свет не из тела Ины. Он пришел из земли бледнолицых.

Медленно и внятно отец рассказал о рейде, когда он спас жизнь младенца, без страха смотревшего на него. Он забрал малыша с собой, и в него вошел дух ребенка, которого они с Иной потеряли.

Ренно с трудом удавалось держать себя в руках.

- Я - сын Гонки, великого сахема, и Ины, хранительницы веры. Сенека мой народ, и до моих дней я принадлежу клану медведя. Даже если б я не знал этого, Я-гон, брат мой подтвердил это, когда я был еще маленьким.

Ина хотела обнять сына, но он отстранился.

- Но теперь мое сердце болит. Я не такой, как другие воины сенека.

- Если так, - сказал Гонка, - значит, мать-земля и отец-солнце задумали для тебя что-то особенное.

Вывод напрашивался сам собой, и Ренно воспринял его без особого удивления, зато еще больше смутился. Он знал, что невежливо задавать слишком много вопросов, и ждал, пока отец заговорит снова.

- Пути наших отцов и тех, кто был перед ними, меняются. И годы, что лежат впереди, принесут еще больше перемен. Бледнолицые пришли на нашу землю в кораблях с крыльями из белой ткани, которые летают, как птицы. Их много, больше, чем камней на дне большого озера. И они идут и идут, и с каждой луной их становится все больше.

Ренно знал, что все это правда. Племена, жившие восточнее ирокезов, уже потеряли почти все свои охотничьи угодья.

- Огненные дубинки бледнолицых - сильное оружие, ими легче убивать зверей для еды и врагов нашего народа. Вот почему я купил у них так много огненных дубинок. Скоро сенека начнут воевать не так, как это делали наши отцы и те, кто был до них. Мы будем сражаться, как бледнолицые.

- Все воины, которые каждый день стреляют из огненных дубинок, знают, что эти слова верны, - подтвердил Ренно. - Одна огненная дубинка сильнее, чем много луков и стрел. Один металлический нож равен многим каменным ножам.

- После того, как я уйду к предкам, ирокезы будут использовать старое оружие только для обучения. К тому времени все они будут сражаться только оружием чужеземцев, которые придут на нашу землю, чтобы сделать ее своей. Если у нас будет это оружие и мы научимся стрелять из него, то останемся в живых. Если нет - то погибнем. Не настал еще день, когда мы назовем бледнолицых друзьями и братьями, но он придет.

Ренно никогда не думал о таких вещах, но в словах отца был глубокий смысл.

- Те, кто поведет наш народ сквозь годы, - продолжал Гонка, - должен знать и понимать, кто пришел в наш мир. Кто может сделать это лучше сына сенека, рожденного среди них?

Ренно испугался.

- Ренно следует знать о многих вещах, - вмешалась в их разговор Ина. У меня было много видений, и маниту открыли мне будущее. Они сказали, что мой сын станет вождем и приведет воинов сенека и всех ирокезов к победам над врагом.

Ренно выпрямился. Ничто не могло обрадовать юного воина больше, чем весть о грядущих походах.

- Маниту не сказали мне, станет ли наш сын сахемом. Еще не пришло время смотреть так далеко в будущее, - она замолчала, а потом медленно добавила: - Многое предстоит узнать, Ренно. Ты должен поклясться, что мои слова останутся в твоем сердце и ты не откроешь их никому из живых, даже Эл-и-чи.

- Клянусь, мать моя.

- Ты избран маниту, чтобы связать узами дружбы наш народ и бледнолицых. Вот почему ты был послан нам еще ребенком. Ты и сенека, и бледнолицый. Маниту вели тебя всю жизнь, чтобы подготовить к этой работе.

Никто не смеет противостоять воле маниту, чтобы не прогневать духов, и Ренно склонил голову. Он испытывал одновременно и радость, и смущение. Впереди его ждали новые испытания, и пока еще он не был к ним готов. Оставалось надеяться, что маниту дадут ему опыт и знания. Сейчас нужно просто смириться с неизбежным.

- Да будет так.

- Воин, побеждающих в битвах, получает много ран, - сказал Гонка. Кожа его покрыта шрамами.

Ренно знал эту старую поговорку, но не понял, почему отец вспомнил ее именно сейчас.

- Молодые и старшие воины, которые учатся стрелять из огненных дубинок, знают, что скоро мы обменяемся с бледнолицыми вампумами в знак дружбы. Но не все люди видят будущее. Они хотят войны с бледнолицыми, чтобы вернуть их великому морю.

- Это глупо, - сказал Ренно. - Их слишком много, и у них есть огненные дубинки.

- То же самое я сказал на совете, и многие согласились со мной. В нашем народе есть люди, которые не любят тебя, Ренно, потому что ты пришел к сенека от бледнолицых. Они глупы, потому что ты - первый из воинов сенека. Но мудрые слова не доходят до их ушей. они хотят вернуться во времена предков, во время, которое ушло.

Ина посмотрела на мужа.

Он едва заметно кивнул.

Она коротко вздохнула и заговорила.

- Ты самый молодой из воинов, но у тебя уже пять скальпов за поясом. Твой отец и я гордимся тобой, и многие люди разделяют нашу гордость. Но есть такие, кто не любит тебя, потому что у тебя светлые волосы и глаза. Тот, кто ненавидит тебя больше всех - хранитель веры, отец Йалы.

Ренно вздрогнул, словно его ударили в лицо.

- Ты должен знать это.

Сын с трудом сдержал себя.

- Йалу, - медленно сказал он, - послали к родственникам онейда, чтобы она не стала моей женой, когда я вернулся из города гуронов.

Ина сочувственно кивнула.

- Мы не стали говорить тебе, сын мой, - заговорил отец, - потому что не хотели причинять тебе боль. Но хорошо, что ты все узнал сейчас. Маниту посылают испытания тем, кого любят, чтобы знать, хватит ли у них сил вести наш народ.

Ренно сглотнул. Отказаться от Йалы было труднее, чем пройти все прошлые испытания.

- Йала не станет твоей женой, - сказала Ина. - Ее отец не изменит своего решения.

- Так что забудь о ней, - подхватил Гонка. - Ты должен доказать маниту, что достоин их веры.

Ренно был оглушен. Выбора не было, и он тихо ответил:

- Да будет так.

На высоком берегу реки Святого Лаврентия, недалеко от города Квебек, стояла самая крупная во всей Северной Америке крепость - Цитадель. За высоким частоколом находилось множество деревянных и каменных домов, плац, официальные здания, жилища старших офицеров и резиденция местного правителя. Это было сердце, мозг и нервный центр Новой Франции.

Губернатором колонии был принц де Шамбертен, правивший этой дикой, бескрайней землей от имени Его Христианнейшего Величества Людовика Четырнадцатого. Маленького роста и непредставительный на вид, принц Шамбертен пытался компенсировать внешние недостатки роскошным костюмом, покрытым золотым шитьем. Камзол скрывал узкую грудь, а длинные локоны падали на плечи.

Губернатор сидел в резном кресле с высокой спинкой, точной копии трона его версальского господина, и был окружен своими обычными собеседниками -официальной супругой, в платье с неприлично глубоким вырезом, которое, возможно, пришлось бы к месту в далекой Европе, но в этом городе казалось нелепым, адъютантом. имевшим привычку разгуливать по собственным покоям в женском платье, и очень красивой девочкой-метиской, которая иногда получала сомнительное удовольствие, разделяя ложе с королевским губернатором.

Полковник Алан де Грамон не нуждался в подобной аудитории, и с трудом скрывал презрение к самому Шамбертену.

Прямой и подтянутый, в золотом с белым мундире кавалерийского офицера, с коротким париком на выбритой голове, Грамон прошел во внутреннее помещение дворца, остановился и отдал честь.

Губернатору очень нравилось заставлять Грамона немного постоять перед тем, как предложить ему стул.

- Астролог предсказал мне, что днем меня ждут дурные известия, капризно заговорил Шамбертен, сажая метиску себе на колено и начиная ласкать. - Но я и представить себе не мог, что меня ждет такая неприятность, как встреча с вами.

Алан де Грамон и не пытался скрыть нетерпение.

- Мне нужно поговорить с вами наедине, монсеньер.

- У меня нет секретов от моих близких.

Девушка еще сильнее прижалась к нему.

Грамон заговорил строже.

- Не дозволяется обсуждать вопросы безопасности Короны в чьем-либо присутствии. Такое указание подписано лично Его Величеством.

Губернатор нетерпеливо вздохнул, столкнул девушку и жестом велел всем выйти.

- Что же такого произошло, о чем никто не должен знать?

- На днях из английских колоний вернулся один из моих лучших лазутчиков...

- В такую мерзкую погоду? - перебил его Шамбертен, указывая на покрытое инеем окно.

- Для моих людей погода - не препятствие.

Губернатор отхлебнул еще вина.

- Монсеньор, мы столкнулись с большими трудностями. Несколько месяцев тому назад англичане из Массачусетса и Нью-Йорка доставили оружие ирокезам. Насколько мне известно, теперь сенека располагают по меньшей мере тремястами стволов, и еще сто находятся у могавков.

Шамбертен задохнулся от возмущения.

- Какое безобразие! Они поступили так же, как и мы, когда дали оружие гуронам и оттава!

- Именно так. И теперь необходимо принять ответные меры.

- Как только станет теплее.

- Естественно. Но у нас есть люди, которые могли бы заняться этим в любое время года.

Шамбертен посмотрел на снег за окном.

- Вы возьмете Бостон.

Губернатор сказал эту фразу таким тоном, будто битва уже состоялась.

Грамон рассмеялся.

Шамбертен удивленно посмотрел на него и поднял брови.

- Вы забываете, монсеньер, что население английских колоний по численности намного превосходит наше.

- Тогда я немедленно пошлю в Париж требование выслать еще несколько дополнительных частей из лучших войск Его Величества.

Полковник вздохнул.

- Ваше письмо придет самое раннее в конце апреля. До конца лета его будут обсуждать в военном министерстве. Потом отошлют в Версаль, где оно медленно пойдет по рукам, и к началу следующей зимы дойдет до Его Величества. При всем уважении к королю Людовику, следует отметить, что военные действия в Европе для него куда важнее, чем то, что происходит здесь, в Новом Свете, и даже если он согласится прислать сюда еще войска, в чем я сомневаюсь, это будут жалкие крохи вместо того, что необходимо для штурма Бостона и Нью-Йорка.

Губернатор вынужден был согласиться.

- Думаю, мы можем рассчитывать только на два полка регулярных войск, которые уже находятся здесь, в Квебеке. Но они понадобятся прежде всего для защиты самого города, если англичане решатся начать против нас военную кампанию.

Грамон покачал головой.

- Вот это и есть их слабое место. Нью-Йорк, Массачусетс, Коннектикут и Пенсильвания враждуют между собой, так что вряд ли будут действовать заодно. И потом, они еще не закрепили своих отношений с ирокезами. У нас появляются определенные преимущества, и мы должны ими воспользоваться.

- Как? - у губернатора разболелась голова, и он снова потянулся к бокалу.

- Англичане должны убедиться в том, что напрасно дали ирокезам оружие. Дружба должна оборваться, пока они не заключили военного союза. Вспомните, что было с алгонкинами.

Принц де Шамбертен считал всех индейцев кровожадными дикарями и не пытался запоминать, чем одно племя отличается от другого, но не желал показывать собственную неосведомленность и промолчал.

Грамон хорошо знал принца и сдержался.

- Алгонкины не такие агрессивные, как гуроны и оттава, - объяснил он, - Они раздумывали, когда мы предложили им присоединиться к нам, потому что боялись ирокезов. Так что если сенека, могавки и другие ирокезы примут сторону англичан, алгонкины тоже уйдут к ним, и тогда мы пропали. Нам нужно, чтобы англичане пошли войной против сенека.

- Очень убедительно, и отлично задумано, но я не понимаю, как такое может произойти.

В глазах Алана де Грамона вспыхнул огонек.

- Представьте себе, что через несколько недель - когда станет теплее отряд сенека, большой отряд, устроит неожиданный рейд в английские колонии. Жителей убьют, дома разграбят и сожгут, уведут женщин и детей.

Англичане придут в ярость, потому что это будет предательством, и отправят, и начнут воевать с англичанами. Тем самым мы избавимся от опасности. Больше того, мы завоюем доверие индейцев, ирокезы потеряют много сил, и будет легче убедить алгонкин стать на нашу сторону.

- Вы нарисовали чудесную картину, Грамон, но я вижу в ней один изъян. Не представляю, как мы заставим сенека напасть на тех, кто дал им оружие!

Королевский губернатор оказался настолько туп, что Алану захотелось придушить его.

- Монсеньер, индейцы просто будут выглядеть, как сенека. Англичане решат, что это действительно сенека, но на самом деле это будут гуроны.

- Понятно, - Шамбертен кивнул. - Это прекрасно, но если англичане заподозрят обман, то пойдут на нас войной, а мы не сможем дать им бой.

- Никто ничего не заподозрит, - твердо сказал Грамон, - потом у что я сам поведут гуронов в этот набег.

В тот год весна поздно пришла в земли сенека, но наконец трава зазеленела, на деревьях набухли почки, а леса наполнились дичью. Ренно исполнилось восемнадцать лет.

Эйб Томас, к величайшему удовольствию юного сенека, отложил отъезд еще на месяц.

Ренно и Эйб стали настоящими друзьями, обучая друг друга своим языкам, и теперь белый индеец подолгу беседовал с англичанином.

- Причина того, что ты хорошо стреляешь, в твоей природе, - сказал Эйб.

Ренно улыбнулся.

- Потому что я бледнолицый?

Теперь он научился без горечи подшучивать над своим происхождением.

Эйб засмеялся.

- Нет, во всяком случае, я так не думаю. Просто у тебя хорошее зрение - ты стреляешь также хорошо, как и из лука.

В последнее утро ученики Эйба устроили показательные выступления. Сразу после этого Ренно и Эл-и-чи вместе с гостем должны были отправиться в путь. Ренно сам настоял на этой чести, а Эл-и-чи уговорил Гонку отпустить его с братом.

В состязаниях принимали участие пятьдесят лучших стрелков сенека. Большинство из них составляли молодые воины, примерно двадцатилетнего возраста. Они были ловкими, быстро учились и твердо усвоили преимущества мушкета перед традиционными луком, стрелами и дротиком.

Один за другим воины поражали мишени, и Гонка порадовался, когда настала очередь Эл-и-чи показать свое искусство.

В самом конце Ренно и Эйб устроили состязание между собой. Колонист выиграл с таким небольшим преимуществом, что дырки от пуль на мишени с трудом удавалось отличить одну от другой.

В заключение Гонка подарил гостю лук, стрелы и каменный томагавк. В длинной торжественной речи великий сахем подчеркнул, что учитель всегда будет желанным гостем в земле сенека.

Эйб обещал вернуться к новым друзьям.

Потом они вместе с Ренно и Эл-и-чи пошли в большой дом за вещами. Воины долго прощались с Эйбом.

Ренно отошел в сторонку и вдруг похолодел. Навстречу ему шла Йала, еще более прекрасная и желанная, чем раньше. Он не знал, что девушка уже дома, и подумал, что она вернулась прошлой ночью.

Ренно шагнул было к ней, но тут же остановился. Она сама должна была выбрать, какие между ними будут отношения.

Девушка могла коснуться его рукой, но прошла мимо, даже не взглянув в его сторону. Истинная дочь сенека, Йала прошла хорошую школу и дословно исполнила волю отца. Ренно для нее больше не существовал, и он почувствовал себя как тогда, в детстве, когда мать окунала его в ледяную воду.

Гонка последним простился с Эйбом. Великий сахем научился стрелять из подаренного пистолета, хотя все же предпочитал лук и стрелы. Великий сахем пожелал Эл-и-чи доброго пути и повернулся к старшему сыну.

Ренно знал, что отец заметил поступок Йалы.

Гонка положил руку на плечо сына.

Ренно было приятно. Пусть кто-то не любит его, потому что он не был рожден сенека, но он был таким же членом этого народа, как любой другой. Сегодня он получил огненную дубинку, которую возьмет с собой в путешествие. Может, настанет день, и отец Йалы передумает, и тогда они с Ренно будут вместе. До тех пор ему нечего стыдиться ни себя, ни клана медведя, ни всего народа.

Сначала путники держались обычного бега сенека, но Эйб не мог долго двигаться в таком темпе, и братья пошли шагом. Во второй половине дня они остановились на берегу ручья и наловили рыбы себе на ужин.

Молодые люди шли через лес прямо на восток, наслаждаясь погодой, охотой и обществом друг друга. За последние месяцы Ренно и Эйб стали друзьями и питали друг к другу величайшее уважение. Теперь Эйб учился индейскому способу ходить по дикому лесу, не оставляя следов.

На следующий день устроили охоту, и Эл-и-чи настрелял столько дичи, что им должно было хватить на несколько дней.

- Ты станешь хорошим стрелком, - сказал Эйб, - не таким, как твой брат, но не хуже наших ополченцев.

Они задержались еще на полдня, решив искупаться, и по мере того, как путешествие подходило к концу, все больше жалели о предстоящей разлуке.

- Пойдем со мной в форт Спрингфилд, - предложил Эйб, - Мама угостит вас нашей едой.

Ренно вдруг испугался, сам не зная чего, и покачал головой. Даже если видения матери были точны, и ему предстоит сыграть особую роль в укреплении дружбы между сенека и чужестранцами, родными его по крови, он еще не был готов к встрече с ними. Придет время, и маниту дадут ему знак.

Путники вышли на опушку леса на западном берегу реки Коннектикут и остановились. Эйб посмотрел на форт.

- Вот наш город. Может, пойдем к нам?

- Когда-нибудь, - ответил Ренно. - Не сейчас.

Братья простились с Эйбом и ушли обратно в темный лес. Надо идти домой, решил Ренно. Вид высокого бревенчатого дома почему-то встревожил его. Он и понятия не имел, что именно здесь Гонка нашел и взял его с собой, перед тем, как сжечь старый форт.

На следующий день, в воскресенье, Эйб Томас вместе с родителями пошел в церковь. Обадия Дженкинс был так рад видеть его, что позабыв про проповедь, поздоровался с юношей и пригласил на кафедру, рассказать о своем путешествии.

Эйб предпочел бы оказаться на поле битвы, но отказаться было бы невежливо.

- Я почти полгода провел с сенека, и не считаю их дикарями. Они добрые люди, и я люблю их. Я верю им. Я горжусь, что у меня есть настоящие друзья в этом племени. Когда-нибудь мы будем больше доверять друг другу, и, надеюсь, заключим настоящий союз.

Обадия Дженкинс подумал, что такие слова звучат намного убедительнее, чем его проповедь о братстве. После окончания службы люди окружили Эйба и принялись расспрашивать его.

- Хорошо, что вы сами не превратились в дикаря, молодой человек, - с усмешкой сказала Ида Элвин. - Дебора просила передать, что соскучилась, но осталась дома, потому что у нее болит голова.

Эйб собрался с духом.

- Может, она не станет возражать, если я зайду повидать ее на этой неделе.

Улыбка тетушки Иды была лучшим приглашением.

Полковник Вильсон отвел Эйба в сторону и выслушал короткий предварительный доклад, и пока Милдред ждала мужа, Агнес Хиббард подошла к ней.

- Мы с Томом едем домой, и я сразу начну готовить воскресный ростбиф. Мы взяли коляску, так что обед сегодня не запоздает.

Если бы Хиббарды знали, что их ждет впереди!

Они ехали по пустынной дороге вдоль берега реки, как вдруг множество индейских воинов окружили коляску. Двое остановили кобылу, а третий подхватил вожжи.

Том Хиббард потянулся за винтовкой, лежавшей на задней скамье, но могучий воин оглушил его плоской стороной каменного томагавка.

Агнес тоже хотела взять винтовку, но дикари схватили ее, она пробовала кричать, но слышалось только тихое всхлипывание. Каменный нож рассек ей горло, и хлынула кровь.

Один из воинов оскальпировал ее, другой наклонился, чтобы снять скальп с Тома.

- Не трогай его, сын мой, - резко приказал голубоглазый командир отряда. - Он видел, что на нас желтая и зеленая краска сенека. Пусть расскажет об этом всем остальным. Пойдем скорее. Впереди еще много работы,

Гурон повиновался и скрылся в зарослях вместе с Золотым Орлом.

Тридцать семь воинов отлично справились с заданием. Алан специально выбрал время для нападения, когда большинство колонистов находились в церкви.

В итоге два фермера были убиты, оба из луков, потому что гуронам было строго запрещено использовать огнестрельное оружие. В обоих домах остальных членов семей, в том числе детей, связали и заткнули им рты, но не ранили, и оставили в живых, чтобы те могли рассказать о жестоких сенека.

Потом Грамон поджег ферму, обитатели которой находились в церкви.

Тем не менее француз был немного раздосадован. Он хотел взять хотя бы одного пленника, ребенка, если б подвернулся подходящий случай. Он привык выполнять задуманное до конца, но теперь, после поджога, нужно было как можно скорее уходить обратно в лес.

Грамон повел людей обратно к реке, где в зарослях были спрятаны их каноэ, когда на пороге маленького домика увидел молодую женщину.

Дебора Элвин от ужаса не могла двинуться с места. И вдруг она закричала.

Алан де Грамон не раздумывал.

- Схватите женщину! Мы забираем ее с собой.

Исчезновение такой красивой блондинки, несомненно, вызовет гнев англичан. Дело было сделано, и зерна вражды между колонистами и сенека должны принести отменные плоды. Оставалось только не дать раскрыться обману, который мог послужить причиной начала военных действий между французами и англичанами.

Полковник доверял подчиненным и даже не обернулся в сторону домика, направляясь к берегу.

Воины бросились к дому и влетели внутрь. Дебора даже не успела достать винтовку.

Она боролась, кусалась, царапалась и брыкалась, но стоило закричать, как индеец больно ударил ее по лицу. Дебора окаменела, потому что до сих пор никто не смел так с ней обращаться, и не успела опомниться, как во рту у нее оказался кляп, а колени и запястья были связаны ремнями из сыромятной кожи. Один из воинов перекинул Дебору через плечо, другой поджег дом и оба побежали к поджидавшему их каноэ.

С другого каноэ прокричали приказ, обе лодки вышли на реку и двинулись вверх по течению.

Через некоторое время обе лодки пристали к западному берегу. Воины вышли на берег, вытащили каноэ и разбили так, что ими уже нельзя было пользоваться. Дебора заметила, что индейцы вооружены металлическим ножами европейского производства, но пока не могла оценить всю важность своего наблюдения.

Один из воинов снова поднял ее, легко перекинул за спи ну, и отряд скрылся в лесу.

Дебора с грустью думала о том, как жестоко ошибалась, надеясь, что колонистам удастся найти способ установить дружеские отношения с коренными жителями Северной Америки. Лицо все еще горело от сильного удара, ремни больно врезались в колени и запястья, и Дебора пусть с опозданием, но все же пришла к выводу, что тетушка Ида была права. Колонисты находились в Новом Свете в безопасности только тогда, когда силой изгоняли индейцев с их земли.

Вдали послышался сигнал тревоги, поданный из форта, но было уже слишком поздно.

Колонисты, стоявшие в церковном дворе, первыми прибежали в форт, где встретились с фермерами из отдаленных поселений. Первым делом люди принялись тушить горящие дома. Ополченцы по бревнышку разобрали руины, оставшиеся от домика Иды Элвин, но тела Деборы так и не нашли. Она пропала, и скорее всего, была захвачена в плен.

Расспросили тех, кто видел индейцев, и все они, от детей, оставшихся сиротами, до безутешного Тома Хиббарда, повторяли одно и то же.

Лица воинов были зеленого и желтого цвета.

Обадия Дженкинс первым высказал ужасную мысль, пришедшую в голову каждому, кто был знаком с индейцами.

- Нападавшие, - сказал он во время совещания в кабинете полковника в форте, - должно быть, сенека.

- Не верю, - твердо возразил Эйб Томас.

- Почему? - спросил Эндрю Вильсон.

- Потому что Гонка, великий сахем, и все члены совета очень хорошо относились ко мне - да и ко всем нам. Великий сахем хочет, чтобы у нам были хорошие отношения, и я не верю, что он задумал такое, когда разговаривал со мной.

- Ты слишком наивен, Эйб, - презрительно заявил Джеффри Вильсон. Лично я не верю ни одному индейцу.

- А я верю! Сыновья великого сахема проводили меня сюда, и я готов поклясться на Библии преподобного Дженкинса, что они настоящие друзья.

- Не пойму, зачем сенека нападать на нас, - заговорил Обадия. - Они постоянно присылают нам меха в уплату за оружие, и хотят купить еще боеприпасов и пороха, а может, и мушкетов. Не могу понять, для чего этот бессмысленный рейд.

У него болело сердце за Дебору, потому что теперь он точно знал, что любит ее.

- В интересах сенека и всех остальных ирокезов поддерживать с нами хорошие отношения. Если не считать погибших людей, они теряют значительно больше в результате такого рейда.

Полковник Вильсон оборвал спор.

- Трудно сказать, что приходит в голову индейцам, так что мы еще не скоро узнаем, что толкнуло сенека на предательство. Мы построим новые дома взамен сожженных, но не сможем воскресить убитых. А сейчас прежде всего надо выслать погоню и попытаться отбить Дебору Элвин. Как только она окажется в безопасности, мы зададим сенека хороший урок.

Ренно и Эл-и-чи не спешили домой. Сенека ни с кем не воевали, а дичи было так много, что несколько охотников могли обеспечить продовольствием весь город. Кроме того, Са-ни-ва отправляла всех незанятых молодых воинов на поля помогать ухаживать за кукурузой и другими посадками.

С новыми мушкетами охотиться стало совсем легко, и братья наслаждались беззаботной жизнью. Ренно любил лес и радовался, что он - сенека. Он не мог представить себе существование в тени огромного здания, которое английские колонисты называли фортом Спрингфилд. Мужчина, который не может ходить, охотиться и ловить рыбу там и тогда, когда он сам этого пожелает - не настоящий мужчина. Ренно знал, что дух его высох и умер бы, если б ему пришлось остаток дней пахать землю под стенами форта.

Однажды вечером они с Эл-и-чи нашли отличное место для ночлега. Это была ложбина, со всех сторон заросшая густым, высоким кустарником, совеем рядом с рекой и водопадом, в три-четыре раза выше человеческого роста. Неподалеку на полянке поспели ягоды, а Эл-и-чи подстрелил еще одного оленя.

Братья решили остаться и попытать счастья в рыбной ловле, поскольку глубокая вода под водопадом выглядела весьма многообещающе.

Они приняли обычные меры предосторожности, поскольку здесь могли оказаться заблудившиеся алгонкины или охотники из местных племен, и братья всегда ходили вместе, огонь разводили только днем, когда его нельзя было заметить издалека, и тушили костер сразу после того, как приготовили пищу.

Однажды они забрели в огромный малинник, и вспугнув стаю птиц, наелись до отвала и еще взяли с собой.

Братья вернулись к водопаду и пообедали жареной рыбой и остатками ягод, а потом легли отдыхать, как вдруг Ренно почудились шаги. Он приложил ухо к земле. Много людей поднималось по поросшему мхом берегу реки.

Младший брат тоже опустился на землю, прислушался и кивнул в знак согласия.

Вскоре на поляне ниже порогов показался большой отряд. Воины были раскрашены в желтый и зеленый цвета сенека, и Эл-и-чи хотел было выбежать, чтобы поздороваться с соплеменниками, но лежавший на животе Ренно предупреждающе поднял руку.

Эл-и-чи ничего не понял, но повиновался. Ренно и сам не сразу понял, что именно его встревожило. Воины были высокими, хорошо сложенными, с бронзовой кожей, и очень похожи на сенека.

Ренно внимательно изучал незнакомцев, и вскоре заметил, что их огненные дубинки были не совсем такие, как та, что лежала у него за спиной.

Воины вели себя очень странно. Они разделись, вошли в воду и начали счищать боевую раскраску. Ренно понял, что они просто замаскировались под сенека, и холодная ярость охватила его.

Юный воин очень осторожно поднял мушкет.

Эл-и-чи последовал примеру брата.

Ниже по берегу реки Ренно заметил пленника, со связанными руками и ногами, и веревкой на поясе, другой конец которой был привязан к дереву.

После купания воины достали вяленую оленину и сушеную кукурузу. Один из них вытащил изо рта пленника кляп и положил еду на землю. Бедняга вынужден был есть, как животное.

Чтобы дотянуться до пищи, страдальцу пришлось повернуться, и Ренно увидел, что это молодая женщина с волосами цвета спелой кукурузы, точно такими же, как у огромной маски, которая являлась ему в видении.

Словно Дух Грома поразил юного сенека.

Ему стало очень жаль бледнолицую пленницу. Она была так измучена, и в то же время так прекрасна.

Видно, сама судьба привела его в это место. Такая встреча не может быть случайной.

Ренно перевел взгляд на воинов, и тут его ожидал второй удар. Золотой Орел стоял по пояс в воде, смывая желтую и зеленую краску.

Тем временем воины стали наносить другую, белую и красную краску. Это были гуроны.

Ренно обернулся к брату и торопливо заговорил на языке жестов, которым часто пользовались в детстве. Эл-и-чи кивнул. Братья не чувствовали страха, хотя оказались вдвоем против сорока воинов.

Не убирая мушкет, Ренно достал лук и стрелы. Место, где они лежали, одинаково годилось и для наблюдения, и для нападения. Все же сначала Ренно решил использовать традиционное оружие. Двое воинов только что вышли из воды и теперь раскрашивали щеки, руки и туловище красной и белой краской. Эл-и-чи зарядил лук.

Братья прицелились и выстрелили. Гуроны упали на землю, не издав ни звука, остальные члены отряда даже не заметили, что произошло.

Теперь братья выбрали воинов, стоявший у подножия склона, спиной к ним.

Ренно попал, а Эл-и-чи промахнулся, его стрела скрылась в листве дерева в нескольких дюймах от перепуганного гурона.

Теперь Ренно взял мушкет. Прищурившись, он прицелился и мягко, как учил Эйб Томас, нажал на курок. Пуля попала в голову гурона.

На этот раз Эл-и-чи был точен, и братья быстро перезарядили оружие, наслаждаясь необычной битвой. Раз за разом гремели выстрелы, и опешившие гуроны, не понимая, где скрываются враги, ударились в панику.

Золотой Орел выскочил из воды при первом же выстреле, но подчиненные не слушали его команд и бросились в лес. Восемь гуронов были убиты, и их тела остались лежать на земле.

Алану де Грамону не оставалось ничего другого, как последовать за своими людьми, собрать их и повести дальше в Канаду. Уже потом он вспомнил об англичанке, но, поскольку не видел в ней особой надобности, возвращаться за ней не стал. Несмотря на неожиданное нападение, рейд прошел успешно, и сенека с англичанам вот-вот должны были вцепиться друг другу в горло.

Полковник поднял винтовку. Ренно ждал этого момента и вскочил на ноги, чтобы враг знал, с кем имеет дело.

- Золотой Орел, храбрый гурон, - язвительно закричал он, - Ренно, сенека, вызывает тебя на бой!

Оба подняли оружие - и оба промахнулись.

Ренно пришло в голову, что маниту не желают, чтобы их состязание закончилось именно сейчас. Они еще встретятся.

Полковник Алан де Грамон скрылся в лесу.

Братья выждали некоторое время, чтобы убедиться, что гуроны не намерены возвращаться, и только после этого спустились с холма. Ренно снял пять скальпов, Эл-и-чи три, и оба остались довольны. Теперь Эл-и-чи станет полноправным воином, несмотря на свои шестнадцать лет, а у Ренно появился шанс, быть избранным в старшие воины.

Ренно вспомнил о пленнице и пошел к ней. Кровь со свежих скальпов ручейками бежала по ногам. Эл-и-чи держался у него за спиной.

Дебора Элвин сидела под огромным деревом, и из-за его ветвей почти ничего не видела, и теперь вовсе ничего не понимала.

Похитители исчезли, а вместо них появились эти двое, с жуткими трофеями на поясе, и с теми же желто-зелеными лицами, как и сами похитители.

Она выпрямилась, собрала остатки мужества и сказала:

- Убейте меня, и покончим с этим.

Ренно нагнулся, разрезал ремни и поставил ее на ноги.

Дебора с изумлением заметила светлые волосы, голубые глаза и четкие английские черты лица. Он был покрыт загаром, но, как и главарь банды, не был краснокожим. Правда, тот старался держаться подальше от нее.

Ренно догадался, что девушка говорит на том же языке, что и Эйб Томас, и ответил, как сумел:

- Не убивать. Теперь хорошо.

Эти слова и боль от ран доконали Дебору, и она разразилась слезами.

Братья беспомощно посмотрели друг на друга. Женщины сенека плакали редко. даже девочки, ровесницы Ба-лин-та. Они подумали, что бледнолицей будет стыдно за собственную слабость, и отвернулись, чтобы дать ей прийти в себя.

Вскоре слезы высохли, но Дебора ощущала вовсе не стыд, а облегчение. Иногда слезы помогают собраться с мыслями, и девушка поняла, что пусть временно, но положение ее изменилось в лучшую сторону.

На берегу валялись трупы похитителей, некоторые из них были раскрашены красной и белой краской. Впрочем, для нее это не имело никакого значения.

Дебора понимала, что причиной гибели части воинов и бегства всех остальных послужили эти двое, и принялась тайком разглядывать их. Белый индеец был постарше ее на год или два. Конечно, он был дикарем, но в то же время это был самый красивый мужчина из тех, кого она знала прежде, и будь он жителем Массачусетса, она полюбила бы его.

Младший, худощавый и не такой высокий, держался с тем же чувством собственного достоинства, что и старший. Оба были спокойны и уверенны в себе, и почему-то напоминали полковника Вильсона и преподобного Дженкинса.

Впервые за несколько дней Дебора успокоилась. Она не собиралась убегать, потому что не имела ни малейшего представления о том, где сейчас находится и понимала, что не сможет одна добраться до дому. Так или иначе, девушка полностью зависела от этих двух дикарей.

Ренно указал на убежище и обратился к брату на языке сенека:

- Принеси наши вещи и столько жареного мяса, сколько мы сможем унести. Вдруг гуроны попытаются отомстить, так что мы должны уйти как можно дальше, пока они не вернулись. Я пока соберу их огненные дубинки.

Эл-и-чи бегом направился к ложбине, а Ренно обернулся к девушке. Дебора порозовела, и от этого стала еще красивей.

- Оставайся здесь

Слова прозвучали как приказ, и Дебора сразу опустилась на землю, растирая запястья и колени. Она знала, что белый индеец смотрит на нее, и покраснела еще больше.

Ренно собрал огненные дубинки. Они были длиннее, чем у англичан, и немного другой формы. Но действовали точно также, и Ренно понял, что если сделать подходящие пули, то ими можно будет пользоваться. Он сложил огненные дубинки в две кучки и перевязал каждую лозой.

Эл-и-чи вернулся

Ренно подошел к девушке, жестом велел ей встать и улыбнулся, показывая, что не собирается причинить ей вреда. Дебора встала, и не успела опомниться, как он поднял ее и перекинул за спину, точь-в-точь, как это делали похитители. Она разозлилась.

- Поставь меня обратно! Я пойду сама!

Ренно понял только одно слово.

- Не пойдешь. Женщина очень медленно.

