"Смерть на берегу Дуная" - читать интересную книгу автора (Андраш Ласло)

6

Сюрпризы. И еще какие! Град сюрпризов. Лавина сюрпризов.

Управдом жил неподалеку, в его ведении находились четыре дома по улице Габона. У каждого жильца был ключ от главного входа. Как позже выяснилось, Шоммер проживал здесь временно, переоборудовав под мастерскую кухню. Владелец квартиры, художник Эндре Чорбан, уехал на два года в творческую командировку за границу и квартиру сдал Шоммеру, который имел постоянную прописку по улице Авроры. Кстати, он не художник, а фотограф или фоторепортер, как указано в домовой книге.

Никто не вышел открыть дверь на звонок, хотя сквозь замочную скважину проникал электрический свет. Управдом хотел, было пойти за слесарем, но Еромош легко открыл дверь отмычкой. Она оказалась закрытой только на внутренний замок. В квартире никого не было.

- Тут кто-то уже побывал,- произнес Раудер. Келемен кивает головой - конечно, кто-то был.

- Что-то искали. Только что? - спрашивает Еромош.

Посреди комнаты - огромная квадратная тахта, накрытая покрывалом цвета тигровой шкуры, на тахте фотографии нагих женщин в различных позах. В ворохе фотографий - орудия труда фоторепортера: объективы, лупа, два фотоаппарата, пустые кассеты. Дверцы резного комода распахнуты, ящички выдвинуты. На полу валяется бумага, кассеты. Шкаф тоже открыт, на вешалке висит один мужской костюм, и еще два лежат на полу. Мужское белье - рубашки, носки, спортивные брюки, пуловеры, носовые платки - выброшено из ящиков. В углу три осветительных рефлектора, на стене под потолкбм. подвешены еще два. Почти под самым потолком комнату опоясывает оборчатая драпировка. Сипек заглядывает под драпировку.

- Скрытая фотокамера! Еще одна! - восклицает он. В углах за драпировкой - три фотокамеры.

Книги сброшены с книжных полок на пол. В ванной комнате опрокинута огромная плетеная корзина для мусора.

На находки Сипека никто не обращает внимания.

Келемен, Раудер и Еромош стоят у тахты и рассматривают фотографии- Еромош держит их в руке, завернутой белым носовым платком, и одну за другой откладывает в сторону. Сто - сто двадцать фотографий. Красивые нагие и полунагие молодые женщины. По два-три кадра с каждой модели. Две известные молодые артистки. Еромош называет их имена. Раудер кивает головой. Две фотографии Вильмы Хуньор и только одна - Эдит Чаус.

- А это дочь Балог, сестры Хуньора,- говорит Еромош.

Все узнают трех танцовщиц из театра оперы и еще одну танцовщицу из ночного клуба. К ним подходит Сипек. Тишина, слышен лишь шелест перекладываемых Еромошем фотографий.

Раздается голос Раудера, бесцветный приглушенный голос:

- А это моя племянница…

Все молчат. Еромош неторопливо кладет и эту фотографию к остальным. Потом поднимает голову, оглядывает комнату, кивает головой и продолжает перекладывать фотографии.

- Что ты ищешь? - спрашивает Сипек.

- Атрибуты художника. Они там.

На маленьком столике действительно стоят несколько кувшинов в кистями. Тут же палитра, тюбики с масляной краской. Рядом - мольберт, накрытый полотном. Сипек подходит к нему, снимает покрывало.

Трое смотрят в его сторону.

- Эскиз,- говорит Сипек.

На полотне - незаконченная натура. Лицо женщины не выписано, волосы обозначены контутэом. Основной тон картины - зеленый.

Сипек трогает пальцем краски, затем опускает покрывало.

- Краски сухие,- говорит он.- Совершенно сухие.

- Так, все это нам знакомо. С этим мы когда-то уже имели дело,- замечает Еромош, кивая на фотографии.

Толстую стопку фотографий он перевязывает носовым платком и кладет в емкий портфель, который прихватил с собой.

В душе Сипека проснулся придирчивый, страж закона:

- Но в этом ведь нет ничего противозаконного или преступного!

- Нет ничего. Конечно, ничего нет, товарищ Сипек. Это мы знаем.

Голос Келемена звучит спокойно и даже безразлично, без какой-либо нотки назидания.

- Однако элемент преступления есть,- замечает Раудер,- только мы пока еще не знаем, где он.

Раудеру, должно быть, неловко, ему кажется, что все сейчас думают о его племяннице. Откровенно говоря, всем неловко, думает Кеяемен. По крайней мере, он озадачен не менее Раудера. Возможно, он старомоден, но он рад, что у него сын. Особенно ясно он почувствовал это, когда увидел фотографию нагой дочери Хуньора. По-видимому, это у него уже врожденный рефлекс. У молодежи совсем иной образ мышлении.

- Мне, по крайней мере, пока не ясно,- говорит Еромош,- какое отношение имеет этот Шоммер к убийству Хуньора.

