Роберт Дж. Хау
Подруга энтропии

Знаете, в чем разница между Юджином, штат Орегон, и Манхэттеном? В Манхэттене о приезде «Грейтфул Дед» узнаешь по внезапному скоплению у Мэдисон-сквер-гарденс фэнов, рвущихся на концерт. А Юджин лежит на реке Уильяметт (через трассу I-5 от своего рабочего города-побратима Спрингфилда), долина которой кишит стареющими хиппи в футболках цвета дерюги и фашистами от здорового образа жизни, раскатывающими на «вольво». Юджин - убежище «белых воротничков»: желая преобразить свою жизнь, оторваться от корней и стать новыми людьми, они не вступают в Иностранный легион, а оказываются на левом берегу Уильяметта.

Здесь же очутился и я - через год после развода, полностью опустошенный и беспредельно одинокий. Это случилось еще до того, как калифорнийцы мигрировали на север ради дешевой земли в Орегоне, поэтому приезжему из Нью-Йорка было не так трудно найти работу. Я подвизался на ниве криминальной хроники в «Реджистер Гвард», благодаря чему и познакомился со Старр.

В те дни серьезных преступлений в Юджине было немного: патрульные еще квалифицировали кражу велосипедов как разбой на большой дороге, и по большей части мне приходилось писать о нарушении правил пьяными водителями и облавах в мелких наркопритонах.

Труп уже увезли, но суеты и крови хватало. Вся квартирка состояла из двух крошечных комнат, и мебель в ней, помимо кровати (на самом деле, это был просто брошенный на пол матрас) и одного складного стального стульчика, состояла из картонных коробок, набитых одеждой и мелким хламом. Ковер, засыпанный песком, скрипел под ногами. Обои покрыты разводами, одна стена - в потеках воды и пятнах плесени. Я так старался не наступить в лужу крови («Пожалуйста, не смажьте нам картину преступления», - просил сержант), что нечаянно опрокинул установленный судмедэкспертами галогеновый софит. Лампочка не просто разбилась, а взорвалась наподобие гранаты, усеяв всю комнату осколками стекла.

Я не смел вздохнуть, ожидая, что меня вышвырнут отсюда еще до того, как я получу хоть одно слово комментария, и уже «предвкушал» нравоучительную беседу с заведующей редакцией в духе «как вы дошли до жизни такой?». Где эта дама работала раньше? Не иначе, в концентрационном лагере.

Детектив, высокая представительная женщина с темно-русыми коротко стриженными волосами, одетая в армейского покроя штаны и спортивный вельветовый пиджак, уперев руки в бока, неожиданно улыбнулась.

- Ух ты! - вырвалось у нее. - Никогда не видела, чтобы лампочки так взрывались. - Да ты ее на атомы разнес.

Я начал извиняться, потом до меня дошел смысл ее слов.

- Что вы сказали?

- Разнес ее ко всем чертям. Встань позади меня. Попытаемся закончить работу, не развалив все здание.

Ее звали Старр Бэннер-Бенди, и она не походила на копов, которых я знал. Во время осмотра места преступления она говорила через плечо. Жертва - белая женщина, возраст - между пятьюдесятью и шестьюдесятью. Даже не задав ни единого вопроса, я заполнил три страницы заметками на тему «кто, что, когда и почему».

- Господи, ничему их жизнь не учит! - заключила она, выпрямляясь.

- Их?

- Нас, женщин. - Она стянула резиновые перчатки. - Мы закрываем дверь на два засова, запираем все окна, не вносим в телефонную книгу имена, только фамилии, но при этом живем с мужиками, которые используют нас как боксерскую грушу.

- И кто ее убил? Друг? Муж?

- Ну, сто против одного. Знаешь, что говорят студентам-медикам? Когда слышите стук копыт, думайте про лошадей, а не про зебр. Все боятся очередного Теда Банди или Убийцы с Зеленой реки. Но столкнуться с маньяком-убийцей так же просто, как выиграть в лотерею. Скорее, в тебя ударит молния. Гораздо вероятнее, что тебя зарежет в дрянной квартирке сожитель-алкоголик. - Она решительно швырнула перчатки в мешок для мусора.

Я поплелся за Старр, на ходу придумывая заголовок. Был типичный мартовский день, плаксивый и хмурый. Солнца я не видел, кажется, с Хэллоуина. Перед входом в здание нас встретили почти все шишки юд-жинской полиции. Любое убийство здесь поднимает с кровати шефа полиции. Перед нами стоял здоровяк лет пятидесяти, в «докерсах» и рубашке-поло.

- Что у нас там, Бенди? - спросил он, не обращая на меня ни малейшего внимания.

Старр выдала ему то же резюме, что и мне, только без красочного комментария.

- Похоже на семейную ссору, - завершила она. - Одна колотая ножевая рана в грудь. Владелец или управляющий зданием еще не появлялся. На почтовом ящике значится «Л.Забо». Это, скорее всего, жертва, но ни при ней, ни вообще в квартире нет никаких удостоверений личности.

- Это ваш напарник? - спросил, кивнув на меня, шеф полиции.

- Нет, Декстер остался опрашивать соседей. Это Лари Уируон, репортер из «Ред Гвард».

Нашу газету то и дело называют «Ред Гвард» - за якобы левый уклон. На самом деле «Реджистер Гвард» не радикальнее банковского менеджера-пресвитерианца. И уклон у нас в бизнес. Если бы министра торговли застали с пистолетом над телом стриптизерши, наш заголовок гласил бы: «Голая танцовщица порочит репутацию бизнесмена».

Осознав, что перед ним репортер, менеджер «Уолл-марта» сделался елейно-врадчивым.

- Оставьте нас на минутку, ладно? - попросил он.

Его явно смутило, что он обнаружил незнание личного состава, и компенсировал это фальшивой улыбкой.

Но я все равно торопился сдавать репортаж и потому с извинениями удалился. Назад в редакцию ехал разочарованный - на прощание Старр удостоила меня едва заметного кивка - и одновременно озадаченный: какое значение это обстоятельство имеет в сравнении с убийством женщины?

Стоило мне переступить порог дома, Гус исполнил «танец счастливого пса»: бешеное кружение на месте, прыжки и возбужденное тявканье. Как всегда, я почувствовал себя виноватым, что оставил его на целый день одного. У него была собачья дверка на задний двор и миска для воды размером с бассейн для олимпийских заплывов, но собакам нужна стая. Для Гуса стаей был я. Раньше стая состояла из меня, Мойры и Гуса, и он хандрил еще долго после того, как мы с ним переехали в Юджин. Временами, когда я открывал ящик комода или чемодан, он засовывал туда голову целиком, стараясь вынюхать малейшие следы Мойриного запаха. Я гладил пса, приговаривая: «Бедный Гус». Комок стоял в моем горле.

Сняв рабочие штаны, я надел такие же, но домашне-собачьи, и мы с Гусом пошли гулять на реку. Гус бросался к каждому дереву, фонарю и кусту, словно преследовал вора, а потом долго и трепетно обнюхивал поверхность, перед тем как оставить собственную весточку на собачьей доске объявлений.

У Мойры обычно не хватало терпения во время таких прогулок.

- Господи Боже! - раздраженно говорила она мне. - Просто иди дальше, ведь Гус на другом конце поводка!

Поначалу я спорил.

- Собаку выводят для ее удовольствия, а не для того, чтобы успеть по своим делам, - как-то сказал я. - Мы его кастрировали, да и ест он только собачий корм. Пусть хотя бы такой малости порадуется, ладно?

Но со временем я говорил все меньше и меньше, а бесконечные мелкие стычки давали метастазы: как нужно загружать посудомоечную машину, как полагается платить по счетам, почему моим друзьям не стоит заходить после девяти вечера. В доме постоянно что-то билось - вот это уже было серьезно.

Я не сознавал, какой груз невысказанных обид во мне накопился, пока однажды утром стоявший рядом на перроне подземки парнишка не спросил:

- Эй, мужик, что это за звук? Это был мой зубовный скрежет.

Потом я несколько раз пытался - мы оба пытались - всерьез обсудить происходящее, но к тому времени ставки настолько выросли, что любой откровенный разговор грозил вылиться в ссору, на которую ни у одного из нас не хватало духа.

День, в который я узнал про любовника Мойры, был последним, когда я заходил в квартиру. Единственное, чем я дорожил, был Гус, ну еще блокноты и охапка книг - ведь почти все остальное выбирала Мойра. Я упаковал вещи, и мы с Гусом отправились к моему брату на Стейтен-Айленд, хотя с середины моста Верразано-Нэрроуз нас пришлось тащить на буксире - машина сломалась.

Механик брата сказал, что мотор сдох.

- Как будто у тебя двадцатилетний мотор в пятилетней машине, - сказал Томми. - Все сношено донельзя.

Мы с Гусом купили новую машину, пересекли всю страну и прибыли в Орегон.

Гибель Линды Забо попала на первую страницу: сенсация для городка, где убийств в среднем за год происходит меньше, чем в Нью-Йорке за день. Я уговорил редактора оставить цитату про зебру. Меткое высказывание, к тому же хотелось таким образом польстить Старр.

Я сидел у себя в кабинке в редакции (сплошь затянутые серой тканью стены, завешенные внахлест газетными вырезками и карикатурами, точно модернистская вариация пещеры Альтамира с настенной живописью бронзового века), когда позвонила Старр.

