Рут ИваннаТень хранителя

Иванна Рут

ТЕНЬ ХРАНИТЕЛЯ

Вот ветка музыки. Она завянет в полночь.

Я буду слушать сказки хвойных чудищ.

Смотреть кино нахохленных теней

и добрую придумывать судьбу.

Соседка Вика будет долго в темень

вытряхивать с балкона покрывало,

пыль прилетит ко мне, а кос очески

повиснут у окна на бузине.

Я промолчу... Пусть светят, как созвездье,

хоть волосы соседки Вероники,

а пепел ее горьких папирос

печальную рассказывает повесть.

Вот ветка музыки! Вот всемогущий жезл

Владыки Жизни, королевство дум,

напиток ночи мутный, как из яблок.

Сочится ночь. Я пью ее по капле.

Мезин, усмехнувшись, дочитал каракули на белом листе бумаги, и легкая тень смуты прокатилась в нем, чуть заметно тронув кончики губ. Стихотворение было написано Мезиным всего месяц назад, но, казалось, целая вечность отделяла вчерашнего нищего мальчика-поэта от сегодняшнего Мезина, миллионера, хозяина и прожигателя жизни с холодными глазами циника. Он не знал, какой ему нравился больше недавний нищий и голодный или нынешний, блестящий и сытый до тошноты в горле.

Не было никакой соседки Вероники, которую он воспел в своих последних элегических строчках. Были две толстушки-квартирантки, попросившиеся на лето на мансарду его большого, стоящего на отшибе у реки особняка, который он называл дачей. Они ушли месяц назад вместе с его отъездом. Видимо, не выдержали от скуки до возвращения хозяина.

Да и по ночам здесь было, действительно, страшновато. Глухой черный лес, стеной подступающий к дому, неведомые звуки окраины, хвойные, кажущиеся чудищами старые громады деревьев с мятущимися тенями вокруг.

Раньше он любил бабкин дом. Даже после ее смерти его тянуло сюда в минуты творческих озарений, а теперь хотелось просто скрыться здесь от самого себя.

"Голова до прелести пуста", - снова усмехнулся Мезин, с презрением подпалив стихи и не без тщеславия, отмечая, однако, аромат очарования далеко не бесталанно запечатленных чувств.

Он поймал себя на мысли, что с наслаждением убивает в себе вчерашнего трепетного юношу, обивавшего пороги издательств в неизбывной мечте вспыхнуть синей звездой на фоне отечественной литературы. Теперь все это казалось наивным и смешным до чертиков. Ему больше не хотелось славы. Жажда славы имела под собой конечную цель - деньги. А денег у него теперь!.. Мезин каждый раз сладко замирал от этой мысли. Он мог издать себя хоть завтра. Вне плана, подарочным изданием, в роскошном переплете и с ленточной закладкой, как когда-то мечтал.

Было странно и неловко теперь наедине с собой даже вспоминать про это. Он больше не чувствовал себя певчей птичкой, созданной для услады чужого взыскательного слуха. Сознание хозяина жизни раздувало ему каждую клеточку и пору до восхитительной легкости в чувствах.

Уехать в Швейцарию или, купив домик в Крыму, скрыться от всех и вся!

Пусть отстанут... гнилая братия, это пройденный этап... бабье, Надя, Таня, мадам Быкова и эта, как ее, с дурацким именем - Лолита! Пусть катятся подальше... Не о таком он мечтал всю жизнь. Ему надоела разбросанность, надоели пьяные загулы с кем попало и где попало. Хотелось побыть одному и все до конца осмыслить.

Мезин погасил свет и стал раздеваться при неровном свете телевизора.

На улице накрапывал дождь. Глухо шумящий сад еще больше подчеркивал угрюмый покой в доме. Было непривычно ощущать себя абсолютно одним в мире, без квартирантов на мансарде, без бабки за стеной и без женщины под боком. Непривычно и ново до остроты в ощущениях и мыслях.

Мезин выключил телевизор и лег. Теперь можно было чутко вслушаться в неясный шум за домом у леса и представить свою будущую смутную жизнь в радужных красках, помечтать на сон грядущий, наметить перспективы на ближайшее будущее. Правда, в голову как назло лезет всякая дребедень о рэкетирах, грабителях и прочей швали, но это все от непривычно нового ощущения надежности его нынешнего положения. Он нащупал под матрацем деньги и пистолет, постарался улыбнуться своим ночным страхам и закрыл глаза.

Спустя минуту неясный шум в комнате заставил его подскочить на кровати.