Дебора поняла, что получила выговор, и не нашла достойного ответа. Потом, несмотря на унизительное положение, подчинилась.

Однако скоро она заметила, что младший из воинов, помимо собственного оружия и запаса еды тащит еще и связку мушкетов. Вторую связку оставили на месте.

Юноши перешли на быструю рысцу и теперь двигались быстрее, чем ее похитители. Дебора поняла, что сама никогда не сумела бы идти по лесу с такой скоростью. Она старалась, чтобы ему было как можно легче, и время от времени меняла положение. Прошло несколько часов.

Они остановились только после заката, и Дебора подошла к ручью, разминая затекшие руки и ноги. Индейцы уселись на землю друг против друга. Ренно махнул рукой.

- Ешь.

Ей подали кусок холодной жареной оленины.

Мясо было жестким, а кукуруза сухой, словно песок. Но вскоре Дебора обнаружила, что она довольно вкусна, особенно если жевать подольше, как это делали молодые люди. К собственному удивлению, она съела все, что ей дали.

Ренно не мигая смотрел на девушку. Мягкий лунный свет струился между деревьями.

Деборе стало неуютно.

- Ренно, - сказал старший, указывая на себя.

- Эл-и-чи, - произнес младший.

Дебора была на грани истерики, и с трудом удержалась от смеха

- Дебора, - сказала она и несколько раз повторила свое имя.

- Де-бо-ра, - старший выговорил ее имя на индейский манер, продолжая смотреть ей в лицо.

Девушка хотела отвернуться, но сдержалась. До сих пор ей ничего не угрожало, и, хотя она понятия не имела, куда ее ведут, здравый смысл подсказывал, что не стоит выказывать страха.

В лунном свете светлые волосы приобрели серебряный блеск, как у воды на поверхности озера. Даже у Йалы волосы не меняли цвет в темноте, и бледнолицая девушка казалась Ренно все прекраснее. Ее платье на одном плече было порвано, открывая не тронутую загаром кожу, и он не мог побороть искушения дотронуться до нее.

Дебора отшатнулась, угадав его намерение. Ренно отдернул руку.

В глазах юноши мелькнула тревога, и Девушка поняла, что он не собирался причинить ей зло. Ему просто было любопытно, и Деборе пришло в голову, что он еще никогда не видел женщин ее расы.

Дебора не знала, что сказать, о чем бы ей потом не пришлось пожалеть. Он почти не знал языка, и вряд ли понял бы ее объяснения. Ей захотелось взять его за руку и приложить пальцы к плечу, но тогда он решит, что она предлагает ему нечто большее. Лучше ничего не делать.

Ренно скрестил руки на груди и смотрел прямо перед собой. Он догадался, что напугал бледнолицую и жалел, что был так груб. Скорее всего, в мире бледнолицых, как и у сенека, женщина сама выбирает, какие отношения будут у нее с мужчиной.

Фактически она была его пленницей. Он взял ее у гуронов и теперь может делать с ней все, что захочет. Другое дело, что она очень похожа на огромную маску, и обидеть ее значило бы тревожить или оскорбить маниту.

Прошлое пленницы не интересовало Ренно. Теперь она принадлежала ему, и он нес ответственность за свою добычу. Дома надо будет обратиться за советом к матери или тетке, они обычно знали все, что касалось женщин.

У самого Ренно почти не было опыта общения с женщинами. Правда, за несколько месяцев после отказа Йалы он иногда ходил в особый большой дом, где пленницы из других народов должны были спать с воинами сенека в обмен на пищу и одежду. Некоторые из них были искусны в своем деле, но удовольствие быстро проходило. Так бывает, когда мучает жажда - напьешься, и скоро опять хочется пить.

Ренно осознал, что хочет эту прелестную бледнолицую, и имеет на нее право. Но лучше немного потерпеть, чем вызвать гнев маниту.

Деборе казалось, что молодой воин забыл о ее существовании, и не знала, как поступить. Она будет ждать хоть всю ночь, но пусть он сделает первый шаг.

Ее терпение было вознаграждено.

- Спать, - сказал Ренно.

Дебора улеглась на землю и тут же уснула.

Ее разбудили, когда было еще темно. Луна исчезла.

Воины терпеливо ждали, пока она умоется, а потом дали ей кусок мяса т горсть кукурузы.

- Ешь, - опять сказал старший, и поднял ее себе на плечи, предполагая, что она сможет есть во время пут и.

Каким-то образом Деборе все-таки удалось сделать это. Весь день воины по-прежнему бежали по лесу, иногда младший прикладывал ухо к земле и с улыбкой кивал старшему. Девушка поняла, что похитители не стали преследовать их.

Отряд милиции из форта Спрингфилд медленно пробирался по лесу. Уже никто не верил, что им удастся поймать участников кровавого рейда. Но люди не собирались возвращаться, надеясь, что тропа выведет их к городу сенека, и им удастся найти и спасти Дебору Элвин.

Главой отряда и проводником был Абель Финн, суровый фермер, бывший охотник. В первый же день он нашел разбитые каноэ и вывел отряд на тропу, по которой ушли индейцы. Эйб Томас по-прежнему утверждал, что его прежние хозяева не причастны к нападению.

- Мы ушли намного севернее земель сенека. Их земля - на западе, и они не могли увести Дебору в другое место.

- Скоро все выяснится, - коротко ответил полковник.

Самым тихим в отряде был Том Хиббард, все еще с повязкой на голове. Все понимали, что он хочет отомстить за смерть жены. Он скорбел молча и только однажды сказал Эйбу, после того, как отряд остановился на ночлег:

- Агнес не вернуть, даже если убить десять человек, но я все равно убью их.

Через неделю отряд вышел к водопаду на небольшой речке, над берегом кружила стая канюков, отряд подошел ближе, и птицы поднялись в воздух, яростно хлопая крыльями.

- Мы что-то нашли, - закричал Эйб, и все побежали к месту недавнего сражения.

- Ничего не трогайте, - приказал полковник. Ополченцы осматривали тела восьми оскальпированных гуронов, объеденных канюками.

Некоторые из воинов были убиты пулями, другие стрелами, и полковник стал в тупик, не зная, как объяснить странную находку.

Но самое важное открытие сделал как всегда надменный Джеффри Вильсон.

- На некоторых трупах еще есть следы зеленой и желтой краски. Похоже, они как раз перекрашивались в красные с белым цвета, когда на них напали.

Эйб и Абель Финн пошли искать следы, а Том подобрал несколько ремешков. Это были те самые, которыми была связана Дебора, но колонисты могли только догадываться об их предназначении.

Англичанам не удалось обнаружить следы Ренно и Эл-и-чи, так что судьба Деборы осталась неизвестна.

Через несколько часов упорных поисков следопыты вернулись на берег.

- Насколько мы поняли, - сказал Эйб, - дикари ушли отсюда порознь, по два-три человека. Следы расходятся в разные стороны. Все, что нам известно, это направление. Они пробираются к северу.

- Можем мы пройти по их следу?

- Нет, сэр, - пожал плечами Эйб. - Нужно десять-двенадцать опытных следопытов, по одному на каждый след, и даже если б у нас были такие люди, поиски бы заняли несколько недель.

- Как нам удалось выяснить, - подхватил Финн, - эти воины бежали в панике. Может быть, они снова встретились к северу отсюда, но может и нет. Пойдет снег, прежде чем мы выясним наверняка, откуда они пришли. Но задолго до этого вырастет трава, и все следы исчезнут.

Полковник с помощниками спустился вниз по берегу.

- Не хотелось бы говорить этого, сэр, - обратился к нему лейтенант Дональд Доремус, в мирной жизни владелец новой гостиницы, единственный, кроме самого полковника и Обадии Дженкинса, обладатель университетского диплома во всем западном Массачусетсе, - Но, кажется, мы потерпели неудачу.

- Боюсь, что так, Дональд, - вздохнул полковник. - Что вы думаете об этом побоище?

- Индейцы были атакованы другим отрядом, возможно, еще более многочисленным.

- Согласен.

- Меня очень интересует эта краска. Похоже, они смывали желтую и зеленую краску сенека и наносили красную и белую...

- Цвета гуронов.

- Верно, полковник. Их захватили врасплох, произошла битва, и остальные сбежали. Враги не пострадали совсем или же забрали с собой убитых и раненых.

- Все так. Эйб Томас был прав. Это не сенека напали на форт Спрингфилд.

- Да, сэр. Сенека пошли бы прямо на запад, к своей земле.

К ним подошел Эйб со связкой мушкетов в руках.

- Полковник, мы нашли это в кустах всего в нескольких футах от берега.

Они разрезали лозу и стали принялись осматривать оружие.

- Это не наши мушкеты, - заметил Эндрю Вильсон. - Эйб, у сенека есть еще огнестрельное оружие, кроме того, что дали мы?

- Нет, сэр. Во всяком случае, не было еще две недели назад. Я знал бы, если б они научились обращаться с оружием у кого-то еще.

Дональд все еще рассматривал мушкет.

- Он сделан в Пруссии, полковник. Здесь какая-то тайна. Ясно, что это мушкеты индейцев, скорее всего гуронов, но от кого они их получили, сложно сказать.

- Похоже на французов, - продолжал Дональд. - потому что гуроны - их союзники. Вопрос, продают ли власти Канады индейцам именно французское оружие.

- Это надо выяснить. Кроме того, я допускаю, что оно принадлежало испанцам из Флориды. Генерал Пепперел отправит запрос принцу Руперту в Лондон, и если он не знает, то проведет расследование. Пройдут месяцы, прежде ем мы получим ответ, но в конце концов все разъяснится.

- Единственное, чего мы не знаем и не узнаем никогда, - сказал лейтенант, - так это кто спланировал и провел этот рейд.

- Боюсь, что так. То, что гуроны - союзники французов, еще не означает, что они подчиняются властям Квебека. Дикари могли действовать самостоятельно.

- С другой стороны, ведь нас пытались убедить в том, что именно сенека напали на нас...

- Я знал, что они ни в чем не виноваты, - вмешался Эйб. - Гонка честный человек, и остальные тоже.

- Хотел бы я быть настолько уверенным.

- Что будем делать, сэр? - спросил лейтенант.

- Боюсь, придется отказаться от погони и вернуться домой. Усилим систему охраны и будем ждать дальнейшего развития событий. Даже если у нас будут доказательства того, что именно французы организовали этот рейд, будет очень трудно убедить другие английские колонии отправить войска к Квебеку. Но у нас нет даже этих доказательств.

- А что будет с Деборой? - обратился к нему Эйб.

Полковник нахмурился.

- Не знаю. Мы узнаем, если она попадет в Квебек. Французы не воюют с женщинами. Индейцы - гуроны или те, кто напал на них - могли убить ее или увести в плен. Одному Богу известно, что с ней сталось, но у нас нет ни людей, ни средств, чтобы обыскать всю Северную Америку!

Глава 9.

Барабаны принесли весть о возвращении сыновей великого сахема, и весь город вышел на улицу, чтобы взглянуть на бледнолицую пленницу.

Братья важно выступали, как и подобало великим воинам, а между ними шла молодая женщина со светлой кожей и волосами цвета спелой кукурузы. Платье ее было порвано, но Дебора шла с высоко поднятой головой, и никто не знал, чего ей стоило скрыть охвативший ее ужас.

Дебора понимала, что индейцы вернулись домой. По обеим сторонам улицы толпились люди. Все они смотрели на нее с бесстрастным выражением лица, но Дебора не догадывалась, что за равнодушными масками скрывается сильнейшее любопытство, а не враждебность, и что они впервые видят бледнолицую женщину.

Только Йала не разделяла общих чувств. Она сразу поняла, насколько опасна новая соперница. Согласно воле отца, Йала избегала встреч с Ренно, но вовсе не искала их с другими воинами.

Она пробивалась сквозь толпу, не желая пропустить ни слова из рассказа братьев, и на мгновение встретилась глазами с чужестранкой.

Никогда еще Дебора не видела столько ненависти в чужих глазах. Эта злоба причинила ей едва ли не физическую боль. Девушка хотела отвернуться, спрятать лицо, и трудная минута осталась позади.

Великий сахем только что закончил трапезу и приветствовал сыновей на пороге дома.

- Поклонись великому сахему, - сказал Ренно по-английски.

Дебора почувствовала себя очень глупо, приседая перед седеющим дикарем средних лет в огромном головном уборе из перьев.

Сенека никогда не видели подобного движения. Некоторые женщины и дети засмеялись. Ина придержала взбалмошную Ба-лин-та, хотевшую бежать к братьям.

Ренно подробно рассказал о встрече с гуронами, раскрашенными в боевые цвета сенека, но не назвал имени Золотого Орла. Это его личное дело, и позже он скажет об этом отцу.

Эл-и-чи шагнул вперед, развязал мушкеты и протянул один из них отцу.

- Вот подарок великому сахему. Он может отдать остальные воинам, которых выберет.

Гонка осмотрел оружие.

- Будет ли эта огненная дубинка и те, другие, убивать моих врагов?

- Будут, - заверил его Ренно, - как только я изготовлю металлические стрелы.

- Тогда я принимаю их, - ответил великий сахем, стараясь скрыть удовольствие. - Ренно, сын мой, верно ли, что ты убил еще пять гуронов?

- Да, великий сахем.

- Эл-и-чи, сын мой, верно ли, что ты убил трех гуронов?

- Да, великий сахем.

Гонка посмотрел на бледнолицую женщину.

- Де-бо-ра, - произнес Ренно, - была в плену у гуронов. Мы освободили ее и привели сюда.

Дебора узнала свое имя и встревожилась.

- Ты сделаешь ее своей рабыней? - спросил великий сахем.

Ренно не знал, что сказать. Он не хотел при всех проявлять симпатию к девушке с кожей того же цвета, что и у него.

- Она говорит на языке англичан, которые продали нам огненные дубинки. Мы не хотим, чтобы они стали нашими врагами, так что я не знаю, как поступить с этой женщиной.

Гонке не приходилось сталкиваться с такими сложностями, и он принял единственное возможное решение.

- Ина и Са-ни-ва решат ее судьбу, - поспешно сказал он и прервал беседу, призвав всех хранителей веры и воинов на совет.

Мужчины ушли. Ба-лин-та поняла отца так, будто бледнолицая теперь станет членом их семьи, подошла к ней и улыбнулась.

Это был первый дружеский жест с момента похищения, и Дебора опустилась на колени, чтобы обнять девочку.

Ба-лин-та потрогала ее волосы, убедилась, что они настоящие, и разразилась счастливым смехом.

Уходя, Ренно заметил эту сцену и облегченно вздохнул. Конечно, мать и тетка найдут для вновь прибывшей подходящее место в городе.

Совет начался с назначения Эл-и-чи полноправным воином. Конечно, он был очень молод, но три скальпа за поясом доказывали, что юноша достоин высокого звания.

Никто не возражал, церемония прошла гладко, и Ренно ласковым взглядом поздравил брата.

После этого воины разошлись, и Ренно остался один перед старейшинами.

Гонка спустился с помоста, следом за ним шли вожди и хранители веры. Все они являлись старшими воинами, и были равны между собой. Каждый мог говорить, что считал нужным, не боясь наказания или упрека.

Члены группы уселись, образовав двойной круг. Ренно остался стоять снаружи. Он не знал, что происходит, но был исполнен почтения и принял полный достоинства вид.

Первым взял слово командир Ренно, Сун-а-и. Он поднялся, вышел на середину круга и заговорил как всегда коротко и по существу.

- Ренно воин, и ему всего восемнадцать лет. Но за поясом у него десять скальпов, больше, чем у многих бывало за всю жизнь. Если маниту не разгневаются на него, он станет старшим воином.

Дух Ренно воспарил. Никто из его сверстников не удостаивался такого звания. Старший воин командовал в битве и имел бесчисленные привилегии в мирное время.

Потом выступили старые вожди, которые уже отдыхали. Старики пользовались огромным уважением, и все слушали их очень внимательно. Один за другим они одобряли выбор Сун-а-и.

Ренно хотелось кричать от радости, но он продолжал стоять неподвижно, сложив руки на груди, как если бы речь шла о ком-то другом.

Потом встал Гонка.

- Велика моя любовь к сыну, так что я не имею права голоса. Не хочу, чтобы получилось так, будто я собираюсь раньше времени сделать его старшим воином. Скажу только одно: если б Ренно не был моим сыном, я первый подал бы голос за его избрание.

Многие воины поддержали его.

Ренно заметил, что отец Йалы все время молчит. Конечно, если б он был против того, чтобы избрать старшим воином человека, рожденного бледнолицым, он так и сказал бы, но он сидел, сжав губы и глядя прямо перед собой.

Несколько человек вели себя так же, но никто не выступил против него открыто. Из ста человек, присутствовавших на обсуждении, противников можно было пересчитать по пальцам

Наконец все, кто желал выступить, сказали свое слово. Наступила тишина.

Гонка поднялся на помост.

- Ренно, выйди вперед.

Юный воин подошел к самому помосту.

- Желает ли Ренно стать старшим воином? - спросил Гонка.

- Да, великий сахем.

- Обещаешь ли ты всегда выполнять то, что от тебя потребуется, ради сенека, твоего народа?

- Обещаю, и пусть маниту покарают меня, если я нарушу слово!

- Пусть он пройдет испытание.

Восемь старших воинов собрались вокруг кандидата и повели его в лес. На поляне был приготовлен столб. Воины врыли его в землю, а потом раздели Ренно, забрали его оружие и привязали испытуемого к столбу.

В течение четырех дней и ночей эти воины будут попарно охранять его от врагов и диких зверей. Но они не должны вмешиваться, а только следить, чтобы испытание шло своим чередом.

Ренно знал, что все это время ему запрещено говорить. Старшие воины рассказывали, что специально старались не спать, боясь, что начнут говорить во сне. Ему нельзя было есть и пить, и нужно было все время стоять прямо. Если он потеряет сознание и повиснет на ремнях, что иногда случалось, его отпустят. Но тогда, какие бы подвиги он не совершал в будущем, он так и останется простым воином до конца своих дней.

Конечно, знай он, что его ждет, то наелся бы и напился про запас. Вот почему, подумал Ренно, кандидатов никогда не предупреждали заранее. Старший воин должен быть необыкновенно мужественным, выносливым, сильным, потому что он становится примером для всего народа.

Старшему воину полагался отдельный дом, хотя при желании он мог, пока не женится, оставаться в большом доме для неженатых воинов. Старший воин имел право вести в битву не только воинов сенека, но и других племен ирокезов. Никто не мог заставить старшего воина помогать женщинам в поле. В мирное время он будет охотиться, рыбачить и совершенствовать свое воинское мастерство. Он сможет водить отряды на равнину охотиться на бизонов. Он может быть посланником сенека к другим народам. Он может быть избран членом совета.

Самое главное, он станет братом Гонки.

Насекомые кружились около него и больно кусались, но Ренно не обращал внимания на такие пустяки.

Отец-солнце грел все сильнее, но не жег, иногда забираясь в облака. Старший воин отошел в лес. Мать-земля поддерживала испытуемого. Ночью взошла луна, и Ренно вспомнил Дебору.

Как мать и Са-ни-ва приняли ее? Он подумал, что когда в толпе увидел Йалу, то не пожалел о том, что потерял ее. Но все же Ренно хотел ей добра, пусть даже она никогда не будет его женой.

На второй день пошел дождь. Ренно стало легче. Вода освежала, но он удержался от того, чтобы слизнуть катящиеся по лицу капли. Ночью дождь прекратился, но луна так и не появлялась.

На третий день облака скрыли отца-солнце, но Ренно не испугался. Вдруг во время испытания он получит видение, и с трудом подавил желание вновь увидеть огромную маску с волосами цвета спелой кукурузы. Маниту не любят, чтобы от них чего-то требовали.

В последний день стало жарко. Вот когда Ренно пришлось нелегко. Он не был голоден, но губы высохли и потрескались, горло пересохло и болело, и начала кружиться голова. Впрочем, его это не очень беспокоило. Достаточно, что он стоит прямо и неподвижно, не натягивая ремни. Ночью Ренно заметил или ему показалось - ястреба, парящего над его головой в лунном свете. Он так и парил там все последние, самые тяжелые часы испытания. Огромная маска не пришла, но прислала сына, и Ренно был доволен.

На рассвете на поляне собрались все восемь воинов. Иногда кандидаты теряли сознание, после того как были перерезаны ремни, но Ренно продолжал стоять, приняв и медленно выпив чашку воды. Потом ему дали котелок с похлебкой, которую, он знал, сварила для него мать, и он съел все до крошки, старательно пережевывая мясо, картофель и бобы. Силы медленно возвращались.

- Ренно, теперь ты старший воин, - сказал один из его новых товарищей. Все остальные приветствовали юношу, а потом раскрасили его тело и лицо зеленой краской с тонкими полосками желтого цвета. Теперь все видели, какого он звания.

Один из воинов подал ему мушкет, захваченный у гуронов, и Ренно понял, что это отцовский подарок.

Ему вернули лук, стрелы и нож, и еще новый томагавк. Наконец он надел головной убор старшего воина. Перья короной стояли вокруг головы и падали на спину. Ренно догадывался, что это работа Са-ни-ва.

После этого Ренно оставили одного, и он вознес молитву, прося маниту и дальше защищать и направлять его. После этого можно было возвращаться в город. У сенека не было принято поздравлять или хвалить вновь избранного старшего воина, потому что звание это всегда было заслуженным.

Ренно огляделся, нет ли кого поблизости, и широко зевнул. Его клонило в сон, и юноша хотел только одного - побыстрее добраться для своего нового дома, который стоял в конце улицы, где жили только старшие воины. А вечером он отправится на трапезу в родительский дом. Дебора, конечно, тоже будет там.

Женщины уже вышли на работу, и Ренно остановился поздороваться с матерью. Глаза Ины сияли.

- Я горжусь тобой, сын мой.

Он склонил голову, чего не делал ни перед одной другой женщиной, кроме нее и Са-ни-ва.

- Ты хорошо выглядишь.

Ренно не хотел хвастаться и просто пожал плечами в знак того, что не считает испытание чем-то особенным. Ина отвернулась, скрывая улыбку. Даже старший воин может быть мальчишкой.

- Где сейчас Де-бо-ра? - не удержавшись, спросил сын.

- Пока что мы с Са-ни-ва поместили ее в дом для девушек. Ты хочешь жениться на ней или взять ее в свой новый дом?

Ренно еще не думал об этом. Ему хотелось бы жениться на бледнолицей, но он не был уверен, захочет ли она этого.

- Мы еще поговорим об этом, - сказал Ренно и быстро пошел прочь.

Ина улыбнулась, покачала головой и вернулась к женщинам.

По дороге в город Ренно размышлял о словах матери, как вдруг увидел бегущую навстречу девочку.

Ба-лин-та подбежала к брату и крепко обняла его.

- Ты хорошо выглядишь.

Ренно поблагодарил сестренку.

- Теперь ты пойдешь в поход против эри и принесешь мне их кукол, заявила шалунья, прыгая вокруг него.

- Возможно, - Ренно ничего не обещал.

- О, старший воин может делать все, что захочет. Ты даже можешь заставить девушек не мучить Де-бо-ра.

Ренно схватил девочку за руку.

- Что ты сказала?

Ба-лин-та широко раскрыла глаза.

- Они все время дразнят ее. Последние дни она работала в поле, но не знала, что нужно делать, и они били ее по лицу и голове. А в доме они ее просто мучают. И сейчас тоже.

Ренно почти бежал.

Ба-лин-та старалась не отставать.

- Мне нравится Де-бо-ра, хотя я не понимаю, что она говорит. Ты поможешь ей, Ренно?

Брат молчал.

Ренно и не думал, что ему придется так быстро воспользоваться своими привилегиями. Старшие воины имели право в любое время войти в любой дом, и он бросился прямо к большому дому, где жили девушки.

День был теплый, и дверь оказалась распахнута настежь. Ренно шагнул через порог.

Де-бо-ра в чужой одежде, босиком и с распущенными волосами ползала на четвереньках вокруг очага. А полдюжины молодых женщин сенека били ее палками, а потом выхватили горящую ветку и прижгли ей пятки. Де-бо-ра закричала, а ее мучительницы громко смеялись.

Ренно с ужасом обнаружил, что заводилами жестокой забавы были Йала и Ановара, которые обращались с бледнолицей, словно с пленницей-гуроном. Ярость охватила его.

- Что вы делаете с женщиной, которую я привел в землю сенека?

Все замерли. Даже Ба-лин-та испугалась.

Девушки, стоявшие у порога, отпрянули, боясь, что он ударит их рукояткой томагавка. Дебора, мечтавшая, чтобы ее соседок поскорее позвали на поле, с благодарностью посмотрела на своего спасителя, и только через несколько секунд узнала его.

Все молчали, и только Йала осмелилась ответить.

- Мы не сделали ей ничего плохого, Ренно, - вызывающе проговорила она.

- Вы сделали ей плохо. - Взгляд жертвы наполнил его сердце жалостью. -Принесите гусиный жир и смажьте ей ноги.

Йала хотела было отказаться, но никто не смел ослушаться приказа старшего воина. Она встала и медленно пошла через весь дом за глиняной плошкой с жиром.

- Помоги ей, - сказал Ренно Ановаре.

Девушки намазали обожженные места, и Деборе сразу стало легче. Она старалась не плакать, зная, что слезы лишь подстегнут этих чертовок.

Кто-то хотел выйти из дома, но Ренно встал на пороге.

- Стойте! Каждый, кто дотронется до бледнолицей или причинит ей вред, будет иметь дело со мной.

Девушки знали, что Ренно может сообщить о том, что случилось, матери или Са-ни-ва, и тогда им придется плохо.

- Де-бо-ра не пойдет сегодня в поле. Она останется здесь и будет отдыхать, пока не заживут ее раны. И помните, я никому не позволю обижать ее.

Ба-лин-та помогла Деборе добраться до кровати. Ренно вышел из дома и направился к своему новому жилищу, которое выстроили для него другие старшие воины за время испытаний. Очень хотелось спать. Позже он все обсудит с родителями и решит, что делать с Де-бо-ра.

После ухода Ренно в доме стало тихо. Ба-лин-та устроилась рядом с бледнолицей, словно защищая ее. На самом деле девочка не имела права находиться в доме, но никто не посмел выгнать ее.

Девушки все вместе вышли из дома, не глядя на жертву.

Йала подошла к Ановаре.

- Я всегда знала, что Ренно больше нравятся бледнолицые женщины, чем ты или я.

- Вообще-то мужчины могут считать ее красивой, - легкомысленно заявила Ановара. - Ты сама знаешь, какие у нее необыкновенные волосы и кожа.

- Они такие же, как у Ренно, - злобно сказала Йала. - Вот почему она ему так нравится. Он должен увести ее обратно в землю бледнолицых, и сам остаться там -навсегда!

Ановара испугалась.

- Но он сенека. Старший воин. Это великая честь, и он заслужил ее.

- Вот что сказал мой отец, - ответила Йала, - Когда все будут думать, что он верен сенека, он встанет против нас на сторону бледнолицых. Когда-нибудь ты убедишься, что так он и будет.

Ановара не знала, что ответить, так что дальше девушки шли молча.

Вдруг Йала рассмеялась.

- Сегодня я пораньше уйду с поля. Пойдем со мной, позабавимся.

Ановара посмотрела на подругу, но ничего не сказала.

- Я хочу проучить Ренно. Он думает, ему теперь все можно, потому что он старший овин, но скоро поймет, что на самом деле ничем не лучше других. Он больше никогда не захочет иметь дела с бледнолицей! О, как бы я хотела взглянуть на него тогда!

Внешнеполитическая ситуация в Европе осложнилась до предела. Религиозные и национальные распри только добавляли масла в огонь, неожиданно для большинства колонистов в борьбу оказался вовлечен и Нью-Йорк.

В 1685 году умер Карл Второй. Больше всего англичане опасались восшествия на престол его брата, Джеймса Второго, открыто поддерживавшего римскую католическую церковь. Ведь тогда страна вернулась бы в лоно Церкви, что означало бы возвращение Риму монастырей, храмов и другой собственности, экспроприированной полтора столетия назад Генрихом Восьмым.

Франция объявила себя первой сторонницей Рима, а король-солнце принял титул Все христианнейшего. Но религиозные распри прикрывали собой борьбу за мировое господство, а помимо Англии и Франции в ней участвовала еще и Испания.

Кризис разразился в 1688 году, когда вторая жена короля Джеймса родила сына. Тем самым обозначилась угроза появления новой католической династии. Джеймс был свергнут с престола и бежал во Францию. Трон перешел к Марии, его дочери от первого брака, а потом к ее зятю, принцу Вильяму, штатгальтеру Голландии, оплота протестантов. Он взошел на трон под именем Вильяма Третьего и приготовился к серьезной борьбе с французами.

После прибытия в Уайт-Холл новоиспеченный король Вильям первым делом встретился с принцем Рупертом, двоюродным брат ом его жены. Принц до сих пор занимал пост главнокомандующего армией и флотом. Несмотря на разницу в положении, они по-прежнему оставались старыми друзьями, товарищами по оружию.

Собеседники устроились в скромно обставленном кабинете и потягивали излюбленный простонародьем эль.

- Мои лазутчики сообщают, - сказал Руперт, - что в последнее время Людовик приказал заложить в Бресте двенадцать военных кораблей.

- Мне говорили четырнадцать, - улыбнулся Вильям.

Руперт покачал головой.

- Они успеют построить вовремя только двенадцать судов.

Король принял упрек.

- Я уже отдал распоряжения относительно нашей программы по кораблестроению. Мы объявим дополнительный набор на военную службу, так чтобы хватило людей на все новые суда.

- Вы полагаете, что Людовик даст нам время, прежде чем затеять новую войну?

Принц пожал плечами.

- Может, и так.

- Боюсь, именно так, - Вильям дернул за локон завитого парика. - Он слушает только тех, кто с ним соглашается, и подобно всем абсолютным монархам, уверен в собственной непогрешимости.

- Нам необходимо принять ответные меры. Я уже учредил четыре новых пехотных дивизии, две бригады кавалерии и три артиллерийских полка. Французские солдаты хорошо обучены, и нам едва ли удастся одержать победу, опираясь только на патриотизм наших частей.

- Думаю, нашим войскам, и прежде всего самим офицерам, необходим полевой опыт. Они совсем обленились за мирные годы.

- Я пошлю несколько частей в Бельгию, и они примут участие в военных действиях, - Руперт откинулся на спинку кресла и зажег трубку угольком из камина. -Мы сможем ответить на любую угрозу. Будем надеяться, что Франция не развяжет войну в ближайшие год-два.

- Мы должны еще оказывать помощь нашим союзникам.

- Это ваша проблема, не моя, - Руперт, как всегда, был откровенен.

- Что ж, я могу рассчитывать на собственную голландскую дивизию, и хочу обратиться за помощью к австрийцам. Правда, это займет какое-то время.

- Есть еще один вопрос, который меня очень тревожит, - заговорил Руперт. - Это наши колонии в Северной Америке.

- Я не очень хорошо знаю, что там происходит, - при знался король.

- Наши поселения рассеяны по всему побережью. В целом там проживают около ста пятидесяти тысяч человек, и поток переселенцев растет с каждым годом. Помимо того, в Америку съезжаются еще и французские гугеноты, благодаря внутренней политике Людовика. И французы охотно вступают в ряды нашей милиции.

- Какова численность населения Новой Франции?

- Не более семидесяти пяти тысяч, не считая союзников-индейцев.

- Но мы вдвое превосходим их. Я не вижу особых причин для беспокойства.

- И все же они существуют, - принц осушил свой бокал.

Слуга налил ему еще и вышел за дверь.

- Между нашими колониями нет тесного сотрудничества. Мало того, что между ними постоянно возникают разного рода трения, они находятся слишком далеко друг от друга. Даже кавалерии, чтобы добраться из Каролины и Вирджинии до Массачусетса, потребуется несколько недель.

- И что вы посоветуете? - жестко спросил Вильям. - Понятно, мы не можем допустить, чтобы французы изгнали нас из Нового Света.

- Помимо того, - улыбнулся Руперт, - я основал новую компанию в Гудзоновом заливе. Ее потенциал неизмеримо велик.

- Вы не ответили на мой вопрос. Как обстоят дела с французами?

- У нас не так много судов, и мы не можем посылать их в Бостон, Филадельфию или Нью-Йорк до тех пор, пока не будем уверены в наличии там флота французов. Их сухопутных войск я также не могу выделить ни одного полка. Все наши силы потребуются здесь, в Европе, так что в колониях придется рассчитывать только на местную милицию.

- Они имеют хоть какой-то опыт?

- Их командующий, генерал Пепперел, отличный солдат. То же самое касается и некоторых его подчиненных, в том числе Эндрю Вильсона, брата лорда де Бофора, члена вашего тайного совета. Возможно, этим отрядам недостает дисциплины, присущей регулярной армии, но они отлично сражаются и прекрасно проявили себя в стычках на границе.

- Значит, ситуация не совсем безнадежна.

- Конечно. Вильям Ширли, губернатор Массачусетса, прилагает все усилия к объединению наших колоний, и я уже сообщил ему о растущей угрозе со стороны французов. Коннектикут и Род-Айленд готовы предоставить свою милицию в распоряжение генерала Пепперела. То же самое относится и к новой колонии, Нью-Гемпшир. Нью-Йорк, правда, настаивает на независимости своей милиции, но, думаю, когда они поймут, насколько велика угроза, то согласятся на сотрудничество.

- Это серьезная сила.

- Да, но этого мало. Французы быстрее, чем мы, наладили связи с местными жителями и заключили с ними военный союз. А мы только сейчас позволили продавать огнестрельное оружие крупным индейским племенам. И теперь необходимо - только очень осторожно - установить прочные отношения с дикарями.

- При чем здесь осторожность? Я вышлю указание королевским губернаторам об установлении таких отношений.

- Нет, нет. Вы не знаете образа мыслей обитателей Нового Света. Каждый новый губернатор проникается им всего за несколько лет. Колонии нуждаются в правлении, а не руководстве, иначе они поднимут восстание.

- Но они и сами должны понимать, что союз с сильными племенами в их интересах!

- Все не так просто, - Никто из придворных не мог позволить себе так разговаривать с королем. - Индейцы постоянно нападают на пограничные поселки, убивают или уводят в рабство наших колонистов. Попробуйте объяснить человеку, у которого оскальпировали всю семью, что он должен заключить союз с этими самыми индейцами.

- Понятно...

- Сейчас мы начали торговать оружием с ирокезами, самым сильным индейским народом. Но дикари очень настороженно относятся к колонистам. Невозможно сразу завоевать доверие целого народа, особенно после шестидесятилетней войны.

- Вы правы, не следует подталкивать людей к немедленному заключению такого союза. Но ведь иначе мы можем потерять наши земли раньше, чем добьемся успеха!

- И снова мы возвращаемся к Людовику. Все зависит от его решения.

Вильям понял, что имел в виду Руперт, и рассмеялся.

- Верно. Он требователен и высокомерен, и никогда не задумывается о правах и чувствах других.

Руперт кивнул.

- Французы в Квебеке и их союзники-индейцы своими действиями могут вынудить ирокезов заключить союз с нашими колонистами.

- Только на это я и надеюсь.

Ожоги почти не болели, и Дебора повеселела, но ближе к вечеру опять встревожилась. Белый индеец ушел, и она знала, что девушки не преминут воспользоваться его отсутствием.

