"Любовь и деньги" - читать интересную книгу автора (Харрис Рут)

II. БЕДНАЯ ДЕВУШКА

Мать назвала ее в честь известной кинозвезды, и росла она в бедном доме, в захолустном городишке Центрального Массачусетса. Насколько она себя помнила, чего бы она ни хотела, ей всегда отказывали. Лана родилась на шесть недель раньше срока, словно, как она не раз повторяла, она торопилась в мир, чтобы получить пораньше первый отказ.

В отличие от Диди, Лана у матери была первым ребенком. Однако, как и рождение Диди, появление Ланы на свет тоже было оплачено, – нет, не суммой в миллион долларов, но – сознанием вины и ценой тайны.

С того самого дня, когда в начале января 1944 года у Милдред Нил не появилось месячных, она знала, что у нее будет ребенок. Когда она встретилась со своим богатым и красивым любовником в маленьком ресторанчике «Орел», где сервировали завтраки, и сказала ему, что беременна, он поведал ей то, о чем она прежде не знала: он женат.

– Женат? – повторила Милдред, и ее нежно-розовое ирландское личико смертельно побледнело, а темно-голубые глаза невольно смигнули. Она была потрясена. Совершенно убита. Женат. Девятнадцатилетней и без памяти влюбленной, ей и в голову не приходило, что он может быть женат. – Но почему же ты мне не сказал?

– А я не думал, что это имеет для тебя значение, – сказал Рассел Дален, так смущенно отводя глаза, что сразу было понятно: он знал, насколько это для нее важно.

Но кроме того, Рассел Дален ей не сказал, что его жена тоже беременна и что он чувствует себя как в ловушке. Потому что был вынужден завести семью; потому что у его отца навязчивая идея – иметь наследника в третьем поколении, который бы унаследовал имя и наследие Даленов, и обязательно наследника мужского пола. Рассела связывали по рукам и ногам надежды жены, что дети заставят его остепениться, и мнение, что он обязан производить на свет новых семейных заложников для той уолл-стритовской фирмы, которую его отец помог основать и которой, по-видимому, дорожил больше всего на свете. Как женатый человек и единственный сын и наследник, Рассел Дален имел двойную причину быть освобожденным от воинской службы. Отец направил его в небольшой городок Уилком, штат Массачусетс. Он желал, чтобы сын поработал в небольшой посреднической фирме, где бы мог приобрести навыки – администратора и менеджера, а также умение заключать сделки и закулисные операции. Он поехал в Уилком охотно, потому что хотел удрать от жены и от семьи, которые дружно желали, чтобы он чувствовал ответственность за будущего ребенка и старую фирму. И теперь, сидя за миниатюрным столиком, он смотрел еще на одну женщину, напротив него: она только что сказала, что у него появилось еще одно обязательство, и ему захотелось закричать. И еще – хотелось заплакать. Перестать сдерживаться и зарыдать. А кроме того, он хотел, чтобы ем у кто-нибудь объяснил, почему в жизни у него столько неприятностей и почему, несмотря на все его старания, он беспомощен что-либо изменить.

– Есть очень хорошая клиника в Сент-Томасе. Это па Виргинских островах, – сказал он, наконец, все еще не в состоянии посмотреть Милдред прямо в глаза. Он слышал об этой клинике, когда учился в Принстоне, и знал, что несколько его сокурсников и их, вступающих в жизнь, подружек пользовались услугами этой клиники. – Тебе сделают операцию, а потом ты проведешь на морском берегу приятную неделю и поправишь здоровье. А я за все заплачу.

– Убить ребенка? – спросила Милдред, ужаснувшись, что Рассел равнодушен к жизни, которую помог возжечь. Милдред полагала, что, когда она расскажет Расселу о будущем ребенке, он охотно сделает то, что сделал бы любой из юношей, среди которых она выросла, – предложит пожениться. Она не придавала значения огромной разнице в социальном положении и культурном цензе между ней и ее красивым зеленоглазым любовником. Она даже не думала никогда, что он может быть женат, и помыслить была не способна, что вместо брачного союза он предложит аборт.

