"Роузлинд (Хмельная мечта)" - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Хотя королева довольно легко поднялась по крутой лестнице в парадный зал и даже преодолела второй пролет ступеней, ведущий на женскую половину, годы все-таки взяли свое. Войдя в залитую солнцем гостиную, она почувствовала настоящее наслаждение, опустившись в кресло возле огромного камина и выпив кубок сладкого вина, который Элинор поспешила принести ей. Королева горько улыбнулась:

– Возможно, я слишком горда. И лучше для меня было бы принять твой добрый жест, Элинор, разрешив твоим людям поднять меня в кресле по лестнице. Я устала, ужасно устала.

– В таком случае позвольте все-таки проводить Вас в спальные покои, Ваше Величество, – настойчиво предложила Элинор.– Боюсь, что обед немного запоздает, ведь мы не знали точно, когда Вы приедете. Все держалось в полу готовности, чтобы было подано, как положено: горячим, прямо с огня.

Королева рассеянно кивнула и последовала за Элинор в ее спальню, которая была прибрана и украшена. Огромная кровать – брачное ложе ее бабушки и дедушки, на котором маленькое, хрупкое тело Элинор практически терялось, – была застлана новыми льняными простынями, источавшими аромат роз и лаванды. В небольшом камине горел огонь: стены в боковых покоях, выложенные булыжником, были всегда холодными и влажными, даже сейчас, в разгар лета.

– Сюда, пожалуйста, мадам, – пригласила Элинор.

– Как красиво! – воскликнула королева, очнувшись от своих мыслей.– Я никогда бы не подумала, что лорд Рэннальф так любит роскошь.

– О нет, что Вы! Это все бабушка. Мой дедушка был равнодушен к комфорту и роскоши. Его спальня находится этажом ниже. Он переселился туда после смерти бабушки, а эту комнату отдал мне. И Вы совершенно правы в отношении моего дедушки. Нам пришлось долго его уговаривать, чтобы он позволил поставить в его спальне простую кровать и удобное кресло. Он очень любил бабушку – любил так, как рыцари в романах любят свою даму сердца. И если бы она захотела иметь луну, чтобы украсить свою спальню, у него бы выросли крылья, и он достал бы ее с неба!

– Любовь? – с какой-то непонятной тоской произнесла королева, чем немало озадачила и удивила Элинор.– Знаешь ли ты, дитя, что меня когда-то звали королевой любви и что – о, много, много лет назад – во Франции, в чистом воздухе Пуатье, я председательствовала при дворе любви. Дитя, их любовь – это для рыцарских романов, а не для знатных дам. Их задача – укреплять кровные узы и расширять границы владений.

Сердце Элинор сжалось, в горле застрял комок, взгляд застыл. Но она быстро овладела собой, и упрямо встряхнув головой, заявила:

– Тогда я никогда не стану знатной дамой!

– Все дело в том, что знатными рождаются. Тут уж тебе не приходится выбирать!

Волна страха вновь поднялась в сердце Элинор, но девушка тут же подавила его. Полная отчаянной решимости, она крепко сжала губы, которые уже начинали предательски дрожать. Ее маленький круглый подбородок внезапно заострился. Юная леди присела в глубоком, почтительном реверансе, но голова ее была гордо поднята, глаза сверкали:

– Мне уже поздно учиться Вашему опыту в этом деле. С того времени, как я начала что-то понимать, я жила рядом с рыцарем и его возлюбленной, и их любовь долгими зимними вечерами освещала и согревала темные залы нашего замка. Мадам, мне дали пример не рыцарские романы, а сама жизнь. Мои дедушка и бабушка жили и дышали, как одно существо. Скажите, какая женщина не мечтает о подобном?! И если мой муж окажется недостоин моей любви, я не побоюсь вонзить кинжал в его сердце!

Элинор ожидала от королевы взрыва ярости, даже приказа заточить ее в темницу, но вместо этого королева-мать рассмеялась.

– А знаешь ли ты, глупышка, что лорд Рэннальф и его возлюбленная поженились не по большой любви и не по своей воле? Лорд Рэннальф во всеуслышание заявил при дворе, что никогда не возьмет в жены эту пигалицу. Поэтому его несколько запоздалая страсть к твоей бабушке вначале была постоянным предметом шуток придворных.

