"Список Семи" - читать интересную книгу автора (Фрост Марк)

Глава 15 ТРУППА «МАНЧЕСТЕРСКИЕ АКТЕРЫ»

К удивлению Дойла, Ларри повернул на север, выбираясь из Лондона. Дойл был уверен, что они должны вернуться в Баттерси и сесть на тот самый поезд, который привез их из Топпинга. Ларри нахлестывал лошадей, опасаясь погони и нисколько не сомневаясь, что по телеграфу уже сообщили об их побеге.

Дойл беспокойно ерзал на сиденье, а Спаркс, напротив, был погружен в задумчивость и только изредка бросал рассеянные взгляды на своего спутника.

«Бог ты мой! И кому я доверился?» — размышлял Дойл. Он даже не пытался ответить на столь жизненно важный для него вопрос.

Псих, бежавший из Бедлама! Разве это возможно? И Дойл вынужден был сказать себе: да, возможно. Человек, страдающий манией преследования… Оказывающий услуги исключительно коронованным особам — непременно самой королеве, ни больше ни меньше… Бред сумасшедшего… Странно, но ведь Спаркс излагает свои мысли предельно ясно, и ничего похожего на бред Дойл от него не слышал. Правда, при некоторых формах безумия речь и поведение больного остаются на редкость разумными — это Дойл хорошо знал. Может быть, вера Спаркса в те сказки, которые он рассказывает, и есть страшный симптом его безумия?

Действительно ли Джек тот, за кого себя выдает? Подтверждением этого можно считать братьев Ларри и Барри, но они — из бывших преступников и могут действовать по его указке, деятельно участвуя в какой-то загадочной игре. И куда, интересно, заведет эта игра? Какова ее цель?

В голове Дойла не было ни одного достойного соображения, объясняющего эту ситуацию. Если Спаркс и вправду сумасшедший, то никаких определенных целей у него и быть не может; сумасшедшие — большие импровизаторы, и фантазии Спаркса могут быть частью бредовой идеи, затмившей его разум.

За этими сбивчивыми рассуждениями возникло неожиданное предположение: а что, если никакого Александра Спаркса не существует? Что, если преступления, которые Спаркс приписывал вымышленному брату, совершил он сам? Джек, без сомнения, обладает всеми физическими данными, как Александр… И откуда Спаркс почерпнул столько деталей из жизни другого человека? А что, если этот сумрачный человек, который сидит перед ним, и есть Александр Спаркс? И в нем каким-то чудовищным образом уживаются маньяк-убийца и человек, который после совершенных им кровавых злодеяний погружается в пучину безумия? В этом случае родителей убил сам Джек… Как ни страшно это осознать, своим безумием он расплачивается за свои преступления, перелагая вину на фантом, порожденный его раздвоенным сознанием.

Одновременно у Дойла возникали сомнения: как объяснить существование Человека в черном, с которым он столкнулся уже дважды и которого Джек назвал своим братом? Как объяснить «серые капюшоны» и спиритический сеанс? А разгромленную квартиру Дойла? И что можно сказать о безумии обитателей Топпинга, сгинувшего в огне? Это как раз отлично вписывается в рассказы Джека. Не говоря уже об убийстве Петрович и Боджера Наггинса. А смерть мальчика в голубом, предсказанная Спайви Квинсом, свидетелем которой он стал? И уж совершенно невозможно забыть тот кошмар, с которым они столкнулись в Британском музее, — от мертвой хватки этого монстра у Дойла до сих пор болело запястье… Если Джон Спаркс и сумасшедший, то, надо признаться, лишь один из многих в этом мире, променявшем безгрешность на безнадежность безумия.

Раздвинув занавески, Дойл выглянул в окно, пытаясь сообразить, где они находятся. Да, это Грей-Иннроуд, значит, они направляются на север от Лондона, в сторону Излингтона.

«Может быть, поделиться своими опасениями с Джеком? Или найти какой-то способ удостовериться в правдивости его слов? В конце концов, вполне возможно, что Лебу ошибся. Если бы я мог поговорить с Лебу, узнать от него, откуда эти сведения о Джоне Спарксе… Но эту возможность я, по всей видимости, упустил раз и навсегда, когда сбежал от Лебу… Терпение инспектора, скорее всего, лопнуло. А посему я должен решить: либо попытаться сбежать от Спаркса и добровольно сдаться полиции (в этом случае я, вероятно, навлеку на себя страшный и непредсказуемый по своим последствиям гнев Джека), либо положиться на судьбу и следовать за этим странным человеком, призывая милость Божью».

— Скажите, Дойл, у Блаватской что-нибудь говорится о «Семерке» и «Черном лорде»? — внезапно спросил Спаркс.

— Что? — переспросил Дойл.

— Я не так хорошо знаком с ее сочинениями, как вы. У нее есть упоминания о «Семерке» и «Черном лорде»?

Погруженный в свои мысли, Спаркс едва смотрел на Дойла.

Дойл попытался припомнить то, о чем писала Блаватская. Ему казалось, что со времени, когда он лениво перелистывал ее книги, уютно устроившись в своей тихой квартире, минула целая вечность.

— Да, припоминаю что-то такое, — проговорил он наконец. — «Обитающий у входа», так, кажется. В сущности, это одно и то же.

— Как он описан, этот «обитающий у входа»?

— Как сущность… как некая сущность высокой духовной организации… стремящаяся войти в этот мир.

— В образе человека? Я правильно вас понимаю?

— Да. Блаватская утверждает, что к этому стремятся абсолютно все души, потому что это — путь к знанию и слиянию с «познавшими тайну».

— Чем же «это» отличается от «познавших тайну»?

— В своей бестелесной сущности «это» предположительно занимало достойное место справа от… Бога — назовите как угодно. А в мире физическом пало жертвой — я не могу припомнить точно, как говорится у Блаватской, — жертвой искушений земной жизни.

— Таковы пути плоти нашей… — пробормотал Спаркс.

— Отпав от Бога, чтобы править миром, «это» удовлетворяет свою гордыню, считая себя Богом.

— Зло, воцарившееся в мире, христиане называют Люцифером.

— Мальчик в голубом сказал, что у «этого» много имен.

— Да, миф о падшем ангеле существует почти во всех культурах… Почему Блаватская называет его «обитающим у входа»?

— Покидая мир физический после пребывания в нем — а таких пребываний, очевидно, множество, как утверждает Блаватская, — зло удаляется в убежище между двумя мирами. Оно собирает вокруг себя потерянные, развращенные души, последовавшие за ним после смерти.

— Эти души и обозначаются «Семеркой»?

— Я не могу вспомнить точное число, но говорится о них собирательно.

— И следовательно, приверженные злу первыми возвращаются из purgatorium в физический мир, — возбужденно проговорил Спаркс. — Они пролагают путь — проход — для своего Черного господина, «обитающего у входа» между физическим и мистическим мирами в ожидании возвращения на землю.

Дойл кивнул.

— В общем, да. Хотя я не помню, чтобы Блаватская называла «это» и его адептов «Черным господином» и «Семеркой». Имя им всем — Темное братство.

Спаркс замолчал. Они миновали окраины Лондона и выехали на грязную проселочную дорогу. «Неужели придется трястись в экипаже до самого Уитби? — подумал Дойл. — На это уйдет дня два или даже три».

— Скажите, Дойл, у медиумов, с которыми вы встречались, бывали какие-то странные видения? — спросил Спаркс.

— Да, нечто неясное. Какие-то смутные предчувствия и ощущения. Весьма расплывчатые и эфемерные.

— И никаких деталей?

— Об этом я слышал только от Спайви, видевшего мальчика в голубом.

— Как вы думаете, этот мальчик действительно был ясновидцем?

— Я бы сказал, что он невероятно остро чувствовал происходящее. Но делать определенные выводы, не зная истоков болезни, не в моих правилах. Мне показалось, что видение, преследовавшее его, ускорило его смерть.

— Как если бы оно и напало на мальчика?

— Да, малыш был раздавлен чудовищной тяжестью навалившегося на него испытания.

— О чем это говорит вам, Дойл? Подобные видения бывают у многих?

Дойл задумался.

— Там, откуда приходят видения, происходит что-то ужасное. Я бы сравнил это со штормом в открытом море, отзвуки которого едва долетают до суши.

— Эти люди — живые барометры, регистрирующие малейшие изменения в атмосфере.

Дойл зябко поежился.

— Скажу вам честно, Джек, мне от этого становится как-то не по себе, — признался он.

— На Востоке давным-давно замечено, что кошки и собаки перед землетрясением ведут себя очень беспокойно. А в Англии, чтобы узнать, нет ли в шахте смертоносных газов, пускают туда канареек. По аналогии можно предположить, что существуют люди, обладающие такими же сенсорными способностями.

