"Последний сёгун" - читать интересную книгу автора (Сиба Рётаро)

Глава XIII

Итак, Ёсинобу обещал стать главой дома Токугава – но и только.

Положение запутывалось. Со дня смерти Иэмоти прошло уже семь дней. Ёсинобу не был сёгуном и потому возглавить дом Токугава не мог. Точнее, формально мог, но прецедентов тому не было. К тому же он все еще находился в Киото, и не было никакой возможности провести соответствующую церемонию, каковая по правилам могла проходить только в сёгунском замке в Эдо. А в силу сложившихся обстоятельств церемонию нужно было проводить в усеченном виде…

Измученный всеми этими сложностями, Итакура Кацукиё, самый крупный из оставшихся у власти чиновников бакуфу, обратился за советом к Ёсинобу. Тот, как ни в чем ни бывало, разъяснил, как нужно поступать в каждом из этих случаев, причем таким тоном, словно он уже сотню лет занимается подобными делами.

Обрадованный Итакура поступил строго согласно рекомендациям Ёсинобу. Во-первых, он от имени «занемогшего» сёгуна Иэмоти направил прошение на имя императора, в котором говорилось: «Я, Иэмоти, с начала лета сего года подвержен тяжкому недугу, который дошел уже до такой стадии, что я с трудом выполняю обязанности сёгуна. В случае дальнейшего ухудшения моего состояния хотел бы видеть Ёсинобу главой дома Токугава». От командующего киотосским гарнизоном Мацудайра Садааки при посредничестве Асукаи Масанори, который при дворе занимался петициями представителей воинского сословия на высочайшее имя, документ был направлен на рассмотрение императору, после чего немедля вышел августейший указ – вот и все формальности!

Таким образом, Ёсинобу по-прежнему имел ранг Среднего советника, а сёгуном все еще оставался покойный Токугава Иэмоти.

Августейший указ о наследовании вышел 29 числа (7 сентября 1866 года). Для доведения его до сведения Ёсинобу советник Итакура и сопровождавший его Мацудайра Садааки прибыли прямо в особняк клана Вакаса, что лишний раз свидетельствовало об упрощенном характере процедуры.

Ёсинобу слушал Итакура, сидя на возвышении в формально-вежливой позе. Уже отзвучали последние слова указа, но он продолжал хранить молчание. Скоро оно стало настолько тягостным, что Итакура даже на некоторое время поднял взгляд на Ёсинобу: «Может быть, что-то не так?» Ему показалось, что его окружает оболочка из какого-то другого, более плотного воздуха. Ёсинобу продолжал молчать.

– Да скажите же что-нибудь! – зашептал Итакура новому главе дома Токугава сначала тихо, не поднимая головы, а потом почти открыто, обратив к нему искаженное страхом и непониманием лицо.

Но Ёсинобу по-прежнему молчал, отрешенно глядя поверх головы Итакура на перегородку, расписанную листьями бамбука. Он сам от себя такого не ожидал и время от времени пытался заговорить, но горло перехватывало, а голосовые связки отказывались ему повиноваться.

Почему он так волнуется? Потому что, хотя и не стал сёгуном, но удостоился чести продолжить династию великих предков, стал пятнадцатым главой дома Токугава. Он знал, что сейчас за ним незримо стоят несколько столетий истории дома, традиции дома, имя дома, но никак не ожидал, что этот груз будет давить на него с такой огромной силой. Это не была темная, мрачная масса, чего можно было ожидать по логике вещей. Напротив, вопреки ожиданиям, душа Ёсинобу наполнилась ликованием, окрашенным в яркие и светлые тона, и у него в буквальном смысле слова захватило дух. Впрочем, даже если бы он сейчас напрягся и открыл рот, оттуда все равно не вырвалось бы ничего, кроме восторженных криков. Поэтому он сжал губы, чтобы не произнести чего-то неподобающего торжественности момента, и продолжал хранить молчание.

Наконец, снова заработал и быстро вернулся в свою обычную форму мозг Ёсинобу. Теперь нужно было срочно во что-то переплавить переполнявшую его радость (в глубине души он себя за эту радость уже возненавидел), срочно перевести ее в какую-нибудь другую форму, придать ей иной облик, выкрикнуть ее – словом, сделать что-нибудь, иначе он немедленно зальется криками какого-то первобытного восторга. Мозг лихорадочно искал замену этой радости, и вскоре она была найдена: Тёсю.