«Голова у меня тяжелая. Насморк. Я теряю логическую нить своих построений. Еромош, наверное, прав, у него голова свежая», - размышляет Кеяемен, затем спрашивает:

- Есть у кого-нибудь лупа?

Раудер достает из кармана маленький изящный кожаный футляр, открывает его и протягивает Келемену лупу.

Келемен идет в ванную. Здесь он приметил две пары ботинок. Перевернув ботинки подошвами к свету, он внимательно рассматривает их через увеличительное стекло. Черные ботинки итальянского производства, с резиновой подошвой вызывают у него подозрение. К подопве будто пристали какие-то крупицы. Он достает носовой платок и снимает их. Они падают на ладонь. Под сильным светом лампы Кеяемен рассматривает их через лупу.

- С толя? - спрашивает Еромош.

- Кажется, да. Посмотрим, что это за крупицы. Впрочем, с толя или нет, сказать трудно. Это можно установить только путем лабораторного анализа. Да и. то возможна случайность.

Бела Келемен испытывает горделивое чувство. Он доволен Еромошем, выросшим под его крылом, доволен тем, что тот понимает каждое его движение.

Крупицы он заворачивает в листок, вырванный из блокнота, и кладет в карман,

- Ну что ж, пожалуй, пойдем. Если Эдит Чаус сказала правду и ее показания совладают с докладом Шомфаи, то эта квартира пустует со вчерашнего вечера в таком виде, с включенным светом. Шоммер дома не ночевал. А если свет оставили те, кто опередил нас, то они покинули квартиру, по-видимому, до десяти часов вечера.

- Да, вполне вероятно,- говорит Раудер, пряча в футляр лупу.

- Если окажется, что крупицы действительно с того рулона, что стоит у двери летней кухни, то Шоммера и Эдит Чаус можно основательно подозревать в убийстве Хуньора. Если нет, то поиски надо продолжать. Мне кажется, что это обычное примитивное убийство, правда хорошо запутанное.

Келемен не замечает, что он, по существу, взял на себя руководство расследованием, будучи на бюллетене. Раудер не выказывает никаких признаков обиды. А ведь официально расследование ведет он. Привычка. Но вот Келемен включает внутренние тормоза и искусно возвращает руль управления Раудеру:

- Я думаю, ты распорядишься взять у них отпечатки пальцев.

- Да, я это сделаю. Я попрошу товарища Салена следовать за мной в Главное управление - надо проверить, размножены ли эти фотографии, или они изготовлены только для личного потребления. Тебя и Еромоша прощу осмотреть квартиру Шоммера на улице Авроры, где он постоянно прописан. Конечно, если ты хорошо себя чувствуешь. В крайнем случае, Еромош может отправиться один. А тебе, откровенно говоря, надо бы в постель.

- Я чувствую себя превосходно. Когда я работаю, то сбываю о болезни. Кстати, прихвати сдобой это и отдай да анализ,- говорит Келемен и передает Раудеру завернутые в бумагу крупицы с подошвы ботинок.

Раудер кидает и кладет сверток в карман.

- Интересно, у Шоммера нет ни одной своей фотографии и ни одной мужской. Все - женские. Хотелось бы взгянуть на этого сердцееда,- смеется Сипек.

- Ты прав,- говорит Еромош.- Действительно странно. Мы даже незнаем, как он выглядит. Встретишься на улице нос к носу - и не узнаешь.

Все смеются.

Келемен вдруг опускается на тахту с тигровым покрывалом.

- Что с тобой, Бела?

- Голова немного кружится. Мне, пожалуй, лучше пойти домой. Боюсь, станет хуже.- Он немного помолчал.- Кажется, дело Хуньора начинает меня затягивать.

Конечно, затягивает. Затягивает жадно и неотступно. Он уже ни о чем не думает, кроме этого дела. К нему нельзя привыкнуть, оно не может надоесть, и его нельзя поставить в ряд обычных дел. Или можно? Конечно, можно. Только Келемен не способен на это. Единственное, чего он добивался многие годы с большим трудом,- ни лицом, ни жестами не выдавать волнующей жажды расследования.

Тишина. Теплая комната, теплая кровать. Манци перестала, наконец, хныкать и сокрушаться по поводу того, что он сбежал из дому больным, она подала ему легкий обед - шницель с подливой из шпината, два апельсина, чай с лимоном. Он послушно терпел, когда она закутывала его в одеяло, затем засыпал, тяжело дыша, просыпался, снова засыпал. Дважды звонил Еромош. Манци разговаривала с Янкой. Один раз позвонил Раудер, сказал, что Дюри Сипек зайдет вечером, а крупицы - не с рулона толя. Фотографии нигде не были опубликованы, специалисты фотоотдела не видели ни одну из них. Значит, изготовлены они были для личных целей?