Выхода не было. Деборе хотелось сбежать в лес, но она понимала, что не сумеет добраться до форта. Дикари схватят ее и подвергнут еще более изощренным пыткам.

Она могла бы вытерпеть боль и унижения, если б знала, что когда-нибудь они прекратятся, но пока никто, кроме Ренно, не вступился за нее.

Дебора приготовилась умереть достойно. Она твердо решила не плакать и не кричать, чтобы с ней ни делали.

Дебора вспоминала, как раньше ратовала за установление дружеских отношений с индейцами, и только теперь, казалось, поняла, насколько велика пропасть между их народами. Индейцы слишком жестоки и бессердечны, чтобы можно было надеяться на какие-то добрые чувства с их стороны.

Девушки вернулись с поля.

Та самая красивая индианка главная ее мучительница, подошла к Деборе и поманила рукой. Дебора знала, что лучше выполнять то, что велят, иначе ее снова будут таскать за волосы, бить и царапать. Она встала.

Ановара подошла к Йале, и обе начали хихикать. Дебора испугалась. Индианки встали по обеим сторонам от нее и вывели наружу. Обе держались от нее на некотором расстоянии, судя по всему, помня о предупреждении белого индейца.

Наступил вечер. Они шли по городу. У домов сидели воины, женщины готовили ужин, дети играли, и все, хотя и равнодушно, смотрели на нее. Может, когда-нибудь они привыкнут к ней, и тогда она сумеет сбежать.

Девушки подошли к небольшому дому, стоявшему в стороне от других. На пороге стояла женщина средних лет, в кожаных рубахе и юбке, расшитых иглами дикобраза, и с короткой плеткой из сыромятных ремешков с завязанными узелками. Индианки что-то сказали ей, втолкнули Дебору внутрь и ушли.

Хозяйка подвела вновь прибывшую к кровати, указала на нее и ушла.

Комнату наполнял аромат горящих трав. Кровати были отделены перегородками, так что у каждого обитателя была как бы своя комнатка. Женщины, жившие здесь, немного отличались от других жителей города. Одни были ниже ростом, другие, наоборот, выше и с раскосыми глазами. Все были в нарядной, вышитой иглами или бисером одежде.

Они по очереди подходили к ней, трогая кожу и волосы. Дебора заметила, что все они были сильно накрашены ягодным соком и сажей.

Во всем доме был только один мужчина, и тоже одетый в женское платье. Он двигался и вел себя, как женщина. Потом она узнала, что это был воин, наказанный за трусость в бою. Теперь он должен был жить как женщина в этом доме.

Все женщины были молоды и не проявляли к ней враждебности. Две из них подошли к ней, предлагая чашку ягодного сока и горшочек с веществом, похожим на сажу. Дебора понимала, что они не хотят причинить ей вреда, и позволила накрасить себе губы и подвести глаза.

Вдруг хозяйка, стоявшая на пороге, вошла внутрь, щелкнула плетью и что-то скомандовала. Все бросились по местам.

Через минуту в дом вошел рослый воин, весь покрытый краской. Он медленно прошел по одной стороне, задерживаясь и осматривая каждую обитательницу, потом по другой. Все спокойно смотрели ему в глаза, но Дебора постаралась отвести взгляд.

Обойдя весь дом, воин вернулся к женщине прямо напротив Деборы и предложил ей что-то похожее на кожаный браслет с выжженным рисунком. Девушка повертела его в руках и что-то сказала. Потом оба разделись и начали заниматься любовью.

Обмершая от страха Дебора поняла, что это место - индейский публичный дом, вроде того, что недавно открылся в форте Спрингфилд. И хуже всего, она оказалась его обитательницей! Неудивительно, что чертовки так веселились.

Она, конечно, готова пожертвовать невинностью, чтобы вернуться в свой мир, но позволить дикарям делать с ее телом, все что они пожелают, стерпеть такое унижение, Дебора была не в состоянии.

Хозяйка подошла ближе. Плеть покачивалась у нее в руке. Дебора знала, что она не остановится перед побоями. Все женщины с опаской посматривали на плеть, и Дебора только сейчас поняла, что все они пленницы, которых заставили стать проститутками.

Ренно проспал весь день и проснулся на закате, бодрый и очень голодный. Он взглянул в металлическое зеркало. Боевая раскраска была в полном порядке.

Юноша надел новый головной убор и вышел из дому. Степенной походкой, как и подобало старшему воину, он направлялся к дому родителей. Вечер был теплый, и дверь оставили открытой, а женщины готовили пищу над ямой, в которой горел огонь, у самого дома.

Гонка приветствовал его, как равного, отец с сыном широко улыбнулись друг другу, чего никогда не сделали бы на людях. Ренно был совершенно счастлив.

Он поклонился матери и тетке, а потом заметил Эл-и-чи, щеголявшего в перьях полноправного воина. Ба-лин-та крутилась около старшего брата, пытаясь обнять его, но старшему воину не к лицу было возиться с детьми, и он не обращал на нее внимания.

Ренно усадили на почетное место слева от отца. Семья в молчании приступила к трапезе.

Ренно был так голоден, что накинулся на все, что попадалось ему на глаза, от похлебки до жареной индейки и оленины. Он решил было, что уже слишком взрослый для кукурузной каши с кленовым сиропом, но миска в руках Ба-лин-та выглядела так аппетитно, что он попросил целую порцию.

Мать и тетка радовались, глядя, как он ест, и пока он не вытер рот тыльной стороной ладони, не задавали никаких вопросов. Эл-и-чи уже рассказал им о путешествии, но они хотели услышать самого Ренно. Он поведал все в мельчайших подробностях, а потом сказал отцу:

- Завтра я сделаю металлические стрелы для твоей новой огненной дубинки, а пот ом, если останется время, мы пойдем в поле потренироваться.

Было бы невежливо указывать, что великий сахем нуждается в руководстве.

Наконец разговор коснулся Де-бо-ра, и Ренно возмущенно описал, как над ней издевались этим утром.

Мать и Са-ни-ва не разделяли его тревоги.

- Может, бледнолицые не учат своих детей терпеть боль, как мы. Но девушки не хотели причинить ей вреда.

- Я так не думаю, мать моя, - ответил Ренно, - Йала ненавидит меня теперь, не знаю почему, и так же ненавидит бледнолицую женщину.

Ина улыбнулась. Сын, конечно, теперь старший воин, но мало что знает о женщинах.

- Ты хочешь жениться на ней? - спросила племянника Са-ни-ва.

Ренно не знал, что ответить.

- Мать уже спрашивала меня об этом. Я не так хорошо ее знаю, чтобы дать ответ.

Женщина задумалась.

- Это хорошо. Тогда у твоих детей будет такая же кожа, как и у отца, и у матери.

- Мои дети будут сенека! - твердо проговорил Ренно. - Не имеет значения, будет ли их мать бледнолицей или индианкой.

Вся семья кивнула в знак согласия.

- Но я не знаю, что делать с Де-бо-ра сейчас. Не стоит оставлять ее в доме для девушек.

Он взглянул на Ину, потом на Са-ни-ва.

Ба-лин-та знала, что дети не должны встревать в разговоры взрослых, но не смогла удержаться.

- О, все уже сделано, - сказала она. - Йала и Ановара увели ее сегодня вечером в тот дом.

Ренно онемел.

Гонка кивнул с довольным видом.

- Думаю, это самое лучшее. Если мы вернем бледнолицую ее народу, они решат, что мы слабы. Об этом говорили на совете, и все согласились, что в этом доме она порадует многих воинов.

- Нет! - крикнул Ренно, впервые в жизни не соглашаясь с отцом. Как старший воин, он имел право на собственное мнение, но не мог понять, отчего так разволновался. Вскочив на ноги, Ренно помчался к особому дому, позабыв о собственном достоинстве. Ина и Са-ни-ва обменялись улыбками.

Ба-лин-та испугалась, зная, что слишком часто вмешивалась в разговор, а Эл-и-чи встревожено смотрел на отца. Гонка нахмурился, но жена мягко положила руку ему на ладонь.

Вдруг он улыбнулся.

- Я опять хочу есть. Я хочу кукурузной каши с сиропом.

Ренно был так взволнован, что не мог собраться с мыслями. Он знал только, что ему нравится Де-бо-ра. Отец прав, ее нельзя возвращать обратно, но и оставлять ее в том доме он не позволит. Хозяйка пропустила его, думая, что пришел обычный посетитель.

Ренно огляделся и сразу заметил Де-бо-ра. Она сидела на кровати, глядя себе под ноги. Ренно остановился рядом, она подняла голову и отпрянула, с расширившимися от ужаса глазами.

Ренно пальцем указал на нее.

- Я привел эту женщину как пленницу в землю сенека! - громко сказал он. -Теперь я объявляю ее своей рабыней!

Хозяйка знала, что он прав, и не стала вступать в спор со старшим воином. Ренно посмотрел на девушку, поманил за собой, повернулся и вышел. Дебора последовала за ним. Она не знала, что у сенека принято, чтобы старший воин жил с женщиной. Она понимала только одно: белый и индеец спас ее еще раз.

Ренно вошел в свой новый дом и остановился на пороге. Он не знал, как поступить, и старался скрыть смущение. Пусть она ляжет на его постели, а он устроится на полу.

- Спи! - сказал Ренно по-английски, и указал на скамью у дальней стены. Прежде чем Дебора успела ответить, он улегся на пол и укрылся плащом из бизоньей шкуры.

Глава 10.

Утром Ренно повел Дебору на завтрак в большой дом клана медведя. Англичанка удивилась, как спокойно индианки приняли ее новое положение. Для них она стала женщиной Ренно, и хотя к бледнолицей не выказывали особой приязни, никто не пытался обидеть или оскорбить ее.

После завтрака Дебора и Ренно вернулись в свой домик. Он взял лук и стрелы, сказал что-то, чего она не поняла, и ушел. Дебора решила, что он пошел на охоту, предоставив ее самой себе. Девушка сидела на жестком земляном полу и не знала, смеяться ей или плакать.

Ренно успел увести ее из индейского публичного дома до того, как ей мог заинтересоваться кто-нибудь из посетителей, и она была очень признательна. С другой стороны, скорее всего он потребует, чтобы она стала его любовницей. Сама мысль об этом приводила Дебору в содрогание, но ведь все могло быть гораздо хуже. Ренно был белым, даже будучи индейцем, и нужно признать, он был совсем недурен.

До сих пор Дебора никогда не задумывалась, насколько мужчины привлекают ее физически. Возможно, так произошло потому, что она до сих пор вовсе не испытывала такого влечения. Эйб Том ас был очень красив, но совсем не интересовал ее. Джеффри Вильсон был омерзителен, и она старалась вообще не думать о нем. Обадия Дженкинс привлекал ее гораздо больше, но девушка никогда не думала о священнике как о мужчине.

В Ренно было что-то загадочное, и она задумалась, понравилось бы ей заниматься с ним любовью. В первый момент Дебора устыдилась собственных мыслей, но тут же пришла к выводу, что это глупо - ведь они вынуждены будут жить под одной крышей, и, конечно, он начнет домогаться ее.

Дебора почувствовала, что в домике кто-то есть, и подняла глаза. На пороге стояла Ба-лин-та с большим свертком в руках. Они улыбнулись друг другу, и девочка, уверенная, что ей рады, вошла.

В свертке оказалось несколько кусков мягкой оленьей кожи, удивительно острый нож, костяная иголка и пучки сухожилий, которые, как она быстро сообразила, индейцы применяли вместо ниток.

- Ты хочешь, чтобы я шила? - спросила она, сделав жест, будто шьет.

Ба-лин-та повторила свое первое слово по-английски.

- Шить, - сказала она, делая то же движение и указывая на девушку. Дебора поняла, что ей принесли все это. чтобы она сделала себе одежду, и внезапно обняла Ба-лин-та, радостно прижавшуюся к ней.

Дебора не нуждалась в указаниях и принялась за работу. Ба-лин-та уселась напротив, скрестив ноги и наблюдала, восхищаясь мастерством бледнолицей.

Так прошло все утро. Дебора работала, а девочка пыталась с ней разговаривать. Вскоре каждая уже могла повторить несколько слов из чужого языка. Дебора удивлялась. как легко Ба-лин-та запоминает английские слова. Ей самой язык сенека давался с трудом.

Урок внезапно прервался с приходом старшей женщины. Ба-лин-та убежала. Дебора не знала, кто эта женщина, но гостья смотрела приветливо, и когда она пригласила Дебору следовать за собой, девушка с готовностью оставила шитье.

Женщина повела ее в свой дом, где угостила жареной рыбой и тыквой, и была очень рада, когда Дебора повторила выученные ею слова на языке сенека. Ба-лин-та присоединилась к ним, и Дебора догадалась, что Ина, так звали женщину, была ее матерью.

После еды Ина дала Деборе несколько глиняных горшков, чтобы готовить еду на открытом огне, и несколько черпаков. Они вместе отнесли их в дом Ренно. Здесь Ина развела огонь в специальном углублении, показала Деборе, где хранятся дрова, и провела ее по кладовым, находящимся вдоль задней стены большого дома клана медведя.

- Здесь пища для всех, кто принадлежит к нашему клану, - говорила Ина, сопровождая слова жестами. - Бери, что захочешь. Бери все, что тебе нужно.

В кладовой лежали груды свежей кукурузы в початках, тыквы, бобы и дыни, и разные свежие и сушеные травы. Прошло довольно много времени, прежде чем Дебора поняла, что может брать все, что пожелает.

Ина помогла ей отнести в дом овощи и травы, а потом настояла, чтобы Дебора пошла с ней.

Около дома сидел Гонка - великий сахем, и курил трубку. Дебора замерла, но он лишь вежливо кивнул ей.

Дебора догадалась, что Ина - его жена, а Ба-лин-та - дочь. По какой-то причине семья главы племени была настроена к ней по-дружески.

Гонка, не обращая на гостью никакого внимания, опять принялся смотреть прямо перед собой.

Только когда Ина протянула ей большой кусок свежей оленины, Дебора поняла, что Гонка на самом деле рассматривает ее. Ему не хотелось, чтобы она заметила это, так что девушка сделала вид, что вовсе не смотрит в его сторону.

В дом вошел Эл-и-чи и ласково улыбнулся Деборе. Он тоже был приветлив, и она подумала, что скорее всего он сын Гонки и Ины.

Несмотря на новое звание, Эл-и-чи тут же велели принести воды в дом Ренно для его женщины.

Юноша послушался, и Дебора пошла за ним к речке, протекавшей сразу за городом. Эл-и-чи набрал два ведра воды и понес их к дому Ренно. Там он поставил ношу, достал что-то из кармана на поясе и протянул это девушке, убежав прежде, чем она смогла рассмотреть, что ей дали.

Это был маленький кусочек соли, отбитый от скалы. Соль была для индейцев очень большой ценностью.

Теперь, когда у нее было все необходимое, Дебора могла заняться приготовлением пищи. Приграничная жизнь нелегка, и Дебора умела не только шить, но и отлично готовила. Она развела огонь, приготовила овощи и положила жариться мясо. Девушка не знала, когда вернется Ренно, так что не стала варить овощи прямо сейчас, пока что положив их в горшок и добавив туда трав.

Ренно вернулся, неся на плечах оленя. Он заметил, что Дебора готовит, и в его глаза загорелся огонек удивления и радости. Однако юноша ничего не сказал, а вышел из дома, чтобы снять шкуру и освежевать тушу. Ренно работал быстро и уверенно, а потом отнес большой кусок мяса в дом Гонки и Ины.

К тому времени, когда юноша вернулся, еда была готова. Дебора уселась у огня напротив Ренно, удивляясь, что так проголодалась после долгого дня. Ее позабавила эта домашняя сценка, и девушка рассмеялась, представив, что сказала бы тетушка Ида, если б увидела племянницу сидящей на земле, обедая с полуобнаженным дикарем. Ренно с любопытством взглянул на нее, но ничего не сказал. Приятно было знать, что бледнолицая вкусно готовит, и хотя он никогда не ел приготовленные таким образом тыкву и бобы, они так понравились юному сенека, что он заглянул в горшки за добавкой.

После ужина Ренно принялся обрабатывать шкуру. Первым делом он снял с нее шерсть, а потом принялся натирать смесью из мозга и кишок животного. Дебора, знакомая с этой процедурой, вышла из дому и подложила ему то, что осталось от кусочка соли. Эта бледнолицая была не такая беспомощная, как он предполагал. Ренно взял соль, кивнув в знак благодарности.

Дебора вернулась в дом, вычистила посуду, утварь, и пошла на речку за водой. Ренно наблюдал, как она одно за другим принесла ведра с водой но не пытался помочь. Дебора не знала, что старший воин считает ниже своего достоинства заниматься подобными вещами.

Ренно до самой темноты трудился над шкурой. Дебора покончила со своими делами, устала и заснула, едва только легла. На рассвете Ренно пошел купаться. Девушка встала, и к тому времени, когда он вернулся, завтрак был уже готов. Ренно нанес боевую раскраску, за чем она с интересом наблюдала, молча поел, а потом вернулся к шкуре.

Скоро появилась Ба-лин-та, и Дебора принялась кроить и шить кожаную одежду, одновременно занимаясь уроком языка.

Ренно вошел в дом, обнял девочку и принялся сооружать вторую кровать. Дебора задумалась, что это означает. Он делал вид, что не обращает внимания на их занятия, но, закончив работу, слушал все внимательнее и наконец присел рядом и вскоре принял участие в разговоре.

Его старательность удивила Дебору, и девушка поняла, что он действительно хочет выучить ее язык. Конечно, он знает, что он белый, подумала она, и поэтому так старается.

Дебора совсем забыла о времени, когда Ба-лин-та сказала по-английски:

- Я хочу есть.

Оставив шитье, Дебора отправилась в кладовую за припасами, а потом начала готовить. Урок продолжался, пока не закончился обед. Ренно запоминал английские слова и фразы так же легко, как Ба-лин-та, и Дебора не уставала удивляться их способностям. Сама она не могла справиться с гортанным выговором и быстротой речи сенека, но постепенно у нее стало получаться, и по довольному виду девочки Дебора догадалась, что ее начинают понимать. Ренно продолжал сидеть с бесстрастным выражением лица.

Когда Дебора сделала рубаху и юбку, Ренно подарил ей вычищенную шкуру и постарался показать, что ей следует сделать накидку, такую же, как у него, пояс с сумкой и повязку на голову. Ина дала ей ножик и несколько костяных иголок разных размеров.

Однажды Ина удивила Дебору, подарив ей пару мокасин, расшитых иглами дикобраза. Впервые за много дней обувшись, Дебора даже не могла вспомнить, когда так радовалась подарку. И она все время гадала, отчего семья великого сахема так добра к ней.

Как-то Дебора решила, что в доме пора сделать уборку, и соорудила метлу из соломы, привязав ее лозой к палке. В это время пришла Ба-лин-та, но тут же убежала, и скоро появилась Ина, а дюжина других женщин собрались у двери и окон, поглядывая с явным одобрением. Они не знали, что такое метла, но в от же вечер в каждом доме появился такой предмет.

Уроки языка стали частью обычного распорядка. Ренно был так же усидчив, как и Ба-лин-та, и, проведя день на охоте или рыбалке, требовал, чтобы урок проводился вечером. Однако после уроков он по-прежнему молчал, и Дебора думала, может быть, воины говорят с женщинами только по делу.

Она старалась быть полезной, и, к удивлению Ренно, вычистила для него прусский мушкет.

- Ты стреляешь из огненной дубинки? - спросил он по-английски.

Дебора гордо кивнула. В ее мире любая женщина должна была уметь обращаться с оружием, чтобы постоять за себя.

Ренно захотел немедленно посмотреть на ее искусство.

Она показала на пистолет.

- Возьму маленькую огненную дубинку, - сказала девушка на языке сенека, предпочитая это оружие громоздкому мушкету, натиравшему плечо.

Они вышли в поле. Дебора прицелилась, выстрелила, перезарядила пистолет и выстрелила еще раз. Женщины бросили работу и смотрели только на нее. Девушка скоро узнала своих мучительниц и постаралась показать, на что была способна. В результате из шести выстрелов Дебора дважды попала в цель.

Ренно смотрел на нее, как на чудо, и после этого случая стал иногда говорить с ней о разных мелочах. Она отвечала тем же, и их трапезы больше не проходили в унылом молчании.

Дебора не понимала, почему Ренно не делает никаких попыток к физической близости. Они спали в двенадцати футах друг от друга под одной крышей, неизбежно видя друг друга более или менее раздетыми, но белый индеец даже не пытался дотронуться до нее.

Все же, насколько Дебора могла судить, юноша был доволен, что они живут вместе. Она уже достаточно хорошо изучила манеру индейцев, чтобы понять, что Ренно, без всякого сом нения, неравнодушен к ней. тем не менее он никогда открыто не выражал своих чувств. Дебора твердила себе, что должна быть благодарна ему, но вдруг поняла, что немного разочарована.

Однажды Ренно вернулся необычно рано, с оленем на плечах.

- Пойдем к отцу Ренно, - сказал он и опять исчез.

Вечером, к изумлению Деборы, они пришли в дом Гонки и Ины. Только теперь девушка поняла причины такого теплого к себе отношения.

Помимо хозяев, в доме были Эл-и-чи и Са-ни-ва. С ней, матерью клана медведя, считались все, и только Гонка изредка позволял себе не соглашаться с ее мнением. Пожилая женщина говорила мало, а большую часть времени откровенно разглядывала Дебору. Девушке стало неуютно под пристальным, пронизывающим взглядом. Что-то в глазах седой индианки вдруг напомнило ей тетушку Иду. Они жили в разных мирах, но обе обладали властным характером, и Дебора готова была поспорить, что обе женщины нашли бы между собой общий язык.

Ба-лин-та потешала взрослых, смешивая английские слова с языком сенека и болтала до тех пор, пока мать не заставила ее замолчать.

Пища была очень вкусной. Дебора освоилась с индейскими рецептами, ей не сложно было часами сидеть на полу, скрестив ноги, и она все чаще замечала, что ей нравятся эти люди и их отношения. Жители форта Спрингфилд презрительно называли их дикарями, но сейчас она начала понимать, что это совсем не так. Их путь был не тот, как в Старом Свете, но у них была своя цивилизация и свои обычаи.

Когда Гонка начинал говорить, а это случалось нередко, вся семья прекращала есть и слушала. Жена и сестра великого сахема вели себя свободно, но всегда считались с его мнением. Ренно, с которым Гонка обращался как с равным, постоянно выказывал ему глубокое уважение, а Эл-и-чи и Ба-лин-та благоговели перед отцом.

Ба-лин-та повернулась к Ренно.

- Ты отдашь не рога оленя, которого убил сегодня?

Ренно покачал головой.

- Почему? - надулась Ба-лин-та.

- Они мне нужны.

- Для чего?

Тут вмешался Гонка.

- Ба-лин-та, дети сенека не должны задавать вопросы старшим воинам. Он может делать что захочет с теми зверями, которых убил. Хватит того, что Ренно обещал сделать тебе сумку. Для чего ему эти рога - не твое дело.

Дебора, уловившая суть короткого разговора, видела, что девочка едва сдерживает слезы.

На следующее утро Са-ни-ва взяла Дебору с собой на поле, где росли подсолнухи. Она жестами объяснила, что девушке, безопасности ради, следует находиться рядом с ней. Дебора и прежде много работала на земле, так что теперь без устали трудилась целый день и завоевала уважение многих женщин. Только Йала, Ановара и другие девушки, которые мучили ее в первые дни, держались поодаль, всем своим видом давая понять, что она для них не существует.

Перед возвращением в город женщины пошли искупаться на маленькое озеро. Они без смущения разделись, и после секундного раздумья Дебора последовала общему примеру. В форте она привыкла купаться и плавать в одиночестве, но здесь английская скромность могла показаться невежливой.

Молодые женщины смотрели на нее во все глаза, и Йала сказала:

- Ее кожа такого же цвета, как сок молочая.

- Нет, - возразила Ановара, - она как белый цветок.

- Почему ты думаешь, что она нравится Ренно? Как бы я хотела подпалить ее кожу, так чтобы она стала темно-коричневой!

Девушки не знали, что Дебора понимала почти все, о чем они говорили. Теперь, подумала она, скрывая дрожь, понятно, почему они так относятся к ней. Та, которую звали Йала, сама была неравнодушна к Ренно.

Теперь Дебора каждый день работала в поле, а Са-ни-ва или Ина всегда были поблизости.

Ренно целую неделю сидел дома, и, когда Дебора возвращалась с поля, видела, что он трудится с помощью маленьких инструментов над непонятным предметом. Он никогда не показывал ей, что делает, пряча свою работу под циновку, и девушка знала, что по индейским обычаям спрашивать его об этом грубо.

Однажды вечером после еды Дебора стояла на пороге, наблюдая, как садившееся медленно превращается из сияющего золотого в оранжевое. Она привыкла к новому образу жизни, но постоянно думала, сколько же еще времени ей придется провести здесь. Дебора скучала по дому, по резкому голосу тетушки Иды и по доброй улыбке бедняжки Уолтера.

Ренно молча встал у нее за спиной, пряча одну руку за спину.

- Ренно, - сказал он на языке сенека, - делает подарок Де-бо-ра.

Девушка взяла то, что он ей протягивал, и увидела, что оленьи рога разрезаны на кусочки и нанизаны в ожерелье, с затейливой резьбой по полированной поверхности.

Дебора была потрясена. Конечно, Йала была права, и он дважды спас ее вовсе не из жалости или сострадания

Пальцы девушки задрожали, она приложила украшение к шее и связала шнурки на концах. Ренно ждал ответа.

- Де-бо-ра, - сказала она на языке сенека, - благодарит Ренно, старшего воина. Она кланяется ему.

Ренно вплотную подошел к ней. Желание пересилило самодисциплину.

Это движение было настолько резким, что Дебора инстинктивно выпрямилась и сделала шаг назад, но тут же пожалела об этом. Прекрасный подарок наполнил теплом всю ее душу, и все же следующий жест был слишком внезапным.

Глаза Ренно потемнели, на лице опять застыла маска равнодушия, и он отвернулся. Не глядя на девушку, он подошел к своей кровати и лег, повернувшись к ней спиной.

Для всех в городе она была его рабыней, и он мог взять ее силой, и лишь гордость удерживала Ренно от опрометчивого шага. Она взяла его подарок, но отвергла как мужчину, и, конечно, имела на это право. Традиции сенека были нерушимы на протяжении многих поколений, и наверное, в ее народе тоже так принято.

Очень хорошо. Он, Ренно, самый молодой старший воин, когда-либо надевавший головной убор из перьев, сын великого сахема, обладатель десяти скальпов, не даст понять простой женщине, что она обидела и унизила его. Скоро Ренно уснул, или при творился спящим.

Солнце спряталось за морем деревьев на западе, и только огонь в очаге освещал комнату. Напуганная Дебора так и стояла, нежно поглаживая ожерелье.

Она знала, что обидела Ренно, но вряд ли смогла бы объяснить, что произошло ужасное недоразумение. Он был уверен, что имеет право на близость с ней, и после всего, что он для нее сделал, Дебора не смела отрицать этого права.

Девушка разжала пересохшие губы.

- Ренно.

Ничего, кроме глубокого дыхания и шипения угля в очаге.

- Ренно! - повторила она громче.

Юноша не шевелился.

Дебора хотела было подойти к нему, но суровое воспитание удержало ее от этого шага.

Дебора долго не могла уснуть в ту ночь. Она составила короткую речь по-английски, надеясь хоть как-то объяснить свои чувства, и постаралась как можно точнее перевести ее на язык сенека.

Наконец она выучила все наизусть, повторяя фразы раз за разом, чтобы говорить гладко. Только после этого ей удалось задремать.

На рассвете она проснулась. Ренно уже встал, но не пришел к завтраку.

Дебора пошла на поле, и там Ина сказала ей, что Рено вместе с Эл-и-чи отправились на охоту.

- Когда они вернутся?

Ина пожала плечами.

- Когда новая луна станет полной. Может, чуть раньше или чуть позже.

Ина догадывалась, что они поссорились, но по обычаям сенека не имела права вмешиваться.

Прошло две недели. Сердце Деборы разрывалось между надеждой, что Ренно выслушает и примет ее объяснение, и страхом, что он больше никогда не захочет ее видеть.

Дебора знала, что на самом деле не была влюблена в Ренно. Даже живя под одной крышей, она никогда не знала, л чем он думает, а его привычки и понятия были чужды ей. В то же время он был самым привлекательным мужчиной из тех, что она когда-либо встречала, и он, и вся его семья были так добры, и оставались ее единственной надеждой на будущее в этом мире. Волны страха топили надежду, и так повторялось снова и снова.

Только через семнадцать дней Дебора получила первые новости о Ренно. Ранним осенним дождливым утром Ба-лин-та, как обычно, пришла к ней в гости.

- Во всем виновата Йала, - сердито сказала девочка. - Так говорит мама, - она понизила голос. - И отец тоже.

- В чем она виновата?

- Что она сделала с Ренно.

Сердце Деборы упало. У нее тоже есть гордость, и если Ренно вернется к противной Йале, она этого не вынесет.

- Йала выходит замуж за старшего воина из города сенека на севере. Он пришел два дня том у назад, - возмущенно продолжала Ба-лин-та.

- И в тот же день он сказал всем, кто его слушал, что Ренно трус!

Дебора затаила дыхание.

- Это Йала велела Ми-кью-ил так сказать. Просто чтобы сделать плохо. Ренно смел, как медведь. Или лев. И ястреб! - девочка пришла в ярость.

- Что теперь будет? - Дебора почувствовала, что ей больно дышать.

- Наш отец отправил гонца за Ренно в лес. Прошлой ночью барабаны сообщили, что они встретились. Скоро Ренно вернется домой.

- И что потом?

Ба-лин-та посмотрела на подругу, которая была так умна в одних вещах и невежественна в других.

- Тыквы, что еще остались на поле, омоются кровью.

Не в силах одолеть страх, Дебора под дождем вместе с Ба-лин-та пошла к Ине, подтвердившей рассказ дочери.

- Самое страшное оскорбление для воина сенека, когда его называют трусом. Я знаю, во всем виновата Йала. Несколько лет тому назад они с Ренно хотели пожениться, - она не стала говорить, почему они расстались. - Теперь Йала ревнует к тебе, Де-бо-ра, и заставила мужчину, который станет ее мужем, солгать. Ми-кью-ил могучий воин, за его поясом пятнадцать скальпов. И все-таки, - добавила она спокойно, - Ренно победит. Маниту открыли мне, что он одержит победу.

- Победу? В чем?

- Ренно докажет, что он никого не боится, даже могучего Ми-кью-ил. Завтра Ренно вернется домой. Потом они будут сражаться, и только один останется в живых.

Дебора вздрогнула. Мужчины везде одинаковы, независимо от цивилизации. В форте Спрингфилд за последние годы случилось две дуэли, одна на шпагах, одна на пистолетах. Одна закончилась смертью, а другая тяжелым ранением.

- Как их остановить, Ина?

Лицо женщины окаменело.

- Никто не может остановить их! Я не позволю. Великий сахем не позволит! Честь Ренно, клана медведя и нашей семьи должна быть восстановлена. Завтра он будет сражаться с Ми-кью-ил.

Весь остаток дня Дебора была чуть жива от страха. Странно, но думала она вовсе не о своем будущем. Благодаря Ренно она вошла в семью великого сахема. Она терзалась только из-за судьбы Ренно. Он силен и храбр, но еще очень молод и неопытен. О противнике Ренно она знала немного, но даже эти сведения приводили ее в ужас. Этой ночью ей так и не удалось заснуть.

На рассвете город проснулся от барабанного боя.

Дебора надела новую кожаную юбку и рубаху, головную повязку и ожерелье из оленьих рогов, и пошла к родителям Ренно. Вся семья уже села завтракать. Дебору заставили поесть, хотя с трудом съела несколько ложек похлебки.

Пора было идти.

Са-ни-ва отвела Дебору в сторону и заговорила медленно, чтобы девушка поняла каждое слово:

- Убери страх из своих глаз. Никто из сенека не должен знать, что женщина Ренно боится за него. его враг тоже не должен этого знать.

Она помолчала и добавила с ударением:

- Ренно не должен этого знать.

Конечно, она была права, и Дебора постаралась успокоиться

Гонка надел головной убор из перьев и плащ из шкуры бизона, и по очереди посмотрел на каждую из женщин. Темные глаза, казалось, обожгли Дебору, придавая ей смелости. Великий сахем вышел из дому и присоединился к вождям. Люди пошли за частокол.

Все хранители веры собрались вместе. Во главе этой группы оказался мрачный отец Йалы. Конечно, главный хранитель веры был на стороне будущего зятя, а его подчиненные обязаны были оставаться с ним, чтобы ни случилось. Они прошли на противоположный край поля, вместе с теми немногими, кто считал, что хранителям веры больше, чем простым смертным, открыты помыслы маниту. Они считали, что Ренно не сможет победить.

Но отец Йалы недооценил матери Ренно. Перед тем, как выйти из дома, Ина надела на шею пакет со смесью сухих трав, а Са-ни-ва взяла с собой сучковатую дубовую трость, заставлявшую воду бурлить под сухой поверхностью земли.

Дебора с Ба-лин-та шли следом за матерью и теткой Ренно, а за ними со всех концов города сенека шли женщины и девушки. Дебора молчала, и только выйдя за частокол, спросила:

- Какой знак я должна подать Ренно, чтобы он понял, что я верю в его победу?

Девочка задумалась.

- Разные люди подают разные знаки. Ты - женщина Ренно. Покажи ему, что твое сердце рядом с его сердцем. Дотронься руками до лица. Вот так.

У Деборы не было другого выхода. Люди верили, что она и вправду женщина Ренно. Теперь, чтобы поддержать его веру в себя и разъяснить возникшее недоразумение, она должна подать ему знак, при всех, и доказать им, что она действительно его женщина. А самое главное, она должна доказать это ему, Ренно.

Дебора не знала, хватит ли у нее духу на такой поступок, но знала что если б не Ренно, она стала бы пленницей гуронов в Канаде, или же жертвой Йалы и ее подруг, или осталась бы в том доме. Теперь у нее появлялась возможность уплатить этот долг.

Старшие воины с копьями в руках встали по сторонам поля, образовав квадрат стороной в тридцать футов. Их обязанностью было не позволить никому вмешаться в ход поединка. Это была печальная обязанность, и на лица воинов застыла скорбь.

Гонка и отец Йалы заняли места на противоположных сторонах поля, каждый со своим окружением. Воины встали вдоль одной стороны, а женщины и дети заняли последнее свободное место. Большинство зрителей старались встать поближе к Гонке, поддерживая Ренно, своего друга, товарища, соседа. Враг был пришельцем из другого города, так что на другой стороне собрались только друзья Йалы и те, кто боялся власти ее отца.

Дебора увидела Йалу. На той было платье, вышитое цветным бисером и иглами дикобраза. На мгновение их взгляды встретились. Дебора смотрела холодно, и индианка первой отвела глаза.

Первым на поле вышел Ми-кью-ил в сопровождении воина из своего клана. Он был выше Ренно, с могучим торсом и сильными руками. Из одежды на нем была только набедренная повязка, а тело не было раскрашено. Лицо, руки и грудь были покрыты шрамами. Он шагал с важностью, уверенный, что сумеет одолеть молодого, неопытного бойца.