— Наверное, — неохотно согласился Дойл. — Но мне от этого почему-то не легче.

— Извержение энергии из «обитающего у входа» подобно тайфуну, сметающему все на своем пути.

— Если бы «это» существовало на самом деле…

— Если возвращение «этого» на землю действительно цель Братства, то не мешало бы знать, каким образом готовятся к нему черные маги.

— Понятия не имею.

— Ритуальные убийства? Кровавые жертвоприношения?

— Возможно, — пробормотал Дойл. — С подобными вещами не знаком.

— Но «это» должно сначала родиться — как обычный ребенок, не так ли Дойл?

— Может быть… А эти мерзавцы в Чезвике подыскивают подходящую пару, — предположил Дойл.

Спаркс будто не слышал его слов.

— Белокурый мальчик… которого мы видели на сеансе… Его отняли у отца, мать была тому невольным свидетелем…

— Простите, Джек, для меня это слишком. Я хочу сказать, что Блаватская говорит о чем-то таком, но обыкновенный читатель — я, к примеру, — воспринимает это как цитату из древних мифов.

— Но разве вы сами не писали о злонамеренном использовании ребенка?

Дойл побледнел. Он почти забыл о своей треклятой книге.

— Писали ведь, Дойл?

— В общем, да.

— И вы удивляетесь, что они преследуют вас? Какие еще доказательства вам требуются?

Вопрос повис в воздухе.

— Дойл, позвольте спросить, — мягко сказал Спаркс. — Как по-вашему, что предпримет «обитающий у входа», когда снова воплотится в физическом мире?

— Ничего нового, наверное, — как можно спокойнее произнес Дойл. — Контроль над миром, порабощение человечества и все такое.

— И к тому же в его распоряжении будет сверхновое оружие. Опасность всемирной бойни увеличивается в сотни раз.

— Вынужден согласиться с вами, — сказал Дойл, вспомнив о Драммонде и его разрастающейся военной империи.

Удовлетворенный беседой, Спаркс откинулся на сиденье.

— Тогда давайте закончим этот разговор, согласны?

— Пожалуй, — устало кивнул Дойл.

«Только не мешало бы мне убедиться, что вы не один из тех мерзавцев, — подумал Дойл. — И спросить, почему я должен верить, что вы тот, за кого себя выдаете. Я не могу, просто не могу спросить об этом, потому что, если вы сумасшедший, вы ничего не поймете, а только разозлитесь и моя жизнь будет под угрозой».

— А что такое «архат»? — неожиданно для самого себя спросил Дойл.

— Вы никогда не слышали этого слова? — удивился Спаркс.

Дойл отрицательно покачал головой.

— Архат — это человек, достигший некоего уровня самосовершенствования в одной из тибетских тайных школ. Он обладает высокой духовной силой и является первоклассным воином. Самое замечательное в архатах — готовность к самопожертвованию.

— Самопожертвованию? — ошеломленно повторил Дойл.

— Архат на протяжении всей жизни развивает в себе определенные способности, можете назвать их психическими. И в самом расцвете сил, после многих лет неустанного труда, он полностью забывает о своих способностях, удаляется от людей для жизни отшельника, созерцающего мир. Утверждают, что в любой отрезок земного времени в мире пребывают двенадцать архатов, их присутствие на земле и готовность к самопожертвованию предотвращают самоуничтожение человечества.

— Вы хотите сказать, что им не полагается использовать свои выдающиеся способности в открытой битве со злом?

— В учении говорится, что такого никогда не случалось. Ибо это было бы нарушением их священной миссии и привело бы к печальным последствиям.

Дойл не без труда переваривал сказанное Спарксом.

— Тогда почему мальчик назвал вас архатом? По вашему виду и не скажешь, что вы годитесь на эту роль.

— Я не знаю, — сконфуженно ответил Спаркс, похоже, ничуть не меньше Дойла озадаченный словами мальчика.

Какое-то время они молчали, оставив без ответа эту странную загадку. Дойл отвлекся от своих мыслей из-за резкого толчка: Ларри свернул на ухабистую дорожку и въехал в густой перелесок. Выскочив через минуту на открытое пространство, они увидели милый их сердцу «Стерлинг 4-2-2». Они оставили паровоз в Баттерси, а теперь он стоял на железнодорожных путях, тянувшихся на север. Из трубы валил дым, стальной конь пыхтел и был готов отправиться в путь. Тендер был полон угля, и, что самое примечательное, к паровозу был прицеплен пассажирский вагон. Их приветствовал не кто иной, как Барри собственной персоной, еще недавно заключенный тюрьмы Пентонвилл. Встреча была на удивление сдержанной и деловой, без лишней болтовни. Все четверо занялись подготовкой паровоза; экипаж спрятали в лесу, лошадей отпустили на волю. Братья остались в кабине машиниста, Дойл со Спарксом перебрались в пассажирский вагон. Через минуту паровоз дал свисток и покатил на север. Солнце почти скрылось за горизонтом, и чуть ли не весь путь они проделали ночью.

Обстановка в вагоне была поистине спартанской: четыре сиденья друг против друга с откидными столиками между ними, два спальных места. На дощатом полу — никаких ковриков, на голых стенах — обычные керосиновые лампы. В конце вагона находилась крохотная походная кухня. В ящике со льдом лежала нехитрая провизия, приготовленная в дорогу.

Откинув столик, Спаркс углубился в изучение каких-то карт. Дойл уселся в дальнем конце вагона, решив навести порядок в саквояже и перезарядить револьвер. Он чувствовал себя спокойнее, когда оружие было под рукой.

Часом позже к ним присоединился Барри и приготовил ужин: хлеб, сыр, яблоки, квашеная капуста и бутылка красного вина. Спаркс ужинал отдельно за своим столом, продолжая изучать карты. Дойл примостился на кухне вместе с Барри.

— Барри, как вам удалось выбраться из тюрьмы? — спросил он.

— Копы сами меня выпустили. Через полчаса после вас.

— А почему они сделали это?

— Надеялись выследить вас. Ну, чтоб я их прямехонько к вам привел.

— А вы, естественно, от них сбежали.

— Плевое дело, — ухмыльнулся Барри.

Дойл кивнул, откусил яблоко, маскируя разбиравшее его любопытство.

— А откуда вы узнали, где нас встретить?

— Из телеграммы, очень просто. Дожидалась меня на товарном дворе, — объяснил Барри и кивнул головой в сторону Спаркса.

Звучит логично. Спаркс, должно быть, отбил телеграмму утром. Выпив стакан вина, Дойл налил себе еще. Ровный стук колес и приятное тепло, разлившееся по всему телу, подействовали на него расслабляюще.

— Барри, вы когда-нибудь встречались с Александром Спарксом? — тихо спросил Дойл.

У Барри от изумления высоко поднялись брови.

— Странный вопрос вы задаете, сэр, — сказал он.

— Почему странный?

— Так ведь это имя хозяина, разве нет? — ответил Барри. — Джонатан Александр Спаркс. Я так понимаю, сэр.

Дойл почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Чтобы быть совершенно уверенным, что Спаркс не услышит их, Дойл пересел к нему спиной.

— Вы хотите сказать, что никогда не слышали от Джека о его брате, Александре Спарксе?

— Нет, не слышал. Ну и что из этого? Босс не любит о себе распространяться. Чего ему со мной зазря болтать? — Барри отправил в рот порцию жевательного табака. — Вот Ларри, тот горазд трепать языком. Заболтает так, что забудешь, о чем его спрашивал. Простите, сэр, я и сам с вами заболтался — до сих пор не отнес Ларри ужин.

Приподняв шляпу, Барри собрал остатки еды в салфетку и отправился в кабину машиниста. Дойл остался один. Худшие из его опасений оправдались, рухнули благостные представления о личности Джека. Когда Спаркс вдруг поднял на него взгляд, Дойл, как ни в чем не бывало, ответил ему натянутой улыбкой, приподняв стакан с вином в знак приветствия и чувствуя себя при этом полным идиотом. Спаркс углубился в свои карты и не обращал на него никакого внимания.

Дойла охватила паника. Что же теперь делать? Все его мысли яснее ясного написаны у него на лице… Теперь ему казалось, что все его поступки только усугубляли положение, в которое он попал. Он нервно зевнул и взялся за саквояж.

— Пойду-ка я завалюсь, — сказал он развязным тоном.

— Спокойной ночи, — пожелал ему Спаркс.

— Жутко длинный день выдался. Невероятно длинный.

Спаркс ничего не ответил. Ноги Дойла словно приросли к полу.

— Значит, спальное место в конце вагона, — громко сказал он.

