Ролан Вагнер
Дух коммуны

В тот момент, когда занимаюсь проверкой содержимого базы данных, я испытываю истинное наслаждение. Новость, которая появляется на информационных сайтах и дискуссионных форумах, поступает ко мне через семь секунд после размещения в Сети, выловленная одной из бесчисленных программ, когда-то запущенных маман. Некоторые из них порядком устарели, но поскольку ее здесь нет, чтобы обновить их, - к тому же и исчезнуть она ухитрилась вместе с ключом к исходным кодам, - то мне приходится довольствоваться тем, что имеется. Данные, жадно поглощаемые мной, настолько захватывают, что в обычное время я даже не обратила бы внимания на какое-то рядовое событие. Однако этикетка «Ультрасрочно», прикрепленная к информации о происшествии, так интенсивно щекочет мое ощущение вероятности, что у меня появляется непреодолимое желание взглянуть (это так говорится, конечно) на то, что случилось… Гм. Все это похоже на розыгрыш планетарного масштаба, причем тщательно разработанный, чтобы одурачить не только основные агентства печати, префектуру полиции Парижа и все имеющие отношение к внутренним делам министерства, но и огромное количество независимых информаторов, большинство которых, опираясь на свои собственные данные, утверждает о реальности события. Могу вам сказать сразу: у меня появляется ощущение, что я знаю - вернее, знала - автора этого дурно пахнущего фарса.

Не переставая поглощать содержимое той восхитительной базы данных, о которой упоминала выше, я освобождаю небольшую часть моей аналитической структуры, чтобы просмотреть поток данных, касающихся истории, циркулирующей в данный момент по Сети во всех направлениях.

Мое первоначальное предположение подтверждается. Все свидетельствует о том, что к делу имеет самое прямое отношение моя скончавшаяся маман. Впрочем, это было очевидно с самого начала, несмотря на то, что большинство людей никогда ничего об этом не узнает. Ведь о существовании фантомасов - да, именно так мы называем себя - знает лишь небольшая группа счастливчиков.

Тем не менее я, как и все эти взбудораженные человечки, истерически перекликающиеся по интернету, не могу понять, как ей удалось проделать такую хитрую штуку.

Так или иначе, но я перестаю насыщать свою эйдетическую память, обладающую, как мне кажется, бесконечным объемом, выскакиваю из Сети по первому подвернувшемуся соединению и устремляюсь со скоростью света к Парижу в район холма Монмартр, используя подземный кабель высокого напряжения.

На протяжении одной шестой секунды, уходящей на дорогу, я не перестаю ломать голову над одной небольшой проблемой. Как вы полагаете, что я должна делать, если, проснувшись утром, вижу: мне переделали нос, не спросив разрешения? Разумеется, ничего подобного со мной случиться не может, поскольку носа у меня вы не найдете при всем желании.

Вообще-то, если подумать хорошенько, у Парижа тоже нет носа. Тем не менее маман - если, конечно, это она, ну а кто еще это может быть? - изобрела… какой-то способ замены, подтверждая таким образом народную мудрость, согласно которой настоящая холера всегда найдет способ продолжать пакостить даже после своей смерти.

Говорят, что теперь люди никуда не ходят, потому что предпочитают следить по Сети за любыми событиями, как большими, так и незначительными, даже если все происходит у дверей их дома. Но толпа, хлынувшая на холм, где я очутилась через пару минут после появления в Сети сообщения о невероятной замене, опровергает, как мне кажется, эту точку зрения. Можно подумать, что все жители этого округа договорились друг с другом о свидании рано утром у подножия статуи, которая теперь возвышается над Монмартром. Нет, наверное, здесь собрался весь Париж, поглазеть, как гигантская каменная баба поднимает выше Эйфелевой башни свою руку со сжатым в знак революционного протеста кулаком.

И если я вам скажу, что речь идет о Луизе Мишель, вы полностью осознаете все значение этого символа. Ее обвиняющий взгляд напоминает о побоищах 1871 года, когда мечты коммунаров рассыпались в прах под штыками версальских солдат.