Дебора наблюдала, как он приветствовал Гонку, и содрогнулась. Она встречала таких, как этот Ми-кью-ил, в своем мире. Огонь в глазах и грубое лицо свидетельствовали, что он из тех, кто наслаждается жестокостью.

Наступила тишина, и из леча вышел Эл-и-чи. Зрители начали перешептываться. Эл-и-чи подошел к квадрату, образованному воинами, и занял место среди своих товарищей.

Потом появился Ренно, гибкий и стройный. Как и соперник, Ренно оставил только набедренную повязку. Он быстро вышел на открытое пространство и тоже приветствовал Гонку, а потом обернулся, оглядывая ряды женщин и молча здороваясь с матерью, теткой и младшей сестрой. На мгновение взгляд его остановился на лице Деборы.

Девушка не раздумывая поднесла руки к щекам и снова поймала его взгляд.

Выражение глаз изменилось, и Ренно продолжал смотреть на нее, забыв о толпе. Он так долго ждал этого знака, и теперь расправил плечи, пожирая ее глазами.

Дебора казалось, что вся ее жизнь осталась в прошлом. Теперь она обещала, если только он останется в живых, стать его женщиной. Тетушка Ида была бы шокирована и оскорблена предательством священных принципов, но Дебора ни в чем не раскаивалась. Она выплатила самый большой долг, и сделала это по собственной воле единственным возможным способом.

Девушки зашептались. Дебора и Ренно по-прежнему не отводили глаз.

Ренно тоже давал обещание. Он должен был выйти победителем, и сделать это ради нее. Неважно, что заставило ее изменить свое к нему отношение.

Ренно отвел глаза от Деборы и впервые посмотрел на Ми-кью-ил, стоявшего на дальнем конце площадки. Тот был огромен, почти такой же сильный, как Я-гон, и Ренно знал, что грядущий бой потребует все его силы и моральные, и физические. По ловкости и выносливости он превосходил соперника, но мало кто мог сравниться с Ми-кью-ил в мощи.

Ми-кью-ил плюнул на землю, повторяя вызов. Ренно стоял неподвижно, оценивая противника. Ми-кью-ил достал из набедренной повязки свое единственное оружие, каменный нож. Ренно предпочел выждать, а не хвататься сразу за свой, металлический. Прежде чем начать действовать, нужно было изучить стиль неприятеля.

В глазах старшего их противников мелькнула ненависть, и он двинулся вперед, сделав несколько шагов, а потом мощный рывок вперед.

Ренно был готов поклясться, что именно так он и должен был поступить. Воины других племен никогда не ожидали такой яростной атаки, но Ренно с детства изучал эту тактику. До последнего шага противника он стоял неподвижно, а потом просто отступил в сторону. Ми-кью-ил проскочил мимо врага и оказался за пределами выделенного пространства. Некоторые воины начали смеяться, и громче всех хохотал Эл-и-чи. Насмешки взбесили Ми-кью-ил, глаза его загорелись. Он вернулся на площадку и направился к противнику. Ми-кью-ил, похоже, рассчитывал, что Ренно повторит тот же маневр, и в результате чуть не врезался в соперника, а тот отшатнулся и чуть отодвинул ногу.

Ми-кью-ил споткнулся, упал на землю и секунду лежал неподвижно. Ренно вытащил нож и нагнулся, собираясь вонзить его в спину врага.

Ми-кью-ил откатился в сторону, развернулся и ударил сам.

Ренно поймал его за руку, а Ми-кью-ил свободной рукой сам ухватил его за запястье. На этот раз на земле оказались оба, и теперь каждый пытался высвободить руку со смертельным оружием.

Ренно знал, что противник превосходит его в силе, и ему не следует затягивать поединок. Судя по всему, Ми-кью-ил подумал о том же и пнул Ренно в пах.

От боли Ренно едва не потерял сознание, но старался не думать о ней. Он оказался всего в нескольких дюймах от противника, и решил этим воспользоваться. Ренно согнулся, делая вид, что слабеет, и Ми-кью-ил уже приготовился нанести еще один удар, как Ренно кулаком ударил его по носу. Брызнула кровь.

Ми-кью-ил, истинный сенека, не подал виду, что ему больно, и снова бросился в бой.

Они катались по земле, пытаясь получить преимущество и не переставая наносить яростные удары ногами.

Толпа, затаив дыхание, придвинулась к самой черте, и старшие воины выставили копья, чтобы люди не могли пройти дальше.

Дебора уже не могла смотреть на то, что происходило на площадке, ей хотелось закрыть лицо, и она молилась, чтобы Ренно одолел коварного противника, она боялась, что у него не хватит сил, но продолжала надеяться на чудо.

Соперники выпустили друг друга и, сжимая в руках ножи, встали на ноги. Теперь они стояли, переводя дыхание, и настороженно смотрели друг на друга.

Ренно уже доказал лживость чудовищного обвинения в трусости, но Ми-кью-ил уже не мог отказаться от своих слов. Никто из них не хотел терять лицо. для сенека честь всегда была превыше всего.

Ренно взмахнул ножом, и Ми-кью-ил отскочил назад. Сторонники Ренно злорадно засмеялись, и даже старшие воины не могли удержаться от улыбки. Теперь уже упрекнули в трусости самого Ми-кью-ил.

Ми-кью-ил прищурился, напряг мускулы и снова пошел вперед.

На этот раз удар был неотразимым, и нож вошел в левое плечо Ренно.

Ренно не подал виду, что ранен, хотя боль оказалась мучительной, и в ту же минуту бросился вперед. Дебора трепетала. Крови было не очень много, но рана наверняка была очень глубокой и должна была причинять страшную боль.

Ренно лучше любого из зрителей понимал всю серьезность собственного положения. От боли кружилась голова, и он знал, что скоро потеряет сознание, и тогда противник сможет перерезать ему горло, вонзить нож прямо в сердце и стать победителем.

Чтобы остаться в живых, нужно немедленно одолеть соперника.

Собрав последние силы, Ренно устремился к Ми-кью-ил. Левая рука беспомощно болталась вдоль тела. Бить нужно было наверняка. Ренно не заботился о том, что может получить еще одну рану, сделал обманное движение, потом еще одно, отвлек внимание соперника и воткнул лезвие в тело врага.

Ми-кью-ил пошатнулся, схватившись за грудь. Ренно ударил еще раз, прямо в сердце, и Ми-кью-ил умер. не успев упасть на землю. Кровь хлестала из обеих ран.

Ренно чувствовал шум в ушах, перед глазами все плыло, но он еще смог опуститься на колено и срезать прядь волос с головы врага. Теперь честь его была спасена.

Ренно потерял сознание. Дебора кинулась вперед, оттолкнув копье, преграждавшее путь, и упала на землю рядом с Ренно. Дыхание было совсем слабым, и даже несмотря на загар он сильно побледнел.

Никто не пытался увести девушку с поля, а вскоре к ней подошла подчеркнуто спокойная Ина.

- Мой сын жив, - объявила она.

- Он тяжело ранен! - закричала Дебора.

- Он жив!

Эл-и-чи с другими воинами из клана медведя прошли на поле и сцепили руки, образовав нечто вроде носилок. Ренно подняли и понесли обратно в город.

Следом за ними шли Ина, Дебора, Са-ни-ва и Ба-лин-та. Девочка с трудом удерживалась от слез. Только Гонка, по-прежнему в сопровождении вождей племени, казался невозмутимым.

Йала и ее семья должны были заняться похоронами Ми-кью-ил. Проиграв схватку, он потерял право на торжественное погребение, так что им предстояло освободить его дух и пустить его вечно скитаться по земле, не зная приюта и отдыха.

Ренно положили на постель в его собственном доме, и Ина принялась за дело. Она сняла с шеи драгоценный сверток, и, напевая заклинание, посыпала тело и лицо сына сухими травами.

Дебора с нетерпением наблюдала за бессмысленным бормотанием. Ее настораживало отсутствие крови, и она решила как можно скорее приложить к раненому плечу горячие припарки.

Снаружи послышался шум, и вскоре домик наполнился хранителями веры в жутких огромных масках. Они размахивали руками, пели и посыпали Ренно пеплом.

Дебора разозлилась.

- Прекратите! - закричала она, но в общем шуме ее никто не услышал.

Кое-кто из хранителей веры еще испытывали симпатию к Ми-кью-ил, но тем не менее не отказывались от выполнения своих обязанностей. Наконец они ушли, а их место заняли Гонка, Са-ни-ва, Эл-и-чи и Ба-лин-та. Вся семья хором возносила молитвы маниту земли и неба, леса и погоды.

С каждым часом Дебора волновалась все сильнее. Ренно с трудом дышал, плечо опухло, начиналась лихорадка.

- Пожалуйста, - заговорила девушка на языке сенека, - позвольте мне помочь ему, пока не поздно.

- Нет, - ответила Ина, - мой сын останется жив, если на то будет воля маниту.

- Только маниту могут спасти его, - задумчиво добавил Гонка и повел жену к выходу.

За ними пошли младший сын и дочь. Вся семья считала, что Ренно обречен.

Только Са-ни-ва осталась с Деборой и теперь пристально смотрела на бледнолицую девушку.

- Ты действительно хочешь, чтобы Ренно очнулся от сна и снова стал сильным?

- О, да! - Дебора была потрясена неожиданным вопросом.

- Я вижу то, чего не видят другие, - промолвила старая женщина. Де-бо-ра спит в этом доме, но она - не женщина Ренно. Она отказалась стать его женщиной, и поэтому он отправился на охоту.

Дебора спокойно встретила испытующий взгляд.

- Таково мое желание - стать его женщиной.

Старая индианка не сводила с нее глаз.

- Хорошо. Я пойду и велю гонке и Ине разрешить тебе помочь Ренно.

Дебора достала свое старое платье и разорвала на длинные полосы. Она берегла его для возвращения домой, но сейчас выбирать не приходилось.

В дом вошли Ина и Ба-лин-та

- Помоги мне, пожалуйста, - сказала Дебора.

Ина уселась на землю и сложила руки на груди.

- Я помогу, - тихонько ответила Ба-лин-та.

- Тогда поставь на огонь два горшка с водой, а потом сходи в кладовую и принеси бутыль старого виноградного сока.

Ба-лин-та сделала, о чем ее просили, налила в горшки воды и поставила их на огонь, подкинув туда еще дров.

Дебора знала, что индейцы не пьют вина, но они употребляли перебродивший сок для заготовки на зиму мяса и рыбы. Она знала, что врачи в форте Спрингфилд и других местах сначала вливали в рану спирт, а потом только обрабатывали ее. Правда, девушка не знала, зачем это делается, но собиралась поступить точно также

После схватки прошло уже несколько часов Плечо стало вдвое больше, чем здоровое.

Ренно не приходил в себя и не двигался.

Когда вода закипела, Дебора поставила на огонь еще один горшок.

Опухоль продолжала расти, и в глазах Ины вспыхнул нехороший огонек.

Дебора отлично знала, чем рискует. Если Ренно умрет, виновата будет только она. и семья предаст ее смерти.

Конечно, проще было оставить все как есть и дать ему умереть, но Дебора не могла так поступить.

Ба-лин-та принесла бутыль с соком

- Еще воды, - велела Дебора, меняя припарки.

Наконец Дебора решила, что пришло время для дальнейших действий, и вылила содержимое бутыли в открытую рану.

Потом она взяла стальной нож, который один из воинов заткнул Ренно за пояс, опустила в горшок с кипящей водой и держала, пока рукоятка не стала горячей, а потом медленно и осторожно погрузила лезвие в рану.

Ба-лин-та замерла.

Глаза Ины блестели.

Дебора вытащила нож, и из раны потекла струя густой желтой жидкости. Ее было очень много.

Девушка вытерла нож и вернула на место.

Через некоторое время вместо желтой жидкости пошла чистая кровь.

Дебора немного подождала, а потом опять стала прикладывать припарки.

Она не помнила, сколько прошло времени, но постепенно опухоль начала спадать, и вскоре плечо было только немного больше здорового.

Ренно застонал и пошевелился.

- Теперь я помогу, - с легкой улыбкой сказала Ина. Она поднялась, опустила полоску ткани в горячую воду и спокойно сложила в припарку.

Облегчение пополам с усталостью охватили Дебору.

- Ба-лин-та, - сказала Ина, - ступай к нам домой и принеси Де-бо-ра и мне еды.

Девочка убежала.

Былая напряженность исчезла, и женщины всю ночь по очереди меняли припарки.

Незадолго до рассвета Дебора решила снова прочистить рану, и во второй раз взяла нож. Опять появилась желтая жидкость, но ее было намного меньше, чем в первый раз.

К полудню цвет лица и дыхание Ренно стали нормальными, лоб остыл, а плечо, обложенное припарками, оказалось обычного размера.

Ина кивнула и ушла в свою кладовую за травами. Вернувшись, она растерла их в порошок, а Дебора наполнила этой смесью рану.

Ренно опять застонал, но в этот раз тише.

- Теперь он уснет сном силы, - сказала Ина и встала.

Дебора тоже поднялась на ноги. Спину ломило, руки и ноги едва слушались.

- Женщина Ренно теперь дочь Гонки и Ины, - и мать Ренно обняла Дебору.

Дебора прижалась к ней. Может, по меркам тетушки Иды эти люди и были дикарями, но они без раздумий приняли ее, и теперь Дебору переполняло ощущение внутреннего удовлетворения.

Ина ушла, отослав Ба-лин-та принести еще еды.

Дебора продолжала нести дежурство. Она перевязала плечо Ренно, стараясь не очень затягивать бинты. Она не сомневалась, что он поправится, и радовалась этой мысли.

Ренно спал. Мутные образы, тени, фигуры проплывали перед ним. Иногда они становились более отчетливыми, но пульсирующая боль в плече не давала сосредоточиться.

Наконец кризис миновал, и раненый заснул крепким сном.

Когда сознание стало возвращаться, ему захотелось вновь увидеть огромную маску с волосами цвета спелой кукурузы. Однажды ему почудилось, что он видит ее, но образ тут же исчез, и Ренно снова уснул.

Когда он проснулся окончательно, голова уже не болела, и теперь он точно видел огромную маску. Наконец-то она вернулась!

Ренно открыл глаза и сосредоточился на голубых глазах, ожидая, когда она заговорит. И вдруг Ренно узнал ее. Фигура была не видением, а живой молодой женщиной со светлыми волосами и голубыми глазами - Де-бо-ра!

Ренно пытался понять ее взгляд, в котором облегчение смешивалось с неким другим выражением, но так и не сумел. Он знал только, что в этих глазах - вся его судьба, и не переставая удивляться, погрузился в глубокий сон.

Когда бы он ни проснулся, Де-бо-ра была рядом. Иногда она давала ему воды или жидкой похлебки, иногда меняла повязку на плече, движения ее были нежными и мягкими. Когда Ренно немного окреп, она начала кормить его. Иногда он узнавал ее стряпню, иногда материнскую.

Ина часто навещала их, и Са-ни-ва тоже, правда, оставались они недолго. Эл-и-чи не хотел уходить слишком рано, но Де-бо-ра отсылала его. Ренно удивлялся, что вся семья беспрекословно ей подчиняется.

На третий день после того, как Ренно пришел в себя, в дом вошел отец.

Гонка сел на пол у постели сына.

Дебора держалась в стороне.

Наконец великий сахем заговорил.

- Мой сын боролся, как лев и медведь. Никто еще так не сражался, и никто не посмеет назвать его трусом.

Ренно не мог пожелать большей награды.

- Семья Ми-кью-ил сожгла его оружие и плащ. Его имя не будут упоминать в песнях клана бизона. Память о нем умерла вместе с ним.

Ренно кивнул. Не было наказания страшнее, чем изгнать память о человеке из его семьи и клана.

Дебора понимала отдельные слова, которые говорил Гонка, но смысл всего сообщения ускользал от нее. Неважно, самое главное, Ренно приятно, что говорит отец.

- Вчера, - сказал великий сахем, - собрался совет. Мы решили, что Йала и ее семья должны уехать в другой город нашего народа. Хранители веры выберут нового вождя. Завтра они уйдут и больше никогда не вернутся.

- Это хорошо, - сказал Ренно.

Гонка разговорился и подробно рассказал о других решениях совета, даже о количестве мяса и зерна, которые надо было запасти перед длинной холодной зимой.

- Хватит ли у нас металлических стрел и волшебного порошка для огненных дубинок на всю зиму? - спросил Ренно.

- Хватит, - заверил его Гонка и завел речь о необычайно удачной охоте, на которой убили сорок три оленя и лося. Теперь можно запасти много мяса.

Дебора видела, что Ренно устал, и вмешалась вежливо, но твердо.

- Великий сахем много раз захочет видеть своего сына. Но он не хочет оставаться здесь, потому что его сын должен спать.

Ренно испугался, настолько дерзкими были эти слова. Никто из сенека и всех ирокезов не смел приказывать его отцу.

Но к его удивлению Гонка засмеялся и встал.

- Де-бо-ра права, - коротко произнес он, простился с сыном и ушел.

Ренно подумал, что никто, кроме матери, не умеет так искусно обращаться с отцом.

Вечером Дебора впервые разрешила раненому есть самому, и помогала, только если видела, что ему больно. В какое бы время дня или ночи он ни проснулся, она была рядом, готовая помочь.

Ренно быстро выздоравливал. По мере того, как заживало плечо, уходил жар. Но рана все еще ныла, и Дебора не позволяла ему двигаться. Ренно заметил, что и сам, как остальные члены семьи, подчиняется ее желаниям, хотя и не всегда понимает, почему это делает.

Осень подходила к концу. Ренно начал ходить, сначала по городу, а потом на полях и в лесу. Дебора всегда сопровождала его, и сенека считали их неразлучной парой.

Никто из них и не догадывался, о чем тревожится бледнолицая. Приближалось время исполнения данного обещания.

Через несколько дней Дебора позволила Ренно двигать плечом, предостерегая не делать резких движений.

- Лучше, чтобы ты постепенно разрабатывал его, - сказала девушка, и Ренно последовал ее совету.

В тот день, когда Ренно начал стрелять из лука левой рукой, чтобы вернуть плечу былую гибкость, Дебора поняла, что рана зажила окончательно. Девушка помнила, что по традициям сенека сама должна сделать первый шаг, но не могла избавиться от страха.

Однажды утром Ренно один ушел в поле пострелять из лука. День был холодный, и Дебора развела огонь. Потом распустила волосы и надела ожерелье из оленьих рогов, подарок Ренно. Девушка так волновалась, что не могла усидеть на месте, подмела дом, потом долго расчесывала волосы щеткой, которую ей дали Гонка и Ина.

Ренно вернулся через несколько часов и бросился к очагу.

- Таково желание Гонки и Ины, чтобы мы пришли к ним сегодня на трапезу.

- Мы пойдем, - ответила Дебора, - Ина уже сказала мне.

Теперь! Она не может больше ждать!

Дебора взяла себя в руки, подошла к Ренно и остановилась прямо перед ним.

Молодой человек с недоумением смотрел на нее.

Дебора медленно поднесла руки к лицу и коснулась щек.

Ренно начинал понимать.

Оставалось самое трудное. Дебора глубоко вздохнула, сняла рубаху и юбку и замерла, совершенно обнаженная.

Долгие несколько секунд Ренно стоял неподвижно, словно вырезанный из дерева, глядя на необыкновенную женщину, живое воплощение маниту, которая спасла ему жизнь и ухаживала за ним, пока он не поправился. И вот теперь она предлагала ему себя. Ренно был ошеломлен. И наконец разум уступил место зову. плоти.

Он бросился в дальний угол комнаты, вытащил несколько бизоньих шкур и расстелил их на полу у очага. Потом торопливо скинул рубаху и набедренную повязку.

Дебора сделала все, что от нее требовалось. Остальное было заботой Ренно, и он не разочаровал любимую. Неуклюже, но с удивительной нежностью он привлек девушку к себе.

Дебора охотно, хотя и с опаской, прижалась к Ренно. Но вот он обнял ее, и все страхи исчезли. Они поцеловались, тела еще плотнее прижались друг к другу, и опустились на бизоньи шкуры у пылавшего огня.

Ренно помнил только, что в особом доме все было совсем не так. Там он просто удовлетворял физическую потребность, а с Де-бо-ра проснулись чувства, и казалось, что он весь охвачен пламенем.

Дебора откинула все запреты, внушавшиеся ей с раннего детства. Сейчас она знала только одно - что жаждет белого индейца так же, как он сам жаждет ее.

Их тела соединились, а души слились в единое целое. Дебора кричала, Ренно глухо стонал, но оба не слышали ни звука.

Потом они растянулись на бизоньих шкурах, и повторили уже спокойнее, потом в третий раз, еще более неистово.

Пришло время отправляться в дом Гонки и Ины. Ренно и Дебора вымылись теплой водой, по обычаю бледнолицых, оделись и вышли в город. Они медленно шли по улицам. Теперь пришла очередь Деборы выполнять чужие обычаи, и она скромно следовала в нескольких шагах позади Ренно.

Они уселись у очага. Плечи их соприкоснулись, руки переплелись, и, не понимая, что делают, они склонились друг к другу.

Са-ни-ва делала вид, что ничего не происходит, и только позже встретилась глазами с Деборой.

Взгляд старой индианки был очень красноречив. Дебора стала женщиной белого индейца.

Глава 11.

- Король Вильям английский - первый враг Франции! - заявил полковник Алан де Грамон, стоя перед растопленным камином в комнате Цитадели, предназначенной для старших офицеров. - Его восшествие на трон приведет к войне между нашими странами, Об этом знают и в Париже, и здесь, у нас. Мы должны быть готовы к войне с Бостоном и Нью-Йорком, иначе над нашими землями взовьется флаг Объединенного королевства. Таковы наши ставки, генерал. Сейчас решается, кому будет принадлежать этот континент.

Анри, герцог Вандомский, незаконнорожденный кузен Людовика Четырнадцатого, имел за плечами немалый военный опыт. Но резкий язык сделал старика настолько непопулярным при королевском дворе, что он был назначен командующим королевскими силами в Новом Свете. Для активных действий он был слишком стар, ненавидел холодную зиму и жаркое лето Канады, но переносил почетную ссылку с обычной стойкостью. Обуреваемый бесчисленными физическими недугами, он все же оставался в здравом уме, обеспечившем ему почетное место в военной истории страны. Задумчиво покуривая глиняную трубку, он опустил подагрическую ногу на скамеечку.

Все эти молодые искатели приключений походили друг на друга, как две капли воды, но Грамон выделялся из общего ряда. Даже генерал вынужден был это признать. Когда б не ненависть к Англии и индейцам, живущим южнее французских территорий, он был бы первоклассным стратегом. К несчастью, он был слишком груб и упрям, чтобы служить во Франции, так что всю оставшуюся карьеру ему предстояло сделать в Новом Свете.

- Людовик лично обещал мне выслать весной два полка пехоты и как минимум один батальон кавалерии. Это самое большое, что можно требовать от Парижа. Да, мы ведем войну, но основная борьба сейчас разворачивается в Европе, и нельзя требовать, чтобы высшее командование ослабляло внутренние силы.

Алан де Грамон махнул рукой.

- Мы не можем штурмовать Бостон с двумя полками новобранцев и несколькими всадниками! И вам это известно так же хорошо, как и мне.

На суровом лице герцога Вандомского мелькнула легкая улыбка.

- Терпение, дорогой полковник. Когда офицер обнаружит, что дверь, ведущая к цели, заперта, он должен найти другую.

Молодой человек замолчал. В конце концов, оба они хотят одного и того же -решения вопросов значительно более важных, чем представлял себе легкомысленный губернатор Шамбертен.

- У английских колонистов возникают точно такие же трудности. И Лондон, и Париж, считают, что судьбы мира решаются в Европе. Никто из них не понимает, что природные ресурсы и размеры этого континента делают Северную Америку землей будущего - и тот, кому он будет принадлежать, получит истинное господство над миром. Лондон не может оказать англичанам большую помощь, чем мы получаем из Франции, но у них есть одно преимущество - численность. А это преимущество мы могли бы использовать с выгодой для себя.

Алан де Грамон было подумал, вдруг правы те, кто утверждает, что герцог впадает в детство.

Но генерал тут же доказал, что все еще находится в здравом уме.

- Начинать сейчас кампанию против Бостона или Нью-Йорка было бы для нас самоубийством. Следовательно, мы не должны идти на врага. Напротив, мы должны вызвать англичан сюда. Их много, и они вполне могут решиться на такой шаг.

- Что же мы выигрываем, генерал? - от презрительного тона не осталось и следа.

- Им недостает нашей дисциплины, а их ополченцы не привыкли к жизни в лесу. Зимой они просто замерзнут, а летом растают.

Под конец Алан де Грамон начал понимать замысел командира.

- И те, кто останется в живых, вздумают штурмовать неприступную Цитадель!

- А когда они будут отступать, им придется это сделать, - говорил Вандом, поглядывая на пылающие в камине бревна, - уверен, вы и ваши индейцы сумеете доставить им массу неприятностей.

Глаза Грамона блеснули.

- Мои гуроны не нуждаются в наставлениях, и оттава не замедлят последовать их примеру. Мы убьем по меньшей мере вдвое больше людей, чем погибнет при штурме Цитадели!

- Таким образом, все наши проблемы будут решены. Англичане будут не в силах защищать Бостон или Нью-Йорк, и когда мы добьемся своего, уверен, даже эти сонные тетери в Париже поймут, какие возможности открываются перед нами на этой земле.

- Блестящий план, генерал. Поздравляю вас, и не буду терять времени. Первым делом нужно вынудить англичан выступить в поход.

- Очень хорошо, полковник, но будьте осторожны.

- Осторожен?

- Иногда ненависть к врагам мешает вам правильно оценить положение дел. Постарайтесь не задевать ирокезов. Они получают оружие из Бостона и форта Олбани, что делает их вдвойне опасными. Если они вышлют крупные силы в помощь английским колонистам в походе на Квебек, благополучный исход всей операции окажется под угрозой срыва.

Алан де Грамон пришел в ярость.

- Никакие ирокезы, даже сенека, не справятся с моими гуронами!

Старик покачал головой.

- Не буду спорить, но не хотелось бы проверять ваше утверждение в деле, полковник. Если сотни сенека и могавков выйдут на тропу войны вместе с англичанами, все пропало. Я запрещаю вам трогать ирокезов.

После безвременной кончины Агнес Хиббард, когда требовалось приготовить пищу для важных гостей, Милдред Вильсон стряпала сама, проводя по нескольку часов у плиты, прежде чем переодеться к обеду. В этот вечер она задержалась, повстречав в коридоре сына.

Глаза Джеффри блестели, он еле стоял на ногах, и Милдред с первого взгляда поняла, что он побывал в таверне Хаггерти в форте Спрингфилд. Владелец заведения неохотно принимал его, но из-за высокого положение отца Хаггерти не мог отказать сыну.

- Ты опять где-то шатался целый день, Джеффри. Отец хотел, чтобы ты помог ему собрать тыквы и позднюю кукурузу.

- У него и так хватает рабочих рук, - ответил сын, пытаясь проскользнуть мимо.

Мать продолжала загораживать ему дорогу,

- Я хотела просить отца, чтобы он поговорил с тобой, но сейчас он занят более важными делами, и я не стала отвлекать его.

Милдред часто задумывалась, как случилось, что их с Эндрю сын вырос таким безответственным.

Он не мог найти себе занятия здесь, на границе, и она хотела было отослать его в Лондон, где он взрослел бы вдали от пьянства, игры и распутства. Но что-то в душе Милдред противилось этому, и она по-прежнему держала Джеффри дома, надеясь, что когда-нибудь случится чудо и сын станет другим человеком.

- Если ты больше ничего не хочешь мне сказать, мамочка, - заговорил Джеффри, -то я лучше пойду в свою комнату.

- Пожалуйста, - чуть слышно ответила Милдред, - и останься там на весь вечер. ты не подходишь для общества наших гостей. Твоему отцу и мне надоело извиняться за твое поведение.

И она ушла.

Не прошло и получаса, как к дому Вильсонов подъехал бригадный генерал Пепперел. Том Хиббард отвел его лошадь в конюшню, а Эндрю Вильсон провел начальника милиции в изящно убранную гостиную, где его сердечно приветствовала Милдред, одетая в одно из своих лондонских платьев.

Пепперел, одетый в принятый на границе костюм из оленьей кожи, предпочитал белое вино более крепким напиткам. Он уселся перед огнем с рюмкой в руке.

- Такие женщины, как вы, мадам, подают пример трусихам, не желающим селиться на границе.

- Мы с Эндрю и не мечтаем о другом доме.

- К несчастью, многие напуганы новой серией индейских рейдов. Везде, где мне пришлось побывать, от Нью-Гемпшира до Коннектикута и Нью-Йорка, люди ведут себя одинаково. Те, у кого есть дома и хозяйство, отказываются уезжать, но вновь прибывшие точно так же отказываются жить на границе. Люди боятся

- Я не имею права упрекать их, - сказала Милдред, - Если б не моя вера в Энди и милицию, которой он здесь руководит, форт Спрингфилд не представлялся бы мне безопасным местом.

Эндрю Вильсон посмотрел на генерала.

- Что интересно, Билл, все рейды заканчиваются одинаково.

- Вот именно. Один или два убитых, один или два дома сожжены, пленников не берут, таким образом, почти никаких потерь. Такие рейды сами по себе бессмысленны.

- Терпеть не могу обвинять тех, кто скорее всего ни в чем не виноват, - ответил Эндрю. - Но такое впечатление, что нам бросают вызов Причем умышленно.

- Совершенно верно. Одно время я подозревал сенека и могавков, предполагая, что наше оружие подстегнуло их наглость, но почерк этих нападений не подходит никому из ирокезов.

Генерал покачал головой.

- У них свои представления о чести. Мы не давали им повода отправлять рейды по нашим поселкам и убивать наших людей.

- Судя по описанию, - подхватил полковник, - они похожи на гуронов но у тех нет веских причин уходить так далеко от своих земель, только чтобы потревожить нас.

Генерал Пепперел встал, внимательно глядя на хозяина.

- В том-то и дело, Эндрю. Гуроны могут быть виновны в отдельных нападениях, но я уверен, это спланированная против нас кампания.

- Это означает, что за гуронами стоит Квебек, подстрекая и провоцируя их.

Милдред посмотрела на мужчин.

- Почему же Новая Франция так поступает? Мы превосходим их по численности, и они не должны пытаться спровоцировать нас на новую войну.

Эндрю пожал плечами.

- Иногда сложно понять, что движет людьми. Почему иногда новичок намеренно провоцирует опытного фехтовальщика, развязывая дуэль? Иной раз в людях проявляется упрямство, которое невозможно объяснить с позиций разума.

Генерал мрачно улыбнулся.

- Я склонен думать так же, Эндрю, но только не в этом случае. Я уже много лет веду с герцогом Вандомским шахматную партию около нашей границы, и хорошо знаю ход его мыслей. Если я не ошибаюсь, он пытается заставить нас выслать экспедицию для осады Квебека.

- Не понимаю, - произнесла Милдред.

Полковник быстро догадался, в чем дело.

- Мы пойдем на огромный риск, отправляя такую экспедицию.

- Так оно и будет, если только мы перестанем контролировать ситуацию. Нападения продлятся еще несколько месяцев, колонисты придут в ярость и потребуют, чтобы мы наказали Квебек.

- И тогда мы будем вовлечены в серьезную кампанию, не смотря на риск. Те, кто хочет жить на границе, потребуют этого ради безопасности своих жен и детей. Даже Лондон будет настаивать на чем-то подобном, когда король Вильям обнаружит, что количество переселенцев резко уменьшается.

- Мы не готовы к большой войне, - сказал Пепперел. - Прежде всего необходимо объединить наши силы. Массачусетс окажет помощь Нью-Йорку, но другие колонии не хотят сотрудничать с нами. Род-Айленд вообще не желает посылать милицию дальше собственных границ. Коннектикут до сих пор не верит в серьезность нависшей угрозы. Нью-Гемпшир не в состоянии принять решение. Только несчастье заставит нас работать вместе.

- Вы говорите, - спросил Эндрю, - что Массачусетс и Нью-Йорк примут на себя все тяготы этой кампании?

- Нет! - взорвался генерал. - Это будет катастрофа.

- Тогда что же нам остается делать?

Вильям Пепперел вздохнул.

- Не знаю что и ответить.

- Боюсь, и мне нечего предложить, Билл.

- Я приехал к вам потому, Эндрю, что только мы с вами можем решить эту проблему. Никто другой не располагает нашими опытом и знаниями. Если моя догадка верна, каждый наш шаг может послужить к выгоде герцога Вандомского. Решение это задачи может занять одну ночь или несколько месяцев, но мы обязаны тщательно взвесить каждый следующий ход.

- А до тех пор, - заключил полковник, - рейды будут продолжаться.

- Да поможет нам Господь. Боюсь, так оно и будет.

Зима была очень холодной. Толстый слой снега и льда покрыл землю, с запада непрерывно дул влажный ветер. Но Дебора Элвин твердила себе, что ей не на что жаловаться. Она оказалось в безопасности и уюте, чего никак не могла предполагать, когда была похищена гуронами из форта Спрингфилд.

В доме было тепло, они только что поужинали. Девушка знала, что никогда не останется голодной в земле сенека.

Пришло время отдыха, и перед сном они с Ренно, как обычно, занимались любовью. Дебора с удивлением, но без стыда, признавалась себе, что ей нравится общество белого индейца.

В то же время девушка понимала, что в целом в их отношениях многого недостает. Обстоятельства в сочетании с непредвиденной страстью и добротой Ренно послужили причиной того, что они с Ренно стали любовниками, но теперь, по прошествии времени, Дебора начала правильно оценивать свои чувства и сложившуюся ситуацию.

Она никогда не любила Ренно по-настоящему. Истинная любовь, в ее понимании, означала полную совместимость во всем, но пропасть между ними была слишком глубока. Да, у него белая кожа, голубые глаза, такие же, как у нее волосы, но он все-таки индеец, неспособный понять ее чувства, мысли, образ жизни. С другой стороны, сама Дебора не могла знать, что он думает и почему он так думает.

Больше всего Дебора боялась забеременеть от Ренно. Тогда она обречена будет провести остаток дней своих в городе сенека, вдали от своего народа. Она не могла смириться с подобной перспективой и стать, как Ренно, белой индианкой.

Ренно смотрел на отблески света, пляшущие по ее лицу, и понял, что сейчас, несмотря на физическую близость, она далеко отсюда.

- Де-бо-ра печальна, - сказал он наконец.

Девушка не хотела лгать ему, но не знала, как объяснить свои чувства, и просто кивнула.

- Хочешь, мать Ренно научит тебя делать мокасины?

- Она учит меня. И Са-ни-ва, - добавила она, прежде чем Ренно успел задать следующий вопрос. - Она показала мне, как сделать мягким мясо бизона, которое я приготовлю для тебя завтра вечером.

Ренно чувствовал, что она уходит еще дальше, ми расстроился.

- Если б Ренно жил в городе моего народа, - сказала она, надеясь, что молодой человек поймет ее чувства, - он скучал бы по своей семье и друзьям. Он скучал бы по охоте с Эл-и-чи и беседам со старшими воинами.

Ренно понял. Он вспомнил историю женщины эри, похищенной сенека. Она стала женой воина, и с ней обращались, как с равной. Но она перестала есть и спать, и так тосковала по родному племени, что в конце концов умерла.

