"Ловушка для олигарха" - читать интересную книгу автора (Рясной Илья)

Глава пятая

Передача «Про то самое» в последнее время, учитывая ее растущую, как на дрожжах, популярность, расползалась, как чума, и вот уже выплеснулась за рамки телевидения. На радио «Сто пятьдесят один» раз в три дня им выделяли час в самое удобное время.

Хатаманга — телеведущая передачи «Про то самое» зачитывала блок новостей.

— Фонд помощи лицам с нетрадиционной сексуальной ориентацией «Голубь» признали благотворительной организацией, наделенной таможенными и налоговыми льготами. Это победа здравомыслящих сил. Решение комментирует приглашенный в студию депутат Государственного собрания от фракции «Ананас» Михаиле Родионович Шульман.

— Это часть проекта «Голубые города» по превращению городов в образцовые места социального жития, — затараторил пулеметом депутат.

— Кто своим авторитетом содействовал претворению в жизнь этой полезной акции?

— О, тут много известных людей. Тут и знаменитый производитель парфюмов Алексей Проквашкин. И несравненный ведущий программы «Стриптиз души» Михаил Зубовин. И потрясающий певец Федор Укоров, — депутат просто лучился восторгом по отношению к жизни вообще и к людям, его окружавшим.

— Вопрос немножко не по теме. Какие отношения связывают великую певицу Алину Булычеву, ее мужа Федора Укорова и производителя парфюмов, известного своей нестандартной сексуальной ориентацией Проквашкина. Это не похоже на любовный треугольник?

— Пусть будет стыдно тому, кто распространяет грязные слухи! — возмутился депутат.

— Но все-таки, это реально?

— Что?

— Что распространителям слухов будет стыдно?

— Ax, — вздохнул депутат, в его голосе была скорбь за несовершенство человечества.

— А сейчас по просьбам радиослушателей песня. Из динамиков заблеяли гнусавым голосом старую песню, обработанную группой «Сто пудов»:

— Снятся людям иногда

Голубые города,

У которых названия нет…

Я выключил радио. Посмотрел на часы. Полез в гардероб и начал принаряжаться. Люблю я это дело.

Нацепил на легкую куртку значок с изображением Михаила Зубовина, купленный вчера у торговца фетишами. Одежда яркая, как у попугая. Пригладил волосы. Чуб подклеил крашеный в синеватый цвет. Волосы завел назад, синей лентой обернул голову, такие бывают у исламистов, объявивших газават, только зеленого цвета. Клипсу на ухо надел — колоть ухо не станешь, но и так нормально. Теперь — очки. Круглые, как у кота Базилио, когда он работал под слепого, Сейчас мода такая.

— Мальчик Вася по кличке «Смотрите, люди, я дурак!», — произнес я, глядя на отражение.

Все личины, которые я нацеплял на себя, чтобы стать каким-то Образом, именовались и характеризовались. Это помогало вживаться в образ и доставляло приятные минуты.

«Мальчик Вася», ошалевший от экстази и дискотек и не мечтающий в жизни ни о чем, лишь бы экстази и дискотек было больше, да группа «Кошачий стон» выпустила бы новый альбом. А остальное провались все, гори синим пламенем…

До телецентра я добрался без приключений. Правда, пришлось на время приобрести приличный вид, иначе меня каждый инспектор движения тормозил бы для выяснения, откуда этот крашеный панк взял машину, пусть и такую разбитую.

Приведя себя в прежнее панковое состояние, я посмотрелся в зеркало заднего вида. И остался доволен происшедшей во мне метаморфозой.

Я вынул из бардачка фальшивый паспорт, пригласительный билет на телепередачу «Стриптиз души». И вылез из машины.

Ввинчивалась в голубое небо, похожая на фотонную ракету, телебашня. Я поежился, представив, как эта махина в пламени поднимается и уносится ввысь, на родину тех инопланетян, которые прибыли на ней.

Тьфу, ну и мысли.

Внизу приглашенных на передачу «Стриптиз души» собирал ассистент режиссера. Это не правду пишут, что все сто процентов участвующих в ток-шоу подсадные. Есть и не подсадные, они придают происходящему естественность и некоторый колорит, являя образцы такой искренней дури, которую ни один сценарист не придумает и ни один артист не сыграет. Ну а коль брякнут чего не то, то всегда можно вырезать. Важно, у кого ножницы и кто нарезает кусками действительность, обращая ее в удобную ему форму. Накладки на телевидении бывают только в прямом эфире.