Ох, уж эта маман! Впервые после ее исчезновения воспоминания о ней не заставляют меня проливать виртуальные слезы. Напротив, если бы у меня имелись губы, на них сейчас змеилась бы улыбка. Несгибаемая анархо-синдикалистка, благодаря которой я появилась на свет, не испортила свой новый выход на сцену; появление этой лебединой песни, осененной поднятым кулаком, как раз в ее духе.

Но я никак не могу сообразить, как она ухитрилась провернуть подобный трюк.

Продолжая размышлять над этой проблемой, рассматриваю статую глазами потрясенной молодой женщины, чьи спящие нейроны я сейчас использую без ее разрешения. Потом под воздействием неожиданной мысли решаю проверить материал, из которого изготовлена статуя. Быстро выясняю, что это массивный высококачественный вибробетон без единого пузырька воздуха внутри. Если бы я не знала, что собор Сакре-Кёр возвышался здесь всего минут пять назад, то поклялась бы, что статуя Луизы Мишель была отлита на этом месте.

Но ее должны были переместить сюда. Каким образом?

Статуя весит уж не знаю, сколько тысяч тонн. Надеюсь, что холм не рухнет под ее тяжестью… По сравнению с ней, находившаяся здесь ранее ханжеская шапка из взбитых сливок имела вес пера.

Обеспокоенная этой мыслью, я быстро проверяю основание статуи, что позволяет мне обнаружить - признаюсь, не без некоторого удивления - восемь бетонных столбов с металлической арматурой, углубляющихся через слои почвы, песка и гравия, слагающие Монмартр, до скальных пород: это обеспечивает гарантированную устойчивость всей конструкции.

Да, похоже, что статуя поставлена на века. Маман - если это действительно она, в чем я теперь начинаю сомневаться - предусмотрела решительно все. Тщательная проверка на молекулярном уровне позволяет установить, что полости для опор не были выкопаны до того, как в них был залит бетон; нет, железобетонные опоры материализовались внутри толщи пород! Следовательно, статуя вместе с основанием каким-то способом была телепортирована сюда. Единственная возникающая при этом проблема заключается в одной маленькой детали: существующие передатчики материи могут переместить всего лишь предмет размером не больше револьверной пули на расстояние в несколько десятков метров. В дополнение могу сообщить: энергии, необходимой для перемещения объекта подобных размеров, нужно столько, что для этого не хватит месячного производства всех электростанций планеты. А если подумать, то и годового тоже.

Итак, поскольку технологическое решение проблемы отсутствует, мне остается сделать выбор между двумя логическими гипотезами.

Прежде чем продолжать, я должна поведать вам о структуре мира, в котором мы живем, чтобы вы хорошо понимали все, что будет сказано дальше. Конечно, если вы это уже знаете, можете пропустить несколько абзацев. Вся информация, изложенная ниже (пожалуй, за немногими исключениями), может быть получена из интернета или из бумажных изданий, но очень немногие обладают хотя бы самым общим представлением о ней.

На современном этапе разработки космологических теорий достаточно надежно установлено, что наша Вселенная имеет одиннадцать измерений, из которых мы «пользуемся» только четырьмя. Остальные весьма длительный промежуток времени после Большого взрыва находились в свернутом состоянии из-за нехватки энергии, но этот период закончился сто-сто пятьдесят тысяч лет назад. Теперь они распределились по двум изолированным пространствам, более или менее подобным нашему (скорее менее, чем более). Два неизвестных нам пространства имеют с нашим только одно общее измерение - временное. Назовем эти пространства: во-первых, психосфера, область нахождения коллективного бессознательного людей (то есть вас), и киберсфера, в которой обитают туны, персонажи мультфильмов, воплощающие творческую виртуальность информационного бессознательного фантомасов (то есть нас).