- Слова Де-бо-ра верны, - сказал Ренно, поднимаясь на ноги. - Я буду думать о них.

Накинув плащ из шкуры бизона, он ушел в ночь. Дебора надеялась только, что ее жалоба не обидела его.

Ренно миновал частокол, прошел по замерзшему полю и остановился на вершине поросшего лесом холма. На поляне было еще холоднее, но Ренно долго разглядывал звезды усеявшие небо. Странно, что он совсем не удивился ее словам. Он и раньше часто замечал тоску в глазах девушки, когда та считала, что на нее никто не смотрит. Женщин сенека с детства приучали терпеть несчастье. Де-бо-ра тоже была сильной, но совсем другой. Она многого не знала о жизни сенека. Неудивительно, что Ба-лин-та постоянно находилась рядом с ней, особенно во время его отлучек на охоту.

Де-бо-ра была его женщиной, и Ренно отвечал за нее. Если б на ее месте были Йала или Ановара, он бы так не тревожился, потому что они обе были сенека. Но Де-бо-ра нуждалась в защите и помощи всей семьи.

Он хотел спросить совета у маниту, но тут же передумал. Мужчина сам должен решать проблемы, связанные с его женщиной, и духи только посмеются, если он обратится к ним за поддержкой.

Ренно понимал, что Де-бо-ра страдает, но не винит его в этих страданиях. При этой мысли ему стало немного легче, и все же Ренно не знал, как ей помочь.

Ночь тянулась долго. В кустах бродили звери. Ренно не мог пойти за советом к Ине или Са-ни-ва, потому что старший воин должен иметь обо всем собственное суждение. Женщины пожалеют его, но перестанут уважать.

Мало-помалу небо становилось светлее. Высоко над головой Ренно появилось крохотное пятнышко, но нужно было обладать очень острым зрением, чтобы его разглядеть. Ренно наблюдал, как оно становилось все больше, и не удивился, узнав ястреба.

Может, это снова тот самый ястреб, сын огромной маски, его наставницы. Ренно поспешно прогнал эту мысль и принялся ждать, что будет делать птица.

Ястреб летел все ниже, дважды описал круг, скользнул к земле и опять поднялся в небо.

Ренно не двигался.

Ястреб полетел точно на юго-восток.

Ренно смотрел на птицу, пока та не исчезла из виду. Теперь он знал, что нужно делать. Ренно вернулся в спящий город и пошел к дому.

Дебора, притворяясь спящей, наблюдала, как он снял плащ и уселся перед огнем. Лицо Ренно было неподвижно, и девушка в который раз удивилась, как часто сенека читают мысли друг друга, а она ничего не может увидеть в их глазах.

Забрезжил рассвет, и девушка потянулась, притворяясь, что только проснулась.

- Я приготовлю завтрак.

Ренно покачал головой.

- Сегодня я буду есть у отца.

Он снова ушел из дома, и Дебора поняла, что Ренно принял важное решение.

Великий сахем, его жена и дочь уже начали завтракать. Ина сразу освободила место для сына слева от отца и подала ему миску похлебки.

Ренно ел молча.

Ина подала знак, и Ба-лин-та следом за ней вышла из дома.

Мужчины еще долго сидели молча, прежде чем Ренно сказал:

- Душа Де-бо-ра больна. Она не говорит мне, но страдает, потому что скучает по своему народу.

Гонка осторожно подбирал слова.

- Что ты хочешь сделать?

- Я прошу твоего позволения вернуть ее в город бледнолицых.

- Я надеялся, - сказал великий сахем, - что Де-бо-ра станет женой Ренно, потому что кожа ее такого же цвета, как и твоя. Но она не сенека, так что, может быть, лучше, если она уйдет. Ты взял ее у гуронов, и имеешь право поступать с ней так, как считаешь нужным.

Ренно был удовлетворен.

И тут Гонка удивил сына.

- Ренно пойдет в землю бледнолицых.

Ренно не знал, что ответить.

- Скоро придет день, - начал Гонка, - когда сенека и другие ирокезы захотят еще больше огненных дубинок и стрел из металла. Мы еще не друзья бледнолицых, и они еще не друзья сенека. Но ты узнаешь их, и они будут доверять тебе. Тогда они будут доверять всем сенека.

Ренно и в самом деле хотелось побывать в городе и познакомиться с бледнолицыми, чьи предки были и его предками, хотя он никогда не станет одним из них, никогда не покинет сенека.

- Через несколько месяцев, - сказал Гонка, - английские бледнолицые будут просить ирокезов о дружбе.

Ренно удивился, с какой уверенностью отец высказал это предположение.

- Пришло слово из маленького города сенека и от могавков, что отряды гуронов идут по их землям. Гуроны нападают на поселки бледнолицых.

- Гуроны так раньше не делали, - возразил сын.

Великий сахем кивнул, подтверждая правоту сына.

- Французские бледнолицые платят гуронам за эти нападения.

Неудивительно, что Гонка был вождем всех ирокезов! Никто не мог сравниться с ним в уме.

- Когда бледнолицые попросят нас о помощи, я должен собрать совет ирокезов. Вожди и старейшины услышат слова Гонки, прежде чем принять решение. Если бы это было сегодня, я не мог бы решить. Поэтому я должен больше узнать об английских бледнолицых.

Ренно начал понимать, чего хочет отец.

- Ты будешь моими глазами. Ты будешь моими ушами. Ты скажешь мне, можем ли мы доверять бледнолицым. Ты поможешь мне решить, будем ли мы покупать у них огненные дубинки и вести переговоры.

Ренно уже видел день, когда сенека с огненными дубинками пойдут на гуронов, но не хотел, чтобы это желание повлияло на его решение. Ему доверено дело огромной важности.

- Ты возьмешь шесть воинов, когда поведешь Де-бо-ра к ее народу. Ты проследишь, чтобы с ней ничего не случилось в пути, и отдашь ее Виль-сон, сахему бледнолицых. Тогда он поймет, что ты пришел с миром.

Вопрос был решен, и Ренно вернулся домой. Дебора заканчивала завтракать.

- Через один день, - сказал Ренно, - ты возьмешь все, что у тебя есть, и пойдешь со мной.

Дебора испугалась. Она подумала, что обидела его и он хочет отдать ее в какое-то другое племя.

- Куда ты поведешь меня?

Ренно удивился, что она не догадывается.

- Я отведу тебя в город твоего народа, и твоя душа не будет болеть.

Слезы радости и облегчения выступили на глазах Деборы, и она попыталась скрыть их.

Ренно отвернулся. Никто из женщин сенека не стал бы плакать на ее месте.

Весь день Дебора с трудом сдерживала нетерпение, и задолго до заката собрала свое нехитрое имущество. Вечером они с Ренно пошли в дом великого сахема, на прощальную трапезу. Дебора хотела поблагодарит Ину, Са-ни-ва и Гонку за их доброту, но боялась, что не выдержит и расплачется.

Са-ни-ва догадалась, о чем думает девушка.

- Это хорошо для Де-бо-ра, что она пойдет к своему народу, но сердца сенека будут тяжелы.

Дебора глубоко вздохнула.

- Мое сердце тоже будет тяжело.

Гонка закончил разговор на эту тему:

- Для Де-бо-ра всегда будет место у нашего очага.

Эти слова означали, что она навсегда останется в сердце этих индейцев. Дебора знала, что будет скучать по ним.

Старшие продолжали есть молча, и только Эл-и-чи, включенный в отряд, радовался приближению завтрашнего дня. Ба-лин-та воспользовалась случаем и болтала без умолку изредка останавливаясь перевести дыхание. Ее большие глаза сияли, она заявила, что когда-нибудь навестит Де-бо-ра, и тогда ее народ удивится, как хорошо она говорит на их языке. Дебора улыбнулась, подтверждая, что девочке всегда будут рады в форте Спрингфилд.

Трапеза подошла к концу. Ина протянула руку и на секунду опустила ее на голову Деборы. Больше никто не прикоснулся к ней, никто ничего не сказал, и она молча простилась с ними.

Этой ночью Ренно спал отдельно, показывая, что их отношения изменились.

Дебора и Ренно проснулись затемно. Дебора поставила на огонь вчерашнюю похлебку и надела тяжелые ноговицы, сшитые для нее Иной. После еды девушка потушила огонь и надела плащ с капюшоном из шкуры бизона. На спине висел сверток с одеждой и другими вещами. Старший воин не должен носить ничего, кроме собственного оружия.

Ренно взял с собой лук, стрелы, томагавк, металлический нож и немецкий мушкет. Они вместе подошли к частоколу, где их ждали шестеро воинов. Воины окружили девушку, Ренно вышел вперед, и все двинулись через замерзшие поля. На ногах путников были специальные лыжи, чтобы можно было пройти по заснеженному лесу.

На краю поля Дебора оглянулась. Над крышами больших домов поднимались струйки дыма. Да, жизнь здесь примитивна и жестока, и все же она будет скучать по этому городу. За эти месяцы она стала женщиной, научилась понимать себя, научилась радоваться жизни. Теперь Дебора с уверенностью смотрела в будущее.

Она ни в чем не винила ни себя, ни Ренно. Их союз был естественным. Тетушка Ида была бы шокирована, но Дебора не чувствовала стыда. Жизнь с сенека и близость с Ренно многому ее научили.

Ренно без устали шел по лесу, не замедляя шаг и не останавливаясь. Через несколько часов у Деборы заболели ноги, но она не жаловалась.

Эл-и-чи заметил, что она начала спотыкаться, и, перейдя в начало колонны, шепнул брату несколько слов.

Ренно кивнул. Они шли еще час, и потом он остановился.

Дебора знала, что Ренно не сделает для нее никаких поблажек, и заново ощутила глубину разделявшей их пропасти. Любой колонист, зная, что в отряде есть женщина, шел бы медленнее.

Один из воинов дал Деборе оленины и кукурузы. Пища была сухой, безвкусной, жевать было трудно, но девушка заставила себя поесть, размачивая еду снегом.

Ренно отошел в сторону. В кустах раздался треск, и Дебора увидела огромного бурого медведя. Она затаила дыхание, но Ренно спокойно подошел к зверю, дотронувшись рукой до ожерелья из медвежьих когтей. Медведь остановился перед ним, и Ренно что-то мягко говорил зверю.

Медведь и не думал нападать на него. Ренно замолчал, и они долго смотрели друг на друга. Потом зверь опустился на все четыре лапы и ушел прочь. Перед самым уходом Дебора не выдержала.

- Как случилось, что этот медведь не напал на тебя? Я думала, тебе придется убить его, прежде чем он бросится вперед, но ты говорил с ним, как с другом.

Ренно кивнул, как будто ничего не произошло.

- Я-гон, брат мой, проснулся, чтобы пожелать мне успеха в земле бледнолицых.

Дебора смотрела, как он занимает свое место во главе колонны, и подумала, что никогда по-настоящему не понимала его. Несмотря на месяцы, прожитые вместе, Ренно все равно оставался чужим. Хорошо, что они расстаются.

Остаток дня Ренно шел с прежней скоростью, и Дебора подумала, что дело не только в его желаниях. Холодный воздух обжигал кожу, но она постоянно двигалась, иногда переходя на бег, и ухитрялась не мерзнуть.

Вскоре после заката отряд остановился на берегу небольшого озера. Два воина отправились собирать хворост, двое других разложили костер, а Эл-и-чи с приятелем сделали прорубь и начали ловить рыбу. Дебора, единственная в отряде женщина, должна была приготовить еду.

Темнело. Девушка присела погреться у огня, как вдруг в кустах раздался треск. Ренно и воины схватили оружие.

И тут из кустов вышла перепачканная в снегу маленькая девочка, в длинной меховой накидке и огромных лыжах.

- Я хочу пойти в землю бледнолицых, - сказала Ба-лин-та, - Я шла за вами весь день.

Она боялась, что Ренно ударит ее, и кинулась к Деборе. Та обняла малышку.

Ренно уставился на сестру.

Эл-и-чи принес рыбу и начал смеяться. Ренно взглядом заставил его замолчать.

- Эл-и-чи, пусть барабан, который говорит, отправит весть нашему отцу. Скажи ему, что Ба-лин-та идет с нами. Мать наша тревожится о ней. Если таково будет ее желание, мы отправим Ба-лин-та в город завтра.

Дебора восхищалась смелостью девочки, но никогда не видела, чтобы Ренно так сердился.

Ба-лин-та вздрогнула в ее объятиях.

- Помоги мне приготовить еду, - шепнула Дебора, готовая защищать ребенка от гнева старшего брата.

Вместе они выпотрошили и нарезали рыбу, а потом поставили горшок на огонь.

Тем временем Эл-и-чи передавал сообщение по единственному в отряде барабану.

Дебора и Ба-лин-та переглядывались, прислушиваясь к далекому пению барабанов, когда тайная почта сенека несла весть великому сахему. Девочка едва удерживалась от смеха, и Деборе тоже стало весело. Они прятали улыбки, избегая мрачного взгляда Ренно.

Только Гонка мог принять окончательное решение. Еда была уже готова, прежде чем опять раздалась барабанная дробь. Пока еще трудно было разобрать смысл послания, и воины с важными лицами сели вокруг костра. Даже Эл-и-чи старательно сохранял спокойствие. Ренно стоял спиной к огню.

Послание повторилось, потом еще раз, уже ближе.

Радостный крик Ба-лин-та эхом прокатился по лесу.

- Отец разрешил мне идти с вами! - сказала она, бросаясь на шею Деборе. - Ренно приведет меня домой, когда будет возвращаться!

Юные воины расслабились, а Эл-и-чи открыто радовался, что сестра идет с ними.

Только Ренно оставался спокойным, принимая решение великого сахема и дополнительно возложенную на него ответственность. Дебора подумала, что сейчас он очень похож на Гонку, и прочесть его мысли так же трудно, как угадать, что таится за суровым взглядом великого сахема. Кожа Ренно была белой, но душой он был настоящим индейцем.

Ночью Дебора и Ба-лин-та завернулись в плащи и задремали у огня. Ренно разбудил их еще до рассвета, и после завтрака из неизбежной оленины с кукурузой отряд двинулся в путь. Из-за Ба-лин-та приходилось идти медленнее. Удивительно, что она не отстала от них накануне.

Ренно все еще был недоволен, и редко смотрел на сестру, но в конце дня, когда Эл-и-чи с товарищем подстрелили пару диких индюков, он немного смягчился. Он разделал зажаренные тушки металлическим ножом и подал сестренке солидную порцию. Веселая искорка мелькнула в глазах.

Ба-лин-та поняла, что получила прощение. Она еще не смела обратиться прямо к брату, но зато обрушила на всех остальных настоящий водопад слов, пока не добилась кивка в знак того, что ее слышат.

На четвертый день повалил снег. Ренно велел разбить лагерь у подножия восточного склона холма, где не было ветра, и воины разложили большой костер.

Ренно сам отправился на охоту и скоро вернулся с большим оленем на плечах. Двое воинов принялись разделывать тушу, а Ба-лин-та тем временем выкопала и приготовила съедобные корешки. Дебора начала жарить мясо.

Теперь у них было достаточно пищи, чтобы переждать непогоду, и все наелись досыта. Ренно начал рассказывать длинную историю о великом воине сенека. который жил много поколений тому назад и совершил столько подвигов, что отец-солнце и мать-земля позволили ему возвращаться к живым на один день каждый год.

Он сам видел этого воина на охоте, заявил Ренно, и повторил их разговор. Ба-лин-та и молодые воины слушали, раскрыв глаза и затаив дыхание, веря каждому слову.

Сначала Дебора не была уверена, завел ли Ренно эту сказку, чтобы развлечь остальных, или действительно вообразил, что так все и случилось. Он был так серьезен, так точен в деталях, что Дебора поняла: он и сам считает все это правдой.

На следующий день они пошли дальше. Дебора и Ба-лин-та несли остатки жареного мяса. Они не встречали людей, ни индейцев, ни белых, и Дебора в который раз поразилась безбрежности этих лесов. Конечно, здесь хватит места и англичанам, и ирокезам жить бок о бок много-много лет.

Ренно шел тем же путем, как вел домой Эйба Томаса, и однажды во второй половине дня они вышли к реке Коннектикут. На противоположном берегу возвышался форт Спрингфилд. Сенека молча взирали на внушительное бревенчатое сооружение.

Деборе хотелось подойти к самому берегу и закричать, зная, что за ней и ее спутниками вышлют лодку, но тогда пострадало бы достоинство Ренно, и он отклонил эту идею.

- Утром, - сказал он, - мы сами переправимся через реку.

Дебора поняла, что возвращение домой откладывается, но знала, что спорить со старшим воином сенека бесполезно.

- А если часовые начнут стрелять?

- Никто не будет стрелять в нас.

Дебора решила, что он не понял.

- Они могут подумать, что мы собираемся напасть на город, и тогда часовые откроют огонь.

- Никто не увидит сенека, - сказал Ренно, - так что никто не будет стрелять.

Отряд отошел в лес и разбил лагерь.

Ренно разбудил их еще до рассвета, и Дебора увидела бревенчатый плот. Воины построили его ночью, а теперь отнесли на берег.

Они отошли подальше вниз по течению и спустили плот на воду. Ренно посадил на него Дебору и Ба-лин-та, и при помощи самодельных весел два воина повели его через реку. На воде плавали куски льда, некоторые из них довольно большие, но два смельчака умело пересекали реку.

Занялся рассвет. Ренно оказался прав. В форте непременно должны были быть часовые, и, помимо того, выставлены посты вверх и вниз по реке, но никто не заметил переправлявшихся сенека.

Плот достиг восточного берега, и Дебора сказала:

- Там мой дом.

Ренно разрешил ей идти вперед, но из предосторожности шел прямо за ней. Он все еще отвечал за ее безопасность, даже на ее собственной земле.

В слабом утреннем свете Дебора увидела новый маленький сруб, поставленный на том же месте, где стоял старый дом. Радость охватила ее.

Из трубы вился дымок, и девушка остановилась, разглядывая через окно огонек свечи.

Притихшая Ба-лин-та подошла к ней и взяла за руку.

Дебора словно во сне подошла к дому, вместе с девочкой, все еще державшей ее за руку.

Ренно остановился и стал ждать.

Дебора постучала.

Ида Элвин и глухонемой Уолтер завтракали у камина, когда раздался стук в дверь. Тетушка Ида решила, что это соседи, и пошла к двери. На пороге стояла индианка с ребенком, за ними столпились вооруженные воины. Миссис Элвин хотела было захлопнуть дверь, но Дебора шагнула за порог и откинула капюшон.

- Неужто я так изменилась, тетушка, что вы не узнаете меня?

Ида Элвин не проронила ни слезинки, ни когда умер муж, ни когда узнала, что единственный ее ребенок глухонемой. Она не плакала и сейчас.

- Господь милосердный, - прошептала она, обнимая племянницу.

Потом она посмотрела на индейскую девочку, дергавшую ее за передник.

- Я Ба-лин-та, друг Де-бо-ра, - сказала та по-английски. - Ты - тетя Де-бо-ра, а это Уол-тер.

Она подошла к мальчику и улыбнулась.

Уолтер радостно улыбнулся в ответ.

- Господь милосердный, - слабеющим голосом повторила тетушка Ида.

Скоро семеро индейских воинов полукругом расположились возле камина, а Ида затаив дыхание слушала племянницу. Дебора пыталась рассказать сразу обо всем.

- Погоди! - скомандовала тетушка, и даже индейцы с уважением отнеслись к ее тону. - Хватит того. что ты дома, дитя мое. Помоги мне приготовить еды для этих - этих головорезов.

- Я тоже помогу, - заявила Ба-лин-та.

Дебора обняла и поцеловала Уолтера, и принялась резать копченый окорок. Она провела дома всего несколько минут, а казалось, и не было всех этих немыслимых приключений.

Ренно и воины попробовали окорок, но он им не очень понравился, так же, как и овсянка. Вместо этого сенека достали из сумок холодную жареную оленину.

Тетушка Ида с любопытством и отвращением одновременно наблюдала, как они держали в руках куски жирного мяса, откусывая крепкими зубами, словно стая собак.

Она с изумлением обнаружила, что у предводителя, головной убор которого был больше и пышнее, чем у остальных, были голубые глаза и светлые волосы. Судя по взглядам, которыми он обменивался с Деборой, их связывало нечто большее, чем простое знакомство.

Тетушка Ида постаралась не делать поспешных выводов. Ее молитвы были услышаны, возлюбленная племянница вернулась, и сейчас этого было достаточно.

Маленькая индианка чувствовала себя, как дома. В точности подражая Уолтеру, девочка отрезала себе кусок окорока и принялась есть его с помощью вилки. Больше того, с удя по всему, мясо ей нравилось.

Ба-лин-та изо всех сил старалась поговорить с Уолтером. Она знала, что он не может ни говорить, ни слышать, девочка быстро поела, а потом сделала руками какой-то знак.

Уолтер, привыкший обмениваться знаками с матерью и сестрой, понял ее и ответил тем же.

Тетушка Ида изумленно наблюдала за ними.

- Ба-лин-та останется здесь с нами, тетушка Ида, - твердо сказала Дебора. - Она и ее семья были добры и великодушны, когда мне требовались друзья.

- Тем более я буду ей рада.

Один вопрос был решен.

- А теперь, - сказала Дебора, - я должна отвести Ренно к полковнику Вильсону. Он пришел сюда как посланец великого сахема по очень важному делу. Остальные сегодня же отправятся домой. Им трудно будет долго оставаться у нас.

Тетушка Ида с трудом уразумела, чего хочет племянница.

- Может, тебе лучше остаться дома, а к полковнику я отправлю соседа? А то ты можешь оказаться в опасности.

Дебора расхохоталась.

Ренно стоял ми смотрел на женщину, похожую на Са-ни-ва. Если он хочет, чтобы бледнолицые доверяли ему, между ними не должно быть никаких недоразумений.

- Де-бо-ра, - медленно, но четко выговаривая каждое английское слово, произнес он, - была женщиной Ренно. Она в безопасности с ним.

Глава 12.

Весть о возвращении Деборы Элвин облетела все английские колонии, от Нью-Гемпшира до недавно основанной Пенсильвании. В Бостоне губернатор Ширли выпустил специальное обращение, гласившее, что "сенека - достойные люди, заслуживающие нашего глубочайшего уважения".

Казалось, все или почти все обитатели западного Массачусетса заглянули в маленький домик Элвинов повидать вернувшуюся Дебору. Она была грациозна и очаровательна, но мало что рассказывала о своих приключениях, помимо того, что была похищена гуронами, а потом спасена сенека, у которых и прожила несколько месяцев.

Люди заметили, что она иногда говорит по-индейски с маленькой девочкой, поселившейся в доме Элвинов. Большинство посетителей, даже те, кто заявлял, что не желают иметь дела с индейцами, были очарованы малышкой, отлично говорившей по-английски.

Когда же пограничные жители вдоволь наговорились о Деборе, они переключились на Ренно. Дело заключалось не только в том, что Эндрю и Милдред Вилсон принимали воина у себя как дорогого гостя, а в том, что пришелец, занимавший высокое положение в своем народе и называвший себя "сыном" вождя всех ирокезов, на сам ом деле был белым.

Ида Элвин утверждала, что Ренно сильно напоминает ее старых друзей, Джеда и Минни Харпер, погибших во время Страшной Резни. Всего за несколько дней до трагедии Минни родила мальчика. Но ни тетушка Ида, ни другие оставшиеся в живых свидетели не помнили, было ли найдено тело младенца.

Неизбежно поползли слухи относительно Деборы и Ренно. Никто не отваживался задавать ей вопросы, и мудрые люди предпочитали не заговаривать с суровым молодым дикарем о его личной жизни. Те же, кто хорошо знал тетушку Иду, утверждали, что ее молчание было очень красноречиво.

Эйб Томас склонялся к тому, что слухи были отчасти верны, в основном, судя по тому, как Ренно и Дебора общались между собой. Эйб не стал обсуждать этот вопрос с Ренно, просто немного охладел к прежнему другу.

Обадия Дженкинс публично высказал свое мнение по этому вопросу.

- Мы не знаем, что могла сделать Дебора, на какие уступки она вынуждена была пойти, чтобы остаться в живых в незнакомом и диком месте. Если она хоть как-то согрешила, я совершенно уверен. Бог простил ее. Она вернулась к нам целой и невредимой, так возрадуемся с ней и за нее!

Эндрю Вильсон сразу оценил возможности, открывающиеся в связи с неожиданным визитом Ренно в форт Спрингфилд, и немедленно связался с губернатором Ширли и генералом Пепперелом. Наконец появлялась возможность укрепления связей с ирокезами.

Нападения гуронов на пограничные поселки продолжались даже зимой, и полковник Вильсон с болью рассказывал гостю о неприятных фактах.

Некоторые женщины в форте жалели Милдред и любили потолковать о ее проблемах, как хозяйки дома. В комнате Ренно стояла кровать с пуховой периной, но он предпочитал спать рядом на полу. Он не был требователен в еде, довольствуясь тем, что ему предлагали, но его манеры иногда шокировали гостей Вильсонов. Ренно отказывался пить что-либо, кроме воды, и пришлось объяснить ему, что не стоит выбрасывать серебряный кубок поле того, как напьешься. Он не пользовался ночным горшком, шептали дамы друг дружке, а вместо этого уходил в лес за конюшней Вильсонов.

Ренно отказывался пользоваться теплой водой, которую служанка Вильсонов приносила ему в комнату. Вместо этого он спокойно купался в ледяной воде реки Коннектикут и явно не находил в этом занятии ничего особенного.

Белы индеец не мог долгое время находиться в небольших помещениях и часто выходил наружу подышать свежим воздухом. Ради своих хозяев он иногда пытался сидеть на диване или стульях, но чувствовал себя увереннее, усаживаясь на полу, скрестив ноги.

Принципиальной уступкой цивилизованному обществу стал охотно принятый подарок Эндрю Вильсона. Ренно обнаружил, что бритва - чудесный инструмент, особенно когда необходимо удалить слой нежных желтых волосков на лице и той части головы, где не должны были расти волосы. Теперь он постоянно пользовался новой бритвой.

Эндрю и Милдред изо всех сил старались скрыть враждебность сына по отношению к гостю. Они не подозревали, что Ренно отлично знает, что именно думает о нем Джеффри, и платит ему тем же. Ренно хорошо помнил юношу, который попытался обмануть его в дружеском поединке, но сейчас он был гостем в доме Вильсонов и не обращал внимания на вызывающее поведение Джеффри. Ренно ни на минуту не забывал, что Гонка велел ему изучить этих бледнолицых и установить с ними дружеские отношения.

Огромный форт произвел сильное впечатление на Ренно. Полковник Вильсон отвел его туда на второй день пребывания в городе. Ренно впервые увидел в действии пилу, молоток и гвозди, когда ему рассказывали о строительстве.

- Нужно собрать все деревья в лесу, чтобы сделать это, - сказал он по-английски.

Кое-кто из добровольцев были против, когда полковник хотел показать гостю орудие форта, но Эндрю Вильсон ничего не слушал.

- Боитесь, что сенека узнают секрет изготовления орудий? Что за чушь!

Ренно с благоговением смотрел на гигантские огненные дубинки. Они были так велики, что три человека едва могли сдвинуть их с места. Рядом лежали металлические стрелы размером с дыню, которые выращивали женщины сенека.

Полковник велел зарядить две пушки и устроил для гостя показательную стрельбу. Мишенью служила баржа, стоявшая на якоре на реке.

Раздался страшный грохот. Ренно замер на месте. Он не видел, куда полетело ядро, но баржа осталась невредима, и Ренно понял, что сахем бледнолицых в ярости из-за промаха.

Второй выстрел оказался точнее, и Эндрю Вильсон повел гостя на берег. Повсюду валялись обломки баржи, и Ренно с удивлением взирал на то, что еще недавно было крепкими бревнами.

Англичане могут стать ценными союзниками, а французы - вероломными врагами. Ренно запомнил каждую мелочь, чтобы подробно рассказать обо всем великому сахему.

В первое же воскресенье Вильсоны предложили Ренно отправиться с ними в церковь форта Спрингфилд, и он произвел фурор, появившись в полной боевой раскраске и при всех регалиях. Он взял с собой лук, стрелы, нож, и Эндрю с большим трудом удалось уговорить старшего воина оставить оружие в передней.

- Мы выказываем уважение к нашему Богу, приходя безоружными в его дом, -объяснил полковник, и Ренно неохотно расстался с собственным оружием, только когда увидел сложенные у входа в церковь мушкеты.

Ба-лин-та, в новом платье, сшитом для нее Деборой, прибыла с семейством Элвинов. Девочка бросилась через двор обнять брата, а потом вернулась на место и спокойно присела позади Уолтера.

Гимны показались Ренно скучными, хотя все присутствующие присоединились к хору. Он подумал, что им недостает пыла заклинаний сенека. Молитвы оказались более интересными, и хотя Ренно не мог разобрать отдельные слова, он понял, что колонисты просят своего бога о том же, о чем индейцы просят маниту: обильный урожай, здоровье, избавление от болезней, мир и упокоение душ умерших. Все-таки бледнолицые не так сильно отличались от его народа.

Ренно очень понравилась проповедь Обадии Дженкинса. Священник радовался, что Дебора вернулась домой, и Ренно было очень приятно, когда священник и прихожане приветствовали их с Ба-лин-та. Ему нравился этот хранитель веры, почти так же, как сахем Вильсон. Они были честными и достойными доверия людьми.

После службы прихожане собрались во дворе. Ренно снова вспомнил сенека, любивших постоять и посудачить около общественного большого дома после принятия важного решения. Мужчины разобрали свое оружие, и Ренно почувствовал себя увереннее. Все смотрели на него. У сенека это считалось невежливым.

Постепенно Ренно начал подмечать детали. Многие интересовались Деборой. Люди собрались вокруг нее, чтобы поздравить со счастливым возвращением. Ренно отметил, что Эйб Томас держится от него на расстоянии, но не подозревал, что сам стал причиной такой холодности.

Многие люди сторонились сына великого сахема, но Ренно не в чем было упрекнуть их. Джеффри Вильсон стоял отдельно, обмениваясь редкими кивками с отдельными прихожанами, и скоро уехал верхом в сторону города.

К удивлению Ренно, люди избегали также молодую женщину примерно его лет, с зелеными глазами и рыжими волосами. Нетти была первой рыжей, которую он когда-либо видел, и воин подумал, что она такая же красивая, как Де-бо-ра. Только хранитель веры приветливо разговаривал с ней. Некоторые мужчины исподтишка поглядывали на нее, а женщины делали вид, что ее вообще не существует.

Нетти заметила, что белый индеец обратил на нее внимание, и на секунду поймала его взгляд. Девушка оказалась смелее, чем другие бледнолицые, но в то же время едва ли не болезненно застенчивая. Пока Ренно размышлял об этом странном противоречии, Нетти опустила глаза и быстро пошла прочь в сторону города. Ее бедра покачивались из стороны в сторону, и Ренно, никогда не видевший такой походки, нашел ее волнующей.

Вильсоны пригласили на воскресный обед много гостей, и Ренно с радостью обнаружил, что Элвины оказались в их числе. Взрослым подали бокалы с белым вином, но Ренно предпочел ягодный сок, которым угостили Ба-лин-та.

- Скоро ты превратишься в бледнолицую, - сказал он сестре, уложившей волосы точно также, как Дебора.

Он улучил минутку, чтобы поговорить с Деборой наедине, и нарочно обратился к ней на языке сенека.

- Ты счастлива теперь, когда вернулась к своему народу.

- Я очень счастлива, - заверила его девушка. - Сердце мое полно благодарности к тебе.

Остальные гости изумленно смотрели на Дебору.

Обадия Дженкинс подошел к молодым людям.

- Очень хорошо, что вы вернули нам Дебору, - сказал он Ренно. - Не могу выразить, как я рад, что вы прибыли к нам. Вы принадлежите также и нашему народу.

Ренно покачал головой.

- Сенека всегда остается сенека.

- Нет, вы меня не так поняли.

Священник помедлил.

- Многие плохие люди делают плохие вещи, чтобы разделить английские колонии и народ ирокезов. Нам нужен мост между нашими мирами. Ренно, сын Гонки, ты принадлежишь обоим мирам, и ты станешь этим мостом.

Гонка говорил ему то же самое. Ренно кивнул.

- Твои слова - правда, - сказал юноша и посмотрел на Ба-лин-та, стоявшую в углу рядом с Уолтером.

Девочка, как обычно, болт ала без умолку. Уолтер, казалось, понимал, что она говорит. Ренно заметил, что она постукивает пальцами по тыльной стороне его ладони и запястью. Ренно слышал, что маниту любят тех, кто не может слышать или говорить, и иногда даровали некоторым людям возможность общаться с ними каким-нибудь другим способом. Может, духи вложили этот дар в ребенка.

- Сестра Ренно станет мостом тоже.

Дебора улыбнулась.

- Ба-лин-та скоро станет такой же жительницей Массачусетса, как и сенека. И она будет и той, и другой.

Ренно стало приятно, что Дебора так привязана к его сестре.

За обедом белый индеец сидел рядом с лейтенантом Дональдом Доремусом, заместителем командира отряда милиции и владельцем местной гостиницы. Ренно не умел пользоваться вилкой, и Доремус показал ему, как можно обойтись без нее, пользуясь только ножом. Ренно был ему очень признателен.

Еда была восхитительной. Правда, суп, на его вкус, был очень густой, и Ренно удивлялся обычаю бледнолицых готовить и подавать овощи по отдельности, вместо того, чтобы нарезать на кусочки и приготовить в одном горшке. Но жареная индейка оказалась выше всяких похвал, а бифштекс понравился Ренно даже больше, чем лосиная печень или мясо бизона.

Но вкуснее всего был хлеб - сделанный из лучшей пшеничной муки, он был гораздо лучше кукурузных лепешек сенека. Хлеб подавали горячим, и бледнолицые намазывали на него желтое вещество, приготовленное из коровьего молока.

Ренно хотел было запихать в рот сразу весь кусок хлеба с маслом, но увидел, как хранитель веры отломил маленький кусочек и съел его. Ренно сделал то же самое.

Обадия понял, что с него берут пример, и подмигнул белому индейцу. Ренно улыбнулся в ответ, и между ними завязалась безмолвная беседа. Ренно не смог бы объяснить, чем так важен был для него этот эпизод, точно так же, как и предыдущий разговор.

И вдруг Ба-лин-та заявила:

- Уолтер хочет еще хлеба и индейки.

Все замолчали и посмотрели на девочку.

Тетушка Ида перевела дыхание, взяла себя в руки и так же спокойно спросила:

- Откуда ты знаешь, дитя мое?

- Он мне сказал, - ответила Ба-лин-та, обмениваясь широкой улыбкой с Уолтером, кивком подтвердившим ее слова.

Разговор перешел на войну и политику. Полковник Вильсон сразу стал серьезным.

- Думаю, генерал Пепперел прав, полагая, что именно французы ответственны за нападения гуронов на наши поселки. Только на прошлой неделе в пятидесяти милях к северу была сожжена еще одна ферма. Судя по описанию, это были гуроны. Тот же отряд побывал в Нью-Йорке и вырезал целую семью, жившую недалеко от форта Олбани.

Худощавый Том Хиббард, до сих пор оплакивавший погибшую жену, тихонько прошептал:

- Нужно сжечь все города и деревни гуронов.

Ренно от всего сердца поддержал человека, работавшего у сахема Вильсона:

- Не будет мира, пока останется жив хоть один гурон.

