"Танцор меча" - читать интересную книгу автора (Робертсон Дженнифер)

7

Во время самума не считают минуты и часы, просто потому что не могут. Ты лежишь, прижавшись к лошади, и надеешься, и молишься, чтобы у бури иссякли силы прежде чем она сорвет плоть с твоих костей и наполнит твой череп песком.

Весь мир для тебя заполнен яростными стонами ветра, воющего как плакальщица, мелким колющим песком, который поглаживая ваше тело вытягивает влагу из кожи, глаз и рта до тех пор, пока уже не осмеливаешься даже думать о воде, потому что воспоминания о ней — самая изощренная пытка.

Жеребец лежал так спокойно, что в какой-то момент я даже решил, что он умер, и при этом мысли меня с головой накрыла глубокая, всепоглощающая волна страха. В Пендже человек без лошади — верная добыча для многих хищников. Песок. Солнце. Звери. Люди. Все они несут смерть.

Я тут же выкинул из головы эту мысль — не потому что я не поддаюсь обычным человеческим страхам (хотя в рассказах о своих подвигах частенько об этом заявляю) — а потому что не мог рисковать, пытаясь выяснить, жива ли лошадь. Сам я на данный момент был жив, а излишнее беспокойство о судьбе жеребца легко могли и меня отправить в другой мир. Что в некоторой степени противоречило моим принципам.

Дел свернулась комочком, уткнувшись лицом в колени. Я прижал ее к груди, стараясь прикрыть ее своим телом как щитом от ярости бури. Ветер и песок больно били по спине, но меня больше волновала ее Северная кожа, чем моя Южная шкура. Дел сказали правильно: не думаю, чтобы шкура старой кумфы была жестче чем моя. Дел лежала свернувшись между спиной жеребца и моей грудью, и мы с гнедым почти полностью защищали ее от бури.

Большая часть моего бурнуса быстро порвалась и на мне осталась одна набедренная повязка. Я чувствовал, как безжалостно ветер и песок сдирают с меня кожу. Через некоторое время порывы слились в один бесконечный удар, который я очень успешно отражал мысленно. Утешала меня только мысль об относительной безопасности Дел. Я почти не сомневался, что если она лишится бурнуса, ее кожа станет суше чем красный шелк и расползется как тонкая ткань.

Мы лежали так близко, что стали почти одним целым. А поскольку я никогда не отличался стойкостью, если дело доходило до развлечений плоти — и изредка ума — порывы ветра оказались для меня не самым тяжелым испытанием. Но обстоятельства не располагали к интимным забавам, так что мне пришлось сдержаться и всю энергию направить на глубокое дыхание.

В обычное время дышать легко, но попробуйте вдохнуть, когда с каждым глотком воздуха ваш рот забивается песком. Я втягивал воздух небольшими порциями, стараясь дышать неглубоко, но часто, а мне все время хотелось сделать большой глоток. Нос и рот прикрывала часть капюшона, правда толку от этого фильтра не было. Я сложил ладони около лица, вытянув пальцы, чтобы защитить глаза, и ждал, собрав все терпение.

Проходила минута за минутой, а мир для меня сузился до ватной пустоты, наполненной лишь прикосновением ткани к лицу.

Меня разбудил жеребец. Он поднялся и встряхнулся так, что во всех направлениях полетели фонтаны песка и пыли. Я попытался пошевелиться и обнаружил, что тело затвердело и каждая его часть казалась источником боли. Мускулы и связки отчаянно протестовали, пока я медленно вытягивал себя из-под песка. Сдержав готовый вырваться стон (не стоит портить свою репутацию), я наконец-то принял сидячее положение.

Я сплюнул. Слюны во рту уже не было, зато почти не осталось и грязи. На зубах скрипели песчинки, глотать я не мог. На веки налипла корка спекшегося песка. Я осторожно стряхивал песчинки, склеившие ресницы, пока не смог открыть оба глаза без боязни засыпать их грязью.

