"Другая сторона доллара" - читать интересную книгу автора (Макдональд Росс)

Глава 4

Уютная, обсаженная дубами извилистая аллея, поднимаясь вверх, огибала лужайку перед домом Хиллманов. Это была большая старая испанская усадьба с белыми оштукатуренными стенами, орнаментами на окнах из стальных металлических полос и красной черепичной крышей, сейчас тусклой от дождя. Около дома стоял большой черный «кадиллак».

— Я намеревался сегодня ехать на своей машине, — сказал Хиллман, — но не решился. Благодарю вас, что подвезли меня.

Это прозвучало так, словно от меня хотел избавиться. Он прошел вперед. Раздосадованный, я последовал за ним и вошел в дверь прежде, чем он ее закрыл.

Конечно, он был поглощен мыслями о жене. Она ждала его в холле, сидя, подавшись вперед, в испанском кресле. Высокая спинка кресла делала ее на вид более хрупкой, чем она была на самом деле. В гладкой поверхности кафельного пола отражались туфли крокодиловой кожи. В свои сорок лет она была очень красива и изящна.

Весь вид ее выражал полное отчаяние и беспомощность. Она напоминала брошенную, всеми забытую куклу. Зеленое платье подчеркивало бледность лица.

— Эллен?

Она сидела совершенно неподвижно, сцепив пальцы под коленями. Взглянув на мужа, она перевела взгляд на огромную испанскую люстру, опускавшуюся с потолка четырехметровой высоты прямо над его головой.

— Не стой под ней. Я всегда боюсь, что она упадет. Я хочу, чтобы ты убрал ее, Ралф.

— Но это твоя идея — принести ее обратно и повесить здесь!

— Это было так давно. Я полагала, что это пространство надо чем-то заполнить.

— Мы все предусмотрели, она хорошо укреплена. — Он подошел к жене и потрогал ее лоб. — Ты вся мокрая. Тебе нельзя выходить.

— Я только вышла на аллею посмотреть, не возвращаешься ли ты. Тебя долго не было!

— Это не от меня зависело.

— Ты узнал что-нибудь?

— Нам пока нечего ждать. Я отдал распоряжение насчет денег. Дик Леандро принесет их во второй половине дня. Мы тем временем будем ждать телефонного звонка.

— Это ожидание ужасно, ужасно...

— Я знаю. Постарайся думать о чем-нибудь другом.

— О чем же еще?

— О многом... — Он, видимо, хотел что-то добавить, но замолчал. — Тебе, во всяком случае, не следовало бы сидеть здесь, в холодном холле. Ты снова получишь пневмонию...

— Ты преувеличиваешь, Ралф.

— Ну, не будем спорить. Пойдем в гостиную, я приготовлю тебе выпить.

Вспомнив обо мне, он пригласил и меня, но жене так и не представил. Возможно, он считал меня недостойным или, может быть, не хотел, чтобы мы общались.

Чувствуя себя совсем одиноким, я проследовал за ним на расстоянии нескольких шагов в меньшую по размерам комнату, где горел камин. Эллен Хиллман повернулась к нему спиной. Ее муж прошел к бару, находящемуся в углублении, украшенном извещавшими о бое быков испанскими афишами.

Она протянула мне холодную, как лед, руку.

— Вы полицейский? Вот не предполагала, что придется иметь с вами дело.

— Я — частный детектив. Мое имя Лью Арчер.

— Что будешь пить, дорогая? — спросил ее муж.

— Абсент.

— Абсент?

— В нем горечь полыни, это очень соответствует моему настроению. Я добавлю в него немного шотландского виски.

— А вы, мистер Арчер?

Я ответил, что то же самое. Это было очень кстати. Я достаточно насмотрелся на обоих Хиллманов, и они начали действовать мне на нервы. Их старомодная манера общения была почти профессиональна, словно они были актерами и разыгрывали комедию перед своим единственным зрителем. Я не считаю, что старые обычаи лишены искренности, но в данном случае это было так.

Хиллман возвратился в комнату, неся на подносе три невысоких бокала. Он сел за длинный стол, стоящий перед камином, и протянул их нам. Затем пошевелил поленья кочергой. Пламя поднялось. Отсветы огня на миг превратили лицо Хиллмана в жесткую красную маску.

