"Кризис современного мира" - читать интересную книгу автора (Генон Рене)

Глава 3. ЗНАНИЕ И ДЕЙСТВИЕ

Сейчас мы подошли вплотную к одному из основных аспектов существующего сегодня противостояния восточного и западного сознания. В общих чертах, как уже говорилось выше, мы можем охарактеризовать его как оппозицию традиционного и анти-традиционного мировоззрений. С определенной и наиболее важной для нас в настоящий момент точки зрения, данное противостояние проявляется в форме оппозиции между умозрением и действием, а точнее, в оценке их обоюдной значимости. Соотношение между умозрением и действием может быть рассмотрено под различными углами зрения: либо эти понятия являются противоположностями, как обычно считают, либо они взаимодополняют друг друга. Однако, не следует ли лучше установить между ними отношения иерархической соподчиненности, а не просто взаимосвязи? Таковы различные аспекты этой проблемы, соответствующие различным точкам зрения на этот предмет. Каждая из этих точек зрения правомочна в определенных границах и отвечает определенному уровню реальности, хотя не все они обладают равной значимостью.

Наш разбор мы начнем с рассмотрения наиболее поверхностной и внешней точки зрения, которая радикальным образом, противопоставляет друг другу умозрение и действие, рассматривая их как крайние противоположности, как противоречие. На первый взгляд, такое противоречие действительно существует. Но если бы оно было абсолютным, то умозрение и действие вообще никогда не могли бы сочетаться друг с другом. Однако это не так. В действительности, по меньшей мере, в нормальных случаях, не существует ни одного народа, и, возможно, вообще ни одного человеческого существа, которые были бы либо только деятельными, либо только контемплативными, то есть склонными к чистому умозрению. Хотя повсюду с необходимостью должны наличествовать обе эти тенденции, какая-то из них обязательно будет преобладать, так, что развитие одной неизбежно произойдет за счет другой хотя бы уже потому, что человеческая деятельность, в самом широком смысле этого слова, не может равномерно развиваться во всех направлениях и сферах одновременно. Именно такое положение вещей и создает видимость противоречия, оппозиции. Однако между этими истинными или мнимыми противоположностями в определенном случае все же может быть достигнуто некоторое равновесие. То же самое можно было бы сказать и обо всех остальных противоположностях, прекращающих быть таковыми, если рассмотреть их с более высокого уровня, нежели тот, на котором их противостояние действительно и реально. Оппозиция, противостояние предполагают дисгармонию и отсутствие равновесия, а это, как мы уже выяснили, в свою очередь, предполагает ограничение исследования частной и относительной точкой зрения.

Рассмотрение умозрения и действия как двух взаимодополняющих тенденций означает переход к более фундаментальной точке зрения, так как в этом случае оппозиция снимается и прекращает существование, а обе тенденции уравновешивают друг друга. Здесь речь идет уже о двух одинаково необходимых элементах, взаимодополняющих и поддерживающих друг друга, являющихся двумя видами активности (внешним и внутренним) единого существа — как отдельного человека, так и всего человечества в целом. Данная концепция более полноценна и приемлема, нежели предыдущая. Но если ею и ограничиться, возникнет искушение причислить и умозрение, и действие, основываясь на их взаимодополняемости, к одному и тому же уровню реальности. В этом случае вопрос об их иерархическом соподчинении останется в стороне, и единственной проблемой будет сохранение равновесия между ними. Однако эта позиция также не вполне удовлетворительна, так как вопрос о соподчинении, как бы на него ни отвечали, так или иначе возникает всегда, что вполне закономерно.