Ассистент режиссера походил на вороватого, шустрого приказчика из купеческой лавки, готового быстро перейти от «чего изволите-с!» до «прочь, барин не велел»… Он быстро, как покупатель лошадей, осматривал пришедших, кивал, забирал паспорта для бюро пропусков. Он поглядел на меня, и я нагло улыбнулся ему. Его сосредоточенное лицо размягчилось, и он улыбнулся мне в ответ.

Потом ассистент посчитал нас по головам, мы неорганизованной толпой преодолели милицейский пост и устремились к лифту. Наверху нас опять посчитали. Притом ассистент все время сбивался со счета, потому что толпа бесформенно растекалась. Потом он выстроил всех в шеренгу, все сошлось. И нас повели к студии.

Перед входом в студию дылда в белом костюме, при синем галстуке, с цепким вниманием профессионального телохранителя рассматривал всех, Я с неудовольствием отметил зрачок видеокамеры, которая бесцеремонно пялилась на меня сверху. Мне не хотелось, чтобы изображение моей морды попало в чьи-то руки. Но никуда не денешься. Все равно мою физиономию увидят миллионы телезрителей, и нужно только надеяться, что изменил я внешность достаточно кардинально.

— Что? — спросил дылда, указывая пальцем-сарделькой на коробку у меня в руках.

— Да вот, — развязно произнес я, вместе с развязностью демонстрируя некую подавленность в мыслях и движениях, которая всегда возникает у людей, когда рядом с ними находятся дылды, которым они по пояс.

Дылда самодовольно усмехнулся, приняв с удовлетворением мое замешательство. Дылдам нравится ощущать это замешательство в других людях так же, как тем другим не нравится ощущать его в себе. Это чаевые дылд за то, что они вынуждены ежедневно таскать лишние семьдесят-восемьдесят килограммов никому не нужного веса.

— Покажи, — приказал он. Я показал содержимое коробки, дылда не нашел там ничего страшного, провел вдоль моего тела циллиндром металлоискателя и утерял ко мне всякий интерес.

Насколько я знаю, подобных мер безопасности здесь никогда не предпринималось. И уж точно такие дылды не состоят в штате «Останкино». Тогда кто он? Может, из тех новых приятелей телеведущего, которые не отходят от него ни на шаг?

Студия была просторная, оснащенная по последнему слову техники. Из двухсот миллионов долларов кредита, полученных третьим каналом от государства полгода назад, миллионов пятьдесят, на удивление всем, не уперли, а пустили-таки в дело. Наверху ездили, как стрелы башенных кранов, автоматические видеокамеры — не нужны были даже люди, направлялась техника из режиссерской. Юпитеры жарили так сильно, что вышибали пот и вызывали воспоминания о командировке в Сахару, когда мне приходилось уходить по пустыне от преследователей. Ох, когда это было!… Не так давно, но столько всего после этого произошло, от таких воспоминаний нужно освобождать память. Только память — не винчестер в компьютере, ее просто так не освободишь…

Появление в студии Михаила Зубовина было встречено овациями зала, которые не утихали минут десять.

— Все, хватит церемоний, — сказал он, разваливаясь в глубоком кресле на сцене. — Начнем.

Сверху, как какое-то насекомое, наползла на него автоматическая камера, и ток-шоу началось.

Передача «Стриптиз души» делилась на различные разделы. Сегодня снимался раздел «Герой нашего времени».

Гостем был сутенер, промышлявший долгое время у «Интуриста», затем заведший свою фирму с иностранным долевым участием. После этого он прикупил пекарню и стал печь пирожки. Наконец, создал финансовую компанию, обул вкладчиков и сегодня купается в деньгах. Настоящий русский бизнесмен, которому плевать на свою деловую репутацию и на свой имидж, он готов показать себя всего, вывернуться наизнанку с видом «Кому не нравлюсь, катитесь к такой-то матери». Вообще, Россия избавилась от таких западных мифов, как незапятнанная репутация.

Интересно, что в ходе шоу говорили о сутенере действительно, как о герое. Он обладал всеми доблестями современного героя — оборотистостью, напором, полным отсутствием химер совести и, главное, способностью клещом цепляться за выгодные делишки.

