"Искатели приключений" - читать интересную книгу автора (Роббинс Гарольд)

4

Я проснулся с первыми лучами солнца, проникшими в комнату. Полежав немного, я встал и подошел к окну.

Солнце только появилось из-за горизонта и поднималось над горами. С запада дул легкий ветерок, и я задрожал, почувствовав, как еще не растаявшая ночная прохлада пробралась мне под рубашку. Внезапно мне захотелось в туалет.

Вернувшись к кровати, я вытащил из-под нее небольшой ночной горшок. Стоя над ним и облегчаясь, я думал о том, не даст ли папа теперь мне горшок побольше, ведь теперь в доме остались только мы с ним. Закончив свое дело, я немного согрелся, засунул горшок назад под кровать и снова подошел к окну.

Через дорогу перед домом я заметил легкий дымок, поднимавшийся от небольших костров, вокруг которых спали бандиты, завернувшись в грязные одеяла. Среди них не было заметно никакого движения, не раздавалось ни звука. Я стянул ночную рубашку, надел штаны и ботинки, набросил теплую шерстяную индейскую накидку, которую Ла Перла связала мне в подарок на день рождения. Спустившись вниз, я почувствовал голод, пора уже было завтракать.

Сара, помощница Ла Перлы, разводила огонь в печи. Она взглянула на меня, но на ее индейском лице не отразилось абсолютно ничего.

— Я хочу есть, — сказал я. — Ты собираешься готовить завтрак?

Сара молча кивнула, она всегда мало говорила.

Я подошел к столу и сел.

— Хочу яичницу с ветчиной.

Она снова кивнула, взяла тяжелую черную сковородку, бросила на нее кусок жира, поставила сковородку на отверстие в плите, положила несколько кусочков ветчины и разбила три яйца.

Я с удовольствием ждал. Сара была лучше Ла Перлы, потому что Ла Перла никогда не давала мне яичницу, а всегда заставляла есть овсяную кашу. Я решил пойти дальше.

— И кофе с молоком. — Мама и Ла Перла разрешали мне пить только какао.

Сара без слов поставила передо мной кофе. Я положил в чашку три полных ложки коричневого сахара и стал отхлебывать кофе, громко причмокивая. Приторность сахара заглушала горьковатый привкус. На самом деле мне никогда не нравилось пить кофе, но я пил его и чувствовал себя повзрослевшим.

Потом Сара поставила передо мной яичницу, она пахла так же вкусно, как и у Ла Перлы. Подождав несколько минут, чтобы яичница остыла, я схватил кусок рукой и стал есть, наблюдая за Сарой краешком глаза.

Она ничего не сказала по поводу того, что я не воспользовался ножом и вилкой, лежащими рядом с моей тарелкой, она просто стояла и смотрела на меня с каким-то странным выражением. Закончив с яичницей, я встал, подошел к умывальнику, сполоснул руки и губы и вытер их полотенцем, висевшем рядом на крючке.

— Очень вкусно, — одобрительно заметил я.

Что-то в ее взгляде напомнило мне то выражение, с которым она смотрела в погребе на приближающегося к ней бандита. Тот же самый непроницаемый взгляд.

Я невольно подошел к ней и поднял подол платья. Ни на бедрах, ни на покрытом темными волосами лобке не было никаких царапин и синяков. Я опустил подол и заглянул ей в лицо.

— Они сделали тебе больно, Сара? — спросил я. Она молча покачала головой.

— Я рад, что тебе не было больно. Потом я заметил в уголке ее глаз слезы и схватил ее за руку.

— Не плачь, Сара. Я не позволю им снова так поступить с тобой. Если они попытаются, я убью их. Она внезапно обняла меня и прижала к себе, лицом я ощущал тепло ее груди и слышал, как колотится ее сердце. Сара продолжала беззвучно всхлипывать.

Мне было очень спокойно в ее объятиях, и я только и смог сказать:

— Не плачь, Сара. Пожалуйста, не плачь.

Через некоторое время она отпустила меня и, вернувшись к плите, стала подбрасывать в нее дрова. Мне больше нечего было делать в кухне, я повернулся и вышел.

Когда я проходил через столовую и гостиную, в доме стояла тишина. Я открыл дверь и вышел на террасу.