А лицо его жены напоминало безжизненную луну.

— Наш сын очень дорог нам, мистер Арчер. Сможете ли вы помочь вернуть его?

— Попытаюсь. Но я не уверен, благоразумно ли держать в стороне полицию? Я один, и я не у себя дома.

— А в чем разница?

— Здесь мне не от кого получать информацию.

— Слышишь, Ралф? — обратилась она к мужу. — Мистер Арчер думает, что нам следует обратиться в полицию.

— Да, слышу. Но это невозможно. — Он выпрямился и вздохнул так, словно взвалил на свои плечи всю тяжесть этого дела. — Я не буду предпринимать ничего, что могло бы подвергнуть жизнь Тома опасности.

— Я тоже так считаю, — сказала она. — Я решила заплатить, чтобы без шума возвратить его. Какая польза в деньгах, если сын не может их тратить?

Последняя фраза прозвучала немного странно, и у меня возникло впечатление, что Том был центром этих владений, но, безусловно, центром тайным, что он был подобен божеству, которому они приносили жертвы в ожидании явления и, может быть, возмездия тоже. Я начал симпатизировать Тому.

— Расскажите мне о нем, миссис Хиллман.

На ее мертвом лице появились проблески жизни. Но прежде, чем она открыла рот, заговорил ее муж:

— Нет, сейчас не следует вынуждать Эллен говорить об этом!

— Но Том для меня маленькая фигурка в тумане. Я пытаюсь понять, куда он мог вчера пойти и как попал в эту запутанную историю с вымогателями.

— Я не знаю, куда он пошел, — сказала Эллен.

— Так же, как и я, — сказал Хиллман. — Если бы знал, то еще вчера поехал бы к нему.

— Что ж, в таком случае я вынужден вас покинуть. Надеюсь, вы сможете дать мне его фотографию?

Хиллман вышел в соседнюю комнату, скрытую за портьерой. В темной глубине я разглядел фортепиано, крышка которого была открыта. Он вернулся обратно с фотографией в серебряной рамке. Черты лица мальчика повторяли его собственные. Темные глаза выдавали беспокойный характер, если только я не перенес своего впечатления с хозяина дома на его сына. В них просвечивали богатое воображение и интеллект, но рот выдавал избалованность.

— Можно мне вынуть ее из рамки? Или у вас есть фотография поменьше? Ее было бы удобнее предъявлять.

— Предъявлять?

— Да, именно это я и сказал, мистер Хиллман. Я ее беру не для семейного альбома.

— У меня наверху есть фотография поменьше, — сказала Эллен Хиллман. — Я принесу ее.

— Нельзя ли мне подняться с вами? Если бы я осмотрел комнату Тома, это могло бы помочь мне.

— Вы можете взглянуть на его комнату, — сказал Хиллман, — но я не хочу, чтобы вы ее обыскивали.

— Почему?

— Мне это не нравится. Том даже сейчас имеет право на свои тайны.

Мы втроем, следя друг за другом, поднялись наверх. Странно. Хиллман испугался, что я могу что-то найти. Что? Однако заговорить с ним об этом я не рискнул. Он в любой момент мог вспылить и попросить меня убраться из дома.

Пока я очень поверхностно осматривал комнату, он стоял в дверях. Это была спальня, очень большая. Обстановка состояла из простого комода, кресел, стола и кровати, но вся мебель была ручной работы и, видимо, очень дорогая. На столике у кровати стоял телефонный аппарат ярко-красного цвета. На стенах в геометрически точном порядке висели гравюры парусных судов и рисунки Одюбона. На полу — ковры навахо, а на кровати — одеяло, подобранное в тон к одному из ковров.

— Он интересовался судами и мореплавателями?

— Нет, не особенно. Но нередко составлял мне компанию в походах на яхте, когда у меня не было попутчиков. Это существенно?

— Нет, я просто удивляюсь, почему он повесил столько морских гравюр?

— Нет, это не он.

— Значит, он интересовался птицами?

— Нет, не думаю.

— Кто выбирал картины?

— Я, — сказала Эллен Хиллман из коридора. — Я украшала для Тома комнату. И ему понравилось, да, Ралф?