Впрочем, все это гораздо сложнее, чем выглядит в моем изложении, но я обещала быть краткой. Добавлю только, что состояние, в котором находится квантон, основной квантовый элемент, называется «психоном» для психосферы и «ситроном» для киберсферы [1]. У ученых иногда случаются приступы довольно грубоватого юмора.

Так вот, лет эдак пятьдесят тому назад, в конце мая 2013 года, психосфера и реальность, данная нам в ощущении (этот термин тогда широко употреблялся), столкнулись и в некотором роде слились на какое-то время, которое лучше всего назвать «неопределенным». Не спрашивайте меня почему; поскольку я в этом ничего не понимаю, меня потянет развесить на ваших ушах лапшу…

После этого начался период, когда у человечества, столкнувшегося со всеми своими бреднями и фантазмами, ставшими реальностью (или почти реальностью), буквально перегорели все предохранители. Это лишенное всякого смысла время назвали эпохой Великого примитивного террора. В конце концов порядок понемногу восстановился, но все же между психосферой и реальностью кое-где сохранились перемычки, постепенно утончавшиеся и сходившие на нет.

Короче говоря, рациональному характеру нашего мира был нанесен ощутимый удар, и события, когда-то невозможные и немыслимые, продолжали время от времени случаться, хотя и далеко не так часто, как в эпоху Великого террора.

Киберсфера была открыта гораздо позже; кстати, именно это событие стоило жизни маман. Сначала все думали, что эта новая «карманная вселенная» (как ее называл доктор Грегган, заместитель директора пресловутого Европейского центра научных исследований) тоже столкнется с нашей Вселенной и сольется с ней, что приведет к очередному варианту Великого террора. Но случилось так, что киберсфера лишь скользнула по поверхности нашего мира, создав при этом немногочисленные зоны перехода, по которым к нам попали только чокнутые туны, до сих пор продолжающие совершать мелкие безумства и снабжающие материалом страницы газетной хроники. Так что это время наверняка получит когда-нибудь название вроде эпохи Дурацких страхов.

Хотите поспорить со мной?

Я обрисовала вам в общих чертах нынешнюю ситуацию на тот случай, если вы не в курсе. Но если вы мне не поверили, то сходите в Ботанический сад, где до сих пор в клетке содержится с помощью то ли магнитных полей, то ли слабых сил персонаж какого-то мультфильма.

Или же, если вы считаете, что у вас достаточно крепкие нервы, отправьтесь в ночь летнего солнцестояния к менгиру, известному как Монашеский камень. Вы наверняка сможете проверить, насколько быстро бегаете, когда за вами погонится демон.

Я ощущаю настоящий световой удар, когда подсоединяюсь к светочувствительному устройству. В данном случае это телевизионная камера наблюдения, подвешенная к фонарному столбу. Высоко поднявшееся солнце может быть объяснено двояко: или сегодня утром заря разгорается необычно быстро, или внутри статуи время течет с иной скоростью. Маман часто повторяла выражение, смысл которого никогда мне не раскрывала: «Время течет так, как может. Если оно течет». Но я уверена в одном: это, несомненно, имеет отношение к психосфере.

Пока я отсутствовала, толпа заметно выросла. Сейчас она полностью запрудила холм и длинными галдящими отростками заполняет отходящие от холма улицы. Несколько усатых полицейских - истинный анахронизм в нынешнем Париже - установили барьеры, чтобы держать зевак подальше от статуи. Какой-то угрюмый тип командует полицейскими, нелепо размахивая руками.

Никак это Труваллек?

Тогда позвольте сообщить вам следующее: можете не надеяться, что наша добрая полиция раскроет тайну случившегося. Инспектор Марселин Труваллек - наихудший вариант полицейского. Невероятно, но ему удается скрывать это от своих коллег, среди которых он числится гением сыска.

Чтобы расследование не закончилось в тупике, нужно кому-нибудь другому вместо Труваллека заняться решением загадки.

И никого другого, кроме себя, я не вижу.