– Ведь это же все равно что убийство! Это же грех!

– Но что же ты собираешься делать? – спросил в смятении Рассел. Он был удивлен ее реакцией. Милдред всегда была с ним заодно, всегда смотрела на мир его глазами и так охотно исполняла все его желания. Это была одна из причин, почему он в нее влюбился. А теперь он вдруг узнал такую черту ее характера, о которой ранее не подозревал. Милдред была воспитана ревностной католичкой, в то время как сам Рассел был индифферентным пресвитерианцем. Римско-католическая концепция священности жизни была для него абстракцией, мало что значащей идеей, потому что его воспитали, как бы то ни было ошибочно, в сознании, что с помощью денег можно разрешить любое затруднение.

– Что же нам все-таки делать, как ты думаешь? – спросила Милдред. В 1944 году забеременеть, не будучи замужем, означало запятнать себя на всю жизнь. В 1944 году еще никто, в том числе и Рассел Дален, никогда не слышал таких выражений, как «незамужняя мать» или «мать-одиночка», – бремя позора было слишком велико, и сама мысль о том, чтобы иметь внебрачного ребенка, была попросту невозможна. Быть беременной и не быть замужем – это позор и унижение, от которых уже нельзя избавиться до конца жизни.

– Я думал, ты сама принимала меры предосторожности, – сказал Рассел, боясь вопроса Милдред и торопясь ответить на него. Все время виновато моргая, он озирался по сторонам, только бы не смотреть на нее. Он разглядывал овальные зеркала, выкрашенный белой краской металлический потолок и написанное от руки объявление над стойкой с содовой водой, перечисляющее восемь сортов домашнего мороженого. Его брак, в который он вступал с надеждой, оказался несчастным. А теперь и любовная связь, представлявшаяся такой радостной и многообещающей, стала еще одной ловушкой.

– Подумай над тем, что я сказал. Мое предложение остается в силе, – прибавил Рассел, как всегда желая сделать именно то, что надо, и недоумевая, как ему часто приходилось недоумевать, почему правильный поступок сплошь и рядом не приносит желаемого результата. Он быстро встал и покинул маленький отсек в ресторанчике «Орел», а ошеломленная Милдред еще посидела некоторое время, тоже недоумевая, действительно ли он думает так, как говорит, и стараясь решить, что же теперь делать.

Когда в тот же день, позднее, Милдред позвонила в контору Рассела, решив спросить его напрямик, намерен ли он подать на развод и жениться на ней, там ответили, что он уехал из Уилкома. Одна из секретарш считала, что, наверное, он уехал в Нью-Йорк. А один из брокеров слышал, что как будто Рассел собирался в Канаду. Он не оставил ни адреса, ни телефона. Милдред все же дозвонилась до конторы фирмы «Ланком и Дален» и несколько раз просила передать ему просьбу позвонить. Но он ни разу не позвонил, и, наконец, ей ответили, что его нет в городе и неизвестно, как можно с ним связаться, и он не сказал, когда вернется.

Милдред Нил оказалась в той же тупиковой ситуации, как почти все те, кому приходилось иметь с ним дело. Он был приятнейшим и добрейшим человеком в мире, но вот он понадобился ей, а его нигде нельзя было отыскать. Он спрятался за своими деньгами, с горечью думала она, и предоставил ей одной полную возможность расхлебывать последствия их взаимной любви.

Через две недели Милдред получила чек на тысячу долларов, подписанный Расселом Даленом. К чеку была приложена записка с адресом клиники в Сент-Томасе. Милдред получила деньги и разорвала записку. Аборта она делать не станет. Никогда! Часть денег она истратила на пеленки, детские одежки и колыбель, а остальные положила в сберегательный банк, на будущее для своего еще нерожденного ребенка.

