"Радуга" - читать интересную книгу автора (Поттер Патриция)

ГЛАВА 14

Квинн заметил быстрое движение Мередит и попытался уклониться, но было слишком поздно.

Мередит услышала глухой звук от удара кувшином, из которого вода расплескалась на них обоих. Квинн со стоном упал на нее.

Она пыталась столкнуть его с себя и в то же время избавиться от тяжелого чувства вины за то, что он лежал здесь молча и неподвижно.

Она сделала это с благой целью, говорила она себе.

Элиас сказал бы, что для жестокости не может быть причины, хотя Пастор, подумала она, одобрил бы ее. Пастор часто утверждал, что цель оправдывает средства. В том случае, честно поправила она себя, если средства не совсем уж крайние.

А капитан Девро лежал без движения.

“Ну же, — сказала она себе, — беги”.

“А что, если я ударила его сильнее, чем хотела? ” — испугалась Мередит.

Она смотрела на его неподвижное тело. Он лежал лицом к ней и мокрый завиток черных волос прилип ко лбу, на котором еще блестели капельки воды. Когда его гипнотические глаза были закрыты, он выглядел необычайно спокойным, казалось, что его неиссякаемая энергия все-таки иссякла.

Она увидела, что из раны на голове сочится кровь. А вдруг она и правда тяжело его ранила?

“Это ничуть не хуже того, как он поступил со мной”, — говорила как бы другая часть ее. Но оправдания не помогали. Она смотрела на кровь, и вдруг внезапный страх, как холод, пробрал ее до костей. Она не может оставить его здесь и уйти, не выяснив, насколько опасна его рана. Она встала на колени у постели, чтобы послушать его дыхание, и немного успокоилась, когда поняла, что он дышит.

Мередит взяла отодранную от простыни полосу, которой он привязывал свою пленницу, и вытерла воду с его лица, а затем и кровь, думая о том, что ведет себя глупо, не пользуясь возможностью убежать. Ровное дыхание сказало ей, что с ним все в порядке и через несколько мгновений он очнется. Но она не могла удержаться и пальчиком осторожно потрогала ямочку у него на подбородке.

Когда она услышала внезапный стук в дверь, ее рука дернулась и выронила тряпку. Стук повторился, и она почувствовала, что не может пошевелиться. “Уходите”, — молила она, надеясь, что посетитель уйдет, не услышав из каюты ни звука. С ужасом она увидела, что ручка двери поворачивается и дверь открывается.

Ей, сидящей на полу, показался огромным этот черный мужчина, который заглянул в каюту, вошел и закрыл за собой дверь.

Мередит бросила взгляд на пистолет, лежавший на столе.

Он тоже заметил его, и, не говоря ни слова, подошел, взял оружие и положил его в карман, а уж потом приблизился к кровати и склонился над хозяином. Как и Мередит, он наклонил голову поближе ко рту Квинна, чтобы услышать его дыхание. На темном лице с резкими чертами ничего нельзя было прочесть.

Мередит никогда в жизни не испытывала такого сильного страха. И с удивлением она поняла, что боится не за себя. Она боялась за мужчину, лежавшего без сознания. Она видела спину раба, видела, что он хромает, видела, как огонь неповиновения полыхает в его глазах. А теперь у него пистолет. Неосознанно, защищая Квинна, она протянула руку.

Кэм выпрямился, осматривая каюту, и от его взгляда не укрылись ни ее поза, ни окровавленная тряпка на полу. Он посмотрел на черепки разбитого кувшина, на мокрые пятна на одежде капитана и женщины, на мокрую постель и украдкой улыбнулся. Кажется, Квинн Девро нашел достойного противника.

Этой легкой улыбки было достаточно, чтобы привести Мередит в чувство. Она вдруг инстинктивно поняла, что черный раб не представляет опасности для мужчины, лежащего на кровати. Она поднялась, глядя на дверь.

— Нет, — коротко сказал черный, и Мередит обернулась и воззрилась на него, удивляясь, что раб может говорить такое белой женщине.

— Я заплачу вам… много… вы сможете купить себе свободу. Дайте мне уйти.