- Ты не поверишь, - сказала она.

- Во что?

- Помнишь вчерашнюю покойницу? Линду Забо? Она была профессором в Орегонском университете.

- На пенсии? - поинтересовался я.

- Нет. На штатной должности. Преподавала физику. Пришлось немного пошевелить мозгами, спешно меняя мнение о покойнице: она ведь жила в дыре всего на ступеньку выше приюта для бездомных.

- Тогда почему… - начал я, но Старр меня опередила:

- Понятия не имею. Зарабатывала она неплохо, и на счету одиннадцать тысяч. Имела приличную машину, «вольво» предпоследней модели. Хотя, кажется, дама была чуть не в себе.

- Подозреваемые уже есть? - спросил я, отчаянно царапая заметки в блокноте.

- Нет. И сдается, это все-таки не любовник. Она жила одна, соседи говорят, гости к ней не захаживали.

И тут я вспомнил про зебру.

- Не знаю, видела ли ты газету, - забормотал я. - Я процитировал твои слова…

- Видела. Про копыта.

- Извини, что так вышло.

Вместо того чтобы польстить, я выставил ее глупой.

- Не извиняйся. Я сказала о любовнике, зная, что ты это процитируешь. Мне и раньше случалось ошибаться.

Закончив разговор, я собрал блокноты, ручки и ключи и направился в Орегонский университет. Все равно надо получить пару-тройку фраз от коллег Забо для продолжения репортажа. А еще мне хотелось узнать, есть ли у них какие-нибудь соображения, почему преподавательница жила как бродяга.

Я уже бывал в университете по поводу разнообразных мелких преступлений: сексуальные домогательства, незначительные злоупотребления и ритуальные кражи талисманов футбольной команды противника. Оставив машину за кампусом (чтобы не пришлось обращаться в отдел по связям с общественностью за пропуском), я направился к Уилья-метт-холлу, где располагался физический факультет.

В просторной приемной было слишком жарко, и главное место в ней занимал деревянный стол, который выглядел так, словно его наспех сколотили из упаковочных ящиков. Дверь справа вела в помещение поменьше. За столом восседала студентка лет двадцати с волосами воронова крыла, постриженная под Бетти Пейдж, что напомнило мне о Мойре, и с броским пирсингом, который уж никак ее не напоминал. Когда я вошел, студентка листала глянцевый журнал.

Представившись, я спросил у девушки, знала ли она профессора Забо. Она ответила, мол, только мельком и, как полагается в подобных случаях, печально вздохнула. По ее мнению, мне лучше поговорить с профессором Шенком, тоже преподавателем физики.

Она провела пальцем по расписанию на доске.

- До десяти минут двенадцатого у него занятия. Потом до двух приемные часы.

Записав номер кабинета на желтой бумажке, она протянула ее мне.

- Подниметесь на один этаж, а потом, кажется, налево. Но у него могут быть студенты.

Эдгар Шенк оказался кругленьким англичанином в спортивных штанах, кроссовках и оранжевой вязаной кофте, настолько яркой, что резала глаз. Он был один в своем кабинетике, больше похожем на стенной шкаф; восседал за серым стальным столом на деревянной вертящейся табуретке, которую, кажется, купили на распродаже после пожара.

Я представился. Он, конечно же, уже знал, что Линду Забо убили.

- Разве не ужас? - вопросил он, жестом указывая мне на другую табуретку. - Просто в голове не укладывается.

- Вы близко знали профессора Забо?

- Очень. Не далее как на прошлой неделе мы с женой приглашали ее на обед. У нас с Линдой было общее расписание занятий, ну, более или менее, поэтому мы ездили на работу вместе. Ее машина вечно стояла сломанная.

Он снял оранжевую пушинку со штанов.

- Трагичная, поистине трагичная смерть. Вы, наверное, слышите такое всякий раз, когда кого-то убивают, и я понимаю, что каждая человеческая жизнь бесценна, но Линда была ярко выраженной индивидуальностью.

- Пожалуйста, поподробнее.

- Она была замечательным человеком, но главное - мозги у нее первоклассные. Чтобы остаться здесь, она отказалась от профессуры в Институте перспективных исследований. Знакомое название?

Я знал, что это крупный научный центр в Принстоне, штат Нью-Джерси, знаменитый тем, что там работали Эйнштейн и десяток других гениев, о чем и сказал Шенку.

- Вот именно, - кивнул он. - Что называется, высшая лига.

- Тогда почему она подвизалась здесь? Ей нравилось преподавать?

- Господи Боже, нет! - хохотнул он. - Конечно, Линда могла бы преподавать где угодно, но как исследователь представляла гораздо большую ценность: отличный теоретик и одновременно хороший экспериментатор.

- У нее была лаборатория в кампусе?

- Нет, она говорила, что работает дома, но в такое трудно поверить, правда? Нужно иметь целое состояние, чтобы приобрести хотя бы малую долю того оборудования, которым оснащены наши скромные лаборатории. Да, наш факультет, скорее, второго класса, хотя и пользуется уважением среди коллег. Я сам неплохой экспериментатор. А меня она превосходила на порядок, уж поверьте мне.

Необычное признание, особенно для человека из мира науки. В Шенке не было ничего от непризнанного гения.

- Почему вы так говорите? - спросил я.

- Ну, она время от времени помогала мне кое в чем, - отозвался он. - Превосходно управлялась с оборудованием. Не какой-то там хороший наладчик, но истинный талант в разработке и конструировании.

- Не хочу показаться невежливым, - продолжал допытываться я, - но если все это так, то почему она работала у вас?

- Долг перед близкими, по всей видимости. У нее тут есть семья, хотя мы никогда никаких родственников не видели.

- Какая у нее специализация?

- Она читала вводные курсы и вела пару семинаров по квантовой физике, - объяснил он. - Но в душе была математиком-теоретиком. Она много говорила о своей работе, но я понимал не более половины. А ведь меня считают хорошим специалистом. - Вид у Шенка стал грустным. - Я, наверное, лезу не в свое дело, но, кажется, Линда переживала какую-то личную драму. Она как будто была не способна взять себя в руки и решиться что-нибудь опубликовать. Во всяком случае, последние пять лет.

- А вы не могли бы в общих словах объяснить, над чем она в последнее время работала? - спросил я.

- Боюсь, я ничего, кроме общих слов, сказать не смогу. Она увлеклась чем-то, что назвала ЛЭВами, «локализованными энтропийными возмущениями». Так она именовала участки пространства, в которых энергия практически отсутствует и никакого полезного выхода уже получить невозможно. Концепция интересная, но несколько противоречивая. «Очаги» энтропии, содержащиеся внутри системы, но не испытывающие на себе ее воздействия и сами на нее не воздействующие. Словно чашку замерзшей воды поставили в духовку, а жидкость не нагревается и духовка не остывает. Но расчетов и формул в основе теории я так и не увидел. Может, оно и к лучшему. В колледже у меня был курс исчисления, но из него я помню лишь запах шампуня Мэрибет О'Холлрен и то, как два семестра ее волосы дразняще колыхались над моей партой.

- А откуда берутся эти «очаги» энтропии? Какого они размера? Мы имеем в виду микроскопический уровень?

- О Боже! - Шенк горестно махнул рукой. - Это же все теория. Кто знает, какого размера они были бы в реальном мире, если бы вообще возникли. Линда считала, что их уравновешивает скопление темной энергии в другом измерении. Все это сплошные домыслы и не имеет отношения к математике, - поспешно добавил он. - Слушайте, мне сейчас пришло в голову, что всего этого в газете лучше не печатать. Выйдет отвратительно и нечестно по отношению к ее памяти.

Шенк еще кое-что рассказал про работу Забо (тоже не для печати), но у меня уже голова шла кругом. Когда он остановился, чтобы набрать воздуха, я поспешил закончить беседу и с извинениями откланялся.

Я уже стоял на пороге, когда он снял с полки видеокассету и протянул ее мне.

- Возможно, она будет вам полезной. Это запись лекций Линды последнего семестра.

Пока я был в университете, вечная морось Юджина снова взялась за свое. Тем не менее к машине я выбрал обходной путь. Мне хотелось поразмыслить над словами Шенка, и, даже невзирая на дождь, я радовался, что не торчу в редакции. Подавляющая часть рабочего времени репортера проходит у телефона в лабиринте кабинок, которые пришли на смену открытым помещениям прошлого десятилетия. Эта новая мода меня возмущает - нередко к неудовольствию заведующей редакцией.

Если забыть про плаксивое небо и случайные порывы ветра, стоял приятный весенний день. Не холодный, градусов пятнадцать, и в воздухе витал пьянящий запах распускающейся листвы. Юджин расположен в самом центре долины Уильяметта, протянувшейся с севера на юг поймы между Береговыми хребтами и Каскадными горами. Каскадные горы сохраняют здесь теплый, влажный приморских климат, превращая долину в своего рода теплицу под открытым небом.

Природа Юджина намного богаче нью-йоркской. Вдоль улиц, окружающих университет, тянутся ряды огромных старинных деревьев: ясени, каштаны, клены и, наверное, с десяток разновидностей хвойных - ели, пихты, сосны и можжевельники. Их стволы поросли мхом, и дождевые капли с успокаивающим звуком шелестят в густой листве.