— Кто-то может сказать, что источник состояния нашего гостя не праведен, — разглагольствовал Михаил Зубовин, закинув ногу на ногу, подперев голову рукой. — А я отвечу словами Анны Ахматовой: «Если бы вы знали, из какого сора растут стихи», — тут же переврал Михаил Зубовин и цитату, и авторство. — Если бы вы знали, из какого дерьма делаются деньги. Но стихи стихами остаются. А деньги деньгами. И видеть процесс их производства вредно…

— Совершенно верно, — кивнул сутенер.

— Зачем вам столько денег в нашей стране?

— Понимаете, весь вопрос во внутреннем состоянии человека. Кому-то хватает рубля на день. И человек себя ощущает комфортно. Кому-то не хватает и десяти тысяч баксов в месяц, а если его заставить жить на восемь тысяч — он просто умрет. Это негуманно.

— Каждому свое, — закивал Михаил Зубовин.

— Вот именно. Умные слова, — кивнул сутенер. — Хороший девиз.

— На воротах Освенцима висел, — подали голос из зала.

— Наверное, хорошая фирма, — сказал сутенер.

— Это концлагерь немецкий! — заорали из зала.

— О, — на миг замешался сутенер. — Вот не надо тут этого гнилого базара. Мы привержены демократическим принципам…

С момента появления в студии Михаила Зубовина меня не покидало ощущение какой-то неестественности, Вроде держался он обычно. Но говорил как-то пресно. Будто мысли его заняты совершенно другим. Выглядел он внешне ничего, только чуть бледноват, И как-то путали губы — слишком яркие, слишком алые. Такие, по поверьям, бывают у вампиров.

А что, может, я имею дело всего-навсего с заговором вампиров? Я усмехнулся, представив аршинные заголовки; «Коррумпированные нити от банды вампиров с телевидения тянутся в высшие сферы власти!» Звучит!

Передача, которая длится тридцать пять минут, записывалась четыре часа. То ведущему казалось, что он принял недостаточно вольную позу, то это казалось режиссеру. То подставной из зала не успевал вовремя кинуть нужную реплику. То кто-то влезал не к месту, и приходилось начинать все сначала.

Постепенно ощущение не правильности происходящего усиливалось. Телеведущий вроде вел себя нормально, только слова, которые раньше вызывали восторгу почитателей и отвращение у других, но никого не оставляли равнодушными, будто падали в песок. Словно отсутствовала связующая нить между ним и залом.

Занятие было долгое и утомительное. Мне здесь было скучно, скулы сводило от желания сладко зевнуть. Но когда все закончилось, я, к удивлению своему, увидел выражение досады на большинстве лиц. Те, кто не подсадные, сокрушались, что ток-шоу кончилось так быстро, что они не успели выступить или выступили не так. И вообще им было обидно покидать этот храм массовой информации, из которого можно как по волшебству шагнуть в миллионы домов. В глубине души у любого человека живет такое желание — заявиться в каждый дом и требовать от хозяев выслушивать кажущиеся ему самому мудрыми, а на самом деле вполне идиотские поучения и рассуждения.

— Все, — равнодушно закончил Михаил Зубовин.

Люди начали подниматься с мягких кресел, с которыми уже пообвыклись за несколько часов. А он застыл, положив руку на микрофон. Глаза его тоже застыли.

Потом он огляделся вокруг, на его лице возникло легкое недоумение. Он встал. Невесело, как-то плотоядно улыбнулся. Помахал в пространство рукой. И вышел.

Толкотня в студии началась, как по окончании сеанса в кинотеатре. Доносились возгласы:

— Вы выходите?

— Освободите проход!

— Ну кто мне на ногу наступил, а?

Толстая тетка толкала меня необъятной мягкой грудью к проходу.

— Затопчите, — сказал я.

— А вы быстрей, — огрызнулась она. Быстрей так быстрей.

В коридоре я вытащил из коробки, так смутившей охранника, букет цветов и устремился на подвиги. В принципе идея была не лучшая, но мне почему-то казалось, что эта разведка боем может что-то прояснить.

Коридор направо, теперь поворот налево. Спуститься на десять ступенек вниз, Вот и нужный закуток.

Кабинет, в котором обитал Михаил Зубовин, располагался в самом заброшенном уголке на этаже. Соседние помещения пустовали — там шел ремонт, но что-то не было слышно стука молотков и мата работяг.

Пока я шел туда, только две девушки прошмыгнули мимо меня, да и то опасливо оглядываясь, будто это место пользовалось дурной славой.