Кое-кто из гостей удивился такому кровожадному заявлению, но Эндрю Вильсон попытался взглянуть на предмет с другой стороны.

- Ренно, сын Гонки, предположим, мы захотим, чтобы гуроны стали нашими друзьями. Что мы должны сделать для этого?

- Те, кто станет другом гуронов, будет врагом сенека, - последовал бескомпромиссный ответ.

Англичане, естественно, предпочли бы заключить союз с сенека и с другими ирокезами, чем переманивать гуронов. Полковник вздохнул.

- Мы надеемся, что сенека станут нашими братьями.

Лицо Ренно было непроницаемо, и только Дебора могла догадаться, по отсутствию отрицательных признаков, что и сенека склонялись к тому же.

Трудно было всерьез обсуждать идею полного истребления индейского народа, но полковник Вильсон пришел к выводу, что белый индеец сможет подсказать ему, как избавиться от постоянных нападений.

- А как мы сможем заключить мир с гуронами?

- Взять побольше скальпов, - твердо ответил Ренно.

Эндрю Вильсон не хотел признаваться посланцу сенека, что у Массачусетса не хватит сил для начала широкомасштабных военных действий.

- Если ирокезы будут действовать заодно с англичанами, возможно, нам удастся обезопасить наши земли от французов, гуронов и оттава.

Ренно обдумывал предложение полковника. Он понимал, что все присутствовавшие внимательно прислушиваются к их разговору. Ренно, правда, почти ничего не знал о французах, но зато был хорошо знаком с их союзниками.

- Только алгонкины, - сказал он, - пришлют вампум мира, вместо того, чтобы выйти на тропу войны. Гуроны не трусы, и оттава тоже.

- Сможем ли мы - англичане и ирокезы одержать победу, не посылая в бой всех наших воинов?

За столом воцарилась тишина. Ренно молчал. Только опытные вожди могли бы разрешить такую задачу.

- Когда я вернусь в землю моего народа, я задам этот вопрос великому сахему. Он услышит голос совета, и скажет мне, как ответить.

Таким образом, разговор откладывался до ранней весны. Эндрю заметил, как нахмурилась жена, и не стал продолжать беседу в присутствии дам.

Подали десерт, изготовленный по рецепту Милдред. Это был пирог с яблоками, изюмом и смородиной, украшенный жженым сахаром, корицей и взбитыми сливками.

Ба-лин-та и Уолтер набросились на лакомство, и скоро девочка объявила, что они оба хотят добавки. Уолтер радостно улыбнулся.

Ренно пирог показался слишком сладким. Он хотел уйти из-за стола, но все еще сидели, и он остался. Некоторые обычаи бледнолицых были очень глупые.

Эндрю разлил по крохотным рюмкам сладкий английский ликер, очень дорогой, и угостил взрослых мужчин.

Ренно впервые видел такую посуду. Он подумал, как было бы хорошо, если бы Милдред дала ему две такие рюмки, в подарок матери и Са-ни-ва. Даже огненные дубинки не производили на него такого впечатления, как эти предметы, почти невидимые, но прочные, как бутыли или горшки из глины, обожженной на огне. Однако содержимое волшебных рюмок ему совсем не понравилось. Жидкость обжигала рот и сводила желудок, и Ренно не мог понять, почему англичанам так нравится мучить себя.

После еды все встретились в гостиной, и Милдред улыбнулась, заметив, как тетушка Ида обнимает за плечи Ба-лин-та. Живость ребенка и ее дружба с Уолтером преодолели давнюю неприязнь тетушки Иды к индейцам.

Ренно видел, как Дебора и хранитель веры обменялись несколькими словами. Девушка отошла в сторону, и Обадия проводил ее взглядом. Ренно вдруг догадался, что Дженкинс хочет, чтобы Дебора стала его женщиной, и неожиданно для себя обрадовался. Они будут хорошей парой. Конечно, он и сам нуждался в женщине, но знал, что больше никогда не будет спать с Деборой.

Дебора должна все решить сама. Внешне она казалась такой слабой и мягкой, но на самом деле была сильной и независимой. Она возьмет в мужья только того, кого выберет сама.

Ренно давно хотелось выйти на улицу, и он пригласил лейтенанта Доремуса устроить состязание по метанию томагавков. Бледнолицый проявлял к ним большой интерес.

- Подождем, пока не уедут преподобный Дженкинс и Элвины, - прошептал Дональд. - Они не любят, когда в воскресенье занимаются спортом.

Ренно не знал, что это означает, но смирился.

Перед самым отъездом тетушка Ида пригласила Ренно поужинать у них на будущей неделе.

- Но я не хочу, чтобы вы подрались к нашему дому и напугали нас до смерти. Преподобный Дженкинс тоже будет у нас, так что по дороге заедет за вами. И смотрите, научитесь вести себя за столом!

Ренно и лейтенант вышли в лес за коровником, и белый индеец показал, как следует метать томагавк. Казалось, все было очень просто, но юному офицеру не удалось попасть в цель.

Урок продолжался. Ренно пообещал сделать томагавк для Доремуса. В ответ лейтенант научил его быстро перезаряжать мушкет и пистолет после выстрела, и Ренно несколько раз перезарядил оружие, пока не научился делать это с легкостью.

Позже Доремус рассказал полковнику, что Ренно интересуется английскими методами ведения боя, и на следующее утро Эндрю Вильсон привел гостя в форт и показал ему арсенал.

- Здесь ты научишься обращаться с пушкой.

Весь день артиллеристы учили юного сенека чистить орудие, прицеливаться и заряжать. На следующее утро ему объяснили, как заставить ядро лететь выше или ниже. Расстояние, на которое летело ядро, зависело от размера заряда. Но Ренно предупредили, что не нужно брать слишком много пороха.

- Каждый артиллерист знает, что орудие может взорваться, и тогда погибнут все, кто будет рядом.

Только на третий день Ренно позволили выстрелить из пушки. Он вычистил орудие, прицелился и только потом зарядил.

Первые два ядра упали в воду далеко от намеченной цели. Артиллеристы вместе с лейтенантом Доремусом принялись подшучивать над ним. Ренно сосредоточился, припоминая все, чему его учили. Он вылил на ствол ведро холодной воды, и очень осторожно изменил траекторию. Все знали, что у белого индейца отличное зрение, и расчет молча наблюдал, как он слегка меняет угол ствола.

Ренно отмерил нужное количество пороха, убедился, что в нем нет комков, аккуратно вкатил в ствол ядро и зажег огонь с помощью волшебных предметов, которые бледнолицые называли трут и кремень. Ренно приложил свечу к фитилю и отошел на несколько ярдов, встав за бревенчатой перегородкой.

Пушка грохнула, дым рассеялся и снаряд ударился в дальний конец баржи.

- Лейтенант, - заговорил сержант, - этот парень - прирожденный солдат. Все мы работаем вместе уже три года, но никто из нас не умеет так целиться!

Доремус пригласил повеселевшего Ренно пообедать в его гостинице. Сейчас ему нужно было идти, потому что его ждали торговцы и охотники.

Артиллеристам тоже было чем заняться. Никто из них не был профессиональным военным, но каждый добровольно проводил на службе два дня в неделю. Сержант и еще один человек имели свое хозяйство, третий, аптекарь, на все утро закрыл свою лавку, а четвертый, самый старший, служил в баре в таверне Хаггерти.

Ренно вернулся в город с аптекарем и барменом.

- Пойдем со мной, - сказал бармен. - Хаггерти нальет нам что-нибудь выпить, пока тебе не придет время отправляться к лейтенанту. Его заведение как раз напротив.

По пути многие люди здоровались с Ренно, а незнакомцы просто пялились на голубоглазого раскрашенного воина.

Общая комната у Хаггерти была большой и светлой. В камине пылал огонь. Простые сосновые столы и кипы соломы на полу напомнили Ренно большие дома в его городе. За столом сидели трое хорошо одетых мужчин. В одном из них Ренно узнал Джеффри Вильсона.

Сам Хаггерти оказался широкоплечим лысеющим мужчиной, и, услышав о сегодняшних подвигах Ренно, засмеялся и хлопнул изумленного сенека по спине. Ренно истолковал это как дружеский жест.

- Будь я проклят, если знал, что и думать, когда услышал, что в форт пришел белый индеец. Будь оно проклято, но кровь всегда говорит за себя.

Ренно не понял, что имелось в виду.

Джеффри и его спутники встали из-за стола и двинулись к стойке.

- Не обращай внимания, - тихо сказал Хаггерти. - Я бы вышвырнул отсюда молодого Вильсона, если б не его отец. А двое других еще хуже. Это земельные спекулянты, они ездят по пограничным поселкам, задешево скупают имущество у тех, кто испугался, а потом продают по немыслимым ценам горожанам. Те же не знают, сколько это стоит на самом деле. Они просто подонки.

Ренно ничего не знал о торговле землей. Хаггерти понравился ему, а он плохо думает о тех троих, так что Ренно повернулся к ним спиной.

Бармен налил ему эля. Ренно осторожно пригубил напиток, но тут же выплюнул. Джеффри и его приятели громко рассмеялись, но Ренно помнил о задании отца и держал себя в руках.

Предупредительный бармен подал ему кружку с клюквенным соком. В комнату кто-то вошел. Ренно допил сок и оглянулся. Это была девушка, которую он видел возле церкви. Отблески пламени плясали на ее рыжих волосах, спускавшихся волнами по спине, а платье с глубоким вырезом открывало грудь. Летом женщины сенека часто ходили без рубах, так что обнаженная женская грудь не была для Ренно чем-то удивительным, но такого платья он еще не видел, и у него пересохло в горле. У девушки были очень яркие губы, а веки намазаны чем-то светло-зеленым, что подчеркивало необычный цвет глаз.

Нетти заметила пристальный взгляд Ренно, и на ее лице появилось знакомое выражение смешанной смелости и смущения. Почему-то Ренно вспомнились женщины из особого дома.

Хагерти ухмыльнулся.

- Так тебе приглянулась наша Нетти, а? И правда, она просто прелесть. Но предупреждаю, берет она прилично, и чертовски своевольна к тому же. Я сдаю ей комнату, потому что дела у нее идут хорошо. Но кое-кто обжигается о крапиву, вместо того чтоб сорвать персик.

Троица за столом тоже обратила внимание на девушку. Джеффри что-то сказал ей.

- Прекрати, Джеффри Вильсон, - сердито ответила она. - Ты мог бы стать кем угодно в этом мире и получить все, что пожелаешь, если б перестал пить и отвратительно себя вести.

Он снова что-то сказал, и все трое засмеялись.

- Сколько возьмешь, крошка? - крикнул один из них. - Конечно, если не будешь болтать.

Нетти вспыхнула.

- У тебя нет таких денег, и никогда не будет, хвастун.

Земельный спекулянт подошел к ней и схватил за запястье, потом вывернул руку и больно ударил по лицу.

- Эй, хватит! - крикнул Хаггерти, и вместе с барменом рванулся вперед.

Но прежде чем они вышли из-за стойки, Ренно стрелой пролетел через комнату. Ни участники, ни зрители разыгравшейся сценки в точности не знали, что произошло, но земельный спекулянт перелетел через стол, Джеффри Вильсон растянулся на полу, а третий мужчина съежился за стулом. Ренно даже не запыхался.

Бармен вывел одного спекулянта, отволок к двери его товарища и вышвырнул обоих наружу. Хаггерти помог Джеффри подняться на ноги.

- Вильсон, - сказал он, - в последнее время ты то и дело затеваешь ссоры в моей таверне. Не приходи сюда больше. Если ты еще раз перешагнешь этот порог, я попрошу задержать тебя, как нарушителя общественного порядка!

Джеффри неторопливо прошел к выходу, натягивая пальто.

Бармен подал Нетти рюмку коньяка.

- Я почуял неладное, - сказал ей Хаггерти, - и должен был избавиться от них раньше. Извини.

- Ничего. Они не первые и не последние, кто пытается оскорбить меня.

Она залпом выпила содержимое рюмки, и этот поступок удивил Ренно больше всего.

Нетти взглянула на него и сказала:

- Спасибо большое. Я в долгу перед тобой.

Зеленые глаза завораживали. Ренно снова подумал о тех женщинах.

Хаггерти и бармен понимающе переглянулись и скромно отошли в сторонку.

- Если хочешь, - сказала Нетти, - пойдем со мной.

Немного смущенный, Ренно следом за ней вышел из общей комнаты и поднялся вверх по лестнице. Мысли его вертелись вокруг ее качающихся бедер. Они вошли в большую комнату, где стояло несколько стульев и стол с масляной лампой. Тяжелые шторы были отдернуты, а большую часть комнаты занимала огромная кровать с пуховой периной. Ренно еще никогда не видел такой большой постели.

Нетти заперла дверь, достала с полки графин, два стакана и предложила Ренно выпить. Он покачал головой.

Нетти быстро проглотила свою порцию.

- Ну, а теперь, - заговорила она, - надеюсь, ты удовлетворишь мое любопытство. Я никогда не видела белого, одетого, как индеец. Кто ты?

- Я Ренно, старший воин сенека, сын Гонки, великого сахема.

Она провела рукой по волосам.

В подтверждение своих слов Ренно указал на висевшие за поясом скальпы. Англичане всегда смотрели на них с отвращением.

Оказалось, Нетти и не думала сомневаться в его словах.

- О, я знаю, ты не шутишь. Но ты ведь знаешь, что ты белый?

- Моя кожа такого же цвета, что и твоя, - с достоинством проговорил Ренно, - но я сенека.

- Ты мне нравишься.

Ренно понимал, что это означает, и был потрясен. Англичане, в отличие от индейцев, не очень заботились о том, что говорят.

- Садись, - Нетти указала на самый удобный стул. - Я не могу разговаривать стоя.

Ренно предпочел бы сесть на пол, но вежливо подошел к стулу.

- Богу известно, я не леди, - заявила девушка. - Хотя люди говорят, если я постараюсь, то буду на нее похожа. Я зарабатываю на жизнь, как умею. В Лондоне, Бостоне, а теперь здесь. До сих пор ни один мужчина не посмел меня осудить, по крайней мере, в лицо. Но когда они видят меня в церкви или на улице, то притворяются, что меня вовсе нет. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Ренно покачал головой. Она была очень красивой, и в ней был тот же внутренний огонь, как в Деборе. Именно этого так недоставало Йале. Но Ренно так и не понял, что она ему хотела сказать.

- Они платят мне, и платят много - когда им нужна шлюха, - продолжала Нетти. -В остальное время они ведут себя точно так же, как их жены. Эти двуличные святоши просто завидуют мне. На них мне наплевать. Но вот мужчины! Если они ненавидят меня, пусть будут честными до конца. Я не могу, когда со мной обращаются, как с животным.

Ренно вспомнил о Я-гоне, благородном медведе.

- Многие животные гораздо лучше людей.

Нетти рассмеялась.

- Никогда об этом не думала, но ты прав. В общем, я просто хотела сказать, что понимаю, что ты чувствуешь, когда такая дрянь, как Джеффри Вильсон смотрит на тебя косо только потому, что ты индеец.

Ренно удивился, посмотрел в эти блестящие глаза и поверил, что она действительно все понимает. Он обрадовался, что смог ей помочь.

- Ты мой друг.

На щеке под ярким пятнышком появилась ямочка.

- Не совсем, - Нетти подошла поближе. - Не могу сказать, что плачу услугой за услугу, но хочу того же, чего хочешь ты.

Ренно опять ничего не понял.

Нетти сообразила, что нужно быть более откровенной.

- Ты мужчина, а я женщина.

Теперь все стало ясно, но Ренно знал, что мужчины платят ей, а у него не было ничего, что представляло бы для нее какую-то ценность. Он не мог вспомнить, как называется вампум по-английски, и показал ей пустой мешочек, привязанный к поясу.

Она медленно и аккуратно развязала ремешки на его рубахе и провела рукой по груди.

- Иногда мне нужен мужчина, а не клиент.

Ренно отнес девушку к кровати с периной, подумав, что там ей понравится больше, чем на полу. Потом он разделся.

- Ты быстро учишься, - коротко рассмеялась Нетти.

Позже Ренно недоумевал, как осталась цела перина, и думал только о том, какая же крепкая мебель у бледнолицых.

- Я знала, что так и будет, - прошептала Нетти, - Но я такая жадная.

Девушка снова коснулась Ренно, он рассмеялся и обнял ее.

- Мы еще встретимся до твоего отъезда, - сказала Нетти, когда они оделись. - Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь. Все эти леди и джентльмены могут сколько угодно оскорблять меня. Теперь мне наплевать.

Ренно вовремя пришел на обед в гостиницу. Лейтенант с удивлением заметил, что гость был спокоен и чувствовал себя как дома даже в совершенно незнакомом месте.

На этой неделе у полковника и его гостя состоялся очень важный разговор.

- Колония Массачусетс хотела бы заключить договор с сенека и другими ирокезами.

- Я тоже хотел бы этого, - отвечал Ренно. - Но решать могут только великий сахем и совет ирокезов.

- Когда они встретятся со мной и нашим военным вождем, генералом Пепперелом?

- Моему другу всегда будут рады в земле сенека.

Эндрю Вильсон ухватился за неожиданное приглашение. Было решено, что они с генералом нанесут визит Гонке еще до конца зимы.

- Скажи великому сахему, мы хотим разработать план, как нам вместе одолеть французов и их союзников-индейцев до тех пор, когда они сами нападут на нас.

Ренно самому очень хотелось выйти на тропу войны против гуронов и встретиться с Золотым Орлом, и он надеялся, что отец, сахемы других племен и бледнолицый вождь заключат такой союз.

Мысли о будущем занимали Ренно и в тот вечер, когда он вместе с Обадией Дженкинсом отправился на ужин к Элвинам. Ба-лин-та и Уолтер еще больше сблизились между собой, и Ба-лин-та безошибочно понимала все, что он пытался выразить.

Ренно знал, что принес печальные вести, и вежливо дождался конца ужина, чтобы начать говорить. Наконец Обадия Дженкинс закурил трубку, и Ренно сказал сестренке на языке сенека:

- Через два дня мы отправляемся в землю нашего народа.

Дебора быстро перевела его слова священнику и тетушке.

Ида расстроилась.

- Мы будем скучать по малышке. Она такая славная, и так хорошо относится к Уолтеру.

Дебора кивнула, а Обадия добавил:

- Верно. Она прекрасно понимает его, но как - это для меня загадка.

Ба-лин-та по очереди посмотрела на каждого из взрослых и обратилась к брату:

- Уол-тер хочет пойти с нами в землю сенека. И я хочу, чтобы он пошел. Он может жить с нами в доме наших отца и матери.

Ида Элвин задохнулась.

- Но это невозможно! Уолтер беспомощен. Страшно даже подумать, что может с ним приключиться у ди... Я хотела сказать, индейцев.

- Я несогласна с вами, тетушка, - Дебора, как всегда, говорила прямо. - Я знаю сенека. Уолтер получает отличную возможность обрести уверенность в себе.

- Меня никто не спрашивал, - произнес Обадия, - но я думаю, что Дебора права. Всемогущий даровал этим детям возможность понимать друг друга. Вы видите, как изменился Уолтер. За такое короткое время он стал увереннее и самостоятельнее. Не кажется ли вам, чтобы было бы ошибкой разлучать их теперь?

Дебора поднялась и в знак благодарности пожала священнику руку, и тут же отошла назад. Ренно внимательно смотрел на Обадию. Удивительно, но ни бледнолицый хранитель веры, ни сама Дебора не понимали, что предназначены друг другу.

Ба-лин-та ждала ответа брата. Для нее мнение старшего воина значило гораздо больше, чем желание матери Уолтера.

Уолтер с тревогой наблюдал за Ренно.

- Я - я боюсь, - промолвила Ида.

- Семья Ренно и Ба-лин-та была добра ко мне, - напомнила ей Дебора.

- Но ты не была глухой и немой! - вспылила тетушка.

- Через несколько недель полковник Вильсон отправится в город сенека, чтобы заключить союз с ирокезами, - сказал Обадия. - Я с радостью поеду с ним, если, конечно, он не будет против, и вернусь вместе с мальчиком.

Ба-лин-та покачала головой.

- Уол-тер хочет пожить у нас подольше. Мне тоже хочется, чтобы он остался в городе сенека на много месяцев.

Тетушка Ида была поражена.

Ренно ждал, что все ждут его решения, собрался с мыслями и скрестил руки на груди.

- Те, кто не может говорить или слышать, получают другие дары маниту. Сенека чтут таких людей. Может быть, маниту явятся Уол-теру в видениях и предложат ему помощь.

Ба-лин-та радостно захлопала в ладоши, а в глазах Уолтера зажегся огонек.

Дебора испугалась, что упоминание о языческих божествах заставить священника переменить точку зрения, но Обадия удивил ее.

- Мы должны следовать по пути, указанному Господом, - пробормотал преподобный Дженкинс, - Мы не должны решать за него, какой путь следует нам избрать. Пусть духи сенека помогут ребенку. Он отправится с моим благословением.

Последние возражения тетушки Иды были отвергнуты, остался только страх. Больше всего на свете она хотела, чтобы ее несчастный сын жил нормальной человеческой жизнью, и ничем не могла ему помочь.

Ренно знал, как повела бы себя в подобных обстоятельствах Са-ни-ва и почувствовал симпатию к этой гордой женщине.

- Никто не причинит Уол-теру вреда, - торжественно пообещал Ренно. Ба-лин-та - дочь Гонки, великого сахема, и Ины, хранительницы веры, и он будет их сыном.

Тетушка Ида не могла допустить, чтобы люди видели ее слезы, и отвернулась к огню. Она всегда так ненавидела индейцев, а теперь должна доверить им своего сына, надеясь, что они смогут дать ему то, чего не дал его родной народ.

Ба-лин-та подошла к ней и взяла за руку. Этот жест любви прогнал остатки страха.

- Тогда возьмите его с собой.

Ба-лин-та и Уолтер, приплясывая, закружились по комнате, но взрослые хранили молчание из уважения к матери мальчика. Ренно с удовольствием принял на себя новую обязанность, и пообещал научить Уолтера охотиться, ловить рыбу и выживать в диком лесу. Маниту хранят его, и мальчик непременно будет счастлив.

В тот же вечер Ренно рассказал об этом плане Вильсонам. Полковник приготовил обоюдоострый нож, в подарок Уолтеру, и на следующее утро Милдред, посовещавшись с Ренно, принялась готовить еду для путешественников. Закоптили куски говядины, уложили пакеты с кукурузной крупой - вместо сушеной кукурузы - и еще копченый окорок. Ренно настаивал, что больше им ничего не понадобится.

За день до ухода Ренно обнаружил, что Ида собрала слишком много вещей для Уолтера, и оставил в гардеробе мальчика только самое необходимое для путешествия по зимнему лесу. Он убедился, что сапоги мальчика смазаны жиром, и позволил ему оставить вязаную шапку, фуфайку, кожаные бриджи и куртку, в которых тот обычно рубил дрова. Из трех одеял взяли два, и отложили потрепанные черные бриджи и куртку, в которых он ходил в церковь. Ради Ба-лин-та, учившейся читать по-английски, Ренно позволил взять Библию, сборник рассказов какого-то человека по имени Чосер и третью книжку со стихами некоего Мильтона.

Эндрю Вильсон встал до рассвета, чтобы позавтракать вместе с гостем.

- Через месяц, - сказал полковник, - наш военный вождь и я прибудем в город великого сахема.

Ренно понял, что миссия его успешно завершилась.

Прощание с тетушкой Идой было совсем простым. Она поцеловала Ба-лин-та и не проронила ни слезинки, обнимая сына. Потом она повернулась к Ренно.

- Думаю, я делаю это потому, что Минни и Джед Харпер были такими хорошими людьми - и такими близкими друзьями.

Дебора подошла к Ренно. В ее глазах он видел только дружбу.

- Мы еще встретимся, - сказала девушка.

Милиционеры переправили путешественников через реку. Стоило им войти в лес, как тут же выяснилось, что Уолтер не умеет двигаться, не производя шума. Но Ба-лин-та быстро объяснила, что от него требуется, и после этого мальчик стал внимательно наблюдать за Ренно, а к концу дня справился с трудной задачей.

Вскоре Ренно обнаружил, что Уолтер видит ничуть не хуже его самого. Они шли довольно медленно, и Ренно каждый день учил мальчика пользоваться луком и стрелами. Уолтер легко учился, и однажды убил большого кролика. Ба-лин-та поджарила его на костре. Конечно, ее стряпню трудно было назвать съедобной, и Ренно украдкой поедал кусочки копченого мяса, наблюдая, как дети наслаждаются плодами своего труда.

Барабаны известили жителей города о приближении маленького отряда, и толпа встречающих во все глаза смотрела на Уолтера. Глаза мальчика блестели от возбуждения.

Ренно объяснил родителям, кто такой Уолтер, и Ина пригласила его в свой дом. Мальчик был в восторге.

Гонка сидел у огня, рядом с входом в дом. Ренно подошел к нему и передал суть визита в форт Спрингфилд, включая собственный опыт стрельбы из гигантской огненной дубинки. Вильсон и Пепперел скоро придут в земли сенека, сказал он, чтобы заключить союз с ирокезами.

- Можно им доверять? - спросил Гонка.

Ренно не колебался.

- Да, отец мой, потому что им нужно то же, что и нам. Они хотят одержать вверх над французами, а мы хотим покорить гуронов и оттава. Им необходима мудрость великого сахема, чтобы составить военный план, который спасет жизни наших воинов и англичан. Я уверен, они дадут нам еще больше огненных дубинок, а если мы попросим, много мягких одеял и металлических горшков для приготовления пищи.

Лицо Гонки оставалось неподвижным.

- Многое случилось с тех пор, как ты ушел, - сказал он, и, не тратя слов попусту, объяснил, что большой отряд оттава, лишенный разума крепким напитком, который им дали французы, сжег деревню сенека и разорил поселок могавков. Враги не брали пленников и никого не оставили в живых.

- Это французы заставили их сделать так?

Гонка пожал плечами.

- Думаю, нет. Это было бы глупо. Но французы дали оттава воду, которая жжет горло. И теперь, когда наши братья и родственники убиты и оскальпированы, французы тоже стали нашими врагами. Нам также необходим союз с англичанами, потому что наш народ хочет мести.

ГЛАВА 13.

Прошло пять недель после возвращения Ренно. Снег толстым ковром покрыл землю, и вскоре генерал Пепперел и полковник Вильсон с небольшим отрядом прибыли в главный город сенека. Кроме множества подарков и писем для Уолтера Элвина, они доставили документ от губернатора Ширли, подтверждающий их полномочия при подписании договора с индейцами от имени колонии Массачусетс. Сахемы всех племен ирокезов уже собрались в городе еще до их приезда. Двум вождям англичан было выделено отдельное жилище, а Ренно разделил свой кров с Обадией Дженкинсом, оказав тому величайшую честь. Другим членам отряда, в том числе Эйбу Томасу, довольно холодно приветствовавшему Ренно, были предоставлены места в разных больших домах. Сахемы и вожди вновь прибывшего отряда безотлагательно прошли в новое здание, специально построенное для этого события. Сложившаяся ситуация была слишком серьезна, так что собравшиеся сразу приступили к делу. Здание было оцеплено отрядом старших воинов, так что гости не подвергались риску неожиданного нападения.

Наступил полдень, и Обадия встревожился, не видя Уолтера.

- Он скоро вернется, - коротко отвечал Ренно.

- Как он поживает?

Ренно улыбнулся.

- Мать тоскует по нему, но она мужественная женщина и я уверен, господь слышит ее молитвы. Дебора придерживается того же мнения.

Ренно видел, как оживилось лицо Обадии при упоминании имени Деборы, и старался больше не говорить о девушке, жившей с ним в этом самом доме.

Обадия резко переменил предмет разговора.

- Если мы организуем совместную экспедицию, а я надеюсь, так оно и будет, я непременно приму в ней участие.

Ренно не понимал, как английский хранитель веры может сражаться, как воин.

- Ты будешь сражаться с врагами?

- Нет, моя профессия запрещает это. Но я буду капелланом - главным хранителем веры.

Дженкинс не стал уточнять, что владеет шпагой не хуже большинства военных, и что священнику не запрещается защищаться, если на него нападают.

Ренно встал и знаком пригласил гостя следовать за собой. Обадия вышел за частокол, и они остановились у покрытого снегом поля. Преподобному Дженкинсу показалось, что они стоят уже очень долго. Он начал мерзнуть.

Наконец из лесу показалась группа мальчиков, шедших цепочкой, каждый нес в руках связку рыбы. Ренно улыбнулся. Вторым в цепочке шел Уолтер Элвин, одетый в набедренную повязку, мокасины и рубашку из оленьей кожи, расшитую иглами дикобраза. На плече висел лук и стрелы, голова была выбрита, кроме пучка волос для скальпа. Он похудел, но набрался сил. А самое главное заключалось в том, что шел он уверенно, спокойно глядя перед собой.

Увидев священника, Уолтер важно поднял руку, ладонью наружу, приветствуя преподобного Дженкинса по обычаю сенека, и рассмеялся. Обадия ответил тем же жестом с достоинством, на которое только был способен.

Позже в дом, где все еще совещались вожди, принесли пищу, и Обадия вместе с Ренно пошел в жилище великого сахема, где его радостно приветствовали Ина и Са-ни-ва. Сидя у огня, он заметил и другие перемены, происшедшие с Уолтером. Под руководством Ба-лин-та и благодаря уважению каждого члена общества, мальчик хорошо научился читать по губам, чего ему никак не удавалось осилить дома. Еще более замечательным было использование языка знаков, который они придумали вместе с Ба-лин-та. Теперь дети не просто общались между собой, но Уолтер научился сообщать окружающим простые мысли, и впервые с момента их знакомства Обадия обнаружил, что понимает, о чем ему говорит Уолтер.

Ренно и его гость вернулись в собственный дом задолго до того, как усталый, но державшийся прямо Гонка добрался до дома, чтобы поспать несколько часов. На рассвете Ина приготовила ему завтрак, пока Са-ни-ва позаботилась о том же для генерала Пепперела и полковника Вильсона.

Переговоры завершились на закате, но никто, кроме участников, не знал деталей переговоров. Не в обычаях ирокезов было обсуждать случившееся до возвращения домой, и посланцы из Массачусетса, из уважения к традициям хозяев, ничего не сообщили своим подчиненным.

Наконец договор был заключен. Пять ирокезских племен и Массачусетс заключали союз, к которому по желанию могли присоединиться Нью-Йорк и другие английские колонии. В знак дружбы Массачусетс должен был обеспечить ирокезов тысячей мушкетов, а также порохом и боеприпасами. В ответ, также в знак дружбы, ирокезы отсылали в Бостон тысячу бобровых шкурок. Каждая сторона имела право отправлять торговые миссии в города другой стороны, и каждая обязывалась прийти на помощь другой в случае войны с общими врагами.

Этот пункт соглашения был оглашен немедленно. Воины сенека и других племен ирокезов радовались, что скоро выйдут на тропу войны против ненавистных гуронов и оттава. Даже если алгонкинам дадут возможность выбора присоединиться к той или другой стороне, начнется величайшая в истории индейская война.

Вожди обеих сторон были более сдержаны, чем их восторженные подчиненные. На первый взгляд, перспективы кампании были обнадеживающими. Новые союзники по численности многократно превосходили противника. Массачусетс мог выставить тысячу милиционеров, хорошо владеющих огнестрельным оружием и умеющих сражаться в лесах. Ирокезы выставляли самое малое три тысячи воинов, две трети которых составляли закаленные в боях ветераны.

В Квебеке французы держали гарнизон из тысячи двухсот человек, а гуроны и оттава могли выслать примерно полторы тысячи воинов. Согласно недавно полученным из Лондона вестям, вскоре должны были прибыть новые части, но не более двух полков пехоты, численностью не более пятисот человек, вместе с сотней кавалеристов.

Теперь предстояло решить другие жизненно важные вопросы: союзникам предстоял долгий путь в Канаду, Цитадель располагала семьюдесятью пушками, а на великого сахема большое впечатление произвел рассказ сына о страшной силе этих огромных огненных дубинок. И наконец, на реке Святого Лаврентия должны были причалить три или четыре французских боевых корабля. Ирокезы никогда еще не видели судов, способных перевозить сотни людей и тысячи фунтов груза, но Пепперел и Вильсон уверяли, что на таких судах обычно бывают орудия разных калибров, и возможно, их окажется больше, чем в самой Цитадели.

Следовательно, французы могли нанести страшный урон нападавшим. Генерал Пепперел с грустью подтвердил, что по крайней мере каждый четвертый член экспедиции может погибнуть, а еще два будут ранены. Помимо того, союзники могут ослабнуть, если поход продлится слишком долго, и не смогут оказать достойного сопротивления, когда французы со своими союзниками предпримут контратаку.

Поход будет успешным, считал генерал Пепперел, если только колонисты Коннектикута, Род-Айленда и Нью-Гемпшира вышлют достаточно большое количество вооруженных добровольцев из числа пограничных жителей, но эти колонии не готовы сейчас к подобным действиям. Без их помощи вся затея может оказаться самоубийством.

После длительного обсуждения. Гонка предложил послать в Квебек объединенный военный отряд, достаточно сильный, чтобы нанести французам ощутимый урон, но небольшой по численности, чтобы иметь возможность отойти на расстояние, прежде чем противник, оправившись от удара, сможет собраться с силами и нанести ответный удар по пришельцам.

Все согласились, что риск достаточно велик, однако в случае успеха французы, гуроны и оттава потерпят невосполнимый урон. Деревни ирокезов и поселки колонистов окажутся в безопасности на год иди два, а в это время можно было подготовиться к дальнейшим боевым действиям. Игра стоила свеч, преимущества были значительны, а возможные потери относительно малы.

Определив основную стратегическую линию, вожди приступили к планированию конкретных действий. Обе стороны испытывали друг к другу величайшее уважение, несмотря на разницу в происхождении. Колонисты сознавали, что индейцы очень опытны в ведении подобных войн, а Гонка понимал, как и другие сахемы и военные вожди, что эти бледнолицые не новички, полагающиеся только на силу своих огненных дубинок.

По первому вопросу мнение было единогласным: во избежание потерь в отряд следует включить только опытных бойцов. Это означало, что со стороны индейцев туда войдут только старшие воины, а Массачусетс пошлет ветеранов пограничных схваток. Неопытные любители, какое бы рвение они не проявляли, оказались бы скорее помехой, чем помощью.

Проблема численности отняла больше времени. После длительного обсуждения было установлено, что в отряде будет не больше четырехсот человек. Каждый будет нести собственный запас продовольствия, так чтобы не пришлось привлекать дополнительные силы. Каждый отвечал за собственное оружие и амуницию.

Массачусетс должен был выставить двести милиционеров, жителей западного сектора колонии. Генерал Пепперел лично обязан был их возглавить, а полковник Вильсон становился его помощником. Ирокезам было сложнее определить состав отряда, так как все пять наций требовали допуска своих представителей. Могавки, пылавшие жаждой мести, получили право выставить отряд из семидесяти пяти воинов. Двадцать пять онейда попали в отряд потому, что лучше других родичей знали Канаду. Оставшуюся сотню составляли сенека, и по этому пункту разногласий не возникло.

Решено было, что отряды могавков и онейда возглавят их собственные вожди, а потом Гонка удивил собравшихся заявлением, что он принимает общее командование всеми ирокезами и прежде всего своими сенека.