Я мысленно прокручивал интервью: не сочинял репортаж, а, скорее, переваривал информацию. По словам Шенка, машину Забо вечно чинили, а Старр упоминала, что автомобиль Линды был новенький. Что-то еще о машине вертелось у меня в голове, но я никак не мог поймать мысль за хвост.

А еще физика… Для дилетанта я неплохо разбираюсь в науке и стараюсь не отставать от новых веяний - в общих чертах. В прошлой жизни я писал о науке, но в газетной журналистике, этом последнем прибежище начитанного дилетанта, нынче пришло время экспертов. Колонки научных новостей в больших газетах теперь ведут кандидаты наук, а не ребята, которые, заканчивая журналистику, прихватывают заодно и физику. Но даже я понимал, что если Шенк верно описал теорию покойной профессорши и если ее развить, последствия могут быть грандиозными. Два больших «если», но тем не менее… С другой стороны, как вообще вся теоретическая физика, гипотеза казалась нелепой - для профана. На мгновение я задумался, не научная ли деятельность послужила причиной гибели Линды Забо, но такие рассуждения вели к домыслам об инопланетянах и тайном заговоре масонов с целью захватить власть над миром.

Когда я вернулся к машине, то обнаружил, что промок до футболки. Машина, разумеется, не заводилась, и пришлось сорок пять минут ждать механика.

Остаток дня я пытался разыскать родственников Забо (ни в университете, ни в полиции о них ничего не знали) и так ни одного не откопал. Что, признаюсь, принесло мне некоторое облегчение. Разговаривать с родственниками жертвы - печально в лучшем случае, а в худшем - тебе выпадает нелегкий жребий сообщать ужасную весть.

За следующие несколько дней я накропал лишь одно короткое продолжение к первому репортажу («Полиция активно расследует…») и продолжал освещать рутинные происшествия маленького городка: упавшее дерево раздавило несколько пустых машин, пожар на спрингфилд-ской стоянке трейлеров, группа подростков обезобразила расистскими граффити несколько домов. Потом настал черед эксклюзивных новостей Юджина: ежегодный угон продуктовых тележек из местных супермаркетов фэнами «Грейтфул Дед».

Кочующие вслед за группой из города в город поклонники «дедов», как правило, слишком бедны, чтобы останавливаться в отелях, и на время гастролей захватывают местные скверы. По прибытии в город такие «туристы» отправляются в ближайший «Сейфвей» или «Метро», закупают на несколько дней еды и выпивки и везут на тележках в свой лагерь у реки. А там тележки становятся частью инфраструктуры палаточного городка. На утро после отъезда фэнов супермаркеты посылают за заблудшими тележками грузовики.

Все то время, пока писал заметку, я воображал, во что бы вылилась такая история в Нью-Йорке. Но раз за разом вставала лишь жутковатая картина: худощавых парнишек в футболках цвета дерюги забивают дубинками - как новорожденных тюленей - разозленные менеджеры супермаркетов.

На видеокассету, которую мне вручил Шенк, я наткнулся, когда мы с Гусом выволакивали хлам из машины. Собственно говоря, убирался я, а Гус обнюхивал коврики в поисках микроскопических частичек фастфуда.

Наскоро приготовив обед, я сел перед телевизором посмотреть запись. Она оказалась чуть лучше среднего: на Забо был микрофон-клипса, а в потолке аудитории имелось два огромных окна, впускавших сентябрьское солнышко.

На место преступления я приехал уже после того, как увезли тело, и саму профессоршу видел лишь на фотографии с университетского пропуска: белая женщина старше тридцати, вот и все.

На видеозаписи Забо казалась подтянутой и оживленной. Одетая в брюки цвета хаки, ярко-красную футболку и черные кеды, она выглядела весьма моложаво: не старше сорока. Если ей не нравилось преподавать, то она была превосходной актрисой.

Шла обычная лекция курса «физика для лириков». На пленке Забо объясняла пятидесяти студентам эффект Доплера. Когда она перешла к длине волны, поднялось несколько рук.

- Подождите с вопросами, - попросила она класс. - Я потом объясню. Всё во Вселенной.

По рядам прокатился смех, руки опустились. Забо отработала сорок минут, дав внятное объяснение эффекту Доплера и его последствиям для космологии. Она легко говорила о сложном, не впадая в популизм и в то же время без тени снисходительности к невеждам.

По окончании лекции вокруг ее стола сгрудились с десяток студентов. Микрофонов у них не было, поэтому большинство их комментариев вышло неразборчиво, но по счастливым, оживленным лицам читалось, что их вопросы вторичны, что им лишь хочется побыть рядом с ней. У некоторых преподавателей есть такой дар, и Забо была наделена им сполна.

В Нью-Йорке я писал о многих убийствах, но никогда не знал жертв лично. Даже горе родных редко помогало узнать покойного лучше, чем из стандартных газетных строк: «молодая мать троих детей» или «трудолюбивый эмигрант из Гвианы». А Забо - так внезапно и печально - вдруг обрела плоть и кровь.

Когда я позвонил Старр узнать, не продвинулось ли расследование, она предложила встретиться с ней и ее напарником в ресторанчике под названием «Мачо-мышь».

Старр была уже на месте, когда я приехал: мне пришлось остановиться и поменять спустившееся колесо. В ресторанчике угощали здоровой мексиканской пищей. Приблизительно под двумя третями блюд в меню стояли значки «полезно для сердца». Мое представление о здоровой еде - картошка-фри без расплавленного сыра. Но я и такой трапезе был рад: главное, поболтать со Старр, пока не появится ее напарник. Это дало мне шанс задать вопрос, который не пришел в голову в доме Забо:

- Откуда ты знаешь, как меня зовут? Старр оторвала взгляд от меню.

- Заметила твой блокнот, читала твою рубрику, знаю твою репутацию.

- Мою репутацию? - переспросил я и мысленно увидел рухнувшую галогеновую лампу.

- В криминальной хронике обычно работают два типа людей, - объяснила она. - Лизоблюды и благородные реформаторы. Первые считают полицейских непогрешимыми, вторые - садистами. Ты, похоже, не относишься ни к тем, ни к другим.

Я разрывался между благодарностью за скрытый комплимент и тягой защитить свою профессию - хотя прекрасно знал, о чем говорит Старр.

- Спасибо, наверное, - пробормотал я. - Но большинство репортеров довольно объективны. И вообще, мне не приходило в голову, что у меня есть друзья в полиции.

- Вот как? - Старр загадочно улыбнулась. - Я бы так не говорила. В основном копы похожи на старшеклассников: ими руководит мнение сверстников. Они уважают того, кто умеет делать свое дело и не кичится этим.

Старр снова вернулась к меню: очевидно, прочла мои мысли о «полезных для сердца» блюдах.

- Негусто, - сказала она.

Мы заказали по содовой, и очень скоро Старр взялась за меня всерьез. Из нее самой я выудил лишь несколько мелочей: Бэннер-Бенди - фамилия родителей; нет, она не замужем; относительно детей планов пока нет. Но в основном мы говорили обо мне. Где я вырос, где учился (она как будто очень заинтересовалась, когда я сказал, что у меня диплом по журналистике и физике), где я работал. Я рассказал, что был репортером криминальной хроники в Нью-Йорке, хотя постарался обойтись без обычных «боевых баек» - не в последнюю очередь потому, что догадался: на нее они не произведут впечатления. Насколько я понял, Старр родилась и выросла в глухом орегонском городке, но мир знала лучше многих ньюйоркцев, и сообразил, что разглагольствования уроженца мегаполиса будут плохо восприняты.

Когда дело дошло до Мойры и моей семейной жизни, я попытался следовать совету Эмерсона: «Если катишься по тонкому льду, единственное спасение - в скорости».

- Разведен, да? Что стряслось? - спросила она.

- Как обычно.

Я всегда так говорил, потому что женщины вечно задавали подобный вопрос. Эту фразу я умел произносить на автопилоте, потому что всякий раз - вообще всякий раз - при этом вопросе в голове у меня возникал укоризненный взгляд жены, который она бросила на меня поверх спинки дивана, когда я вернулся домой и застал ее с любовником.

- Не бывает ничего обычного, Ларри, - сказала Старр. - Детей вы не завели?

- Нет, но у меня есть пес. Гус.

- Гус? - переспросила она. - Уверена, он будет для тебя большим утешением в старости. И что это за пес?

- Не смейся, но его кличка - сокращение от Август. Он полукровка, по большей части лабрадор, но, думаю, есть небольшая примесь чихуа-хуа.

Тут приехал ее напарник и спас меня: не пришлось показывать Старр фотографию собаки, что я уже готов был сделать.

Байрон Декстер оказался невысоким крепышом лет сорока с густой бородой и редеющими волосами. Одет он был в неизбежный спортивных пиджак (чтобы прикрыть кобуру) и надежные крепкие ботинки.

Копы на Западном побережье обычно отличаются манерой поведения от своих нью-йоркских коллег. Больше «пожалуйста, сэр» и «нет, мэм», меньше «я с тобой разговариваю, придурок», - во всяком случае, в приличном обществе. Но я начинал приходить к мысли, что Юджин просто заповедник для нестандартных копов. Декстер выделялся даже среди копов Западного побережья. В нем не было ни тени полицейской сдержанности, той смутно враждебной ауры, которая окружает копов, потому что они взвешивают все твои слова, проверяя, не лжешь ли ты.