Я представил, как телеведущий сидит сейчас перед зеркалом, и гример смывает с его щечек пудру, обслуживая, как уставшую на панели пугану.

У двери, облокотившись о стену, стоял тот самый дылда в белом костюме, который обрабатывал меня металлоискателем. При моем появлении он не испытал и тени обеспокоенности, но привычно напрягся, Напрягся и его коллега — брат-близнец, таких же размеров и с квадратной каменной челюстью, о которую можно затачивать затупившиеся столовые ножи. Его больше всего занимал мой букет, в который не спрячешь ружье, но вполне можно спрятать стреляющую авторучку, газовый баллон, шприц с цианистым калием или пузырек с боевым отравляющим веществом.

— Стоять, — резко приказала «каменная челюсть». — Чего? — выпятив губу, петушиным голосом прокричал я, стараясь, чтобы зрелище было агрессивно-жалким.

— Здоровья много, недоносок? — осведомилась «каменная челюсть». — Стой!

— Я хочу Мишу! У меня букет! Мы его любим!

«Каменная челюсть» прищурился и шагнул мне навстречу. Тут же сзади я ощутил дуновение. Это возник еще один верзила.

Кто видел прогулку слонов в Индии ? Я видел. Я был В Индии четыре года назад. В командировке. Так что к последующему я был подготовлен. Все как на подбор — здоровые и злобно-сосредоточенные, в пиджаках, у одного угадывалось под мышкой нечто размером поболе обычного пистолета Макарова. — Миша, пипл с тобой! — заорал я, отчаянно дергаясь вперед, к дверям кабинета. — Охранник выставил перед собой руку-совок, казалось, что он одним ее движением может раздавить меня, как гнилое яблоко. Сколько народу губило ощущение собственного превосходства, Но «каменной челюсти» пока еще жить и жить. Это была разведка, а не уничтожение противника. Если бы Михаила Зубовина и его бугаев надо было грохнуть, нашли бы кого другого. Я такие заказы не выполняю. Так что живи, слон.

— Лицом к стене! — заорала «каменная челюсть», протягивая ко мне руки.

Я, изогнувшись неестественно, резво проскользнул мимо него и распахнул дверь ногой в полете.

Взор ухватил обстановку кабинета. В углу на стуле сидел Михаил Зубовин…

Тут за меня взялись по-настоящему.

Я ушел от захвата, взвизгнул испуганно, неловко бросая в подскакивающую «каменную челюсть» букет, да так удачно, что он накрыл ему морду, как маска.

Я уже прикинул, как, обходя, будто игрок американского футбола, противников, вырвусь в коридор. И тут появился еще один — четвертый!

Пистолет он держал наготове. Да не обычный пистолет, а пистолет с глушителем. Я сразу определил, что это немецкая машинка, глушитель у которой не навинчивается на ствол, а сам представляет собой ствол. Звук выстрела едва слышен. Один из самых бесшумных дыроколов в мире. Дорогая игрушка. Занимает почетное место среди оружия своего класса и бывает, как правило, у людей, понимающих толк в таком железе — в основном у сотрудников спецслужб.

Вновь прибывший с пистолетом был габаритами поменьше других. Не слон, а так — слоник-недоросток. Возраст — лет сорок пять. Морда изъедена морщинами, а глаза бегающие, оценивающие, немножко грустные и умные, почти как у таксы, что я держал в детстве. Такие глаза бывают у убийц, которым приходит время уходить на пенсию и которых уже начинает иногда покусывать совесть.

— Стоять! Пристрелю! — крикнул он. Он не шутил. Эти слова звучали очень уверенно. Наверное, пристреливать кого-то из такого пистолета ему было не впервой.

Я уже успел просчитать все: и какие шансы у меня уйти, и по какой траектории двигаться. Вот я ныряю в бок, прикрываясь «челюстью». Вот долетаю до слоника с пистолетом, на ходу жестоко вырубаю его. Вот качусь по ступеням. На выходе — менты стоят, но это не проблема…

Хорошо, но не пойдет, Слишком велик риск. А рисковать пока не за чем. Мне надо беречь себя. Такие, как я, большая редкость. Сколько нас в мире, учеников мастера Вагнера? Немного. Каждый — драгоценный камень в дорогой оправе… Все, решено. Аккуратист сдается небольшому стаду диких слонов,

— Ты че?! — заныл я, застыв на месте и подняв руки, как фашист под Сталинградом. — Ты оборзел, да?! Помогите!!! — истошно заорал я, рискуя, что от испуга слоник с пистолетом выпустит в меня.