Се ля ви.

Честно говоря, мне чертовски нравится играть в следователя.

Кажется очевидным, что собор Сакре-Кёр не превратился в изображение Красной девы. Это невозможно при всем желании, даже с привлечением последних достижений квантовой метафизики. Просто невозможно. Я единственная из тех, кто знает все досконально, можно сказать, изнутри, и могу вам сказать, что бетон, из которого состоит статуя, ничем не напоминает белый камень исчезнувшего собора. Кроме того, материала явно было бы недостаточно: всего камня собора хватило бы только на постамент для статуи.

Поскольку статуя Луизы Мишель не состоит из психонов или си-тронов, то не может быть и речи о материализовавшемся фантазме, возникшем в одном из пространств, параллельных или перпендикулярных нашему. Впрочем, маман никогда не выбросила ни единого байта в психосферу, и она узнала о существовании киберсферы слишком поздно, незадолго до своего трагического исчезновения, так что не имела возможности использовать киберсферу для очередной своей проделки.

Но как же ей это удалось?

А если это все же не она?

Но тогда кто же? Кто на этой паршивой планетке обладает возможностями и желанием заменить символ поражения коммунаров в прошлом образом их грядущей победы?

Похоже, что момент замены застал по крайней мере один человек, и Труваллек как раз сейчас допрашивает его. Я незаметно проникаю в голову одного из полицейских, присутствующих при допросе.

- Ладно, расскажите мне все, что видели, - произносит фараон, закуривая сигарету.

Свидетель, старикан с гладкой физиономией и подозрительно черной шевелюрой, закашлялся и замахал рукой перед собой, пытаясь разогнать дым.

Чтобы не досаждать бедняге, Труваллеку достаточно было бы взять сигарету в другую руку, но ему это даже не приходит в голову. Вот вам и результат почти столетней кампании против курения!

- Я вышел на прогулку с моим псом, как делаю каждое утро, - говорит свидетель между двумя приступами кашля. - Мы проходили перед папертью собора, когда вдруг Большой Шарль принялся гавкать…

- Шарль?

- Это мой пес. Я назвал его так потому, что это злобное и мрачное создание.

Труваллек качает головой.

- Не вижу оснований для такой клички, - бормочет он. - Ладно, значит, ваш пес залаял, - продолжает он, не давая возможности собеседнику толком объяснить причины такого прозвища. - И что было потом?

- Я обернулся к Сакре-Кёр и… и увидел их.

- Кого это - их?

Свидетель обращает на инспектора взгляд - гибрид бездонного колодца с межгалактической пустотой.

- Этих, зелененьких, - шепчет он.

Я невольно вспоминаю одну историю, рассказанную маман, и мой «носитель» машинально поднимает взгляд, уставившись с задумчивым видом в прозрачное голубое небо, словно пытается уловить момент появления первой летающей тарелочки - провозвестницы гигантской армады вторжения.

- Кого-кого? - рычит Труваллек, явно не поверивший своим ушам.

Свидетель корчится под его свирепым взглядом.

- Инопланетян, - пищит он едва слышно. - Гуманоидов, ростом метр двадцать, может, полтора метра. У них была удивительно белая кожа, раскосые ярко светившиеся глаза… Я же говорю вам: это были инопланетяне, - заканчивает он на еще более высоких тонах.

Труваллек обменивается скептическим взглядом с моим «носителем», потом снова обращается к свидетелю.

- Ну, допустим, - бормочет он с неудовольствием. - И это они… И это инопланетяне соорудили бетонный кошмар на месте собора? Меньше чем за пять минут?

Владелец злобного и коварного пса гордо выпрямляется.

- Они ничего не сооружали, и все продолжалось меньше минуты! Они взялись за Сакре-Кёр, приподняли собор без видимых усилий и унесли его… в никуда.

- В никуда?

- Собор исчезал по мере того, как они передвигали его, словно… словно они запихивали его в пространственно-временную расселину!