— Мне очень жаль, мисс Ситон, — сказал он. В изумлении она смотрела на него. В нем не осталось ничего от того подобострастного раба, которого она видела раньше. Он говорил так же четко, как и его хозяин, и взгляд его был таким же твердым, поза такой же гордой. И даже высокомерие проскользнуло в его речи.

Мередит чувствовала себя так, словно все происходит не наяву, а в кошмарном сне. Ничего подобного не могло случиться, так как не поддавалось никакому разумному объяснению.

— Но почему? Не надо бояться… Я могу вам…

Он пристально смотрел ей в глаза, и вдруг она доняла, что взгляд у него такой же непроницаемый и загадочный, как у Девро. И у нее не осталось никаких сомнений относительно его намерений. Он поднял упавший стул и, поставив его в уголок каюты у кровати, сказал:

— Сядьте здесь, мисс Ситон. — И видя, что она колеблется, более жестко добавил: — Пожалуйста!

Это была не просьба, а приказ.

Мередит еще раз взглянула на дверь.

— Отпустите меня, — прошептала она.

— Я не могу этого сделать.

— Вы боитесь меня отпустить?

— Нет, — ответил он просто, но за этим одним словом скрывалось очень многое. Ей хотелось, чтобы он сказал ей что-нибудь еще, но было видно, что он не собирается ей ничего объяснять. Он выглядел неожиданно внушительно, а рабу это как-то не шло. Ее страх боролся с удивлением. Все представлялось теперь совсем в другом свете.

Она с тоской посмотрела на дверь.

— Нет, мисс Ситон, — повторил он с сожалением, которое, однако, не затронуло его глаза, которые указывали на стул с немым приказом делать, что велено.

Она села.

Он кивнул, словно никогда не сомневался в ее непослушании, затем опустился на колени возле Девро и поднял кусок полотна, который она уронила. Потрясенная Мередит смотрела, как огромные руки продолжили работу — вытирать кровь, еще бегущую из раны на голове Девро. Лицо раба, или кем он там был, было непроницаемым, но по его действиям можно было многое понять. Он переживал за человека, за которым ухаживал, он очень беспокоился за него.

Она прикусила губу, когда увидела, что капитан Девро шевельнулся и застонал. Она не знала, быстро ли он оправится, но уже было видно, что оправится. В этом она не сомневалась.

— Кэп… — голос черного был неожиданно нежным.

— Кэм… — в голосе Девро слышалось смущение и неуверенность, чего раньше Мередит не приходилось слышать. — Какого… черта?

— Кажется, вас ударили кувшином с водой.

Фигура на кровати шевельнулась и раздался поток ирландских ругательств. Мередит поморщилась, покраснела и отвернулась, как только увидела, что Кэм на нее смотрит. Его обычно невыразительный рот сложился в улыбке.

— Кэп, мы не одни, — сказал он тем же внушительным голосом, каким велел ей сесть на стул.

Квинн, застонав, сел.

— Она еще здесь?

Кэм кивнул в угол за спиной Квинна.

От резкого движения у Квинна закружилась голова, и он замер, ожидая, когда утихнет звон в ушах. Его одежда промокла, голова болела, а на душе было горько от собственной глупой беззаботности.

Второй раз в жизни он позволил женщине сделать из него дурака. Сейчас, когда столько было поставлено на карту, он позволил потребностям тела взять верх над рассудком и осторожностью. Его глаза сузились, а лицо напряглось, когда он медленно обернулся и посмотрел не девушку на стуле.

На ее лице был страх, но вместе с тем и вызов. С упрямой гордостью она вздернула подбородок, и Квинн услышал, как посмеивается Кэм.

Он повернулся к Кэму и вопросительно на него посмотрел. Он был еще слишком слаб, чтобы много говорить.

— Когда я вошел, она стояла возле вас на коленях. Она бросила тряпку с пятнами крови. Может быть, она собиралась отправить вас в долгое темное путешествие. — Кэм усмехнулся, видя смятение на лице Квинна.

— Который час? — резко спросил Квинн.

— Через два часа отправляемся.

— А груз?

— На борту.

— И то ничего, — с горечью ответил Квинн, Кэм пожал плечами.

— Что вы будете делать?

— Хочу услышать ответы на некоторые вопросы. Оставь нас, Кэм.

— Вы уверены, что все будет в порядке? — вопрос был явно опрометчивым.