Некоторые молодые сахемы протестовали, утверждая, что племя не может позволить себе рисковать жизнью вождя в таком предприятии, но он был непреклонен.

- Честь Гонки и сенека требуют, чтобы я нанес боевую краску. Но нечто большее, чем слава заставляет меня сделать это. Другие вожди мудры и отважны, но кто из всех ирокезов может сравниться с Гонкой в силе и ловкости?

Подчиненные вынужден были признать, что никто из ныне живущих вождей не в силах соперничать с ним.

- Вот почему Гонка должен идти, - тон его не допускал возражений. Нашим врагам нужно не просто дать урок. Они должны пострадать так сурово, чтобы не в состоянии были выйти на тропу войны еще много месяцев. Когда они узнают, что Гонка ведет воинов, страх проникнет в их сердца, и они испугаются. Много гуронов и оттава умрут. Много французов умрет. Много домов и фортов будут сожжены.

После того, как переговоры были завершены, устроили пир, но даже теперь церемонии были сведены к минимуму. Надлежащее празднество состоится после достижения победы. На следующее утро, перед возвращением бледнолицых в Массачусетс, на последней встрече решали последний вопрос. Генерал Пепперел хотел дождаться весны, и только тогда выступить в поход, но Гонка был против.

- Когда станет тепло, враг тоже будет настороже. Человек подобен медведю. Когда солнце набирает силу, он начинает действовать.

Эндрю Вильсон задумчиво улыбался.

- Великий сахем прав. Французы и их союзники не ждут нападения, пока лежит снег. Да, нам будет труднее, но мы сможем подойти к Квебеку неожиданно и выполнить задуманное, если отправимся еще до конца зимы.

Было решено, что поход начнется через четырнадцать дней, а этого времени едва хватало, чтобы колонисты могли вернуться домой и собрать свою часть отряда. Пепперел и Вильсон немедленно двинулись в обратный путь, и в тот же день сахемы народов ирокезов вернулись в свои деревни.

Не успели они уйти, как Гонка объявил, что его главным помощником будет старший воин Сун-а-и.

Все полные воины были разочарованы, а больше всех расстроился Эл-и-чи, Однако он не смел спорить с отцом, и успокаивал себя мыслью, что когда-нибудь придет и его час.

Ренно отчаянно надеялся попасть в отряд, но не осмеливался заговаривать на эту тем у. В оставшуюся часть дня избранных старших воинов известили о том, что они включены в отряд, но к нему Сун-а-и не прислал гонца, и Ренно все больше и больше досадовал. Вечером он пошел на ужин в дом к родителям, но в обращении отца ничто не указывало на его принятие или отказ, и Ренно пришлось призвать все самообладание, чтобы хранить молчание.

После еды великий сахем встал, надел плащ и знаком подозвал старшего сына. Ренно очень удивился, когда отец вывел его в поле за частокол. Раньше они всегда следовали старинному обычаю вести беседу у очага.

Гонка остановился, вглядываясь в лес.

- Нехорошо старшему воину знать страх, но мой сын боится, что не пойдет со мной по тропе войны.

- Это верно. - Ренно хорошо знал. что не стоит лгать отцу.

- Ты носишь на поясе десять скальпов. Я горжусь тобой. Но ты не сражался во многих битвах, как твои товарищи.

Ренно мрачно кивнул, не говоря ни слова.

В глазах великого сахема мелькнула искорка.

- Ты думаешь, я откажу тебе в удовольствии пойти со мной по тропе войны? Ты думаешь, я лишу себя этой радости?

Невозможно было и дальше притворяться равнодушным. Несмотря на годы тренировки, Ренно не удержался от широкой улыбки безграничного облегчения.

Гонка быстро покачал головой.

- Я говорю с тобой, потому что ты не будешь обычным членом отряда. Если маниту войны будет угодно, ты будешь сражаться в битве на стороне твоих братьев, но, возможно, и нет.

Ренно сразу перестал улыбаться.

- Со времен отцов наших отцов, - торжественно произнес Гонка, - сенека шли на войну вместе со своими родичами-ирокезами. Теперь мы должны воевать на стороне англичан. Их мысли - не наши мысли. Сражаться с ними против одного и того же врага будет нелегко.

Ренно вынужден был согласиться, и принялся гадать, почему он был удостоен такого доверия.

- Ты побывал в городе англичан, - сказал великий сахем, - Ты научился говорить на языке англичан. Твои глаза и волосы такого же цвета, как у них, и они не думают о тебе как о сенека. Вот почему я хочу, чтобы ты исполнил особое поручение на тропе войны.

Ренно знал. что лучше терпеливо ждать, чем делать беспочвенные выводы.

- Мой сын будет посланцем между мной и сахемом англичан. Ты понесешь мои слова к нему и его слова ко мне. Когда придет время встретиться с врагом, ты будешь рядом с сахемом англичан, Виль-сон. Ты скажешь ему, что делают сенека и почему мы так делаем. Тогда он не сделает ошибки, которая стоила бы многих жизней его отряду.

Ренно будто бы окунули в ледяную воду озера. Может, ему и доведется воспользоваться огненной дубинкой, луком и стрелами, но скорее всего обязанности посланца и советника при полковнике Вильсоне лишат его возможности добавить еще несколько скальпов себе на пояс.

Даже любимый сын не смел задавать вопросов, когда великий сахем принял решение. Старший воин обязан выполнять приказ. Всего несколько секунд тому назад он боялся, что его оставят дома с женщинами, детьми и младшими войнами. Другие старшие воины, даже более опытные, чем он, тоже остаются, и не стоит протестовать, утверждая, что единственное его желание - заслужить славу в схватках с гуронами и оттава, нанести страшный удар французам и прежде всего встретиться со своим личным врагом.

- Я слышал слова великого сахема, и я сделаю то, что обязан сделать.

Гонка повернулся так резко, что Ренно пришлось ускорить шаг, чтобы нагнать отца, когда они возвращались в город.

Эндрю Вильсон внимательно смотрел на гостя, гревшегося у очага после поездки верхом со своей собственной фермы.

- Преподобный Дженкинс, - спросил Вильсон, - Вы уверены, что хотите отправиться с нами в эту экспедицию? Наличие в отряде капеллана - роскошь, но поскольку отряд состоит всего из нескольких сотен, вы можете быть вовлечены в битву.

Обадия Дженкинс улыбнулся.

- Я знаю, чем рискую, полковник.

Вильсон рассмеялся.

- Сдается мне, вы не слишком огорчены тем, что вам придется сражаться.

- Прежде чем стать священником, я научился фехтованию. Знаете, я всегда отстаивал идею мира между народами. Но когда я приехал в Новый Свет, то увидел скальпированных поселенцев, убитых женщин и маленьких детей, сожженные дома. И все это только для того, чтобы нагнать на нас страху. Что ж, полковник, французы не добились того, чтобы мы оставили землю, на которой Всемогущий дозволил нам поселиться, и мы не собираемся возвращаться обратно в Англию.

Он был так пылок, так искренен, что полковник перестал его отговаривать.

- Простите, если это похоже на проповедь, но я уже достаточно читал их. Французам следует преподать урок, которого они не забудут, а их индейские союзники должны понять, что лучше жить в мире с нами. Некоторые из ваших добровольцев прозвали меня священником-задирой, но я не обижаюсь на это прозвище. Я просто отказываюсь остаться.

- При таких обстоятельствах, - мягко проговорил Эндрю, - я принимаю ваше предложение. А теперь приглашаю вас поужинать вместе с нами.

Обадия покачал головой.

- Благодарю вас. Сказать по правде, мне предстоит одна деликатная миссия Я направляюсь к Элвинам, сообщить, что отправляюсь вместе с вами. Боюсь, Деборе это не понравится, особенно потому, что она на собственном опыте узнала кое-что о нравах индейцев.

Провожая гостя к парадной двери, полковник понизил голос.

- Дамы, - сказал он, - иногда не понимают, что приходит время, когда мужчина вынужден применить насилие, чтобы добиться настоящего мира.

Он удержался от замечания, что дружба между Деборой и священником становится все крепче. Не стоит вмешиваться в чужую личную жизнь.

- У меня дома те же проблемы.

Обадия удивился.

- Миссис Вильсон не хочет отпускать вас в поход на Квебек, полковник?

Эндрю покачал головой, но не ответил, услышав, что жена спускается вниз по лестнице.

- Как-нибудь в другой раз. Хотя надеюсь, этот вопрос разрешится до тех пор, когда мы встретимся.

Милдред Вильсон, по обыкновению переодевшаяся перед ужином в одно из парадных платьев, повторила приглашение мужа, приветствуя священника.

- Боюсь, что не смогу остаться, - ответил Обадия, и добавил с лукавой улыбкой, обращаясь к полковнику: - Пожелайте мне удачи, сэр.

Супруги остались наедине, и Милдред спросила:

- Что все это значит?

- У преподобного Дженкинса те же сложности, что и у меня, дорогая. Ты не будешь против, если мы немного поговорим до обеда?

Она последовала за мужем в библиотеку, отказалась от ликера и внимательно смотрела, как он наливал свою порцию.

Эндрю решил, что прямое столкновение предпочтительнее осторожных подходов.

- Я составил список участников похода, - сказал он, - и включил туда Джеффри.

Милдред вздрогнула.

- Ты же знаешь, что ему ненавистна служба в милиции. Он поступил туда только по твоему настоянию. Зачем кликать беду, которой так легко избежать?

- По той простой причине, что если я не возьму его, нас ждет еще большая беда. Джеффри наш единственный ребенок, и я по-своему люблю его не меньше, чем ты, Милдред, хотя он и бесит меня иногда.

- Ты подтверждаешь мои слова. Ты хочешь, чтобы все стало еще хуже.

- Это к делу не относится.

- Не относится? - крикнула Милдред. - Если Джеффри не повинуется приказу...

- Он этого не сделает. За время службы он уже понял, что даже мое положение командира не спасет его от трибунала.

Она опустилась в кресло.

- Тогда я не понимаю.

- Джеффри оказался в неважном положении. Он не занимается ничем, кроме пьянства и беготни за шлюхами. Он отказывается трудиться в поместье, и так высокомерно и грубо обращается с людьми, что настроил против себя всех соседей. И в этом мы должны винить себя, Милдред, потому что позволили ему слишком долго пробыть в Англии.

- Уверяю тебя, мы просто избаловали его. Но мы так старались заставить его перемениться. - Голос ее дрожал. - Я боюсь, с ним может случиться что-нибудь во время этой экспедиции в Канаду. В таком деле мужчине необходимы самоконтроль и решительность, а мы с тобой знаем, что Джеффри недостает ни того, ни другого. Он такой легкомысленный и несообразительный. Его же убьют.

Эндрю печально улыбнулся.

- Иногда забота о самосохранении меняет солдата. Только на это я и надеюсь. Джеффри еще не мужчина. Он ребенок-переросток, и я включил его в отряд только потому, что эта кампания поможет ему оценить свои силы. Однако могу сказать откровенно, его мастерство стрелка сделает его ценным членом отряда. Конечно, риск есть, но я охотно иду на это. Теперь я прошу и тебя согласиться рискнуть, и знаю, что тебе это ужасно трудно. В конце концов, это ты произвела его на свет, и ты воспитывала его все эти годы, несмотря ни на что.

- Что это за риск?

- Если мы потерпим поражение, а это вполне может произойти, твоя первая реакция будет легко предсказуема. Только сильный может выжить в таком опасном походе, который нам предстоит. Может быть, ты окажешься не в состоянии простить себя - или меня - если с Джеффри что-то случится. Может, тебе даже покажется, что это мы послали его на смерть.

Милдред смотрела в огонь, непроизвольно теребя крошечный носовой платок.

- Если ты слишком боишься, дорогая, или сама эта идея настолько пугает тебя, я вычеркну его имя из списка. Я оставлю его в отряде, только если мы с тобой придем к соглашению.

Она с чуть заметной улыбкой посмотрела на мужа.

- Тебе не приходило в голову, что прежде всего я буду тревожиться о тебе, Эндрю? Ты рискуешь собственным здоровьем и жизнью, но воспринимаешь это спокойно, потому что должен идти. Вот почему я не буду возражать.

- Правда?

Она прикусила нижнюю губу и покачала головой.

- За двадцать лет замужества я ни разу не становилась между тобой и службой, и не намерена делать этого теперь. Мы отказались от бессмысленного прозябания в Англии, чтобы помочь создать здесь новую цивилизацию. Мы затратили слишком много сил и слишком многим пожертвовали. А теперь, когда все, чего мы добились, оказывается под угрозой, я не думаю, что у тебя есть выбор. Ты нужен в отряде, как и Билл Пепперелл. Никто не сможет заменить ни его, ни тебя. Так что ты отправишься -несмотря на все мои страхи - с моим благословением и любовью.

Муж подошел к ней, наклонился и поцеловал.

Милдред подняла руку и кончиками пальцев коснулась его щеки. Глаза ее светились, и Эндрю понял, как возросла за прошедшие годы их любовь. Боясь оказаться слишком сентиментальным, он сделал шаг назад и отвел руки за спину.

- Да или нет? Я беру Джеффри в Квебек?

Милдред задумалась.

- Я хотела рассказать тебе кое-что. Я много думала об этом белом индейце. Если Ида Элвин права, он сын тех людей, которые погибли здесь, в форте Спрингфилд во время великой резни. Как отличается его жизнь от той, какую он прожил бы, если б остался в Массачусетсе.

Эндрю не видел связи, но терпеливо ждал.

- Я тоже об этом задумывался.

- Всю жизнь он был дикарем, но какой он честный и благородный. Ренно обладает всеми теми качествами, которые мы хотели бы видеть у Джеффри. Как я была бы горда и счастлива, будь у меня такой сын.

Он кивнул.

- Не знаю, может, Джеффри уже поздно меняться. Я даже не знаю, способен ли он оценить свои поступки, Эндрю. Но - если дикая природа сделает из него мужчину, если опасности и ужасы похода послужат к его благу - возьми его с собой. Если он умрет, это будет невосполнимая утрата для нас с тобой, но, может быть, он останется жив. Так что стоит рискнуть. Да, я вручаю его тебе, и пусть он станет таким сыном, о котором я всегда мечтала.

В форте вновь прибывшие добровольцы прежде всего являлись на доклад к лейтенанту Дональду Доремусу. Потом сержант Эйб Томас проверял их обмундирование. Кое-кто ворчал, потому что каждому приходилось нести груз в семьдесят пять фунтов, куда входило одеяло, смена обуви и белья, порох и боеприпасы, и походный рацион из вяленой говядины, муки и бекона.

По решению генерала Пепперела и полковника Вильсона пришлось отправляться без вьючных лошадей. Скорость и мобильность были решающими факторами, и милиция должна была не отставать от своих индейских союзников.

- Мы не солдаты, а животные, - жаловался Джеффри Вильсон.

Никто из его товарищей не осмеливался поддержать его, но все понимали, что поход будет нелегким.

После осмотра члены отряда вышли в общий зал выпить чашку чая и попрощаться со своими семьями и друзьями, которые пришли проводить их. В камине пылал огонь, и несмотря на ранний час в форте собралось двести пятьдесят человек со всей округи. Родители, братья и сестры, жены и дети разбились на маленькие группки, окружив своих любимых. Говорили тихо, учитывая торжественность и напряженность ситуации.

Кое-кто удивился, увидев здесь же Нетти, рыжую шлюху. Она должна была попрощаться с теми добровольцами, у которых не было родственников. Хотя они не были знакомы, девушка заговорила с молчаливым Томом Хиббардом и тепло приветствовала еще троих, хотя всего один из них был ее клиентом.

Обадия Дженкинс, вместо формы одетый в кожаный костюм, со шпагой и пистолетом за поясом, переходил от группы к группе, предлагая утешение тем, кто находился на грани срыва. Потом он заметил девушку с блестящими светлыми волосами, вошедшую в зал, и поспешил к ней.

- О. - проговорил священник, чувствуя, что обычные слова не идут на язык, - как неожиданно...

Дебора Элвин тоже была не в своей тарелке.

- Я поняла, что не могу не проводить вас, даже хотя до сих пор не понимаю, почему человек, занимающий такое положение, должен идти на войну.

- Я иду потому, что принципы, которыми я дорожу, для меня важнее, чем комфорт и безопасность.

- Вы уже говорили мне это в тот вечер. - Дебора вздохнула, с невольным восхищением в глазах. - Вы уже дважды побывали в земле сенека, так что имеете некоторое представление о том, что ждет вас впереди. Я - я не завидую вам.

- Честно говоря, я и сам себе не завидую, просто делаю то, что должен. Так что я чист перед собой.

Дебора помолчала.

- Не будет ли излишним просить Божьего человека беречь себя?

- Божий человек такой же, как и остальные. Он радуется и растроган, когда кто-то - кто дорог ему - заботится о нем.

Светлые глаза Деборы расширились.

Внезапно Обадия Дженкинс взял ее за руку и отвел в небольшую нишу, которую полковник использовал как столовую, если приезжал кто-то из высокопоставленных офицеров.

- Я хотел говорить с вами об этом только после возвращения из Квебека, но потом подумал, что лучше обсудить это прямо сейчас.

Обадия чувствовал, что начинает нервничать, и старался говорить как можно спокойнее.

- Я беден, Дебора, и никогда не стану богачом. Пройдут годы, прежде чем прихожане будут платить мне столько, что я смогу отказаться от работы на ферме. И все же я прошу вас разделить мою судьбу. Обещаете ли вы стать моей женой, когда я вернусь?

Девушка была потрясена.

- Благодарю вас, Обадия, - прошептала она. - Вы не знаете, что для меня означает ваше предложение. Но я не могу его принять.

Священник замер.

- Вовсе не из-за вас самого, - торопливо добавила она. - но из-за моей собственной слабости. Мое прошлое не позволяет мне стать женой священника.

Обадия улыбнулся, потом выражение его лица опять стало серьезным.

- До меня доходили сплетни о вашей жизни в городе сенека. Меня не волнуют эти рассказы, независимо от того, правдивы они или нет. Я не знаю и не хочу знать, что там произошло. Вы сделали то, что вынуждены были сделать, ради спасения своей жизни, и я с гордостью предлагаю вам свое имя.

На глазах Деборы выступили слезы.

- Я и сам не святой. Когда-нибудь я расскажу вам о том, о чем никто не знает и не подозревает здесь, в Новом Свете. Я оказался в Массачусетсе после того, как в Англии хладнокровно убил человека.

Дебора с удивлением ощутила, как чувство преданности переполняет ее.

- Я уверена, у вас была на то причина. И это не изменит моего мнения о вас. Я уважаю и почитаю вас более, нежели всех остальных.

Глаза Обадии сияли.

- Почет и уважение - прекрасные чувства. То же самое испытывает ваша тетушка или, скажем, миссис Вильсон. Но я испытываю по отношению к вам еще и другое. В те долгие месяцы, что вы провели в земле сенека, когда никто не знал, живы ли вы, я понял, что люблю вас.

Дебора покраснела.

- Я не могу утверждать, что думала о вас больше, чем всегда, пока находилась среди индейцев, и так было до тех пор, пока я не вернулась домой и не начала смотреть на вещи в новом свете, и не поняла, насколько вы превосходите других мужчин.

Он дружески взял ее за руку.

- Вы говорите, что полюбили меня?

Дебора кивнула.

- Я сейчас же объявлю о нашей помолвке. - Обадия поцеловал ее.

И когда губы их соприкоснулись, Дебора поняла, что это ее мужчина, который был создан для нее и с которым она хотела бы провести остаток дней своих. Обстоятельства и чувство благодарности заставили ее стать любовницей Ренно, и хотя она признавала, что желала его так же, как он ее, физическая близость была единственным, что их связывало.

Они с Обадией радостно улыбались друг другу. Священник снял с мизинца левой руки золотое кольцо и надел ей на правую руку.

- Это наследство моей матери. Я прошу тебя носить его до тех пор, пока я не куплю более подходящее в Бостоне. Боюсь только, пройдут годы, прежде чем я смогу позволить себе эту роскошь. Так что скорее всего тебе придется носить его всю оставшуюся жизнь.

- Это единственное кольцо, о котором я мечтала, - ответила Дебора, снова оказываясь в его объятиях.

Молодые люди вернулись в общий зал. Тетушка Ида сразу поняла, что они уже обо всем договорились. Радостная и оживленная, она подошла к племяннице. Оба поцеловали ее, и впервые в жизни миссис Элвин не нашлась, что сказать.

Приехали Эндрю и Милдред Вильсоны, попрощавшиеся у себя дома, и лейтенант Доремус собрал отряд.

Мужчины образовали двойной ряд, лейтенант и сержант стали замыкающими.

Полковник Вильсон занял место во главе шеренги, Том Хиббард встал рядом с ним. Несмотря на повышение, совпавшее с годовщиной службы в милиции, и, что еще важнее, с окончанием контракта, он выглядел таким же мрачным и одиноким, как всегда.

Нетти жалела его и одарила самой ласковой улыбкой. Она не знала, что он все еще скорбит по жене.

Рассеянно возвращая улыбку проститутке, Том возносил безмолвную молитву. Агнес, любовь моя, гуроны дорого заплатят за твою смерть, обещал он. Господь да смилуется над ними, потому что я не буду знать жалости.

Полковник вытащил шпагу и приказал отправляться.

Обадия Дженкинс выделялся из всего строя гражданским костюмом и походкой, но для Деборы Элвин не было мужчины привлекательнее его. Милдред Вильсон молилась, чтобы муж вернулся к ней невредимым, и только когда он покинул общий зал, она обратила внимание на сына. Джеффри прохаживался с обычной важностью, вызывающее выражение лица подчеркивало его презрение к обычным мужчинам и женщина, осваивавшим девственные леса Массачусетса. В последнюю минуту он поднял руку. прощаясь с матерью. Так и должно быть, думала Милдред.

Лейтенант Доремус вытащил шпагу и перед тем, как уйти, взмахнул ею, прощаясь с поселенцами, чье будущее зависело от успеха их похода. Мальчишки кричали, и этот крик заглушал рыдание женщин.

Холодное утро было таким же, как обычно. Великий сахем и его семья завтракали у очага. Ина встала раньше, чтобы приготовить традиционную похлебку, и хотя ей не хотелось есть, притворялась, будто ничего не происходит.

Гонка казался спокойным и безмятежным. Только те, кто хорошо знал великого сахема, видели происходившую в нем перемену. Накануне вечером Гонка выбрил голову. Вместо обычного головного убора в его волосах красовалось единственное белое орлиное перо, знак его положения в племени. Лицо и туловище были покрыты свежей боевой краской, металлический нож наточен, а к поясу подвешен пистолет. За спиной висел лук со стрелами.

Ренно, тоже готовый к выходу, ел с аппетитом, и втайне обрадовался, когда Са-ни-ва подала пирожки из кукурузной муки в кленовом сиропе, одно из его любимых лакомств. Благодарить тетку бью неудобно, но он вежливо трижды протягивал миску за новой порцией

Этот поход, думал Ренно, составит смысл всей его жизни. Он истинный сенека, и нет ему равных. Отец доверил ему удивительное задание, с которым не смог бы справиться ни один другой воин, и он принял такую ответственность. Родители будут гордиться им. Если ястреб, который всегда помогал ему, и теперь придет на помощь, ему доведется совершить подвиги, которые обеспечат ему славу. Может быть, о нем тоже сложат песни, как уже сложили о его отце.

Ренно незаметно проверил оружие. Вместе с отцовским он заточил и собственный металлический нож, и тот был острый, как бритвы англичан. Томагавк был отлично сбалансирован. На поясе висел запас металлических стрел и пороха для мушкета, который он тщательно вычистил прошлой ночью, а колчан полон стрел. Все было готово. Эта мысль еще больше подстегнула его аппетит, и он снова протянул Са-ни-ва миску.

Старуха, никогда не признававшая никаких законов, кроме своих собственных, открыто улыбнулась ему

Эл-и-чи ел медленно и аккуратно, все еще расстроенный, что не идет на тропу войны, но не обиженный. Это было бы неуважением к отцу и брату, которыми он восхищался. Он будет охотиться, и ему придется защищать сенека, особенно если эри посмеют напасть на город, когда почти все старшие воины будут отсутствовать. Придет когда-нибудь и его очередь. И тогда он тоже завоюет славу.

Только Ба-лин-та болтала без умолку, останавливаясь, только чтобы отправить в рот ложку похлебки и поедая ее значительно быстрее, чем обычно. Она знала, что пирожки предназначаются отцу и Ренно, но была уверена, что если доест похлебку вовремя, они поделятся с ней.

Девочка, однако, помнила, что Ина не позволит ей съесть ни одного пирожка, если в миске останется хоть капля похлебки. Что ж, увлекательный рассказ о ссоре в большом доме для девушек подождет, пока она не получит солидную порцию пирожков. Отец и Ренно, конечно, расстроятся, что так и не услышат ее рассказ, но она постарается все запомнить и расскажет потом, когда они вернутся с этой войны.

Ба-лин-та вычистила миску и искоса взглянула на мать. Ина кивнула, пряча улыбку.

Наконец трапеза подошла к концу. Ина встала, вручила мужу и сыну мешки, наполненные сушеной олениной и кукурузой. Этой пищи хватит надолго, потому что мужчины должны будут охотиться и ловить рыбу в пути. Ни один сенека не останется голодным в лесу, независимо от времени года.

Гонка и Ренно встали.

Са-ни-ва тоже поднялась на ноги, на мгновение остановилась перед братом, потом повернулась к племяннику. Губы ее беззвучно шевелились, умоляя отца-солнце и мать-землю защитить их.

Ина размазала пепел по ладоням уходящих воинов, но не сказала ни слова, что могло бы показаться при знаком слабости. Потом она вместе с Са-ни-ва вышла из дома.

Гонка повернулся к Уолтеру Элвину, весь завтрак скромно сидевшему в стороне, и невольно обратился к нему как к мужчине, обменявшись крепким рукопожатием.

Мальчик стоял прямо, глаза светились от удовольствия.

- Уол-тер, - сказала Ба-лин-та, - говорит, что ты вернешься домой со множеством скальпов.

Выражение отцовского лица не изменилось, но в глазах зажегся огонек решительности.

- Мы принесем много скальпов, и он увидит их

Бойкая девочка передала сообщение, и глаза мальчика расширились.

Теперь пришел черед Ренно, и, как и отец, он обменялся с Уолтером рукопожатием. Мальчик вышел на улицу. Ба-лин-та вопреки обычаю повисла на шее у отца, и великий сахем обнял ее в ответ, чего никогда бы не сделал, будь она его сыном.

Потом малышка бросилась к Ренно.

- Ты принесешь мне....

- Знаю, - перебил он, - французскую куклу. Куклу гуронов. Куклу оттава. Ничего не обещаю, но сделаю, что сумею.

Ба-лин-та выскочила наружу, и они с Уолтером рука об руку пошли в поле.

Теперь к отцу и брату подошел проститься Эл-и-чи. Он был полон достоинства, как и подобало воину, но в глазах юноши затаилась боль. Он спокойно обменялся рукопожатием с великим сахемом, помня, что терпение - не меньшая добродетель, нежели храбрость, и хотел доказать, что окажется достоин награды, когда придет его час.

Ренно трудно было прощаться с братом. Он мог представить, что сейчас чувствует Эл-и-чи, и знал, что печаль одиночества переполняет юношу.

- Пока меня не будет, почаще навещай Я-гона. Он поднимет твой дух.

Эл-и-чи понял замысел брата. Ренно хотел напомнить, что воин, остающийся дома, несет обязанности перед своей семьей и всем народом. Не стоит стыдиться тому, кто остается дома. На его плечи ложится бремя ответственности, и ему не в чем упрекнуть себя.

Ренно уже понял, что переход от юности к мужеству окажется трудным и болезненным. Он почти видел, как меняется Эл-и-чи. Тот стал выше ростом и раздался в плечах. Эл-и-чи кивнул и вышел не оглядываясь. Ему предстояло присоединиться к товарищам. Вместе они будут охотиться, ловить рыбу, выполнять повседневные обязанности и обеспечивать безопасность города и его обитателей, пока не вернутся старшие воины.

Оставшись наедине, Гонка и Ренно намазали жиром руки и ноги единственные части тела, где не было краски - чтобы защититься от мороза. Собрав оружие и надев лыжи-лапки, они быстро двинулись через город в поле, где собирался отряд. Казалось, весь город пришел провожать воинов, но никто не разговаривал, не двигался. Женщины и старики знали, что немногие из этих воинов вернутся назад, но не позволяли никому видеть их печаль. Мужчины, которым суждено погибнуть, завоюют славу на все времена, и их души присоединятся к бесчисленным сенека, прославившимся в прошлом.

Некоторые дети, особенно девочки не в силах были справиться с возбуждением. Ба-лин-та улыбалась Ренно, когда он шел мимо. Он шел так близко, что мог коснуться ее рукой. Ренно решил, что никто не смотрит на них, и отважился улыбнуться в ответ. Она громко засмеялась, но Уолтер, стоявший у нее за спиной, оставался невозмутимым, не забывая, что он мужчина.

Три человека, которым предстояло идти впереди и разведывать дорогу, отделились от товарищей по сигналу великого сахема и рысцой углубились в лес.

Гонка занял место во главе колонны, Сун-а-и прямо за ним, и они двинулись по следу разведчиков, словно не замечая толпы провожатых

Наконец пришла очередь Ренно, замыкавшего строй Слишком дисциплинированный, чтобы оглянуться, он также двинулся за предыдущим воином, сохраняя расстояние в шесть футов. Они редко двигались быстрее или медленнее, и расстояние всегда оставалось неизменным.

Ренно трепетал всем телом. Сколько он себя помнил, самым заветным его желанием было отправиться на тропу войны вместе с отцом. Наконец мечта осуществилась. Ренно, сын Гонки, получил возможность проявить свое мастерство рядом с легендарным великим сахемом.

Много препятствий ожидало отряд на пути к великой победе, многие тяготы предстояло вынести. Жизнь прекрасна, но смерть, когда придет ее час, неизбежна.

Глава 14.

Невесть откуда появились разведчики онейда. Их отряд присоединился к сенека. Все вместе они отправились в главный город могавков, где отряд пополнился еще семьюдесятью пятью воинами. Задержавшись всего на одну ночь, Гонка двинулся на север вдоль берегов озера, которое французы называли Шамплен, а индейцы Долгим, или Тонким. Добравшись до верхнего его конца, они повернули на восток Хотя еще лежал снег, охотники и рыболовы были настолько опытны, что воины питались только свежим мясом, и не требовалось использовать неприкосновенные запасы.

В это время Эндрю Вильсон со своим отрядом, также используя индейские лыжи, прошел через Нью-Гемпшир, встретиться с генералом Пепперелом и его отрядом закаленных в боях ополченцев. Как и индейцы, солдаты не испытывали затруднений с продовольствием.

Однажды вечером, когда командиры собрались у костра, Пепперел заговорил о том, что его беспокоило больше всего.

- Очень жаль, что мы не договорились встретиться с индейцами в каком-то конкретном месте, Энди. Этот лес тянется бесконечно. Мы даже не можем определить, где мы находимся - в Массачусетсе или в Канаде. Будь я проклят, если представляю, как мы с ними встретимся.

Вильсон уверенно улыбнулся.

- Я верю Гонке. Я сказал ему, в каком направлении мы будем двигаться, и он просил нас остановиться и разбить лагерь на шестой день пути. Он сказал, что найдет нас, и не сомневаюсь, что так оно и будет.

Отряд последовал отданному приказу, и вечером шестого дня колонисты остановились лагерем на берегу небольшого озера. Кое-кто прорубил во льду проруби и принялся ловить рыбу, а на следующее утро отправились на охоту, вернувшись к полудню с богатой добычей. Теперь отряду хватило бы продовольствия на несколько дней.

Во второй половине дня сомнения Пепперела рассеялись с появлением разведчиков онейда, а часом позже на место прибыл весь отряд ирокезов. Казалось, индейцы без труда перенесли тяжелый поход. Они разложили костры в нескольких сотнях футов от колонистов, и все же не выказывали никакого предубеждения, хотя обе группы не смешивались между собой.

В тот же вечер Гонка, Сун-а-и и Ренно ели жареную оленину и вареные коренья у костра Пепперела и Вильсона. Вожди обсуждали общие планы.

- Мне кажется, нам стоит остановиться подальше на восток от деревни, которую французы называют Монреаль. Проще было бы спуститься по реке Святого Лаврентия, но тогда нас могут заметить враги. Река для них главная линия связи, и на ней всегда оживленное движение, независимо от времени года.

Гонка кивнул.

- Деревья, которые зимой остаются зелеными, укроют и спрячут нас. Не нужно выходить из леса, пока мы не подойдем к городу французов.

- Есть еще одна проблема, - вмешался Эндрю Вильсон. - Квебек находится на противоположном берегу, а река в том месте очень широка, и на ней много плавучих льдин. Как мы сможем перебраться через реку?

Гонка и Сун-а-и посовещались вполголоса между собой, а потом попытались объяснить свое предложение. Колонисты не понимали индейских слов, и Ренно взялся переводить.

- В другое время года, - сказал Ренно, - мы бы сделали индейские лодки - каноэ. Но лед на реке очень опасен. Так что мы свяжем бревна в плоты и пересечем реку на них. Но еще придется сделать весла, чтобы они шли туда, куда нужно.

Пепперел все еще сомневался.

- Не представляю, как мы сможем перебраться через реку Святого Лаврентия под самым носом французского гарнизона, особенно если воспользуемся плотами. Они встретят нас на месте высадки.

Гонка даже не стал ничего объяснять.

- Враги, - спокойно сказал он, - не увидят ирокезов или англичан.

Пепперел недоверчиво взглянул на него.

- Я не могу посылать на гибель сотню наших лучших людей. Я останусь при своем мнении до тех пор, пока своими глазами не увижу ваше чудо.

На следующее утро отец приказал Ренно остаться с полковником Вильсоном. Колонисты были более опытными стрелками, в отличие от индейцев, но очень немногие из них умели вести себя в девственном лесу.

Скорость продвижения отряда резко снизилась, потому что колонисты не могли идти в том же темпе, что ирокезы. Ренно морщился, когда тяжелые сапоги ополченцев со стуком ударяли по земле и льду. Они топочут, словно стадо испуганных бизонов, подумал он, и к концу первого дня совместного похода подошел к отцу.

- Англичане не умеют ходить тихо. Гуроны и оттава непременно услышат нас, когда мы подойдем ближе к городу французов.

- Значит, мы пойдем медленнее, - отвечал Гонка. - И ты скажи Виль-сон, что его воины должны ступать тише.

Ренно передал послание, и ополченцы старались ступать как можно тише. За исключением нескольких охотников, английским колонистам недоставало многолетних тренировок, позволявших ирокезам скользить по лесу, словно привидения.

Чтобы избежать лишних сложностей, Гонка изменил первоначальный план. Двадцать пять разведчиков онейда широким кольцом окружили колонну, и если б они обнаружили хотя бы небольшой отряд гуронов или оттава. то подали бы знак криком совы. Как только раздастся сигнал тревоги, весь отряд должен остановиться и хранить абсолютную тишину.

По просьбе Гонки Пепперел приказал ополченцам ни при каких обстоятельствах не применять огнестрельное оружие. Ирокезам пришлось взять на себя обязанности охотников.