Меня грубо прижали к стене, дали по морде, не слишком сильно, чтобы ненароком не убить (не знали, что это не так просто сделать даже слонам!)

— Миша, брат, твои волки убивают! — заорал я, когда меня еще приложили легонько мордой о стену.

Тут у меня на запястьях защелкнули наручники — круто у них тут дело поставлено…

— Эй, Миша! — уже слабее крикнул я… — Что же твои козлы с честными фанами творят?!

— Громче ори, — посоветовал предпенсионный убивец, ткнув меня в спину пистолетом. Судя по всему, он тут главный. Эдакий «погонщик слонов».

— Беспредел тухлый! — качал я права, когда меня в наручниках поволокли по коридору на замусоренную черную лестницу. — За что?

Ответом служило молчание.

— Куда? В милицию? — захлюпал я носом. — Э, дяденьки, деньги возьмите, у меня рублей сто есть. Мне нельзя в ментовку. Я работу нашел — при игровых автоматах бабки собирать. Мужики, не надо, а…

— Это клоунада, — «погонщик слонов» подергал меня за вихор, но тот был прилеплен на совесть. Я дернул головой и опять всхлипнул:

— Куда меня?

— Как всех лазутчиков. В контору.

— Каких лазутчиков?

— Не гони дуру, — поморщился «погонщик слонов». — В конторе языки и не таким развязывают.

Так-так… Конторами свои заведения обычно именуют представители силовых структур. Что-то было в этом слоновьем питомнике от таковых. Хотя куда больше было от бандитов…

Развязать мне язык не так просто. Но это не значит, что мне хотелось испытывать их квалификацию.

И еще я понял, что валять ваньку бессмысленно. Слишком серьезно относился ко мне «погонщик слонов». Меня раскусили. Вот только как?

Есть еще один момент. Они не знают, что я тоже раскусил их…

Волокли меня задворками, черными лестницами, занятыми где курильщиками, где любителями пива, а в особо глухих местах целующимися, а то и чего поболе, парочками. При виде нашей теплой и несколько необычной компании все расступались и жались к стенам. Двое слонов и «погонщик» периодически награждали меня пинками, придавая движению нужное им направление. Еще двое слонов остались наверху. Итого пятеро вооруженных, оснащенных рациями и сотовыми телефонами быков. Это такие расходы, на которые не каждый финансовый ворошила пойдет. Во всяком случае я уверен, что Михаил Зубовин это боевое подразделение нанимать бы не стал. Тогда кто ему нанял?

Пузатый милиционер с кобурой на животе, сидевший с сонным, снулым видом на табуретке у черного Выхода, немного оживился, когда мы вышли к черному выходу.

— Ух ты. Кого выловили ?

— Преступника, — коротко ответил «погонщик». И все. Больше ничего не надо было. Никаких глупых формальностей типа проверки пропусков. Наоборот, сержант поспешно выскочил вперед и услужливо распахнул дверь.

— Кобуру поправь, — буркнул главарь. Милиционер послушно поправил кобуру, застегнулся и пригладил на груди форменную рубашку.

— И не расслабляйся, — напоследок велел главный..

— Есть, — вздохнул милиционер.

Мы прошли вдоль стеклянного куба телевидения и вышли к автостоянке. С краю стоял тяжелый, похожий на бронетранспортер, весь в никелированных бамперах, новенький, темно-синий, полированный японский вседорожник с несколько жутковатым названием «Исудзу-труппер». Хорошая машина. В нее меня и усадили. Водитель сосал из банки кока-колу и с интересом осваивал «Информ-СПИД». Завидев нас, он спрятал газету и выпрямился за рулем.

— Не расслабляться, — на этот раз эти слова относились к водителю, и сказал их главный еще более сурово.

Меня усадили на заднее сиденье, Оно было мягкое, из натуральной кожи, пружинило, и сидеть на нем было бы приятно, кабы по своей воле. А так — я бы лучше покатался на автобусе. Там хоть можно беспрепятственно сойти и пересесть на другой маршрут. Здесь же эти люди сделают все, чтобы довезти меня по своему маршруту до конечной станции. Притом, судя по всему, это может быть конечная станция всей моей жизни. И меня это не устраивало.