Я осторожно поднял веки и скривился. Ничто не заставляет человека чувствовать себя более грязным изнутри и снаружи, чем несколько часов, проведенные в самуме.

С другой стороны, это лучше чем смерть.

Я медленно потянулся и потряс Дел за плечо.

— Баска, все кончилось, — объявил я, но из моего горла вырвалось только хриплое карканье. Я попробовал снова: — Дел, вставай.

Жеребец снова встряхнулся, зазвенев медными украшениями уздечки, а потом фыркнул, выдыхая пыль из ноздрей. Даже под густой челкой его ресницы и веки облепило как мои глаза.

Я заставил себя встать и распрямил сведенные конечности. Расправляя плечи, я почувствовал как слипшийся песок сваливается со спины.

После самума стоит мертвая тишина. Мир вокруг полностью меняется, но выглядит точной копией прежнего. В такие минуты небо плоское, бежевое и пустое; песок ровный, бежевый и пустой. И такая же душа у человека. Он пережил свирепую бурю, но даже осознание того, что он выжил, не доставляет радости. Перед лицом грозной стихии и ее тупого бешенства — ужасающего могущества силы природы, которое не одолеть ни одному человеку — единственное, что чувствуешь это собственную слабость и смертность. И абсолютное бессилие.

Я подошел к жеребцу и остатками бурнуса очистил ему ноздри. Он снова фыркнул, окатив меня фонтаном влажного песка и слюны. Я хотел обругать его, но промолчал. Гнедой уныло опустил голову. Лошади боятся того, чего не понимают. В страшную для них минуту они доверяют жизнь своему всаднику. А во время самума и от всадника ничего не зависит. Спасти может только везение.

Я похлопал жеребца по пыльной гнедой морде и осторожно очистил ему глаза. Когда я закончил, Дел была уже на ногах.

Она выглядела ненамного лучше чем жеребец. Губы потрескались и остались светло-серыми, даже после того, как она смахнула с них песок. Корка слипшихся песчинок покрывала лицо и тело. Привычный цвет сохранили только глаза, они стали даже ярче на фоне покрасневших век.

Дел откашлялась, сплюнула и посмотрела на меня.

— Значит мы живы.

— Пока да, — я снял с гнедого седло, положил суму на песок и начал растирать спину жеребца остатками бурнуса. Во время самума от страха жеребец взмок и песок налип на шкуру. Мне бы и в голову не пришло, что под соловой мастью скрывается гнедая шерсть. Я осторожно соскребал песок. Нам оставалось только надеяться, что спина у жеребца пострадала не настолько, чтобы он не смог нас везти.

Тяжело переставляя ноги, шипя и ругаясь при каждом движении, Дел подошла к переметной суме. Она опустилась на колени, развязала кожаный шнурок и вытащила двух тигрят.

А я о них совсем забыл. Я положил жеребца на бок не подумав о том, что с левой стороны висел мешок в котором спали тигрята. Гнедой их наверняка раздавил.

Дел видимо думала о том же, потому что послала мне укоризненный взгляд, потом поморщилась и опустилась на песок, уложив тигрят на колени и баюкая их.

Малыши остались целы, даже песок к ним не попал. Сумка защитила их и тигрята проспали весь самум. Теперь они снова обнаружили друг друга и затеяли возню, кувыркаясь на ее коленях как обычные котята.

Хотя это были далеко не котята.

Перед атакой в их глазах уже появлялось отсутствующее выражение, как у взрослых. Их тонкие, куцые хвостики вытягивались в струнку перед решающим прыжком. Наблюдая за ними, я возблагодарил валхайл за их тупые зубы и скрытые когти. В противном случае эти малыши давно бы исцарапали, отравили и парализовали Дел.

Закончив с жеребцом, я открыл одну из фляг и протянул ее Дел. Она приняла флягу дрожащими руками и тут же забыла о малышах, а те в это время катались, кувыркались и пытались вцепиться в нее зубами. Часть воды пролилась, оставляя темные полоски на запыленном лице, и Дел торопливо поднесла ладонь к подбородку, пытаясь поймать драгоценные капли.