Они поделились со мной всем, что им удалось откопать по делу За-бо - как выяснилось, немного. По словам коронера, причиной смерти стала колотая рана в грудь, удар рассек аорту прямо над сердцем. Орудие убийства неизвестно, но, скорее всего, это какой-то инструмент: у раны рваные края и внутри найдена металлическая пыль. Результаты анализа крови и образцов тканей еще не поступили. Соседи ничего не слышали и не видели.

- Тут есть одна странность, - завершила свой рассказ Старр. - Опрашивая жильцов, мы с Дексом проверили другие квартиры в здании. И знаешь что? Все до единой в безупречном состоянии: никаких потеков воды, никакого осыпающегося гипсокартона, ковры практически новые. Владелец ремонтирует квартиры, как только они освобождаются…

- Он пытался выселить Забо? - спросил я.

- Нет, - ответил Декстер. - Вы промахнулись: квартира Забо уже была отремонтирована. Она едва ли не самая новая во всем здании.

- Эта дыра? - вырвалось у меня чуть громче необходимого. Женщина за соседним столиком окинула меня неодобрительным взглядом.

- Трудно поверить, да? - сказала Старр. - Не знаю, как ей удалось довести жилье до такого состояния.

Еду принесли, когда я рассказывал о моем разговоре с Шенком, видеопленке и локазизованных энтропийных возмущениях. Мою собеседницу теория Забо как будто очень заинтересовала, и я полистал блокнот, чтобы проверить, не упустил ли чего.

- Да, еще он говорил про Гейзенберга и про то, как наблюдатель влияет на события, - сказал я, просматривая заметки.

- В отношении локализованных энтропийных возмущений? - переспросила Старр. Произнесла она это без нажима, и я интуитивно понял, что она не использует сокращение лишь потому, что не хочет сбивать меня с толку.

- Не знаю. А что? Ты что-то об этом знаешь? Тут стоит поискать взаимосвязь?

Она поглядела на Декстера, которому явно наскучила наша болтовня на темы физики.

- Ну, если локализованные энтропийные возмущения вызывает наблюдатель, дело может оказаться серьезным. Сами знаете, как кот Шрёдингера: пока наблюдатель не откроет коробку, животное не живо и не мертво.

Я кивнул: мол, понимаю, о чем речь.

- Если наблюдатель-человек способен вызвать локализованные энтропийные возмущения…. - начала было Старр, но осеклась. - Надо признать, звучит это в духе «Танцующих мастеров Ву Ли» [1], - сказала она, помолчав. - Те, кто ничего не смыслит в физике или буддизме, вечно пытаются как-то связать их между собой. Тем не менее не вижу причины, почему присутствие человека не может вызывать локализованных энтропийных возмущений.

Странно себя чувствуешь, когда тебе читает лекцию по квантовой физике коп. Мне хотелось задать ей десять тысяч вопросов о ее образовании и карьере, но тут Декстер встал и достал из кармана рацию. Сказав в нее несколько слов, он обратился ко мне:

- Нам пора. - Он пожал мне руку, потом кивнул в сторону Старр: - Она считает вас интересным. Да поможет вам теперь Господь.

Я поглядел на Старр, ожидая прочитать на ее лице такое же удивление или хотя бы раздражение, но она осталась совершенно невозмутимой. И тоже встала. Проходя мимо, она дружески толкнула меня бедром.

- Чао, Лари. До сути твоей собачьей проблемы доберемся в следующий раз.

Я посидел еще минуту, чувствуя себя счастливым и немного вымотанным. Дело было не только в притяжении (и ура! оно, кажется, взаимное). Удовольствие от общества Старр было подернуто печалью по Линде Забо. Я кое-что рассказал о видеозаписи, но отдал ее со странной неохотой, когда копы попросили на время - а ведь принес ее сюда как раз с этой целью. Глупо, конечно, но хотелось оставить кассету себе.

Плюс работы криминального хроникера в том, что не надо присутствовать на заседаниях городского совета и слушаниях местных комитетов. Минус - полный спектр человеческих невзгод: от кражи рюкзака до убийства. В участке Юниверсити-Вест сидел прикованный наручниками к скамье подросток в мешковатых штанах. Он рыдал так, что от соплей и слез промокла футболка.

- Что с ним? - спросил я дежурного.

- Отдубасил друга скейтом, - отозвался тот. - Из-за пачки сигарет. Бедняге теперь потребуется пластическая операция. - Он подался через стол к подростку. - Эй, Сейдж, тебе уже шестнадцать. Знаешь, что это значит?

Все знают: ему достаточно лет, чтобы его судили как взрослого.

Парнишка как будто искренне раскаивался. Настолько, что его плач сумел прорваться сквозь эмоциональную пелену, которую Мойра называла моей «завесой безразличия». Выписав подробности происшествия из журнала, я решил убраться подальше от рыданий.

Я уже выходил из участка, когда это случилось: не успел я проследовать мимо высокой витрины с призами и наградными табличками, как верхняя полка просела, и на дно шкафа обрушилась лавина щепок и металлических конструкций. Хотя переднее стекло выдержало, грохот все равно получился оглушительный.

Подвывающий подросток разом умолк, из недр участка выбежали четверо копов и тут же застыли, разинув рты.

- Господи Иисусе, - вырвалось у одного из них. - Что вы такого сделали?

- Я витрину не трогал, - выдавил я.

Я как всегда был потрясен размахом разрушений и опять перенесся в детство, когда отец свирепо смотрел на меня поверх какого-нибудь безвозвратно загубленного ценного предмета. То, что я не прикасался к витрине, как и тогда, не имело никакого значения.

- Я не… - начал было я, но дежурный меня оборвал:

- Неважно, - рыкнул он, - просто ничего больше по дороге к двери не трогайте.

Подавив желание сказать что-нибудь в свою защиту, я ушел. Уши у меня горели от смущения.

- Привет, Лари. Слышала, ты вчера разгромил участок Юниверси-ти-Вест.

Голос Старр в телефоне вырвал меня из крепкого сна. Часы показывали шесть утра.

- Очень смешно… А новости быстро разносятся.

Я даже не спросил, откуда у нее мой номер, ведь в телефонной книге его нет, но, в конце концов, она же детектив. Интересно, что еще она обо мне знает?

- Разбудила меня, лишь бы растравить раны?

- Да, а еще я еду в Бенд посмотреть на машину Забо. Хочешь, тебя захвачу?

- В Бенд? А что там делает ее машина?

От Юджина до Бенда больше ста миль, он за Каскадными горами.

- Сломалась там, - объяснила Старр. - Забо собиралась в пеший поход. Поставила машину в тамошний гараж еще за неделю до смерти. Кажется, ей полагалось забрать ее в эти выходные. Но одно условие: все, что я обнаружу, не для печати, пока я сама не разрешу.

Иногда приходится идти на подобные сделки с копами. Пока Старр и ее партнер щедро делились со мной информацией. Что ж, примем эти условия…

- Когда ты выезжаешь? - только и спросил я.

- Заеду за тобой через десять минут, - ответствовала Старр. - Только куплю для нас кофе. Ты как пьешь?

- Тебе еще не известно? С молоком и сахаром.

- Отлично. И не копайся. - Она повесила трубку.

Выпустив Гуса на задний двор, я бросился в душ. Когда Старр постучала, я был уже одет, а пес гонял по полу кухни последний катышек сухого корма. Не успел я открыть дверь, как Гус кинулся к гостье.

- О, только погляди, какой кошмарный, какой уродливый пес! - закурлыкала Старр тоном, каким обычно победители телеигр приветствуют раздающих призы. И принялась трепать Гуса за бока.

Пес, разумеется, был на седьмом небе и облизывал Старр с таким пылом, что ей пришлось умыться перед дорогой.

Исполненный чувства вины, я, шаркая, пятился к двери, чтобы помешать Гусу вырваться из дома за нами следом.

- Давай возьмем его с собой, - предложила Старр.

- Ты уверена?

- Да, и машину сможем вести втроем, по очереди.

Я снял с вешалки поводок, отчего Гус бешено закружился вокруг меня. Трудно сказать, кто из нас был счастливее.

У Старр оказался антикварный шеви-фургон начала семидесятых, чистенький и очень ухоженный. Виниловые сиденья ни на йоту не провисали.

- Ух ты, какая машина! - восхищенно воскликнул я, прикидывая, сколько стоит транспортное средство, отреставрированное до подобного совершенства. - Ты уверена, что нужно брать Гуса?

- Спасибо! - воскликнула она. - Я правда люблю старые вещи. А что до Гуса - убеждена, он будет истинным джентльменом.

Еще один приятный сюрприз ожидал меня, когда я попробовал кофе: это был ординарный напиток, а не какая-нибудь дорогущая изысканная смесь из бутика. Я пил его маленькими глотками, пока Старр везла нас на восток, и чувствовал себя виноватым, что мне так хорошо, - мы ведь ехали осматривать машину убитой женщины.

На Каскадные горы мы поднялись по 126-й трассе. Тучи, казалось, висят над самыми нашими головами. Даже при том, что дворники на лобовом стекле постоянно работали, Старр приходилось то и дело переключать скорости, пока мы тащились сквозь дождь и ветер. Впереди замаячил темный хвойный лес. Гус свернулся на заднем сиденье, но лишь после того, как щедро оставил отпечатки носа на задних стеклах.