«Для чего я это делаю? Для чего я произношу эти идиотские слова?»

— Совершенно верно, — не отрываясь от карты, сказал Спаркс.

— Спать под стук колес — одно удовольствие. Тук-тук, тук-тук… Укачивает славно.

Дойл не верил, что эти глупости слетают с его языка. Спаркс бросил на него подозрительный взгляд.

— Старина, с вами все в порядке? Как вы себя чувствуете? — участливо спросил он.

Губы Дойла растянулись в идиотской улыбке.

— Я? У меня все тип-топ. Никогда не чувствовал себя лучше.

Спаркс удивленно заморгал.

— Вам не стоило пить.

— Возможно. А теперь пора баиньки! — продолжал паясничать Дойл.

Спаркс кивнул. Дойл наконец заставил себя сдвинуться с места и зашагал в конец вагона. «Баиньки!» Надо же сказать такое…

Он долго не мог решить, на которой из полок ему улечься, где будет безопаснее. Почувствовав на себе взгляд Спаркса, Дойл помахал ему рукой, плюхнулся на нижнюю полку и задернул занавески.

Он лежал на спине, прижимая к груди саквояж и не выпуская из рук револьвера. Картины одна мрачнее другой рисовались его воображению. «Если он нападет, я без боя не сдамся, — решил Дойл. — А может, не дожидаясь нападения, всадить в него обойму, потом — «стоп-кран», и ищи ветра в поле…»

Дойл чуть-чуть раздвинул занавески и выглянул. Ему была видна спина Джека, склонившегося над столом. Он что-то писал, шуршал бумагами и, казалось, ничего вокруг не замечал. Во всем его облике чувствовалось что-то безумное, какая-то маниакальная увлеченность. И как Дойл не замечал этого раньше? А ведь Спаркс часто бывал рассеянным, не говоря уже о его уникальной способности отгораживаться от окружающих непроницаемой стеной молчания. Тогда невозможно определить, где начинается игра, а где проявляется его истинный характер.

И все-таки Дойл был склонен винить самого себя. Признаки психической нестабильности Спаркса были заметны с самого начала их знакомства. Угрюмая молчаливость, склонность к переодеваниям, скрытые намеки на то, что он оказывает какие-то чрезвычайно важные услуги самой королеве, — вот уж действительно архат. Зацикленность на всякой секретности — чего стоит одна его картотека преступников Лондона, в которой он один и может разобраться, если только это не какая-нибудь белиберда, выдаваемая за санскрит и прочее. И физически Спаркс невероятно силен и вынослив. И рядом с этим опаснейшим человеком Дойлу предстоит провести всю ночь. Может произойти все, что угодно…

Время тянулось невероятно медленно. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Дойл боялся лишний раз пошевелиться или издать какой-нибудь звук. «Пусть думает, что я сплю». От нервного напряжения пересохло во рту, страшно хотелось пить. Ноги онемели, он почти их не чувствовал; глаза нестерпимо резало.

Послышался какой-то шорох. Дойлу хотелось узнать, который час, он рискнул достать часы. Повернувшись на бок, он раздвинул занавески — Спаркса за столом не было. В поле зрения Дойла попадала лишь часть вагона, и о действиях Спаркса он мог только догадываться. Послышался скрип дверной задвижки — вероятно, Спаркс запер дверь. Вот он появился в проходе и опять исчез. Дойл услышал шорох задвигаемой занавески. Затем Спаркс прикрутил фитили в лампах, вагон погрузился в полумрак. Закрытые окна, полусвет — это понятно, но зачем он запер дверь, отгораживаясь от Ларри и Барри? Может, Спаркс решил, что сейчас — самое время для нападения?

Дойл сжал рукоятку револьвера… Спаркс не спешил ложиться, беспокойно расхаживал по вагону, нервно щелкая пальцами и прикладывая их ко лбу. Время от времени он останавливался. «Похоже, решает, убивать меня или нет», — с ужасом подумал Дойл. Резким движением Спаркс сдвинул карты в сторону, вытащил из кармана пиджака какую-то коробочку, положил ее на стол и раскрыл. Дойл приподнялся на локте, чтобы рассмотреть эту коробочку, но было слишком темно.

Спаркс вдруг резко обернулся, вглядываясь в сторону Дойла. Дойл едва удержался, чтобы не отпустить занавески. «Здесь совсем темно, — тут же успокоил он себя, — Спаркс не может увидеть меня». Убедившись, что Дойл спит, Спаркс снова отвернулся к столу. Дойл услышал характерный скрежет металла о стекло. Что он делает?

Спаркс колдовал над столом, однако Дойл ничего не видел. Когда же Спаркс повернулся боком, Дойл разглядел у него в руках шприц, из которого Джек выпустил тоненькую струйку жидкости.

«Боже милостивый, — похолодел Дойл, — он хочет прикончить меня каким-то быстродействующим ядом!» Дойл приготовился взвести курок револьвера… Но Спаркс, по-видимому, и не собирался заниматься Дойлом. Он положил шприц и закатал рукав рубашки. Потом перетянул руку жгутом и ухватил его зубами. Протерев руку спиртом, Спаркс быстрым движением вонзил иглу в вену. Через секунду осторожно вытащил шприц и отпустил жгут. От действия препарата Спаркс тихонько застонал, по его телу прошла дрожь, он качнулся, словно пьяный.

Препарат морфия, промелькнуло в голове Дойла. Скорее всего, кокаин. У Дойла отлегло от сердца — отравлять его Спаркс явно не собирался. Закрыв глаза, Спаркс отдался гипнотическому действию наркотика, отгородясь от всего вокруг. Некоторое время спустя он разобрал шприц, положил его в коробочку и убрал ее в карман. Спаркс снова застонал — казалось, в этом стоне прорываются печальные нотки отвращения к самому себе.

Забыв о всех своих подозрениях, Дойл едва удержал себя от желания броситься к Спарксу, явно нуждавшемуся в помощи. Что-то удержало его на месте… Пристрастие Спаркса к наркотикам, конечно же, не исключало вероятности его безумия; наоборот, его безумие представлялось вполне реальным. Совершенно очевидно, что он стыдился своего порока и скрывал пристрастие к наркотикам даже от близких людей. Представляя опасность для окружающих как сумасшедший, Джек Спаркс разрушал прежде всего самого себя.

Наконец Спаркс встал и опять исчез из поля зрения Дойла. Послышались другие звуки: он настраивал скрипку. Спаркс снова появился в проходе с инструментом в руках. Он коснулся струн смычком и начал играть. Звуки, извлекаемые Спарксом, не были похожи на обычную музыку. Трудно было уловить какую-то мелодию и записать нотами; звуки сливались в душераздирающий стон, в котором ощущалось столько нечеловеческой боли и тоски, что Дойл невольно вздрогнул. Эти звуки исходили из глубины сердца и вызывали в душе слушателя невыразимую грусть и смятение. Музыка оборвалась так же внезапно, как и началась. Руки Спаркса бессильно повисли, голова опустилась на грудь. Дойл уткнулся в подушку, едва сдерживая слезы.

Спаркс поднял скрипку и заиграл снова. Теперь полилась мелодия глубокая и нежная, исполненная необыкновенной гармонии. В ней было столько печали и слез, что Дойл глубоко вздохнул. Он не видел лица Спаркса, только его руку, водившую смычком по струнам. Спаркс оплакивал своих умерших…

Мелодия оборвалась. Спаркс долго сидел неподвижно, затем, словно очнувшись, убрал скрипку в футляр и направился в конец вагона. Походка его была нетвердой; он придерживался за стену, чтобы не упасть. Наконец он приблизился к Дойлу и с трудом взобрался на верхнюю полку. Спаркс улегся и сразу уснул. Дыхание его было легкое и ровное.

Дойл прислушался. «Я мог бы сейчас прикончить его». Дойл осторожно взвел курок, опасаясь, что может услышать Спаркс, но дыхание Джека оставалось по-прежнему ровным и едва слышным. Можно стрелять… и в этой земной жизни Джон Спаркс перестанет существовать… Дойл не сознавал, как долго он лежал с револьвером в руке, готовый сделать роковой выстрел. Но что-то не позволяло ему спустить курок. Он бы не смог объяснить причину своей нерешительности, но знал наверняка, что это связано с музыкой, которую он слушал с замиранием сердца. Не додумав эту мысль до конца, Дойл провалился в глубокий сон.

Дойл проснулся, все еще сжимая в руке револьвер; но курок был спущен. Тусклый утренний свет пробивался сквозь занавески. Дойл выглянул в окно.

Поезд по-прежнему двигался с приличной скоростью. Ночью начался снегопад, небо у горизонта было свинцово-серым, земля была покрыта свежим снегом, местами намело сугробы.