Мередит слушала их разговор со страхом и удивлением. Тон черного был не таким, каким раб разговаривает со своим хозяином. Раб говорил дерзко, вызывающе, даже с издевкой. Словно они были друзьями. Или равными по положению.

— Нет, — так же выразительно ответил капитан. В его голосе звучало даже какое-то глуповатое недоумение, но глаза, смотревшие на нее, были холодными. Ее руки, лежащие на коленях, задрожали.

Она попыталась думать о чем-нибудь другом, все равно о чем. Чем были связаны эти двое? Она заставила себя вспомнить тот первый обед с капитаном, когда он слишком явно показал, что это из-за него хромает Кэм.

Но действительно ли он говорил это? “Вспомни, Мередит, — сказала она себе. Это должно быть очень важно”. И она вспомнила. Каждое слово из того разговора.

“И вы рискуете брать его на Север? ” — спросил один из охотников за рабами.

“Однажды он попытался, и больше не будет этого делать”, — пришел ответ Девро.

Из чего она сделала вывод… такой, какой он хотел, чтобы все сделали, догадалась она сейчас.

Едва сознавая, что Девро с помощью Кэма с трудом идет к двери, она еще раз взглянула на картину на стене. Господи, подумала она. Не может быть. Пастор сказал бы ей. Он бы ей объяснил.

Она знала, что кто-то перевозит рабов по реке, но сотни пароходов бороздили Миссисипи. Кому могло прийти в голову, что это “Лаки Леди”!

Но почему же он так обеспокоен тем, что обнаружил ее возле склада Элиаса? Разве только, как она подозревала, если он не состоит в сговоре с охотниками за беглыми рабами. А если так, то как объяснить его дружбу с этим огромным черным, который вдруг перестал коверкать слова, как делают все рабы, и заговорил правильно, ничуть не хуже нее?

Кажется, капитан Девро и человек по имени Кэм пришли к какому-то решению, и это решение позволяет им больше не притворяться в ее присутствии.

От того, что это могло значить, ее зазнобило. Никто не знал, что она здесь. Ни одна живая душа. Они легко могли убить ее и утопить тело ночью в Миссисипи. И она задрожала увидев, что дверь запирается, а ключ падает в карман Квинна Девро.

Она не отрываясь смотрела на него, а он, не обращая на нее внимания, подошел к зеркалу и стал разглядывать рану на голове, из которой по-прежнему сочилась кровь.

Все внутри Мередит сжалось. Рана была глубокой, и страх Мередит был отчасти вытеснен чувством вины. Раньше она никогда не переживала, что ничем не может помочь, но ведь раньше она никому не наносила телесных повреждений, кроме того случая, напомнила она себе, когда на этом же самом пароходе дала капитану пощечину.

Что же в нем подвигало ее на обычно чуждую ей жестокость?

Чувство самосохранения, сказала она себе. Свобода для многих. Но сейчас, глядя на рану на его голове, она чувствовала, что никакое оправдание не утешает ее.

Она собралась было встать, чтобы подойти к нему и как-нибудь помочь ему, но ее остановил его голос, твердый и мрачный.

— Сядьте и оставайтесь на месте, мисс Ситон! — Это ее испугало, потому что она думала, что он на нее не смотрит. Она вздрогнула, услышав, как холодно он к ней обратился. Вот, значит, к чему они вернулись. Ничего хорошего это не сулило. Она послушно опустилась на стул.

— Я просто думала, что я могу помочь.

— Ха! — сказал он мрачно. — Я скорее соглашусь, чтобы мне дикая кошка помогала. Это не так опасно, и предательства не ждешь. — В его голосе звучало напряжение, даже обида.

Это замечание задело ее за живое. Конечно, она часто обманывала, работая на Железную дорогу, но никогда не предавала.

— Мне очень жаль, — в голосе Мередит звучало искреннее сожаление.

Но он подумал о Моргане, о том, какой замечательной актрисой она была.

— Жаль, что вы меня стукнули или что вас за этим поймали? — в его голосе звучал неприкрытый цинизм.

— И то, и другое, — произнесла она. Такой откровенный ответ удивил его.

Он удивился и устремил на нее тяжелый взгляд. Уголок его рта начал загибаться вверх, вокруг глаз собрались морщинки, а ямочка на подбородке, казалось, стала еще глубже. И опять он стал удивительно красив. Она стиснула стул.