Больше, за все время ее беременности, Рассел Дален не давал о себе знать, и она не надеялась увидеть его когда-нибудь снова.

Когда беременность обнаружилась, Уилл Бэнтри, неравнодушный к ней еще с тех пор, как она перешла в школу второй ступени, оказался единственным человеком во всем Уилкоме, кто относился к ней хорошо. И Милдред, чувствуя себя виноватой и оскорбленной и все еще не верящая до конца, что Рассел способен вот так, внезапно и невероятно жестоко, бросить ее, была более чем благодарна Уиллу.

– Не знаю, что бы я без тебя делала, – сказала она ему, когда начался седьмой месяц беременности. Беременность сделала ее отверженной. Люди, знавшие ее всю жизнь, переходили на другую сторону улицы, чтобы только избежать встречи с ней и необходимости разговаривать. Уилл был для нее якорем спасения, единственным человеком во всем Уилкоме, кто обращался с ней как порядочный человек, – ведь даже отец был против нее.

– Знаешь, ты мне всегда нравилась, Милдред, – искренно признался Уилл. Его всегда к ней влекло, но он боялся, что, наверное, слишком стар для нее. Однако теперь, когда более молодые мужчины ушли воевать, а Милдред попала в трудную ситуацию, Уилл осмелился сказать ей о своих чувствах, чего раньше стеснялся, да и не надеялся он тогда на положительный ответ. Он был механиком в уилкомской ковровой мастерской, считался хорошим работников, был человеком сильных страстей и немногословен. – Я буду гордиться, если женюсь на тебе. И у нас с тобой будут собственные дети.

– А моему ты дашь свою фамилию? – спросила с беспокойством Милдред. Она решила, что, если родится мальчик, она назовет его Кэри, а если девочка, то Лана. Она жила в мире грез, который создавало кино. В этом мире люди были всегда красивы, трудности преодолимы и всегда завершались счастливым концом. Но с именем проблем не было. Проблема фамилии – вот что мучило Милдред. Она не хотела дать младенцу фамилию «Дален», чтобы ничто не напоминало ей об ее обольстительном, но трусливом любовнике. Ее отец убил бы Милдред, если бы она присвоила незаконному ребенку его фамилию «Нил», замечательную ирландскую фамилию, которой он так гордился: он не позволит ее запачкать постыдным поступком дочери.

– Так ты дашь ребенку свою фамилию? – умоляла она Уилла. – Ты позволишь ему носить фамилию Бэнтри?

Уилл немного подумал. Он был немолодым холостяком, которому хотелось жениться на Милдред. Ее нельзя было назвать самой хорошенькой девушкой в Уилкоме, по она привлекала его так же сильно, как и Рассела, блеском голубых глаз и грациозно покачивающейся походкой, что придавало ей какую-то особенную живую прелесть, чем не обладали более хорошенькие. Она всегда сияла, как новенькая пуговица, все в ней искрилось легкостью и весельем, и в то же время она обладала практическим умом и всегда была очень уравновешенной молодой особой. Проблема заключалась в том, что Уиллу нравилось в ней все, кроме одного – он был у нее не первым. Он никак не мог примириться с мыслью, что ее запачкали чужие объятия. Если бы только он мог забыть, что Милдред потеряла девственность не с ним.

– Так я могу дать ребенку фамилию Бэнтри? – опять спросила Милдред, ласково коснувшись его руки. Она просто заболела от беспокойства, какую фамилию будет носить ее ребенок. Она худела, несмотря на увеличивающуюся в сроке беременность, ее постоянно мучила тошнота, – и это было не обычное утреннее недомогание, но следствие страха и чувства вины.

– Не знаю, – сказал Уилл, и на его неподвижном, мясистом лице выразилась борьба противоположных чувств, – я просто не знаю…

– Но ты об этом подумаешь? – настаивала Милдред, чувствуя отчаяние при мысли, что у ребенка не будет фамилии и он станет незаслуженно страдать по ее вине.