Дойл протер глаза. Он был голоден, чувствовал себя вдрызг больным и разбитым своими ночными переживаниями. Часы показывали 7.30. Дойл уловил запах табака и крепкого чая, но окончательно пришел в себя, услышав взрыв хохота, донесшийся из другого конца вагона.

— Забирайте! — услышал он голос Ларри.

— Черта с два! — воскликнул Спаркс.

Новый взрыв смеха. Попивая чай, Ларри с Джеком играли в карты. Спаркс курил трубку.

— Хо-хо, поглядите-ка, какие картинки к нам пришли, — ухмыляясь, проговорил Ларри, набирая карты из колоды. — Придется вам расстаться со своей королевой, сэр, потому как вроде она у вас лишняя.

— Ах, дьявол, Ларри, опять вы меня обставили… А вот и Дойл! — приветствовал его Спаркс. — А мы с Ларри уже собирались вас будить. Заварили свежего чая. Не хотите чашечку?

— С удовольствием, — сказал Дойл и присел к столу, не дожидаясь вторичного приглашения.

Спаркс наливал чай, а Ларри, посчитав очки, приписал общую сумму к длиннющей колонке цифр, выстроившихся на мятом листке.

— Таковы правила игры, сэр, ничего не попишешь, — сочувственно покачал головой Ларри. — Учитывая все мои победы, вы, сэр, оказываетесь в очень затруднительном положении, чтоб мне провалиться.

— И какой у нас счет, Ларри? — спросил Спаркс.

— Ну, если все округлить, — я могу себе это позволить, правда, сэр? — выходит, что вы должны мне… пять тысяч шестьсот сорок фунтов.

— О господи, — чуть не поперхнулся Дойл.

— Мы с Ларри играем уже пять лет, — пояснил Спаркс. — И уверяю вас, Дойл, обыграть этого человека просто невозможно.

— Когда-нибудь удача улыбнется вам, сэр, — хмыкнул Ларри, так быстро тасуя карты, что у Дойл а зарябило в глазах. — Всему свое время.

— Ларри так меня утешает, — пояснил Спаркс.

— А как же, сэр! Нужна человеку надежда или нет? Ясное дело, нужна.

— Уверен, что он блефует, Дойл, только я до сих пор его не подловил, — развел руками Спаркс.

— А я говорю, что нет ничего лучше везения, — подмигнув Дойлу, хмыкнул Ларри.

— Нет ничего лучше, когда в кармане не переводятся деньги, — добродушно заметил Спаркс, поднимаясь из-за стола.

— Само собой, сэр, — согласился Ларри. — Должен человек отложить кругленькую сумму на старость, а? На старости лет всем отдохнуть охота, так ведь, сэр? — обратился он к Дойлу. — Не хотите сыграть, сэр?

— Нет, спасибо, Ларри, мне что-то не хочется, — улыбнулся Дойл.

— И правильно, док, — тасуя карты, проговорил Ларри. — Вас, похоже, научили все-таки уму-разуму в этом вашем колледже.

— Я всегда думал, что если не можешь избавиться от всех пороков, то пусть их будет как можно меньше, — искоса взглянув на Спаркса, проговорил Дойл.

— И каков ваш главный порок, Дойл, если не секрет? — бодро спросил Спаркс, попыхивая трубкой.

— Вера в добро.

— Хе-хе! — фыркнул Ларри. — Это не порок, сэр, а сущая петля на собственной шее.

— Наивно, — сказал Спаркс.

— С точки зрения циника, возможно, — пожал плечами Дойл.

— Ну а вы называете это…

— Верой, — сказал Дойл.

Спаркс пристально посмотрел Дойлу в глаза. Дойл отметил, что лицо Спаркса напряглось. Может быть, он сожалеет о чем-то? Как бы то ни было, но развивать разговор на эту тему он явно не хотел.

— Блажен, кто верует, — заключил Спаркс.

— «В Бога веруем», — сказал Ларри. — Так написано на американских «зеленых». Самое место для таких слов, я так себе мыслю.

Ничего не ответив, Спаркс направился к кабине машиниста.

— В один присест я спустил значительную часть своего состояния. Самое время, Ларри, кое-что отработать, помахать лопатой у топки.

— Совершенно с вами согласен, сэр.

— Не хотите присоединиться к нам, Дойл?

— Думаю, небольшая разминка мне не повредит.

Дойл забрался в тендер и поздоровался с Барри. Вооружившись лопатами, они начали бросать уголь в топку. Холодный ветер поднимал угольную пыль, она лезла в глаза и нос и черными разводами разукрасила их лица.

— Где мы сейчас? — выкрикнул Дойл.

— В часе от Йорка, — прокричал в ответ Спаркс. — Три часа до Уитби, если позволит погода.

Холод давал себя знать, и они яростно размахивали лопатами. Скоро топка заполыхала ярким пламенем.

Уитби был основан в VI веке и со временем превратился в небольшой морской порт. Для непритязательных жителей древней Нортумбрии городок служил летним местом отдыха. Зимой жизнь в Уитби практически замирала: добираться сюда по холоду решались только в случае острой необходимости. Когда-то здесь была рыбацкая деревушка Уитби. Она располагалась на берегу реки Эск, которая протекала по глубокому горному ущелью, устремляя свои бурные воды к морю. С течением времени деревушка разрослась и перекинулась на другой берег реки. Суровый климат в сочетании с тяжелыми условиями жизни воспитал в обитателях этих мест суровое отношение к религии, граничившее порой с фанатизмом.

Древнее кельтское аббатство Святой Хильды было основано к югу от Уитби задолго до того, как в Англии родился первый король. Руины аббатства Святой Хильды отбрасывали тень на стены своего преемника, аббатства Горесторп, расположившегося на полпути между Уитби и кельтскими развалинами. Шпиль аббатства Горесторп бросился в глаза Дойлу, когда паровоз медленно подъезжал к станции. Время близилось к полудню, однако на улицах городка было малолюдно. Редкие прохожие брели, поеживаясь от холода и ветра. Казалось, городок погружен в зимнюю спячку и не хочет, чтобы его тревожили. Пока Барри заводил паровоз в железнодорожный тупик, Ларри занялся багажом. Он перетаскал вещи в ближайшую таверну, которую порекомендовал им начальник станции. Спаркс уговорил Дойл а отправиться вместе с ним в аббатство епископа Пиллфрока.

Ни одного экипажа на станции не оказалось; в предчувствии снегопада городские службы словно вымерли. Спаркс и Дойл перешли по мосту через реку и прошли еще около мили, пока добрались до южной стороны холма. Из-за густого тумана вперемешку со снегом ничего не было видно. Они поднимались по крутым ступеням. Ветер крепчал, завывая все сильнее по мере того, как они взбирались выше и выше.

Добравшись до Горесторпа, они обнаружили, что ворота аббатства заперты. В окнах ни огонька… никаких признаков жизни за массивными стенами… Спаркс постучал в ворота тяжелым железным кольцом, но металлический звук ударов потонул в пелене падающего снега. Спаркс постучал снова. Продрогший до костей Дойл пытался вспомнить, какой сегодня день недели: может, у священнослужителей выходной? Куда они все подевались?

— Там никого нет, — раздался позади низкий голос.

Спаркс и Дойл обернулись — перед ними стоял великан шести с половиной футов ростом. Он кутался в плащ, но был без шапки. На голове была целая копна рыжих волос, лицо обрамляла густая рыжая борода.

— Мы ищем епископа Пиллфрока, — сказал Спаркс.

— Здесь вы его не найдете, сэр. В аббатстве никого нет, — сообщил незнакомец, в голосе которого слышался переливчатый ирландский акцент. Лицо мужчины было открытым и добродушным, от всей его огромной фигуры веяло силой. — Они все ушли, дня три тому назад.

— А в старом аббатстве их не может быть? — спросил Дойл.

— Это в руинах-то? — удивился здоровяк, махнув рукой в сторону древнего кельтского аббатства. — Там, почитай, лет пятьсот никто не искал убежища.

— Это приход епископа Пиллфрока? — спросил Спаркс.

— Думаю, что так. Но его самого я не знаю. Я здесь в гостях. Полагаю, вроде вас? Извините за самонадеянность.

— Все в порядке, сэр, — улыбнулся Спаркс. — Ваше лицо мне кажется знакомым. Мы с вами нигде раньше не встречались?

— Джентльмены из Лондона?

— Совершенно верно.

— А к театральному миру Лондона вы имеете отношение?

— Имел, но очень давно, — ответил Спаркс.