- Так что случилось вчера в участке? - поинтересовалась Старр. Я рассказал ей о подростке и о том, как осыпались полки в витрине.

- Не выдержали, когда я проходил мимо, - закончил я. - Меня расстроили и слезы мальчишки, и окрик дежурного, но витрины я не трогал. До нее было больше фута… Но у дежурного совсем другое мнение.

- Ну, сам понимаешь, он натренированный наблюдатель, - отозвалась на это Старр, - а значит, скорее всего, понятия не имел о том, что увидел.

Это вызывало у меня улыбку. Мне вдруг показалось очень важным, чтобы Старр мне поверила - каким бы мелким ни было происшествие.

- Со мной вечно что-нибудь случается, - выпалил я, вовсе не собираясь ничего подобного говорить. - Когда я был маленьким, то просто притягивал несчастные случаи. Ребята в школе прозвали меня Облом.

Старр кивнула, но промолчала, а я прямо-таки услышал голос Мойры: «Слишком много информации» - тем раздраженным тоном, которым она осаживала мои попытки что-то ей поведать.

«Вот сейчас все испорчу!» - панически подумал я.

- Сомневаюсь, что ты толкнул витрину. Даже Мартин, дежурный, сказал, что, на его взгляд, ты и близко к ней не подходил. Но эти вещи происходят с тобой не просто так, - сказала Старр, помолчав.

- О чем это ты?

Старр отвлеклась от дороги, чтобы посмотреть на меня.

- Помнишь софит на месте преступления, который…

- Да, помню, - оборвал я ее, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

- Я наблюдала за тобой, когда ты вошел. Ты глядел себе под ноги, но я-то смотрела на тебя и думала: «Это еще что за симпатяга?». Когда прибор рухнул, ты был далеко.

- Что? - Вот этого я никак не ожидал. - Но ты же сказала, я его разнес…

- Просто подтрунивала, - отозвалась Старр. - Не могла же я сделать вид, будто ничего не заметила. Но софит не сам собой упал. Ты его, конечно, не трогал, но дело все-таки в тебе.

- Как это?

В ее голосе не прозвучало ни тени обвинения, и мне стало чуть легче.

- Не знаю, - ответила она. - Но если так происходит с самого детства… Знаешь, когда слышишь стук копыт… - Она снова глянула на меня и пожала плечами. - Несчастных случаев не бывает, в этом я твердо уверена.

«Несчастных случаев не бывает». Мы с Мойрой десяток раз ходили к семейному психотерапевту, когда еще думали, будто можно что-то спасти. На одном из сеансов Мойра пеняла мне на треснувшую кофейную кружку. Я как мог извинялся, ссылался на несчастный случай. «Несчастных случаев не бывает», - возразил на это психотерапевт.

От тех же слов, услышанных из уст Старр, я почувствовал на языке горький привкус гнева и поражения, которые проглотил тогда в кабинете. Оправдываться не хотелось, поэтому я сидел и смотрел на туман за стеклом.

Некоторое время спустя мы выехали на перекресток с узким двухполосным шоссе, которое убегало от нашей трассы, когда она поворачивала на север. Не успели мы проехать несколько миль, как небо начало светлеть, а потом мы вдруг вырвались за верхний край облаков. Мы почти приблизились к вершине одной из Трех Сестер, трио пиков-десятитысячников в Каскадных горах. Небо было невероятной голубизны, и бьющее в лобовое стекло солнце заметно согрело салон. Лес вокруг поредел, сами деревья стали низкорослыми, искривленными от ветра.

Несколько минут спустя Старр съехала на обочину, чтобы полюбоваться видом.

- Это надо видеть, - сказала она. - Одно это стоит всей поездки. Тон у нее был дружелюбный и деловитый, словно я не дулся последние четверть часа. Я почувствовал себя полным идиотом.

Наша машина оказалась единственной на маленькой стоянке. Пока Гус пытался запомнить запах каждого кустика и травинки, мы со Старр смотрели вниз, на долину Уильяметта.

Вид действительно был потрясающим - даже для штата, где живописные ландшафты не редкость. Зеленые с бурым горные пики казались островами в плотном море белых облаков, укрывших долину. Ярко-голубое небо у горизонта стало фиалковым, а вершины Береговых хребтов в семидесяти милях к западу четко просматривались в прозрачном воздухе.

Остатки моей обиды развеялись. Я собирался с духом, чтобы замять неловкость, когда Старр взяла меня за руку.

Казалось чудом, что я ничего не испортил. Она слегка подалась ко мне, ее лицо смягчилось. Я так волновался, что едва мог дышать. И испытал почти облегчение, когда появился Гус и, с шумом обнюхав наши руки, втиснулся между нами.

Мастерская «Авто-Бенд» располагалась на узкой улочке на окраине города. Это оказалась типичная мелкая заправочная станция, только вот колонки были украшены портретами. Один из персонажей даже смахивал на Эрнеста Хемингуэя.

Мы пошли в контору поговорить с владельцем, высоким человеком средних лет, остриженным под «ежика» и с солидным брюшком. Стол у него был заставлен стаканчиками недопитого кофе, завален инструментами и бланками. Возле дряхлого телефона с круглым диском лежал зачитанный номер «Пари ревю» с черными сальными отпечатками пальцев на обложке.

Когда мы представились, владелец, которого, как оказалось, звали Эрл, вытер руку красной тряпкой и лишь затем протянул ее для пожатия, а после вывел нас к столику для пикника возле гаража.

- Тут места больше, - объяснил он, открывая пластмассовый холодильник рядом со столиком. - Что-нибудь выпьете? У меня только апельсиновая «фанта», зато холодная.

Мы согласились, и Старр объяснила, зачем мы приехали. О смерти Забо хозяин узнал из газеты: мой репортаж перепечатали в «Портленд Орегониан».

- Симпатичная женщина, - сказал Эрл. - Жаль, я не знал, что она преподаватель физики.

- Почему? - спросила Старр.

- Я смотрел одну научно-популярную передачу по Би-Би-Си, и физик, у которого там брали интервью, говорил, что любое событие, которое может случиться - например, Кеннеди проиграл Никсону, или Элвис не умер, - уже произошло в параллельной вселенной.

За десять лет работы в газете я наслушался всяких чокнутых и сейчас был уверен, что разговор уйдет в область небылиц, но ведь это не мое интервью, поэтому я с безучастным видом наблюдал за действиями Старр.

- Ну и? - подстегнула она Эрла.

- Энергию и материю нельзя создать или уничтожить. Так гласит первый закон термодинамики, верно? Тогда почему существование параллельных миров его не нарушает?

Недоуменное выражение моего лица он, наверное, воспринял как приглашение продолжать.

- Скажем, существует мир, в котором Гитлер поступил в академию художеств, так?

- Предположим.

- И тот, в котором Гитлер вторгся в Англию, и все, кто живет к востоку от Гренландии, говорят теперь по-немецки. И предположим на минутку, что есть мир, в котором Гитлер первым создал атомную бомбу. С миром, в котором живем мы, получается четыре различных, так?

- Да, - согласился я.

- Тогда откуда же берутся энергия и масса для атомов, из которых они состоят?

- Энергия и масса?

- Предположим, есть четыре полноценных вселенных с четырьмя различными Гитлерами, - снова завел он. - Откуда берутся дополнительные атомы, из которых они состоят? Если каждое событие служит своего рода точкой разветвления, то довольно скоро возникает бесконечное число миров. Значит, масса-энергия каким-то образом возникает из ниоткуда, причем это происходит всякий раз, как «ответвляется» следующий мир. - Он развел руками. - Видите, в чем проблема? Или бесконечное число вселенных уже существует, и все предопреде-ленно, или мы живем в мире, где любой выбор уничтожает свою противоположность.

- А как вы считаете? - спросила Старр.

- Вселенная - это палимпсест, ребята, - сказал он. - Время от времени приходится протирать грифельную доску, чтобы написать какое-нибудь новое уравнение.

Я предположил, что Эрл - очередной захолустный чокнутый, а он не только не был сумасшедшим, но и ставил вопросы, о которых я даже не думал и на которые не знал ответа. Обилие физиков-любителей вокруг (начиная с самой Старр) начинало понемногу пугать.

Помимо своих размышлений о квантовой физике, Эрлу было почти нечего сказать о Линде Забо. В ее машине сломался приводной ремень вентилятора, от чего двигатель перегрелся и заклинило насос.

Она попросила отбуксировать ее в гараж Эрла и тем же вечером взяла на прокат другой автомобиль и вернулась в Юджин.

С точки зрения расследования, машина нас разочаровала. В «бардачке» лежали лишь атлас Орегона и несколько карт пеших маршрутов по Каскадным горам, а в багажнике - запаска, складной домкрат, резиновые сапоги и пустая бутылка из-под минералки. Салон был безупречно чист, в нем еще сохранился канцерогенный запах новой машины, испускаемый пластмассовыми деталями. Как сказали профессор Шенк и другие коллеги Забо, которых опросила Старр, она любила пешие прогулки; скорее всего, именно это привело ее в Бенд.

Сложив личные вещи профессорши в пластиковые мешки для вещ-доков, Старр договорилась, чтобы машину отбуксировали в Юджин и поставили на полицейскую стоянку до тех пор, пока не найдут каких-нибудь родственников Забо. Оплата ремонта пошла с кредитной карточки профессорши, поэтому Эрл не пострадал, разве что недополучил за несколько дней содержания машины в своем гараже.