Королева вновь посерьезнела, немного помедлила, затем властно продолжила:

– Тебе не придется, девочка, выходить замуж, пока это не потребуется короне. Это я могу тебе обещать. Но… если обстоятельства потребуют твоего замужества, то твой жених будет достоин твоей любви, конечно, если ты умеришь свою гордыню, и не будешь вечно искать золотоволосого Ланселота. А теперь поднимись с колен и покажи мне свои покои.

Элинор вздохнула с облегчением. Она не обманывала себя тем, что королеву тронут её мольбы и просьбы, но последнее обещание Элинор Аквитанской означало, что у королевы не было планов тотчас выдать ее замуж. Более того, вероятно, королева еще не раз подумает, взвесит всё, прежде чем решить судьбу хозяйки Роузлинда – самого неприступного замка. Если же она примет решение, которое сочтет отвечающим интересам короны, ничто уже не заставит королеву-мать изменить это решение, разве только сила. Но есть ли у Элинор эта сила? Хвала Господу, что у нее еще есть хоть какой-то запас времени…

Вспышка Элинор оказала на королеву неожиданное действие, всколыхнула в ней, казалось, давно забытые чувства. С того момента, как она впервые увидела Элинор, что-то сильно привлекало ее в этой темноволосой, кареглазой девушке с ослепительно белой кожей и быстро проступающим румянцем застенчивости, который, однако, не мешал ей быть острой на язычок, гордой в словах и поступках. И только тогда, когда Элинор преклонила колени, но не склонила гордую головку, открыто бросив вызов своей королеве, та поняла, в чем причина этого неожиданного притяжения. В Элинор, как в зеркале, королева увидела себя в свои юные годы…

Внешне они были несхожи. У Элинор были слегка раскосые глаза, а нос, в отличие от классического римского носа королевы-матери, был немного коротковат, рот больше, а губы – полнее. Но тем не менее форма лица, манера держаться и жесты – все напоминало саму королеву в молодости.

«А ведь это у нее от природы, – размышляла королева.– У нее нет причины льстить мне и подражать в манерах, ведь я провела столько же лет взаперти, сколько ей сейчас от роду».

Так текли мысли королевы, когда она шла за Элинор через анфиладу комнат, минуя помещения, где хранились одежды, и обитала прислуга. «Но если Элинор так похожа на меня по характеру, – продолжала она размышлять, – я не удивлюсь, если она окажется похожей на меня и в поступках. Меня нелегко было сломить. Вероятно, нелегко будет сломить и ее волю, а принуждение силой приведет ее вассалов в ярость». Королева улыбнулась и кивнула, как бы соглашаясь со своими мыслями и одновременно принимая приглашение Элинор пройти за ней в другое крыло замка.

Она размышляла о судьбе Элинор. Девушка понравилась ей, и ее позабавила идея найти Элинор действительно хорошего жениха. Что, если сделать это быстрее, до возвращения лорда Ричарда в Англию? Если все будет складываться благополучно, Ричард станет королем и… сразу же отправится в крестовый поход! Для этого ему потребуются деньги, много денег. И, как только Ричард выяснит положение казны, он поймет, что Элинор никак не следует выходить замуж. Тогда все доходы от ее необъятных владений, за исключением скромных сумм, необходимых на ее собственные нужды, потекут в королевскую казну. Поэтому королева не будет торопиться стать сватьей. Любопытно, что интересы Англии, Ричарда, ее собственное желание и желание Элинор неожиданно совпали. А за право остаться незамужней и независимой Элинор придется платить, и платить дорогой ценой. Ричард останется доволен. Важно и то, что можно будет использовать Элинор как пешку в политической игре против любых группировок самодовольных лордов и баронов, стравливая их друг с другом.

Тем временем они еще раз пересекли зал с глубокой оконной нишей, который соединял крылья замка. Ближе к окну, там, где было светлее, стояли два кресла. Перед одним из них была рамка с вышиванием, а на маленьком столике рядом лежали клубки ярких шелковых ниток. Оконные ставни были широко распахнуты, и королева услышала шум волн, бьющихся о камни. Однако даже отсюда, из окна третьего этажа, вид на море закрывали высокие каменные стены, надежно опоясывающие Роузлинд, и, только вдали, на самом горизонте, бесконечной чередой бежали белые барашки бурунов.