В этой связи важна не столько конкретная склонность той или иной расы или индивидуума к действию или умозрению, так как эта склонность может зависить от определенных расовых особенностей или даже от врожденного темперамента. Самое главное — это установить, какая же из этих двух форм активности обладает законным и абсолютным превосходством, независимо от конкретных обстоятельств, не всегда строго соответствующих нормальным иерархическим пропорциям. Без сомнения, признание превосходства одной из этих двух тенденций должно логически повлечь за собой ее преимущественное развитие за счет другой тенденции, хотя на практике часто все определяется скорее особой склонностью той или иной личности, того или иного народа, а место, отводимое умозрению и действию в жизни человека или народа зависит, в большей степени, от их внутренней предрасположенности. Очевидно, что склонность к умозрению более распространена и более развита на Востоке, и быть может, сильнее всего это сказывается в Индии, вплоть до того, что свойственный ей тип мышления, можно считать праобразом восточного мышления как такового. С другой стороны, не подлежит сомнению, что склонность к действию, или точнее, тенденция, проистекающая из этой склонности, преобладает среди народов Запада, по меньшей мере, если говорить о подавляющем большинстве его населения. Даже в том случае, если бы эта тенденция и не являлась столь гипертрофированной и извращенной, как в настоящий момент, все равно такое положение сохранилось бы, и умозрение на Западе всегда оставалось бы уделом весьма незначительной в количественном смысле элиты. Поэтому сегодня в Индии бытует мнение, что, если Запад и вернется к нормальному состоянию и восстановит законную и естественную социальную организацию, несомненно, среди людей Запада окажется очень много кшатриев и очень мало брахманов.[9] Однако, если интеллектуальная элита на Западе действительно будет создана, и ее превосходство будет признано всеми остальными, этого окажется достаточно для того, чтобы восстановить порядок во всех остальных областях, так как истинно духовное могущество основывается отнюдь не на количественном превосходстве, имеющем значение лишь в материальной сфере. Кроме того — и это чрезвычайно важно — в древние эпохи, и даже в Средневековье, естественная склонность западных людей к действию отнюдь не мешала им признавать превосхоство умозрения, то есть чистого интеллекта. Почему же в современном мире это совсем не так? Не потому ли, что люди Запада утратили свой интеллект, чрезмерно развивая склонность к действию, вплоть до того, что изобрели особые теории, ставящие действие превыше всего остального и доходящие, как это произошло в рамках прагматизма, до отрицания каких-либо иных ценностей, кроме самого этого действия? Или изначальное признание приоритета точки зрения о превосходстве действия над умозрением само собой привело Запад к той атрофии интеллектуальных способностей, которую мы наблюдаем сегодня? В обоих случаях — и даже в том случае, если истинным является какое-то промежуточное решение — результаты остаются одними и теми же. И дела здесь зашли настолько далеко, что реагировать на это необходимо немедленно. В этом вопросе — повторим это еще раз — Восток мог бы оказать Западу неоценимую услугу, разумеется, если этого захочет сам Запад, — причем, отнюдь не навязывая своих собственных концепциий, как того боятся отдельные авторы, а лишь помогая заново открыть глубинный смысл его собственной, сугубо западной традиции.

Актуальное противоречие между Востоком и Западом основывается на том, что Восток утверждает безусловное превосходство умозрения над действием, а современный Запад, напротив, превосходство действия над умозрением. В данном случае речь не идет о двух в равной степени правомочных точках зрения, соответствующих одному из второстепенных уровней реальности, как это имеет место при определенных обстоятельствах, когда действие и умозрение, будучи коррелированными между собой, взаимодополняют друг друга. Отношения иерархического соподчинения по самой своей сути являются строго определенными, и в настоящих условиях мы вынуждены утверждать, что обе концепции, господствующие, соответственно, на Востоке и на Западе, являются действительно взаимоисключающими и отрицающими друг друга. В том случае, если мы признаем необходимость установления между этими двумя тенденциями иерархических соотношений, мы вынуждены считать один из возможных вариантов такого соподчинения истинным, а другой — ложным. Прежде, чем углубиться в этот вопрос, заметим следущее: положение дел, характерное для современного Востока, как мы заметили выше, можно встретить во все времена и во всех цивилизациях, тогда как западная точка зрения является сугубо современной. Уже одного этого достаточно, чтобы предположить, что в западной позиции есть нечто анормальное. Это впечатление подтверждается и гипертрофированным увлечением западных людей стремлением к действию вплоть до того, что, не удовлетворяясь провозглашением превосходства действия над умозрением, они сделали его единственным ориентиром своей интеллектуальной деятельности, полностью забыв об умозрении, подлинная природа которого отныне для них совершенно недоступна, и более того, неинтересна. Восточные же доктрины, со своей стороны, напротив, утверждая со всей возможной ясностью и однозначностью не только превосходство умозрения, но и его трансцендентность по отношению к действию, тем не менее, признают и за действием его особые и законные права и полномочия, а также его значимость во всем, что касается сугубо человеческого и обусловленного уровня.[10]