Он увидел свет из соседней комнаты и понял, что это телевизор.

Передачи давно кончились, но телевизор, включившись произвольно, светился ярким подрагивающим бельмом экрана.

Мезин чертыхнулся и, подумав, что не сработал как следует дистанционный переключатель, подошел и выдернул шнур из розетки.

Он лег. Полежал с минуту, чутко вслушиваясь в мертвую тишину дома, и, едва закрыв глаза, услышал снова четкий щелчок и хлынувшие волны шума... Телевизор включился опять. Шнур, насколько помнил Мезин, был вытащен из розетки, однако одноглазый циклоп вновь таращился из темноты, озаряя зловещим светом все видимое пространство. Это было в высшей степени странно и даже жутковато. Чьи-то глупые шуточки?.. Полтергейст?.. Инопланетяне?..

Мезин облился холодным потом. Ноги отказались повиноваться ему, хотя он приказывал себе подойти и выключить телевизор, чего бы это ему ни стоило.

- Кто здесь? - озираясь по сторонам и не решаясь сделать и шага, наконец окликнул он из полумрака.

Он забыл про пистолет и подумал, что надо бы вытащить топор из-под шкафа на всякий случай, но сковавший его страх и одновременно гордость и презрение к собственному малодушию не позволили ему сдвинуться с места.

- Кто здесь? - вздрогнув от собственного голоса, окликнул он снова и застыл, увидев отделившийся от экрана густой светлый столб излучения. Вернее, не столб, а светящийся голубоватыми флюидами аморфный силуэт человека.

Размытые очертания медленно, как облако, двигались в его сторону.

Привязанное к снопу основного света, льющегося с экрана, синеватое облако-силуэт остановилось в трех метрах от Мезина и замерло.

- Я пришел из эфира и уйду в эфир сам, - раздался голос. Бледно светящийся, мертвенно-бесплотный, с нимбической оболочкой вокруг абриса пришелец из эфира казался всего лишь призраком, немощным фантомом из небытия, но ужас, парализовавший Мезина, заставил вздрогнуть его так, что содрогнулся мозг в костях.

- Кто ты? Не подходи! - вскрикнул Мезин, нашаривая пистолет под матрацем. - Буду стрелять, - дрожа предупредил он, боясь, однако, пальнуть, ибо сознавал, что сгусток заряда электричества может вспыхнуть от огня и убить его самого.

- Я не привидение и отнюдь не представитель параллельных миров, раздался снова леденящий голос. - Я... обусловленное твоим генезисом явление, которое издревле считается у людей Ангелом-Хранителем... Каждый десятый в мире человек рождается под ангелом. Вглядись, и ты увидишь обыкновенное природное явление - мой силуэт линия в линию повторяет тебя. Я часть твоей энергии и энергии твоих предков.

- Этого не может быть! - прошептал Мезин, пятясь к кровати.

- Это было во все времена и во веки веков, - бесстрастно возразило привидение. - Однако по всем материалистическим законам свыше хранитель становится убийцей, если тот, кого он охранял всю жизнь, переступает черту. Ты убийца, Мезин, а значит, и я автоматически становлюсь убийцей. Отныне у тебя нет Ангела-Хранителя, а есть Тень, антитело, негативное порождение твоей энергии, обреченное отныне убивать. Впредь мне не будет до тебя дела. Тебя убьет такой же ангел-убийца, как и я, и вместе с твоей смертью окончится и мое существование. Рожденные Хранителями, мы становимся убийцами тех, кого не сохранили... Логичный парадокс природы и ее разума... Я бы мог убить тебя сам, но будучи в какой-то мере твоим магнетическим дубликатом, я не могу этого сделать. Жажда жизни, заложенная в тебе, так велика, что по параллели с тобой у меня нет импульсов к самоубийству. Но во мне есть импульс убивать тебе подобных. Увы, это загадка природы, как и то, что Хранитель порой не может уберечь вверенную ему душу от преступления.

- Я не убивал! - выйдя из оцепенения, произнес Мезин. - Я не убийца! вскричал он лающим, ни на что не похожим голосом.

Фантом качнулся назад.