— При малейшей попытке активных действий — ликвидировать, — приказал «погонщик».

— Да куда он денется? — сказал «каменная челюсть».

— Насколько я знаю, это парень очень резкий, — сказал «погонщик», взял меня за шею, приблизил к себе, уставившись глаза в глаза своим буравящим взором. Дешевый театральный эффект. Вероятно, этот тип обладал многими достоинствами, но искусство смотреть в глаза в их число не входило.

— Да вы меня путаете, — опять заныл я как можно жалостливее. Я решил слегка подыграть его тщеславию. А кто есть на свете без тщеславия? Эта зараза коснулась где-то даже и меня. Так что я пустил слезу и отвел глаза.

«Погонщик» удовлетворенно улыбнулся.

— Чистюля очень шустрый. И очень ушлый. Нам будет о чем поговорить вечерочком, Чистюля.

Ну это надо же! Значит, этот тип действительно узнал меня. Как? Просочилась информация, что я участвовал в этом деле непосредственно от заказчика? Этот вариант самый поганый, но, к счастью, и самый маловероятный. Скорее всего, прокололся я около дома Михаила Зубовина. Там меня сняли на видеокамеру и прокатали по досье. Есть еще возможность, что «погонщик» встречался когда-то со мной. Что-то в его движениях казалось мне знакомым. Ладно, вспоминать его будем потом. Если я и видел его когда, то мельком, и у меня не было оснований помещать его физиономию в доступные ящики моей памяти. Надо напрячься, и вспомню…

Во всяком случае, если этот человек и знал обо мне, то не особо много. Перепутал псевдоним. Аккуратиста обозвать Чистюлей — это просто неприлично.

— Я передам объект и буду через три часа, — сказал напоследок «погонщик». — Чистюлю доставьте в целости и сохранности.

— Доставим, — успокоила «каменная челюсть» и ударил меня сверху медвежьей ладонью по голове. Я из вежливости вскрикнул, хотя для меня это не удар.

Главарь махнул рукой и направился к дверям телецентра.

— С ветерком? — спросил водитель.

— С ветерком, — кивнул «каменная челюсть». Водитель вытащил из-под ног синюю мигалку и нацепил ее на крышу.

— Э, дружбаны, хоть наручники снимите. Куда я денусь? Все руки изрезало, — заныл я,

— Переживешь… Еще вякнешь, руками тебя порву, — состроил зверскую рожу «каменная челюсть», как будто это большое достоинство — уметь корчить такие рожи. Он думал, что его оскал произведет на меня впечатление.

Слоны сидели по обе стороны от меня и сжимали меня как мягким прессом. От них исходил резкий запах дорогого лосьона. Они привыкли бывать в приличном обществе.

— Где вы это пугало огородное выкопали? — спросил водитель.

— Крутился около объекта, — сказал «белый костюм».

— Около объекта и не такие крутятся, — водитель наддал газу, лавируя мастерски между машинами. Свой вседорожник он вел умело и безумно, не ломая голову над тем, какого цвета сигнал светофора и где понавешали знаки, ограничивающие скорость. Если надо было ехать по тротуару, он особенно не стеснялся. Водитель был наглый, он ощущал за собой исконное право вот так распугивать безлошадных и автомобилизированных москвичей и гостей столицы. — Этот-то чем Лешему приглянулся?

— Не твое дело. Знай, крути баранку, — пробурчал «белый костюм».

— Оно понятно, — скривил рожу в зеркале заднего вида водитель. — Оно, конечно, крути баранку. А вы…

— Заглохни, — велел «белый костюм». — Только треск от тебя.

И водитель действительно заглох, как непрогретый мотор, хотя глохнуть ему вовсе не хотелось.

На несколько минут в салоне повисло тягостное молчание. Интересно, они будут молчать всю дорогу? Не по-русски это. Не по-людски. Русский человек просто обязан трепаться…

Машина резво пробиралась вперед. Через центр, на Ленинский проспект. При всем нахальстве водилы все-таки все заторы не объедешь. Вседорожник несколько раз застывал замертво, и эти задержки окрашивались искренними матюгами.

— А слышал анекдот, — наконец не выдержал и уронил лицо «каменная челюсть». — Женился грузин на негритянке…

Анекдот был старый и пошлый. Но тягостную атмосферу разрядил. Слоны немного расслабились. Им казалось унизительным быть в напряжении и сторожить какого-то доходягу, которого, в случае чего, перешибут соплей.