Да, война. Экспедиция против Тёсю, которая началась в шестой луне этого года (середина июля), вопреки ожиданиям, завершилась поражениями армии бакуфу во всех сражениях с войсками небольшого «стороннего» клана с доходом всего-то в 370 тысяч коку – об этом тоже вспомнил Ёсинобу. Вот о чем нужно кричать! Теперь, когда он стал главнокомандующим, войну нужно будет вести совершенно по-новому: сразу бросать в бой большие силы, проводить массированные наступления, разносить этих Тёсю вдребезги артиллерийским огнем… Только так можно будет поднять престиж правительства как внутри страны, так и за рубежом, и разом восстановить доверие к бакуфу, которое сейчас упало до чудовищно низкого уровня… А для этого Ёсинобу нужно самому выезжать на передовую поднимать боевой дух солдат, как это некогда делал основатель династии и сёгуната Токугава Иэясу, который в битве при Сэкигахара лично повел войска вперед… А иначе – стоило ли становиться главой дома Токугава?

– Ига! Ига! – вдруг закричал Ёсинобу страшным голосом, хотя Итакура Кацукиё, правитель провинции Ига, сидел прямо перед ним. – Генеральный удар – по Тёсю!

Итакура оторопел. Ёсинобу пришлось трижды терзать криком его барабанные перепонки, прежде чем тот понял, о чем идет речь. И, кстати говоря, термин «генеральный удар», самопроизвольно вырвавшийся у Ёсинобу, потом очень быстро вошел в моду и бесконечное число раз повторялся как в бакуфу, так и при дворе. Он значил то же, что и главный, основной удар, но на слух воспринимался куда более эффектно.

– За мной! Вперед! – снова выкрикнул Ёсинобу. А его блестящий, может быть, чересчур быстрый ум уже обдумывал новую структуру армии. Нельзя, как сейчас, опираться на войска кланов: основу армии должны составлять регулярные части, подчиняющиеся непосредственно бакуфу. Все они должны быть построены по европейскому образцу, исключая, может быть, соединения самураев, вооруженных копьями и мечами. Сейчас в Эдо и Осака у нас уже есть тринадцать пехотных батальонов. Да у артиллеристов – восемьдесят орудий. Несколько дней на подготовку – и я сам возглавлю поход на Запад! А правитель Ига пусть ведет двадцать вспомогательных батальонов, составленных из новобранцев!

Все это Ёсинобу и выпалил Итакура единым духом, как будто прочитал давно выученный наизусть текст.

Потом заговорил о том, что лично он возьмет с собой в поход. Пора отказаться от этих идиотских процессий даймё, которые тащат с собой в дорогу, все, вплоть до банных шаек. Подобно европейскому генералу (а, может быть, подобно самому Наполеону) ему достаточно иметь три ранца: один с зимней формой, другой – со сменой белья, в том числе исподнего, а третий – с часами и другими личными вещами. Провиант? Как всякому солдату, ему полагается паек!

Слова выскакивали из Ёсинобу последовательно и регулярно, как будто внутри него работала какая-то машина, при том, что все его суждения были необычно новыми, но совершенно конкретными.

Советник Итакура по-прежнему ошарашено молчал. Ну и голова у нового главы дома Токугава!

Ёсинобу немедленно собрал своих помощников во главе с Хара Итиносин на военный совет. Было решено выступить в поход не позже, чем через десять дней, а до того обязательно приобрести два военных корабля. Иностранные купцы как раз предлагали два (один в Нагасаки, другой – в Иокогама), и Ёсинобу приказал немедленно их купить. Одновременно он распорядился повсюду раструбить о подготовке «генерального удара». Шум вокруг планов бакуфу, да и вообще их огласка в данном случае должны были не только оказать психологическое давление на Тёсю, но и поднять престиж правительства среди верных ему кланов. Пусть об этом говорят повсюду!

Больше всех удивился вспышке этих слухов Мацудайра Сюнгаку. Не откладывая дела в долгий ящик, он приказал подать паланкин и поспешил в особняк Вакаса в Саду Священного Источника, надеясь переговорить с Ёсинобу.

В тот день у Ёсинобу было много посетителей, и Сюнгаку пришлось достаточно долго ждать аудиенции в одной из комнат особняка за чашкой чая.

«Да, похоже на то, что он сам не знает, чего хочет. Совершенно непредсказуемый человек», – размышлял Сюнгаку, которого вся эта история со спешной экспедицией против Тёсю поставила в совершенный тупик. Он с самого начала был против этой идеи. И не только он. Все знакомые Сюнгаку, будь то Яманоути Ёдо из Тоса или Датэ Мунэнари из Иё и Увадзима тоже были против. Почему? Да, прежде всего, по той простой причине, что начать гражданскую войну в условиях, когда западные державы так внимательно наблюдают за развитием ситуации в Японии – значит создать дополнительную угрозу для страны, значит, в конечном счете, сократить время жизни, отпущенное бакуфу. К тому же на кланы, в которых будет проводиться мобилизация, снова ляжет непосильное бремя военных расходов… А цены из-за войны наверняка взлетят на такую высоту (хотя они после открытия страны они и так поднялись донельзя), что это неминуемо приведет к волнениям простолюдинов, мятежам и восстаниям крестьян по всей стране…

Все это так. Но главная проблема состояла в том, как именно объявил Ёсинобу о своем решении. Разве не он еще вчера уверял Сюнгаку, что высшим органом государственного управления теперь будет совет даймё? И что же? Еще не отзвучали эти слова, а он уже самовластно, не посоветовавшись ни с кем, принимает решение по такому важному вопросу. Разве это дело?