— Ну, это, может быть, все и объясняет, — сказал незнакомец, протягивая руку для пожатия. — Абрахам Стокер, менеджер Генри Ирвинга и его труппы. Для друзей — просто Брэм.

«Генри Ирвинг! Боже мой! — подумал Дойл. — Сколько часов я прослонялся возле театра, лишь бы увидеть легендарного Ирвинга! Величайшего актера эпохи, а может, и всех времен, сыгравшего короля Лира, Отелло и многие другие роли». Магнетизм этого имени был столь велик, что Дойл просто остолбенел от одного того, что говорит с человеком, близко знакомым с Ирвингом.

— Конечно же, вспомнил, — улыбнулся Спаркс. — Я видел вас много раз, на приемах и тому подобное.

— Простите, джентльмены, но как занесло вас в это Богом забытое место, да еще в такое отвратительное время года? — с любопытством в голосе спросил Стокер.

Спаркс и Дойл переглянулись.

— С таким же успехом мы можем задать этот вопрос вам, — спокойно проговорил Спаркс.

Наступило короткое молчание, собеседники оценивающе оглядывали друг друга. Похоже было, что Спаркс произвел на Стокера приятное впечатление.

— Я знаю тут поблизости один паб, — сказал Стокер. — Мы могли бы посидеть там и спокойно поговорить.

Через полчаса они добрались до центра Уитби. Таверна «Чертополох и роза» была расположена на набережной реки Эск. Горячий кофе и порция виски помогли им согреться, разогнать кровь в окоченевшем теле. Поначалу разговор шел о пустяках. Они посплетничали об интимной жизни актеров («Ох уж эти актеры, вечно у них не так, как у других», — усмехнулся про себя Дойл). Наконец Стокер решил поведать то, что его серьезно волновало, и в его голосе зазвучали тревожные нотки.

— Как вам хорошо известно, джентльмены, театральный мир невероятно тесен. Достаточно бросить в это болото камень, как рябь от него тут же становится заметной. А в Лондоне каждый день происходит что-нибудь сенсационное, и новости мгновенно перемалываются городскими сплетницами. Но для того чтобы возбудить устойчивый интерес, хотя бы на сутки, не говоря об общем ажиотаже, должно произойти что-то сверхъестественное. В особенности если это касается актеров, среди которых слухи распространяются прямо-таки молниеносно, обрастая самыми фантастическими подробностями.

Жизнь, посвященная театру, сделала манеры и речь Стокера необыкновенно артистичными: интонацией и мимикой он привлекал внимание слушателей, заставляя их ловить каждое слово. Дойлу не терпелось задать ему несколько вопросов, но, следуя примеру Спаркса, он слушал рассказ не перебивая.

— Примерно месяц назад наше маленькое сообщество взбудоражило событие, ошеломившее даже меня. Допускаю, что слухи о нем преувеличены, но должен признать, что в этой таинственной истории все крутилось вокруг одной странной вещи.

— Вокруг какой вещи? — не удержавшись, выпалил Дойл.

Спаркс успокаивающе похлопал Дойла по плечу.

— Так вот, до меня дошел слух, — продолжал Стокер, — что некий господин — имя его не называлось — через посредника нанял актеров из разных провинциальных театров для постановки спектакля. Им предстояло сыграть один раз в одном из частных домов Лондона. И всего для одного зрителя. Никаких контрактов заключено не было, только устный договор. Что заставило актеров принять столь необычное предложение? Ответ весьма прост: за участие в спектакле была обещана несоизмеримо высокая плата, причем половину актеры получали вперед, остальную часть — после спектакля. Для чего же это было затеяно? — спросите вы. Об этом актерам не сообщили. Единственное, что они знали: они должны разыграть сцену хладнокровного убийства, подобно бродячим актерам из шекспировского «Гамлета». Все это должно было произвести необходимое впечатление на этого самого единственного зрителя.

— Убийство, — охрипшим голосом повторил Дойл. Спаркс слушал странную историю с не меньшим напряжением.

— Кто был этот человек, и какова должна была быть его реакция, тоже не сообщалось, — продолжал Стокер. — Но и без этого история осталась, что называется, загадочной. А в финале — трагической и страшной. Дело в том, что во время представления на импровизированной сцене появились новые «актеры», которых не было на репетиции. Произошло нечто совершенно фантастическое и жуткое… — Стокер сделал значительную паузу и, наклонившись, прошептал: — Пролилась настоящая кровь.

Невероятным усилием Дойл сдержал крик, но сердце его бешено колотилось.

— Актеры разбежались кто куда, — продолжал Стокер. — Но один из них остался на сцене. Он был мертв.

«О господи, только бы не она… Дай бог, чтобы она была жива, лучше умру я…»

— Нет нужды говорить о том, что, опасаясь за свою жизнь, участники спектакля бросились искать убежище у своих прежних коллег.

— У «Манчестерских актеров», — сказал Спаркс.

Стокер отхлебнул кофе.

— Именно. Несчастные люди.

Он вытащил из кармана измятую афишу, извещавшую о спектакле «Трагедия мстителя», точно такую же, как обнаруженная ими в издательстве «Ратборн и сыновья». Спектакль должен был состояться неделю назад. Афишу пересекала надпись: ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ.

— Узнав об этой истории, я попытался выяснить источник слухов. Один из моих друзей узнал об этом от актера, который по семейным обстоятельствам ушел из манчестерской труппы этой осенью, во время гастролей в Лондоне. Наведя кое-какие справки, я выяснил маршрут труппы. Это событие произошло двадцать восьмого декабря, в день, когда труппа отправилась в Ноттингем, где должна была дать два спектакля. И в тот же самый день в труппу вернулись два актера, которые участвовали в этом кровавом представлении.

— А сколько всего человек участвовали в нем? — спросил Дойл.

— Четыре, — ответил Стокер. — Две женщины и двое мужчин.

— И кто из них остался лежать на сцене?

— Дойл! — предостерегающе воскликнул Спаркс.

— Мне необходимо узнать, — проговорил Дойл.

— Один из актеров, — сказал Стокер и замолчал, подчеркивая паузой трагичность происшедшего.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросил Дойл минуту спустя.

— В тот же вечер, двадцать восьмого декабря, двое актеров исчезли из отеля в Ноттингеме. Хотя они всем и каждому твердили, что опасаются за свою жизнь, и приняли все меры предосторожности: свет в комнате не тушили, окна и двери были заперты… тем не менее утром в номере их не оказалось. Их вещи были на месте, следов борьбы видно не было. Учитывая страхи и настроение этих актеров, остальные члены труппы решили, что их коллеги просто дали деру, никого не предупредив. И продолжали так думать до вечера, пока во время спектакля все не объяснилось…

Стокер замолчал, как бы раздумывая. Затем обратился к Спарксу:

— Вам знакомо содержание «Трагедии мстителя»?

— Более или менее, — ответил Спаркс.

— Мешанина в духе французского «Гранд-Гиньоля». Все эти ужасы и прочее рассчитаны на «дешевого» зрителя, как мы говорим. Кровь льется ручьями, а в довершение всего главных героев казнят на гильотине — эффектно, конечно, ничего не скажешь… В тот вечер, проверяя, все ли в порядке, реквизитор заглянул в корзину, где хранились деревянные муляжи отрубленных голов. Все было как обычно… И представьте себе ужас зрителей и актеров, когда позже, в момент кульминации в финале, в этой корзине оказались окровавленные головы пропавших актеров…

— Господи боже, — ужаснулся Дойл и в то же время вздохнул с облегчением.

Он помнил, что весь вечер двадцать восьмого декабря он провел со Спарксом на борту шлюпа, следовавшего из Кембриджа в Топпинг. Если эти кровавые убийства были совершены Александром Спарксом (а все страшные подробности указывали именно на него), то предположение Дойла о том, что два брата — один и тот же человек, оказывалось совершенно беспочвенным.

— Пьесу, естественно, не доиграли, все последующие спектакли «Манчестерских актеров» были отменены. На следующее утро после убийства я отправился в Ноттингем и прибыл туда после обеда, надеясь застать там актеров. Но все члены труппы исчезли из отеля так же таинственно, как и два убитых актера. Надо сказать, что местная полиция объяснила их исчезновение обычными «штучками» гастролеров, скрывающихся от кредиторов. По мнению полиции, из-за этого и могли произойти ужасные убийства, которые настолько напугали местную публику, что повторения подобного они, разумеется, опасались.

— А сколько было актеров в труппе? — спросил Спаркс.

— Восемнадцать.

Спаркс в раздумье покачал головой.

— Боюсь, что больше мы их не увидим.

Стокер помолчал, потом произнес:

— Я разделяю вашу точку зрения, мистер Спаркс.

— Убили мужчину и женщину? — спросил Дойл.