Все восточные доктрины без исключения, равно как и древние доктрины Запада, утверждают превосходство умозрения над действием, превосходство того, что неизменно, над тем, что подвержено изменению.[11] Действие, будучи преходящей и временной модификацией бытия, не может нести в самом себе свой принцип и свою собственную причину. Если же оно вообще не зависит ни от какого принципа, выходящего за пределы этой обусловленной сферы, то оно является лишь чистой иллюзией. Принцип же, сообщающий действию всю реальность его существования, а также обеспечивающий возможность этого существования, следует искать лишь в сфере умозрения или в области чистого знания, так как чистое знание и умозрение суть синонимы, или по меньшей мере, они сущностно совпадают друг с другом, так как чистое знание, обретаемое в процессе умозрения, невозможно отделить от самого этого процесса.[12] Подобным образом изменение, в самом широком смысле слова, является совершенно неразумным и противоречивым, а значит, и вовсе невозможным без своего принципа, из которого оно проистекает и который, со своей стороны, не может быть подверженным самому этому изменению, то есть является неизменным. Исходя именно из такой логики представители традиционного Запада, в частности, Запада античного (к примеру, Аристотель) утверждали, что должен существовать "недвижимый двигатель" всех вещей. "Недвижимым двигателем" всякого действия является знание. Действие полностью принадлежит к миру изменения и «становления». Только знание позволяет выйти за рамки ограниченности этого мира, и когда оно достигает сферы неизменного, то есть становится знанием чисто метафизическим, знанием самого Принципа, то есть Знанием в самой глубине своей сущности, оно само становится неизменным, так как всякое подлинное знание состоит в отождествлении с объектом этого знания, и в данном случае с самим Принципом. Именно это упускают из виду современные люди: они не признают ничего кроме чисто рассудочного, дискурсивного знания, которое, будучи лишь "отраженным знанием", с необходимостью является косвенным и несовершенным. Но и это низшее знание они ценят все меньше и меньше и лишь в той степени, в какой оно способно служить осуществлению какой-то непосредственной практической цели. Полностью захваченные действием, вплоть до заведомого отрицания всего, что выходит за его пределы, современные люди не замечают, как вырождается само это действие, превращаясь, за недостатком принципа, в тщетную и пустую суету.

В действительности, одной из самых подозрительных особенностей современного мира является потребность в нескончаемой деятельности, в бесконечных изменениях, в погоне за скоростями, в стремлении поспеть за все убыстряющимся ритмом разворачивающихся событий. Это — количественное рассеяние во множественности, которая более не объединена никаким осознанием высшего Принципа. В повседневной жизни, равно как и в научных идеях, мы повсюду видим анализ, доведенный до предела, анализ в этимологическом смысле этого слова, то есть разделение, разложение, бесконечную дезинтеграцию человеческой деятельности во всех ее разновидностях. Эта неспособность западных людей к синтезу и концентрации является в глазах людей Востока чертой шокирующей. Это — естественный и логичный результат все возрастающего материализма, так как сама материя есть множественность и разделение. И вот почему, заметим по ходу дела, все, проистекающее из сферы материи, может породить лишь ссоры и конфликты между различными народами или личностями. Чем глубже нисхождение в материю, тем больше и сильнее противоречия. С другой стороны, чем выше подъем к чистой духовности, тем ближе к единству, которое может быть полностью реализовано только в знании универсальных Принципов.

Но еще более удивительно то, что движение и изменение прославляются сегодня ради них самих, а не ради той цели, к которой они должны были бы привести. Такое положение вещей проистекает из полного вовлечение человеческих способностей во внешние действия, чей скоротечный характер мы отметили выше. Здесь снова мы сталкиваемся с рассеянием, но только видимым под иным углом зрения и достигшим более критической стадии: эту тенденцию можно описать как стремление к максимальной степени преходящести, скоротечности, которое имеет своим пределом чистое отсутствие всякого равновесия. Когда такое отсутствие равновесия реализуется до конца, оно совпадет с окончательным растворением данного мира. И это является совершенно прозрачным указанием на то, что последняя фаза Кали-юги уже наступила.

Подобную тенденцию можно заметить и в научной сфере, где исследования зачастую ведутся гораздо в большей степени исключительно ради них самих, нежели ради каких-то частных и фрагментарных результатов. Здесь мы также наблюдаем все убыстряющуюся смену необоснованных теорий и гипотез, создаваемых лишь для того, чтобы тут же смениться другими, имеющими еще более короткий срок существования. Это порождает подлинный хаос, в котором тщетно искать какие бы то ни было твердые принципы, так как здесь все сводится к чудовищному накоплению ничего не значащих и ничего не доказывающих деталей и фактов. Естественно, мы имеем в виду лишь теоретические науки, конечно, если такие еще существуют. Прикладные науки, напротив, дают действительные результаты, и это понятно, поскольку эти результаты имеют отношение непосредственно к области материи, то есть к единственной области, где современный человек может похвастаться подлинным превосходством. Поэтому следует предвидеть, что открытий, а точнее, механических и промышленных изобретений с каждым днем будет становится все больше и больше вплоть до конца данного цикла. И кто знает, не явятся ли разрушительные возможности, которые им сопутствуют, одним из главных факторов в последней катастрофе, если события достигнут той стадии, когда избежать ее будет уже невозможно?