Наконец, Ёсинобу принял Сюнгаку, и тот, правда, в уже значительно более мягкой форме, рассказал Ёсинобу о своих сомнениях.

Но Ёсинобу с порога их отмел:

– Я говорил о том, что нужно будет сделать, если меня изберут сёгуном. А сейчас я всего лишь глава дома Токугава, и потому не имею никакого права собирать совет даймё!

Строго говоря, именно так оно и было, но и вопрос Сюнгаку был немного о другом: он всего лишь хотел удостовериться в искренности побуждений собеседника. Ведь если Ёсинобу будет так же жонглировать словами и дальше, то и в бакуфу, и в обществе в целом всегда будут неправильно истолковывать его намерения и сомневаться в их чистоте… Но в открытую спросить об этом Ёсинобу у Сюнгаку не хватило духа.

Однако Ёсинобу и сам посмотрел на Сюнгаку с таким выражением, как будто хотел сказать: «Господин Сюнгаку! Вы что, не понимаете, чего я на самом деле хочу?» А вслух сказал:

– Ударить! Ударить по ним!

И пояснил, что хочет одним «генеральным ударом» покончить с кланом Тёсю, тем самым восстановить честь и достоинство бакуфу и довести войну до победного конца.

– Что касается тактики действий, то я ударю со стороны Санъёдо, а господин Кисю (Токугава Мотицугу) – со стороны Санъиндо[114] с тем, чтобы нашим войскам соединиться у замка Ямагути, столицы Тёсю. Причем цель этой операции – ни в коем случае не военная, а политическая. Надеюсь, Вы, господин Сюнгаку, как человек незаурядный, это хорошо понимаете.

Падкий на лесть Сюнгаку при этих словах заметно подобрел…

К подготовке операции Ёсинобу надеялся привлечь и императорский двор. Сейчас, когда клан Тёсю объявлен «врагом трона», при подготовке «генерального удара» очень не помешал бы соответствующий императорский указ – это оказало бы на противника большое психологическое воздействие…

При дворе все предложения Ёсинобу были с готовностью приняты. Сейчас и члены императорской фамилии, и все сановники, стоявшие у кормила власти, полностью поддерживали бакуфу, а император Комэй буквально ненавидел Тёсю, так что смелый план Ёсинобу был встречен исключительно доброжелательно.

Скоро все приготовления к походу были завершены. Восьмого числа восьмого лунного месяца второго года Кэйо (16 сентября 1866 года) облаченный в парадную форму Среднего советника Ёсинобу как высший представитель реальной власти в стране от имени сёгуна нанес визит в императорский дворец.

Император ждал его у Малого дворца. Молча поприветствовав гостя, он прошел в его сопровождении в хранилище документов, где и был зачитан августейший указ о начале военных действий против Тёсю. Здесь же император вручил Ёсинобу священный меч.

Это был старинный обычай. Издавна и в Китае, и в Японии главнокомандующий, отправлявшийся по приказу императора в дальний военный поход, получал из его рук священный меч, что символизировало будущую победу над мятежниками. Так было заведено в эпохи Нара[115] и Хэйан[116], однако с приходом к власти дома Минамото и основанием Камакурского сёгуната военные походы стали считаться внутренним делом главного воинского дома и осуществлялись теперь безо всяких императорских указов. Церемония вручения священного меча, естественно, тоже ушла в прошлое и возобновилась только теперь, спустя 650 лет, когда такой меч получил Ёсинобу.

Естественно, идея процедуры принадлежала не императорскому двору, а самому Ёсинобу, двор только действовал по составленному им плану. Но возобновление церемонии вручения меча стало не просто возрождением старинного обряда, а и важным политическим событием. Получение меча из рук императора знаменовало собой – по крайней мере, в теории – конец системы военного правления, которая сформировалась еще во времена Минамото. И Ёсинобу, подобно полководцам хэйанских времен, принимал меч как верный вассал императора…

Так или иначе, в шумную подготовку «генерального удара» Ёсинобу по Тёсю оказалась втянутой даже августейшая особа. По примеру своих божественных предков император приказал отслужить молебны за победу в семи основных синтоистских и семи главных буддийских храмах страны.