Сводчатый проход привел их в длинную комнату. В камине горел огонь. Стояли кресла с подушками. В высоких подсвечниках – незажженные свечи толщиной не менее шести дюймов. Высокое окно пока пропускало достаточно дневного света, однако в пасмурный день, если кто-то хотел шить или почитать у камина, свечи приходилось зажигать. Комната поражала простором и уютом, но отсутствие кровати несколько разочаровало королеву – она устала больше, чем сама признавалась себе в этом.

Миновав комнату со свечами, они очутились в другой, которую, казалось, всю заполняла огромная кровать, застеленная ярко-голубым покрывалом с вышитыми золотом и серебром изображениями зверей и птиц.

Элинор поспешила вперед, чтобы откинуть покрывало. Простыни благоухали сладким ароматом роз и лаванды, заглушающим затхлый запах плесени, исходивший от влажных стен. Стены были сплошь увешаны красивыми гобеленами ручной работы, которые впитывали влагу, но не могли заглушить запах сырости так, как розы и лаванда.

– Позволите ли мне помочь Вам раздеться, Ваше Величество? – промолвила Элинор.– Полагаю, что повозка с Вашим багажом все еще в пути. Осмелюсь предложить Вам одно из моих платьев, совершенно новых, которые я еще ни разу не надевала. Вы, Ваше Величество, такая стройная, что оно будет Вам как раз впору!

Королева подумала, затем ответила со вздохом:

– Благодарю тебя, дитя мое, но я останусь в своем, пусть и пыльном. Мне ведь еще нужно будет выйти к обеду.

– Совсем необязательно, – возразила Элинор.– Вам могут подать обед и сюда!

В полумраке этой глубоко запрятанной в недрах старого замка комнаты, напомнившей королеве ее недавнюю темницу, Элинор Аквитанская выглядела гораздо старше, чем в седле. А Элинор из Роузлинда не покидало горестное чувство, что в своем споре с английской короной она заранее обречена на поражение. Одно дело – высказать свой протест женщине, которая по собственному опыту хорошо знает, как себя чувствуешь, когда тебя продают и покупают, как вещь; Можно даже намекнуть ей, что ты не потерпишь такого обращения. Но как сказать об этом королю!

В свои шестнадцать лет Элинор уже знала, что с мужчинами надо вести себя совсем иначе, чем с женщинами, даже королевского сана. Бабушка научила ее некоторым приемам, открыв ту истину, что женщине для достижения своих целей может служить не столько ум, сколько внешность. Некоторые методы укрощения, казалось бы, неукротимых, Элинор подсмотрела сама, наблюдая, как бабушка дурачит дедушку, незаметно, неизменно добиваясь своего.

После смерти бабушки и дедушки у Элинор появились богатейшие возможности для применения теории на практике, и она изобрела немало своих индивидуальных приемов для управления мужчинами. Эти приемы позволяли ей легко обводить вассалов вокруг своего изящного пальчика.

И все же она ясно сознавала, что мужчины опасны и непредсказуемы, тем более короли. Вот почему Элинор стремилась расположить к себе королеву-мать, заручиться ее поддержкой. С волнением и надеждой она ждала продолжения откровенного разговора, но ее ожидания оказались напрасными.

– У меня сегодня еще немало дел, – вздохнула старая женщина.– Я ведь собираюсь завтра отправиться в путь…

Глаза Элинор округлились от удивления:

– Завтра, мадам? Я надеялась, что Вы погостите хотя бы несколько дней… Я еще и не собирала вещи… Ведь если я поеду с Вами…

Королева отрицательно покачала головой.