За дорогой началась какая-то возня, это просыпались бандиты. Солнце уже поднялось над дворовыми постройками, его лучи теперь падали во двор. Услышав шум в дальнем конце террасы, я обернулся.

Там было еще темно, и мне удалось разглядеть только тлеющий кончик сигареты и силуэт мужчины, расположившегося в кресле отца, Но я знал, что это не отец, он никогда так рано не курит сигары.

Я ступил со света в тень террасы, и лицо сидящего мужчины стало приобретать очертания, светло-серые глаза внимательно смотрели на меня.

— Доброе утро, сеньор генерал, — вежливо поздоровался я.

— Доброе утро, мой солдат, — тоже вежливо ответил он. Генерал сделал еще одну затяжку и аккуратно положил сигару на край стола.

— Как чувствуешь себя с утра?

— Отлично, — ответил я. — Я рано встал.

— Знаю, слышал, как ты подходил к окну.

— А вы уже тогда не спали? — удивленно спросил я, потому что ничего не слышал.

Он улыбнулся, обнажив мелкие белые зубы.

— Генералы, как и маленькие мальчики, должны вставать вместе с солнцем, чтобы видеть, что им готовит наступающий день.

Я не ответил, а посмотрел через дорогу на лагерь.

— А они еще спят, — сказал я.

В его голосе прозвучали презрительные нотки.

— Крестьяне, что с них возьмешь. Думают только о еде и спокойно спят, зная, что едой их обеспечат. — Генерал снова взял сигару. — Ты уже поел?

— Да, Сара меня накормила. Она плакала. Кончик сигары стал ярко-красным.

— Женщины всегда плачут, — спокойно сказал он. — Это у нее пройдет.

— А я не плачу.

Перед тем, как ответить, генерал посмотрел на меня.

— Конечно, ты ведь мужчина, а у мужчин нет времени лить слезы по тому, что уже сделано.

— А папа плакал. Вчера на кладбище. — При воспоминании об этом комок подкатил у меня к горлу. Лучи солнца, отбрасывающие длинные тени на маленькие могильные холмики позади дома, скрип заржавелой железной калитки, мягкие шлепки сырой земли о гробы, успокаивающие слова католической молитвы, гулким эхом разносящиеся в воздухе... Я сглотнул подступивший комок. — Я тоже плакал.

— Это совсем другое дело, — серьезно ответил генерал. — Даже я плакал. — Он снова отложил сигару, взял меня за руку и притянул к себе. — Но это было вчера, а сегодня мы снова мужчины и у нас нет времени для слез.

Я молча кивнул.

— Ты храбрый парень и напоминаешь мне моих сыновей.

Я молчал.

— Один из них на несколько лет постарше тебя, а другой на год моложе. Еще у меня есть дочка, ей четыре года. — Он улыбнулся и обнял меня. — Они живут в горах.

Поверх моей головы он посмотрел на видневшиеся в отдалении горы.

— Там они в безопасности. — Он снова посмотрел на меня. — Может, ты хочешь на некоторое время поехать к ним? В горах много дел.

— А у меня будет пони? — быстро спросил я. Генерал задумчиво посмотрел на меня.

— Не сейчас, может быть, когда ты немножко подрастешь. Но у тебя будет крепкий ослик.

— И он будет мой, только мой?

— Конечно. Никому не позволено будет ездить на нем, кроме тебя.

— Это было бы очень здорово, и мне это очень нравиться. Но... — Я соскользнул с его колен и посмотрел на него. — А что будет делать папа? У него никого не осталось, кроме меня.

— Думаю, твой отец согласиться, — тихо ответил генерал. — В течение этого года он будет очень занят и не сможет бывать здесь. Он все время будет со мной. Солнце уже добралось и до нашего конца террасы, в воздухе ощущалось дневное тепло. Возле наших ног раздался шорох и поскребывание, как будто кто-то прятался под полом. Я не успел и шевельнуться, как генерал вскочил на ноги, зажав в руке пистолет.

— Кто это? — голос его звучал хрипло.

Снова послышался скрежет, а затем знакомое подвывание. Я спрыгнул с террасы и сунул голову в дырку. Знакомый холодный нос уткнулся мне в лицо, и тут же по нему забегал язык. Сунув руку в дырку, я вытащил из-под террасы своего маленького грязного пса.

— Пьерро! — радостно воскликнул я. — Это Пьерро. Он вернулся!