"Город богов" - читать интересную книгу автора (Сандерсон Брендон)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В начале карьеры Хратен обнаружил, что с трудом терпит другие языки. Джаддет благословил фьерделл, сделав его святым языком, тогда как другие оставались оскверненными. Как же обращать тех, кто не говорит на фьерделле? Следует говорить с ними на родном языке или лучше заставить их понимать речь Фьердена? Глупо требовать от целого народа выучить новый язык прежде, чем он услышит об империи Джаддета.

Так что, когда жрецу пришлось сделать выбор между богохульством и бессрочной приостановкой планов, он предпочел богохульство. Теперь Хратен владел эйонским и дюладелом и даже немного говорил по-джиндоски. Он проповедовал учение на родном языке слушателей, хотя по-прежнему оставался недоволен этой необходимостью. Что, если они никогда не выучат святого языка? Что, если его уступка позволит людям думать, что им не нужен фьерделл, раз они и так узнают об учении Дерети?

Подобные мысли проносились в голове Хратена, когда он читал одну из первых проповедей жителям Каи. Верховный жрец не потерял преданности делу Джаддета, но ему приходилось произносить одни и те же речи так часто, что он знал их наизусть. Слова лились сами собой, а голос взлетал и опускался, следуя древнему искусству литургии и театра.

По его подсказке толпа взрывалась восторженными возгласами. Когда он проклинал, люди со стыдом оглядывались друг на друга. Когда поднимал голос, их внимание приковывалось к оратору, а когда опускал, его шепот завораживал их. Казалось, он дирижирует океанскими волнами: эмоции прокатывались по толпе, подобно покрытым пеной гребням.

Хратен завершил речь гневным призванием послужить государству Джаддета, принести клятву одива одному из жрецов Каи и стать таким образом звеном в цепи к властелину сущего. Обычные люди прислуживали артетам и дорвенам, артеты и дорвены служили градорам, те служили рагнатам, рагнаты служили джьернам, джьерны служили вирну, а вирн служил Джаддету. Только граджеты, возглавлявшие монастыри, не имели твердого места в цепи. Система действовала безотказно: каждый знал, кому служит, и простому народу не приходилось волноваться о приказах Джаддета, которые часто превышали его понимание. Им стоило лишь следовать указаниям своего артета, стараться изо всех сил, и Джаддет оставался благосклонен к ним.

Довольный, верховный жрец спустился с возвышения. Он проповедовал в Каи всего несколько дней, но в часовне уже не хватало мест для всех желающих, и прихожане толпились в проходе и у входа. Немногие новички от души жаждали обращения, большинство пришли поглазеть на диковинку. Но Хратен знал, что они вернутся. Пускай они убеждают себя, что их ведет сюда любопытство, что религия — не для них, но они обязательно придут снова.

С ростом популярности Шу-Дерет ходившие на первые проповеди почувствуют свою важность. Они смогут похваляться перед соседями, что давно открыли для себя тайны Дерети, и, чтобы придать веса своему хвастовству, им придется посещать часовню снова и снова. Собственная гордыня, укрепленная наставлениями Хратена, заставит их подавить сомнения, и вскоре они посвятят себя служению одному из артетов.

В ближайшем времени придется избрать главу церкви в Каи. Он откладывал решение до последнего, желая увидеть оставленных при часовне жрецов за работой. Но время истекало, и вскоре местных прихожан станет слишком много, чтобы он смог управляться с ними лично, особенно учитывая предстоящие джьерну задачи.

Люди у входа начали покидать часовню, но внезапный звук остановил их. Хратен удивленно оглянулся на возвышение. Обычно его речь означала конец проповеди, но сегодня Дилаф решил иначе.

Коротышка-жрец взобрался на помост и выкрикивал с яростной злобой проклятия Элантрису. За несколько секунд люди расселись обратно по местам, и толпа замерла. Прихожане видели, как Дилаф повсюду следует за Хратеном, и знали, что он артет часовни, но прежде арелонский жрец держался в тени. Сейчас же не заметить его было невозможно.

Дилаф отбросил все правила произнесения проповеди. Он не играл голосом, не заглядывал слушателям в глаза. Он не стоял, вытянувшись струной, нависая над прихожанами. Наоборот, он передвигался безумными скачками по возвышению и энергично размахивал руками. С него градом катился пот.

И люди слушали как завороженные. Толпа, не отрываясь, следила за одержимым артетом и впитывала каждое слово. Речь Дилафа вертелась вокруг единственной темы — ненависти к Элантрису. Хратен чувствовал, как атмосфера в часовне накаляется, ярость исходящего криками жреца передается слушателям, нарастая лавиной. Вскоре все присутствующие уже прониклись отвращением к элантрийцам и громкими воплями одобряли срывающиеся с его губ проклятия.