– Не скрою, у меня было такое намерение. Но поскольку ты против замужества, тебе необходимо назначить опекуна. Он должен получить точные сведения о твоих владениях, вассалах и доходах…

– Опекуна?! – яростно воскликнула Элинор, сверкнув глазами. В гневе она, казалось, забыла, с кем разговаривает.– Я сама, слышите, мадам, сама управилась со своими владениями в этом году. Мои вассалы послушны мне, живут в мире друг с другом…

– Ты забываешься! – оборвала ее королева.– Ты молода, и я была, боюсь, чересчур к тебе снисходительна. Конечно, поведение твоих вассалов и вид твоего замка говорят о том, что ты неплохо управлялась с хозяйством…

– Тогда зачем за мной нужно присматривать? – с вызовом спросила Элинор.

Королева внимательно посмотрела на девушку. Даже в тусклом свете комнаты было видно, как пылало огнем возмущения лицо хозяйки Роузлинда. Элинор Аквитанская не могла понять, что же так разгневало девушку. Она отнюдь не казалась жадной или нечестной по отношению к своим верховным сюзеренам. Ах, вот в чем дело! Она была горда. И ей, шестнадцатилетней, казалась невыносимо оскорбительной мысль о том, что ее сочтут неспособной управлять своими собственными владениями. В таком случае будет лучше открыть ей суровую правду.

– Я объясню тебе. Опекуна назначают для пользы короля. Весь прошлый год ты управляла своими землями ради пользы своей и своих вассалов. Это в высшей степени разумно. Если ты выйдешь замуж, твой муж будет управлять твоими землями с такой же целью. Однако, пока у тебя нет мужа, доходы от твоих земель по закону должны поступать в казну короля!

Королева сделала паузу, затем строго произнесла, акцентируя каждое слово:

– Опекун необходим для того, чтобы быть уверенным в том, что каждая гинея, за исключением той, что идет на твое содержание или на ремонт замка, или на оплату полевых работ, каждая, слышишь – каждая! – осядет в сундуках короля, а не застрянет в чьих-то кошельках. Ты меня поняла?

Наступило тяжелое молчание. Элинор застыла, как изваяние, и только прерывистое дыхание выдавало её волнение.

Королева присела на кровать, Элинор, как бы изъявляя покорность, опустилась на колени и сняла туфли с ног уставшей женщины. Когда королева легла, Элинор поднялась. В её глазах блестели слезы:

– Так значит, Вы выбрали такой способ, чтобы заставить меня выйти замуж, мадам? Вы назначите опекуна, который пустит меня по миру, разорит моих вассалов, вызовет их ненависть, а меня превратит в покорную нищенку?!

– Элинор! – воскликнула изумленная королева.– Никому не позволено так разговаривать с королевой, тем более обвинять ее!

Слова девушки вызвали раздражение королевы и одновременно поразили ее столь бурным взрывом наивности и безрассудной отваги.

– Ты не права. Короля, конечно, лучше всего устроит, если ты останешься незамужней. Пока ты не найдешь суженого и не соединишь с ним свою судьбу узами брака, Ричард будет богатеть за твой счет. Это дает тебе некоторую надежду и защиту. Если же король решит, что опекунство продлится несколько лет, то ему не будет смысла обстригать овцу так, чтобы на ней не выросла новая шерсть. Нет резона выжать за год из твоих подданных все до последнего шиллинга, чтобы ни пенса не получить на следующий. Когда же король решит выдать тебя замуж, мудрость не позволит ему, чтобы его вассал чувствовал себя обманутым. Однако предупреждаю тебя: короля далеко не так легко будет уговорить согласиться на твой брак, как сейчас меня на то, чтобы не выдавать тебя замуж.

– Да, я поняла, – медленно ответила Элинор с видимой покорностью.– И благодарю Вас за Вашу беспредельную милость ко мне…

Вряд ли королева-мать догадывалась, что в прелестной головке уже роились мысли, как сделать так, чтобы она быстрее любого опекуна находила каждую гинею. Ее вассалы помогут ей в этом. Надо сделать так, чтобы опекун не нашел слишком много… Дело казалось ей не слишком сложным. Оно не требует открытого неповиновения, а нужно только строго следовать принципу – чем больше угождаешь и плачешься опекуну в жилетку, тем легче скрыть размеры своих истинных доходов. Одно беспокоило Элинор – ее вассалы были чрезмерно честны. Лорд Рэннальф также славился кристальной честностью и благородством, что было, пожалуй, единственным поводом для конфликтов с бабушкой. Та часто твердила супругу, что он не понимает своей выгоды. За свою долгую жизнь он так и не научился хорошо разбираться в людях. Многие клялись ему в преданности, многим он помогал деньгами и своей властью. Большинство остались верными ему, но были и такие, что быстро забывали о своих обещаниях.