Он постоял с нами, пока Гус методично обнюхивал кусты.

- Вы поймаете парня, который ее убил? - спросил он у Старр.

- Надеюсь, - отозвалась она. - Окажись это кто-то из ее знакомых, шансов у нас было бы больше, но сейчас вероятность невелика.

Сунув руки в карманы, Эрл уставился себе под ноги. Вид у него был как у маленького мальчика.

На обратном пути в Юджин мы говорили мало. Стоило нам перевалить Каскадные горы и спуститься назад в облачную подушку долины Уильяметта, как возобновился дождь - не привычная морось, а настоящий ливень, который барабанил о крышу машины со звуком рвущейся джинсы.

- Ты сомневаешься, что поймаешь убийцу? - спросил я наконец. Что-то в моем голосе заставило Старр посмотреть на меня.

- Тебя это действительно проняло, да?

- Ты видеозапись видела?

- Да. Странно, какой она там кажется молодой, а ведь когда судмедэксперт увез ее из квартиры, выглядела она на шестьдесят. И вообще я посмотрела не все. А ты досмотрел до конца?

- Не мог остановиться. Я писал о многих убийствах, но… Просто не ожидал такое увидеть. Может, раньше я был слишком отстраненным. Моя бывшая жена уж точно так думала.

- Ты говоришь про очаровательную Мойру, - констатировала Старр.

- Да? - И с чего это вдруг я заговорил о ней? - Но ты не ответила на мой вопрос. По-твоему, вы не поймаете убийцу Забо?

- Не знаю. Я не об этом думала.

- Не об этом? А о чем?

- О физике. О том, что говорил наш друг Эрл по поводу протирания грифельной доски.

- Как вышло, что ты так хорошо разбираешься в предмете? - спросил я. - Я встречал образованных копов, но их общих познаний в физике не хватило бы и на сборник комиксов. И честно говоря, мне стало немного не по себе от механика, который тоже фанат таких теорий.

- Сомневаюсь, что наша встреча с ним случайность, - задумчиво произнесла она.

- Да-да, случайностей не бывает.

- Верно. Хотя я говорю не о твоих проблемах. У меня просто талант натыкаться на отсутствующие кусочки головоломки.

- Да? И к какой головоломке относится Эрл?

- Ты и без моей помощи в свое время поймешь. Но сейчас тебе, пожалуй, следует задуматься о другом, иначе потом будешь очень раскаиваться.

- О чем это ты? - удивился я.

- По дороге в Юджин я говорила, что несчастные случаи, которые вокруг тебя происходят, на самом деле далеко не случайны. По крайней мере, я так считаю. То есть ты их вызываешь, хотя и не можешь контролировать.

- Не понимаю… - начал было я, но Старр меня перебила:

- Погоди, дай мне закончить. Я не утверждаю, что эти вещи происходят по твоей воле, но они случаются - причем обычно тогда, когда у тебя тот или иной эмоциональный стресс. Я права?

Я кивнул. Пусть выкладывает все разом.

- И у нас есть мертвая женщина-ученый, которая работала над теорией локализованных энтропийных возмущений. Ее нашли в квартире, которая выглядит так, будто последние полвека в ней гуляла непогода. И Эрл, и ты, и я - все мы немного разбираемся в физике. Это не случайность.

Опять эта проклятая фраза.

- Звучит ужасно загадочно, прямо-таки мистика, - не удержался я. - Особенно из уст полицейской, которая увлекается квантовой механикой. Мир полон случайных совпадений. Мы слишком далеко ушли от причинно-следственных связей.

Но мне было очевидно, что Старр я не убедил. Самого себя, впрочем, тоже.

- Да, мир полон совпадений, - продолжала она. - Но если я арестовываю посреди улицы карманника, у которого на счету четыре ограбления, я не думаю: «Надо же, какое совпадение!».

Меня начало подташнивать.

- Надеюсь, я не стал подозреваемым?

- Нет! Как ты вообще мог такое подумать? - в голосе Старр прозвучало неподдельное удивление. - Я просто говорю, что поступки людей не бывают непроизвольными. Это не…

Что бы Старр ни хотела сказать, закончить мысль ей не удалось. В этот момент левый «дворник» надломился и с громким стуком упал на лобовое стекло.

- Лучше не вести таких бесед, пока не остановимся, - пробормотала она.

Как бы то ни было, сломанный «дворник» отвлек бы меня от любого разговора. Впереди показался следующий съезд с трассы - на Либург. Притормозив, Старр свернула на стоянку при «Макдональдсе».

- Сходишь за кофе? - спросила она, выключая мотор.

- А ты меня здесь не бросишь?

- Эй, Гус, папочка решил пошутить, - сказала она через плечо псу. - Мне, пожалуйста, без сахара, только молоко.

Когда я вернулся к машине, Старр стояла под проливным дождем и пыталась приладить «дворник». Гус наблюдал за ремонтом с пассажирского сиденья.

- Ты насквозь промокла, - сказал я, протягивая ей пластиковый стакан.

Старр сдавила большим и указательным пальцем кожу на руке, и на ней собралось несколько капель.

- Видишь? Непромокаемая.

Внутри она вручила мне обломок «дворника».

- Посмотри внимательно.

Резина на нем была жесткой, почти крошилась.

- Наверное, пора менять.

- Попробуй угадать еще раз. Не скажу точно, но, кажется, им нет и полугода. И со вторым «дворником» все в порядке. Если это не локализованное энтропийное возмущение, то я расцелую Гуса.

- Ты просто ищешь отговорки, - произнес я, вернее, мои губы.

Мысленным взором я видел, как моя машина со скрежетом останавливается посреди моста Верразано-Нэрроуз, вскоре после того как я застал Мойру на диване с любовником.

В желудке у меня возникло странное ощущение. Кое-кто рассказывает, будто видел сны, в которых оказывался голым перед большой аудиторией. Я никогда таких не видел, зато сейчас понял, что чувствуют эти люди.

- Не знаю, Старр, - сказал я наконец. - Мне нужно подумать.

- Это точно, - тепло согласилась она. - Но пока ты справляешься лучше, чем я бы на твоем месте.

В этом я не был так уж уверен.

В багажнике Старр имелся набор инструментов, и мы сняли «дворник», чтобы он не царапал стекло. Гус воспользовался возможностью обежать кусты и, вернувшись в машину, испачкал заднее сиденье мокрыми лапами.

- Если откроешь багажник, я достану тряпку и уберу, - предложил я.

- Брось, это всего лишь грязь. Пусть высохнет, я потом пройдусь пылесосом.

Учитывая, как барабанил дождь, я усомнился, что машина высохнет до августа, но промолчал.

Остаток пути я провел, погрузившись в свои мысли, заново перебирая «несчастные случаи» в моей жизни, - то еще получалось кино.

Когда мы притормозили перед моим домом, Старр поставила машину на ручник и повернулась ко мне.

- То, что ты приехал писать про убийство Забо, не случайность, - констатировала она. - И то, что там оказалась я, тоже.

Не вдумываясь в ее слова, я кивнул. Мне хотелось лишь скинуть мокрую одежду, забраться в кровать и накрыться с головой одеялом. Я вытащил Гуса из машины, и, когда наклонился к окну попрощаться, она поцеловала меня в губы - крепко и целомудренно. Я едва отреагировал.

Обходя ее машину сзади, справа от номерного знака я заметил сти-кер: «Из хаоса - порядок».

«Да, конечно, - подумал я. - Тебе легко говорить».

Весь следующий день я был настолько рассеян, что сделал нечто, чего со мной не случалось со времен колледжа: не успел сдать текст в срок. У меня остановились часы (им вообще со мной плохо живется), и о времени я вспомнил, лишь глянув на настенные часы, когда заканчивал возиться с какой-то административной писаниной. Это была рутинная заметка для криминальной хроники, но мне пришлось вынести двадцать минут лагерных нотаций от заведующей редакцией, прежде чем меня отпустили домой.

А дома оказалось, что Гус залез в мусор, который я забыл выбросить, и разнес его по всему дому. Я наорал на пса, хотя виноват был, в сущности, сам. Он забрался под кровать, чего не делал с тех пор, когда мы с Мойрой ссорились.

Я уговорил его выйти и объяснил, что он хороший пес, без сомнения, окончательно его запутав. Алкоголем я никогда не увлекался, но в тот вечер решил, что это недостаток. Я отчаянно хотел забыться. Кино по кабельному каналу не смогло отвлечь меня от мыслей об энтропийных возмущениях. Я пытался сосредоточиться на словах Старр или на собственном анамнезе несчастных случаев, но внимание то и дело отвлекалось на что-нибудь еще - скакало, как плоский камень по поверхности пруда.

Наконец я надел спортивные штаны, поставил в CD-плеер альбом Билли Брэгга и отправился на пробежку. Дождя не было, зато туман стоял такой густой, что я моментально промок до нитки.

Я бежал по Хай-стрит в сторону реки, несся в темноте, а музыка в наушниках ревела, что есть мочи. Выбравшись на дорожку вдоль Уиль-яметта, я немного притормозил и повернул на восток. Благодаря уханью собственного сердца, музыке и густой пелене тумана, простиравшейся от одного фонаря до другого, я чувствовал себя полностью отрезанным от мира.