Хиллман что-то пробубнил. Я подошел к окнам; они выходили на полукруглую аллею. Были видны заросли, площадка для гольфа, шоссе, по которому бегали взад и вперед маленькие машинки. И я вообразил, как Том сидит в этой комнате по вечерам и наблюдает за огоньками на шоссе.

Толстая книга с нотами лежала открытой на кожаном сиденье стула.

— Том играл на фортепиано, мистер Хиллман?

— Очень хорошо. Он брал уроки лет десять, но потом не захотел...

— Но к чему теперь все это?! — испуганно вскрикнула жена.

— Что все? — спросил я. — Пытаться получить от вас сведения — все равно что выжимать кровь из камня.

— Я сейчас сама себе напоминаю окровавленный камень, — сказала она с легкой гримасой. — Едва ли сейчас время растравлять старые семейные ссоры!

— Мы не ссорились, — ответил муж. — Это одна из тайн Тома. Я был против этого, и он меня послушался. Закончим разговор на эту тему.

— Хорошо. Где он проводил время вне дома?

Хиллманы посмотрели друг на друга так, словно секрет местонахождения сына был написан у одного из них на лице. Красный телефон прервал немую сцену. Эллен Хиллман была потрясена. Фотография выпала у нее из рук. Она прислонилась к плечу мужа. Он поддержал ее.

— Это не нас. Это личный телефон Тома.

— Вы позволите мне послушать? — спросил я после второго звонка.

— Пожалуйста.

Я сел на кровать и взял трубку.

— Алло?

— Том? — спросил высокий девичий голос. — Это ты?

— Кто спрашивает? — Я попытался сказать это мальчишеским голосом.

Девушка сказала что-то похожее на «ох» и повесила трубку.

Я сделал то же.

— Это была девочка или девушка. Она просила Тома.

— В этом нет ничего необычного. Я уверена, что это Стелла Карлсон. Она звонила всю неделю. — Женщина сказала это с такой злостью, что было очевидно: силы ее успели восстановиться полностью.

— Она всегда так бросает трубку?

— Нет. Я говорила с ней вчера. У нее масса вопросов, на которые я, конечно, отказалась отвечать. Я хотела убедиться, что она не видела Тома. Это так.

— Она знает что-нибудь о происшедшем?

— Надеюсь, нет, — сказал Хиллман.

— Мы стараемся держать это в кругу семьи. Чем больше людей знают, тем хуже... — Незаконченная фраза повисла в воздухе.

Я отошел от телефона и поднял фотографию. Неуверенными шагами Эллен Хиллман подошла к кровати и расправила покрывало на том месте, где я сидел. «Все в комнате должно оставаться на своем месте, — подумал я, — а то божество не снизойдет и не вернется к ним». Поправив покрывало, она вдруг уронила на него голову и стала рядом на колени.

Мы с Хиллманом вышли и направились вниз ждать звонка. Телефон стоял в гостиной, в нише, где был бар, а второй — на буфете, в комнате прислуги. Его я и мог использовать, чтобы параллельно слушать разговор. По пути в комнату прислуги нам пришлось пройти через музыкальную комнату и комнату для приема гостей, превращенную в музей.

Прошлое чувствовалось здесь во всем. Некий трудноуловимый аромат старого времени, казалось, жил в самой постройке с ее темными тяжелыми балками перекрытий, толстыми стенами и глубокими окнами. И все это усиливало сходство хозяина дома со средневековым феодалом. Но в том, как Хиллман исполнял роль идальго, чувствовалась некоторая натянутость, словно средневековый наряд был взят лишь на время костюмированного бала. Он и его жена, видимо, очень неспокойно чувствовали себя в этом доме даже тогда, когда мальчик был здесь.

В гостиной, сидя перед колеблющимся пламенем камина, я задал Хиллману еще несколько вопросов. У них было двое слуг — испанская пара по фамилии Перес, которые ухаживали за Томом с самого раннего детства. Миссис Перес была на кухне, а ее муж уехал в Мехико повидать своих родственников.

— Вы точно знаете, что он в Мехико?