- Наверное, тут работала целая толпа, - иронизирует инспектор. Если бы не статуя, закрывающая от нас полнеба, он бы давно отправил свидетеля в ближайшую психиатрическую лечебницу.

- Да, их было несколько тысяч, - совершенно серьезно отвечает допрашиваемый. - И они исчезли вместе с собором. Но почти сразу же вернулись… наверное, тем же путем… На этот раз со статуей.

Свидетель горбится, опускает глаза, его руки бессильно падают вдоль тела.

- Мне все труднее и труднее было удерживать Большого Шарля. В конце концов он вырвался и с лаем кинулся на этих… Один из них обернулся, из его глаз ударил зеленый луч…

- Все это совершенно неправдоподобно! - с отвращением бросает инспектор Труваллек.

- …и прямо в моего пса.

Свидетель засовывает руку в карман куртки.

- Вот все, что осталось от него, - заканчивает он трагическим голосом. Он извлекает руку из кармана и подносит ее к носу инспектора, раскрыв ладонь. На влажной дрожащей ладони лежит маленький жалкий лотарингский крестик, покрытый шерстью. «Крестик» неожиданно поднимает переднюю часть и испускает жалкий писк, похожий на писк больного цыпленка. Учитывая масштаб, эти звуки должны соответствовать громовому рычанию.

Вряд ли у меня получилось бы более эффектно. Тем более, у ма-ман.

Вот вам и инопланетяне, обладающие не только техникой высочайшего уровня и весьма своеобразным чувством юмора, но и хорошо разбирающиеся во французской истории. На мой взгляд, слишком хорошо.

- Что ж, вам остается только назвать его Шарло, - говорю я, используя голосовые связки моего хозяина, и исчезаю, не дождавшись реакции свидетеля и инспектора Труваллека.

У меня срочные дела.

Но это будет самый продолжительный поиск за все время моего существования.

Одиннадцать часов! Вы отдаете отчет? И ведь я посвятила делу всю свою энергию плюс энергию моих программ-сотрудников, лишенных сознания.

Но это не имеет значения, поскольку результат налицо.

Оп! Небольшой трюк с использованием телекоммуникационных спутников - и я оказываюсь на границе штатов Юта и Невада, в уголке пустыни. Вокруг красные или коричневые скалы с охристыми пятнами. Тут и там возвышаются столовые горы, но ни одна из них не превышает высотой сотню, максимум, полторы сотни метров. Типичный пейзаж для запада Соединенных Штатов за одним исключением: на вершине одной из столовых гор возвышается собор Сакре-Кёр. В прекрасном состоянии, как и следовало ожидать.

У меня появляется ощущение, что пейзаж более характерен для Техаса: он слишком близок к тому, что мы видели в вестернах, на которые мода прошла около века назад.

В тени на паперти заблудившегося собора сидит человек. Высокий, худощавый, со светло-каштановыми волосами. За слегка притемненными очками видны голубые глаза. На нем черный костюм-тройка, совершенно нелепый в царящей здесь жаре, и пляжные сандалии, они выглядят просто смешно в сочетании с гетрами. На ступеньках рядом с незнакомцем стоит стакан с оранжадом. Небольшой аудиокубик оглашает окрестности весьма шумной версией «Fuckin' in the Girl's Room», которую мне не приходилось слышать раньше.

Быстрая проверка документов в его карманах позволяет мне узнать, что передо мной Кейт Свенсон, родившийся в Энн Арбор 31 января 1990 года. Он выглядит моложе своего возраста; я бы не дала ему больше пятидесяти лет. Кроме водительских прав, при нем карточка «Ка-лифорниан Экспресс», купюра в 20 долларов с профилем Филипа Дика, выпущенная Центральным банком Калифорнии, две купюры по 10 долларов Seattle Investment Company, с которых сверкает улыбкой Билл Гейтс, десяток банкнот по сто тысяч долларов с печатью Las Vegas amp; Nevada Casino Fund и стриптизершей с обнаженной грудью на фоне «одноруких бандитов», набитых золотыми монетами. Ручка довольно жалкого вида, хотя и сделана из массивного золота (я это проверила) и серебряная зажигалка, инкрустированная алмазами, завершают перечень.