Уилл передернул плечами. Он чувствовал неловкость, но, несмотря на мольбы Милдред, он не хотел, чтобы его загоняли в угол и требовали решительного и определенного ответа. От тревоги и беспокойства у Милдред начались преждевременные родовые схватки, а она все еще не знала, какую фамилию будет носить новорожденный, и опасалась, что невинное дитя станет расплачиваться за ее грехи.

Когда Джулиан Болдуин позвонил Расселу Далену в его офис и сообщил ему, что Джойс наконец разрешилась от бремени и родила девочку, Рассел вышел из своей конторы в фирме «Ланком и Дален», что на углу Бродвея и Уолл-стрит, и сел в такси. Он сказал шоферу адрес Карнеги-хоспитэл и, пока такси ехало в указанном направлении, сидел на заднем сиденье и плакал, сраженный знакомым ему, убийственным чувством поражения.

По воле отца Рассел давно простился с мечтами о другой карьере и, как отец, отчаянно желал, чтобы родился мальчик, сын, который заполнил бы место, пустующее после смерти маленького Лютера, чтобы сын пожал все блага и преимущества положения и жертва Рассела не оказалась бы напрасной. Рассел хотел, чтобы его сын был напористым, не знающим поражений бизнесменом, каким ему самому никогда не быть. Ему хотелось иметь сына и гордиться им – и, что более важно, чтобы им гордился дед. Впервые в жизни Расселу хотелось сделать что-то такое, отчего его отец пришел бы в непритворное восхищение, что вызывало бы только чувство гордости и похвалу.

И это нечто должно было появиться в образе другого мальчика, сына и наследника всего даленовского состояния. А теперь, узнав, что новорожденное дитя – девочка, Рассел живо представил себе те язвительные замечания, которые будет отпускать отец из-за этой его неудачи. Он станет его обвинять, что Рассел не может родить ребенка с краником, скажет, что Рассел просто слабак, раз не может произвести на свет мальчика. Рассел поник головой при мысли обо всех этих скверных и унизительных упреках. Когда такси въехало на Мэдисон-сквер и Рассел проезжал мимо гостиницы «Рузвельт», повинуясь внезапному импульсу, он велел шоферу остановиться. Раньше ему не приходилось бывать в этой гостинице, он не знаком был с теми, кто в ней обычно останавливается. В этой гостинице можно было уединиться на некоторое время без всякой огласки. И Рассел решил немного выпить, чтобы взбодриться перед встречей с отцом. Однако он не удовольствовался одним бокалом и, немного погодя, снял небольшой номер, спустил не пропускающие света занавески и, заказав прислуге шесть стаканчиков виски, выпил их один за другим и отключился.

На следующее утро он проснулся во власти жарких эротических видений, героиней которых была Милдред, и нащупал сбоку липкое влажное пятно. Голова у него раскалывалась, желудок болел. Прошло почти шестнадцать часов, как Джойс родила, и теперь к греху неспособности произвести на свет мальчика он прибавил грех опоздания. Он по-прежнему опасался предстать перед отцом и того, в каком виде предстанет.

Он вызвал горничную, заказал молочно-ванильный коктейль, кока-колу, черный кофе и пузырек с аспирином, свое обычное средство против похмелья, и, все еще во власти сна, внезапно, под влиянием минуты, решил позвонить Милдред. Он чувствовал себя виноватым в том, что грубо покинул ее, ему хотелось с ней поговорить и узнать, хорошо ли все прошло в Сент-Томасе. Ему хотелось также увериться, что она не сердится и не затаила против него никакого зла.

– Милдред в больнице, – ответила язвительно Луиза Нил, узнав голос прежнего, непостоянного поклонника дочери, – и рожает сейчас вашего ребенка.