Во всяком случае, многие сегодня чувствуют, что в настоящем положении дел больше нет никакой стабильности. И хотя кое-кто, предвидя опасность, старается на нее как-то реагировать, большинство наших современников вполне довольны актуальным смешением, в котором они видят экстериоризированный образ своего собственного мышления. На самом деле существует глубокое родство между миром, в котором все находится в состоянии «становления», где нет места ничему неизменному и постоянному, и состоянием сознания современных людей, усматривающих всю реальность в этом «становлении», и отрицающих тем самым всякое подлинное знание, равно как и сам объект такого знания, то есть трансцендентные и универсальные Принципы. Можно пойти еще дальше и сказать, что в этом заключается отрицание всякого подлинного знания, к какому бы относительному уровню оно ни принадлежало, так как, согласно вышеприведенным объяснениям относительное неразумно и даже невозможно без абсолютного, обусловленное — без необходимого, изменяемое — без неизменного, а множественное — без единственного. «Релятивизм» противоречив в самом себе, так как, если следовать его логике, стремление все свести к изменению рано или поздно приведет к отрицанию самого изменения. И это, в сущности, лежит в основании знаменитого парадокса Зенона Элейского. Однако, не желая грешить против истины, мы вынуждены признать, что подобные теории встречаются не только в современную эпоху. Подтверждения этому можно найти и в греческой философии. Так, широко известна фраза Гераклита о том, что "все течет, все изменяется". Именно эта идея заставила элейскую школу полемизировать с его концепциями, равно как и с концепциями атомистов, путем доведения их до абсурда. Нечто подобное можно найти даже в самой Индии, хотя, конечно, в ином, нефилософском контексте. Так, буддизм развивал подобные представления в одном из своих основных тезисах о "растворимости всех существ".[13] Однако подобные теории были лишь исключениями, и такие революции против традиционного мировоззрения, случавшиеся время от времени в течение всего периода Кали-юги, не имели дальнейшего распространения. Новым же и беспрецедентным является то всеобщее приятие этих идей, которое мы наблюдаем на современном Западе.

Следует также заметить, что под влиянием новейшей идеи «прогресса» "философия становления" приобрела сегодня форму теории, вообще никогда не встречавшейся у древних. Эта форма со всеми ее возможными вариациями может быть названа общим термином — «эволюционизм». Мы не будем повторять здесь то, что уже сказали по этому поводу в другом месте. Следует лишь напомнить, что всякая концепция, признающая только мир "становления," с необходимостью является «натуралистической» концепцией, и как таковая, предполагает отрицание всего того, что лежит по ту сторону природы, то есть всей сферы метафизики, сферы неизменных и вечных Принципов. Говоря об анти-метафизических теориях, мы должны также указать на то, что идея Бергсона о "чистой длительности" точно соответствует той идее рассеивания в предельной преходящести, мгновенности, спонтанности, о которой мы упоминали ранее. И его псевдо-интуиция, смоделированная в соответствии с нескончаемым потоком чувственных вещей, не только не может быть инструментом для приобретения какого-то знания, но представляет собой на самом деле расстворение всякого возможного знания.

Это заставляет нас еще раз повторить то, что во всем этом является самым существенным, и в чем не должно оставаться ни малейшей двусмысленности: интеллектуальная интуиция, благодаря которой только и возможно достижение истинно метафизического знания, не имеет абсолютно ничего общего с интуицией, разбираемой некоторыми современными философами. Их интуиция принадлежит к чувственной сфере, к сфере под-рассудочной, субрациональной, тогда как интеллектуальная интуиция, являясь чистым интеллектом, сверх-рассудочна, супра-рациональна. Но современные люди Запада, не зная в сфере мышления никаких более высоких категорий, чем рассудок, рацио, даже не подозревают о существовании этой интеллектуальной интуиции, тогда как античные и средневековые доктрины, даже узко философского характера (а значит, не способные до конца овладеть этой интуицией), тем не менее, открыто признают ее существование и ее превосходство надо всеми остальными качествами. Вот почему до Декарта никогда не существовало рационализма, так как рационализм есть явление сугубо современное, и помимо всего прочего, тесно связанное с индивидуализмом, отрицающим любые качества сверх-индивидуального порядка. Пока люди Запада будут пребывать в неведении относительно интеллектуальной интуиции и упорствовать в ее отрицании, у них никогда не будет традиции в полном смысле этого слова, и они никогда не смогут достичь взаимопонимания с подлинными представителями восточных цивилизаций, в которых все непосредственно основывается на этой интуиции, неизменной и непреходящей в самой себе и служащей отправной точкой для всякого действия, происходящего в полном согласии с традиционными нормами.