— Да, — ответил Хиллман. — Его жена получила открытку из Синалоа. Как бы там ни было, они оба очень привязаны к нам и к Тому. Они живут у нас с тех пор, как мы приехали сюда и приобрели этот дом.

— Как давно это было?

— Около шестнадцати лет назад. Мы приехали втроем, после того как я вышел в отставку. Я и еще один инженер основали здесь собственную фирму — «Технологическое предприятие». Мы достигли значительных успехов, поставляя военное оборудование, а впоследствии сотрудничая с НАСА. Не так давно я смог выйти в полуотставку.

— Не молоды ли вы для отставки, мистер Хиллман?

— Возможно. — Он отвел взгляд в сторону, дав понять, что разговор о нем самом неуместен. — Я бываю в офисе каждый понедельник, много играю в гольф, хожу на охоту, плаваю. — Выглядел он уставшим от жизни. — Этим летом я обучал Тома высшей математике. Этого не проходят в его высшей школе, а ему понадобилось бы, если бы он поступил в Калифорнийский технологический. Я сам там учился. Мы состоятельные, образованные люди, граждане первого класса...

Этим он, возможно, хотел сказать: как же мог мир впутать нас в такое грязное дело? Наклонившись вперед, Хиллман закрыл лицо руками.

В нише зазвонил телефон. Обегая стол, я услышал уже второй звонок и в дверях чуть не сбил с ног маленькую женщину, вытиравшую руки о передник.

— Я послушаю, — сказала она.

— Нет, я сам, миссис Перес.

Она удалилась в кухню, а я закрыл за ней дверь и осторожно снял трубку.

— ... Что это? — спросил мужской голос. — У вас на линии ФБР или кто-то еще?

Голос был с западным акцентом, немного подвывал и растягивал слова.

— Конечно, нет. Я соблюдаю условия, изложенные в письме.

— Надеюсь, я вам могу доверять, мистер Хиллман? Если я почувствую, что наш разговор подслушивают, я положу трубку, и — прощай, Том!

Угроза эта прозвучала как-то легковесно, со своеобразным привкусом удовольствия, с которым человек вел дело.

— Не вешайте трубку! — Голос Хиллмана был и умоляющим, и недоброжелательным одновременно. — Я достал для вас деньги. Они будут у меня в ближайшее время, и я их передам вам, когда скажете...

— Двадцать пять тысяч мелкими деньгами?

— Нет ни одной купюры крупнее двадцати долларов.

— Не помеченные?

— Я сказал уже, что подчинился вашим условиям. Безопасность моего сына — единственное, что заботит меня сейчас.

— Рад, что вы ясно представляете себе ситуацию, мистер Хиллман. Мне, собственно, не очень приятно проделывать это с вами, и особенно не хочется доставлять неприятности вашему милому мальчику.

— Том сейчас с вами? — спросил Хиллман.

— Более или менее. Поблизости.

— Может быть, мне можно с ним поговорить?

— Нет.

— Откуда я тогда узнаю, что он жив?

Мужчина надолго замолчал.

— Вы мне не доверяете, мистер Хиллман? Я не люблю этого!

— Как я могу доверять... — Хиллман смолк на полуслове.

— Я знаю, что вы хотели сказать. Как можно доверять такому паршивому пресмыкающемуся, как я? А дело не в этом, Хиллман. Дело в том, можем ли мы доверять такому пресмыкающемуся, как ты. Мне известно о тебе больше, чем ты думаешь, Хиллман.

Тишина. Слышно только хриплое дыхание.

— Ну, я могу?

— Что... вы можете? — спросил Хиллман в отчаянье.

— Могу я доверять тебе, Хиллман?

— Безусловно.

Снова тишина. Наконец мужчина заговорил. Голос его стал хриплым.

— Я полагаю, ты сдержишь слово, Хиллман. О'кей. Тебе, наверное, хотелось бы весь день разглагольствовать о том, какое я пресмыкающееся. Но пора вернуться к делам насущным. Я хочу получить твои деньги, но скажу тебе прямо, это не выкуп. Твой сын не похищен, он пришел к нам по собственной воле...

— Я не... — проглотил оставшиеся слова Хиллман.