Джьерн наблюдал за толпой с тревогой и, как пришлось признать в глубине души, завистью. В отличие от верховного жреца Дилаф не прошел обучения в лучших школах Востока, но с лихвой наверстывал упущенное своим пылом.

Хратен же всегда славился как человек расчетливый, осторожный и внимательный к мелочам. Шу-Дерет привлекала его разумным порядком и методичностью. Его никогда не одолевали сомнения в вере — церковь, настолько хорошо организованная, не могла ошибаться.

Но несмотря на верность Дерети, он никогда не испытывал жара, с которым проповедовал Дилаф. Верховный жрец прошел по жизни, не нажив ни горькой ненависти, от которой из глаз лились слезы, ни великой любви, ради которой стоило потерять все. Он всегда считал себя образцовым последователем Джаддета, считал, что для служения богу здравый ум нужнее, чем безудержный фанатизм. Но сейчас джьерн засомневался. Дилаф зачаровал слушателей так, как ему не приходилось и надеяться. Ненависть артета к элантрийцам вытекала не из стройных логических построений; она не имела объяснений, но прихожан это не смущало. Хратен мог годами толковать о преимуществах Шу-Дерет, но так и не добиться от них подобной реакции. Он сморщил лоб, пытаясь убедить себя, что магия речей Дилафа долго не протянет, что разгоревшиеся страсти вскоре погаснут под грузом повседневной жизни, но в глубине души жрец понимал, что завидует. В чем он ошибся, если за тридцать лет служения Джаддету ни разу не пережил подобного момента?

В конце концов артет замолк. В зале воцарилась гробовая тишина, которую вскоре прервал гул голосов. Слушатели восторженно переговаривались, спорили и жестикулировали, покидая часовню. Дилаф, спотыкаясь, спустился с возвышения и рухнул на переднюю скамью.

— Очень хорошо, — раздался голос рядом с Хратеном. Герцог Телри наблюдал за проповедями из личной кабинки в стороне от ряда скамей. — Приберечь выступление коротышки напоследок — отличная задумка, Хратен. Я было заволновался, когда толпа начала скучать, но молодой жрец их развлек.

Джьерн поспешил скрыть раздражение оттого, что Телри обратился к нему по имени, а не титулу; он пресечет подобное неуважение в более подходящее время. Он также удержался от замечания по поводу предполагаемой скуки слушателей во время своей речи.

— Дилаф — выдающийся юноша, — процедил верховный жрец. — У каждого спора есть две стороны: логическая и эмоциональная. Мы ведем нападение с обоих фронтов.

Телри кивнул.

— Итак, милорд, вы обдумали мое предложение?

Герцог замялся, но кивнул снова.

— Очень заманчиво, Хратен, очень. Не думаю, что кто-то из арелонцев сможет отказаться от подобного предложения, тем более я.

— Хорошо. Я напишу во Фьерден. Мы сможем приступить к выполнению соглашения в течение недели.

Родимое пятно Телри в полутьме зала казалось огромным синяком. Герцог кивнул в последний раз, подозвал взмахом многочисленных сопровождающих и покинул часовню, растворившись в вечерних сумерках. Хратен дождался, пока за ним захлопнется дверь, и подошел к Ди-лафу, все еще распростертому на скамье.

— Неожиданное выступление, артет. Тебе следовало обсудить его со мной.

— Я не собирался проповедовать, господин, — начал оправдываться жрец. — Желание говорить посетило меня внезапно. Я старался угодить вам, хроден.

— Несомненно, — недовольно отозвался Хратен.

Телри был прав — вклад Дилафа оказался незаменимым. Как бы верховному жрецу ни хотелось отчитать артета, он не мог. Он выкажет небрежение воле вирна, если не использует любое средство для обращения арелонцев, а Дилаф показал себя весьма полезным средством. Хратену придется дать ему слово и на следующих проповедях. Как так получилось, что арелонский артет снова не оставил ему выбора?

— Ладно, что сделано, то сделано, — сказал с нарочитой небрежностью верховный жрец. — Кажется, им понравилось; возможно, тебе придется снова выступить перед прихожанами. Но помни свое место, артет. Ты — мой одив и не должен ничего предпринимать без разрешения. Ясно?

— Безусловно, господин.