— Тимофеич, нам премиальные за работу когда перепадут? — спросил водитель.

— Кому как, — весомо произнесла «каменная челюсть».

— Оно понятно. Оно конечно. Вы приближенные к телу. Вам всегда. А нам, быдлу… Крути баранку… Так?

— Именно, — кивнул «белый костюм». Водитель обиделся и замолчал. Машина опять въехала в затор.

— Так до конторы за два часа не доберемся, — с досадой воскликнул «белый костюм».

— Оно конечно. Ничего. Сейчас в переулок, — водитель притормозил. Я понял, что он готовится свернуть направо…

Контора. Интересно, конечно, поглядеть. Посмотреть, где это, что за народ там. Вот только можно быть уверенным, что меня просто так не выпустят, А уйти самому оттуда будет затруднительно. Отсюда вывод — загостился я в этой тачке.

Водитель включил сигнал правого поворота.

— Чего ты ерзаешь? — «белый костюм» засветил мне локтем по ребрам. Локоть у него был увесистым. И судя по чувству, с которым звезданул, этот слон меня не любил. Почему, интересно? Обычно я вызываю у людей симпатию…

— Отпустите! — захныкал опять я. — Я же ничего не сделал.

И опять получил по ребрам.

Машина начала заворачивать в переулок за длинным молоковозом. Все, мне пора.

— Отпусти-ите-е! — заорал я, выгибаясь. — Я не хочу-у!

— Ах ты урод! — «квадратная челюсть» тоже врезал мне локтем — но целился по физиономии.

Только не попал, потому что я вовремя пригнулся. А когда я разогнулся, то засветил локтем ему. Наручник я сжимал в левой руке. Его острый край почувствовал «белый костюм»…

Люди не понимают, сколько преимуществ быть маленьким и вертким. Особенно в драке в салоне машины. Тут у слона никаких шансов. Тут все шансы у мыши, которая этого слона грызет, как хочет.

Руки у меня были теперь свободны — помогло искусство освобождаться от браслетов. В руке я сжимал наручники — серьезное оружие типа кастета, и прекрасно знал, как его употребить и как пробить кажущиеся пуленепробиваемыми эти груды мышц и костей.

Бац, хрясь, чпок… Уложился я в неплохое время. «Исудзу-труппер» въехал на тротуар и с оглушительным грохотом ткнулся в столб. А в салоне было три тела, одно из них еще стонало, другие отключились надолго. И один живой, здоровый и свободный человек — это я.

Если бы я нрав имел злобный, то припомнил бы им все. Но нрав у меня отходчивый. Я поправил одно тело, чтобы ему было легче дышать. Обшарил карманы врагов. Забрал несколько удостоверений. И покинул авто.

На улице было полно народу.

— А чего это? — крикнул мне в спину бомжатничающий дедок.

— Рэкет распустился, — кинул я. — Вон каких машин понапокупали.

— Вражья сила! — дедок решительно придвинулся к вседорожнику с явным намерением чуток разбогатеть.

Провожаемый удивленными взорами соотечественников, я быстрым шагом спустился в подземный переход, протолкнулся между торговцами газетами, женским бельем, кофтами, зажигалками «Зиппо» и яблоками, вынырнул на той стороне, а потом устремился в тихую улочку.

Вскоре я поймал на улице «Ниву».

— Куда везти? — осведомился пожилой водитель, глядя как я усаживаюсь на сиденье.

— На Сивцев Вражек.

Там я приведу себя в порядок. Выброшу куртку очки, ленту, причешусь. Возьму другую машину — и в логово.

— Вот, молодой человек, вы мне скажите, почему такой бардак? — спросил водитель, разгоняя свой «примус». — На бензин опять цены подняли.

— Потому что бардак, — поддержал я разговор.

— Нет, бардак просто так не бывает. Кто-то виноват.

— И кто виноват?

— Мафия. Заполонила все. У меня она три дня назад колесо с машины свинтила. А вчера на бензин цены вздула. Решила добить русского человека.

— Кто виноват — понятно, — кивнул я, где-то соглашаясь с ним. — А что делать?

— А по мордам. К стеночке, и тра-та-та из крупнокалиберного пулемета.

— А почему из крупнокалиберного?

— А чтобы мало не показалось, — крикнул шофер и наддал газу.

Он тоже не слишком уважал правила движения.