Мне понадобилось почти полчаса, чтобы пробежать трехмильный круг, который заканчивался на моей улице. Последние сто ярдов я прошел на дрожащих ногах и рухнул наконец на собственное крыльцо.

Как только я снял наушники, в ушах у меня зазвенела туманная тишина. Я просидел минут двадцать, давая пульсу вернуться к норме и вообще ни о чем не думая. Когда мне удалось подняться на ноги, я вошел в дом и упал в кровать, мокрый, потный и вымотанный. Кажется, за всю ночь я даже не перевернулся на другой бок.

Мне снились Линда Забо и Старр. Насколько я знал, в реальной жизни они никогда не встречались, но в моем сне болтали и доставали учебники из соседних шкафчиков в школьной раздевалке. На обложках учебников были странные письмена - я никак не мог их разобрать. Проснулся я растерянный, в убеждении, что если включу свет, то смогу прочитать названия.

Чтобы встать с кровати, пришлось перебраться через Гуса. Выкопав из кармана куртки сотовый, я позвонил Старр.

- Привет. - Она подняла трубку на первом же звонке, и голос у нее был такой, словно она давно проснулась.

- Ты где заканчивала школу? - спросил я.

- Честно говоря, нигде. Ну, я получила домашнее образование, не знаю, как еще лучше сказать.

На мой взгляд человека с побережья, «домашнее образование» равнялось промыванию мозгов религиозными фундаменталистами, считающими: если Земле действительно больше 6000 лет, этот факт раз и навсегда морально развратит их детей. Это никак не укладывалось в то, что я знал о Старр.

- Так и слышу, как у тебя в голове вращаются колесики, - весело сказала она. - Я воспитывалась в монастыре цистерианок. Не школа в строгом смысле слова, но и не дом. А колледж стал для меня школой. До сих пор удивляюсь такой системе обучения.

- Никогда не знал никого, кто вырос бы в монастыре.

- Ага, - рассмеялась она. - Я это не слишком рекламирую, мальчики обычно сразу сникают… А ты не собираешься объяснить, зачем тебе в половине четвертого утра понадобилось знать, где я заканчивала школу?

- Ты мне приснилась.

- В эротичном форменном фартучке?

- Нет! Это не такой сон. Нет, мне снились ты и Забо. Во сне это казалось важным, но теперь я не понимаю почему.

К тому времени я уже окончательно пришел в себя и успел смутиться, что позвонил Старр в такую рань, только чтобы пересказать ей сон.

- Извини, что разбудил, - закончил я.

- В знак примирения можешь привезти завтрак. Я очень люблю рогалики и сырковую массу с изюмом и грецким орехом.

Наскоро приняв душ, я заехал в «Сдобный рогалик» по пути к Старр. Она жила в небольшом квартале старых домов к югу от университета. Солнце еще не поднялось над периной облаков, и в тихом утреннем свете молодая листва обрамлявших улицу белых дубов и вязов лучилась зеленью.

Двухэтажный викторианский дом Старр казался свежевыкрашенным. Она встретила меня в дверях, одетая в джинсы, футболку с Одиноким Рейнджером и бейсболку «Юджин Эмеральдс».

- Обожаю доставку на дом, - сказала она. - Пошли завтракать, пока солнце еще не ушло с кухни. Экскурсию по дому оставим на потом.

Она налила кофе из старомодной кофеварки в толстые разномастные кружки с какими-то неведомыми гербами на боках. Кофе был обжигающе горячим, и я долил себе молока из молочника в форме сидящей коровы. Пока она доставала привезенные мной сок, сырковую массу и рогалики, я осматривал кухню. Все здесь было старомодным, но ухоженным, включая линолеум с рисунком, который я в последний раз видел в детстве - в доме моей бабушки. В общем, дом производил впечатление тепла и уюта, - к такому стремятся, но редко достигают рестораны в духе «ностальжи».

- Я рада, что ты позвонил, - сказала Старр, когда мы уже сидели друг напротив друга. - Я немного волновалась за тебя после нашей поездки.

От ее близости сердце у меня забилось сильнее. Старр недавно приняла душ, и от нее пахло шампунем. Она была босиком, ее грудь свободно колыхалась под футболкой.

- Все еще не знаю, что и думать, - сказал я. - С одной стороны, нужно признать, в моих несчастных случаях уйма совпадений. Но я все еще не могу проглотить, что они моя вина, если не считать, конечно, неловкости, или плохого ухода за вещами, или еще чего-нибудь.

- А как насчет «дворника» в моей машине? - спросила она. - Или витрины в полицейском участке?

- Ты права. Не представляю, как это остановить.

Я не мог даже подобрать слов, так меня пугала подобная бесконтрольность.

- И вообще ты считаешь, что моя «неуклюжесть» связана с исследованиями Забо, то есть… с локализованными энтропийными возмущениями? - Термин все еще не шел у меня с языка. - Мы даже не знаем, в чем именно заключается ее теория. У нас есть только нематематическое ее объяснение от профессора Шенка, то есть из вторых рук. И не понимаю, как я мог устроить так, чтобы познакомиться с тобой, Эрлом и…

- Во-первых, я не считаю, что дело целиком и полностью в тебе, - вмешалась Старр. - С Эрлом ты познакомился благодаря мне, и физикой я заинтересовалась не из-за тебя. А действительно ли твои несчастные случаи являются энтропийными возмущениями или нет… должна сказать, что у нас накопилось немало экспериментальных данных. И Забо мертва. Все равно есть шанс, что это чистая случайность: неудачный взлом или еще что-то.

Взглянув мне в лицо, она осеклась.

Уже минуты три я просидел с открытым ртом, когда Старр решилась вывести меня из оцепенения:

- Что? Говори же!

- Ты знаешь, поначалу я сопротивлялся, не верил в возможность того, что убийство Забо как-то связано с ее работой, но теперь начал сомневаться. Шенк назвал ее хорошим экспериментатором. Что если она сконструировала устройство для создания этих энтропийных возмущений?

- И из-за него ее убили? - спросила Старр.

- Знаю, знаю. - Я невольно улыбнулся ее скепсису. - Интриги в научном мире опасны, но не настолько же. Квартира еще считается местом преступления?

- Печати вчера сняли, - сообщила Старр, - но сомневаюсь, что владелец успел там что-то поменять.

- Можно туда съездить? Ты сумеешь получить записи КВЭЮ? Сокращение означало Комитет по водо- и электроснабжению Юджина, мне хотелось взглянуть на счета Забо за электричество.

- Конечно, смогу. Но зачем? Что такого в ее счетах?

- Если она сконструировала какое-то устройство…

- Верно! Не от солнечной же батареи оно работало! Только что ты найдешь в самой квартире? Ведь криминалисты все забрали.

- Честное слово, не знаю. Просто ума не приложу, что бы еще сделать. Да, нужно бы заскочить в редакцию. Хочу прихватить блокнот, который был у меня в тот день с собой.

Сначала мы заехали в редакцию, потом направились в участок. Старр понадобилось почти двадцать минут, чтобы получить под расписку счета. Это время я провел, перечитывая отчеты с места преступления и собственные записи, сделанные в день смерти Забо. Ни то, ни другое никаких новых идей мне не дало.

Когда Старр вернулась в машину, я порулил к месту преступления, а она углубилась в счета за последние несколько месяцев.

- Ух ты! - воскликнула она, едва начав листать страницы. - Ничего себе суммы! Она платила почти в пять раз больше меня. Что у нее там было? Три лампы, маленький холодильник. Ни телевизора, ни компьютера, вообще никакой бытовой техники. Я даже радио не заметила.

Я кивнул.

- Готов поспорить, она соорудила какой-то прибор для экспериментов.

- А если исходить от противного? - предложила Старр. - Может, домовладелец мошенничал, может, он подключил на ее счетчик все здание? Что если она узнала и пригрозила обратиться в полицию?

Такая версия не приходила мне в голову.

- Но ведь домовладелец, кажется, щупленький?

- Не знаю, - пожала плечами Старр. - С ним Декс разговаривал. Но он же мог кого-то нанять. И вообще, если профессорша сконструировала что-то, то где оно?

- Может, ради этого она поехала в Бенд?

- И что там сделала с прибором? Продала? Подарила? - Старр покачала головой. - Она была респектабельной преподавательницей колледжа средних лет. Трудно поверить в ее связь с криминальным миром.

- Вот тебе и второе, - сказал я. - Она была не средних лет. На видеозаписи она выглядела довольно молодой и хорошенькой.

Старр поглядела на меня внимательно, и я опять смутился, что в таком духе говорю о покойнице.

- Ты прав. Когда тело выносили из квартиры, женщина выглядела лет на двадцать старше, чем на видео. Тогда я об этом не задумалась. Из тех, кто умирает насильственной смертью, обычно получаются не слишком красивые трупы. Но тут дело иное.

Я не видел тела Забо и сейчас этому обрадовался.

- Что ты хочешь сказать?

- Возможно, ты прав, - продолжала Старр. - Профессорша построила машину энтропии, и та на нее воздействовала.

Такое объяснение было одновременно ужасным и логичным. Я в который раз посочувствовал детективам из отдела по расследованию убийств, которые гораздо чаще говорят себе ликующее «ага!», зная при этом, что оно не вернет к жизни жертву.

- И на ее квартиру тоже, - дополнил я. - Поэтому жилище в таком состоянии.