Элинор казалось, что за год она лучше узнала своих вассалов, чем ее дедушка за всю свою жизнь. Если не считать нескольких мелких сквайров, все были подлинными рыцарями, все поклялись защищать ее и, если потребуется, пойти на смерть, чтобы сдержать свою клятву. Их рыцарская прямота сейчас могла оказаться совсем не на руку Элинор. Возможно, они по своей воле не станут докладывать опекуну об истинных доходах, но лица и поведение сразу их выдадут. Элинор давно уже научилась разбираться, когда кто-нибудь из вассалов пытался что-то скрыть от нее, полагая, что делает это для ее же блага…

Ну что ж, пусть себе говорят правду. Элинор уже несколько лет сама вела отчеты по хозяйству. Это была идея бабушки. Дедушка, наоборот, считал, что женщине незачем учиться. Как истинному рыцарю, ему была ненавистна мысль о каких-то там подсчетах. Дедушка был милым и мягким, а бабушка – умной. Поэтому для Элинор не составит большого труда немного изменить эти отчеты сейчас.

Элинор улыбнулась про себя, присела в реверансе перед королевой, собираясь уйти. Нет, она не собирается обманывать короля. Он получит все, что причитается по закону. Но она не позволит королевскому опекуну ободрать себя, как липку.

– Если позволите, мадам, я пойду.

В голосе звучало почтение, но что-то настораживало королеву. Если бы Элинор разразилась слезами, если бы продолжала яростно отстаивать свое право быть хозяйкой на своих землях – это было бы понятно. Но это неожиданное смирение и послушание! Девушка была явно не из тех, кто легко покоряется обстоятельствам! Королеве хотелось поговорить еще немного с юной тезкой, чья хитрость пока шита белыми нитками, но она не могла удерживать девушку подле себя: сказывалась усталость после долгой и утомительной поездки верхом.

– Ну, хорошо, моя дорогая, можешь идти. Элинор поспешила в маленькую комнату, где хранились одежды. Она быстро сняла головной убор, который защищал шею и волосы от солнца и дорожной пыли, сбросила платье для верховой езды. К обеду все равно придется надеть парадное платье, чтобы не обидеть королеву. А пока она надела поверх туники верхнее платье серого цвета, в котором ее трудно было отличить от служанок замка. Разве что при близком рассмотрении можно было увидеть вышивку да ткань лучшего качества. Но на этот счет Элинор была спокойна. Ни один из ее вассалов не сдвинется с места, если она только не закричит им в лицо или не дунет в медную трубу им на ухо.

Мужчины тем временем находились в парадной зале. Как только сэр Саймон снял свой шлем и откинул капюшон, сэр Андрэ и сэр Джон узнали его. Они бы узнали его и раньше, но, во-первых, его оруженосец вез флаг с гербом королевы, а не его родовой, и, во-вторых, все внимание было приковано к знатной даме.

Но сейчас, когда они узнали Саймона, рыцарь полностью завладел их вниманием. В отличие от них, Саймон не был простым владельцем замка, которому от случая к случаю приказывают сопровождать королеву. Он не был богат, у него не было титула, он даже не был отпрыском богатого рода. Но он обладал властью и влиянием в королевстве, высоко ценился во влиятельных кругах. Рожденный в не очень знатной норманнской семье, Саймон пажом попал на службу к королеве вскоре после того, как она рассталась с Людовиком и вышла замуж за Генриха. Саймон, естественно, получил военную подготовку и проявил такую доблесть, что с 16-летнего возраста сражался на всех королевских турнирах под знаменами королевы. И редки, конечно, были случаи, когда он не приносил ей победы.