— По крайней мере, откровенно, — протяжно сказал он, а его сверлящий взгляд, казалось, все глубже проникал за ее оболочку. — Услышу ли еще что-нибудь столь же откровенное?

Мередит как загипнотизированная смотрела на него. Она могла противостоять его насмешливой улыбке, его мрачной ухмылке, но сейчас было что-то другое. Она чувствовала себя змеей, которую гипнотизирует индийский колдун и которая только и может, что качаться туда-сюда под музыку его дудочки… под музыку его низкого протяжного голоса, под пристальным взглядом темно-синих глаз.

Но она поняла, что и он не был неуязвим. Даже когда его улыбка вызывала ее ответить ему тем же, на щеке его дергался мускул, и Мередит видела, что он с трудом сдерживается и что она страшно раздражает его.

Глаза его были по-прежнему тревожными. Она мельком подумала о том, что они, кажется, никогда не улыбались. Интересно, почему?

— Мне очень жаль, — повторила девушка, не в силах выдержать напряжения, которое росло между ними. — Я никого никогда не била. Кроме вас…

Она вдруг остановилась, испугавшись, что сказала слишком много.

Но он не собирался упускать момент.

— Что, Мередит? Я оказался не тем и не в нужное время? Как вы возле склада?

Она проигнорировала вопрос.

— Вы насильно удерживали меня! — обвинила она его. — У меня было право убежать!

Он прислонился к стене и выглядел обманчиво расслабленным. “Расслаблен как пантера”, — подумала Мередит.

— Я вам предоставлю его, Мередит, — сказал он медленно и ровно, но глаза его были по-прежнему так холодны, что ее пробила дрожь. Она подозревала, что именно этого он и побивался, хорошо зная силу своего взгляда. — Будем считать, что счет сравнялся, — продолжал он, — я ударил вас, хотя не знал того, что это вы. Вы возвратили… ну, назовем… это богомерзкое деяние. Сторицей, надо добавить, — насмешливо сказал он, потрогав рану. Коснувшись пульсирующей поверхности, он вздрогнул и поморщился.

Мередит начала подниматься со стула, готовая воспользоваться возможностью, которую, как ей показалось, он предоставил ей своей всепрощающей речью, но тут же остановилась, потому что он решительно покачал головой.

— Эту часть нашего дела мы отложим, но ведь это не все. И далеко не все, — сказал он мягко, но голос его был переполнен угрозой. — А теперь сядьте! — эти слова прозвучали как пистолетный выстрел — резко и грозно.

Мередит рухнула на стул.

— Хватит играть, Мередит, мое терпение кончилось, — он подошел к ней, воплощение силы и мощи, излучающей жестокость. — Что вы делали возле этого склада?

Мередит еще не закончила разгадывать головоломку, подбирая и примеряя друг к другу составлявшие ее фрагменты, но последним из которых было его внимание к складу. Отчасти она уже допускала, что он мог быть членом Подпольной железной дороги. Но полностью в этом она не была уверена, а принцип осторожности и секретности усвоила очень хорошо. Она решила открыть часть правды.

— Моя сестра… я пытаюсь разыскать свою сестру. Кто-то мне сказал, что Элиас Спрейг, возможно, сможет помочь мне, — выпалила она и заметила, как сузились его глаза.

— У вас нет сестры, — с презрением ответил он. Опять игра, опять ложь.

Мередит, взглянув на его мрачное лицо, не решилась продолжать. Исчезли все следы его насмешливой улыбки, осталась только холодная враждебность. Но ей некуда было деваться.

— Вспомните, — сказала она, — тогда, много лет назад, когда вы приезжали в Бриарвуд…

Он помнил, но она-то утверждала, что забыла. Опять ложь. Если составить список, то он получится изрядно длинным.

— Да, — осторожно ответил он.

— У нас была девочка, которую звали Лиза, дочь Альмы. Она была на два года младше меня. Вы еще построили для нас качели.

Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить.