- Ты убийца, ты и больше никто в этом доме. Я Хранитель, аномалия с зеркальным отражением твоего собственного рассудка. Я рассуждаю твоими доводами и мерю все твоими мерками. Кроме того, я всевидящее творение эфира, его эволюционно-улучшенный, усовершенствованный сгусток... Вспомни... Тогда, в ту ночь, твои компаньоны попросили тебя отогнать тот красный автомобиль подальше, они заплатили тебе. Ты гнал всю ночь напролет, выжимая немыслимую скорость, и только благодаря мне - своему Хранителю - остался жив. Ты угнал автомобиль за тысячи километров. Ты даже не полюбопытствовал, почему его надо бросить. Ты слышал стон в багажнике. Но ты уговорил себя, что тебе это почудилось. Человек был еще жив, но ты оставил его и бежал прочь. И это было убийством!..

Отрывисто-металлический, нечеловеческий голос фантома распинал Мезина, пригвождая его каждым словом к месту. При этом было какое-то смутное чувство, что он мучается сам, и это усиливало ужас, исходящий из его голоса.

- Я не давал тебе уйти! Я мучил твою совесть, понуждая тебя вернуться и спасти свою и чужую душу. Но тебе было обещано три миллиона, и они оказались сильнее меня. К тому же человек в машине, оставленный тобой, был еще жив, и я полетел за тобой, оберегая тебя в дороге, как это подобает Хранителю. Я всегда любил тебя больше, чем это положено нам. Я любил твою душу, ведь она была частью меня. Твои внутренние миры и фантазии... они были такими пронзительно-чистыми, богатыми и цветными.

- Почему же ты... не охранил меня от внешней нищеты? - с усилием разжав губы и заикаясь, выдавил из себя Мезин. - И почему... вообще... я о тебе... ничего не знал, как... не знает о подобном наука?!

- Меня вызвало твое встревоженное поколебленное подсознание. Я твой материализованный электричеством через эфир сон наяву, порождение гения твоего подсознания, порождение энергии и биохимических частиц твоего организма. Я уже сказал, что я аномалия природы, но аномалия, порожденная твоим скрытым гением. Ты был и жил под Ангелом и ты был счастливее своих собратьев. Когда ты обивал пороги издательств, я оберегал тебя от редакторских занудств и ловушек. Ты помнишь, как гладко все шло у тебя?! Первые три твои книги! Другие убивали на их выпуск миллионы нейронов и часть своего сердца. Ты же был баловнем удачи везде и во всем. Твой особняк у леса всего лишь в десяти километрах от столицы, твои девочки, дела, творчество - все под Ангелом! Я был частью твоей души и энергии, обусловленной, как я уже сказал, твоим генезисом и природой. И в то же время я жил отдельной жизнью настолько, чтобы любить тебя, как брата, настолько, чтобы даже теперь, ставши Тенью, прийти к тебе через эфир, материализовавшись и сконцентрировавшись, благодаря твоей сохраненной энергии, чтобы предупредить тебя - у тебя больше нет Хранителя... Будь осторожен. В твоем сознании закодирован сдвиг, выдающий в тебе темное начало, а значит, каждый удобный случай убить тебя будет использован Тенью любого бывшего ангела.

- Я боюсь смерти! - солгал, наконец придя в себя Мезин, дрожа и опускаясь на краешек кровати.

- Это неправда, - возразил фантом, - Сегодня я убедился впервые, что ты боишься всего. Ты ощутил пустоту эфира вокруг себя всей подкоркой и ты впервые испытал страх, потому что над тобой больше нет Ангела.

- Если это все правда, то я... привыкну, - стараясь быть хладнокровным, выдавил Мезин.

- Люди, рожденные без Хранителя, жалкие вечные трусы, люди же, потерявшие Хранителя, будучи покойниками в отпуску, трусы вдвойне, мишень Тени и только. Теперь ты обречен на страх перед несчастным случаем. Любая катастрофа, крушение, злая воля, пожар, стихия, случайная пуля - все это твое, по твою душу. Оно будет подстроено Тенью-убийцей за содеянное зло, как положено по законам высшей справедливости.

- Не такой уж я злодей, если копнуть глубже, - дрогнув, произнес Мезин, привыкая к леденящему жилы излучению.

- Если глубже... - холодно произнес фантом. - Если глубже, то ты злодей самого гнусного порядка, ведь я про тебя знаю все и... с точки зрения твоей морали, которую ты так высоко когда-то превозносил... Вспомни недавнюю квартирантку, о которой ты сложил свои последние, такие пронзительные строки:

"Я промолчу, пусть светят как созвездье,

хоть волосы соседки Вероники..." Увы, это кроткое, твое фальшивое смирение в стихах на деле обернулось самым хладнокровным цинизмом... В тот вечер она осталась одна, и ты, написав сентиментальные вирши, поднялся к ней. Для тебя она отнюдь не была прекрасной Вероникой со звездным шлейфом волос. Обыкновенная толстушка с мещанским именем, над каждым словом которой ты буквально писал, ухохатываясь в душе и стараясь не показать вида. Ее жеманство и приторный голосок глупышки приводили тебя в восторг, а намеки на то, что перед тобой девственница, потешали тебя почище одесского юмора. Она сказала, что ей шестнадцать лет, и ты снова ле поверил ей. Она была слишком толста, слишком развита и весьма некрасива для такого возраста. Ты подошел к ней, сел подле нее на корточки и заглянул в ее маленькие свинячьи глазки, да, да, ты тогда отметил про себя, что глазки именно свинячьи и маленькие, но ты заглянул в них со всей мыслимой нежностью и искренне сказал, что влюбился в нее на третий день после ее прихода на квартиру. Ты сказал, что увидел ее моющей пол, раскрасневшуюся, розовую на утреннем солнце, с голыми ногами, и эта картина теперь не выходит у тебя из головы. Отчасти ты был искренен, она действительно запала тебе в душу в тот день, вся розовая и полуголая, когда мыла полы на лестнице, но не больше, чем западает в душу спелый помидор, который было недосуг скушать намедни. Я никогда не забуду ее крик. Это была мольба о пощаде, страх, ненависть и омерзение, вместе взятые. Потом она сказала, что отравится, что она уже труп, и ты не нашел слов, чтобы утешить ее. Это было тоже убийством. Убийством души, изощренным, злым, циничным. И я не спас тебя тогда от этого злодейства. В первые минуты обольщения я даже был за тебя, как истинный Хранитель, боясь осечки в твоей судьбе.

Мезин уловил, что фантом разговаривает с ним в его литературном стиле, со свойственной Мезину едкостью и прямотой и передернул плечами от неприятного ощущения какой-то истины всего, о чем говорил пришелец, называя себя его дубликатом.

Облако-силуэт рассеивалось, снова уплотнялось, двигалось, меняло очертания и продолжало овладевать Мезиным, как удав кроликом.

- Любя твой сложный радужный мир, мир поэта и художника, окунаясь в его гармонию и красоту, я вместе с тем ненавидел тебя наедине с женщинами. Рожденный под знаком Рака, ты полностью соответствовал ему как партнер и любовник. Откровенный цинизм и жесткость, переходящая порой в отвратительную фальшь и откровенный нарциссизм, холодный эгоизм, равнодушие мамонта и коварство, калечили любую, побывшую хоть немного твоей женщину. Позади оставались многочисленные растерзанные и выпотрошенные тобой сердца. Так думал ты сам наедине с собой, и это было высшим доказательством твоей гибели. Даже Надя, которую ты любил по-настоящему и хотел уберечь от своей собственной подлости, сломалась. Я помню ее после отравления в больнице, где ты посетил ее всего один раз. Она не узнала тебя тогда. Ты решил, что она останется калекой, и ты бросил ее, как последний подонок. Ты был кандидатом в подонки всегда, но это особенно пробуждалось в тебе в отношениях с женщинами. Но все же окончательного подонка в тебе я увидел тогда, когда ты сошелся с подонками пожирнее и погуще тебя, согласившись переправлять пакеты с контрабандой. Ты заработал пару миллионов и стал чванливым и напыщенным, как индюк. Ты немедленно отвернулся от сестры, чтобы не думать о ее вечных нуждах и болячках. Твои старые друзья показались тебе навозными жуками, которые не стоят тебя. Ты заработал пару миллионов. Окончательный расчет ждал тебя после отгонки того красного автомобиля, и ты продал душу дьяволу. По сути дела, Хранитель, ставший Тенью, - тот же самый регент дьявола с заложенной программой убийств. Программа правая, заложенная высшим законом природы, но порой мы соглашаемся убивать, ошибаясь и казня совсем невинные души, и ошибки наши подстроены дьяволом. Эти бесчисленные автокатастрофы, пожары и крушения поездов! Тени иногда перебарщивают, охотясь за намеченными по закону жертвами, потерявшими своего Хранителя, они видят их за версту и, убивая их, часто ослепленные целью, губят вместе с ними ни в чем не повинные души, среди которых дети.

Наверное, это кажется невероятным, но люди умнеют и совершенствуются, усложняются и преображаются до фантастических границ, а значит, усложняемся и меняемся мы, ваши излучения, ваши ангелы и бесы.