Два раза на турнирах призы были присуждены двум рыцарям сразу. Это были бои, когда Саймон и тот Вильям, который, сейчас стал Главным Маршалом Англии, сражались без передышки, до смертельного исхода. Не желая потерять ни одного из них, король и королева останавливали поединок. Один раз Вильям одержал победу над ним, один раз (самое дорогое воспоминание) он обезоружил Вильяма, хотя сам уже был на грани изнеможения и не думал, что может рассчитывать на победу в этой схватке. На самом деле Вильям Маршал был близким другом Саймона.

Их разные судьбы, то, что один стал Главным Маршалом Англии, а другой – простым наместником короля, объяснялись их симпатиями и связями. Вильям всегда был человеком короля; Саймон же, хотя и служил королю, был по-настоящему предан королеве, которую обожал.

Саймону повезло в том, что, когда королева подняла бунт против короля и была схвачена, он находился с миссией в Германии. Он не одобрял королеву, но это не меняло дела. Он бы все равно последовал за ней, сражался за нее и закончил бы свой путь в темнице или на плахе.

Королю Генриху была известна эта слабость Саймона. Не давая ему слишком много власти и не особенно доверяя ему, король знал, что Саймон и предательство – две несовместимые вещи. Правда, там, где дело касалось королевы, которой рыцарь был беззаветно предан, Саймону мог отказать здравый смысл… Кто знает, как бы он поступил в случае приказа королевы повести вверенное ему войско на штурм тюрьмы?

Поэтому Генрих сделал Саймона наставником Ричарда, который еще не оперился, и послал его в отдаленные районы королевства, чтобы усмирять бунты мелких баронов, вершить правосудие в продажных графствах и добиваться исполнения воли короля везде, где готовность подданных к повиновению вызывала сомнение. Во всем, что не касалось королевы, Генрих полностью доверял Саймону; он высоко ценил его мнение, а иногда и следовал его совету. И во всем, что не касалось королевы, Саймон верой и правдой служил королю, сражаясь с его врагами по всем уголкам необъятного королевства. Непобедимый воин и неподкупный судья – вот кто сейчас сидел здесь, в парадной зале.

Именно из-за своей неподкупности Саймон и потерял благосклонность короля. Когда проблемы навалились на плечи Генриха тяжким грузом, и король увидел, как двое наследников готовы разорвать его на части, желая его смерти, чтобы быстрее получить наследство, он ожесточился, стал более деспотичным. Он требовал штрафов там, где не было совершено преступлений, конфискации собственности там, где не было причин отбирать землю. Конечно, король имел право лишать человека земли. Но Генрих редко прибегал к этому праву. Может быть, давняя традиция, может, чувство справедливости или здравого смысла мешали королю прибегнуть к этому ужасному наказанию, которое было страшнее, чем смерть. Лишение земли не только разрушает личность самого человека, но и лишает его потомков наследства и средств к существованию. Измена – вот преступление, за которое можно было лишиться и головы, и земель.

Многие наместники уступали требованиям Генриха, закрывая глаза на несоответствие тяжести наказаний прегрешениям его вассалов. Многие, но только не Саймон. Он всегда поступал по-своему, штрафуя лишь там, где считал нужным и справедливым, конфискуя лишь там, где на то была причина. Сначала Генрих выразил свое недовольство, затем предупредил, а потом и вовсе освободил Саймона от всех постов и отправил его под домашний арест в его небольшое поместье. Вот почему опытный воин не участвовал в последнем сражении короля с сыновьями, что избавило его от излишних душевных колебаний и мук. Как и Вильям Маршал, он бы преданно сражался на стороне короля, даже если бы знал, что Генрих обречен на поражение. Но, в отличие от Вильяма, Саймон выполнял бы свой долг с горечью в сердце, понимая, что королева была неправа, подняв восстание, а также, что победа лорда Ричарда и поражение короля означало бы освобождение Элинор Аквитанской.