Ее горло двигалось в такт глоткам. Еще раз. Еще. Потом она заставила себя остановиться и протянула флягу мне, рассматривая влажную ладонь. Жидкость впитывалась в кожу на глазах.

— Я и не знала, что бывает так сухо, — она взглянула на меня сквозь покрытые песком ресницы. — Раньше было жарко, когда я ехала с Севера, но это… гораздо хуже.

Я сделал большой глоток, закрыл флягу и убрал ее в мешок.

— Мы можем вернуться.

Дел смотрела на меня таким же отсутствующим взглядом, как и тигрята, возившиеся у нее на коленях. Она была… где-то в другом месте. А потом я понял, что она вспоминала пережитое, снова оживляя свой страх и стараясь развеять его силу над ней. Я видел как она пропускала его через себя и сведенные мышцы вздувались под грязной кожей, а потом расслабились, растворяясь в теле как тонкий след кумфы в песке.

Она тихо вздохнула.

— Поехали дальше.

Я облизнул потрескавшиеся губы, стараясь не скривиться от боли.

— Рискуем попасть в другой самум, баска. Он редко бывает один. Обычно два или даже три.

— Но этот мы пережили.

Я посмотрел на ее высоко поднятую голову. Характер у Дел был как сталь, твердая и отточенная.

— Твой брат значит для тебя так много, что тебе приятнее погибнуть, чем отступить?

Она обернулась. В этот миг в голубых глазах отразилась вся ее душа, и то, что я увидел, заставило меня устыдиться вопроса. А может мне стало стыдно за себя, за свою бестактность, бездумную уверенность, что она ценит свою жизнь дороже чем жизнь брата.

Но я в этом мире всегда был одинок и понимание семейного единства давалось мне нелегко.

Крепкое, всесильное родство было для меня такой же загадкой как меч, который она носила. Такой же загадкой, какой была она сама.

Дел встала, поддерживая котят под толстые тугие животы, и запихнула их обратно в мешок. Не обращая внимания на мяуканье и визгливые протесты, она затянула кожаный ремень. Дел держалась спокойно и отчужденно. Я понял, что своим вопросом оскорбил ее. Я молча оседлал гнедого, забрался в седло и протянул руку Дел. Она оперлась на мою ногу как на стремя и села за моей спиной.

— По полпорции, — сказал я ей, — воды и еды. К тигрятам это тоже относится.

— Я знаю.

Я шлепнул жеребца по пыльным бокам и вставил ноги в стремена, приготовившись встретить ожесточенное сопротивление присутствию дополнительного веса. На самом деле у моего гнедого сил достаточно чтобы вести не только нас с Дел, просто он любит поскандалить. Но гнедой опять меня удивил — он лишь чуть сильнее напрягся перед первым шагом и повел боками, как будто хотел пожать плечами. И пошел вперед.

Мы снова ехали на Юг.

Самум можно пережить, но все равно он вытянет из вас силы. Я знал, что долго так продолжаться не сможет. Жеребец спотыкался и пошатывался, я качался в седле как пьяный, а Дел лежала на моей спине. Пожалуй удобнее всего было тигрятам, в душе я завидовал им.

Отравленный колодец сбил нас с пути. Свернув к оазису, мы сошли с кратчайшей дороги в Джулу, и теперь нам предстояло пойти намного миль больше, чтобы добраться до воды. Я знал это и чувствовал, что Дел тоже догадывалась. Не понимал, что происходит только гнедой.

Лошадь не может понять, зачем нужно экономить. Она просто хочет. Ей нужно. В Пендже, под солнцем, опаляющим горящий ковер кристаллов и песка, вода становится драгоценностью, стоящей больше чем золото, алмазы и еда. Я помнил дни, когда готов был пожертвовать годом жизни за глоток холодной, пресной воды.

Или даже теплой воды.

Попадавший на кожу песок вытягивал из нас влагу, высушивая плоть. Человек начинает умирать от недостатка воды от кожи к костям. Жеребец дрожал и спотыкался, неуверенно опуская копыта на раскаленный песок. Я был не в лучшем состоянии, хотя ехал, а не шел.