— Дочь Альмы? — он наведывался в кухню и так очаровал Альму, что в течение того долгого четырехдневного визита она припрятывала для него лакомые кусочки. Ему не понравился Роберт Ситон, и Квинн, когда мог, уклонялся от официального обеда. Он вспомнил Альму и вспомнил девочку. Она была младше Мередит и очень застенчива. Может быть поэтому он не сразу ее вспомнил. Да и виделись они совсем мало, кроме того дня, когда Квинн построил качели и пару раз качнул ее. — Дочь Альмы? — повторил он.

Мередит кивнула.

— И моего отца.

Квинн молчал, глядя на нее, обычная пустота во взгляде девушки сменилась неприкрытой мукой. Она была хорошей актрисой, но он не думал, что и сейчас она притворяется. Квинн начинал ей верить. Он подтянул к себе стул и сел на него верхом, положив руки на спинку, при этом он по-прежнему, не отрываясь, смотрел на нее.

— И? — несмотря на появившееся в нем сочувствие, вопрос все же звучал недоверчиво.

— Она была мне дорога, — медленно, с болью, проговорила Мередит, — я ее любила. Я учила ее читать, — она подняла взгляд на Квинна. — Вы видели моего отца… Он… с ним было нелегко. Боюсь, он не знал, что такое любовь. Он был холодным, даже жестоким. А я была так одинока… и Лиза… любила Лизу, и она любила меня… — ее голос сорвался, и она опустила голову.

Мередит сама не знала, почему так много ему рассказывает. Она еще никому не рассказывала обо всем. Эта рана была слишком болезненной, потеря слишком большой. Боль никогда не проходила, Мередит просто научилась жить с этой болью.

Черт его возьми! Ей надо было что-то рассказать ему, но она рассказала больше, чем намеревалась. Она почувствовала, как в глазах скапливаются слезы, но давно уже научилась их сдерживать, и сейчас их сдерживала, чтобы не показать ему свою слабость. Она не знала почему, но это казалось очень важным.

Квинн почувствовал себя так, словно его ударили. И подозревал, что впереди еще один удар. Он поверил ей. Такая глубина чувства была в ее словах, что невозможно было представить, что она играет какую-то роль. Почти против воли он положил руку ей на плечо.

— Что же произошло?

— Вскоре после того, как вы уехали, отец решил, что мы слишком дружны с Лизой. Он продал ее. Ей было шесть лет, — горечь наполняла ее слова. — Ей было шесть лет, а ее заковали в цепи и увезли от мамы, от родного дома и от… от меня. И все потому, что я ее любила, — боль в ее голосе была неподдельной. — Потому что я любила ее, — повторила она шепотом, и одинокая слеза побежала по ее побледневшей щеке. — Это я виновата, только я, — она никогда еще не говорила этого вслух, но чувство вины всегда жило в ее сердце. И сейчас оно выплеснулось наружу.

Квинн сострадал ее боли и чувству вины, с которым она прожила столько лет. И он познал бремя вины. Как тяжело оно было! Если бы не он, был бы жив Терренс О’Коннел. Пытаясь избавиться от воспоминаний, он закрыл глаза, а потом снова медленно открыл их.

Скупые слезы уже высохли на ее щеках, и то, что их было так немного, говорило о том, что горе ее было глубоким и слезы его не облегчали. Боль осталась. Резкая, безысходная. Ему отчаянно захотелось приласкать ее.

— А почему вы думали, что мистер Спрейг может помочь вам? — спросил он, не желая спрашивать, а желая лишь утешить ее. Но все-таки кое-что он должен был знать. А она по-прежнему что-то скрывала. Догадаться об этом можно было по тому, как она избегала его взгляда.

— Я наняла детектива, — ответила она, опять не говоря всей правды. — Кажется, он думает, что мистер Спрейг может что-нибудь знать. Он не сказал почему.

— А почему бы вам было не прийти днем?

— Моя семья ничего не знает. Они думают, что я давно забыла про Лизу.

— И очень важно, чтобы ваш брат не узнал? У вас есть свои деньги, и, полагаю, вы можете тратить их, как захотите.

— Мой брат сделал все, чтобы мы с ней не встретились. Видите ли, мы с Лизой похожи. Он очень боится, что если она найдется, то кто-нибудь догадается, что она… незаконная дочь нашего отца.

Квинн пожал плечами.