Вскоре после смерти короля Генриха обстоятельства сложились крайне благоприятно для Саймона, и после нескольких лет опалы он вновь стал пользоваться благосклонностью при дворе. Дело обстояло так. Удачливый воин Ричард послал сэра Вильяма Маршала в Англию, чтобы сообщить королеве о ее освобождении и о передаче власти в ее руки. Англия срочно нуждалась в опытном и умелом правителе, пока весть о смерти короля не вызвала в стране волну насилия и беззакония. Вильям так торопился выполнить приказ лорда Ричарда, что не придал особого значения предупреждению о надвигающемся шторме в Ла-Манше. Его корабль попал в шторм и разбился о скалы. Сам сэр Вильям остался жив, но получил тяжелые ранения. Он пересел на другой корабль, но, когда достиг берегов Англии, у него началась сильнейшая лихорадка. Меньше всего, беспокоясь о своем самочувствии, а больше о том, что может умереть до того, как выполнит свою миссию, Маршал послал гонца за Саймоном. Его письмо было лаконичным: «Приезжай. Ты мне нужен».

Саймон быстро собрал всех воинов, оставшихся в его распоряжении, и помчался в ночь. Он решил, что его призывают послужить королю в его последней схватке. Это скорее печалило, чем радовало сердце воина. Но он не медлил ни минуты, не оставил в имении ни одного мужчины, способного владеть оружием. И наградой за это было неожиданное поручение сообщить королеве Элинор об ее освобождении, о том, что она переступит порог своей темницы уже не пленницей, а правительницей. Теперь Саймон сидел здесь, в этом зале, перед сэром Андрэ и сэром Джоном. Они внимательно слушали его и смотрели так, будто с его губ падали жемчужины. Дело в том, что для сэра Андрэ и сэра Джона было важнее всего узнать о намерениях нового короля, тем более что слухи долетали быстрее, чем правдивая информация, а сэр Саймон был источником такой правдивой информации, человеком, близким к королеве, которому высшие королевские подданные поверяли свои мысли.

Да и Саймон не скупился на слова. Он хорошо разбирался в людях и видел, что этим двоим можно доверять. Во-первых, уже сам выбор лорда Рэннальфа говорил в их пользу, а во-вторых, то, что они защищали свою госпожу, тогда как им было бы выгоднее оставить ее, говорило об их благородстве. Сняв доспехи и чувствуя себя непринужденно, Саймон передавал им хорошие и плохие новости. Хорошие новости – то, что лорд Ричард был благородным человеком и не собирался наказывать тех лордов, которые были преданы его отцу. Рассказ Саймона подтверждал слухи, ходившие в стране, о политике Ричарда как политике примирения – ведь даже такие до конца верные Генриху подданные, как Вильям Маршал, не оказались в опале. Скорее, их ожидали награды и почести за верность королю.

После хороших новостей шли плохие. Лорд Ричард целовал крест и поклялся вызволить Святую землю места от нечестивцев. Он полон решимости сдержать эту клятву и не собирается отказываться от намерения отправиться в крестовый поход в Палестину. Но в это смутное время король больше нужен здесь, в Англии. Конечно, он вернется в страну, как только сможет. Он намерен навсегда покончить с дворянскими вольностями времен правления Генриха. Ему также необходимо собрать побольше людей и денег, особенно денег – как можно больше звонкой золотой монеты, которая привлечет в ряды крестоносцев рыцарей из всех европейских стран.

– Скажу вам прямо, – говорил Саймон мрачно, в его серо-голубых глазах застыла печаль, – наше королевство просто будет дойной коровой для римских святош.

– А что думает на этот счет королева? – спросил сэр Андрэ.

– Как она может одобрять то, что ее любимого сына подталкивают на верную смерть, а страну оставляют беззащитной на разграбление нашим врагам?!

– Тогда…– начал сэр Андрэ.

– Тогда – ничего! – резко перебил сэр Саймон.– После перенесенных страданий королева обрела мудрость. Она не будет биться головой о каменные стены, чтобы проломить их. Она хорошо знает Ричарда, и не станет открыто высказывать свое неодобрение. Лучше сохранить его доверие и распоряжаться королевством, чем протестовать против того, против чего протестовать бесполезно.

– Вы, я думаю, не примете крест? – отважился спросить сэр Андрэ.

– Я сделаю все, что прикажет королева, или вернее, король. Если вы спросите, что я чувствую, вот что я вам скажу – Господу не следовало бы вверять святое дело освобождения Святой земли этой толпе тупых и жадных грабителей.