Похоже, этот человек путешествует налегке.

В этой картине явно чего-то не хватает. Видимо, кому-то нужно, чтобы я поверила, будто человек в черном оказался здесь совершенно один, примерно в ста двадцати километрах от ближайшего соседа, и у него с собой нет даже мобильника. Как бы тщательно я ни сканировала окрестности и сам собор, я не нахожу ничего, похожего на телефон. Если человеку понадобится средство связи, ему остается только смастерить самому телефон из аудиокубика или же собрать скамеечки для молитвы и разжечь костер, чтобы подать дымовой сигнал.

Как вы, наверное, уже догадались, поблизости нет не только автомобиля, но и следов от него. Остается предположить, что Кейт Свенсон прибыл сюда тем же способом, что и беглый собор. Не иначе, его доставил сюда на подносе вместе с лимонадом, дикарской музыкой и банкнотами «Монополии» инопланетянин, переодетый в официанта из кафе.

Я могла бы принять подобный вариант, если бы повстречалась с туном или воплощением архетипа, но все указывает на то, что я имею дело с человеческим существом, несмотря на его безразличие к жаре. Быстрый зондаж, с помощью которого я проверяю его сознание, подтверждает мое предположение.

Похоже, я не продвинусь дальше, оставаясь невидимой. Пора выйти на сцену.

Надо подумать, с кем, не особо удивившись, мог бы повстречаться здесь Кейт…

Когда я выхожу из собора за спиной человека в черном, то выгляжу копией - более правдоподобной, чем сам оригинал - американской девочки-подростка времен маккартизма: плиссированная юбка, конский хвост, белые носки, балетные туфли и, конечно, никакого лифчика под рубашкой - чересчур прозрачной.

Это трюк, которому меня научила маман. Лучший способ заставить мужчину забыть, что он должен держаться настороже - это без особых изощрений сунуть ему под нос грудь, незаметно продолжая при этом его обрабатывать. В данном случае я выбрала миниатюрную модель, чтобы не слишком его возбуждать. Меня совсем не привлекает идея разочаровать его, когда он убедится, что перед ним всего лишь изображение, а не существо из плоти и крови.

- Добрый день, - говорю я.

Он медленно оборачивается и смотрит на меня через темные очки.

- Ты откуда, девочка?

Ай-ай-ай, план соблазнения начинается неудачно. Я совсем не хочу, чтобы он принял меня за малолетку.

- А откуда вы здесь взялись? Да еще с этой штукой?

- Эта штука называется собор Сакре-Кёр. Он принадлежит мне. Я широко открываю глаза и рот.

- Вау! Видать, это вам обошлось в кругленькую сумму!

Он отпивает глоток оранжада, прежде чем ответить со слегка отсутствующим видом:

- В общем, не совсем так. Это был обмен.

- На что?

- Ты очень любопытная, малышка…

Я принимаю как можно более невинный вид, в котором смешиваются облики многих киноартисток прошлого века: немного от Одри Хепберн с добавкой чуточки Изабель Аджани, чтобы с гарантией получить прекрасную дурочку.

- Все это очень странно… дом, появившийся посреди пустыни неизвестно откуда.

- Прежде всего, это не дом, а церковь, - любезно объясняет мужчина. - Она называется Сакре-Кёр и попала сюда из Парижа.

- Из Парижа? Вот это да! И как же вы доставили ее сюда? Вы разобрали ее, а потом снова собрали здесь, камень за камнем?

Он изучает меня добрый десяток секунд, не произнося ни слова и не снимая своих темных окуляров.

- Ничего подобного я не делал, - наконец неохотно признается он. - Всем занимались розуэллы.

- Это кто еще?