Хратен тихо захлопнул за собой дверь личных покоев. Дилафа при нем не было — он собирался сохранить превосходство над молодым жрецом, а поскольку тому никогда не подняться до значительного положения, незачем артету наблюдать то, на что имели право только джьерны и вирн.

Хратен уселся в кресло и начал подготовку. Только после получасовой медитации он почувствовал, что достаточно собрался с силами. Сделав размеренный вдох, жрец поднялся и подошел к высокому сундуку в углу. Его покрывали сложенные стопкой гобелены, глубокие складки не давали разглядеть вытканных сцен. Хратен благоговейно раздвинул ткань, потянулся к золотой цепочке на шее и висевшему на ней ключу. Им он открыл сундук, в котором оказался небольшой металлический ящик.

Ящик не превышал размерами четыре положенные друг на друга книги, но джьерну пришлось напрячься, вытаскивая его наружу. Его стенки были отлиты из крепчайшей стали, а спереди находилось небольшое колесо и несколько деликатных рычагов. Механизм придумал лучший кузнец Свордона, и только вирн с Хратеном знали, сколько поворотов и нажатий требуется для открытия ящика.

Верховный жрец покрутил колесо и повернул рычаги в последовательности, которую выучил наизусть после получения поста джьерна. Комбинацию никогда не записывали. Шу-Дерет могла оказаться в крайне неприятной ситуации, если кто-то, помимо внутреннего круга жрецов, проведает о том, что хранится в ящике.

Замок щелкнул, и твердой рукой Хратен поднял крышку. Небольшой светящийся шар терпеливо ожидал внутри.

— Что вам угодно, господин? — спросил сеон мягким женским голосом.

— Молчать! — рявкнул Хратен. — Ты знаешь, что тебе не дозволено говорить.

Шар покорно закачался в воздухе. Последний раз верховный жрец открывал ящик несколько месяцев назад, но сеон не выказывал признаков неповиновения. Эти создания — или чем они там считались — обладали невероятным послушанием.

Когда Хратен достиг высокой степени джьерна, пользование сеонами оказалось самым неприятным откровением. Его не удивило, что эти создания существуют — хотя многие на Востоке считали их существование вымыслом, жрец успел убедиться, что в мире есть много непонятного простым людям. Его до сих пор пробирала дрожь при воспоминании о годах, проведенных в Дахоре.

Нет, его поразило лишь то, что во славу империи Джаддета вирн готов опуститься до еретического волшебства. Вирн лично объяснил ему необходимость использования сеонов, но Хратену понадобились годы, чтобы смириться с мыслью об этом. В конце концов врожденная склонность к логике победила. Если порой становилось необходимым говорить на языке безбожников, то почему бы не воспользоваться оружием врага?

Конечно, только отличающиеся особым самообладанием и святостью могли пользоваться сеонами и не замарать себя. Джьерны прибегали к ним для связи с вирном из других стран, и только в крайних случаях. Возможность немедленной передачи сведений на огромные расстояния того стоила.

— Свяжись с вирном, — приказал Хратен.

Сеон беспрекословно подчинился. Он взлетел вверх и начал поиск сеона вирна, при котором неотрывно находился немой слуга, чьей священной обязанностью являлось присматривать за световым шаром.

Верховный жрец выжидательно рассматривал своего сеона. Тот терпеливо висел в воздухе, как всегда являя собой пример прилежания. Прочим джьернам и в голову не приходило сомневаться в верности своих слуг. Они уверяли, что в основу бытия сеонов заложена верность хозяевам, даже если те отвечают презрением.

Хратена подобные доводы не убеждали. Сеоны могли связаться со своими собратьями когда угодно, и им требовалось гораздо меньше сна, чем людям. Чем они занимаются, пока хозяева спят? Какие секреты обсуждают между собой? Когда-то практически вся знать Дюладела, Арелона, Теода и даже Джиндо держала при себе сеонов. Сколько государственных тайн поверялось в присутствии ненавязчиво парящих за плечом светящихся шаров?

Жрец покачал головой. Хорошо, что эти дни остались в прошлом. После реода сеоны вышли из моды из-за элантрийского происхождения, а поскольку они не могли размножаться без помощи магии, их численность постоянно уменьшалась. Когда Фьерден покорит Восток, никому больше не видать свободно летающих вокруг сеонов.

Его сеон заплескался, как вода в пруду, и преобразился в надменное, с породистыми квадратными чертами, лицо вирна.

— Я здесь, сын мой, — донесся голос правителя.

— Великий властитель, избранник Джаддета и император, правящий в лучах его славы. — Хратен склонил голову.

— Говори, одив.

— У меня есть предложение касательно одного из арелонских лордов, великий…