– Но Папа Римский…

– Папа Римский, – начал Саймон ехидно, – избавится от трех королей, и от нескольких десятков князей, а их землями будут управлять попы-ханжи, которым плевать на интересы королевств, а важнее всего поддержка и благословение Папы Римского, и которые продадут мать родную за кардинальскую мантию.

– Но если король пожелает, то все рыцарство Англии будет обязано принять крест или платить, а, может, и то, и другое, – медленно произнес сэр Андрэ. Саймон сжал кулак и ударил им в ладонь другой руки:

– Все мы будем должны, потому что неповиновение сеньору обернется для нас большими осложнениями, чем пустые кошельки или опасности крестового похода.

– Ваша правда! – искренне согласился сэр Андрэ.– Я пережил конец правления Стефана, но никогда не думал, что вновь увижу страну в таком бедственном положении!

– Плохой король все-таки лучше, чем никакого, – в раздумье протянул сэр Джон. Сэр Саймон покачал головой:

– Лорд Ричард не будет плохим королем. Он справедлив, не нарушает клятв, не жаден. Плохо то, что король не любит Англию: он мало здесь жил и не знает обычаев нашей страны. Если бы не этот проклятый крестовый поход, у Ричарда было бы время проверить верность и доблесть английского рыцарства, понять и оценить наши обычаи, да и королевство было бы в надежных руках.

– Но ведь королева нас хорошо знает, – высказался сэр Андрэ.

– И более мудра, чем многие короли, – добавил сэр Джон.

– Не отрицаю ни того, ни другого, – как-то безрадостно согласился сэр Саймон.– Но у короля есть один недостаток – он не любит женщин. Боюсь, исключением не станет и королева-мать…

Наступила напряженная тишина. Оба вассала Элинор поняли, что им вряд ли удастся вытянуть из гостя больше сведений.

– Но… это же его мать! – сдавленно воскликнул сэр Андрэ, думая явно о другом.

– О да, он выказывает ей всевозможные знаки сыновнего почтения, уважает, кажется, любит, возможно, немного побаивается… Может быть, поэтому…

Внезапно Саймон замолчал. Он устремил задумчивый взгляд в зал, слегка привстал. Сэр Андрэ и сэр Джон тоже хотели подняться, но Саймон вдруг улыбнулся и жестом показал, чтобы они оставались на месте, сам тоже опустился на сиденье.

– Старею, – сказал он с легким сожалением.– Иногда вижу тени прошлого яснее, чем настоящее. Вот и сейчас, служанка прошла в боковую комнату, а мне на мгновение показалось, что это королева… Вновь молодая!

«Служанкой» была Элинор. Для осуществления своих планов ей было на руку то, что ее вассалов больше интересовала политика и взаимоотношения королевы с сыном, чем какие-то тени прошлого, привидевшиеся Саймону. Ей не хотелось никому объяснять, почему она идет в комнату, где хранились расходные книги. К счастью, сэр Андрэ отвлек Саймона, возобновив прерванный разговор.

– Ричард вряд ли даст ей управлять королевством как следует, – продолжал Саймон, – хотя бы потому, что твердо верит: правитель обязан, прежде всего, быть готовым и способным возглавить армию.

– Пусть королева-мать и в преклонном возрасте, но более способна управлять страной, чем многие мужчины, если то, что я о ней слышал, правда. Не так ли? – спросил сэр Андрэ.

– Это правда, – согласился Саймон, – но лорд Ричард так не думает. Возможно, – он пожал плечами, – король опасается разговоров о том, что до сих пор держится за юбку матери. Поэтому вероятнее всего, что он доверит регентство мужчине. Но он никого не знает здесь, в Англии, и, не дай Бог, назначит престолоблюстителем одного из своих протеже!

Вновь наступило молчание. Сэр Джон провел рукой по лицу:

– Когда я буду свободен от обязанностей здесь, – сказал он, – то вернусь в Мерси. Буду следить за своими расчетными книгами, укреплять стены замка, заботиться о внутреннем убранстве покоев. Я дам присягу верности королю. Но если он покинет нас, для Англии наступят трудные времена…

– Для нас они, кажется, наступят быстрее, – обронил сэр Андрэ.