- Ну да! - воскликнула Старр, а потом вдруг выпалила: - О Боже!

- Что?

- Оно, наверное, и на ее мозг воздействовало. Твой профессор из университета сказал, что у нее были личные проблемы. Бедняжка, она просто сходила с ума.

Что-то вроде вызванного энтропией маразма. М-да… Остаток пути мы проехали молча.

Домовладелец, иссохший румынский иммигрант по имени Ион Го-геан, открыл нам квартиру, после того как Старр показала ему бедж. Она задала несколько вопросов о коммунальных услугах, и мы посмотрели счетчик, но я сразу понял, что Старр не верит, будто Забо могли убить из-за махинаций со счетами за электричество.

- Перед уходом мы к вам заглянем, - предупредила Старр хозяина, когда он впускал нас в квартиру.

- Конечно, - сказал он с сильным акцентом. - У меня, кроме времени, ничего нет. Никакой спешки. Приходите за мной.

Ничто не изменилось: в комнате, где умерла Забо, ковер был сильно испачкан засохшей кровью. И хотя окна были раскрыты настежь, здесь ужасно воняло.

При свете дня квартира выглядела хуже, чем я помнил. Создавалось впечатление, что ее оставили на волю стихий на целых полвека - особенно комнату, где нашли тело. По выражению лица Старр я заключил, что она пришла к тому же выводу.

- Как тебе вот это, Лари? - спросила она, указывая на дырочки в стене.

- Я их заметил. Их тут несколько.

Меня вдруг осенило. Мысленно я увидел, как лежало тело. Подойдя к стене, я присмотрелся к одному отверстию внимательнее. Оно казалось более свежим, с более отчетливыми краями, чем остальные вмятины и царапины. Я сделал глубокий вдох.

- Сомневаюсь, что она умерла от руки человека. Линда Забо погибла в результате несчастного случая, убитая собственным энтропийным устройством.

- Как? - уперев руки в бока, Старр пристально уставилась на меня. - И почему мы не нашли его на месте преступления?

- Ты же сказала, что оно, скорее всего, воздействовало на Забо, поэтому женщина выглядела старше. Но если у нее было энтропийное устройство, оно воздействовало и на само себя тоже. Ведь это логично, верно? Думаю, произошел какой-то катастрофический сбой, прибор разлетелся на части, пробил множество дырок в гипсокартоне и нанес смертельную рану Забо.

- Но мы же ничего не нашли… О! - воскликнула Старр. - Никакого орудия убийства и никаких обломков устройства, потому что они разлетелись на атомы, когда коснулись ее. Та самая пыль в ране!

- Верно, - согласился я. - И ее рваные края, и эти дырки. В другой комнате таких нет, только здесь в стенах и… - я поднял голову, - в потолке.

- Но ведь никто ничего не слышал, - возразила Старр.

- Сомневаюсь, что кто-то услышал бы что-нибудь, но, думаю, прозвучало это не как взрыв, вызванный быстро расширяющимся газом, - размышлял я. - Скорее… скорее, это был какой-то энтропийный взрыв.

Что тоже казалось логичным: осколки, убившие Забо и засевшие в стенах, сохранялись достаточно долго, чтобы сделать свое дело, а после распались.

- Но как же ее автомобиль? - спросила Старр. - Он был новенький, но все ломался и ломался, как…

- Знаю, как мой, - кивнул я. - Я об этом подумал. Но вспомни. Внутри машина была безупречно чистой.

Старр кивнула.

- Совпадения тоже иногда случаются, знаешь ли.

Когда мы возвращали ключ от квартиры Забо, домовладелец увлеченно смотрел по телевизору мультики. Он попытался завести в дверях вежливую беседу, но было очевидно, что занимает его другое.

Мы вышли из дома, небо было пасмурным, и поднявшийся ветер раскачивал машину. По пути назад, к дому Старр, мы оба чувствовали себя подавленно. Разгадка гибели Забо льстила самолюбию, но отнюдь не радовала: нелепая, бессмысленная смерть. Всю дорогу Старр держала меня за руку.

- Зайдешь ненадолго? - спросила она, когда мы подъехали. Мы успели пройти полпути до двери, когда хлынул дождь.

- Секунду, - сказал я и бросился назад закрыть окно со стороны водителя. И в тот момент, когда я уже запер машину и обернулся к Старр, раздался оглушительный грохот - точно гром грянул.

Ветер ударил в крону высохшей норвежской ели на соседском газоне, взвихрил парусами ее полные мертвых иголок ветви и сломал ствол, отчего огромное дерево рухнула на Старр.

Я был не настолько близко, чтобы успеть вовремя, но достаточно, чтобы увидеть ужас на лице женщины. Сердце у меня остановилось, когда она исчезла за метелью бурых иголок. Я не мог шевельнуться, не мог отвести глаз. Время словно бы остановилось, в голове моей было совершенно пусто. Я даже не мог осмыслить увиденное.

Старр стояла среди оседающего облака иголок, пыли и веточек. Словно большая часть дерева провалилась сквозь землю, почему-то совершенно не коснувшись моей подруги.

Я вернулся к жизни лишь тогда, когда она посмотрела на меня и плечи у нее затряслись. Мы обнимали друг друга, и оба плакали, и оба были засыпаны иголками и щепками.

Прошло добрых два часа, прежде чем из дома Старр убрались все пожарные, соседи, полицейские, санитары и репортеры. Последним ушел капитан пожарной команды.

- Проклятое гнилое дерево, - сказал он в дверях. - Вам чертовски повезло, мисс.

Как и все остальные, он предположил, что дерево упало рядом со Старр и разбилось в щепы. Какое еще тут возможно объяснение?

Мы вернулись на кухню, где я рухнул на стул, на котором сидел утром. Я чувствовал себя совершенно измотанным. Старр взяла мои руки в свои.

- Я так испугался, - сказал я. Мне нужно было это произнести. - Я испугался за тебя и на мгновение пришел в ужас оттого, что это я заставил упасть дерево. Но дело было не во мне.

- Знаю, - отозвалась Старр. Руки у нее были теплые, мне хотелось заплакать.

- Откуда ты можешь знать? Ведь именно этого я все время боюсь. Боюсь причинить кому-то вред. Боюсь причинить вред тебе.

- Наверное, ты прав. Ты не можешь остановить эти взбрыки энтропии, как не можешь перестать дышать, - заключила она. - Но ведь раньше ты никому не причинял вреда, верно?

- Верно, - признал я, - но…

- Даже своей бывшей жене, - продолжала Старр, - которая, насколько я поняла, способна довести до белого каления папу Римского в день Пасхи. - Она покачала головой. - Я уже полгода твердила соседям, что дерево надо срубить. По ночам я иногда слышала, как оно скрипит на ветру. Рано или поздно оно бы на кого-нибудь упало.

Она встала.

- Пойдем наверх. Хочу тебе кое-что показать.

Ее спальня, как и все остальное в доме, была старомодной, но безупречно ухоженной. Усадив меня на латунную кровать, она принялась рыться в стопке виниловых пластинок возле дряхлого проигрывателя.

- Вот, - сказала она, вынимая наконец одну пластинку из конверта - «Биттлз». «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера».

Поставив пластинку на проигрыватель, она села рядом со мной.

- Сестра Одиль подарила мне этот альбом на мой тринадцатый день рождения. Два года я крутила его каждый день.

Я сидел в теплой уютной спальне и слушал старинную пластинку, голова Старр покоилась у меня на плече. Музыка заставила меня вспомнить собственную юность, и я погрузился в ностальгию по тем дням. Прошло некоторое время, прежде чем я сообразил, что винил слишком уж хорошо звучит. Лучше, чем новый.

- Где ты нашла пластинку в таком состоянии?

- Я же тебе говорила. Это та самая пластинка. Она у меня с семьдесят четвертого.

- Не может…

- Нет, может. - Выпрямившись, она посмотрела мне в глаза. - Ты не единственный обладаешь особым даром. Мой, наверное, можно назвать локализованным энтропийным реверсированием. С самого детства я пыталась понять, почему я такая…

Тут многое стало на свои места: окружающие Старр чудесные старые вещи, ее увлечение физикой, ее почти мгновенное понимание, что происходит со мной во время «несчастных случаев».

- Я не совсем честно с тобой поступила, - продолжала она. - Мне следовало намекнуть тебе раньше. Вот почему я подтолкнула тебя к разговору о несчастных случаях. Вот почему я уверена, что не ты обрушил дерево.

Старр снова прислонилась к моему плечу, и я ее обнял.

- И давно ты узнала?

- Еще раньше, чем научилась читать. - Ее дыхание теплом овеяло мою щеку. - Мне было так одиноко.

Это обернулось еще одним откровением в день, полный открытий, - не говоря уже о том, что моя подруга едва не погибла. Не слишком ли для одного человека?

Но сейчас, сидя рядом со Старр, я впервые за долгое, долгое время не боялся, что мир рухнет мне на голову.

Перевела с английского Анна КОМАРИНЕЦ

© Robert J. Howe. Entropy's Girlfriend. 2005. Печатается с разрешения автора. Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2005 г.

[1] Название классического труда Гари Зукавы (1980) с изложением сути квантовой физики максимально простым языком, дабы сделать понятыми широкому читателю сложные физико-математические концепции. (Прим. перев.)