— Это не так уж редко бывает. Я бы сказал, что изрядное количество плантаторов на Миссисипи имеют отпрысков среди своих рабов, — он понимал, что говорит цинично, но надеялся, что таким образом больше узнает. А свои секреты он и вовсе не хотел открывать.

— Но среди них нет таких, которые были бы так похожи на родную дочь. Я боюсь, что, если Роберт узнает, он сделает так, что я никогда не найду ее…

Лицо ее уже не было бледным, но тело было натянуто, как тетива.

Квинн услышал, как свистнул пароход и оркестр заиграл веселую музыку. “Лаки Леди” вот-вот отойдет от причала. Ему надо решать, что с ней делать. Немедленно.

Но он не мог. Он, человек, привыкший быстро принимать решения, почувствовал нерешительность. Он поверил ей. Поверил всему, что она рассказала. Но много, очень много скрывала еще Мередит Ситон, и поэтому он был заинтригован ей, она для него по-прежнему была загадкой. И угу загадку ему надо было разгадать.

Квинн посмотрел на нее и прочел вопрос в ее глазах. Она тоже поняла, что пароход готов к отплытию.

Он покачал головой.

— Не думаю, Мередит.

“Он хотя бы опять называл меня по имени, — думала Мередит. — Но почему же он не отпускает меня! Ему-то чего бояться? ”

— Я вам все рассказала.

— Расскажите мне побольше о Лизе… и о детективе, которого вы наняли.

— Но пароход… моя тетушка…

— Вас и так не было всю ночь и утро. Сомневаюсь, что несколько лишних часов смогут… повредить вашей репутации… еще сильнее. — Это предположение было намеренно обидным.

Она закусила губы, и неожиданно Квинну этот жест показался очень милым. В ее глазах читалась боль, беззащитность, и Квинну неудержимо захотелось обнять ее. Он испугался, осознав это. Вспомни, сказал он себе, что произошло из-за того, что ты ошибся. Слава Богу, голова у него еще болела.

Он сверлил ее взглядом, а она, как и в их первую встречу на “Лаки Леди”, пыталась понять, что же скрывает его взгляд, не допускающий никаких вторжений. В нем не было ни прощения, ни сочувствия, ни понимания. Он был напрочь лишен всех эмоций.

— Можно мне выпить воды? — спросила она. Он улыбнулся, как кот, поймавший мышь.

— Всю воду вы вылили мне на голову, Мередит, а оставлять вас одну я не собираюсь, во всяком случае, до тех пор, пока я вас не свяжу и не завяжу вам рот.

Она взглянула на него без всякой надежды.

— Дайте мне уйти! Ну пожалуйста, отпустите меня!

Он медленно покачал головой,

— Мередит, вы переменились за несколько часов. И весьма, я бы сказал, изрядно. Я хотел бы узнать, почему и для чего это произошло. История о Лизе хороша, но ведь это не вся история.

— А вы? — внезапно пошла она в атаку. — Что вы делали у склада среди ночи?

— У меня дела с мистером Спрейгом. Совершенно законная сделка, Мередит.

— Глухой ночью? Он пожал плечами.

— В любое подходящее для меня время. Но мы не обо мне говорим. Мы говорим о простоватой мисс Мередит, которая в конце концов оказывается не такой уж простушкой. — Он протянул руку и тронул локон, упавший ей на плечо. — Вы ужасно несправедливы к себе, Мередит. Вы действительно красивы, когда ваши волосы свободно разметаны по плечам, а глаза пылают.

Ее сердце сжалось. Комплимент, если его вообще можно было так назвать (приняв во внимание его взгляд, которым он как бы допрашивал ее), был сказан совершенно холодным тоном. И всякий раз, произнося ее имя, он насмехался над ней. Словно он играл с ней, получая злую радость от этой игры. Она уже устала от всего этого.

— Вас арестуют за мое похищение, — сказала она, вздернув подбородок, — но если вы…

— Если что, мисс Мередит? — его голос был ну просто как шелк.

— Отпустите меня. И я обо всем забуду.

— А я не забуду, Мередит. Ни как вы выглядите сейчас, ни как вы выглядели и как себя вели прежде, чем решили пробить мне голову. Вы могли бы просто сказать “нет”.