Бабушка Шоммера. Еромош рассказывал о ней с юмором, образно, не упуская, однако, существа дела. «Мой Фреди,- говорила она,- очень хорощий мальчик. Нет у него ни папы, ни мамы - их угнали нилашисты, и воспитывать его пришлось мне». В марте будет два года, как он перебрался к другу художнику, но домой приходил регулярно и тут работал. В лаборатории. Под лабораторию он оборудовал бывшую комнату прислуги, где проявлял пленки. Еромош отмычкой открыл замок, осмотрел лабораторию, но негативов нигде не обнаружил - значит, они хранятся где-то в другом месте, чтобы старушка случайно… Одни пейзажи, фоторепортажи, сцены из спектаклей, зарубежные знаменитости, побывавшие в Венгрии. Зеленая шкатулка. Еромош не смог открыть ее, а взять не решился - откроет завтра и посмотрит, что в ней, пока кто-нибудь отвлечет внимание старушки. Собственно, из-за этого он и звонил в первый раз.

Да, он видел фотографии Шоммера, их показала старушка. Хорошие фотографии: вот он, в теннисных брюках и тенниске, кому-то машет рукой, а вот его портрет - волнистые черные волосы, резкие черты лица, белые зубы, широкая улыбка. Еромошу понятно, почему к нему липнут женщины.

Раудер доложил о событиях дня, подтвердил сведения о найденном на острове Маргит трупе мужчины. Мужчина захлебнулся, на голове у него - небольшая царапина, вероятно, от проплывавшей мимо льдины. Однако в результате вскрытия в слизистой оболочке носа обнаружены следы эфира - по-видимому, его усыпили наркотическим средством и положили на ступеньки лестницы, ведущей к воде, но с какой целью - не ясно. Установить личность умершего до сих пор не удалось - в его карманах ничего не найдено. Возможно, мужчина был ограблен.

Раудер сообщил также, что на допрос вызвана Бориш Балог, модельерша, фотография которой в обнаженном виде, помимо снимков Вильмы Хуньор и Эдит Чаус, была найдена у Шоммера. И кроме того, она ведь приходится племянницей Хуньору. Раудер спросил, как здоровье Белы, обрадовался, что тому лучше, и посоветовал не делать глупостей, отлежаться, чтоб не навредить самому себе. Бела сказал, что врач обещал быть к шести, значит, скоро должен явиться.

Измерив температуру, Келемен снова заснул. Врач пришел в половине седьмого. Он простукал и послушал его спину и грудь, заглянул в горло, прижав ложкой язык. «Еще скверно,- сказал врач,- но идет на поправку». На вопрос Белы о том, можно ли ему завтра выйти на работу, врач что-то проворчал, затем в порядке исключения пообещал зайти рано утром, еще до приемных часов,- тогда и решит. Это успокоило Келемена. Он чувствовал себя относительно неплохо, и нос у него не был так заложен, как вчера, дышалось свободнее.

Он ел кефир, смешанный по рецепту Манци с абрикосовым вареньем и небольшим количеством рома, когда раздался телефонный звонок. Была половина восьмого. Еромош с непривычным для него волнением доложил, что Голиг, случайно увидев на его столе фотографию Альфреда Шоммера, тут же признал в нем мужчину, труп которого был найден на острове Маргит. Ошибка исключалась.

- Этого я и боялся,- вздохнул Бела Келемен.- Было у меня предчувствие, но чувствам человек не всегда должен верить. Вы отпустили Эдит Чаус?

- Да,- ответил Еромош.- Еще днем, когда вернулись с квартиры Шоммера. Но Шомфаи следит за ней. Она вышла на работу. С Шоммером ей теперь не удастся встретиться.

- Да. С ним она уже не встретится. Единственный свидетель, который мог бы подтвердить алиби Эдит Чаус, мертв. Раудер говорит, что, по данным вскрытия, он скончался вчера вечером между семью и восьмью часами. А доказательств, спала она у Шоммера или не спала, у нас нет никаких. Вам удалось обнаружить отпечатки пальцев на квартире Шоммера?

- Отпечатков много. Но установить, чьи они, не удалось. По крайней мере те, что свежие.

- Было одно убийство, теперь два. Можно предположить, что Шоммера убил тот, кто искал что-то на его квартире и оставил свет невыключенным.

- Я тоже так думаю,- сказал Еромош.- Но у нас пока нет ни одной улики.

- Нет,- задумчиво произнес Келемен и взглянул на стакан с кефиром, смешанным по рецепту Манци с абрикосовым вареньем и ромом.- Дело усложняется. Я завтра приду. До свидания.

- До свидания, товарищ Келемен.

Он повесил трубку, зачерпнул ложечкой кефир, проглотил. Теперь он ему показался не таким вкусным, каким был.

Потом Келемен проглотил две таблетки гермицида, выключил свет и проспал всю ночь спокойно, без лновидений. Но перед тем как заснуть, он попросил Манци позвонить Сипеку и сказать, чтобы тот не приходил - Келемен плохо себя чувствует, ему надо выспаться.