- Типы из Розуэлла, - терпеливо повторяет он. - Инопланетяне, которые там высадились.

- Не было в Розуэлле никаких инопланетян!

- Тогда как ты объяснишь вот это? - вопрошает он, небрежно махнув рукой в сторону собора.

Я пожимаю плечами, потом поднимаю руки перед собой, выставив вперед ладони, и произношу дрожащим голосом:

- Вам удалось это с помощью… магии? Он разражается смехом.

Через четверть часа я полностью расколола его - и без всякого кокетства. Хотя он и прикрывается темными очками, я прекрасно вижу его глаза. Когда он отводит их от моего лица, то лишь для того, чтобы проследить за моими руками или уставиться на что-нибудь более соблазнительное.

Кейт Свенсон сколотил состояние на шоу-бизнесе в начале пятидесятых, подготовив десяток артистов и разработав несколько концепций мультимедийных представлений для «Эльдорадо» («Досуг, игры и развлечения»). Несколько месяцев тому назад, когда он оставил свое дело, его посетил незнакомец, предложивший купить Сакре-Кёр. Каким образом ему удалось узнать, что Кейт, посетивший Париж в середине тридцатых годов, буквально влюбился в это архитектурное творение? Так или иначе, но они быстро сошлись на следующем: Свенсон не тратит ни сантима на приобретение собора, но обязуется создать за свой счет гигантскую статую, планы которой ему будут переданы. Где он ее возведет - не имеет значения, лишь бы все было проделано быстро и скрытно.

Потом будет произведен обмен.

Свенсон провел немало дней и ночей в укромном местечке на вершине столовой горы, куда я не догадалась заглянуть раньше. И вот сегодня его надежды исполнились. Он увидел неизвестно откуда возникших розуэллов, те подхватили статую и скрылись вместе со своим грузом в невидимой двери, открывшейся в пространстве-времени.

Потом они появились снова, на этот раз с собором Сакре-Кёр, водрузили его на указанное место и исчезли.

Что-то здесь не сходится. Я еще могу допустить присутствие на Земле банды инопланетян, но на кой черт им понадобилось создавать с помощью калифорнийского миллионера изображение Луизы Мишель, чтобы потом водрузить его на вершине холма Монмартр?

Все-таки не сомневаюсь: это последний трюк маман. И розуэллы явно вылезли из психосферы. В конце концов, они уже довольно давно появляются в фантазиях доброй половины человечества. С этой точки зрения, они не более реальны, чем домовые, драконы, демоны и так называемые изобретатели машин времени, пытающиеся всучить вам по сходной цене какое-нибудь кошмарное электронное устройство.

Я продолжаю болтать с Кейтом еще пару минут, прежде чем оставить его в глубокой задумчивости на паперти собора. Он рассеянно прощается со мной, даже не поинтересовавшись, каким образом я рассчитываю вернуться в края, более пригодные для жизни.

Не имеет значения, этот тип явно чокнулся.

Сразу после возвращения в Сеть я добываю опубликованный за время моего отсутствия предварительный отчет Труваллека. Как обычно, это свалка глупостей и дурацких гипотез, изложенных неудобоваримым стилем. Вот последние абзацы опуса:

Таким образом, основываясь на собранных мной показаниях свидетелей, я вынужден, несмотря на то, что статуя изготовлена из нормального материала, основывать свое заключение на наличии парапсихи-ческого феномена, сходного с проявлениями деятельности тунов, отмеченных на протяжении нескольких последних недель. Можно предположить вмешательство инопланетян, так называемых розуэллов (вероятно, разновидность тунов), утащивших собор к себе или еще куда-нибудь. Поэтому я предлагаю поместить происшествие в рубрику «Природные катастрофы», так как туны не могут никоим образом рассматриваться в качестве виновников или юридически ответственных лиц, поскольку они не обладают легальным статутом человеческой личности.