— Да. Супружескую пару, актриса была беременна, — проговорил Стокер с искренним сожалением.

«Этих супругов я видел во время сеанса, — промелькнуло в голове у Дойла. — Они сидели рядом со мной — мужчина, похожий на работягу, и его беременная жена. Значит, женщина-медиум и Черный человек были не актерами, а входили в число организаторов спектакля. Следовательно, убили того, кто играл роль Джорджа Б. Ратборна…»

— Извините за любопытство, мистер Стокер, — нетерпеливо проговорил Дойл, — существует ли какой-то технический прием, когда нужно по ходу действия перерезать горло — ножом или бритвой?

— Конечно. Это делается очень просто, — сказал Стокер. — Бритва — полая, внутри жидкость, которая проливается, когда актер, поднеся оружие к горлу, нажимает на кнопку.

— А жидкость?

— Сценическая кровь: смесь краски с глицерином или же кровь животного.

«Так вот почему на полу в комнате на Чешир-стрит, 13, была кровь свиньи! Но главное, что она жива. Я чувствую, что она жива», — подумал Дойл.

— В спектакле участвовали четыре актера, а вы рассказали только о трех. Что же случилось со второй женщиной?

Стокер понимающе кивнул.

— Я думаю, что несчастные актеры покинули Ноттингем не по своей воле, если только они вообще остались живы. Впервые в своей жизни я столкнулся с подобной загадкой. Так как полиция не проявила никакого интереса ко всему происшедшему, я решил самостоятельно выяснить, что с ними стряслось. Должен сказать вам, что я еще и писатель, или, если угодно, пробую писать. Семейные обстоятельства вынуждают меня работать в театре, но по-настоящему я счастлив, только когда сижу над рукописью.

Дойл кивнул, пытаясь скрыть нетерпение, хотя тут же вспомнил о собственном писательском опыте.

— Первым делом я достал список актеров труппы, в отеле в Ноттингеме, а затем попробовал проследить их маршрут, надеясь, что в других городах всплывет что-то. Так я попал в Хаддлсфилд, затем, накануне Нового года, в Йоркшир, потом в Скарборо и наконец два дня назад приехал сюда, в Уитби. В каждом городке я расспрашивал о всех проезжих труппах, заходил во все отели, заглядывал на все железнодорожные станции и причалы, справлялся в ресторанах и пабах, которые обычно посещают актеры. Я заходил к портным и сапожникам, потому что во время гастролей приходится чинить костюмы и обувь. И нигде никаких следов «Манчестерских актеров» я не нашел. Я было собрался вернуться в Лондон, когда вечером в прачечной мне сказали, что им отдали в стирку черное женское платье с весьма специфическим багровым пятном…

Спаркс подскочил на месте. Дойл увидел, что Джек изменился в лице, и обернулся, чтобы посмотреть, что вызвало в нем такую реакцию…

В дверях стояла женщина, отыскивая кого-то глазами. Увидев Стокера, она обрадовалась и, пробежав взглядом по его спутникам, тотчас узнала Дойла. Женщина страшно побледнела и, вздрогнув, ухватилась за косяк, чтобы не упасть. Дойл кинулся к ней, забыв обо всем на свете. Перед ним было только ее нежное тонкое лицо, обрамленное мягкими темными кудрями; он мечтал увидеть это лицо во сне и наяву. Дойл помнил эти печальные глаза и эти губы, помнил ее тонкую лебединую шею, на которой не было ни царапины, ни шрама.

Дойл протянул ей руки, она вдруг шагнула вперед, пожала их и мгновенно отпрянула назад, словно испугавшись своего порыва. Прочитав в его глазах сочувствие, молодая женщина облегченно вздохнула. Это длилось всего лишь миг, но Дойл уловил ее душевный порыв и пристально посмотрел ей в глаза. Но теперь она избегала его взгляда, судорожно сжимая тонкие пальцы. Все ее переживания отражались на лице, выражение которого менялось ежесекундно, как майская погода. Ее лицо обладало редким свойством: никакая фальшь не могла отразиться на нем, даже если бы она этого захотела.

Сжимая ее теплые ладони, Дойл вдруг подумал, что они до сих пор не сказали друг другу ни единого слова, и поймал себя на том, что не представляет, с чего начать разговор.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он наконец.

— Спасибо, — сказала она, приходя в себя, в глазах у нее стояли слезы.

— Я не надеялся, что увижу вас живой, — чуть охрипшим голосом проговорил Дойл.

— А я боялась, что не выберусь оттуда живой, — сказала женщина, и голос ее зазвучал неожиданно низким контральто. — Но благодаря вашему мужеству, сэр, и вашей доброте…

— Главное, что вы живы! — воскликнул Дойл. — Главное, что вы находитесь здесь. Все остальное не имеет никакого значения.

Она кивнула, выдержав его взгляд. Ее большие глаза были удивительного изумрудно-зеленого цвета.

— Вы даже не представляете, как часто я вспоминала о вас, — сказала она, испугавшись собственной смелости.

— Как вас зовут?

— Эйлин.

— Мы должны немедленно убраться отсюда, — раздался голос Спаркса. — Стокер приглашает нас в свой номер. Сюда, пожалуйста, мадам.

Спаркс жестом показал на лестницу, где поджидал Стокер. Дойлу не понравилось, что Спаркс заговорил с ней столь резким тоном, и он негодующе посмотрел на Джека. Но Спаркс вообще не обращал на него внимания, оглядывая лестницу. Дойл помог Эйлин подняться в номер Стокера. Спаркс вошел за ними.

— Пожалуйста, присаживайтесь, мадам, — сказал он, указывая на стул посередине комнаты.

Эйлин встревоженно обернулась к Дойлу.

— Послушайте, Джек, нельзя ли сменить тон… — начал было Дойл.

— Спокойно! — отрезал Спаркс, и Дойл от неожиданности замолчал. Он впервые слышал в голосе Спаркса такие грозные ноты. — Я вынужден напомнить вам, Дойл, что именно из-за этой женщины, оказавшей своим талантом бесценную услугу нашим врагам, вы попали в ловушку и едва не погибли!

— Но я не желала этого, — запротестовала Эйлин.

— Благодарю вас, мадам, — жестко проговорил Спаркс. — Вас спросят, когда потребуется объяснение.

— Послушайте, Джек…

— Будьте добры, Дойл, попридержите свои пылкие чувства и позвольте мне выяснить правду у этой маленькой любительницы приключений.

Подавленная нескрываемым презрением Спаркса, Эйлин разрыдалась. Ее слезы еще больше разозлили Джека.

— Рыдания не помогут вам, мадам, — ледяным тоном проговорил он. — Ваши слезы, как бы они ни действовали на кого-то — а вы, я знаю, умеете их проливать целыми реками, — на меня не действуют. Ваше участие в спектакле нельзя оправдать неопытностью. Вы должны рассказать правду, мадам, и не пытайтесь воспользоваться мягкостью моего спутника. Это только испортит дело.

Спаркс говорил, не повышая голоса, но тишина, воцарившаяся в комнате, была поистине оглушительной. Стокер отошел к двери в растерянности, не зная, что сказать. Дойл стоял не двигаясь, испытывая неловкость за поведение Спаркса. Но он понимал, что в словах Джека есть немалая доля печальной истины. Однако его поразило поведение Эйлин, почти мгновенно переставшей плакать. Она сидела неподвижно, как кукла, полностью овладев собой, и холодно, без страха и злобы смотрела на Спаркса.

— Как вас зовут, мадам? — чуть мягче спросил Спаркс.

— Эйлин Темпл, — сообщила она. Голос ее теперь не дрожал, наоборот, в нем зазвучали вызывающие нотки.

— Мистер Стокер, насколько я понимаю, — сказал Спаркс, — вы узнали в прачечной адрес мисс Темпл и отправились к ней вчера вечером.

— Совершенно верно, — подтвердил Стокер.

— Мисс Темпл, как давно вы в труппе «Манчестерские актеры»?

— Два года.

— В октябре прошлого года, во время гастролей в Лондоне, вам предложили выступить в частной постановке в доме тринадцать на Чешир-стрит, верно?

— Да. Мне предложил это Сэмми Фулгрейв. Он и его жена Эмма были у нас в труппе дублерами. Она была в положении, и они испытывали нужду в деньгах.

— И они представили вас какому-то человеку — невысокому смуглому мужчине, говорившему с акцентом. После чего он повторил предложение.

«Черный человек на сеансе, — подумал Дойл. — Тот, которому я прострелил ногу».

— Именно так и было, — сказала Эйлин.

— Каковы были условия?

— Мы должны были получить по сто пятьдесят фунтов, пятьдесят из которых он заплатил сразу. Между прочим, акцент у него австрийский.