Рассел был потрясен, услышав так грубо и откровенно объявленную новость. Он же послал Милдред чек, чтобы она сделала аборт! Расселу пришло уведомление, что деньги адресату вручены. Она их получила сразу же. И на этом основании он решил, что Милдред приняла меры, чтобы избавиться от беременности. Но вот теперь ему сообщают, что аборта она не сделала. Ему говорят, что она рожает. И что он будет отцом еще одного ребенка. Бремя этого открытия потрясло Рассела, и множество вопросов зароилось у него в голове.

Как же Милдред могла все решить по-своему, совершить столь безответственный поступок, давая жизнь ребенку, который должен будет расти без отца? Ведь Милдред знала, что он женат. Она знала, что, как бы страстно он ни был к ней привязан, он – Дален и, следовательно, будет не в состоянии развестись ради нее с женой. Неужели ей безразлично ее доброе имя? Неужели ей все равно, что ждет ребенка в будущем? Каким образом она думает содержать малыша? Как вырастит его одна? Какую фамилию ему даст?

Рассел знал, что Милдред упряма, и все-таки ни на минуту не поверил тогда ее угрозам оставить ребенка. Ему никогда еще не приходилось слышать о женщине, которая бы бросила вызов общественному мнению и родила вне брака. Да и не было таких. Он, Рассел, просто не мог себе представить такую возможность! И решение Милдред казалось ему эгоистичным и безрассудным. Он недоумевал: кого она хотела таким образом наказать? Его? Себя? Их ребенка?

А теперь – понял Рассел – у него двое детей. Один ребенок будет носить имя Даленов, он сможет его воспитывать и дать ему все на свете, – это дочь, которую он будет любить, хотя она только девочка. И вдруг внезапная мысль возбудила внезапную, безумную надежду. Немыслимо… Невероятно… но, может быть, Бог услышал его молитвы!

Рассел принял душ, быстро оделся, заплатил за номер, нанял такси, чтобы добраться до гаража, и сел в свой собственный «бьюик». Использовав последний талон на бензин, он заполнил бачок и направился к Триборо-Бриджу, взяв курс на Новую Англию. К тому времени, как он очутился в крошечной благотворительной больнице, он успел себя убедить, что, хотя не удалось родить сына с Джойс, это могло получиться с Милдред.

Рассел еще не принял окончательного решения, но подумал, что, если у Милдред родилась девочка, он предложит бывшей любовнице несколько тысяч долларов. А если это мальчик, он полагал, что надо будет развестись с Джойс и жениться на Милдред. А потом привезти мальчика на Парк-авеню как своего сына и наследника. Он еще не обдумал во всех подробностях, как это сделать, но был уверен, что задуманное можно осуществить. В этом заключалось одно из преимуществ, какими располагали Далены: они были способны осуществить почти все.

– Где отделение для матерей? – спросил Рассел в регистратуре.

– На втором этаже. Налево.

Рассел кивнул и улыбнулся. Может быть, подумал он, все еще устроится к лучшему.

Роды, хотя и случившиеся на несколько недель раньше срока, прошли без осложнений, и Милдред лежала на кровати усталая, но счастливая. Она держала на руках завернутого в одеяльце ребенка, когда на пороге палаты, к ее большому удивлению, возник Рассел Дален. Милдред много страдала, прежде чем ей удалось заставить себя забыть его, и вот, когда ей это почти удалось, он вдруг объявился снова! Рассел приветственно взмахнул рукой и только что хотел поздороваться, когда вдруг Милдред зажала рот рукой и сдавленно воскликнула:

– О Господи!

– Что такое? – удивился Рассел.

И Милдред, не говоря ни слова, молча на что-то показала.

Рассел обернулся и увидел за спиной человека – сильного, мускулистого мужчину в шерстяной охотничьей рубашке в черно-красную клетку и тяжелых полевых сапогах. Начинался охотничий сезон, и Уилл Бэнтри собирался отправиться на канадскую границу, но сначала хотел убедиться, что с Милдред все в порядке.