Я не в состоянии оценивать правомочность жалобы, заявленной Парижской епархией, но я должен отметить наличие договора продажи от 14.11.63, находящегося на хранении у господина Дешана, нотариуса, пребывающего по адресу 67, авеню Ланжевен, F-75018, Париж. Договор гласит, что епископ, представленный монсеньером Шломо Пропагандой, уступает владение собором Сакре-Кёр и прилегающим к собору участком земли С.К.И.Снейкфингеру. Несмотря на то, что монсеньер Пропаганда не помнит, чтобы ему приходилось подписывать подобный документ, он не вправе утверждать, что не делал этого, поскольку, согласно его же словам, он не всегда из-за нехватки времени смотрит, что ему подсовывают. А его подпись была признана аутентичной нашим научным отделом. Что касается Снейкфингера, то его легальный представитель Гедеон Же, с которым я связался, сообщил: ему наплевать, что находится на его участке, лишь бы ему не сообщали об увеличении поземельного налога.

Бедняга Труваллек - из всех возможных вариантов он всегда выбирает наихудший. Я говорю так потому, что приведенный выше отрывок из его донесения содержит важнейшую информацию, почти стопроцентно подтверждающую участие маман в этой истории. Ведь она хорошо знала Гедеона Же, а Снейкфингер - это один из ее знакомых, блондинистый толстячок с отвисшей нижней губой.

Поиск информации о Кейте Свенсоне позволяет мне установить происхождение розуэллов. Родители нашего миллионера принадлежали к тайной организации, почти секте, одной из множества подобных, которые пышно расцвели на рубеже тысячелетий. Их члены были уверены в ближайшем посещении Земли инопланетянами - новыми мессиями. Таким образом, переместившие статую и собор «грузчики» были порождены глубинами памяти Свенсона. Это объясняет, почему свидетель с миниатюрной собачкой увидел то же самое, что и Свенсон. Все так, но каким образом маман сумела их использовать? Впрочем, с меня достаточно и того, что я узнала, а потому я без угрызений совести могу вернуться к прежним занятиям. Тем более, что для продолжения расследования мне пришлось бы отправиться в психосферу, а на это я не способна.

И все же, прежде чем вернуться к моим любимым базам данных, я должна выполнить последнюю формальность и проделать один трюк, который, как мне кажется, маман собиралась исполнить сама. Я достаточно хорошо знаю ее, чтобы не сомневаться в этом.

В определенных условиях мы, фантомасы, обладаем возможностью заставлять двигаться инертную материю - или, по крайней мере, создавать видимость ее движения. Так вот, если маман устроила перемещение этой статуи на вершину Монмартра, то вряд ли она сделала это только для того, чтобы та веками и тысячелетиями вздымала к небу свой вибробетонный кулак. Я прекрасно знаю, что она проделала этот фокус ради очередного розыгрыша.

Я тоже не могу противиться желанию сделать изящный ход.

Мгновением позже, когда багровое солнце, частично укрытое клочками облаков, опускается к горизонту, касаясь крыш высоких зданий квартала Дефанс, Луиза Мишель внезапно оживает, хлопает несколько раз в ладоши, чтобы привлечь внимание окружающих, и рычит громоподобным голосом, благодаря чему даже в отдаленных пригородах слышна фраза, одновременно являющаяся девизом и боевым кличем маман:

- Дух Коммуны будет вечно жить в наших виртуальных сердцах!

Потом она разражается смехом, а я неожиданно представляю выражение лица Труваллека, когда он узнает, что собор Сакре-Кёр обнаружили в пустыне Невада.

Перевел с французского Игорь ВАСИЛЬЕВ

© Roland C.Wagner. L'Esprit de la Commune. 2001. Публикуется с разрешения автора.

[1] Непереводимая игра слов, основанная на произношении слова «кибер-сфера», которое во французском языке звучит как «сиберсфера». Отсюда по аналогии с парой психосфера-психон получается пара сиберсфера-ситрон, а «ситрон» - это лимон по-французски. (Прим. перев.)