— И тогда же с вашей помощью он нанял еще одного актера?

— Да. Денниса Каллена. Он должен был сыграть роль моего брата.

— И у него, конечно, тоже были серьезные финансовые трудности, — с едкой иронией произнес Спаркс. — И что же требовалось от вас за эти сто пятьдесят фунтов?

— Мы должны были сыграть в представлении для какого-то богача, который интересовался спиритизмом. Этот человек сказал, что он и его друзья собираются подшутить над ним.

— Подшутить?

— Он объяснил, что этот богач — их близкий друг — категорически отказывался верить в мир духов. Они решили разыграть сцену спиритического сеанса, на котором все было бы как настоящее, чтобы у этого богача не возникло никаких сомнений в подлинности. А затем они намеревались как следует напугать его, используя некоторые театральные трюки. Сеанс должен был проходить в частном доме, участвовать в нем пригласили профессиональных актеров, совершенно незнакомых этому богачу.

— И это предложение вас не насторожило?

— Между собой мы, конечно, все обсудили, и нам всем это показалось абсолютно безобидной шуткой. Во внешности этого господина не было ничего такого, что могло бы насторожить нас, и не забывайте: все мы нуждались в деньгах.

Взглянув на Дойла, Эйлин отвернулась, и, как ему показалось, она была несколько смущена.

— Что еще вы должны были делать?

— Ничего. Мы вернулись в Лондон за день до Рождества и встретились с этим человеком снова, чтобы обсудить все детали представления. В этот раз он привел нас на Чешир-стрит и показал нам комнату, где должен был проводиться сеанс. Каждому из нас объяснили, какая у него будет роль, и попросили самих позаботиться о костюмах. Вот тогда мы с Деннисом и узнали, что будем исполнять роли брата и сестры.

— Вы когда-нибудь слышали имя леди Кэролайн Николсон?

— Нет.

— А эту женщину вы когда-нибудь видели? — спросил Спаркс, протягивая Эйлин фотографию женщины возле издательства «Ратборн и сыновья».

— Нет, не видела, — мгновение поколебавшись, ответила она. — Это леди Николсон?

— Полагаю, да, — сказал Спаркс. — Вы моложе, и поэтому вам пришлось воспользоваться в тот вечер гримом, не так ли?

Эйлин кивнула.

— Кто-то приметил вас на спектакле в Лондоне и счел подходящей для этой роли: вы немного похожи на леди Николсон. Все остальное не имело значения, главной фигурой были вы.

— Для чего все это затевалось? — спросил Стокер.

— Для того чтобы подстраховать себя на случай, если бы оказалось, что наш друг Дойл встречался с настоящей леди Николсон. Уверяю вас, эти люди весьма изобретательны.

— Но какая цель, черт побери? — нетерпеливо переспросил Стокер.

— Убить доктора Дойл а…

Стокер остолбенел. Эйлин обернулась к Дойлу: глаза ее горели гневом, как будто она не допускала мысли, что кто-то смеет покушаться на его жизнь. Дойл подумал, что эта внешне хрупкая женщина, вероятно, обладает сильным характером.

— Этот человек представил вас медиуму? — продолжал расспрашивать Спаркс.

— Нет. Мы думали, что медиум — тоже актер. Этот человек сказал, что будет в гриме и сам сыграет определенную роль. Вы говорите, что он был смуглый, но это было во время сеанса, на самом же деле у него очень белая кожа.

— Снова наш друг, профессор Вамберг… Как вам кажется, Дойл? — спросил Спаркс.

— Действительно, — взволнованно проговорил Дойл, радуясь, что слышит в голосе Джека дружеские нотки. — Нельзя сказать, что мы его так уж легко разгадали.

— Нет. Но когда мы встретимся с ним в следующий раз, бедняга профессор будет заметно хромать, — улыбнулся Спаркс.

Дойл не без гордости вспомнил, как он стрелял в того типа и ранил его в ногу.

— Что вам было велено делать в день сеанса?

— Этот человек хотел, чтобы мы прибыли в дом уже переодетые в соответствующие костюмы, на случай если этот «богач» увидит нас на улице. За несколько кварталов от дома меня и Денниса встретил экипаж, которым управлял мужчина, игравший роль возничего Тима.

— А свое настоящее имя он не назвал?

— Нет. Возничий был нам незнаком и с нами не разговаривал. Но когда мы сели в экипаж, а этот ваш профессор пешком направился к дому, я слышала, что он обратился к вознице, назвав его Александром.

«Господи, это был он, — в смятении подумал Дойл, — это был Александр Спаркс. Я был от него так близко, как сейчас близко от меня его брат». По телу Дойла пробежала дрожь. Возничий сыграл свою роль блестяще, не придерешься.

— Мисс Темпл, — спросил Дойл, — а все эти трюки во время сеанса? Вам демонстрировали что-нибудь, когда вы приходили на репетицию?

Эйлин утвердительно кивнула.

— Нам показали «волшебный» фонарь, спрятанный за занавесками. С его помощью в воздухе проецировалось изображение.

— Картина с мальчиком, — подсказал Дойл.

— Да. Из-за дыма создавалось впечатление, что картина движется, а откуда идет дым, догадаться было очень трудно. Горн и голова этого жуткого зверя были привязаны нитками к потолку.

— И все это вы видели до сеанса?

— Нет, просто я так решила, — сказала Эйлин, растерянно глядя на Дойла.

Дойл сконфуженно пожал плечами.

— А вам сказали, как себя вести с доктором Дойлом? Вам назвали его имя? — спросил Спаркс.

— Нет. Мне объяснили, что он доктор. К нему за помощью обратилась дама, роль которой я исполняла. Ее сына похитили, и она вынуждена обратиться к медиуму. Опасаясь неприятных случайностей, она пригласила доктора на Чешир-стрит. — Эйлин снова бросила испуганный взгляд на Дойла. — Но когда доктор появился, я сразу же почувствовала, что происходит нечто ужасное и все, что нам рассказывали, чудовищная ложь. Я поняла это, едва увидев ваше лицо, доктор, — сказала Эйлин. — Остальные ни о чем не догадывались, продолжая играть свои роли. Я хотела подать вам знак, но все началось, и ничего нельзя было сделать.

— Вы верили в реальность происходящего?

— Трудно сказать. Зная об эффективности сценических трюков, принимать на веру подобные вещи, конечно, нельзя, но… — Эйлин невольно содрогнулась. — В прикосновении руки женщины-медиума было что-то… неприятное. Жуткое. А когда в зеркале появилось чудовище и заговорило страшным, хриплым голосом, я подумала, что схожу с ума…

— У меня было такое же ощущение, — кивнул Дойл.

— А после этого они напали, — вмешался Спаркс.

— Нападение было предусмотрено, — сказала Эйлин. — Мы его репетировали. Нападавшие угрожают нам смертью, вы соответственно реагируете… И тут все вскакивают со своих мест и веселятся от души, поднимая вас на смех. И вдруг появились эти люди… раньше мы их не видели. Я услышала, как ударили Денниса, и увидела, что он упал. Я поняла, что его убили.

Голос Эйлин сорвался. Приложив ко лбу ладонь, она без сил склонила голову. Мгновение спустя она заговорила снова.

— Я поняла, что он мертв и что они хотели убить вас, доктор Дойл. Такова была их цель. Мне не оставалось ничего, кроме молитвы, потому что с такой же легкостью они могли убить и меня. Я почувствовала, как к горлу приставили нож и хлынула кровь. Я не успела понять, моя это кровь или нет, так как потеряла сознание.

Закрыв глаза. Эйлин сделала глубокий вдох, сдерживая рыдания. «Она говорит правду, — подумал Дойл. — Даже самая великая актриса не сыграла бы эту сцену лучше».

— Я пришла в себя, когда Сэмми и его жена вынесли меня из дома. Они не пострадали, но у нас за спиной раздавались стоны, крики и выстрелы. Это был кошмар. Я не верила, что жива и что все происшедшее не сон.

— А возничий? Вы видели экипаж, когда выбрались из дома?

Эйлин покачала головой.

— Экипаж уехал. Мы кинулись бежать. На улице было много народу, а бедняжка Эмма продолжала кричать от ужаса. Сэм никак не мог ее успокоить. Потом он сказал, что безопаснее бежать в разные стороны. Мы так и сделали. Сэм дал мне носовой платок, чтобы я им вытерла кровь. Больше ни Сэма, ни Эмми я не видела. Мистер Стокер рассказал мне об их печальной участи… Я попыталась привести себя в порядок, но возвращаться в отель я не решилась. И, прослонявшись по улицам до самого утра, сняла комнату в районе Челси. У меня были деньги, сто фунтов. Сначала я хотела обратиться в полицию… Но не знала, как объяснить свое поведение. Я чувствовала себя виноватой, но что я могла сказать полиции?