Однако спустя всего лишь шесть дней после аудиенции у императора Ёсинобу внезапно приказал отменить подготовку «генерального удара»!

Высший свет Киото был потрясен.

«Почему?!!»

Никто ничего не понимал.

При этом обожавший во всем порядок Ёсинобу не просто отменил операцию, а обратился к императорскому двору с просьбой издать формальный указ о приостановке военных действий. Объявление о начале военных действий было сделано пятого числа восьмого лунного месяца (13 сентября), заявление об их прекращении – пятнадцатого числа того же месяца (23 сентября).

Император был вне себя от ярости…

Причина такого решения выяснилась очень скоро. В ходе военных действий против Тёсю фронт подошел к замку Кокура. Сначала успех здесь сопутствовал войскам бакуфу, но во второй день восьмой луны (10 сентября) ситуация резко изменилась. К замку прорвались штурмовые отряды клана Тёсю под командованием Такасуги Синсаку. Оборонявшие крепость части верного бакуфу клана Кокура яростно сопротивлялись, но не смогли сдержать натиск противника. Комендант цитадели Огасавара Тоётиёмару лично поджег замок и дал приказ отступать. Другой военачальник, советник бакуфу Огасавара Накамити бежал с поля боя, погрузился на военный корабль бакуфу, через Нагасаки добрался до порта Хёго, а затем до Киото, где и рассказал Ёсинобу о поражении правительственных войск. Было это 12 числа (20 августа). Каждое слово в рапорте покинувшего место сражения Огасавара дышало безысходностью: «Ряды правительственных войск полностью расстроены… Победить Тёсю невозможно…»

– Невозможно? – несколько раз переспрашивал его Ёсинобу. И Огасавара каждый раз отвечал:

– Нет, невозможно!

Мозг Ёсинобу снова лихорадочно заработал. Он обладал достаточно трезвым и проницательным умом для того, чтобы не посылать армию на войну, которую та заведомо не сумеет выиграть. В конце концов, он не Токугава Иэясу, у него не так много отваги и боевого опыта, чтобы обращать поражения в победы! И сразу после ухода Огасавара Ёсинобу дал команду «Отставить!»

Хара Итиносин и другие приближенные Ёсинобу встретили его решение с пониманием: лучше уж прослыть последними отступниками и ренегатами, чем вести войска к заведомому поражению. Однако большинство самураев разных кланов, находившихся в это время в Киото, посчитали, что Ёсинобу просто струсил. Даже сторонники бакуфу при дворе полагали, что Ёсинобу вряд ли сумеет когда-нибудь оправиться от такого фиаско. Генерал-губернатор Киото Мацудайра Катамори и другие сторонники жесткой линии в отношении Тёсю просто пылали возмущением. Мацудайра Сюнгаку, который с самого начала был против этого «генерального удара», не скрывал своего разочарования: «Какими же глазами люди будут смотреть на бакуфу после всех этих кульбитов? Ни один правитель за всю трехсотлетнюю историю сёгуната Токугава не совершал столь идиотского поступка!»

А ведь Ёсинобу отнюдь не был простаком! Наоборот, в истории Японии не было человека, который мог бы сравниться с ним по силе политической интуиции – ну, может быть, Иэясу или Ёсимунэ![117] А уж по образованности он наверняка превосходил и этих правителей. И межу тем постоянно допускал такие оплошности, которых не позволяли себе даже самые глупые из японских сёгунов… Почему?

«А потому, – отвечал себе на этот вопрос Сюнгаку, – что у человека этого, как говорится, „сотня способностей“, но храбрости нет ни на гран! А без нее и хитрость, и талант ведут только к дешевому трюкачеству, не более!»

Между тем Ёсинобу на обвинения в трусости и лицемерии не отвечал, на людях не краснел и, более того, в душе тоже никакого раскаяния не испытывал. Если уж говорить о мужестве и силе духа, то он их продемонстрировал в полной мере, пойдя один против всех. Конечно, заносчивый Ёсинобу привык всегда оправдывать свои решения. Но он всегда был готов и к тому, что никто эти решения не поддержит…

Хотя, наверное, все-таки в этом сказывалась не сила духа, а нечто другое – может быть, его природный аристократизм. С небольшой натяжкой такую душевную независимость от кого бы то ни было можно было бы назвать и твердостью характера или даже аристократической твердостью характера… Хотя нет, и твердости характера в строгом смысле этого слова здесь тоже не было…

Сразу после доклада императору о прекращении военных действий Ёсинобу направил в Тёсю своего представителя – начальника военно-морского департамента – для переговоров о заключении мира.