Ренно все больше проникался симпатией к колонистам. Несмотря на все недостатки, они были мужественными людьми. Они никогда не жаловались на тяготы долгого пешего пути и холод. Они привыкли к другой пище, но спокойно ели жареную дичь и вареные коренья, и даже к концу дня не сбивались с шага.

Постепенно Ренно сблизился с Томом Хиббардом. Недавний слуга, намного превосходивший по возрасту большинство своих товарищей, обладал неистощимой энергией. Ренно знал, что он будет надежным товарищем в бою.

Еще Ренно очень нравился лейтенант Дональд Доремус. Хозяин гостиницы, такой приветливый в форте Спрингфилд, оказался совсем иным в походе, непрестанно продвигаясь вдоль строя, подбодряя людей и одергивая тех, кто забывался и начинал говорить слишком громко. Он тоже, казалось, не знал усталости, и первым вставал каждое утро, первым принимался раскладывать костры.

Некоторые ополченцы держались с ним замкнуто, но Джеффри Вильсон оставался единственным, кто выказывал свою вражду открыто. Ренно не хотел затевать ссор и старался обходить его стороной.

Эйб ревновал к тому, что он слышал или о чем догадывался об отношениях воина и Деборы, и делал вид, что они незнакомы. Ренно терпел это, надеясь, что за время похода какое-нибудь событие поможет возобновить былую дружбу.

Однажды во второй половине дня онейда, которые шли впереди колонны, прислали весть, что до реки святого Лаврентия осталось меньше половины одного дневного перехода. Отряд остановился, двадцать пять могавков отправилось к онейда, а Гонка и генерал Пепперел запретили людям разводить костры.

Впервые ирокезы и колонисты работали плечо к плечу, вырубая и обрабатывая стволы деревьев, и через двадцать четыре часа было готово двадцать плотов, каждый из которых мог выдержать двадцать человек. Потом могавки, очень хорошо умевшие путешествовать по рекам, принялись делать весла.

Воины и колонисты перекусили холодным мясом, и индейцы с удивлением услышали, как ополченцы выражают недовольство. Многим из них еще только предстояло научиться жить в девственном лесу.

Только теперь Гонка объяснил свой план.

- Еще несколько дней, прежде чем пойдет снег, воздух будет очень влажным. Ночью особенно. Так что нужно дождаться такой ночи. Тогда даже самые опытные воины гуронов не заметят нас. Могавки переправят нас через реку, и мы войдем в большой дом врага прежде, чем он об этом узнает.

Пепперел и Вильсон переглянулись. Густой туман был обычным явлением в этой части света, особенно в окрестностях реки Святого Лаврентия. Все зависело только от того, удастся ли могавкам переправить их через реку.

- Это будет нелегко, - сказал генерал. - течение сильное, и если плот наткнется на плавучую льдину, то скорее всего утонет.

- Да, риск огромный, - ответил Эндрю Вильсон, - но другого выхода у нас нет.

Часть онейда вернулись к реке ждать наступления подходящей погоды, а часовые заняли их место. Если б французы и их союзники индейцы узнали, что четыре сотни вооруженных солдат подошли так близко к столице Новой Франции, кампания потерпела бы поражение, даже не начавшись.

Шли дни, и напряжение среди воинов, которым нечего было делать в ожидании подходящей погоды, возрастало. Индейцы держались с обычной выдержкой, и многие солдаты Пепперела удивлялись Ренно, часами сидевшему скрестив ноги, не обращая внимания на неудобства, погруженному в размышления.

На третий день ожидания двое гуронов прошли в непосредственной близости от лагеря в сторону Квебека. Онейда подали знак. Сун-а-и собрал небольшой отряд, чтобы отрезать гуронов.

Ополченцы обрадовались при звуках схватки, но хранили молчание. Генерал Пепперел опасался, что гуронам удастся скрыться в подлеске.

Через некоторое время Сун-а-и и его воины появились так же бесшумно, как исчезли. Свежие скальпы свисали с поясов двух воинов, а в руках их были луки, стрелы и металлические ножи погибших гуронов. Сун-а-и с торжествующим видом смотрел на подошедших Пепперела и Вильсона.

Но даже этот случай не снял напряжение. Другие вражеские воины могли незамеченными проскользнуть сквозь цепь часовых, и кампания оборвалась бы, не начавшись.

На следующий день рано утром, когда командир ополченцев с помощником пытались позавтракать холодной олениной, в расположение колонистов пришел Гонка. Великий сахем сразу заговорил о деле.

- Вечером пойдет снег. Скоро наступит хорошая погода.

Пепперел и Вильсон недоверчиво посмотрели на него.

- Великий сахем знает, - сказал им Ренно. - Он всегда знает больше, чем все другие воины.

Генерал не хотел оставлять лагерь и уходить к реке.

- Если предчувствие индейцев - или их интуиция, как хотите - обманет, мы пойдем на ужасный риск из-за прихоти одного человека.

Гонка выслушал перевод Ренно, потом, не говоря ни слова, взглянул на сына.

Ренно знал, о чем он думает.

- Если англичане трусы, то ирокезы пойдут вперед одни.

Пепперел покраснел.

Полковник принял решение и, не желая обижать союзников, не стал совещаться наедине с начальником.

- Куда бы ни приказал идти великий сахем, ополченцы последуют за ним!

Гонка коротко усмехнулся.

Оба отряда быстро свернули лагерь и выступили в поход, под прикрытием пятидесяти онейда и могавков. Шли медленно, отчасти из-за необходимости соблюдать тишину, отчасти из-за того, что приходилось нести тяжелые плоты.

Заключительный этап был пройден без всяких происшествий, и поздно вечером разведчики онейда доложили, что отряд подошел вплотную к реке.

Ренно, Пепперел, Вильсон, Гонка и Сун-а-и собрались за деревьями, чтобы их не могли заметить с северного берега.

Туман постепенно сгущался над рекой, и вскоре Квебек почти исчез в дымке. Вильям Пепперел, тихо, но искренне, принес извинения Гонке. Сосредоточив все внимание на дальнем берегу, великий сахем кивнул. Охваченный благоговением, Ренно тоже вгляделся в туман над водой. Он никогда не предполагал о существовании такого места.

Надо всей округой возвышалась скала, известная под названием Бриллиантовый плащ, высотой более трехсот футов. На ее вершине стояла Цитадель - свидетельство гения и тяжкого труда французских строителей. Сооруженный почти на краю нависшего над водой обрыва, форт был окружен частоколом из древесных стволов, заостренных на концах, каждый больше тридцати футов в высоту.

Ясно было, что людям невозможно преодолеть этот частокол. С внутренней стороны, недалеко от верхнего края, находились смотровые вышки, и Ренно видел разгуливающих туда и обратно солдат.

С одной стороны, там, где в реку Святого Лаврентия впадала крошечная река Святого Карла, склон был более пологим. Там стояли дома, церкви и другие строения. Часть сгрудилась внизу, а другие были построены на плато, поднимающемся к самой Цитадели. Квебек по сути состоял из двух частей, и верхняя была практически недоступна.

Пока нападающие изучали свою цель, туман сгущался все больше. Наступающая ночь и темное небо затрудняли обзор, и только Ренно, с его удивительным зрением, мог различить детали.

- Отыщи два пути, - сказал ему Гонка. - Один для ирокезов, в обход города, другой для англичан перед ним.

Углубившись в решение задачи, Ренно приметил две улицы, одну уходившую в глубь, и другую, шедшую вдоль берега, где стояли на якоре несколько военных судов. Он издали рассмотрел их, запоминая каждую мелочь.

- Вижу ворота на ближней тропе, которые открываются в стене великого большого дома, - сказал он на языке сенека. Он настолько погрузился в свое занятие, что не мог отвлекаться ради перевода на английский. - Но я не вижу, есть ли ворота на другой тропе.

Гонка пожал плечами.

- Если там есть ворота, мы найдем их. Если нет, то сенека сделают их сами.

Становилось все темнее, и до наступления ночи Ренно нужно было изобразить все, что он увидел. Палочкой он нарисовал на сугробе две улицы.

Вожди смотрели на рисунок до тех пор, пока он не отпечатался в их памяти.

- Единственная трудность заключается в том, что река составляет здесь пять тысяч футов в ширину.

- Ее трудно было бы пересечь и при самых выгодных обстоятельствах, сказал Пепперел, - а из-за этих плывущих по течению льдин все предприятие становится еще опаснее. Но у нас нет выбора.

Все опять посмотрели на реку. Туман стал тяжелее, северный берег превратился в расплывчатую полосу, а укрепления Цитадели представлялись смутными, бесформенными тенями.

Гонка определил окончательный план атаки.

- Ирокезов никто не услышит. Мы пойдем по длинному пути и подойдем к великому большому дому сзади. Англичане поднимутся по короткой тропе от реки.

Предложение имело смысл. Пепперел и Вильсон сразу же согласились.

- Сын мой, - сказал великий сахем Ренно, - ты пойдешь с англичанами и приведешь их к воротам, которые ты видел.

Ренно кивнул.

- Надеюсь, - с улыбкой заметил Эндрю Вильсон, - ты помнишь дорогу!

Ренно улыбнулся в ответ. Он разбирался в людях, и доверял Вильсону как вождю.

- Если мы отправимся прямо сейчас, то будем в городе еще затемно, сказал Гонка.

Полковник Вильсон сомневался.

- Мы должны выждать по крайней мере час. Французы сейчас едят, а когда они едят, то пьют много вина. Вскоре они станут сонными и не такими внимательными.

Гонка кивнул.

- Мы подождем.

- Самое главное - скорость, - продолжал полковник. - Как только мы от кроем огонь, придется много убивать, так что цельтесь как можно точнее.

- Каждый воин, оставшийся позади, отправится к духам своих предков, -согласился великий сахем.

Впервые в разговор вступил Сун-а-и.

- Когда атака закончится, каждый воин должен вернуться на свой плот. Как только плот будет полон, он должен немедленно отчалить.

Предложение было мудрым. Если первые, кто вернется из города, будут дожидаться остальных, они могут понести большие потери.

- Французы могут выслать погоню, - задумчиво произнес полковник Вильсон, -Так что не стоит назначать место сбора у самой реки. Мы должны собраться южнее.

Снова Гонка повернулся к Ренно.

- Видишь клен, который стоит за той лужайкой - он похож на три дерева?

Дерево находилось в двух или трех милях к югу, но Гонка был уверен, что сын, с детства приученный запоминать каждую мелочь, знает, о чем идет речь.

- Я вижу его, отец.

- Мы встретимся там. - приказал Гонка. - Ты приведешь туда англичан. Ирокезы будут ждать вас там, если маниту будет так угодно. Эндрю Вильсон и Вильям Пепперел в очередной раз осознали, что будущий успех всего дела зависит прежде всего от знаний и опыта индейцев.

- Мы отправляемся немедленно, - сказал Гонка. - Когда отец-солнце покажется на небе, здесь будут гуроны и оттава.

Предводители ополченцев достаточно хорошо понимали язык ирокезов, чтобы оценить всю важность этого замечания. Сегодня вечером нападающим не придется отдыхать. Конечно, люди устанут. Как только оба отряда встретятся, им немедленно придется начать отступление. Вожди вернулись к своим подчиненным, а Ренно на минуту остановил отца.

Гонка взял его за руку.

- Хорошо, что ты сенека. Хорошо, что ты мой сын.

- Хорошо, что ты мой отец.

Они быстро пошли каждый в свою сторону, и Ренно вернулся к ополченцам.

Напряжение достигло высшей точки. В полной тишине люди проверяли свое оружие, а некоторые, в том числе Джеффри Вильсон, занялись едой.

Ренно хотел сказать им, что сейчас не стоит этого делать. Сенека верили, что воин становится яростнее, а ум его очищается, если желудок его пуст, но он достаточно хорошо знал колонистов, чтобы понять, что совет его останется без внимания.

Он присел недалеко от командиров и принялся ждать. То и дело то генерал, то полковник доставал из кармана металлический предмет, издававший тикающий звук. Ренно подумал, что потом нужно будет расспросить, что это такое.

Наконец полковник сказал:

- Час прошел.

- Очень хорошо. Тогда мы отправляемся, - ответил генерал Пепперел, - и пусть Всемогущий явит нам свою милость сегодня ночью.

Ополченцы спустились на берег, где их уже ждали могавки.

Как только колонисты прибыли, ирокезы отчалили, устремляясь к северному берегу, и исчезли в тумане всего в нескольких футах от берега.

Ренно оказался на плоту вместе с начальниками ополченцев. Ночь была холодной, воздух влажным, и юный сенека знал, что промерзнет до костей, прежде чем доберется до берега. Ренно занял место у передней кромки плота. Полковник Вильсон при казал отчаливать.

Могавки оказались настоящими мастерами, и Ренно по достоинству оценил их мастерство. Четверо направляли плот, а пятый веслом отгонял обломки льда. Они не видели плота с ирокезами, двигавшегося прямо перед ними, но ухитрялись держаться точно позади.

Ренно видел льдины, плывущие по течению, но хранил спокойствие, предоставляя управляться с ними тем, в чьи обязанности это входило. Воин, отгонявший льдины, казалось, обладал шестым чувством, и каждый раз, когда следующая оказывалась на пути, мягким движением отталкивал ее прочь. Ополченцы с восторгом наблюдали за ним.

- Благодарение Господу, что они на нашей стороне, - прошептал полковник.

У кого-то застучали зубы. Том Хиббард обернулся посмотреть, кто это, и даже Обадия Дженкинс взглянул с упреком. Ренно едва не пожалел виновного, потому что холод был пронизывающим. Лодочники отлично справлялись с делом, не сражаясь с течением, а используя его для того, чтоб подобраться к северному берегу.

Туман и тяжелые облака скрывали Квебек. Даже Ренно удивился, когда двое могавков спрыгнули с плота и принялись тащить его на берег. Он тоже соскочил с плота и заметил впереди темные тени. Это были жилища людей, обитавших в нижней части Квебека.

Скоро причалили остальные плоты. Обадия Дженкинс вздохнул с облегчением.

Генерал Пепперел подал сигнал, люди построились в двойную шеренгу, а он сам отошел назад, чтобы возглавить основной отряд.

Полковник Вильсон, на которого возлагалась трудная задача вести в бой передовые силы, оказался прямо за спиной Ренно. Обадия встал сразу за своим самым выдающимся прихожанином.

Ренно было приятно, когда Том Хиббард подошел к нему, чтобы вместе идти в бой. Надежный товарищ не нуждался в указаниях.

Эндрю Вильсон похлопал Ренно по плечу. Белый сенека медленно тронулся с места, озираясь, пока не определил, где именно находится, и вскоре вступил на узкую улочку, с обеих сторон застроенную домами. Сквозь промасленную бумагу, закрывавшую окна, пробивался свет ламп и свечей, едва рассеивавших туман.

Ренно свернул налево, прошел несколько шагов, потом направо, и понял, что вышел на правильную дорогу. Инстинкт и опыт делали свое дело.

В одном из домов рассмеялась молодая женщина, и звук эхом прокатился по улице. В другом доме двое мужчин спорили на незнакомом Ренно языке.

Склон становился круче, под ногами лежали снег и лед, и Ренно слышал тяжелое дыхание ополченцев.

Он ощутил на лице несколько влажных, мягких капель и понял, что начинается снегопад. Видимость будет еще хуже и обеспечит нападающим дополнительную защиту. Гонка, как всегда, оказался прав.

Кто-то закашлялся, и полковник Вильсон оглянулся посмотреть на нарушителя, но не смог разглядеть даже ближайших соседей.

Улица поднималась к самому подножию Цитадели. Хотя в действительности высота бастионов была чуть больше сотни футов, атакующим пришлось пройти как минимум втрое большее расстояние.

Ренно скорее почувствовал, чем увидел, выступающий впереди частокол, и остановился, предупреждающе подняв руку. Полковник последовал его примеру, и вся колонна остановилась.

Туман и усиливающийся снегопад не давали возможности видеть, что происходило всего в нескольких футах, но Ренно внимательно вглядывался в бревенчатую стену, умоляя маниту-ястреба даровать ему острое зрение. Ястреб видел все всегда и везде, и белый сенека с молитвой обратился к своему опекуну.

Постепенно пятно перед ним приняло более четкие контуры, и через какое-то время Ренно различил две фигуры: гурона и француза, одетого в бело-золотую форму. Часовые стояли на страже прямо над воротами, которые Ренно видел с дальнего берега.

Если часовые заметят колонну, они подадут сигнал тревоги. Тогда все пропало.

Гурон стоял неподвижно, как и подобало воину, со скрещенными на груди руками. Француз потирал ладони и переступал с ноги на ногу, не обращая внимания на соседа.

Воин был куда опаснее того, другого, и Ренно знал, что сначала следует обезвредить его. Как ценно было оружие сенека, не производившее шума, чтобы не выдать своего обладателя!

Ренно поднял лук, достал стрелу и прицелился. Том Хиббард подошел ближе, поднял бровь, и Ренно жестом указал на часовых.

Полковник Вильсон увидел, что произошло, и решил оставить все в руках тех, кто возглавлял колонну. Он кивнул, даже не пытаясь вытащить пистолет. Том Хиббард так долго ждал этой минуты. Старый слуга взялся за рукоятку длинного ножа. Ренно пустил стрелу. Она вонзилась в левый бок гурона, и тот умер без единого звука.

Том нагнулся вперед и поднял нож. Он не видел француза, пока не оказался прямо под ним, но тщательно приготовился к броску. Лезвие вонзилось прямо в сердце часового.

Перед тем, как оттащить гурона в сторону, Ренно снял с него скальп и сунул мокрый трофей за пояс. Потом они с Томом плечами подперли ворота, те треснули, и колонна проникла внутрь, оставив ворота приоткрытыми.

Полковнику понадобилось несколько мгновений, чтобы сориентироваться. Он изучал планы этого великого города в городе, но снег слепил глаза, а туман становился все гуще, и нужно было определить, в какой части сооружения они находятся. Наконец полковник понял, или решил, что понял, куда они попали, и показал направо.

Отряд двинулся вперед. Снег скрипел под ногами ополченцев. Отряд вышел на плац. Ренно остановился и принялся слушать. Ирокезы уже приступили к делу. Слабый шум указывал, что они проникли в здание слева и нашли там достаточно жертв. Полковник, зная расположение сил противника, указал вправо.

И снова Ренно повел колонистов. Через несколько мгновений они подошли к бревенчатому зданию, похожему на большие дома индейцев, но гораздо вместительнее.

Полковник достал и зарядил пистолет. Негромкий звук послужил сигналом для всей колонны. Мушкеты были немедленно заряжены, а отряд готов к бою.

Том распахнул дверь, и Ренно достал еще одну стрелу. Огненные дубинки англичан были сильным, страшным оружием, но в критические минуты он предпочитал свое проверенное оружие.

Они вошли в барак, где отдыхали только что поужинавшие французские солдаты. Большинство из них сняли мундиры и сапоги, оставшись в одних рубашках, и теперь читали или писали письма, растянувшись на кроватях. Довольно большая группа играла в карты, а еще несколько человек оживленно беседовали.

Полковник сразу заметил, что мушкеты французов сложены возле входной двери, и обитатели барака оказались беззащитны, когда англичане ворвались внутрь и открыли огонь. Нападение было молниеносным и ужасным. Через несколько минут не меньше тридцати солдат лежали мертвыми, а еще больше были ранены.

Ренно застрелил двоих из лука и спокойно скальпировал их.

Нападение закончилось также неожиданно, как и началось.

- Уходим! - закричал генерал Пепперел, перекрывая грохот выстрелов. Уходим!

Ополченцы отступили, оставляя оставшихся в живых у себя за спиной, но трудности только начинались. Едва отряд вышел на плац, собираясь уйти тем же путем, как пришли, послышались выстрелы.

Ренно услышал знакомый клич и понял, что отступавшие сенека завязали бой с французами и их союзниками. Спеша на звуки битвы, он пробрался к тому месту плаца, где сенека, онейда и могавки вступили в яростную схватку с защитниками Цитадели. Ирокезы находились в лучших условиях, потому что пользовались луками и стрелами, оставаясь невидимыми.

Колонисты отступали, пользуясь прикрытием союзников. Отряд образовал двойной ряд, и те, кто стоял впереди, опустились на одно колено.

- Огонь! - скомандовал генерал, а полковник Вильсон продвигался по всей линии, не обращая внимания на мушкеты французов и ливень гуронских стрел. Только Обадия Дженкинс воздержался от участия в схватке.

Ренно встретился взглядом с отцом и подошел ближе к нему. Гонка, демонстрируя удивительное спокойствие, не стрелял вслепую. Напротив, он дожидался, пока не заметит вражеский мушкет или пистолет, а потом посылал в ту сторону стрелу.

Поднявшаяся снежная буря мешала обеим сторонам, но становилось ясно, что защитники, которых было много больше, близки к победе. Необходимо было срочно отступать.

Французы отлично понимали, что нужно противнику, и решили разрушить их планы. Они ринулись вперед, в руках гуронов сверкали ножи, а французы бежали с заряженными мушкетами в руках.

- Придется уходить, пока нас не разбили наголову, - сказал полковник Вильсон.

Генерал кивнул и приказал общее отступление.

Несколько самых опытных бойцов остались прикрывать отход ополченцев и ирокезов. Ренно оказался рядом с отцом.

Гонка подавал пример остающимся позади воинам и колонистам. Не меняя позиции, он ждал, пока враг не приблизится на нужное расстояние и тогда стрелял из лука. Тела грудой возвышались перед ним.

Эндрю Вильсон избрал ту же тактику, и наконец пришла очередь Обадии Дженкинса. Сделав очередной выстрел, полковник передавал пистолет священнику, тот перезаряжал оружие и забирал второй пистолет.

Никто не стрелял точнее Тома Хиббарда, метившего исключительно в гуронов. Вспышки мушкета привлекали индейские стрелы, но англичанин стоял, словно заговоренный, и пулю за пулей посылал врагу, с мрачной улыбкой перезаряжая оружие.

Заветная мечта Ренно становилась реальностью. Они с отцом стояли плечо к плечу, сражаясь с врагами сенека, и дух молодого воина ликовал. Никогда еще он не целился тщательнее. Глаза юноши горели. И перед ним вскоре поднялась гора трупов. Защитники Цитадели, не обращая внимания на огромные потери, волна за волной посылали вперед пехоту и индейских воинов.

Внезапно перед Ренно появился французский офицер. Лицо его казалось юноше знакомым. Битва застала француза врасплох, и он был в одной рубашке, хотя на голове красовался напудренный парик. В одной руке противник держал пистолет, в другой, раненой, сжимал шпагу.

Офицер вскинул мушкет, и парик упал с его головы.

Ренно узнал его: это был тот самый белый гурон, его смертельный враг.

В тот же момент Алан де Грамон узнал молодого индейца, которого когда-то оставил в живых. Теперь положение изменилось. Ненависть сверкнула в глазах французского офицера, и он крикнул на языке гуронов:

- Ты! Опять! Нужно было убить тебя еще тогда!

Алан де Грамон поднял пистолет, послышался клацающий звук, но выстрел так и не раздался.

Ренно достал металлический нож, желая покончить с врагом, но Алан де Грамон оказался проворнее. Швырнув бесполезный пистолет в голову противника, Грамон отступил, исчезнув в тумане.

Ренно понял, что еще не пришел срок закончить их поединок. Они еще встретятся. Непонятным образом судьбы двух белых индейцев были связаны, может, по воле маниту, и только один из них останется в живых после следующего свидания.

В битве наступило короткое затишье. Первым это понял Гонка.

- Уходим. - коротко сказал он. Великий сахем взглянул на сына, и никогда прежде Ренно не видел в его взгляде столько любви и гордости.

Для Ренно не было высшей похвалы, не было более ценной награды. Даже если б ему было суждено погибнуть прямо сейчас, жизнь его была бы прожита не зря.

Гонка и его воины тихо скользнули прочь. Эндрю Вильсон пытался последовать их примеру, но его крошечный отряд произвел столько шуму, что привлек внимание гуронов. Те поняли, что противник хочет уйти. Несколько человек, сориентировавшись быстрее французов, двинулись к воротам, в попытке перекрыть выход, и вновь загремели мушкеты, засверкали ножи и в воздухе повисли стрелы. Перед каждым выстрелом следовало убедиться, что стреляешь во врага, а не в союзника.

Ренно пробивался к воротам, уверенный, что Том Хиббард по-прежнему сражается рядом с ним. И тут юный сенека с запозданием обнаружил, что всего в нескольких шагах от них оказался Обадия Дженкинс.

Сзади бежали люди.

- Ступай, отец! - кричал Джеффри Вильсон. - Я за тобой и прикрою!

Ренно, Том и Обадия подошли ближе к воротам и увидели, что Джеффри Вильсон и Эйб Томас отбиваются от группы гуронов.

Ренно бросился к ним, вонзил нож в спину одного из гуронов, вытащил и ударил другого. Том сражался без устали, и используя мушкет как дубинку, наносил один удар за другим.

Впервые в битву вступил Обадия Дженкинс. Он застрелил гурона, который хотел томагавком размозжить ему голову, быстро вытащил шпагу и сразил другого врага.

Удар оглушил гурона, и он отступил в туман, уходя в сторону плаца.

Ренно заметил перед собой еще двух ополченцев. Джеффри Вильсон лежал в снегу, оглушенный ударом томагавка, а Эйб Томас истекал кровью, получив две ножевые раны, с трудом дыша и лежа навзничь на земле.

Ренно опустился рядом с ним на одно колено и прочел в глазах юноши близкую смерть.

Эйб долго смотрел на старого друга и наконец узнал.

- Ренно, - с трудом выговорил он, - прости меня. Ты товарищ. Друг.

Эйб закрыл глаза.

С раннего детства сенека учили быть практичными, и несмотря на переполнявшую его скорбь, Ренно верил, что теперь Эйб соединится со своими предками. Его безжизненное тело придется оставить здесь. Но сын полковника еще был жив, так что Ренно быстро подхватил его и перекинул на плечи, словно подстреленного оленя.

Колонистов не надо было торопить. Они проскочили в ворота следом за Обадией Дженкинсом. Молчаливый Том Хиббард шел последним, готовый сокрушить любого, кто посмеет приблизиться к ним.

Ренно легко бежал вниз по улице. Только сенека мог выдержать скорость, заданную Обадией, когда они понеслись по узкой извилистой улочке к реке Святого Лаврентия.

Конечно, многие жители нижней части города слышали звуки битвы, но у них хватило здравого смысла отсидеться за запертыми дверьми своих хижин. Ведь они находились под защитой войска короля Людовика и индейских союзников Новой Франции, и не собирались вступать в бой, о котором ничего не знали. Так что никто из мирных жителей не вышел на дорогу, чтобы воспрепятствовать последним участникам набега спуститься к реке. Атака была настолько стремительной, что орудия военных кораблей даже не успели вступить в бой.

Из Цитадели также никто не выходил. Возможно, французы, гуроны и оттава даже не поняли, что противник уже ушел.

Обадия растерялся, увидев перед собой темные воды реки. Ренно, однако, резко развернулся и, все еще неся на плечах бесчувственное тело Джеффри Вильсона, повел товарищей к последнему плоту. Эндрю Вильсон уже хотел подать сигнал к отходу, когда из тумана выступил юный сенека с телом солдата на плечах. Сразу узнав сына, полковник одновременно встревожился и обрадовался.

Все забрались на плот, полковник велел отчаливать, и плот двинулся вперед.

Ренно стоял впереди, не обращая внимания на плывущие по реке льдины. Впервые с начала похода он чувствовал усталость, и хотя поход увенчался победой, юный сенека не испытывал радости. Ему нравилось сражаться рядом с отцом, но было жаль, что не удалось снять скальпы с последних двух убитых гуронов. Это была заслуженная добыча. Он еще встретится с гуронами, обещал себе Ренно, и непременно завершит поединок со своим личным врагом.

Течение усилилось. Теперь могавку приходилось прилагать все силы и умение, чтобы держать курс прямо к южному берегу. Они двигались страшно медленно.

- Ренно.

Воин обернулся и увидел бледного Джеффри Вильсона. Сын полковника пришел в себя.

- Я обязан тебе жизнью, - медленно выговорил Джеффри, - Думаю, нужно было вбить в мою голову немного ума.

Он осторожно улыбнулся.

- Не рассчитываю на твою дружбу, но хочу пожать тебе руку.

Ренно подержал его за руку, а потом пожал ее, как было принято у англичан.

- Мы братья, - торжественно заявил белый индеец.

Казалось, прошло очень много времени, пока они наконец не достигли берега, где колонисты дожидались прибытия последнего плота. Не дав людям времени на отдых, Ренно повел всех в лес.

Через полчаса они вышли на поляну, где их ждали ирокезы. Индейцы сделали носилки, чтобы нести раненых, и отряд без промедления тронулся в путь.

- Снег скроет наши следы. - сказал великий сахем. - Гуроны и оттава не смогут выследить нас.

Они продолжали идти и после рассвета. Ирокезы, особенно сенека, могли идти весь остаток дня, но измученным ополченцам требовался отдых. Выставили часовых. Люди уснули прямо в снегу, с оружием в руках.

Через четыре часа Гонка велел разбудить людей. Ирокезы довольствовались своими припасами, но колонистам требовалось нечто более основательное, так что Сун-а-и выслал вперед несколько охотников.

Прежде чем двинуться в путь, они подсчитали потери. Двое сенека, двое могавков, и восемь ополченцев заплатили самую высокую цену за успех похода. Четырнадцать человек были ранены, но Обадия Дженкинс, исполнявший обязанности лекаря, заверял, что раны не опасны. Поход продолжался. Люди останавливались лишь на несколько часов в день. Ополченцы были вконец измучены, и даже самые закаленные сенека чувствовали усталость.

Вскоре после того, как генерал Пепперел объявил, что они пересекли границу Канады и вступили на территорию Массачусетса, погода переменилась. На безоблачном небе появилось теплое, сияющее солнышко, снег начал таять, а в воздухе запахло весной. Разбили лагерь. Охотники принесли оленины, диких индюков, другую дичь. Рыбаки тоже вернулись с богатым уловом, наловив лосося в ручье, протекавшем неподалеку. Впервые после битвы воинам позволили разложить костры.

Победители пировали. Индейцы перемешались с белыми. Ренно сидел у костра между Томом Хиббардом и Джеффри Вильсоном.

После трапезы к Ренно подошел старший воин. Великий сахем хотел видеть сына, и Ренно прошел к костру, где сидели вожди. Гонка встал, вытащил из пучка волос орлиное перо и вставил его в волосы Ренно. Ренно был настолько поражен оказанной честью, что склонил голову, пряча лицо.

Наблюдавшие за краткой церемонией Пепперел и Вильсон вполголоса обменялись несколькими словами. Полковник поднялся на ноги.

- Слушайте меня, вожди ирокезов. Губернатор Ширли, наш вождь, велел нам, мне и генералу Пепперелу, возглавить этот поход. Мы одержали победу, разгромив французов в Квебеке и преподав урок, который они не скоро забудут. Теперь они будут жаждать мести. Ненависть с новой силой запылает в сердцах гуронов, оттава и других индейских народов. В Квебек пришлют еще больше солдат, и через год опасность станет больше, чем теперь.

Полковник был прав. Гонка задумчиво кивал, раскуривая трубку.

- Наш губернатор хочет отправить специального посланника, который объяснил бы сложившуюся ситуацию нашему великому королю Вильяму, который живет в Англии. Только если король Вильям и члены его совета узнают и поймут, что на самом деле происходит в Новом Свете, они пришлют помощь, и мы навсегда сможем покончить с французами.

Гонка опять кивнул.

- Но мы должны послать такого человека, которого пожелают выслушать король и члены его совета. И мы знаем, что только один человек в силах справиться с задачей, от которой зависит будущее наших колоний на этой земле. Великий сахем, пошлешь ли ты своего сына в Англию?

Радость Ренно сменилась разочарованием. Он устал от войны. Он достаточно насмотрелся на английских колонистов. Он хотел вернуться домой, встретиться с матерью, теткой, сестренкой, хотел насладиться восхищением всех жителей города. Он хотел отдохнуть, поохотиться и порыбачить с Эл-и-чи, как в былые времена.

Гонка вытащил изо рта трубку.

- Мой сын старший воин, и он добыл много скальпов. Теперь он носит орлиное перо. Я не могу приказывать такому человеку.

- Это принесло бы пользу сенека и другим ирокезам. Наш король щедр, он пришлет вам еще больше мушкетов, железных горшков, чтобы готовить пищу и теплых одеял.

- Сын мой, - твердо сказал Гонка, - решай сам.

Ренно сохранял бесстрастное выражение лица. Он отошел от костра и отправился в лес, чтобы в одиночестве решить сложную задачу. Обязан ли он чем-нибудь бледнолицым, к которым принадлежит и сам по крови? Он не знал, хотя и считал себя только сенека.

Верно, он презирает гуронов и оттава, и, оказывая поддержку англичанам, причинит зло своим врагам, как и французам. С другой стороны, он уже исполнил свой долг, сражался смело и отважно, и заслужил отдых.

Ренно признавал, что не очень хочет отправляться в путешествие, которое продлится никак не меньше месяца. Он только слышал о великом море, и не мог представить, как можно плавать в огромной лодке. Вдобавок он с трудом думал о встрече с могущественным правителем в чужой стране.

Он обратился за советом к маниту, но духи не дали ему ответа. Ренно понял, что сам должен сделать выбор, как и следовало старшему воину. Мужчина сам должен определять свою судьбу.

Ренно вернулся к отцу.

Они уселись друг против друга, и Гонка обратился к сыну

- Когда воин становится вождем, ему предстоит нелегкий выбор. На испытаниях мальчика учат терпению. Но вождь должен уметь быстро принимать решение.

- Это так, - ответил Ренно. - Я сделал все, о чем просили англичане. Правда, что я хотел бы вернуться в родную землю, где увижу мать и сестру моего отца. Я сгораю от желания поохотиться с Эл-и-чи и пребывать в мире в великим лесом.

- Ты заслужил это право, - ровно ответил Гонка.

Ренно стало неудобно

- Но верно и то, - продолжал он, пристально глядя на Гонку, - что англичане стали нашими братьями. Они вместе с сенека стали такой силой, что ни один индейский народ не отважится нарушить мир, а французские солдаты не осмелятся прийти на нашу землю.

- Это так, - ответил гонка.

Наконец Ренно заставил себя открыть свое сердце, и слова потекли свободно, открывая мысли

- Из всех воинов сенека я по-настоящему брат англичанам. Моя кожа такого же цвета, как у них Мои глаза такие же, как у них, хотя сердце мое сердце сенека. Я знаю, что избран маниту. чтобы объединить сенека и англичан.

В глазах великого сахема отразилось восхищение

- У меня нет выбора, - заявил Ренно. Он говорил медленно, а сердце сжималось при мысли о разлуке со своим народом - Не имеет значения, что я заслуживаю отдыха. Я обязан ехать в землю великого сахема англичан. Я должен сделать то, что не по силам другим воинам.

- Ты поступаешь правильно, сын мой, - сказал Гонка, хотя сердце его разрывалось при мысли о разлуке с сыном.

Ренно, приняв решение, держал слово также крепко, как и отец. Пусть впереди трудности и неизвестность, и никто не знает, какую цену придется заплатить за собственное счастье, но Ренно отвечает за судьбу еще не рожденных детей. Он не подведет их.