– Убирайся отсюда! Ты уже наделал достаточно неприятностей! – громко сказал Уилл. Он почти кричал. Он узнал Рассела, как всякого, кто когда-либо приезжал в Уилком. На пути в больницу Уилл немного подкрепился перед встречей с женщиной, на которой хотел жениться, и – с ребенком, который родился не от него. Он схватил Рассела за руку и стал выталкивать его из комнаты.

– Я просто хотел увидеться с Милдред и ребенком, – объяснил Рассел, вырвавшись и сделав несколько шагов вперед. – Я хотел дать вам некоторую сумму… для ребенка, – прибавил он, храбро отстаивая свою позицию. Он адресовал свои слова Милдред, но имел в виду и Уилла, надеясь его умаслить.

– Мы в твоих деньгах не нуждаемся, – зло усмехнулся Уилл. Он был членом профсоюза. У него была хорошая работа, ему достаточно платили, и он заключил выгодный страховой договор. Уилл был вполне обеспечен, чтобы содержать жену и детей, и гордость не позволяла ему принимать подачки.

– А что, если мы спросим об этом Милдред? – сказал Рассел на том правильном столичном языке, который звучал для Уилла Бэнтри как оскорбление.

– А что, если ты сейчас отсюда уберешься? – передразнил Уилл этот высокомерный тон, которым разговаривают сильные мира сего. Он двинулся к Расселу и заломил ему руку за спину, дав при этом тычка в направлении двери. Рассел опять вырвался.

– Но это мой ребенок, – упрямо настаивал он, хотя одеяльце было розового цвета и, значит, этот ребенок тоже девочка, и Рассел уже пожалел, что вообще приехал сюда, в Массачусетс. – Я хочу помочь.

Но этого как раз нельзя было говорить. Это опять напомнило Уиллу, что Милдред была с изъянцем и родила не от него.

– Помочь? Милдред и так от тебя в прибытке, – зарычал Уилл почти как зверь. Он запаха виски, исходившего от него, Рассела, у которого еще не прошло похмелье, затошнило.

– Убирайся и не смей сюда больше соваться.

– Я хочу видеть своего ребенка, – ответил Рассел, вваливаясь опять в палату.

– Никогда, – сказал Уилл. Отступив на полшага, oн стал в позицию и ударил Рассела в челюсть. Рассел отлетел к стене, ударился о раковину, задел графин с водой, и тот упал на пол и разбился. Милдред начала кричать, и Рассел, кому еще никогда не угрожали физической расправой и поэтому он не умел защищаться, беспомощно осел на пол, а Уилл с поднятыми кулаками и опущенной вниз головой снова пошел на него.

В ужасе, что мужчины могут задеть кровать и как-нибудь повредить младенцу, Милдред выкатилась из кровати с ребенком на руках и упала на пол, и в этот момент, услышав шум и грохот, в палату вбежали няня и санитар. Санитар схватил Уилла сзади и оторвал от пола, а няня вцепилась в Рассела, оттащила его от Уилла и быстро выставила из комнаты.

– Еще раз увижу – убью! – крикнул Уилл, сумев вырваться из рук санитара. Он бросился вслед за убегавшим по коридору Расселом. Тот бежал к припаркованной машине.

– Я тебе правду сказал! Убью!

Когда Рассел на четвереньках вполз в автомобиль, Уилл подбежал к своему грузовичку и схватил лежавшее на сиденье охотничье ружье. Когда Рассел включал зажигание, Уилл быстро прицелился и выстрелил. Пуля ударилась о задний бампер, и с него осыпалась блестящая краска. Когда Рассел с трудом, повернув вправо, выехал на шоссе, три агента службы безопасности, срочно вызванные дежурными по этажу, подбежали к стоянке и прижали Уилла к земле.

Милдред спасла жизнь своему ребенку, но это едва не стоило ей жизни собственной. То, что она упала с постели на пол чуть не сразу после родов, вызвало кровотечение, и чтобы вырвать ее у смерти, потребовалось полдюжины переливаний крови. Спустя две недели, когда она вышла с ребенком на руках из больницы, она первым делом поехала в окружную тюрьму. Взяв часть денег из тех, что Рассел прислал на аборт и которые она положила в банк на счет ребенка, она внесла залог за Уилла, и его выпустили на поруки. На остальные деньги она наняла адвоката – защищать Уилла на суде, и на основании ее свидетельских показаний суд прекратил процесс, но предупредил Уилла: не пить во время охотничьего сезона.