Дважды, когда я слезал с гнедого чтобы напоить его из ладони, я будил Дел и предлагал ей воду, но она отказывалась. Я тоже не пил. Сделав маленький глоток, не удержишься от большого, а там уже не оторваться, и вода сразу исчезнет. И ты только ускоришь свою смерть.

Вода стала собственностью жеребца, а мы его паразитами.

Я почувствовал прикосновение ладони к голой спине.

— Что это за следы?

В горле пересохло и она с трудом выговаривала слова. Я уже решил посоветовать ей помолчать, но разговор мог удержать нас от скольжения в ступор.

Я пожал плечами, наслаждаясь прикосновением Северной кожи к Южной.

— Я танцор меча уже больше десяти лет. Это плата.

— Тогда зачем ты этим занимаешься?

Я снова пожал плечами.

— Так уж я живу.

— Значит если бы у тебя был шанс, ты бы стал кем-то другим?

Я улыбнулся, хотя она не могла этого увидеть.

— Танец мечей был моим единственным шансом.

— Но у тебя был выбор. Ты мог остаться с… как их называют? Салсет? И тебе никогда не пришлось бы браться за меч.

— Значит и у тебя был выбор, ты могла бы не искать брата.

Она убрала ладонь с моей спины.

— Ты объявляешь себя танцором меча, — сказал я, — а что за история стоит за этим? Не каждая женщина выбирает для себя такой путь.

Я думал, что она не ответит, но услышал:

— Пакт с богами, включающий женщину, меч и всю магию, которой может овладеть человек.

Я фыркнул.

— Ну конечно.

— Договор, — сказала она. — Ты должен понимать о чем я говорю, Тигр… Или у вас на Юге это не принято?

— Договариваться с богами? — я засмеялся, надеясь, что смех не прозвучал зло. — Боги… Уж они-то помогут. К ним обращаются только слабаки, которые не могут рассчитывать на себя, — я покачал головой. — Слушай, я не хочу обсуждать с тобой вопросы веры — все равно нам друг друга не переубедить. Ты можешь во все, что хочешь. Ты женщина. Наверное тебе это нужно.

— Значит боги тебе не нужны? — спросила она. — Да? А что же тогда тебе нужно?

— Конечно нужно, — с готовностью ответил я. — Нежная, страстная женщина… острый надежный клинок… и танец мечей в круге.

Дел вздохнула.

— Как мудро… и как предсказуемо.

— Может и так, — согласился я, хотя это заявление задело мою гордость. — А ты сама? Ты называешь себя танцором меча, значит ты знаешь, что включает круг. Знаешь правила. Знаешь, что такое предсказуемость.

— В круге? — я уловил оттенок удивления в ее голосе. — Но круг непредсказуем.

— Как женщина, — рассмеялся я. — Может действительно вы с кругом составляете хорошую пару.

— Не хуже чем мужчина и женщина.

Я подумал, что она улыбнулась, но не повернул голову, чтобы проверить.

Позже Дел заметила, что жеребец совсем выбился из сил и я был вынужден с этим согласиться. Гнедой постоянно спотыкался и дрожал.

— Ему нужно отдохнуть, — сказала она. — Дальше нам придется идти.

Не дожидаясь моего ответа, Дел соскользнула с пыльной спины.

И упала на песок.

Я придержал жеребца и посмотрел вниз на Дел. Бурнус завернулся и я залюбовался изящными линиями ее длинных ног. На момент, только на момент я оживился и улыбнулся.

Дел с трудом подняла голову.

— Ты тяжелее меня. Слезай.

Я наклонился вперед в невысоком седле и тряхнул правой ногой, чтобы вытащить ее из стремени, потом перекинул ногу через круп жеребца и соскользнул вниз, не обращая внимания на то, что левое стремя царапает голый живот.