Дойл покачал головой, словно прощая Эйлин. Однако женщину это, похоже, не успокоило, и она отвернулась.

— Я думала только о том, как мне вернуться в театр. Я собиралась рассказать о случившемся в надежде, что все вместе мы решим, что делать. Я пыталась припомнить маршрут наших гастролей, зная, что это где-то на севере. Но вспомнила только Уитби, вероятно потому, что была здесь однажды летом. Мне до боли захотелось снова взглянуть на море и корабли (тогда, летом, они были так прекрасны!), я подумала, что, может быть, в Уитби смогу забыть обо всем этом кошмаре и приду в себя…

По щекам Эйлин катились слезы, однако она даже не пыталась смахнуть их.

— На следующий день я села на поезд до Уитби. У меня не было возможности переодеться, но, слава богу, под плащом пятен на платье не было видно. Я ни с кем не разговаривала, и поездка прошла без всяких приключений, хотя уверена, что многие пассажиры с удивлением поглядывали на женщину в вечернем платье, путешествующую без сопровождающего и без всякого багажа. Я сняла комнату, разыгрывая из себя покинутую женщину, купила новую одежду, а платье отдала в стирку. Пятна, конечно, его испортили, но мне не хотелось расставаться со своим любимым платьем. Я надела его всего один раз, в канун Нового года. Тогда я думала, что жизнь только начинается… — Эйлин помолчала и закончила: — Я стала ждать, когда приедет наша труппа.

Она взглянула на Стокера, как бы указывая, что следующей главой в этой истории стал его приезд в Уитби. И вот теперь она сидит в этом номере и разговаривает с ними.

Наступило молчание. Стокер первым прервал его:

— Мисс Темпл, вы должны рассказать о том, что произошло ночью накануне моего приезда.

Эйлин кивнула.

— Посреди ночи я проснулась. Будто от толчка. Просто открыла глаза, и все. Я до сих пор не уверена, был ли это сон или что-то другое. В углу комнаты появилась какая-то тень. Я вглядывалась в нее, пытаясь сообразить, на что же я смотрю. Мне показалось, что это неподвижная фигура мужчины. Весь его вид… от него веяло чем-то потусторонним.

— Вы не могли бы описать его более подробно, мисс Темпл? — попросил Спаркс.

— Бледное лицо. Очень худое. Одет во все черное. А глаза — их невозможно описать — они горели огнем. И не мигали. Страх парализовал меня, я не могла ни шевельнуться, ни вздохнуть. И было ощущение, будто на меня смотрит не человек, а… нечто. В его взгляде был голод. Животный голод.

— Он так и не приблизился к вам?

— Нет, — покачала головой Эйлин. — Я лежала не шевелясь очень долго, потеряв всякое представление о времени. Я словно окаменела. Я открывала и закрывала глаза, а он все так же неподвижно стоял в углу. Когда стало рассветать, взглянула в угол: его там не было. Встав с постели, я первым делом проверила окна и двери. Они были заперты; я помнила, что заперла их, прежде чем лечь спать. Но этот страх… Неописуемый, дикий страх, которого я никогда в жизни не испытывала. И хотя этот человек не прикоснулся ко мне, я чувствовала… будто надо мной… надругались.

— Прошлую ночь мисс Темпл провела в моем номере, — сказал Стокер. — А я всю ночь просидел вот с этим… — Стокер показал на двустволку за гардеробом. — Но здесь так никто и не появился.

Дойл с тревогой посмотрел на Спаркса.

— Мы не оставим вас одну, мисс Темпл, — сказал он. — Ни на секунду.

Спаркс ничего не сказал. Он стоял у окна, его плечи были бессильно опущены.

— Думаю, я не ошибусь, если скажу, что мужчина, побывавший в комнате мисс Темпл, ответствен за все преступления, о которых мы с вами говорили? — спросил Стокер.

— Да, вы не ошибаетесь, — тихо сказал Спаркс.

— Тогда объясните мне, кем надо быть, чтобы двигаться ночью, как днем, бесшумно проникать сквозь окна и двери, делать так, что люди исчезают бесследно? Кем надо быть, скажите мне, пожалуйста? — Стокер наклонился к Спарксу. — Вы когда-нибудь встречали такого человека, мистер Спаркс? — скептически спросил он.

Спаркс утвердительно кивнул.

— Я отвечу вам, мистер Стокер. Но прежде объясните мне, что вы делали возле аббатства Горесторп.

Стокер зашагал по комнате, поглаживая свою лохматую бороду.

— Справедливо, — пробормотал он, облокотившись о подоконник и вытащив из кармана трубку и кисет. — По приезде в Уитби я разговаривал со многими людьми. Однако ничего существенного так и не услышал. Позже в таверне я встретил одного человека. Старого китобоя, повидавшего на своем веку столько, что другим и не снилось. Он обошел вокруг света не один раз. А теперь с утра до вечера сидит в таверне за кружкой пива и плетет всякие небылицы. Хозяин таверны считает его обыкновенным выпивохой, выжившим из ума на старости лет. Когда я появился в таверне, старикан подсел ко мне. Он хотел сообщить мне нечто такое, во что никто не верил, как он ни старался. И вот что он рассказал. В последнее время он почти не спит — то ли от возраста, то ли от алкоголя — и частенько проводит ночи, разгуливая по берегу и поднимаясь по холму к аббатству (там на кладбище вот уже десять лет покоится его жена). Он говорит, что жена будто разговаривает с ним и он слышит в ветвях деревьев над могилами ее тихий голос. Недели три тому назад, когда он заглянул на кладбище ночью, жена опять позвала его, на этот раз гораздо громче, чем обычно. «Взгляни на море, — будто приказала она. — Посмотри на гавань». Дело в том, что кладбище находится на холме напротив гавани. В ту ночь разразилась буря, приливная волна была очень высокой. Посмотрев вниз, старик увидел корабль, который несло к берегу. Ветер хлестал по обвисшим парусам, и казалось, что судно летит прямо на камни. Увидев это, старый моряк кинулся на берег. Если корабль разобьется, люди могут погибнуть, решил он, и, значит, надо поднять тревогу. Когда он добрался до пирса у Тейт-Хилл, то увидел, что судно бросило якорь в пятидесяти ярдах от берега. Это была парусная шхуна, отлично державшаяся на воде. От нее отчалила лодка, направляясь к берегу. Старик с удивлением заметил, что лодку встречают люди с фонарями. Он подошел поближе, но решил особенно не высовываться: что-то на берегу показалось ему странным. Среди встречавших лодку он узнал епископа.

— Епископа Пиллфрока? — уточнил Спаркс.

Стокер утвердительно кивнул.

— Остальных он не знал. Лодка причалила к берегу. В ней сидело двое мужчин, один из них в черном. В лодке был груз: два ящика, похожие на гробы. И вдобавок ко всему, старик готов был поклясться, из лодки выскочила огромная черная собака. Не дожидаясь возвращения лодки, шхуна снялась с якоря и взяла курс в открытое море. Люди на берегу, подняв на плечи гробы, которые, похоже, не были тяжелыми, двинулись в сторону аббатства. Они прошли совсем близко от старика. Ему послышалось, будто епископ сказал что-то о прибытии своего «господина», но человек в черном оборвал его, приказав замолчать. Старик последовал за ними и увидел, что они поднялись к аббатству, но не к Горесторпу, а к древним кельтским руинам. И он божился, что черная собака, добежав до кладбища, исчезла, будто бы растворилась в воздухе. И с той ночи он приметил, что в руинах мигают какие-то странные огоньки. И с этого момента жена больше не разговаривала с ним.

— Мы должны встретиться с этим китобоем, — сказал Спаркс.

— На следующее утро после нашего разговора старика нашли на кладбище с разорванным горлом, будто на него напал дикий зверь. Смотритель сказал, что ночью слышал вой волка.

Спаркс и Дойл переглянулись. Кутаясь в шаль и дрожа как в лихорадке, Эйлин нервно переводила взгляд с одного на другого. Стены комнаты показались им вдруг такими ненадежными… Что могло защитить их от той неведомой и невероятной силы, которая творила в этом мире чудовищные злодеяния?

— Что это такое? — неожиданно спросил Спаркс, указывая на коробку, стоявшую на гардеробе.

— Это я купил на завтрак, — сказал Стокер. — Изделия местных пекарей.

Спаркс прочитал на крышке: печенье «Мамины сладости».

— Продолжение истории доскажем мы, — сказал Спаркс, доставая из кармана фляжку с коньяком.