— Не веришь? Спросишь его сам, когда у тебя будет такая возможность. Но ты от этой возможности сам удаляешься, понял? Я пытаюсь помочь тебе заплатить мне деньги за информацию, вот и все, а ты называешь меня по-всякому, бог знает как...

— Нет, я не имел в виду лично вас.

— Ну, так ты это думаешь.

— Послушайте, — сказал Хиллман, — вы сказали, что пришло время вернуться к делам насущным. Скажите мне, куда и когда я должен принести деньги. Они будут доставлены. Даю гарантию.

В голосе Хиллмана появились резкие нотки. Мужчина на другом конце провода капризно отреагировал на них.

— Не надо сердиться. Я сообщу условия, а ты постарайся ничего не позабыть.

— Давайте, — сказал Хиллман.

— Всему свое время. Думаю, сейчас лучше всего будет предоставить тебе возможность подумать над этим, Хиллман. Спустись со своих высот и постой на коленях. Ты этого заслуживаешь.

Он повесил трубку.

Когда я вошел в гостиную, Хиллман все еще держал трубку в руках. Он растерянно положил ее и направился ко мне, покачивая головой.

— Он не захотел дать мне никаких гарантий относительно Тома.

— Они ничего не сделают. Мы вынуждены положиться на их милосердие.

— Их милосердие! Он разговаривал, как маньяк. Он, казалось, упивался моим... моим горем.

Хиллман опустил голову.

— Вы думаете, Том в опасности? — спросил он.

— Нет. Не думаю, что вы имели дело с явным маньяком, но он выглядел не слишком уравновешенным. Полагаю, он дилетант или мелкий вор, который видит свой шанс на успех в том, чтобы разговаривать так грубо. Это тот же человек, что звонил утром?

— Да.

— Возможно, он работает один. Нет ли какой-нибудь возможности опознать его голос? Был какой-то намек на личные взаимоотношения, может быть, на обиду? Не мог ли он раньше работать у вас?

— Очень в этом сомневаюсь. Мы нанимаем только порядочных людей. А этот парень разговаривал, как человек, потерявший всякое достоинство. — Его лицо вытянулось. — И вы говорите, что я должен полагаться на его милосердие.

— Придется. Есть ли хоть доля истины в том, будто Том пришел к ним по доброй воле?

— Конечно, нет. Том — приличный парень.

— А как насчет решения суда?

Хиллман не ответил, если не считать ответом легкое замешательство. Он подошел к бару и налил себе стакан виски. Я приблизился к нему.

— Не мог ли Том придумать эту историю с похищением?

Он взвешивал стакан в руке так, словно раздумывал, не запустить ли его мне в голову, и, прежде чем он отвернулся, его покрасневшее лицо снова приобрело поразительное сходство со злобной маской.

— Это абсолютно невозможно! Что заставляет вас причинять мне боль такими предположениями?

— Я не знаю вашего сына. А вам следовало бы знать его.

— Он никогда не сделал бы ничего похожего на то, что вы предполагаете.

— Но вы отдали его в школу в «Проклятой лагуне»?!

— Я был вынужден...

— Я очень бы хотел знать почему.

Он яростно повернулся ко мне.

— Вы все время упорно возвращаетесь к одному и тому же вопросу. Чего вы добиваетесь?

— Пытаюсь только определить, как далеко зашел Том. Есть ли основания думать, что он сам себя похитил, чтобы наказать вас или вытянуть из вас деньги? В таком случае вам следовало бы обратиться в полицию нравов.

— Вы с ума сошли?

— А Том?

— Конечно, нет! Честно говоря, мистер Арчер, я устал от вас и ваших вопросов. Если хотите оставаться в моем доме, это возможно только при соблюдении моих условий.

Мне предложили убраться, но меня что-то удерживало. Наверное, просто этот случай глубоко меня задел.

Хиллман вновь наполнил стакан и выпил наполовину.

— На вашем месте я бы оставил в покое спиртное, — сказал я. — Сейчас вы вынуждены принимать решения. Этот день может стать важным в вашей жизни.

Он медленно кивнул.

— Вы правы.

Он пересек комнату и вылил остатки виски в раковину. Затем извинился и поднялся наверх, чтобы посмотреть, что с женой.