Я любил твой мир гармонии и возвышенных эмпиреев. Став рангом ниже, я перенесся волею судеб, в другую плоскость, омрачив свое существование новым познанием негативной, страшной стороны этого мира! Став Тенью совсем недавно, я увидел сотни смертей и подонков, подонков и смертей, так или иначе связанных друг с другом. Меня несло туда вместе с твоею сущностью, захлестывало в грязном водовороте, и я затосковал по тебе прежнему. Сила протеста, заложенная во мне через тебя, сделала меня аномальным явлением, способным проникнуть и общаться с тобой через эфир, концентрируясь через электричество...

Силуэт разредился, стал слабо видимым и размытым, он замолчал, собираясь в комок, и, прояснившись и набравшись сил, заговорил громче:

- Я пришел сказать, что могу дать тебе шанс стать прежним и вернуть меня как Хранителя, поступив по всем законам миропорядка, ибо я не хочу жить среди Теней, а ты не хочешь жить среди подонков. Откажись от миллионов и сделай все по закону. Сняв с себя соучастие, ты снова обретешь ангела-хранителя, свой магнетический, обусловленный генезисом дубликат, не знающий страха смерти. Ты вернешься туда, где миром правят поэзия, красота и любовь. Ты вернешь себе Надю, ибо такой, как она, тебе не суждено больше встретить. Я ухожу в эфир. Вот и все, что я хотел тебе сказать. Подумай. У тебя впереди ночь. Я иссякаю, ухожу. Подумай.

Бледный силуэт качнулся назад и, уплотнившись в огромную непрозрачную точку, растворился в голубом свете экрана.

Мезин выключил телевизор.

Спустя несколько минут, словно пробудившись от тяжелого сна, он протер глаза и, чертыхнувшись, стал внушать себе, что это прибредилось ему после дневного переутомления и навязчивых садистских самокопаний. Однако бред был слишком реален, ярок и отчетлив, судя по остроте пережитых ощущений. Больное воображение? Но пистолет лежал на кровати, свидетельствуя о пережитом страхе и беспокойстве.

"Я Хранитель, аномалия с зеркальным отражением твоего рассудка и энергии..." - вспомнил отчетливо Мезин и стал лихорадочно обдумывать свою судьбу. Вопреки логике существования выходило, что деньги и жизнь, поставленные на карту, весили одинаково, причем деньги все же стояли на первом месте. К деньгам приплюсовывалась Мечта, к которой он привык за короткое время. Жизнь, но без денег теряла для него тот смысл и аромат, который он уловил и полюбил недавно. Проще говоря, он понял, что не дорожит жизнью в той старой ипостаси, в которую ему предлагалось возвратиться.

Притом он не совсем верил, вернее, не хотел верить в мистическую галлюцинацию, приключившуюся с ним. Мезин решился.

Он хладнокровно поиграл пистолетом и в упор, не целясь, расстрелял видавший виды телевизор. То же самое он сделал и с радиоточкой, на всякий случай.

Уложив деньги, документы и все имеющиеся ценности в чемодан и не запирая дом, он вышел во двор и, отвязав дворового пса, сел в свою новенькую, совсем недавно обкатанную "Хонду".

"Прощай, немытая Россия", не без грусти процитировал он отдающие старой плесенью знаменитые строки. Он оглянулся на предутренний темнеющий бабкин дом, прощаясь и лаская его взглядом в последний раз, и медленно, чтобы это не походило на откровенное бегство, тронулся в путь.

Было четыре или половина пятого утра. Встречные легковушки и грузовики, словно приветствуя зажженными фарами из темноты, казались ему после долгого томительного одиночества родными братьями и сестрами в этом туманном, жутком и странном мире.

"Сколько всего еще таинственного и темного", - сказал он себе и подумал, что надо бы оставить записку Наде, чем черт не шутит, может быть, они больше никогда не увидятся, а жалко.

"Нет... - возразил холодный голос рассудка... - Как бы не пришлось тебе нянчиться с ней потом всю жизнь..."

Мезин все обдумал еще раз, прибавил скорость и вдруг почувствовал за спиной чье-то присутствие. Только теперь вспомнив, что последняя марка "Хонды" имеет встроенную радио- и телесистему, Мезин ощутил леденящий холод за спиной. Боясь оглянуться, он увидел в зеркальце знакомое материализованное в силуэт белесое излучение.

- Тебе не уйти от меня, - произнес силуэт. Неровно светясь и маяча сзади, он слабо покачивался на сиденье и леденящим светом пронизывал Мезина насквозь.

- Я... Тень Хранителя, - бесстрастно произнес фантом, протягивая все более удлиняющиеся руки к горлу Мезина.