— Что бы от этого изменилось? — спросила она с горечью,

— Не знаю, — ответил он. — Но ведь вы и не пробовали. Одно время мне казалось, что с вами легко договориться, что вы рады сотрудничеству.

— Идите вы к черту, — ответила она. Ее глаза метали молнии, а голова была гордо поднята, но только до тех пор, пока Мередит не поняла, что Квинн смеется над ней, провоцирует ее, а она уже так далеко вышла из роли пошлой мисс Мередит, что теперь уже никак не вернуться назад. Она видела, что он улыбается, заметив, что и она осознала, что произошло.

— К чему вам этот маскарад? — спросил он, и его голос теперь был мягким, приглашающим к откровенности и успокаивающе интимным.

— Я же говорила вам, — с отчаянием проговорила она.

— Не пойдет, дорогая, — сказал он. — Я разрешил сомнения в вашу пользу. Есть такая Лиза. Но этого недостаточно, чтобы объяснить весь этот… балаган. — Он говорил медленно, растягивая слова, но чрезвычайно серьезно. — Ни одна красивая женщина не станет нарочно делать себя непривлекательной… если только для этого не будет чрезвычайно веских причин.

— Я не красивая, — запротестовала она совершенно искренне.

Она так убедительно проговорила это, что он почувствовал к ней прежнюю симпатию. Это его раздражало. Ему вовсе не хотелось, чтобы она ему нравилась. Ему не хотелось, чтобы она вызывала в нем серьезные чувства. И все же какая-то часть его души стремилась к ней. Она ведь действительно не знала, как она была хороша. Потому что уж очень долго прятала эту тихую, но сильную красоту, потому что никого не допускала достаточно близко, чтобы можно было ее рассмотреть. Он думал, что он одинок, но насколько более одинокой должна быть она, если все, что она сказала — правда, если все, что она не сказала — незначительно. В конце концов, у него хоть был отец и братья. У него был Терренс. У него есть Кэм. Он понял, что, похоже, у мисс Мередит Ситон не было никого. Кроме, может быть, пропавшей Лизы.

Он не мог с собой совладать. Он с бесконечной нежностью коснулся ее щеки. Его пальцы скользили по ее лицу, словно пытаясь понять ее мысли, коснуться ее души. Он откинул прядь волос, упавшую на ее левый глаз, и задержал руку в золотистых нитях ее волос, перебирая их, словно драгоценность.

Ее глаза расширились, когда она почувствовала нежные прикосновения его пальцев и теплую волну, поднявшуюся в глубине ее тела от его неожиданной ласки. На его лице по-прежнему было отчуждение, но его глаза…

Его глаза были подобны бушующему океану, глубокие и загадочные. Они звали ее прийти к нему, покориться и отдаться ему.

Предать самое себя.

Она не могла устоять против них. Она протянула руку к этому дьявольски красивому лицу, которое заставляло ее забывать обо всем, что ей следовало помнить. Она тронула ямочку на его подбородке (она мечтала об этом с тех самых пор, когда они впервые встретились) и с восторгом смотрела, как уголки его губ изгибаются в самой очаровательной улыбке, которую ей когда-либо доводилось видеть.

Очаровательная и зовущая. Потому что в этой улыбке был и его страстный зов. Чувственный, неодолимый. Больше у нее не оказалось времени на раздумья, потому что его губы приблизились кее губам. Они соприкоснулись. Сначала мягко, затем страстно. В душе звучал сигнал тревоги, но она его больше не слушала. Она слушала только свое сердце, а оно жаждало того, что он предлагал: тепло, от которого она так долго отказывалась, нежность, которая превратила ее кровь в текучий мед, желание, от которого ее тело ожило и ликовало.

Его язык двигался в ее рту, ласкающий, возбуждающий каждый чувственный нерв, вызывая цепную реакцию утонченных ощущений.

Квинн попытался придвинуться ближе, но оттуда, где он сидел, нельзя было этого сделать… Не желая разрывать словами только что установившуюся между ними непрочную связь, он взял Мередит за руку и мягко, но настойчиво потянул к кровати.

Она сопротивлялась совсем недолго. Бороться с ним сейчас было равносильно тому, чтобы перестать дышать. Закрывая глаза, она подумала, не навлечет ли на себя несчастье, но это ее уже нисколько не пугало, мысли путались, и она отдала себя в его руки.