Обнаружив, что ноги собираются подогнуться, я держался за седло пока не убедился, что смогу стоять. Дел по-прежнему сидела на песке, хотя успела пристойно одернуть бурнус.

— Далеко мы не уйдем, — объявил я. Потом наклонился, схватил ее за мускулистое запястье и поставил на ноги. — Можешь держаться за меня, если хочешь.

Мы плелись по пустыне причудливой живой цепочкой: я, ведя в поводу жеребца, и Дел, держась за перевязь, в которой отдыхал Разящий. Две лишние ноги гнедого не давали ему преимущества над нами — он едва шел, от усталости большое количество ног сбивало его с толку. Он спотыкался, засыпая меня пылью и добавляя новые порции песка в мои сандалии, и хотя моя шкура привыкла к жаре, я чувствовал как солнце опаляет все выставленные напоказ части моего тела, то есть все тело кроме того, что прикрывала набедренная повязка и перевязь, раскалившаяся от яростных лучей. Но я переносил жару лучше чем Дел, хотя она еще куталась в алый шелк. В нескольких местах ткань разорвалась, почти все кисточки унес самум, но я не жалел об этом сомнительном великолепии. По крайней мере то, что осталось хоть как-то ее защищало.

Мы шли. Все время на Юг. Лошадь, мужчина и женщина.

И два песчаных тигренка, спокойно спавших в сумке.

Жеребец первым почувствовал их. Он резко остановился, голова неуклюже повернулась на восток, едва не сбив меня с ног. Ноздри расширились, когда он с хрипом втянул воздух, и уши повернулись вперед, точно сообщая мне откуда приближалась угроза.

Я нахмурился. Присмотрелся. Приложил ладонь ко лбу, прикрывая глаза, и наконец узнал их.

— Аиды, — тихо сказал я.

Дел уже стояла рядом, подражая моей позе. Она сосредоточенно вглядывалась в горизонт и на бледном лице отчетливо проявлялась растерянность. Ее Северные глаза не могли это увидеть. Я видел. Четко.

Над горизонтом поднималось облако, охровое пятно на выгоревшем голубом небе; завеса песка, летящего из-под копыт, и выдававшего приближение. На фоне облака видна была темная линия, которая постепенно распадалась на маленькие фигурки всадников. Дел коснулась моей руки.

— Может они поделятся с нами водой, — сказала она.

— Не думаю, — выдавил я, стараясь не сорваться и не рявкнуть на нее.

— Но вежливость путников…

— В Пендже о таком не слышали. Здесь у людей простой подход к жизни: заботься только о себе. Никто ничего не сделает для тебя, — я не сводил взгляда с приближающихся всадников. — Дел, встань за моей спиной.

Сталь зашипела, скользя по грубой коже.

Обернувшись, я яростно уставился на Дел. Она смотрела на всадников с мрачной решимостью.

— Убери! — рявкнул я. — И в будущем не вздумай обнажать клинок в Пендже пока не узнаешь всех местных обычаев. Баска… Убери меч!

Она долго смотрела мимо меня на всадников. Я чувствовал, как ей не хотелось подчиняться мне; протест был в каждой линии ее фигуры. Но она подчинилась. Медленно. Потом я обернулся и увидел неровный строй, плывущий в горячем воздухе как мираж, и глубоко-глубоко вздохнул.

— Дел, не говори не слова. Разговаривать с ними буду только я.

— Я могу сама за себя сказать, — она сообщила это холодно, но не вызывающе. Дел просто предупредила.

Я обернулся и прижал к ее вискам свои широкие ладони. Наши лица разделяло несколько дюймов.

— Делай как я говорю! Одно слово не вовремя, и мы лишимся жизней. Поняла?

Ее глаза, смотревшие мне за спину, вдруг расширились.

— Кто это люди?

Я отпустил ее и обернулся. Всадники были уже около нас, рассыпавшись ровным полукругом, что отрезало нам путь к спасению в трех направлениях. Четвертое было свободным, оставляя место для попытки побега, но я знал, что если мы окажемся глупы настолько, что попробуем сделать это, мы будем покойниками прежде чем успеем сесть на лошадь.