Когда местное должностное лицо из муниципалитета сочетало их узами гражданского брака, Уилл поклялся любить, уважать и защищать ее, а Милдред дала клятву любить, почитать и подчиняться. Но обещания, которые они дали друг другу перед брачной церемонией, были еще торжественнее.

Уилл обещал дать ребенку Милдред свою фамилию и воспитывать как своего собственного. Милдред обещала никогда и никому не говорить, что ребенок не от него. Она обещала также больше никогда не видеть Рассела Далена и никогда не принимать от него ни гроша.

– Я глава семьи и сам буду платить по всем счетам, – сказал Уилл, не признаваясь даже самому себе, как глубоко он ненавидит и презирает красивого любовника Милдред, выходца из верхних слоев общества, человека, которому всегда все в жизни подавалось на серебряном блюде, человека, который завладел всем, чем сам Уилл не обладал никогда. Включая и невинность Милдред.

В следующие два года у Милдред родилось еще двое детей, Джон и Кевин. И всю свою отцовскую любовь Уилл сосредоточил на этих, его собственных, детях, а Лана росла в атмосфере язвительного неприятия и уничтожающего презрения.

– Что я не так сделала? Почему он так меня ненавидит? – снова и снова спрашивала она у матери, пока росла. Она не могла понять, почему отец не обращает на нее никакого внимания, а если обращает, то лишь затем, чтобы обругать или унизить, и самым оскорбительным образом.

– Ничего, – ответила Милдред, верная своему обещанию. – Ничего плохого ты не сделала. – И еще она не могла объяснить Лане, что имеет в виду Уилл, когда, напившись, все время грозит кого-то убить.

– Да-да, я тогда не настолько был пьян, я действительно хотел убить, как сказал, – повторял он снова и снова, словно бросая кому-то вызов. – Если я хоть когда-нибудь еще раз его увижу – убью.

– Кого? – спрашивала Лана в ужасе от ярости, обуревавшей отца. – Кого он собирается убить?

Уилл грозил всем и каждому: хозяину, бригадиру, посыльному, поклоннику Милдред добрачных времен, вдове-соседке, чья собака лаяла всю ночь, той «шлюхе» из управления электроэнергией, которая обещала отключить электричество, если он не будет оплачивать счета в срок. А иногда, хотя и непонятно почему, его гнев становился настолько страшен, что Лана опасалась, уж не ее ли он на самом деле имеет в виду. Не ее ли хочет убить!

– Не бери в голову, – обычно отвечала на это Милдред. – Как только он протрезвеет, он обо всем этом забудет.

Но дело в том, что напивался он все время и все время бывал нетрезв, ч Лана дала себе клятву, что она уйдет из дома при первой возможности. Она уйдет и никогда не вернется. Но она отплатит ему за пренебрежение и обиды. Она заставит его ее заметить и восхищаться ею. Она заставит весь мир ее заметить и ею восхищаться.

Диди и Лана. Богатая девушка. Бедная девушка. Представительница благоденствующих кругов и Мятежница. Казалось, они никогда бы не должны встретиться, познакомиться. Однако их соединили любовь и деньги. Их соединили не один, а двое мужчин – обаятельный, нравственно нестойкий отец, которого они обе будут любить и на которого им нельзя будет положиться. Другой мужчина был блистательный незаконнорожденный, новый Мидас, со способностью превращать в золото все, до чего он коснется, человек, которого они обе полюбят, но которым ни одна из них не сможет завладеть полностью. Человек, который навсегда изменит их отношение к любви, деньгам и к самим себе. Это был человек ниоткуда, по имени Слэш Стайнер.