Как и я, они были почти обнаженными. Как и моя, их кожа потемнела от солнца. Но их руки были исполосованы спиральными шрамами, окрашенными в голубой цвет. На голой груди каждого были самые разнообразные изображения солнца с лучами. Каждый мальчик, достигнув половой зрелости, соревновался с ровесниками, изобретая рисунок, который его мать — или ближайшая родственница — вырезала на его коже весьма болезненным способом. Все рисунки объединяло одно: желтый глаз точно в центре. Черные волосы, смазанные жиром, были собраны сзади и перевязаны шнурками разных цветов. Черные глаза жадно разглядывали меня и Дел.

— Их носы… — прошептала она в ужасе.

Да, носы у них были. И в каждом висело плоское кольцо. Цвет колец, как и шнурков в волосах, определял положение их обладателя в племени. С изменением статуса менялись и цвета. В этом племени вообще все быстро меняется, неизменной остается лишь их свирепость.

— Ханджи, — констатировал я.

— Каннибалы? — выдохнула Дел.

— Пожалуй они позволят нам помыться, — сказал я ей, — чтобы у них из-за нас песок на зубах не скрипел.

Я пропустил мимо ушей ее дальнейшие комментарии по этому поводу и сосредоточил свое внимание на воине, носившем в носу золотое кольцо, означавшее высочайший ранг и единоличную власть. Я заговорил с ним на языке Пустыни, его знали все в Пендже.

Я рассказал ему правду. Не скрыл ничего, кроме того, что Дел наняла меня, чтобы проводить ее через Пенджу, и по важной причине: по традиции Ханджи женщины приравниваются к рабам. С ними не считаются. Если бы я признался, что Дел имеет какую-то власть надо мной, хотя бы то, что она меня наняла, меня бы посчитали немужчиной, а потому вполне подходящей жертвой для их каннибальских обрядов. Поскольку я не хотел стать блюдом на обеде, пришлось приуменьшить ценность Дел как личности. Она бы конечно возмутилась, если бы узнала об этом, но переводить для нее я не собирался.

Если, конечно, обстоятельства не вынудят.

Я закончил рассказ гимном, возвеличивающим племя Ханджи, и замолчал, надеясь, что Дел не раскроет рта.

Золотое Кольцо совещался с остальными. Они говорили на языке Ханджи, но в разговоре проскакивали слова Пустыни и я мог следить за беседой. Главной темой дискуссии были большие проблемы с продовольствием. Ханджи обсуждали, могут ли наши кости умилостивить их довольно жестоких богов. Я мысленно выругался, надеясь, что Дел не передадутся мои опасения.

В конце концов Ханджи замолчали и повернулись к нам. Лица их были полны решимости, что навело меня на грустные мысли. Золотое Кольцо подъехал поближе, чтобы мы в полной мере могли оценить его устрашающий вид.

Меня он вообще-то не испугал, я просто внутренне напрягся. А это большая разница.

Из-за плетеного пояса, поддерживающего кожаный килт, у Золотого Кольца торчали рукояти четырех ножей. У всех остальных ножей было не больше трех. Это свидетельствовало об очень высоком ранге владельца.

Он показал на жеребца.

— Быстро.

Дополнительных объяснений не требовалось. Я повернулся к Дел.

— Нас пригласили на ужин.

— Тигр…

Я заставил ее замолчать, зажав рот ладонью.

— Неудачная шутка. Они еще ничего не решили. Нам предложили сесть на лошадь и ехать с ними, — я вздохнул и похлопал жеребца по пыльному боку. — Извини, старина.

Собрав остаток сил (Ханджи безжалостны, когда дело доходит до издевательств над теми, кого они считают слабыми) я вскочил в седло и наклонился, чтобы протянуть руку Дел. До сих пор не знаю, как я не упал, когда она уцепилась за меня, забираясь на круп жеребца.

Ее руки, прижавшиеся к моим ребрам, были ледяными.

Мои вообще-то тоже.